ДГ07 Низвержение в Дракона 2
Посвящается Насарату и Артир.
Мне очень жаль, что так получилось.
И тут сзади к нам подошла Алхемилла.
- Вот! – Сказала она, указывая на дракона – Полюбуйся!
При этих ее словах дракон обернулся, и бросился на нас.
Я схватил женщину за руку, и мы побежали по дороге, по обеим сторонам которой горел лес. Пламя полыхало, и языки его лизали ее кожу, которая вспыхивала, как краска. Алхемилла кричала, и бежала еще быстрее.
Чем быстрее мы бежали, тем ближе подступал огонь, и тем громче за нашими спинами было дыхание дракона. Мысли Алхемиллы наполняли мое сознание. Они были обрывистыми, но иногда проскакивали целые предложения.
«Это моя жизнь. Вот такая у меня жизнь. Все вокруг меня жжет, и желает зла.»
Дорога оборвалась внезапно, и мы упали в полную тьму на что-то острое.
«Это колодец моей боли. Отсюда выхода нет.» – Алхемилла не произнесла этого вслух, а только взглянула на меня с этой мыслью.
Я почувствовал, что весь мокрый. Каким-то образом я был босиком, и стоял на очень острых камнях. Наклонившись, я коснулся того, что казалось водой, но стояли мы не в воде. Это что-то растерлось у меня на пальцах противной слизью.
- Мы с тобой на дне моей души. Здесь все залито безысходностью. – Женщина тяжело дышала, и слова давались ей с трудом.
Где-то в темноте раздалось рычание и плеск.
- Дракон добрался сюда! – Прошептал я, задохнувшись от страха.
- Нет. Он тут всегда был. – И Алхемилла указала куда-то вперед. – Я бы, может, его и выпустила, чтобы катился к чертям из моей души, но ключ потерян.
Я пригляделся, и увидел прутья клетки. Из клетки высунулась когтистая лапа. Я подошел поближе, хотя камни безжалостно резали мои ноги, и идти было очень трудно. В глубине за толстыми, покрытыми слизью прутьями, маячила морда того самого дракона. Его крылья то и дело раскрывались и закрывались, но ударялись о каменные стены и потолок тюрьмы. В жутких на вид глазах были усталость и безнадежность. Он смотрел на меня с секунду, а потом из одного глаза выкатилась огромная слеза. Она упала в скользкую жижу на полу, но не растворилась, а стала плавать по поверхности круглой, сияющей жемчужиной.
Позади раздался шум, я увидел в полутьме, как Алхемилла с криком бросилась на клетку, и стала яростно молотить руками по прутьям, изрыгая проклятия, а над нами, в узком просвете отверстия колодца полыхало пламя, пытаясь дотянуться до нас жаркими, невыразимо гибкими щупальцами.
Я заставил себя очнуться от кошмара. Алхемилла стонала во сне в своей комнате. Я отодвинул занавески, служившие дверью, и сел на кровать, и гладил ее по лбу. Она открыла глаза, полные муки.
- Почему вы начали рассказывать мне о том, что случилось, с середины? От вас ушел муж. Разве с этого надо было начинать? Неужели не осознаете, что к этому событию привело?
Она ничего не ответила, только поморщилась, и закрыла глаза.
- Я видел вашего дракона. Он явился мне таким, каким вы его рисуете, каким хотите, чтобы его видели люди. Ваша гордыня превратила вашего мужа в дракона. Вы хотите казаться чистой и невинной перед людьми, чтобы они вас жалели, а его осуждали. А на самом деле он высокий и сероглазый красавец, который до сих пор вас любит, но не смог вынести того, что вы так много выпиваете. Он ковыряет краску гордыни на вашей душе за вас, и хочет доковыряться до вашего сострадания, но сделать этого не может, потому что сдирать краску должны вы сами.
- Больно... – Прошептала она, мотнув головой.
Я осознал, что все это время держал руку у нее на лбу. Отдернув руку, я увидел, что под ней осталось темное пятно от ожога энергией.
- Конечно, больно. Но ковырять надо, ибо если эту краску не будете ковырять вы, то люди и события будут ковырять ее за вас. Вот и получается, что вы идете по дороге, объятой пламенем, в душе у вас – черный колодец безысходности, который вы заливаете алкоголем, а ваш муж сидит в тюрьме вашей души в виде дракона, которого вы вините в ваших же проблемах.
Алхемилла открыла глаза, и посмотрела в окно. Занимался восход, и первые лучи холодного зимнего солнца, пробравшись сквозь тюлевую занавеску, создали затейливые узоры на одеяле, на ее лице, и на моих руках.
- Он всегда меня за все бранил.
- Потому что вы всегда бегали по кругу, ибо толстый слой краски гордыни не позволял вам увидеть собственные недостатки, а без знания о них мы не можем вырваться из круга, и понять, за что же он вас бранил, а люди обжигали делами и словами. Простите мужа, он вас любит, и хочет вернуться.
- «Простить» - пустое слово. – Прошептала она.
- Верно, потому что его повторяли столько раз, что уже забыли значение, и мало кто хочет выпускать «виноватых» из тюрьмы своей души просто так. А надо не просто так, а с пониманием чужой боли. Ему было больно, потому что вы его никогда не слушали, и он причинял вам боль, чтобы заставить вас понять, а вы видели его как агрессора, но отказывались осознавать, что начали первая. Вот потерянный ключ. Возьмите себя в руки, Алхемилла. Хватит бродить по скользкой слизи безысходности, раздирая в кровь руки и ноги, и заливая боль алкоголем. Иногда все, что нужно сделать, чтобы стало легче всем, это просто повернуть ключ сострадания в заржавевшем замке ненависти.
В окно раздался легкий стук, и появилась морда дракона.
- Я был к тебе так невнимателен, и никогда не слушал, когда ты мне говорила, что пьешь, чтобы залить тьму и боль в душе. Так что я тоже виноват... – Морда сморщилась, и дряблая кожа на ней сложилась в причудливый рисунок. – Скажите ей... скажите!
Я кивнул ему, и улыбнулся.
- Мне пора идти. – Я легонько похлопал ее по плечу, и вышел.
Дракон стоял у двери, и ковырял краску оконного наличника. Мне показалось, что где-то, открываясь, скрипнула железная дверь.
- Теперь я свободен – раз, и могу вернуться – два. Чем я могу вам отплатить? – Он неуклюже осклабился, и бесформенный язык смешно вывалился из пасти.
- Заплатите мне жемчужинами ваших слез, которые не тонут в безысходности.