Весенние ветерки пахнули свежей травой и птичьими гнездами. Из разогретой земли лезла трава. Солнце лохматыми ослепительными потоками лилось с вышины. По синему-синему небу плыли облака, словно сугробы снега. На деревьях лопнули большие душистые почки, и они перешептывались между собой, боясь нарушить безмолвие.
С каждым днем все больше прибывало птиц. Они суетились, свистели медовыми голосами. Дни и вечера стали теплее.
Герта вышла на берег реки насладиться ароматом смолистых листьев.
Недалеко от берега лежала большая сосна, очищенная от сучьев до самой вершины. Сучья тут же валялись, на них еще лежали ветки осины и ольхи с пожухлыми листьями, и все это вместе, тлея, издавало приятнейший аромат. В тени этого валежника Герта нашла фиалку, которая как будто дожидалась ее здесь. Она не стала ее срывать, а лишь присела рядом и начала разговаривать с цветком:
– Роковой цветок. Почему-то я люблю тебя, нежный, весенний цветок. Грустные воспоминания навеваешь ты. Пнуть бы тебя ногой… Но ты красив… А может, ты предзнаменование? А может, ты хочешь предупредить меня о чем-то? Я не слышу тебя… Не умею распознавать голоса цветов. Что поделать? Не рождена… Я ухожу со своей семьей. Прощай, цветок несбывшихся надежд…
В это время чероки помогали гостям навьючивать лошадей. Несколько месяцев прошли незаметно. Пришла пора расставаться с индейскими друзьями и идти дальше в поисках Эльдорадо.
Когда все было готово к отправке, проводить путников в дорогу из своих домов вышли все обитали селения.
– Живи так, чтобы страх смерти никогда не проник в твое сердце, – сказал старик Куитла, обращаясь к Гарту. – Возьми эти пояса. Велика, велика земля народа чероки. Вампумы защитят тебя.
Потом он подошел к Олли Твиду, пожал ему руку и продолжил:
– Не спорь о религии других, уважай их веру и требуй, чтобы другие уважали твою веру. Не оскорбляй никого, ибо оскорбление превращает мудреца в дурака, и отнимает у духа его видение.
Он похлопал по-дружески Парэйпа:
– Уважай всех и не кланяйся никому. Приготовь достойную песню смерти для того дня, когда ты перейдешь великую черту. Когда придет твое время умереть, не будь подобен тем, чьи сердца наполнены страхом смерти и кто плачут и молятся, чтобы продлить свою жизнь хоть на мгновение и прожить ее по-другому.
Путники тронулись. Куитла и его внук Укче Асе долго смотрели им вслед, пока те не скрылись за поворотом берега изгибающейся реки.
Проводником Куитла отправил своего сына Уктена. Рядом с мужчинами на гнедой гордо и величаво, подобно настоящему воину, восседал найденыш Герты по имени Шукас. Сестра Уктена – Дикая Роза также отправилась с ними. Она шла рядом с лошадью, которую вел ее муж Гилберт Уорд.
Караван направлялся к торговой фактории Ругби, где путники намеревались подготовиться к путешествию по реке Теннеси.
Заря постепенно разгоралась над тихими водами Теннеси. Солнце струило свои лучи, заливая все вокруг мягким золотистым сиянием. Оно не жгло, не слепило, но переливами танцующих испарений окутывало землю, спокойно дышавшую миром и радостью. Недавно прошли теплые дожди, прогремел первый гром. Над землей курился легкий душистый туман, поднимаясь к прозрачному небу, которое обещало пробуждающейся природе новый ясный день. Шалаши из еловых и кедровых веток, которые на ночь смастерили наши герои, сверкали от росы, на месте костра чернели остывшие угли. Лошади смиренно щипали свежую и сочную траву. Вили гнезда и пели птицы, распускались цветы, все ярче зеленел неподвижный лес. Звонкая симфония бегущей воды в бесчисленных ручейках и потоках нежно довлела над царившей в долине тишиной. Здесь, казалось, правят бал духи цветения. Благоухания, песнь цветов и растений – все дышало жизнью.
Путники вышли к тропе, по которой их вел проводник Уктена, тропе, которая на двадцать миль южнее оканчивалась у фактории Ругби.
