-5-
… Девять детей сидят за длинным столом, на котором возвышается огромная миска с чудовищной формы корягами. От миски еще исходит слабый пар и приторный запах лекарственных трав. Кристина, в повязанной на манер замужних женщин косынке, сидит в центре стола, держит на руках десятого. Дети потихоньку посасывают и покусывают корешки.
- Ешьте, ешьте, не то зубы по-выпадают. Будете хорошо коренья кушать, я вам за это книги почитаю.
Кристина поднялась, подошла к деревянной с красивой резьбой полке. Отодвинула беленькую занавеску, посмотрела на переплеты толстых знакомых ей книг. Взяла одну, села за стол, аккуратно расстелила полотенце, положила на него книгу. Открыла и начала читать: - «Три девицы под окном…» - Потом тихонько закрыла, прижала к груди, не переставая читать уже наизусть. Старая лампа давала мало света, да и экономить его надо. К тому же она знала наизусть так много, что могла читать бес умолку часа два. При этом она любила смотреть на огонь, он согревал душу, от него исходила магическая сила. А еще она смотрела в глаза слушавших её детей, в них она с радостью замечала появившееся любопытство и интерес к жизни, а будет интерес, будет и жизнь. Изнеможенные голодом лица как-то расслаблялись, становились веселее, на них появлялась улыбка, в хате звучал искренний детский смех. Особенно дети хохотали, когда разозлившийся комар укусил Бабу Бабариху. Сочувственно и понимающе вздыхали, когда «Мужичок с ноготок» отвечал как взрослый на вопросы. Когда слушали про баталию с малопонятными словами, и про чудного солдата, что «забивал он пушку туго». Кристина читала долго, но все тише и тише, дети потихоньку поползли на печь. И лица у них были успокоенные и удовлетворенные, ведь добро всегда побеждало зло. И они верили, что у них тоже все будет хорошо, может быть уже даже завтра.
Кристина, задув свечу, отнесла на место «Родную речь», положила маленького в колыбель, укачивая его, запела: - «Вечерний звон…» - Летней прохладой разливался её голос по хате. Она пела и плакала, и от этого еще трогательней становилась её песня.
В окно тихо постучали, Кристина, вскочив, всматривается в окно, видит там Василия. Поправив на голове косынку, открыла дверь. Василий вошел усталый и пыльный. Кристина, помогая ему раздеться, тихо проговорила:
- Работаете много и почти ничего не едите, так же нельзя. Подумайте хотя бы о детях.
- Тяжелая работа Кристина, это еще не чего… - Ответил ей Василий. – Страшнее когда тебе угрожают тюрьмой, за малейшее действие, за нечаянно вырвавшееся слово. Разве человек может жить в постоянном голоде и страхе? Разве такого человека надолго хватит? Он подошел к окну, задернул занавеску и из-под рубашки достал торбочку, подал Кристине. Та высыпала содержимое в глиняную миску и начала перебирать. Из горки пшеничных отрубей она выбрала затерявшиеся зерна, сгребла их в ладонь и понесла к остальным за икону Божьей Матери. - Скоро сеять… - С горечью продолжил Василий. – А если всех пересадят, остальные перемрут, кто сеять будет? …
…Гриць испугано заморгал и открыл глаза, его встревожил скрип открывающейся калитки. От соседней хаты к ним шел немецкий солдат. Гриць хотел вскочить, но тетя Кристина, опустив ему на плечи руки, спокойно объяснила:
- Не бойся, это Иоганн, по-нашему Иван. Он караулит хату, где поселилось его начальство. Он хороший, молоденький еще.
Гриць не мог поверить своим ушам, то, что ему довелось увидеть сегодня в местечке, ни как не вязалось с тем, что говорила, и как себя вела, тетя Христя сейчас.
