РЫБАЦКАЯ ПРОПИСКА
Никто не помнит, как Майла пришла на побережье. Сперва жила в городе и служила в прачках. Развешивая белье, посадила дочку на траву, дала поиграть с дедовым огнивом... Отвернулась, а малышку украл человек в чёрной сутане - только огниво и осталось. Через год дитя увидели на ярмарке. Девочка была, как кукла — но отказывалась говорить. А когда открыла рот, стал виден обрубок языка.
— Мы-ы-у-ы, — силилась сказать бедняжка.
— Мамку зовёт! — кидали зеваки ей монет.
Но сколько ни искала Майла, не нашла свою кровинку. Шли годы. Она поседела, став старухой. Но не озлобилась, а принялась исцелять людей — наперекор римскому папе! То ли горе отворило ей заповедные миры, то ли сердце вызнало сакральные секреты, но поддавалась ей даже проказа - завезённая крестоносцами из Иерусалима!
Так она шла от села к селу, пока не набрела на море. Нашла в дюнах лодочный сарай. Законопатила щели сухой тиной, развесила по углам полынь-траву. Сложила очаг из прибрежной гальки. Развела огонь. Подвесила варево в припасённом котелке и села на пороге. Но слава шла быстрее ведьмы: ей привели... корову:
— Не подлечишь?
— Идите с Богом! — кивнула.
Что-то пошептала, молоко вернулось... Она не отказывала никому, и рыбаки полюбили Майлу. Зимой вели ребятишек заговаривать простуду. Летом — мужей, чтоб лодка не текла. Девки шли за приворотным зельем, парни — за мужскою силой... Взамен несли ей хлеба и салаки, домотканую одежду. А колдунья знай молилась:
— Доченька, прости!
НЕВЕЗУЧИЙ КОЛУМБ
Осенней ночью море заштормило, выбросив обломки шхуны. Поутру колдунья пошла набрать щепок да заметила матроса. Юнгу вынесло на берег в кивере, штаны в лампасах... Будто он открывал Америку на здешнем берегу! Майла принялась трясти его:
— Ты живой?
И, не дождавшись ответа, поволокла за ноги невезучего колумба... Втащила в домик, развела огонь. Сняла с гостя мундир, оставив лишь нательный крест... И вскрикнула: из тощей спины торчал наконечник вощёного копья, но морская соль спасла юношу от зараженья. Поднатужившись, Майла обломала острие, выдернула древко и принялась тереть его золой.
— Чистись, кровь, как эта заноза, — бормотала ведьма. — Копьё вылечу и рану затяну...
С восходом порез зажил. К вечеру вышла полная луна, но колумб не очнулся! Он умирал.
— По каплям жизнь уходит, — причитала ведьма, — как волны в песок, и я не в силах помешать! Тонка серебряная нитка — жизни нет в тебе... И душа в тело не вернётся! Порвётся связка с миром, если смертника никто не сможет полюбить. А в женихе чуть теплится искорка! Нет, вру, погасла... Что делать, ума не приложу?
И опрокинула на него кувшин воды... Ведь она была не настоящая колдунья, просто полюбила моряка! Мертвец дёрнулся и окончательно впал в кому. Ведьма пригорюнилась, взяв ларчик с оставшимся от дочери огнивом! Но медлила и не спешила открывать - боясь неведомой силы талисмана...
Еще одну смерть после дочерней ей было не пережить.
ЛЮБОВНАЯ СИЛА
Набросала в чугунок полынь-травы. Налила воды, сдобрив крысиными хвостами. Добавила змеиной кожи, одуванную пушинку, растолкла яичную скорлупку, лягушачью лапу и мушиное крыло... Прокипятила — троекратно снявши пену. Остудила. И стала вливать по капле гостю в рот! Колумб поморщился и снадобье не проглотил. Тогда ведьма и открыла заповедный ларчик:
— Вот тебе огниво — разжигать любовь в сердцах людей! Чиркнешь, и всяк ощутит к тебе неодолимое влеченье... Будь то зверь или строптивая девица, попадутся в твой капкан — любого покоришь! Никто не воспротивится твоим чарам и желаньям. Всеми будешь любим - не любя в ответ!
Вынула из сундучка огниво. Стукнула по нему кресалом, зажгя пук соломы - и колумба обожгла искра... Бросила палево в очаг - занялись поленья! Помешав их кочергой, Майла вложила зажигалку в руки гостя.
— Что это? — на миг очнулся тот.
— Потом узнаешь, — успокоила лекарка.
Колумб проспал сном праведника до утра. То был его последний праведный поступок. Проснувшись, юнга поел рыбки. И Майла рассказала свой секрет. Он удивился ее жертве:
— А тебе самой любовь не нужна?
— Я — ветер в поле, колыханье ковыля и рокот неумолчного прибоя... Живу не среди людей! Я — солнечный луч, смолистый дух сосны и маков цвет! Ты ощутишь меня, где бы ни находился... А беды ведьмам не страшны. Наш мир по ту сторону времён и весей. Мы и живём — и погибаем там...
— Спасибо! — принялся тот чиркать по огниву. — Чем же, дорогая, отблагодарить тебя?
— Любовью не злоупотребляй! — остерегла ведьма.
И была права. Раненый высекал любовь, не в силах унять буйну радость. Кремень мучил его, как наркомана кокаин... Морфия колумб не ведал — к тому времени зелье к побережью не везли. Но неистовствовал — как заправский кутила!