По левую сторону дороги, почти до самого горизонта развернулась равнина. Серая, каменистая, вызывающая ощущение места после войны или природного катаклизма. Она была усыпана строениями, домами, такими же полуразрушенными, густо запорошенными пылью и пеплом, полусгнившими и развалившимися. Несомненно, это было поселение колонистов. На первый взгляд, дома были заброшены. Но путники уловили ощущение присутствия кого-то внутри… Там, бесспорно, находились люди.
Видимо, разглядев в наших героях мирных путников, поселенцы медленно и настороженно начинали выходить из своих убежищ.
У одного из домов стоял человек наперевес с ружьем. Лицо его было истощено, а мысли, казалось, безумно блуждали где-то. Скрытая угроза пропитывала все вокруг.
– Мы идем к фактории, – пояснил Гарт, как можно почтительнее выказывая намерения. – За товаром. Хотим купить плуги, топоры, гвозди, порох, ружья. В общем…
– Убирайтесь! – грозно сказал незнакомец с ружьем.
– Но почему, сэр? – удивился Гарт.
– Я же сказал, убирайтесь! Нам нет дела до вас и ваших планов. Фактория в ту сторону, двадцать миль еще, – злобно продолжал человек с ружьем.
– Но, сэр, – не унимался Гарт, – вам нужна помощь?
Мужчина взвел курок ружья и вскинул мушкет. В это же мгновение веревка, наброшенная на руки с оружием, сковала его движения. Резким рывком за один конец Уктена свалил источник угрозы на землю.
Тут же из дома выбежала женщина в ситцевом платье и матерчатом чепчике.
– Прошу вас, не надо, пощадите моего мужа, – начала причитать она. – Он не в себе. Он староста в селении. Мы устали отбивать атаки индейцев. Солдаты нас бросили и ушли на юг. Отряды Двухголового истребили почти всех жителей, дома сожгли, вы же видите. Мы разорены, нам некуда деваться. Чероки сказал, если мы не уберемся, он вернется и кончит всех нас.
– Опять Двухголовый, – вырвалось у Парэйпы. – Тьфу, нет жизни от него никому!
В селении осталось с десяток человек: четверо мужчин, две женщины и четверо детей. Все они, как выяснилось, были родственниками и носили фамилию Лемке. По акценту Герта поняла, что они немцы. Повстречать земляков на той стороне фронтира она не ожидала. Радость такой встречи затмила горечь отчаяния от столкновений с воинственными чероки. Хозяева рассказали путникам, что они прибыли с караваном в долину менее десяти лет назад и основали поселение. Жизнь в поселении текла размеренно, от восхода до заката все трудились и радовались каждому дню. Последние лет пять все изменилось. Чероки, вступив на тропу войны, поклялись уничтожать каждого белого человека, поселившегося без их разрешения в этих краях. Малочисленная и небоеспособная молодая американская армия оказалась не готова вести локальные боевые действия против индейцев на западной стороне фронтира, поэтому вся тяжесть сопротивления легла на простого поселенца, фермера, скотовода, торговца.
– Мы не в силах больше защищаться, – рассказывал Бруно Лемке, который считался главой семейства. – Возвращаться обратно за Голубой Хребет мы не стали. Многие из нас не вынесут перехода. Да и кто ждет в тех краях обнищавших неудачников?! Если останемся на месте, чероки нас не сегодня-завтра убьют. Пристать к каравану на Запад можно, но у нас ничего не осталось. Денег нет и продать нечего. Наша земля, пока идет война с чероки, ничего здесь не стоит, – обреченно добавил он.
– Бруно, а вы не хотели бы отправиться с нами? – ненавязчиво спросила Герта. – Мои друзья, надеюсь, не станут возражать, – она окинула взглядом мужа и его свиту, стараясь уловить реакцию на свое предложение.
– Точно, Лемке, пойдем с нами, – поддержал Герту Гилберт. – Не знаю как, куда, но дойдем.
– Почему бы и нет, мистер Лемке? – добавила Дженнифер.