А немецкий солдат, уже подошел к тетушке, протянув ей свой сверток, мило улыбнулся, сначала ей, а затем и Грицьку. Синие его глаза, светлые волосы, нежное, как у девушки, лицо, на котором еще и усы не выросли, напоминали в нем ребенка. Немец всем своим видом, показывал свое доброе расположение к Грине и, особенно к тете Кристине. Он заговорил к ней на своем языке, о чем-то стал её расспрашивать, та отвечала ему тоже по-немецки. Гриць удивленно поднял брови и даже растерялся. Кристина, перехватив его взгляд, улыбнулась и, истолковав его недоумение по-своему, объяснила:
- Я, Грицю, когда была меньше, чем ты сейчас, служила нянькой у наших немцев, вот и выучилась.
Солдат, услышав слово «немцев», насторожился, но тетушка, похлопав его по плечу, успокоила, и усадила на бревно возле Грицька. А, Гриць, от ненависти к немцу, напрягся всеми своими жилами, с силой заставляя их, подчинится, и отодвинуть себя на край бревна. А тетя Кристина все продолжала, что-то рассказывать по-немецки. В разговоре мелькнуло несколько раз имя «Мария». Иоганн, каждый раз заслышав его, улыбался ей, и кивал головой. У Гриця в груди клокотала и закипала волной обида на тетю Христю, он никак не мог понять… – Почему? Ну, почему она не только не убьет этого немца, ведь их сейчас никто не видит. А еще и смеется вместе с ним и разговаривает на его страшном языке, от которого у меня мурашки бегут по телу? – Ему стало страшно думать, что эта гордая, добрая женщина придала не только его отца, воевавшего с этими самыми немцами, но и своего собственного мужа.
Оставив их, Кристина зашла в хату и вскоре вышла с чашкой свежезаваренной травы. Немец взял ее двумя руками, поблагодарил, улыбнулся и стал отпивать маленькими глотками. Кристина тем временем спустилась в подвал и вскоре поднялась с младшей своей сестрой.
Мария, долго жмурила глаза, привыкая к солнцу и дневному свету, затем, ярко покраснев, решилась подойти к сидящим на бревне Грицьку и немцу. Наклонилась к Грицю, смачно поцеловала его в щеку, захихикав, повернулась к Иоганну, приветливо кивнула и ему. А, тот вскочил на ноги еще, когда девушка выходила из подвала, теперь стоял, переминаясь и одергивая форму. Очень разволновавшись, что-то стал говорить ей, затем достал из внутреннего кармана плоскую в яркой бумаге плитку, хотел отдать её Марии, но, спохватившись, разломал ее пополам. Одну половину протянул, подмигнув Грицю и, чудно приседая, вручил вторую Марии. Девушка снова покраснела, и, затеребив косу, вопросительно посмотрела на сестру. В её глазах было столько мольбы, что Кристина, глянув по сторонам, кивнула утвердительно головой. Мария, взяв у немца, свою половинку, и еще больше при этом, зардев, схватила ведро, и направилась в сторону речки. Немец пошел следом, вскоре они скрылись в густых зарослях камыша и вербы.
Гриць смотрел им в след и думал.
- Мария, такая же маленькая, худенькая как моя мама. Но, она не испугается немца, она заманит его в камыши и убьет, а потом утопит его там. Кто его там искать станет. Это они, наверное, с тетей Кристиной давно придумали. Вот молодцы. – И стало Грицьку от этих мыслей радостнее и веселее, но тетя Кристина разрушила их.
- Как только немцы появились у нас, Иоганн сразу же Марию приметил. Целый месяц все возле забора появлялся. А когда облавы начались, и девушек в Германию стали угонять, он предупредил нас. И мы ей горб из тряпок соорудили и крапивой лицо натерли, чтобы заразой их напугать. Вот ее и не увезли, да и к нам боятся уже заходить, заразится бояться…. Полюбили они друг друга. И что ты будешь делать? Вот такая она сынку, и жизнь. Хоть тебе война, хоть враги они, а сердцу все равно не прикажешь.
