*****
Владыка устало соскользнул с коня. Проводить день в седле ему было не привыкать, но путь лежал не по хорошо утоптанной дороге и уж тем более не по центральной площади. Гвардейцы даже с обычной проселочной дороги свернули, хотя уж в деревнях и мелких городах Владыку едва ли кто-нибудь знал в лицо. А если и знал – то таких наберется немного, избежать встречи несложно. Но верная шестерка рисковать не хотела, и Владыке пришлось подчиниться. Они пробирались глухими тропами, ночуя под открытым небом, но чем дальше от столицы, тем спокойнее становились гвардейцы. Вот только лошадям от этого легче не становилось. Отлично выезженных и вышколенных боевых лошадей пришлось оставить и купить взамен тоже очень хороших, но обычных коней, которые наверняка испугаются звука полковой трубы или – тем более! – пушечного залпа. Правда, они были очень терпеливы, покорно несли тяжелую поклажу и без возражений сносили отвратительные дороги.
Людям приходилось не легче. Надо было все время быть настороже, следить за дорогой, помня о драгоценной персоне, которую им выпало сопровождать, да еще следить за тем, чтобы конь не споткнулся и не напоролся на колючую ветку. Но если гвардейцам ничего не стоило прибавить к многочисленным привычным обязанностям еще одну, то Владыка постоянно напоминал себе, что под ним – не рыжая Искра, всё знавшая и без его руки, а совершенно незнакомый конь, купленный неделю назад на крестьянском рынке.
Шел пятый день пути. Всего только пятый, но Владыке казалось – прошло уже пять недель с момента выхода из Мессарда.
Гвардейцы устраивали привал. Шестеро из трех десятков тех, кому Владыка верил безоговорочно, только шестеро! И уговоры Эмейна не помогли. Молодой Владыка умел быть упрямым и настоял на своем, справедливо полагая, что чем меньше отряд, тем меньше внимания он привлечет. Капитана гвардии он с собой не взял – его исчезновение не могло пройти незамеченным, - но все остальные гвардейцы были для горожан на одно лицо. Так что эта шестерка ничем не отличалась в их глазах от любой другой, заступавший на ее место во время дежурств.
На кстати подвернувшейся прогалине уже горел небольшой костерок, и один из гвардейцев деловито помешивал длинной ложкой в походном котелке. Второй пригласил Владыку к расстеленному для него одеялу, но тот отказался, продолжая смотреть на закат.
Солнце садилось в густую черную тучу и имело зловещий алый цвет.
-Погода портится, - заметил гвардеец, предложивший Владыке отдохнуть. – Завтра наверняка будет ветер.
-Как бы ураган не поднялся, - поправил тот, который мешал варево в котелке. – Ну да всё бы ничего, только туча эта так просто не уйдет. Дождь будет, и сильный.
Владыка усмехнулся, и оба гвардейца невольно вытянулись. Владыка вздохнул.
-Да забудьте эти церемонии! Мы не в Мессарде.
-Мы должны только охранять тебя, Владыка, - отчеканил кашевар. – И разговоры о погоде – только способ немного отдохнуть от дороги. И поднять тебе настроение…
-Перестань, - Владыка поморщился. – Ты считаешь, мне нравится такое положение вещей? Да была бы моя воля, я поехал бы один! А так – у меня такое чувство, будто я еду со всем двором и они готовы сдувать с меня пылинки, а не просто предложить одеяло для отдыха!.. И вообще, забудь о моем титуле. Я никогда не стремился носить корону.
-Но ты носишь ее, Владыка, - заметил кашевар. Остальные промолчали.
Владыка не ответил. Молча прошел к одеялу, улегся, подложив руки под голову и глядя сквозь редкие ветки верх. Небо темнело.
Гвардейцы снова занялись привычным делом. Они почти не разговаривали, и Владыка подозревал, что своим призывом забыть о его титуле только заставил их больше насторожиться. Единственный человек, который мог позволить себе разговаривать с ним на равных, остался в Мессарде. Владыка жалел об этом, но иного положения вещей быть не могло. Только Эмейн мог пустить горожанам пыль в глаза, только он мог убедить в том, что направляющийся в Арианн Владыка – в Мессарде и занимается важными государственными делами.
-Ужин, Владыка? – перед ним возник кашевар, протягивая обыкновенную солдатскую миску, от которой поднимался густой вкусный дух. Владыка сел, взял из рук гвардейца горячую миску.