– Правда, Лемке, соглашайтесь, – выдал свое веское слово доселе молчавший Гарт. – Мы идем к реке Миссисипи, а там дальше посмотрим. Может, бросим якорь где-нибудь на юге по ее течению.
– Право, не знаю, друзья. Там, куда вы намерены идти, всюду индейцы, – выказал долю сомнения Бруно Лемке.
– Я бы не сказал, чтобы ты боялся индейцев после сражений с Двухголовым, – иронично отметил Гарт.
– Оставаться жить здесь, заведомо зная, что завтра погибнешь, неразумно, – добавил Нокс.
– Рискуй, Лемке, мы тебе ничего не обещаем, но шанс и поддержку дать можем, – заключил Парэйпа.
– Я должен посоветоваться с близкими, – удрученно заявил Лемке. – Вы, надеюсь, пробудете у нас до завтра?
– Если ты согласишься, мы можем обождать еще сутки, – отрезал Гарт.
Гарт вышел из хижины. Все последовали за ним. Он взглянул на небо. Оно ускользало от его внимания, но Герта, прижимая к себе плачущего Уильяма, заставила мужа вновь обратить взор на небосклон.
– Будет ливень, Дик, – сказала она.
–Что? – отрешенно спросил он. – А! Да, да, конечно, тропы размоет. Конечно, завтра тяжело будет идти, – заключил Гарт, обняв жену.
К ним незаметно подкрался Шелдон и прижался к юбке Герты. Они молча смотрели в небо.
Тяжелая масса сплошных туч, серо-свинцового цвета, нависла и клубилась над землей, от края до края. Напряжение возникало от одного ее вида. Казалось, она даже прогибается под собственной тяжестью и вот-вот прорвется, обрушив вниз что-то очень злое.
Кое-где в облаках мелькали просветы, пропуская желтоватый, запыленный свет, существовавший сам по себе и ничего не меняющий в окружающем пейзаже.
После ливня к утру стало удивительно ясно и тихо. Поднялось золотое теплое солнце, звонко распевали птицы, и когда Лемке вышел на заре из хижины, воздух показался ему необыкновенно душистым и свежим. Он очень любил эти ранние часы пробуждения природы, сонные шорохи еще сумрачного леса и особую тишину, в которой звуки разносятся удивительно далеко.
– Мы готовы, – сказал Бруно. – У нас две повозки и один мул, лошадей увели чероки. Лопаты, топоры и всякую утварь мы погрузили. Веди нас, Дик Гарт, и мы последуем за тобой. Можешь положиться на Лемке и его семью.
– Полагаю, что так, – сказал Гарт, похлопав немца по плечу.
Фактория Ругби встретила путников оживленной торговлей и кучей мельтешащих повозок, мулов, волов и всадников. Каждый что-то привозил сюда, и каждый увозил. Все эти люди стекались как с юга, так и с севера. Приходили с того берега Теннеси и уходили снова за реку. Жизнь по сравнению с селением, откуда ушли Лемке, здесь, можно сказать, кипела. Никто не обращал внимания на чероки, которые точно так же, как и колонисты, суетились около торговых прилавков, предлагая шкуры, мясо дичи, покупали мушкеты и различную бытовую дребедень, спокойно навьючивали своих лошадей и степенно покидали факторию. Война не касалась этого места. Фактория казалась тем потусторонним миром, переступив черту которого, обратно никогда уже не вернешься.
– Наконец-то, лоно цивилизации, – отметил Парэйпа. – Спешивайся, Нокс, и пойдем, обменяем что-нибудь на ром или виски. Признаться честно, черокские напитки мне порядком надоели.
– Се непременно! – бросил обрадованный Нокс в предвкушении заполучить спиртное.
– Олли! Гилберт! Помогите мне выбрать все необходимое, – сказал Гарт. – Герта! Дженнифер! Возьмите детей и обождите нас возле повозок Лемке.
– Возьми, Дик, – Герта передала мужу ярчайший самородок, на который они собирались приобрести нужные товары.
– Спасибо, родная! – ответил Гарт и направился следом за товарищами.
– Это ценный камень? – спросила Дикая Роза, помогая Герте снимать поклажу с лошади.
– Это золото. Я нашла камень очень давно, на него мы обменяем необходимые нам вещи, – пояснила Герта.
