-Браток.. Браток..Слышь... - хриплый, скрипучий голос царапал сознание, рвал его доставляя еле переносимую боль. Евдоким с трудом открыл глаза. И ничего не увидел. Только белое бесконечное пространство. Голос все скрипел. Браток… Слышь… Цепляясь за этот скрип, сознание превозмогая боль потихоньку выбиралось наружу. Начинало узнавать вокруг себя мир. Белый потолок с ржавыми разводами, словно карта островов, стены окрашенные синей краской, запах мочи и гноя. Госпиталь.
Евдоким медленно повернул голову в сторону скрипучего хрипа. На соседней койке лежал его очередной сосед, укороченный войной до самых бедер.
-Браток…Браток… - надрывался слабым шепотом боец уставившись невидящим взором в потолок.
- Здесь, я – отозвался Евдоким, - здесь. Чего тебе? Сестру позвать?
- Нет, нет. Не зови. Не надо, - часто задышал боец. – Что ее дергать, не к чему уже. Ты это, подсоби мне браток. Помру я скоро.
- Не помрешь, - отозвался Евдоким глядя на забинтованные кровавые обрубки ног соседа.
-Помру, браток. Скоро помру. Гангрена у меня. Подсоби, а? Ты ж на поправку идешь, да? Мне сестра говорила. Видать комисcуют тебя, в чистую. С осколками в легких обратно не отправляют. Повезло тебе. А мое дело вишь как вышло. Располовинил меня немец проклятый.
Боец закашлялся, хрип стал похож на звук рвущейся ткани. Отдышавшись, он снова подал голос:
- Тебя как зовут?
- Евдоким.
- Сам то откуда?
- С Курской области, из под Корочи.
- Это хорошо. Я с Орловской. Почти земляки. Подсоби, а?
- Да что ж я тебе подсоблю-то, сам лежу как тот тюлень, кровью харкаю.
- Боюсь я, Евдоким. Что в без вести пропавшие меня запишут. Помру и ни слуху ни духу про меня не будет. Боюсь что жинка моя маятся будет, то ли живой, то ли погиб. Подсоби, браток. Как комиссуют тебя, так ты съезди в мою деревню, передай жинке, что так и так погиб Федор, велел жить без него. Детишек растить. Может какого мужика найдет себе. Одной-то тяжко. Глядишь может и ты там осядешь, а? Она баба неплохая, домовитая. И на вид симпатишная. Галя ее зовут. А детки они тебе в тягость не будут, они по хозяйству помогут, ты не бойсь, Галюня и тебе твоих нарожает. А? Браток. Христом бога прошу. Съезди, расскажи – мол так и так, помер быстро, велел не поминать лихом.
Федор опять закашлявшись начал содрогаться всем своим куцым телом. Евдоким с печалью смотрел на своего соседа. Через время отдышавшись, Федор, замолчал. Только скрип дыхания раздирая его глотку с трудом вырывался наружу.
-Ну что, Евдокимушка? Подсобишь, а? Съездишь к Галюне? А?
Евдоким с болью в глазах смотрел на ослепленного, израненного бойца. По щекам текли молчаливые слезы.
- Подсоблю, Федор, подсоблю. Съезжу. Все как надо Галюне расскажу. Помогу чем смогу. Только женатый я , Федя. Есть у меня жинка уже и детишки есть.
- Эх, - заскрипел зубами Федор. – жаль. Тяжело Галюне без мужика будет. Ну да ничего , она у меня баба сильная. Спасибо тебе, Евдоким. Спасибо что не отказал и что правду сказал тоже спасибо. Другой бы пожалел, да не назвался, что женатый. Я б и помер с надеждою, что Галюню пристроил. Но лучше так, чем соврамши. Лучше так.
Замолчали. Каждый думал про свое. Через время Федор опять заскрипел :
- Благодарность у меня к тебе, Евдоким, имеется. Вишь у меня на тумбочке ложка-вилка лежит трофейная? Немецкая. Я ее у своего первого фрица из ранца вытащил. Полезная вещь для мужика. Инструмент знатный. Немцы в этом толк знают. Я с этою ложкой считай год по окопам кашу уминал. А теперь всё, амба, отъелся Федя. Так ты это, ложку мою себе забери. Забери, забери говорю. На память. Эх, жаль что не вижу я тебя, Евдокимушка. Помирать-то как не охота.
Голос Федора сорвался толи на кашель, толи на рыдания. Евдоким начал было его успокаивать, мол все наладится, оклемается, что и без ног живут, что этой ложкой Федя еще сам каши поест немало. Но потом замолчал и лежа слушал хриплые всхлипы бойца.
К утру Федора не стало. Всю ночь прометавшись в гангренозном бреду он с рассветом затих. Два хлиплых санитара, почти пацаны, вытащили Федора из палаты. На кровати остался тощий матрац набитый соломой, весь в кровавых и гнойных пятнах, да на тумбочке трофейная вилка-ложка. Евдоким с трудом дотянувшись до нее ухватил кончиками пальцев, подтянул ближе и впервые взял ее в руки.
После госпиталя его как и сказал Федор, комиссовали. И дали направление в родной колхоз. Домой. Но прежде чем поехать в свое село, Евдоким отправился в орловскую деревеньку где ждала своего Федю горемычная Галюня и их детки. Повез ей тяжкое. Весть о смерти мужа.
Галя баба была крепкая, ладная и на характер сильная. Слушала молча. Приветила достойно.
Одно спросила:
- Не мучилси?
-Нет, - соврал Евдоким.
***
Мой дед, Евдоким Мефодьевич, прожил 93 года и до самой смерти ел только трофейной вилкой- ложкой. А после она перешла по наследству его сыну, Петру Евдокимовичу. А ныне она у Николая Петровича, внука деда Евдокима. Простая трофейная ложка безвестного бойца Федора с Орловщины.