-Спасибо. – Он очень боялся, что в ответ гвардеец выдаст что-нибудь вроде «ради Мариссены, Владыка», но гвардеец только улыбнулся и кивнул.
И сразу стало немного легче.
После ужина кашевар собрал все миски и отправился к ручью, журчавшему где-то за деревьями. Гвардейцы стали устраиваться на ночлег. Двое отправились в караул. Остальные легли так, что Владыка оказался в кольце. Вернувшийся кашевар растянулся на одеяле недалеко от Владыки, но не спал. Смотрел вверх затуманившимися глазами, о чем-то думал. Очень скоро все успокоились и заснули. Не спал только кашевар. И Владыка, который исподтишка смотрел на гвардейца, хотя со стороны могло показаться – правитель Мариссены крепко спит и видит уже десятый сон.
Гвардеец вздохнул, перевернулся на бок.
-Что не спишь, Владыка? – тихонько спросил он. – Спи, завтра с рассветом подъем.
-А ты?
-Да так… подумалось. Ты спи. Я гляжу, ты не очень-то привычен к таким переходам.
-Что поделать, не довелось еще привыкнуть, - улыбнулся Владыка. – Ты мне лучше скажи, что вы все такие зажатые? Или вы между собой совсем не разговариваете?
-Почему не разговариваем? – удивился гвардеец. – Разговариваем. В казарме тем для болтовни хватает. А тут… Непривычно как-то путешествовать в обществе правителя Мариссены, хоть мы и состоим в твоей личной гвардии. – Он помолчал, потом снова заговорил:
-Говорят, в Войну Разлома гвардия понимала Владыку с полвзгляда, - задумчиво произнес он. - Особые слова-команды между ними в ходу были. А при Тареле Литая Медь всё прекратилось. Не доверял прошлый Владыка никому, да и себе – не очень-то. Но то и понятно, он через Зло прошел, а там, говорят, верность не в чести была. Так и пошло. Владыка почти три сотни лет прожил, а ни к кому привязаться не успел.
-Так-таки и ни к кому? – не поверил Владыка.
-Ну… - замялся гвардеец. – Официально – ни к кому. И женат никогда не был. Но ходят слухи, что живет где-то потомок Тарела. Но это только слухи. Давай спать, Владыка.
-Как тебя зовут? – уже засыпая, спросил Владыка.
-Керрос, - отозвался гвардеец.
*****
Неуловимый спустился в казематы, когда еще не рассвело. Карающие, стоявшие на страже, беспрекословно пропустили его в становившийся привычным коридор. Все знали, что Мастер третью ночь подряд приходит к пленному Подземному Слепцу, и ни у кого не возникало и тени сомнения, что он допрашивает его, стремясь выведать тайны, вЕдомые только им. Старейшее племя на земле, они были еще бОльшей загадкой, чем сауры, и наверняка обладали своей магией. И именно эта магия и не давала покоя Мастеру Темных адептов. Он никогда не брал с собой Карающих, но когда он появлялся от пленника, руки его неизменно покрывала кровь, хотя сам пленник и не казался настолько измученным.
Сегодня Неуловимый шел не к Лэриану, с которым провел две ночи подряд, пытаясь нащупать путь к отступлению. Да, Темные слушались его, они боготворили его, заглядывая в рот и едва осмеливаясь дышать в его присутствии, но от этого легче не становилось. Поклонение Темных было сродни послушанию дикого зверя. Неуловимый понимал, что, прикажи он Темным отпустить пленника – и причина не будет иметь значения. Он сам мгновенно перестанет быть Мастером, а значит – ляжет на алтарь первым.
И еще одно не давало ему покоя. Он поклялся себе вызнать тайну строительства Школы, а сделать это можно было только через Кающегося. Распятый был странен и непонятен, но Дейтон подозревал, что это далеко не все. Не зря же провинившихся Темных, которых всего на несколько часов помещали в комнату Кающегося приносили оттуда на руках, и только половина из них не сходила с ума. Кроме того, ему было интересно ("безликому" – интересно?!) ещё раз взглянуть на Распятого, который неизвестно почему выпустил Кессу живой и здоровой.
-Мастер! – догнал его один из Карающих. – Кающегося лучше не тревожить без причины… - и осекся. Дейтон круто развернулся к нему, темно-серые глаза полыхнули опасной молнией.
