Есть в армии малоизвестный вид деятельности,
удачно названный «морокой».
В армии морока – это все те необходимые
хозяйственные работы, которые навязывает быт…
(Джеймс Джонс. Отныне и вовек. Глава 8)
Чижик с детства любил читать. Особенно военную литературу. Одно время он интересовался книгами об американской армии и порядках, в ней царящих. С удовольствием он проглотил трилогию Джеймса Джонса, где сильно критиковались взаимоотношения между различными слоями армии США. Он сильно сочувствовал главному герою и искренне ненавидел его притеснителей. Но, попав в Советскую Армию, Сашка понял, что американцы по сравнению с нами – просто дети. Нет, правду говорят, что американцы тупые. У них от солдатского быта стонут рядовые. А попробовали бы они окунуться в повседневный быт будущего офицера несокрушимой и легендарной. В этом, наверное, и кроется весь секрет непобедимости русского солдата, способного и кашу с топора сварить, и спички на посту об штык-нож зажигать.
«Их американская мама здесь отдыхает, а дядя Сэм и рядом не стоял», - думал Сашка, убирая сортир после скоростной утренней оправки роты. Сказать, что помещение, мягко говоря, засрано, значит, ничего не сказать. Туалет скорее походил на гигантское стойло для слонов.
Ха-ха, - удивился собственному каламбуру курсант. Дело в том, что через несколько дверей находился кабинет комбата по прозвищу Слон.
На сто с лишним человек – четыре очка и четыре вечно неработающих писсуара. Сервис на грани фантастики, особенно когда в городе нередки перебои с водой. А запах! Казарма первого батальона, расположенная в правом крыле старого австрийского кадетского корпуса, для жизни была приспособлена слабо. Койки в два яруса, маленькая бытовка, вышеописанный туалет, умывальник с дюжиной раковин, каптерка, канцелярия и обязательная ленинская комната – вот все перечисленные удобства.
Тем временем в туалете появился дежурный по роте младший сержант (в отличие от основной сержантской массы из вчерашних школьников) Генка Нос. Он молча достал из кармана ХБ флакон с одеколоном и начал сосредоточенно поливать им помещение.
- Ты чего делаешь? – заинтересовался действиями комода Сашка.
- Да комбат зайдет, а тут пахнет хорошо! – с гордостью от осенившей его идеи ответил тот.
Чижик промолчал. Нет, как же это так нужно жопу рвать, чтоб по мелочам отличиться? Даже одеколона не жалко, - подумал он, осуждающе покачав головой, вытаскивая вместе со вторым дневальным из туалетного предбанника огромный железный ящик, набитый всевозможным мусором. Содержимое данного объекта, попади оно через пару сотен лет к археологам, весьма заинтересовало бы последних. Только сам ящик, сваренный из толщенного листового металла, с приваренными по бокам ручками, весящий килограммов пятьдесят, вызвал бы ожесточенные споры. А содержимое? Клочки газет, использованных в гигиенических целях, пуговицы, банки из-под гуталина и зубной пасты, тетрадки, старые погоны и петлицы, подворотнички. Много ученых мужей ломало бы голову над предназначением пучков металлической стружки, используемой для чистки паркета. Технология проста – с соседнего завода приносится пара плащ-палаток, набитых данными отходами. Из них формируются эдакие металлические мочалки, которые прикрепляются к сапогам. Сапоги приводятся в действие их обладателями, и мочалки при соприкосновении с паркетом выполняют роль наждачной бумаги. После зачистки половиц последние натираются мастикой специальной натиралкой.
Запах одеколона Слон не оценил. Зато Чижик понял причины расточительности дежурного:
- Какая сука сперла одеколон?! – раздался голос из расположения второго взвода. - Убью гада!
Взвод к тому времени уже состоял из одной группы. Начальство сформировало роту журналистов, а так как их было мало, то для численности туда решили передать группу первой роты. Ротный Федоткин и взводный Котелков посовещались и решили передать, на их взгляд, менее перспективную третью группу. Сашкина группа от этого только выиграла, оставшись жить в кубрике одна, и стала спать в один ярус, вызывая тихую зависть со стороны тех, кто мучился, запрыгивая на второй.
Еще до принятия присяги Чижик вместе с остальной молодежью прочувствовал все «прелести» нескончаемых хозяйственных работ. Разнообразная покраска, погрузка-разгрузка, копание ям и траншей от завтрака до обеда и с обеда до ужина, уборка и вывоз мусора и т.д. и т.п. – уже стали привычными. Бывшие солдаты-срочники, уже наученные реальной армейской действительностью, мгновенно записывались в возникающие, как грибы после дождя, многочисленные рабочие команды. За ними быстро сориентировались и те, кто имел хоть мало-мальский опыт работы в специфических областях работ. Так появились команды плиточников, каменщиков, оформителей-художников, фотографов и т.д. Отдельной кастой выделялись профессиональные спортсмены. В первой и второй ротах их было по одному. Их видели на принятии присяги, а потом только лишь перед сдачей государственных экзаменов. За всех этих деятелей сдавали зачеты и экзамены так называемые «толкачи» - представители кафедр и заинтересованных служб, работодатели, на которых трудились рабочие команды. Они же пробивали работникам всевозможные поблажки и льготы.
