Анжелина. Он в который раз покатал на языке это имя. Имя давно потеряло свою неприемлемую вначале остроту, что сродни спазму отторжения. Он привык. Это нехорошо. Ан-же-ли-на – вот ведь, почти привык. Почти… Он прервал себя на полумысли, откровенно испугавшись продолжения.
«Стоп, дорогой! Это что за слюни! Встряхнись, что поплыл-то!»
В прояснившееся было сознание мощным аккордом вплыл вибрирующий звук органа, но только слегка качнул его мысли и, в этот раз не срезонировав, вновь почти стих на периферии ощущений.
« Токката ре минор, господи!» – попытка вернуться в сферу музыкального сладострастия не удалась, орган стал практически не слышен. Чистые глубокие вибрации воздуха, какими они и были на самом деле, воспринимались невнятным рокотом, гулом сонного прибоя вдалеке.
Анжелина. Имя не отпускало ни на минуту.
- Энжи, - представилась она при первой встрече. С чуть смягченным «н», как бы с картавинкой. Но разве «н» картавят? Встретив вздёрнутую в недоверии бровь добавила: - Анжелина. Но лучше, если Вы будете именовать меня Энжи, мне будет приятнее.
«Именовать! Приятнее! Энжи! Что у неё в голове!»
Она смотрела прямо ему в глаза, мягко, без вызова, но и без подобострастия или кокетства.
- Хорошо, … Энжи. Я – Виктор.
- Да, мне назвали Ваше имя, помимо прочего.
Его бровь снова скакнула вверх, но быстро вернулась на привычное место.
«Что же такое мне всё-таки продают? И суммы немалые оговорены…»
- Мы можем перейти к менее формальному общению, … Энжи? На «ты»?
- Конечно.
- Тогда прошу, - он повёл рукой в сторону тяжёлой патино-бронзовой двери и, пропуская, окинул её расчётливым взглядом.
Довольно высокая, стройная, с небольшой, наверное второго или третьего размера высокой живой (без лифчика?) грудью, чуть выделяющейся тугой округлостью живота, встречающуюся с изгибом бёдер (он практически ощутил кончиками пальцев твёрдость лобка, отчего даже машинально потёр пальцы руки), с округлыми коленями, развитыми, но не рельефными икрами, тонкими щиколотками; взгляд устремился вверх по задней стороне ноги, немного приумерил пыл на нежной коже под коленкой, обласкал плавные обводы ягодиц, круто взбегающих к талии, с удовлетворением пробежал по прямой спине, по округлым плечам, за волной волос представил шею и закончил мимолётный экскурс на открытых мочках ушей и ажурных лёгких серьгах белого металла с россыпью мелких , пылинками, светло-голубоватых искрящихся камней. Он двинулся вслед, сокращая образовавшееся в пару шагов пространство между ними и оглядывая уже её наряд – светло-бежевое с лёгким оливковым отливом простое почти прямое платье немного выше коленей, слегка приталенное, без рукавов и воротника, с небольшим, в ладонь, разрезом сзади внизу и еле заметной, скорее угадываемой чёрточкой молнии у проймы.
«Дорогая тряпица, - безошибочно оценил простоту, - Да и серёжки недёшевы». Впрочем, вульгарности или напыщенности наряда он и не ждал. Увиденное явно польстило его взгляду. Да, дешёвой, вычурной или показушной внешность Энжи вряд ли кто смог бы назвать, как и чопорной или высокомерной.
... Энжи. Ан-же-ли-на. Имя было настоящим. Однажды они вместе летели из Неаполя, и, передавая служительнице аэропорта паспорта, он прочёл: Анжелина Верд. Не Ангелина и не Анжелика, как иногда ему казалось, - Анжелина Аркадьевна Верд. Но ни весьма оригинальная фамилия, ни благозвучное отчество никаких чувств, даже любопытства, не возбудили в нём тогда. Также безразличны и абстрактны были они и сейчас. А имя жило. Ласкало. Томило. Вызывало боль.
Встретивший их метрдотель проводил к столику в алькове, поворотом головы и едва заметным кивком подозвал официанта и, поклонившись, с достоинством отошёл. Официант разлил по бокалам вино, хлопув пробкой, и, повинуясь «спасибо» Виктора, оставил заранее сервированный столик и гостей, ретировался в сторону кухни и замер там, готовый по первому жесту вернуться обратно.
- Тебе должны были всё объяснить, - она пригубила вино, - До начала каждого месяца передаёшь мне анонимную банковскую карту с оговоренной суммой. За первые два месяца – сегодня. Средства не возвращаются ни при каких обстоятельствах. Всё оговоренное время я полностью в твоём распоряжении. Но в любой момент я могу прервать наш контракт. Без объяснений. Навсегда. Вторых попыток не бывает. Тебе вероятно объяснили: без оснований так я не поступаю. Если это случится, разбирайся с собой, не со мной. Да?
Он кивнул. Отпил вина. Оторвал от кисти пару виноградин и закинул их в рот.