-Ты осмеливаешься встать у меня на пути? – рассерженной змеей прошипел он. Карающий упал на колени.
-Прости, Мастер, но я знаю, каков Кающийся в гневе! А он очень не любит, когда его тревожат! Я хотел только предостеречь тебя! Упаси меня Амбра указывать Мастеру, как поступать!..
Парня едва не трясло от запредельного ужаса (Темного! Карающего!), и Неуловимый усилием воли загнал Дейтона поглубже. И так уже вся Школа на цыпочках перед ним выплясывает. Мастер рассеянным жестом приказал ему удалиться и Карающий, встав с колен в поклон, удалился, стараясь ступать потише.
Неуловимый открыл дверь и шагнул сквозь дымку.
Дверь послушно закрылась у него за спиной. Комната была пуста, но вскоре из противоположной стены «выступил» Распятый. Неуловимый впервые видел его четко и не отказал себе в удовольствии хорошенько рассмотреть его. Из всех доступных ему обликов, которые он постоянно перебирал, словно церковник – четки, Распятый выбрал ничем не примечательное человеческое лицо. Обыкновенные глаза, не то серые, не то синие, прямой нос, широкий рот… Пожалуй, он немного напоминал керла или полукровку от него.
-Чем могу служить Мастеру? – наконец спросил Распятый. Голос у него тоже оказался обычным. Довольно высокий, с едва заметной хрипотцой молодой голос.
-Мне надо о многом расспросить тебя.
-И конечно, узнать, почему Темные сходят с ума после разговора со мной? – хихикнул Распятый.
-И это тоже, - спокойно кивнул Мастер и Распятый поперхнулся собственным смешком. – И если ты будешь откровенен со мной, я… помогу тебе. Я уверен, от помощи ты не откажешься.
Глаза Распятого вдруг посерьезнели.
-Значит, я не ошибся, - медленно проговорил он. – Ты не Дейтон! Он никогда бы не произнес таких слов, в его словарном запасе не было слова «жалость». Но всё же ты такой, как и он.
Неуловимый молча ждал, слыша, как резко и сильно изменился его голос. Молодой, но глубокий и звучный, без хрипотцы.
-Я не выдам тебя, – продолжал Распятый. – Не выдам, хотя и мог бы. Теперь я понимаю, почему молчала та девочка, которую ко мне приводили не так давно. Она боялась за тебя, и этот страх сделал ее такой сильной, что она только посмеялась над моими попытками проникнуть в ее память.
-Она тоже пожалела тебя, - полуутвердительно произнес Неуловимый.
-Да, - серьезно кивнул Распятый. – Хоть она и не сказала этого в тот раз, ей было жаль меня. Она сказала это еще раньше, когда ее впервые показали мне. Она сказала «обреченный на власть». И это так. Она была первой, кто понял это.
-Это всё лирика, - Неуловимый скрестил руки на груди. – Ты ответишь мне?
-Да, - не раздумывая ответил Распятый.
-О чем угодно? – чуть прищурился Неуловимый, начиная подозревать подвох.
-Ну… почти. Есть области, задевать которые я не могу.
-Неужели же Распятый еще может чего-то бояться?
-Ты даже не представляешь, насколько, - ощерился Распятый, и Неуловимый невольно вздрогнул, когда тот продемонстрировал ему весь набор зубов.
-Кто ты?
-Как я понимаю, время лирики прошло окончательно, - снова ухмыльнулся Распятый. – Я – никто. Теперь никто. А когда-то был всем.
-Меня не устраивают аллегории.
-Это ответ.
-Скажи как-нибудь иначе. Кто ты такой? Ты не принадлежишь ни одной известной мне расе.
-Разве дело в этом? Всё дело в том, кем ты хотел бы меня видеть.
-Ты оборотень?
-Нет.
-Тогда кто? Если ты не можешь прямо ответить на такой простой вопрос, что же будет, когда я задам тот, ради которого явился сюда?
-Я говорю тебе то, что помню сам. Вопрос бесполезен. Начни лучше с главного. Мне как-то легче начинать с конца.
-Хорошо. Ты висишь под сводом Школы с первого дня ее существования. Как строилась Школа? И, главное, КТО строил ее?
-Вот и главное… - пробормотал Распятый себе под нос. – Что ж, я знал, что такой человек рано или поздно придет.
-Отвечай на вопрос.
