Алексей Клёнов
КАРМАН ПОЛНЫЙ ЛЖИ
Она спорхнула со ступенек легко, как школьница, хотя на вид ей никак не
меньше шестидесяти. Пять минут назад она заняла за мной очередь в пенсионном, откуда я сбежал из-за духоты и давки, едва дождавшись "очередника", вот эту самую бабулю, поразительно похожую на мисс Марпл из известного английского сериала. Сходство подчеркивали модная некогда кокетливая шляпка-колпачок и бежевый плащик нараспашку. На улице почти тридцать по Цельсию. Хватает чудаков на белом свете. На ногах у бабульки почему-то были домашние шлепанцы...
На скамейке я сидел один, с удовольствием затягиваясь сигаретой и вытянув
уставшие от беготни ноги. Напротив стояла еще одна скамья, пустая. Однако
что-то подсказывало, что одиночество мое продлится недолго. Предчувствие
не обмануло. Сойдя с последней ступеньки, бабуля прямиком направилась
к "моей" скамейке, присела рядом, запахнув плащ не лишенным изящества
движением, и с хитрецой покосилась на мою помрачневшую физиономию. Я мысленно чертыхнулся, и щелчком отправил в урну недокуренную сигарету.
Поджав губы, бабулька критически посмотрела на меня, и поинтересовалась:
- Никак пенсию оформляешь, сынок? Вроде молодой еще.
Говорить мне не хотелось, голова от жары гудела, и язык был как деревянный.
И все же, чтобы не показаться невежливым, подавив вздох, попытался отшутиться:
- А я, бабушка, работал много, вот стаж и набежал.
Бабулька на мою откровенную ложь покивала головой, как китайский болванчик, и сделала неожиданный вывод:
- Так ты, поди, военный?
Чтобы не вдаваться в подробности я уклончиво ответил:
- Вроде того.
Бабулька помолчала с минуту, потом горестно вздохнула, и поделилась
своим, наболевшим:
- Вот и я тоже на сыночка, Митю, пенсию оформляю. Тоже военный был. Погиб в Афганистане.
Навеянную жарой сонливость смахнуло как ковшом ледяной воды. На мгновение показалось, что я ослышался. Но ведь четко сказала "в Афганистане". Это притом, что уж двенадцать лет как наши оттуда ушли. Да и вообще, какая, на фиг, пенсия на сына? Это еще жена его, вернее, вдова, могла бы получать... В общем, странность очевидная.
А бабуля, словно не замечая моего замешательства, печальным уже, а не игривым, как прежде, тоном продолжила:
- Вот хожу, хлопочу. А пенсию-то все никак не дают. А как жить? Митеньку
одна вырастила, без мужа. Самой платят мало, а ведь я сорок с лишним лет
в школе отработала. Да еще сноха, злодейка, заедает, хоть из собственной
квартиры беги. Уж такая тигра лютая. Деньги мои все до копейки отбирает,
пить-есть лучше не проси, облает. Если даст какую корочку хлеба и на том
спасибо. А уж чего больше я и просить боюсь. В тягость я им, без Митеньки.
Я осторожно уточнил:
- "Им" это кому?
Бабуля горестно всплеснула руками, и с жаром ответила:
- А Любке с внуками. Они ведь знаешь что? Они ведь убить меня хотят. Ей-Богу не вру! Люба то, давно замечаю, мне в еду крысиный яд добавляет. По чуть-чуть, по капельке, чтоб, вроде как, своей смертью умерла. Ну, ничего, ничего,- погрозила она вдруг в пустоту кулачком. - Вскрытие покажет.
Здрасьте, приехали! Я уж не стал уточнять в какую там еду злодейка Люба
подсыпает яд, если не кормит ничем кроме хлеба. А несчастная жертва подлой
снохи с жаром продолжила:
- А недавно внук старший зашибить меня хотел. Дверью. Ага. Я по коридорчику шла, а он из ванной выскочил да дверью как шибанет, как шибанет! Я так и полетела как пушинка. Много ли мне, старой, надо? Вот, смотри.
