Повесть.
Глава I
- Вставайте, ребятки, вставайте! Осторожненько, милые, сначала сядьте на краешек кровати, посидите немножечко, затем осторожненько выпрямляйтесь, так не очень больно будет. Потом походите потихонечку от кроватей до двери и обратно. – Голос бабы Зины был добрым, но настойчивым.
Шестеро, прооперированных накануне, не пошевилились. В палате было душно, все окна плотно закрыты, пахло хлоркой, спиртом и лекарствами. Большая чёрная муха, севшая на клейкую длинную ленту, свисавшую с потолка, отчаянно жужжала, пытаясь освободиться.
- Вставайте, мои касатики, знаю, что не хочется, но надо двигаться, иначе ещё больнее будет, да и обход скоро, сам Попов Исак Иваныч сегодня с утра, а он у нас строгий, узнает, что ещё не вставали, заругает и меня, и вас. - голос бабы Зины на этот раз был построже.
Диман с трудом расцепил глаза, хотел как обычно потянуться всем телом, но первое же движение вызвало такую резкую боль внизу живота, будто сотня острых ножей пронзило его молодое тело.
- Ай! – неожиданно вылетела боль из него и присоединилась к стонам, кряхтениям, проклятиям тех, кто пытался оторвать своё тело от кроватей.
- Вот, молодцы! – похвалила баба Зина. – Первый этап пройден, сели, посидели. Теперь второй этап - надо встать.
Встать оказалось намного труднее, чем сесть. Опять тучной стайкой взметнулись к серому потолку кряки, стоны, мат.
- Материтесь, касатики, материтесь, не стесняйтесь бабку Зину, не такое слышала на фронте, да и хороший мат, сказанный вовремя, шибко помогает.
- Закрой варежку, бабка, не до твоих советов! – проворчал незло молоденький казах, пытавшийся в который раз безуспешно встать на ноги.
- Эй, зачэм так на старого человека, а? – недовольно сверкнул глазами на него рыжеватый кавказец.
- И правда, Вам не нужны советы, не слушайте, а мне нужно знать, не порвутся ли швы, - поддержал его крупный, интеллигентного вида мужчина.
- Не порвутся, касатик, если не делать резких движений, не смеяться, не напрягаться, значит. А ты, аксакал, чего не встаёшь? – обратилась она к старому казаху, лежавшему в углу и смотревшему на всё усталыми, мутными глазами. – Чего молчишь, ай не слышишь?
- А он не говорит по-русски, я вчера слышал, когда его доктор обследовал, - пояснил Диман и начал вставать с кровати, но в тот же момент, вкрикнув от боли, опустился на кровать.
- Я же говорила, потихоньку надо выпрямляться! – пожурила его баба Зина.
Через минуту все, кроме аксакала, расправив руки по сторонам, начали выпрямляться. Со стороны это выглядело забавно: пятеро взрослых людей, словно подбитые большие птицы, чертыхаясь и кряхтя, кружились медленно по палате, словно исполняя какой-то варварский, туземный танец.
Первым поднялся во весь свой небольшой рост худощавый старичишка с всклокоченной бородкой и шустрыми, живыми глазами. За ним Диман, потом кавказец и молодой казах. Последним попробовал выпрямиться интеллигент, но тут же охнул и медленно опустился на кровать.
- Это какое-то средневековье, позовите немедленно врача, - потребовал он. – Неужели нельзя дать что-нибудь болеутоляющее?
- Ага! Держи карман шире, дядя! – съязвил казах, - болеутоляющее у них только для номенклатуры, так что поднимай зад своими силами!
- Я тебе не дядя и ты ещё сопляк со мной так разговаривать! – зло огрызнулся интеллигент, но начал опять потихоньку подниматься.
- Нет, касатик, болеутоляющего вам не положено и так вчера вас напичкали им, – спокойно пояснила баба Зина.
Вскоре в палате все задвигались, пытаясь дойти до разбитой старой двери и вернуться обратно к своим койкам. Все, кроме аксакала. Баба Зина пыталась объяснить ему жестами, что пора вставать, даже хотела помочь ему, осторожно потянув его за руку, но тот заохал и сказал что-то сердито ей по-казахски..
- Касатик, переведи дедуле, что пора вставать, - обратилась она за помощью к молодому казаху.
- Не говорю я по-казахски, бабулька, детдомовский я, - зло отрекошетил тот.
