Эпатова Нинель Михайловна
Мои первые шаги в Обнинске
И в Физико- Энергетическом институте.
Отрывок из автобиографической повести
« Всё было, как было».
1.Первый день на обнинской земле.
Я так хорошо помню майский день 1953 года, что кажется, это было вчера. Помню, как пыхтел паровик, на котором мы приехали из Москвы, останавливаясь возле крохотного строения, изображавшего вокзал, о чем говорила надпись над фасадом - "станция Обнинское". Выйдя из вагона, я не могла надышаться воздухом, таким вкусным и лесным. Все радовало и вселяло надежды: и роскошный лес, через который нам предстояло идти, и близость Москвы после пятилетней разлуки с ней, и отсутствие почти тюремного, вернее, лагерного режима Челябинска-40, то есть зоны, оцепленной колючей проволокой.
Особенно радовала возможность ездить куда угодно по СССР, встречаться со знакомыми и родными. Все это после "сороковки" казалось нам чудом. Но если честно, то сначала уезжать нам оттуда (мы жили на Татыше, в поселке N 2 Челябинска-40 и работали на ПО «МАЯК») не очень-то и хотелось. Жаль было покидать работу, друзей, насиженное гнездо, расставаться с большой, хорошо обставленной квартирой. Я на всю жизнь запомнила, как вздыхал мой муж, доставая из серванта посуду, сервизы - все пришлось продать за бесценок или раздать. А на новом месте все предстояло начинать сначала.
Однако первые впечатления убедили нас в том, что "революция стоила жертв". Мы были рады обнинской земле. Дочку Людмилу мы оставили на время у родителей мужа, под Москвой, в Обираловке (ст. Железнодорожная), той самой, где Лев Толстой "бросил" под поезд Анну Каренину.
И вот в яркий солнечный день 4 мая 1953 года сидели мы, в палисаднике школы им. Шацкого и ждали пропусков в зону лаборатории "В" ( будущего ФЭИ), которая начиналась недалеко от этой школы. Мы - это несколько семей, приехавших одновременно из Челябинска-40 (кроме нашей семьи, еще Владимировы и Ивановы и другие0 .Конечно тогда нам было неизвестно о том, что наше появление на Обнинской земле было связано с изменением применения атомной энергетики. Не знали мы и того, что 1953 год был ознаменован приездом на объект «В» множества новых специалистов: учёных и инженеров, а также начали создаваться кадры будущих монтажников и эксплуатационников АЭС. Работы по созданию АЭС и энергетических установок для подлодок и их наземных прототипов начались ещё в мае 1950 года, после выхода постановления СМ СССР « О научно - исследовательских и экспериментальных работах по использованию атомной энергии для мирных целей». С большой группой первых промышленных профессионалов в атомной энергетике приехала и мы, в апреле 1953 года. Не знали мы что и нам суждено участвовать в пуске Первой в мире АЭС. Таким образом, атомная энергетика меняла своё направление и уже на Пяткинском поле, на берегу Протвы, началась подготовка промплощадки . После строгого челябинского режима мы были радостно опьянены свободой. И эта маленькая зона, в которой располагался ФЭИ того времени, и часть жилых домов казались нам не настоящими. Настроение было прекрасное, несмотря на то, что у нас не было ни квартиры, ни мебели - приехали лишь с двумя чемоданами. Мы были полны впечатлений от увиденного в поселке Малоярославца-1(будущий Обнинск). Посёлок был не больше Татыша и фактически завершался водонапорной башней, тогда еще нужной и благоустроенной. Очень понравилась нам дорога от вокзала до начала поселка. Особенно запомнилась сосна-лира, которая, к счастью, сохранилась на проспекте Ленина и по сей день. Сейчас я смею назвать ее одним из символов Обнинска, так как знаю, насколько высок творческий потенциал города, как много в нем хороших поэтов, музыкантов, певцов. Это было как бы пророчество природы...
А тогда, получив пропуска, мы оказались в отделе кадров ФЭИ. Встретил нас инспектор по кадрам Николай Зажигин, знакомый нам по работе на "Маяке". И здесь, как когда-то в НИИ-9 трагикомические обстоятельства искривили траекторию моего трудового пути, неожиданно направив его совсем в другую сторону. Правда, комическими эти обстоятельства кажутся мне сейчас, на расстоянии, а тогда они выглядели неожиданно-неприятными.
Н. Зажигин пригласил меня на встречу с будущим доктором технических науки и профессором, Львом Александровичем Маталиным. Во время нашей первой встречи он был научным сотрудником, руководившим коллективом, основная задача которого состояла в разработке и применении измерительной ядерной электроники. Казалось бы, после моего производственного опыта в НИИ-9 и на ПО «МАЯК», это была для меня самая подходящая работа. Но, увы! Роковой оказалась эта встреча с ним в отделе кадров ФЭИ. Л.Н. Маталину не внушили доверия мои "цыганские сережки, блестящие глаза, яркий красивый наряд" (так он потом признался мне). А Лев Николаевич в ту пору страдал женоненавистничеством в области научно-производственных отношений, считая, что внешняя привлекательность, ум и уменье работать - вещи несовместимые. И потому, довольно бесцеремонно оглядев меня, стал экзаменовать, задав свой коронный "женский" вопрос: "Как работает катодный повторитель?" и еще что-то. В общем, принял все меры, чтобы напугать меня, "напустил туману". Я не очень-то испугалась, так как к тому времени у меня за плечами был пятилетний производственный стаж (начальник смены радиометристов на плутониево-металлургическом заводе № 20, инженер управления одного из первых промышленных реакторов- («АВ»), и я знала себе цену. Но Маталинская бесцеремонность произвела на меня такое отталкивающее впечатление, что я буквально через полчаса дала согласие Е. С. Сыромятниковой, начальнику отдела КИПа Главного корпуса (ГК) ФЭИ, работать у нее. Поступок был непродуманный! Знай бы я тогда, что судьба впоследствии все равно приведет меня в отдел Маталина, и что, по сути дела, его бесцеремонность была безобидной, просто он очень строго и разумно подбирал кадры. И согласись я тогда, мы бы с ним нашли общий язык. И не пришлось бы мне опять осваивать новую, совершенно незнакомую профессию, которой я отдала впоследствии двадцать пять лет, то есть всю свою производственную деятельность в ФЭИ.