Задрав плащик, она показала бледный синяк на голени. Хотела показать
и бедро, на котором "огромный синячище". Смотреть на бедро я с благодарностью отказался. И жалко ее стало, судя по всему действительно несчастную. Неизвестно как уж там насчет крысиного яда, но синяки-то присутствуют. Видать и впрямь ей несладко живется со снохой и внуками. Обычное дело. Пока сын был жив, была уважаемой свекровью. А погиб, так и обузой стала. Очередная семейная драма на тему "лишние люди"...
А бабка вдруг огорошила меня новой подробностью:
- Квартиру-то мою продали, а денежки прикарманили. Так теперь и живу у
них Христа ради. И пожаловаться никому не смей, поедом съедят.
Только я хотел уточнить насчет квартиры, как она вскочила со скамьи и
заохала:
- А очередь... Очередь то моя не прошла там?
Я осторожно потянул ее за рукав, и успокоил:
- Да не волнуйтесь, не прошла. Вы же за мной заняли, а я здесь. Там человек
тридцать впереди, так что это надолго... Послушайте, а в милицию вы не
обращались? Если уж так над вами издеваются.
Бабуля опустилась на скамью, сложила руки на коленях и в очередной раз тяжело
вздохнула:
- Обращалась. Да что толку? Участковый пришел, с Любой поговорил, а меня
даже слушать не стал. С тем и ушел. А сноха потом на меня волком смотрела.
Я знаешь,- стрельнув глазами по сторонам, словно сноха могла быть рядом, она
наклонилась к моему уху, и жарко прошептала,- неделю потом из комнаты боялась выйти. Даже в туалет. Так в горшок и мочилась. Ужас. К сестре хотела уехать - не пустили. Документы отобрали и деньги, что у соседки заняла. Мне теперь отдавать, а чем? Скоро пенсия, так опять внуки отберут. Им то что жеребцам, на пиво да сигареты, а мне как жить?
И вдруг опять перескочила с пятого на десятое:
- Да ты кури, сынок, кури. Я ж видела, что ты сигаретку из вежливости выбросил, чтоб на меня не дымить. А мне так в удовольствие. Митенька то мой курил, царствие ему небесное. Бывало, по пачке в день выкуривал. Так что не стесняйся.
Задумавшись, я и не заметил, что машинально верчу в руках зажигалку. С
удовольствием закурил. Спросил:
- Бабуля, может я вам смогу чем помочь? Вы мне адресок ваш скажите и
имя-отчество с фамилией. Нельзя же в таких условиях жить.
- Ага, ага.
- Вот я и говорю.
- Ага, ага.
- Да что "ага" то?- слегка опешил я.- Адрес ваш, говорю...
Покосившись на нее, я осекся. Как она резко изменилась за какую-то минуту.
Сгорбилась, глаза стали какие-то пустые, нездешние, словно сама она здесь,
а мыслями очень далеко отсюда. Может быть в тех местах, где погиб неведомый мне Дмитрий. Совсем растерявшись, я не знал, что и сказать. И молча курил, ожидая пока старушка выйдет из состояния прострации. Однако дождался совсем другого.
Я не слышал, чтобы кто-то подходил сзади и потому слегка вздрогнул, услышав за спиной:
- Вот вы где, мама. Ну что же вы так то, а? Ушли, квартира нараспашку.
Ведь только на десять минут в аптеку отлучилась.
Обойдя скамейку вокруг, рослая блондинка втиснулась между мной и бабулькой, шумно вздохнула, засовывая под язык таблетку валидола:
- Уф, аж сердце зашлось. И ушли в одних шлепках? Да в плаще, в такую-то
жарищу. Ну-ка, давайте туфельки наденем. Вот так, вот так. И давайте домой
пойдем, укольчик пора делать. Я вот только отдышусь немного.