- А что, в детдоме казахскому не учили, что-ли? – усомнился интеллигент.
- Как же, вы, русские, научите! Пришли на нашу землю, растоптали древнюю культуру, а теперь удивляетесь, что не говорим на своём языке!.
- Хм! О какой культуре ты здесь гундосишь, пацан? Да русские хоть отучили вас вшей есть, построили города, дали алфавит, спасли вас от джунгар!
- Вшей есть? – переспросил Диман. – Ну, это вы зря так! Оскорблять нельзя никого.
- Во! Ещё один грамотей выискался! Ты что, никогда не видел как аульные давят вшей? – рассмеялся интеллигент.
- Нет! – расстерялся Диман.
- Да что Вы знаете о культуре кочевников? Да, давили вшей таким образом, не было тогда в степи ни мыла, ни шампуней, искали друг-друга, давили вшей зубами, а кровь не сплёвывали, её глотали кровь, она ведь была не простой кровью, а как бы профильтрованной через организм этих вошек, она очищала организм, давала силы, никаких витаминов не надо было после этого...
- Тьфу ты, зараза! Нашли о чём балакать, аж затошнило! – возмутилась баба Зина. - Пойду поищу кого-нибудь, кто знает по-ихнему, а то попадёт мне от Исака Ивановича.
- А чаво пыдсказать-то, ты Зинаида гывари, а я яму сейчас мигом переталмачу? – неожиданно предложил свою помощь старичишка с всклокоченной бородкой.
Диман сразу же по выговору признал в нём уральского казака: только они резко и отчётливо произносили звуки «р», «т», «д»; шепелявили, заменяя «з» и «с» на «ж» и «щ». У него вышло вместо Зинаида - «Жинаида», а вместо сейчас - «щищас». Он с любопытством оглядел старика. Небольшого роста, плешивый, с жилистыми большими узловатыми руками, с кривоватыми ногами наездника, старик ничем на первый взгляд не отличался от других людей его возраста, если бы не острые, неспокойные глаза, в которых прятались и хитреца, и усмешка, и какой-то, не по возрасту, молодой задор.
Он единственный из прооперированных поднялся с кровати легко, без кряхтения, и ходил, хоть и с трудом, но прямо, держа своё небольшое тело с каким-то достоинством и лёгкостью.
- А что, ты, касатик, могёшь по-ихнему изъясняться, что ли? – удивилась баба Зина.
- А чаво не мочь, чать в степи живём, - усмехнулся дедок. - Ну, гывори, а я ему рыстолкую, – поторопил он её.
Баба Зина повторила то, что уже говорила, и казак, польщённый всеобщим вниманием к своей персоне, легко перевёл это аксакалу. Тот страшно обрадовался такой оказии и быстро ответил что-то. Его лицо расплылось в улыбке, совершенно скрывая узкие глаза. Дед послушал его, потом перевёл. Оказалось, что аксакал понял Зинаиду, но жаловался на сильную боль в животе, просил «главного доктора» ещё раз посмотреть его. Ему казалось, что «тот мальчишка, который сделал ему операцию», забыл в его животе ножницы.
Услышав это, почти все в палате рассмеялись. Посыпались шутки и пожелания в адрес бедного старика.
- Да будя вам, чаво вы над человеком глумитесь-та? – разозлился казачок. – Он можа и прав, я, вона, сам ня раз слыхивал, что тако часто случатся.
- Переведи ему, пусть не выдумывает, у нас такого никогда не было, - улыбнулась и баба Зина. - Скажи ему, что это так со всеми после операции, что эту боль не надо бояться.
- Постой, Зинаида, такой человек не будет бояться боли, он же мой курдас*, а мы не такое в жизни видели. Ты бы правда дохтура покликала, худо яму, – предложил дед.
- Ну что ты такое, касатик, выдумал? – возмутилась та. – У всех после операции болит, да и врач уже на подходе. Подожди, а кто его вчера оперировал? – Она направилась к столу, открыла тетрадку и быстро вышла из палаты.
Вскоре в дверях появился высокий, лысоватый доктор, за ним следовало человек пять врачей, медсестёр. Это был главный хирург больницы Попов. Чисто русская фамилия не могла скрыть яркие черты известной национальности, которую все ругают, но которой все тайно завидуют.
Попов медленно начал осмотр, останавливаясь у каждой кровати, делая краткие замечания коллегам по тому или другому поводу. Его замечания записывались, либо моментально устранялись. Чувтвовался его профессионализм и требовательность к подчинённым. К больным он обращался по имени-отчеству и на вы.