А Майла, что ни день, ходила за прокормом в скит. Рыбаки давали ей двойную порцию трески, но лечиться шли из-за колумба неохотно. Зато от невест не было отбоя под знахаркиным окном — затянутым бычьим пузырём! Пузырь потускнел и трижды был заштопан. Но служил — пока обманутые девки не пробили валуном.
МАЙЛИНО ПРОКЛЯТЬЕ
Майла заткнула пробоину, едва жилец ушёл из дому — в хозяйстве моряк не помогал... А когда вернулся, наварила жиденькой ухи. Но заработка не было, уволили рыбаки лекарку - перестав даже здороваться! А были и такие - кто плевал ей вслед. Чем толще становился гость, тем больше она хирела... А он, знай, портил рыбацких дочерей — разжигая гнев отцов.
Откуда огниво — дон жуан не говорил!
Но его курносый профиль стал орлиным, а взор томным... Да и речи моряк вёл, как заправский златоуст! Когда закрома Майлы опустели, убежал к очередной невесте. А её высмеивал, о воскрешении забыв. Злословил, будто Майла пала жертвою огнива - домогаясь его по ночам! Старожилы стали гнать колдунью, пока Всевышний не навёл на поселок мор! Жара спалила на корню жнивьё, а дождь сгноил картофель...
В ту зиму голод забирал без счёта детей и стариков. А мартовский шторм унёс кормильцев. Остались вдовы да беззубые старухи! Негде разгуляться дон жуану — но и в море он не выходил. В бедах обвинили Майлу:
— Почто оживила мертвеца?!
Воскресший покойник был к беде, по всем морским приметам... Не похоронишь — не пожнёшь, говорили тут! А оживить утопленника — значило навести на скит проклятье. Стереть с лица земли весь поморский род... И староста посёлка - Лулла с одним глазом - села в лодку. Да поплыла за советом к Инквизитору с большой земли! Вернулась к ночи... пошепталась! И вдовые рыбачки стали складывать на отмели костер. Наносили сучья и лесины, вбили в песок кривой дощатый крест! И на рассвете пошли к Майле...
ПРОТИВОЯДИЕ ЛЮБВИ
Дверь снесли острогой, хотя ведьма на замок не запиралась. И не молила о спасении, когда ивовым прутом вязали руки. Да волокли за косы до поленницы — сложенной из обломков той же шхуны...
В ожидании Инквизитора - ведьму бросили на эти обломки... в отместку за добро! Палач явился к вечеру - в сопровождении сестрицы во Христе. Присутствием монашек освящались казни. Мясник уже поднёс к дровам смоляной факел, когда Лулла ткнула в дон жуана:
— У него огниво, пусть подпалит!
Майла взмолилась о пощаде... Но толпа подначивала, ловелас боялся оплошать. Да и любопытство разбирало: сгорит ведьма или оживёт? Так ли сильна? Он достал огниво и кресало, готовясь высечь пламя...
— Не разводи огня! — рыдала Майла над своим подарком.
— Тогда сожгут меня, — возразил жених.
И изо всех сил стукнул кресалом! Хворост опалила искра, костёр взметнулся — охватив юбку ведьмы. Вокруг ног зазмеились языки. Она запрокинула голову и завыла! Дрова гудели от огня, но вой не заглушали.
— Будь ты проклят! — вопила она.
— Что, теперь меня разлюбишь? — смеялся дон жуан. — Нет лекарства от любви!
И в подтверждение поднял огниво над толпой. Пока народ глядел — приезжая монашка стукнула предателя, отняв подарок!
— Мы-у-о-о-е-е... - лопотала она.
— Глядите, у неё нет языка, — заохали рыбачки.
Но одноглазая Лулла вступилась за убогую:
— Тогда бракуйте и меня?!
И закрыла спиной калеку. Пока шли споры, дурочка приблизилась к костру... Кинула в огонь любовное кресало. А следом прыгнула сама! Кожа на руках у неё запузырилась... Но монашка тянулась к Майле, с криками:
— Ма-у-уы-вы-ы-и!
МАТЬ-ТЬМА
И обняла мать — терявшую сознанье! То была дочь Майлы, узнавшая свою детскую игрушку. Но высекла не мужскую страсть, а огонь жертвенной любви. Видно, талисман и вправду вершил чудо. Пламя много дней не утихало, однако ни костей - ни кремня в пепелище не нашли. Лишь белый дым взлетел к высоким облакам и там растаял... Да Инквизитор сбежал в город — украв лодку.
...В ночи кто-то приметил две фигуры — покидавшие селенье. Та, что постарше, — прихрамывала, опираясь спутнице на плечо. Девушка ей что-то толковала, весело жестикулируя. Обе смеялись — словно вышли из рая, а не из костра! И то был рай: огниво возвратило дочке речь. Воскресил кремень не только казанову — но и Майлу с дочкой?
Как они спаслись, мать-тьма молчит... И — как заговорила безъязыкая монашка! А вот скит не уцелел. Нагрянула проказа, скрутившая и моряка — и Луллу. Псевдо-колумб покрылся такими язвами, что лекари не приближались. К чему лечить отозванного с того света моряка?
Но свою Америку он открыл...
Но не огниво, а добро — не требующее ничего взамен... Иначе то была б не доброта, а сделка! Потому Майла и выжила, получив награду Неба — а предатель сгинул. Да и скит в отместку стёрт с лица земли. С тех пор никто в нём не селился, будто знахарка прокляла не моряка — а весь белый свет.
Но любовное огниво не забыто. Местные рыбаки сложили легенду о кресале огненных страстей! Не уточняя: уцелел ли в огне талисман предков? Чтобы его искали по сей день...