-Школу никто не строил, - отрубил Распятый. Глаза его вспыхнули нехорошим огнем. – Она просто выросла. Выросла сама по себе. Из магии и крови, а вернее, НА крови и НА магии.
-Я не понимаю тебя. – Неуловимый нахмурился.
-Что тут непонятного? - Распятый прерывисто вздохнул. – Школа – это я.
Несколько минут "безликий" пытался уяснить сказанное. Распятый молча ждал, опустив голову, и Мастер вдруг увидел на его голых плечах рисунок, напоминающий переплетающиеся древесные корни.
Распятый поднял голову. Лицо его изменилось, и Неуловимый понял: вот он, истинный облик Распятого. Огромные раскосые глаза цвета молодой листвы, прямые тонкие брови, большой рот, полные губы, по высокому лбу и вискам струятся вьющиеся пряди зеленых волос… И рисунок переплетающихся корней по всему телу.
-Кто ты такой?! – потрясенно выдохнул Неуловимый. Распятый невесело рассмеялся.
-Не надо эмоций, "безликий". Они тебе противопоказаны. Если до тебя еще не дошло, Школа выросла из моей крови. На моей плоти. Из моей магии. Из меня самого. Потому я и кажусь вам, людям, распятым. Всё еще неясно? Я могу выступить из любой стены. Абсолютно из любой. Я - это Школа и Школа – это я. Ты пришел сюда уничтожить ее – убей меня и все закончится. Не станет меня – исчезнет Школа.
Неуловимый молчал, не решаясь снова повторить «кто ты», но Распятый словно услышал его. И вздохнул, будто сетуя на непонятливость собеседника.
-Как же с вами трудно! – пожаловался он. – Никогда не верите на слово, не даете себе труд немножко подумать над тем, что было сказано! Все-то вам надо разжевать, по полочкам разложить. Всю историю тебе надо? Нет. Слишком больно вспоминать. Не хочу. Ты же пришел сюда узнать секрет строительства Школы! Ты узнал. Чего тебе еще?
-Кто ты?
-Кто я? – расхохотался Распятый, и Мастер физически ощутил, как всем телом вздрогнули Карающие. - Кто я, "безликий"?! А кто ты сам?
-Так ты… ты… ты и есть первый из нас?! – Неуловимый отшатнулся от него. Распятый снова ощерился, показывая все имеющиеся в наличии зубы.
-Понял наконец? Я создал вас, "безликих". А уж то, что вы очень быстро забыли меру – не моя беда.
-Значит, ты с самого начала умел не убивать?
-Конечно. Когда я создавал вас… Я не хотел этого. Но не подумал, что вы окажетесь так восприимчивы к чужой жизни. Вы, люди, вообще очень падки на чужое, только я слишком поздно понял это. Поверь, я не хотел, чтобы вы ко всем вашим недостаткам становились еще и… "безликими". Вампирами. Чужаками в душе, не знающими привязанности. Я не хотел этого, я… Да ты и сам прекрасно знаешь, что такое "жажда".
-Зависимость.
-А есть разница? Ты знаешь, что это такое. Я просто хотел выжить, когда очутился здесь неважно по какой причине.
Он снова вздохнул, будто разговор вымотал его.
-Ты узнал всё, что хотел. Иди. Я не хотел вспоминать, что такое человеческая усталость, но ты заставил меня. Иди. Я устал. Только не раздумывай долго. Хочешь уничтожить Школу – один удар. Всего только один удар мне в грудь. И всё... Да иди же ты наконец!
Неуловимый вышел из комнаты Кающегося опустошенным. Он хотел уничтожить Школу, но убивать это и без того загнанное в ловушку существо было выше его сил. Распятый наверняка не думал о том, что обратного хода у него уже не будет, когда приказал вырасти Школе Темных из своей крови и плоти. Да, он обеспечил себе жизнь за счет адептов, хотя они и поклонялись не ему. И Мастер не мог не восхищаться его безрассудной смелостью – надо быть поистине безумным, чтобы решиться на такой шаг.
"…Или – оказаться в безнадежном положении…"
Да, он совершил великое зло, подчинив, сам того не желая, половину этого мира, но все же, все же… В последних словах Распятого сквозило такое отчаяние, что Неуловимый сразу и бесповоротно понял, что не сможет нанести ему смертельный удар.
Он решительно шагнул к комнате Лэриана.
Впервые за долгое время жизнь не заботила его, ни своя, ни чужая. Он просто не мог больше молчать.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