Диман лежал в конце палаты, рядом с аксакалом, так что сумел узнать имена всех собратьев по несчастью.
Казачка звали Макаром Евстифьевичем, но тот сразу же поправил доктора:
- Ты, дохтур, зови мине дедом Макаром, так будет удобней для тебя,
терпеть не могу свыяво отчества. Ин, в старину ить напридумали – язык сломашь! - Потом с уважением посмотрел на Попова и спросил, - Ет чаво ты у мине вчарась отрезал, сурьёзное чаво-нибудь, аль как? Жить-то буду?
Хирург с любопытством посмотрел на старика своими умными, красивыми глазами, в них на секунду мелькнули искринки смеха, но в тот же миг он их подавил и ответил серьёзно, хорошо поставленным голосом:
- У Вас, уважаемый, был аппендицит, операция прошла успешно, делал её не я, а наш молодой хирург Мурзагалиев. Аппендицит был крайне запущен, хорошо, что вовремя привезли. Не то бы... – он не закончил фразу и неожиданно спросил: - Что же вы, уважаемый, дотянули-то так?
Дед Макар обрадовался тому, что операция прошла успешно, пропустив последний вопрос доктора. Он радостно закивал головой, - Так, так, дохтур. Прав оказался Ляксандра Соломоныч, пыкопчу, значится, ещё небушко-та!
__________
Курдас – одногодок (каз).
- Это кто, ваш местный фельдшер, что ли? Что же он дотянул, ведь ещё немного и порвался бы ваш аппендицит, дедуля, - усмехнулся Попов.
- Не, он не фелшир, у нас на хуторе такого нет, последний, пыстрели яво в задницу, сбяжал года два назад. А Соломоныч – он мой старый знакомец, шибко умный человек, на весь хутор такой один. Чуть что, все к няму...
- Ладно, отец, выздоравливайте, - тепло улыбнулся Попов и двинулся дальше.
- Так... кто у нас здесь? Сергей Сергеевич Сергеев, - Попов удивлённо поднял свои кустистые брови, посмотрел на молодого казаха, потом опять в свои бумаги.
- Да не смотрите в бумаги, товарищ врач, не ошиблись. В детдоме мне приклеили это русское имя, вот и страдаю с тех пор! – пробурчал тот.
- А Вы, молодой человек, Шекспира читайте и полегчает. Вон и у меня не советская фамилия и ничего, живу. – Попов присел на кровать и принялся осматривать парня.
- А при чём здесь Шекспир? – удивился казах.
- What’s in a name, - помните?
Парень нахмурил брови, промолчал. Попов смерил температуру, давление, записал что-то в своём блокноте и двинулся дальше.
- Здравствуйте, Мэлс Игнатьевич, как себя чувствуете?
- Плоховато, Исак Иванович. Что же, дорогой, у тебя даже болеутоляющего нет, что ли?
- Почему нет? Есть, но после операции не положено.
- Странно, значит страдай человек, а ему «не положено»! Средневековье какое-то!
- Ну, что Вы, Мэлс Игнатьевич! Болеутоляющее ведь серьёзное лекарство, его применять надо умеренно... Завтра Вы себя почувствуете лучше, а дня через три-четыре выпишем. Выздоравливайте, я скажу дежурному врачу, чтобы всё, что ни попросите, тут же вам было представлено, ну, телефон там, либо пропуск кому выписать...
- Хорошо, дорогой, спасибо. – Голос интеллигента стал снисходительно -повелительным, чувствовалось, что он был не простым смертным. – Да, Исак Иваныч, когда ты меня переведёшь в нашу больницу-то, в нормальные условия?
- Ну, Мэлс Игнатьевич, Вы же знаете, что там нет хирургического отделения, так что потерпите, мы всё здесь сделаем в лучшем виде. Вот освободится комнатка рядом с моим кабинетом, мы Вас туда и переведём.
- А что, разве нельзя делать операцию здесь, а долечиваться в Четвёртом отделении? – недовольно спросил интеллигент.
- Не принято так у нас, обычно там, где сделали операцию, там и долечиваются; но попробуйте позвонить Полине Семёновне, я над нею не властен.
- Ладно, дорогой, разберёмся, где тут у вас телефон? – интеллигент хотел быстро подняться с кровати, но боль пронзила его с такой силой, что он на секунду застыл, как парализованный и, откидываясь опять на подушку, издал лошадиный звук, тот постыдно-неприличный звук, который ни с каким другим не спутаешь.