- Сердцу не прикажешь. – Подумал, совершенно растерянный и, обескураженный рассказом тетки Кристины Гриць, и посмотрел на черную в блестящей бумаге немецкую сладость. Он хоть раньше такого ни когда не видел, но сразу догадался что это, по удивительному запаху исходящему от нее.
- Ешь, Грицю, это конфеты, у них такие, шоколад называется.
И Гриць первый раз в жизни попробовал шоколад, хоть он и вражеский, но уж больно хотелось ему узнать, какой он на вкус. А, тетка Кристина посмотрела печальным взглядом туда, где скрылись влюбленные враги, горько вздохнула и присела рядом с Грицьком, продолжая рассказывать о немецком солдате.
- Иоганн из большой бедной семьи, у него в Германии осталась совсем одна, мать и младшие его братья и сестры. Он самый старший, поэтому привык много работать, чтобы помогать маме. Он нам тоже помогает, то дров нарубит, то воды наносит. Видно сильно он скучает за своими близкими, с нашими детьми, всегда ласковый такой… - И, призадумавшись, добавила: - Пути Господни неисповедимы. И среди них есть люди и среди нас есть не люди. – Привстала с бревна, приложив руку ко лбу, взглянула на солнце. – Пойдем уже Грицю вечерять, мама твоя заснула, домой завтра пойдете. А то мне в госпиталь пора, на дежурство. Иоганн за меня похлопотал там, а то и меня бы увезли Германию, да еще и без детей. А, так мало того, что здесь зосталась, так еще за роботу в госпитале мне хлеб дают, карточки.
За огромным столом уселись все кроме мамы и двух младенцев в колыбели. В большой миске посредине стола дымилась рассыпчатая картошка с маленькими кусочками мяса из немецкой тушенки, которую принес в подарок им Иоганн.
- Сегодня, наверное, наедитесь досыта.
Сказала тетя Христя, отрезая от большой булки хлеба и раздавая каждому по краюхе. – Только Бога не забываете благодарить!- Все перекрестились на иконы и сели за стол, но есть, никто не посмел, пока тетя Кристина первой не начала.
…Сон у Грицька был крепкий, поэтому показался коротким, сквозь который просочился голос тетки Кристины.
- Ставайте дети на колени, молитву править будем за вашего батька.
Гриць поначалу подумал, что это ему все еще сниться, ведь тетка Христя ушла на ночь в госпиталь к немцам, но её голос прорывал сон все отчетливее.
… « Господи, сохрани его силою Честного и Животворящего Креста Твоего под кровом Твоим святым от летящей пули, стрелы, меча, огня, от смертоносной раны, водного потопления и напрасной смерти…»
И ударили земной поклон все.
Гриньку почудились те удары взрывами снарядов, он вздрогнул и приоткрыл глаза. Под Образами на коленях стояло всё тетки Христино семейство, кроме Давида-Михайлика. Даже младшая участвовала в молитве хоть и сосала в это время грудь матери, которая продолжала просить:
- … « Господи, огради его от всяких видимых и невидимых врагов, от всякой беды, зол, несчастий, предательства и плена…»
…И снова ударили поклон и одновременно ударили пушки. Гриць от страха вскочил на постели, принялся тереть свое лицо руками, тем самым, пытаясь стряхнуться от страшного сна. Но видения продолжались.