Ну, вот и свирепая сноха объявилась, сообразил я. Хотя впечатления злыдни
и не производит. А "злодейка", переобув свекровь, вдруг обратилась ко мне:
- Вы извините, она вам тут, наверное, понарассказывала всяких ужасов. У
нее это бывает. Больна она...
Вот все и разъяснилось. И путаница в рассуждениях, и перепады в настроении.
Чуть подавшись вперед, я бегло посмотрел на свою недавнюю собеседницу.
Глаза у нее стали совсем пустыми, мертвыми какими-то. Теперь и невооруженным взглядом стало видно, что человек не в себе. От прежней бодрости и следа не осталось. Да и вообще она, кажется, утратила возможность ориентироваться в пространстве и, похоже, уже не понимала где находится, и как здесь оказалась. В общем, тоска...
- Да вы не пугайтесь,- улыбнулась Люба, неверно истолковав мой взгляд.-
Она не буйная. Вот только реальность с выдумкой у нее путаются. Бывают
моменты просветления, хочется ей с людьми пообщаться. Вот тогда она из дому и уходит. Раньше на скамейке возле подъезда соседям жаловалась, а теперь скамейки убрали, бабки там больше не собираются. Вот она и идет то сюда, в пенсионный, то на остановку или к магазину. В общем, где людей побольше. Живем то рядом, через два дома отсюда. Началось это у нее, когда похоронку на Дмитрия получила. А как мой умер...
- Постойте, вы разве не Люба, Дмитрия вдова?
- Я то Люба, только Олега вдова, младшего ее сына. Погиб в аварии три года
назад. Вот с тех пор у нее совсем плохи дела стали. Олежек еще при жизни
предлагал мне в дом престарелых ее определить. Тяжело ему это далось,
я то знаю. Из-за меня с детьми решился на такое. Не мог смотреть как мы
маемся. Она ведь бывает такое... Да ладно, чего уж там. Отказалась я тогда.
Олег потом сам себя казнил бы всю жизнь. И теперь ее сбагрить не могу.
Ну, как она там, в казенном доме? За ней уход особый нужен, внимание. Так
вот и живем. Ее двухкомнатную продали, деньги в банк положили, под проценты. На лекарства, на содержание много требуется. А когда, бывает, закапризничает, так я детей к маме отправляю, чтоб отдохнули немного. А сама вроде как и привыкла уже.
- А что же старшая сноха, другие родственники? Брали бы иногда к себе.
- Ай... Марина давно замуж вышла, на что ей? Есть у нее две сестры младшие, так одна наотрез отказалась принимать. А вторая взяла недавно на две недели...
Приехала я навестить, и в три ручья залилась. Вся в синяках, голодная,
грязная. Племянник там ее сильно пьющий. Так со слезами домой привезла,
отмыла, откормила. Никому больше не отдам. Пусть уж со мной, так спокойнее.
Старушка вдруг опомнилась, намертво схватила сноху за руку, и с неподдельной тревогой в голосе спросила:
- Люба, доченька, очередь там... Очередь моя не прошла?
Люба только тяжело вздохнула и, погладив безумную свекровь по плечу,
успокоила:
- Не волнуйтесь мама, я все уже оформила. О, господи! Пятнадцать лет
на сына пенсию оформляет... Пойдемте, мама. Пойдемте домой, укольчик сделаем, супчику горячего покушаем и баиньки ляжем. Вот так, вот так. Потихонечку. Пойдемте...
Ушли... Сухонькая старушка рядом с дородной Любой смотрелась совсем уж
беспомощной и слабой. Но, слава богу, позаботиться о ней все же есть кому.
Зря, пожалуй, в народе говорят про злых свекровей и дурных снох. Далеко не
всегда это правда.
А через полчаса в помещении пенсионного фонда стоял галдеж. Бабулька
моя ушла, очередь поломалась и старики, измотанные ожиданием и духотой,
до слез, до крика выясняли, кто за кем стоит и кому первым просунуться
к заветному окошечку. Но ни раздражения, обычного в таких случаях, ни
досады я уже не испытывал...