- Иванов! – Звучало на вечерней поверке.
- Я. . – Звучал ответ.
- Михайлов!
- Спортсмен!
- Петров!
- Рабочая команда
Таланты необходимы Советской Армии. Вовремя не сориентировавшимся и попросту тем, у кого руки росли из заднего места, оставалось тащить службу в нарядах и прочих грязных работах. Таковых после присяги изрядно прибавилось. Ведь в количестве разнообразных нарядов Советская Армия себя тоже не обижала – суточные наряды по роте, КПП, столовой, учебным корпусам, клубу, чайной, патруль, первый и второй внутренние караулы, гарнизонные караулы и патрули. Если рота заступала в училищный наряд, то незадействованными оставались лишь блатные, хромые и убогие, составляющие так называемое дежурное подразделение. Этих товарищей использовали как рабочую силу для затыкания вечно возникающих хозяйственных дыр.
С трудом сволочив вниз мусор и выгрузив его на ожидающий ЗИЛ-130, Чижик стал у тумбочки дневального, или, как говорили, стал на тумбочку. В наряде он, вопреки уставу, стоял без отдыха вторые сутки. С первого наряда меньше чем за час до его окончания его снял ротный. Сашка отошел на три метра от тумбочки к двери ленинской комнаты, когда неожиданно появился майор. Незадачливый курсант метнулся было обратно, но столкнулся с ротным Федоткиным и наступил ему на ногу.
- Что-о-о?! Что-что?! Ох...л?! – возмущенно заорал тот, и Чижик в составе нового суточного наряда снова отправился на развод.
«Сам ох…л!» – ответно подумал Сашка, складывая в длинную тираду все известные ему матюги и ругательства, - по уставу без отдыха стоять вторые сутки в наряде не положено!
Отматюгавшись, как следует, от души, Сашке немного полегчало. Как бы существовала родная армия без трехэтажного и забористого! Кроме русского и русского матерного, филологам следовало бы внимательно изучить и русско-армейско-матерный. Сколько эмоций и смысловых нагрузок несет он в себе. Например:
- Курсант ко мне!
- Курсант Пупкин по вашему приказанию прибыл!
- Ты что творишь, скотина безрогая! Еще раз увижу, в нарядах сгниешь! А теперь пошел на х… отсюда! Шагом марш! - направление указанно точно, четко и верно.
В армии мат – не только ругань и средство общения, но и составная часть обучения тяготам и лишениям воинской службы. Как приятно зашифровать под кодовым обозначением «50» популярное «пошел на х…» и между делом во время неприятного разговора с начальством (просто когда оно тебя дрючит со всей пролетарской ненавистью) задумчиво произнести, подняв к небу глаза: «50»!!! Как становится на душе приятнее и легче. И процесс общения приобретает вроде бы двусторонний порядок.
В наряд по роте входило четыре человека – дежурный и три дневальных. Помимо охраны оружия и уборки расположения, в их обязанности входили еще десятки различных дел. Получить и разложить в столовой хлеб, масло и сахар. Разложить, а затем и вымыть ложки и вилки. Но самое муторное – торчать у тумбочки, орать при каждом вошедшем постороннем: «Дежурный по роте на выход!»; постоянно контролировать обстановку, чтобы не крикнуть команду: «Смирно!», допустим, командиру роты, когда в помещении находится более вышестоящий начальник; отвечать как попка-попугай, на бесконечные звонки.
Отдельно достают вопросы сослуживцев о том, кто куда пошел да и еще с какой целью. А также необходимо держать в уме количество и ранг отцов-командиров, находящихся в казарме и ее покинувших. Но главное – ночь! Ночью дежурному по роте спать запрещалось. А троим и без того замученным постоянным недосыпом первокурсникам спать доставалось на троих всего восемь часов. Если учесть, что несколько часов после отбоя личный состав никак не может угомониться, пытаясь сделать то, что не успел сделать днем, то времени остается совсем пшик. Поэтому к вечеру башка гудела и могла думать лишь о том, как быстрее бросить бренное тело в люльку.
От грустных мыслей курсанта оторвало появление замполита батальона майора Карабасова. Невысокого роста плешивый майор был чрезвычайно суетлив и деятелен. То он вешал членов политбюро в ленинской комнате (не анекдот), то на него прыгал из тумбочки бардак, то он наблюдал в расположении осколки бумаги. Но верхом его изобретательности и мысленного процесса стал разбор полетов на третьем курсе.
Возвращающиеся из увольнения третьекурсники сцепились с журналистами старшего курса, решившими на КПП показать перед стоящими рядом с ними девками свою крутость. В результате инцидента пострадало несколько носов, бровей и скул. И все бы ничего, только какой-то журналист, вопреки негласным правилам, решил наябедничать. Ответственным в тот день был майор. Он приказал построить первую и вторую роты, курсанты которых участвовали в мероприятии.