Сначала почти все в палате вздрогнули, потом на секунду установилась тишина, которую тотчас же взорвал дружный смех всей палаты. Смеялись все: прооперированные - корчась от боли, медсёстры, врачи, даже казах-аксакал затрёсся от смеха, как старый трактор. Лишь Исак Иванович не смеялся, его представительные брови взметнулись птицей над роговыми очками, он повернулся всем телом и с удивлением посмотрел на интеллигента.
Тот страшно покраснел, сверкнул глазами на смеющихся и, стараясь перехватить инициативу, спросил, как ни в чём не бывало, - А кормить-то нас здесь собираются?
Этот вопрос, заданный как нельзя некстати, вызвал новый взрыв хохота. На этот раз даже сам Попов улыбнулся.
- Ну что вы все ржёте как жеребцы? И ты, Исак Иваныч, туда же! Ты же врач и знаешь, такое у всех бывает после операции.
Попов быстро опомнился:
– Вы правы, Мэлс Игнатьевич, и без операции такое бывает со всеми.
- Да, такого выстрела с семнадцатого года не слышала страна! – не мог успокоиться Сергей, схватившись за правый бог, он почти задыхался от накатившего на него смеха.
- А что за выстрел был в семнадцатом? – не понял Диман.
- А тогда Аврора шарахнула, забыл? – едва выдавил из себя Сергей, и зарылся в подушку, чтобы заглушить свой смех.
- Хватит, хватит. Смеяться вам, друзья мои, нельзя - швы могут разойтись! – одной фразой Исак Иванович приглушил смех.
Он проверил температуру у Рамазана, который оказался чеченцем и подошёл к Диману.
- Так, а москвич что у нас делает? – Исак Иванович сел на краешек кровати и начал свою «инспекцию». – Как к нам попали, молодой человек?
- Как и все – через аппендицит, - улыбнулся Диман.
- Я не об этом, что делать изволите в нашем захолустье? – уточнил Попов.
- На каникулы к тёте приехал, плюс не один год собираю этнографический материал о вашем крае, в частности об уральских казаках.
- А где вы учитесь?
- В МГУ.
- О, престижненький ВУЗ! А зачем о казаках-то, скучная тема, о них всё уже Шолохов написал, – улыбнулся Попов.
- Нет, не скажите! – оживился Диман. – Шолохов о донцах писал, а об уральцах написано много, но в прошлом столетии. Кто только о них не писал: Пушкин, Даль, Толстой, Короленко, Правдухин, Крылов-баснописец, который, кстати, здесь и вырос.
- Неужели, - удивился Исак Иванович. – Не знал. А что вас так заинтересовало в них?
- Всё! – загорелся Диман. – Песни, сказания, пестовки, поговорки, их необыкновенный говор, культура. Они единственные на Руси, чей диалект не спутаешь ни с каким другим! Послушайте, как они произносят твёрдые звуки «т, д, н», как настоящие англичане! Даже Даль этому дивился, хотел разгадать эту загадку, но не смог. Ведь их незаслуженно замалчивают из-за их прошлой реакционности к советской власти. Они, как бы, под запретом, даже само право называться казаком и то теперь табу!
- Ну, это Вы, молодой человек, хватили! – возмутился интеллигент. - То, что они были все от мала до велика против советской власти, то, что они веками стояли на страже царизма, как его верные псы - вот за это им и воздалось!
- Вы забыли сказать ещё, что они всегда угнетали казахов – неожиданно поддержал его Сергей. – Пришли на нашу землю, колонизировали, растоптали древнюю культуру кочевников...
- Не только казахов, - интеллигент покосился на Попова, - вон и евреям от них досталось...
- Ет каво казачки обидели, чаво брешите, каке-таке канализаторы, на чью землю пришли? – вдруг возмутился дед Макар.
Все рассмеялись. – Не канализаторы, дедуля, а колонизаторы, - поправил его Диман.
- Одна хрень! Аткеда эта земля твоя, бусурман, ты эдакий? – набросился дед на Сергея. – Не знашь, не мели языком! Ета землица дадена казакам навечно царём, полита нашей кровинушкой. Ещё Рыжечка* вытребовал Владену* у царя, после победы над супостатом. Ет вы, киргизы* и русские галахи, чичас понапёрли сюды, а раньше Урал-батюшка был казачьим. Жили припевали, да Расеюшку зыщищали!