Оставив ребенка на Дженнифер и женщин Лемке, Герта взяла ведерко и направилась к одной из лавок, где хозяин разливал молоко.
Заметив Герту, мужчины, женщины и дети, покупавшие всякую мелочь, немного посторонились. Держались они невраждебно, но крайне настороженно, почти отчужденно, как полуодичалый скот, пронюхавший, будто на их пастбище появился какой-то диковинный зверь. Торговцы на распев предлагали покупателям муку, патентованные лекарства, веревки, табак и, поглядев на женщину в странном, полуевропейском одеянии не свойственном для этих мест, которую они никогда не видели в этих местах, молча отходили, не сказав ни слова.
В стороне от Герты остановилась повозка, запряженная тощими мулами. Мужчина, управлявший ею, энергично соскочил с козел, привязал мулов у изгороди и направился прямо в сторону Герты.
Герта, почувствовав его взгляд на себе, не выдержала, быстро повернувшись, схватила ведро с молоком, отдав хозяину куртку из оленьей кожи, подаренную ей одной из жен Уктены, и пошла назад, к повозке Лемке. Лицо мужчины ей показалось знакомым. Более того, она решила, что повозка, на которой он приехал, также некогда ей встречалась. Она почувствовала, что мужчина остановился, но сама же продолжала идти, опустив голову. Через несколько шагов она уперлась в грудь большого бородатого истукана, стоявшего у нее на пути.
– Добрый день, мэм, – прорычал здоровяк, пыхнув табачным дымом в лицо Герте.
Герта, не ответив, сделала шаг в сторону. Здоровяк шагнул туда же, преграждая ей путь. Потом он достал из-за пазухи бутылку и, отхлебнув, сказал:
– Сколько ты стоишь, кошечка?
Герта, поняв, в чем дело, коленом ткнула ему прямо в пах. Здоровяк скорчился от боли и метнулся было схватить Герту. В одно мгновение рука нахала была перехвачена мужчиной, который только что шел ей на встречу. Герта обернулась и увидела, как ее защитник ударами своих кулаков глумился над подвыпившим здоровяком.
– Достаточно с него, мистер! – робко вскрикнула она.
К Герте подскочили Дженнифер и женщины Лемке с детьми. Это столпотворение образовало полукруг, в котором над поверженным грозно стоял защитник Герты и она сама.
– Герта, что случилось? – спросила взволновано Дженнифер.
– Все в порядке. Уже ничего, – ответила та. – Спасибо вам, мистер…
– Роберт Чарли, мисс Герта, – назвался незнакомец.
Герта судорожно блеснула взглядом и застыла на месте, чуть не обронив ведерко с молоком. Она долго смотрела в глаза Боба Чарли, красивого, по-прежнему молодого, такого элегантного и изящного. Он, не отводя глаз, уставился на нее, не замечая никого вокруг.
На нем была новехонькая белая рубашка. Герта заметила к тому же, что рубашка была еще и не стиранная. Все складки и порыжевшие от солнца полоски вдоль каждой складки, как на шкуре у зебры, были явственно видны. Рубашка явно была сшита руками неловкими и неумелыми. Боб носил ее, видимо, всю неделю, поэтому она и была несвежей.
Сколько раз за эти годы в своем воображении она рисовала эту встречу: как он с ней заговорит, что она ответит и о чем они потом станут вести беседу. И, смотря по настроению, решала, что будет держаться с ним сухо или нежно, с холодной учтивостью или с пылкой любознательностью, прямодушно или с укоризной, будет печальна или весела… Но всегда она собиралась начать разговор с почтительной серьезностью или откровенностью, под стать ее собственной. А вот теперь она стояла перед ним, смотрела на его постоянно бегающие от смущения или от неожиданности этой встречи глаза. И все ее планы, все заранее приготовленные воображением речи и обдуманные жесты растаяли как дым, и она совсем онемела и растерялась.
– Вы изменились, – проговорил он, пытаясь преодолеть першение в горле.
– Быть может, – с ноткой равнодушия к себе ответила Герта.
– Молоко покупаете? – спросил он, явно испытывая дискомфорт от ситуации, в которой не знал, как развивать разговор.
