Время собирать камни. Раньше бы… Наши отношения не были идеальными. То есть в период моего детства они ещё определялись какими-то стандартами: было моё слепое обожание и её испуганно-горделивое наблюдение за врождённой неординарностью младшего дитяти. А потом ревность матери-одиночки, которой приходится «отдавать» своих кровиночек, растоптала в ней все здравые мысли и чувства, всякую логику. И начался бессмысленный бой, в котором не могло быть победителей. Не умея сопереживать моему мимолётному счастью (или иллюзии такового), она с нескрываемым рвением (и удовольствием!) бросалась зализывать раны, нанесённые мне теми, на кого было наложено «вето» её материнской ревностью. И победоносное её «я же говорила – все они такие» выбивало последнюю почву из-под ног моей неистовой веры в сказку любви.
Имея бойцовский характер (вероятно, в отца, никогда не виданного мною), я сопротивлялась и мыслями, и делами, и словами. Последними – крайне редко, не видела смысла в такой нервотрёпной перепалке. Но и этого хватило, чтобы накануне своего 80-летия она произнесла: «Проклинаю…» И вдруг вся та боль, которую она, безумно любя меня, мне же и доставляла, выкрикнулась мною в единственную фразу сопротивления, которую я позволила себе за все годы нашего совместного бытия, но какую: «Тогда у меня нет матери.» И я онемела. Не могла произнести это, когда-то единственно тёплое для меня, слово вплоть до её дня рождения, последнего…
Ей нужно было всецело моё внимание. Она совсем не заметила во мне жены для двух несчастливцев, упрямо не признавала во мне матери троих детей и бабушки двух внуков. Только дочерью, обязанной оценить её материнскую жизнь-подвиг, должна была я оставаться. Но этого не могла себе позволить я.
Умирать она уехала в другой город, зная, что этим наказывает меня за невольное непослушание. Уговаривая её остаться, я поняла, что не только незнакомый мне родитель отличался завидным упрямством. Они когда-то нашли друг друга… Но уже оттуда она просила-требовала у растерявшейся сестры: «Отвези меня к ней!» Ко мне. Кажется, я догадываюсь, о чём она не успела переговорить со мной. Всё-таки это был единственный человек на Земле, который любил меня, пусть очень жестоко, но без измен…
Диалога больше нет. Его не может быть. Пока. А ночной монолог, вот он:
Ма! Я тебя простила.
Ма! Ты меня прости:
Мне так нужна сейчас сила –
Самой уже не расти,
Но вырастить очень надо,
Знаешь сама – кого
(Как нам обеим награду,
Как нашу веру в Него).
Ма! Я давно устала
Идти по этой земле,
Когда и тебя не стало,
Мне тяжело вдвойне…
Тебе оттуда виднее –
Руки мне протяни:
Видишь, снова на дне я,
Как годы, тянутся дни;
Сплетни – как плети на плечи,
Ознобом встречаю жару…
Мама! Я знаю, мир вечен,
Но я в нём гибну и мру.
26-27.09.2001