… Со свирепым воем проносились самолеты над окопами, и огненными столбами поднималась земля к небу от сброшенных бом и снарядов. На какое-то мгновение люди в окопах исчезали присыпанные той землей, но вскоре опять появлялись, выбираясь и выгребаясь из-под неё…
- « Господи, исцели его от всякой болезни и раны, от всякия скверны и облегчи его душевные страдания…»
… И снова грохотом в мозгу Грини прозвучали их земные поклоны. Но сразу же частой дробью застучал пулемет. И Гришка, увидев солдата стреляющего из его, узнал в нем дядька Василия. Лицо у него было спокойное глаза внимательны и сосредоточены, ловко управляя пулеметом, он вел себя так, словно работал на своей мельнице, по-мужицки бес спешки и суеты. Создавалось впечатление, что он не видит и не слышит, что происходит вокруг него. Он видит только прицел пулемета и густым строем движущихся на него фашистов. Пулемет, щелкнув последней пулей, и умолк. И дядька Василий терпеливо подождал, пока его напарник заправит следующую ленту, поцеловав нательный крест, снова смирено принялся за работу, на вверенных ему, теперь таких вот «жерновах».
- « Господи, умножь и укрепи ему умственные способности и телесные силы, здравы и благополучны, возврати его родительский дом…»
Следующий поклон семейства по своей силе был страшнее предыдущих трех. Гриць от такой силы взрыва даже оглох, словно визжащая пилорама заработала в его голове.
… Снаряд угодил прямо на то место где стоял пулемет. Как все это произошло, Гриня не видел, его взору открылся лишь тот момент, когда пулемет как перышко парит над землей, переворачиваясь и покачиваясь в полете, а затем словно воздушный шар, наполненный водой, вдруг разорвался и разлетелся на мелкие осколки.
- « Всеблагий Господи, даруй нам, недостойным и грешным рабам Твоим…» - Тетка Кристина повернула голову к детям и произнесла: - Называйте свои имена. – И дети каждый произнесли свое имя, начиная со старшей дочери дядьки Василия.
- Ганна.
- Никита.
-Килина.
-Одарка.
- Мирон.
- Ирина.
- Ольга.
- Петро.
- Варвара. – Тетя Христя сама назвала имя младшей дочери и завершила своим. – Кристина; - « …благословение на воина сего – «Василия». В настоящее время утра, дня ночи, ибо Царствие Твое вечно, всесильно и всемогущественно. Аминь.
… И вскрикнула Ганна последний раз, отбивая со всеми вместе поклон, и заплакала младшая и вздрогнули плечи у тетки Кристины.
И Гриць, словно сам превратился в снаряд и полетел в ту самую воронку, что получилась от взрыва. Его глаза искали людей, ему казалось, если он обнаружит хотя бы одного живого в том пекле, то все его видения закончатся. Он принялся глазами исследовать каждый холмик земли, но не заметил на ней ни одного из русских солдат, а ряды немецких солдат почти, что добрались уже до той траншеи, где раньше сидел дядька Василий. Гриць от страху принялся почти касаться поверхности воронки, панически разыскивая живых. Но вот один из бугорков приподнялся, из-под насыпи показалась безжизненно свисающая голова дядька Василия, потом и спина, затем его тело опрокинулось навзничь, и из-под него выполз солдат. Им оказался второй номер дядьки Василия. Солдат тряхнул головой но, заметив, что фрицы рядом с их траншеей, рванул в сторону своих, сначала ползком, а затем, согнувшись на четвереньках, но, оглянувшись назад, уже встал во весь рост и побежал что было духу.
…Прислушавшись к себе внутренней, словно тоже наблюдала за мужем в ту секунду, тетка Кристина перевела дыхание и, повернувшись к Ганнке, увидела у той рассеченный лоб и сбегающую ручейком кровь оттуда, спокойно проговорила:
- Заставь дурня молиться, а он лоб себе расшибет. Ступайте, я сама домольсь.
…Но Гриня не слышал, что в этот момент говорит детям тетка Христя, он скорее догадался, потому что продолжал наблюдать за полем битвы. А там двое совсем молоденьких, тощеньких солдатика схватив за руки громадного дядьку Василия, волоком потащили его к своим. Черные кудри дядька Василия покрылись серым пеплом, и уже его седая голова подпрыгивала на каждой земляной кочке.
***