- До нас дошла информация, - Карабасов прохаживался вдоль строя со сцепленными за спиной руками, - что курсанты первых двух рот принимали участие в потасовке! - Он внимательно осмотрел застывший строй и не мог не увидеть на некоторых лицах следы происшествия.
- Виновата третья рота! – сделал он наполеоновский вывод. – Разойдись! Третья рота, строиться! – и, оставив ошарашенных курсантов, с гордым видом удалился.
Но это было еще впереди, а сейчас майор бодро поднимался по широченной лестнице.
- Рота! Смирно! – заорал что было мочи Чижик и только потом с ужасом осознал свою грубейшую ошибку.
- Вольно, вольно, - пробормотал Карабасов, но было уже поздно. На Сашкин вопль вылетел из своего кабинета комбат, решивший, что в батальон пришел как минимум заместитель начальника училища. Увидев, что это лишь замполит, он разочарованно сбавил темп и угрожающе приблизился к съежившемуся виновнику переполоха.
- Я Вас снимаю с наряда, товарищ курсант! – вперившись указательным пальцем в Сашкину грудь. - Заступите заново! Я вас научу службу нести.
Вот это попал, - подумал снятый с наряда уже дважды подряд курсант, - Бог точно троицу любит, - и отправился гладить ХБ и подшивать свежий подворотничок.
Отстояв третий развод, Чижик вновь «водрузился» на ставшую на третьи сутки уже почти родную тумбочку. Вокруг все суетились, шла подготовка к очередной ночной парадной тренировке. Молодняку еще не доверяли проходить мимо высокого руководства и многочисленных зрителей в составе парадной коробки. Зато им была предоставлена чрезвычайно важная и почетная задача – стоять с умным видом в оцеплении как во время тренировок, так и на самом торжественном мероприятии.
Мимо Сашки прошел взводный второй роты, недавний выпускник Сапегин. Он только что внес в незабываемый местный фольклор новое выражение. Проводя перед тренировкой традиционный строевой смотр, он потребовал достать подчиненным носовые носки. Как от души веселился народ, Чижик увидел своими глазами второй раз, лишь спустя несколько лет. Тогда он тоже стоял у тумбочки, когда из кабинета вылетел весь покрытый красными пятнами комбат, и разъяренно заорал:
- Кто это сделал?! Узнаю, убью!
Оказалась, Сашкин коллега по второй роте, маясь у тумбочки, от скуки набрал номер кабинета комбата и услышав: «Командир батальона майор Витос, слушаю!», произнес: «Вы чмо, товарищ майор!» «Кто это говорит?!» – заорал в трубку Слон. «Да все это говорят», - нашелся хохмач и повесил трубку.
Учитывая то, что номерной телефон соединялся через АТС (были еще прямые телефоны связи с дежурным и оперативным дежурным по училищу), виновник торжества остался неизвестен командованию. Зато сколько веселья и удовольствия испытал личный состав на протяжении длительного времени! Знаменательную фразу обсасывали и смаковали со всех сторон.
Наконец суета закончилась и народ под предводительством офицеров убыл к месту проведения тренировки. В это время проявился Витос. Подойдя к уже порядком замученному Чижику, он стал бурить его изучающим взглядом. Сашка обеспокоено заерзал на месте: на четвертые сутки заступать очень не хотелось. Взяв курсанта за пуговицу, Слон спросил:
- Ты какие сутки стоишь?
- Третьи, товарищ майор, - ответил курсант, ожидая явного подвоха.
- Ладно, поучился и будет. От наряда освобождаю. Бери штук пять сапожных щеток, переодевайся и догоняй роту. Чтоб у всех сапоги блестели, как у кота яйца.
«Вот это да! – подумал счастливец, рысью догоняя ушедшую далеко вперед роту по старинным извилистым и узким улочкам, - казнить нельзя, помиловать! Царь, Бог и воинский начальник!»
Роту служивый догнал, когда она, растянувшись длинной цепью, заняла исходную позицию. Стоял небольшой осенний мороз, а лужи уже стянули первые корочки грязного льда.
Доложившись ротному, Сашка вручил нуждающимся сапожные щетки. Собрав через несколько минут их обратно, он остался не у дел. Ночной город гудел моторами боевой техники и звоном подков, вернее металлических пластин, которыми для пущего звона подковывались сапоги парадных расчетов. Дул холодный, склизкий ветер, несмотря на который, курсант устроился на деревянной лавке парка и сладко закимарил. Ему не мешал ни грохот оркестра, ни грозное рычание танков и бронетранспортеров, не мешал зябкий ветер и едкий морозец, норовивший залезть под полы шинели. Сон! Какое ласковое слово! Солдат спит – служба идет. А сколько всего интересного и увлекательного впереди! А пока спи, Сашка, спи. Во сне все равны, сон не только иллюзия, сон – это отдых, а сил еще, ой, как много понадобится на долгом и тернистом пути службы и учебы.