– А вы? – не отводя взгляда, спросила она, понимая, что ответа в данном случае на его вопрос от нее не требуется.
– Я вот шкуры привез, заготовленные еще с зимы, хочу продать.
– Промышляете охотой? – спросила Герта.
– Не всегда, только в зимний период, а так в основном пашу землю. Я живу на севере, недалеко от Ватагуа.
Заметив жену в обществе незнакомца, верхом на лошади подъехал Гарт.
– Вот клячу купил и еще много всего, – сказал он, покашливая.
– Познакомься, Дик, это мистер Чарли. Роберт Чарли, мой давний знакомый, – представила Герта Боба.
Гарт протянул руку.
– Мистер Чарли, Дик Гарт – мой муж, – продолжила она.
– Ну, мы пока подыщем место для ночлега, – сказал Гарт, – а ты, дорогая, если есть желание, удели внимание мистеру Чарли. Я думаю, вам есть о чем поговорить. Всего доброго, мистер Чарли, увидимся.
Гарт легонько пришпорил лошадь и направился в сторону своего обоза.
– До скорого, мистер Гарт, рад встрече, – учтиво сказал Боб, сняв ветхую шляпу.
– Он не индеец, случайно? – спросил Боб, глядя вслед гарцующему на кляче Гарту.
– Кто? Дик? С чего вы взяли? – не поняла Герта.
– Похож весьма на краснокожего, и манеры дикаря, и одет, как они, – недоумевал Боб.
– Нет, он священник.
– Священник?
– Да, священник. Что здесь удивительного?
– Удивительно то, что я разбираюсь в людях. И мне кажется, что он, ваш муж, простите меня, головорез.
– Полно, мистер Чарли, ваши догадки оставьте при себе, – отрезала Герта тему обсуждения Гарта.
Отойдя к своей повозке, Боб Чарли рассказал Герте, о душевных терзаниях, которые постигли его со дня их расставания. Он понимал, что готов броситься на крыльях любви вслед за возлюбленной, но обывательские настроения постоянно подавляли душевные порывы, и он никак не мог решиться оставить насиженное место, паромную переправу, дом и уйти за Гертой на запад.
Но вот однажды в один из дней в его отшельническом логове на берегу реки объявился убитый горем после гибели внучки, в глубочайшем душевном расстройстве старик Лелюш, который и сообщил Бобу о том, что Герта ушла с караваном переселенцев в долину реки Теннеси. Попрощавшись с дядюшкой Лелюшем, Боб Чарли вскочил в седло и бросился нагонять караван де Брюсака. На пути произошла стычка с индейцами, и он попал в плен к катавба. Далее, Боб поведал, что караван, с которым следовала Герта, дошел-таки до форта Ватагуа, где переселенцы основали поселок, в котором он проживает поныне. Когда он пришел в себя от ранений и побоев, нанесенных индейцами катавба, караванщик де Брюсак рассказал ему о пленении той, которая, спасая его никчемную жизнь, дала согласие остаться рабыней у индейцев. Все эти годы помнил он об этом и часто вспоминал Герту.
– Вы женаты, мистер Чарли? – робко спросила Герта.
– Нет, то есть да, можно сказать, женат, но… – замялся Боб, испытывая неловкость от прямого вопроса.
Врать он не умел – это Герта поняла сразу.
– А дети?– поинтересовалась Герта.
– Что дети? Ах да, у меня есть дочь Элизабет.
– Де Брюсак, он… – едва успела задать вопрос Герта.
– Он погиб, давно погиб. Сразу же после того, как ушел обратно. Его нашли скальпированным. Мне очень жаль. Настоящий был… – опередив собеседницу, сообщил Боб.
– Мистер, Чарли, – стесняясь, сказала Герта, – если не хотите, можете не отвечать на мой вопрос. – Почему вы не вернулись за мной и не отняли у индейцев? Вы же ведь знали, где я и что со мной?
Боб Чарли снял шляпу и почесал затылок. Он волновался и глубоко вздыхал, а потом отвел взгляд в сторону, будто бы осматривался, не подслушивает ли кто. В это момент он увидел перед собой Уктена. Чероки в упор смотрел на собеседника Герты.