- А что, дед, разве казаки не русские? – поинтересовался Диман, вспомнив аналогичный «пассаж» из Тихого Дона.
- Ты, паря, как с луны свалился, конешно не русские! Казаки – есть казацкой, своей нации, значится! – выпалил дед.
- Тут, дедуля, Вы не совсем правы, казаки – это не нация, а этническая группа, - улыбнулся Диман. - Среди них русские были абсолютным большинством, но было много и иногородцев: татар, казахов, немцев, даже много евреев было... Вон, сами назвали своего дружка Соломоновичем, а ведь он уж точно из евреев будет.
- Экка куды тя дёрнуло-та! - дед Макар хотел от возмущения подскочить, но боль в животе присадила его, – киргизы, татары! Каку фарью ты, знашь? И Соломоныча маво не тронь, никакой он не яврей, а чистый казак, как и я! Была у няво дальняя бабка яврейка, ет точна, но сам он казак! Можа изначально казачки и потоптали каво из инородцев, на енто я согласный буду, много среди нас азиятской внешности. Да и праматерь казаков, бабка Гугниха*, она ить вначале татаркой была, яё наш казак Гугня сжалился, не порешил, и наш род от неё пошёл. Тык она себя никакой татаркой не щитала, казачка, знать была!
- Как «не порешил»? - опешил Диман.
- Дык, поначалу, кады, казаки прибягли на Яик, они брали в полон баб красивых, спали с ними, потом всех в Яикушку кидали. Свободными, матри, хотели быть, поэтому казаками и прозывались! А Гугня пылюбил свою татарочку, стало быть...
- Вот , варвары! – воскликнул Сергей.
- Тихо, тише, товарищи, здесь больница, а не клуб для дебатов! – успокоил
спорящих Попов, проводящий осмотр старого казаха. Взглянув на градусник, он
переменился в лице. – Так, дедуля, а Вас надо срочно обследовать, поэтому мы Вас переведём в другую комнату, возможно понадобится повторная операция...
Аксакал, казалось, ничего не понял и продолжал улыбаться, его лицо было жёлтым, в глазах стояла боль и какая-то детская незащищённость. Опять понадобилась помощь деда Макара. Тот быстро перевёл ему слова врача. Аксакал что-то медленно произнёс.
- Он гыворит, что энтот молодой казах, который ему сделал операцию, нехороший человек, он оставил ножницы в яво жавоте – нахмурясь перевёл дед.
- Ну, вот ещё, что за выдумки! – досадливо поморщился Попов. – У Вас
температура, поэтому надо дообследовать. Переведите ему, пусть не боится, мы сейчас его проверим и всё будет хорошо.
__________
Рыжечка – мифический герой Уральского казачьего войска. Владена – дарственная Грамота царя. Киргизы – так в старину казаки называли казахов. Бабка Гугниха – по легенде – прародительница яицких казаков.
Дед перевёл. Аксакал улыбнулся своей детской улыбкой, показав крепкие белые зубы, потом на чисто русском языке спокойно сказал:
- Я не боюсь, не такое видел. Со мной можно говорить прямо, не вилять. Скажи напрямую, уважаемый, почему такая боль в животе, почему температура? Я же чувствую, что этот балапан* сделал что-то не так. Не зря моя кемпир* говорила: будут делать операцию, к молодому казаху не давайся, просись к еврею, к тебе, значит. Не послушался, вот теперь и капец, отдам концы...
Все были настолько поражены тем, что аксакал заговорил по-русски, что на минуту палату сковала тишина, которую нарушил дед Макар:
- Ет, курдаска, ты как же ... зачем? – обиделся он.
- Макарка, не злись, спасибо тебе, ты добрый человек. Просто, так поджало, что только на родном языке и смог объясняться. Это как у Штирлица, помнишь, баба, рожая, кричит по-своему, так и меня шайтан попутал. – Он немного помолчал, пошамкал ртом, потом равнодушно повторил свой вопрос врачу.
- На все ваши почему, уважаемый, я отвечу только после того, как обследую Вас лично сам. Сейчас Вас переведут в другую палату, – и Попов быстро вышел.
Когда аксакала увозили две санитарки, он у двери уже оглянулся и
весело сказал:
- Прощевайте, еду помирать, - и слабо махнул рукой.
Глава вторая: http://proza.ru/2012/07/24/409