- Для всего, что хочешь увидеть на мне, если тебе не нравятся мои наряды и украшения, а также для гостиниц, транспорта и прочего – другая карта с достаточным всегда лимитом.
Виктор улыбнулся, нашёл взглядом официанта и взглядом же указал на входную дверь. Официант вышел в холл, тотчас вернулся и, подойдя к столику, положил перед ним большой конверт, после чего снова удалился. Из большого конверта Виктор достал два поменьше:
- Две банковских карты и документы к ним, - передал женщине. Достал из конверта телефон: - Твой. Номер знаю только я. - Вопросительно посмотрел на Энжи.
- Так и будет, - она убрала телефон и конверты в сумочку. – С завтрашнего дня располагай мной. У тебя будет, возможно, два месяца, чтобы оценить, стоило ли это того, - и в первый раз улыбнулась.
Улыбка ему понравилась.
- А сегодня?
- Сегодня в твоём распоряжении только час. Есть предложения?
Виктор встал, обогнул стол и протянул ей руку:
- Есть.
В тот вечер он увидел Энжи без платья: бельё было, белое, ажурное, невесомое как паутинка; довольно светлая кожа, оттенённая белизной белья, казалась смуглой, а локоны волос и голубовато-серые глаза, наоборот, выглядели светлее . Он аккуратно, почти не прикасаясь, повторил рукой контуры её тела от щеки через шею и плечо, по груди, животу, лобку, бедру. Взял её лицо в свои руки, посмотрел в глаза, захотел поцеловать, но не стал. Отвернулся и отошёл.
- Я позвоню. Завтра, – усмехнулся, - Энжи.
Токката смолкла, так толком и не услышанная, что вряд ли бы порадовало Баха. Аппаратура, мебель, дом, машины сегодня прощались с хозяином: на прошлой неделе Виктор подписал документы о продаже, оставив за собой эти последние дни. Другим пакетом документов он попрощался с "домиком" в Лойкербаде. Третьим – с большей частью акций… Последнюю пару месяцев дела принимали всё более катастрофический оборот. Основная часть вырученной наличности сразу ушла на латание дыр. Остаток должен был помочь выстоять и, если получится, вернуться к прежнему образу жизни. Если получится.
Страстной её назвать он не решился бы. Любовницей Энжи была, скорее, чувственной. Отдавалась этому занятию с душой и пониманием, полностью. На холодный обманчивый профессионализм не было и намёка. Профессионалок в этой сфере Виктор не привечал: несколько опытов иллюзий не оставили. И хотя никаких табу в постели у него с Энжи не было, однажды в воплощении своих фантазий он зашёл, похоже, излишне далеко.
- Ты хочешь меня завтра увидеть? – той ночью спросила Энжи. – Действительно, хочешь? – Очень серьёзная, с прямым, как и всегда, взглядом.
- Да, - несколько опешил он, - Да.
Следующий день она была с ним. Он стал более осмотрительным.
Они проводили вместе то по паре недель, не расставаясь ни на час, то по часу в неделю. Она летала к нему в Европу и Южную Америку. Без малого месяц прожила с ним в Лойкербаде. Двадцать дней продежурила у его кровати в Бернском госпитале, когда он всерьёз переломался на горнолыжной трассе. В любом случае после звонка ей – жду – ждать ему приходилось не более суток.
- Ты никогда не болеешь, Энжи? – однажды спросил он
- Болею.
- Когда? – усмехнулся.
- Когда я не нужна тебе. У нас договор.
Менялось всё: города, страны, здоровье, настроение. Неизменными оставались банковские карты: расходная и ежемесячная, средства с которой переводились в тот же день – он проверял.
Он вдруг до дрожи живо представил Анжелину после любви. Практически прикоснулся: горячечная чуть солёная кожа издаёт тонкий слегка терпкий аромат. На поцелуй в шею она узнаваемо отзывалась лёгким спазмом и еле слышным стоном-выдохом. Почти два года, проведённые с ней, сделали его внимательным любовником. И он внимал, вкушал эти стоны, этот вкус, этот запах.
Завтра вечером они должны встретиться в ресторане. Ему необходимо было принести ей очередную карту. Но не в этот раз. Последние недели судорожных поисков оптимального выхода, продаж, покупок, договоров, чуть ли не отчаяния, расчётов, расчётов, расчётов напомнили ему и о том, что вкус и запах Анжелины уже обошлись более полутора миллионов долларов, почти два. Эти траты не были для него критичными. Раньше. Не теперь. Он исправит. С финансами – исправит. Но Анжелину вернуть уже не сможет. Он узнавал: она никогда не возвращалась, если уходила, и всегда уходила, если не получала свою карту.
Анжелина. Энжи. С мягким, будто немного картавым «н». Разве «н» картавят!
Он вздохнул. Глубоко. Очень. Будто пытался вобрать из прошедшего этот слабый терпковатый запах слегка солёного разгорячённого упругого тела после ночи любви.
Запах любви.
Запах расставания.
Запах денег, которых не хватает.
Прощай, Энжи!