– Чего тебе? – спросил Боб у индейца.
Уктена молчал и продолжала испепелять взглядом Боба.
– Все нормально, Уктена, – молвила Герта. – Это мой старый друг, – указала она на Боба.
– Проваливай,– грубо вставил Боб,– попрошайка краснокожий. Нет у нас ничего для тебя. Виски вот там… Старого бородатого болвана видишь? Подойди к нему – он нальет, – и показал на один из прилавков.
– Это твои шкуры, бледнолицый? – произнес Уктена, не сводя глаз с Боба.
– Я же сказал, проваливай! Тебе какое дело?! Я их не продаю. Пошел прочь!
Уктена развернулся и ушел.
– Зачем вы так с ним грубо обошлись? – почувствовав себя неловко в этой ситуации, сказала Герта. – Что он вам плохо сделал? Он же только спросил.
– Да ну их, этих чероки! Путаются под ногами, что на охоте, что в фактории. Надоели они нам. Зла на них не хватает, – вспылил Боб. – А вы, миссис Герта, что, знакомы с эти индейцем?
– Он наш друг. Он помог нам в трудное время. Теперь вот сопровождает нас в пути. Как-никак земли чероки вокруг, – ответила она.
– Прошу прощения, не знаю, что на меня нашло, – извинился за проявленную горячность Боб Чарли.
– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнила Герта.
– Ах да. В общем… – замялся Боб, – так сложилось. Я женился на одной девушке, что шла в караване. Она ухаживала за мной и вот … Но я думал о вас… Я хотел…
– Не надо, не продолжайте, – прервала его оправдания Герта. – Ничего изменить уже нельзя. Я не держу обиды на вас. Я твердо верила, что мы когда-нибудь встретимся. Молила Бога об этом. Бог услышал мои молитвы и расставил все на свои места. Будьте счастливы, мистер Роберт Чарли. Мне пора к своим.
– Простите меня, миссис Герта, – сказал Боб, нервно растирая ладонью свое лицо. – Я виноват перед вами. Спасибо, что спасли мне жизнь тогда.
– Не стоит, – всего-то и ответила Герта, удаляясь в сторону.
Более пяти лет назад Боб Чарли – Человек с реки, как его называли, – впервые увидел эту девушку с милым лицом, которая стала для него всем миром. И с тех пор как он потерял ее, время пронеслось так быстро, что ему порой чудилось, будто всего несколько часов назад он держал ее в объятиях и слышал ее голос. И все же... пять лет – это такой короткий срок! Любое пятилетие его собственной жизни теперь, когда он вспоминал их, казалось не длиннее пяти минут. Глядя ей в след, вспоминал, как тогда в его хижине у реки он мечтал обрести радость и утешение в их любви. Эти воспоминания пробуждали сейчас в нем гнев и протест относительно того, как безжалостное время расправилось с этой любовью. Его томил стыд, что он обманул ее, смалодушничал, а точнее испугался. Испугался возможных проблем, связанных с ее освобождением из плена катавба. «Да, я просто трус, – говорил он себе, – жалкий, малодушный человечишка». И он не мог избавиться от тайного страха и тревоги, которые грызли его сердце. Он корил себя за то, что даже сейчас, спустя годы, он лгал ей. Было ложью, например, когда он сказал, что пашет землю, что женат... Боб никогда не пахал землю, да и семейного счастья не успел обрести, по обыкновению все того же малодушия и разрывающих собственную сущность внутренних противоречий.
Герта не знала тогда, что мужчина ее прежних грез – Боб Чарли просто вор и мелкий жулик, который зарабатывал на жизнь нападением на трапперов, воровством дичи в капканах и разорением индейских охотничьих тайников со шкурами. Она не знала тогда, что появление Уктена во время ее беседы с Бобом неслучайно. Чероки опознал в Бобе Чарли своего обидчика, который стрелял в него и чуть не лишил жизни, если бы не Гарт. Он также определил, что шкуры, которые лежали в повозке Боба, ранее принадлежали ему. Герта не знала, что Уктена уже давно все решил для себя насчет Боба Чарли. Индеец приговорил его…