Екатерина Степановна Сыромятникова была невысокая седая женщина, много курившая, отчего пальцы правой руки у нее и выступающие крупные верхние зубы были желтыми. Улыбаясь, она предложила мне:
"Как вы смотрите на работу по эталонировке приборов?"
Я обрадовалась, не уточнив даже, что она имеет в виду, о каких приборах конкретно идет речь и, подумав, что речь идет о дозиметрических и радиометрических приборах, воскликнула: "Конечно, согласна! Это моя профессия!"
А оказалось? Еще одна потеря! Из способного грамотного инженера-радиофизика я превратилась в "киповца" (КИП - контрольно-измерительные приборы). И, что еще досаднее, с самого начала мне придется заниматься электроизмерениями, которые я знала хуже всего, да еще вдобавок и терпеть не могла...
Наше первое жильё в посёлке Малоярославец -1
На первое время нас с мужем поселили в сказочном домике – на бывшей "даче Морозовой". Если мне не изменяет память, в то время этот особняк называли гостиницей. И поселили нас за неимением мест не в комнату, а прямо в биллиардную. Положение было, прямо скажем, оригинальное. Раздеться и лечь спать, можно было только тогда, когда расходились любители биллиарда. Наши постели находились прямо под биллиардным столом. И бывало так, что мы уснем, а запоздалые посетители гоняли шары прямо над нашими головами. Но настроение у нас было прекрасное, и все вокруг поднимало его еще больше. И необыкновенная архитектура так называемой гостиницы, и огромный хвойный лес вокруг нее, тогда еще не тронутый ни временем, ни человеком. Радовала нас и живописная тропинка, ведущая к реке Протве. А Протва тех времен была великолепна. Прозрачная и чистая, еще не плененная плотиной, быстро катила она свои не очень глубокие воды, празднично искрящиеся на солнце. А вокруг, куда ни кинешь взгляд, сверкали бирюзой пышные луга, березовые рощи, вековые сосны. Последние были особенно великолепны возле "дачи Морозовой", где проводили бесконечные митинги грачи. И это несмотря на то, что первое посещение Отдела кадров ФЭИ несколько сбавило восторженный тон нашего настроения. Забегая вперед скажу, что , в сентябре 1953 году, , была установлена шестидневная рабочая неделя, с одним выходным днём в воскресенье. Зато в субботу был укороченный рабочий день и в и в 14 часов 30 минут, в этот день, от административного корпуса автобус отправлялся в столицу. И можно было посетить театры, концерты, музеи или просто погулять по Москве. И это нас также очень радовало Вскоре нам дали жилплощадь одну комнату в2-х комнатной квартире,в доме №, на проспекте Ленина. Соседями по квартире были Майя и Алексей Шолоховы.
Танцплощадка среди сосен
В первый же весенний вечер нашего пребывания на объекте, услышав музыку, мы отправились на ее зов. И попали на летнюю танцплощадку среди вековых сосен. Танцы и веселье были в полном разгаре. Чувствовалось, что все участники события живут одной семьей, дышат одной грудью. А мы, несколько семейных пар, только что вырвавшиеся из-под оков особого режима и отгороженности от внешнего мира, созданной бытом нашей "сороковки", были на этой прекрасной, кажущейся нам обетованной земле пока что чужими.
На танцплощадке наше внимание сразу же привлекла красивая блондинка, увенчанная длинными волосами, сидевшая на каком-то возвышении. Наши мужчины поочередно пытались ее пригласить, но она отвергала всех претендентов на танец. Это была Людмила Смиренкина (тогда еще жена Гордеева). Резво танцевал Виктор Орлов, будущий знаменитый ученый, высоко подкидывая над головой Владю Гудкову.
Когда луна посеребрила дорожки, нас приятно поразило невиданное нами прежде явление - так называемый световой журнал, или "Радио-газета". До сих пор я помню, как чудесный женский голос под мотив "Молдаванески" распекал заместителя директора по хозяйственной части И.Т.Табулевича, который тоже присутствовал на танцплощадке. Вот отрывок из этой песенки, который сохранила моя память:
"Обещает много Табулевич,
Выполняет мало Табулевич,
Табулевич, эх, Табулевич!"
Но ничего, кроме обворожительной улыбки, эта критика у виновника посвящения не вызвала.
Позже я узнала, что "Радио-газета" начала свою жизнь в Лаборатории "В" в конце 40-х годов. Ее участниками, насколько мне известно, были Владимир Николаевич Глазанов, Валентин Турчин, Георгий Смиренкин, Павел Ушаков, Борис Шеметенко и другие. Для "Радио-газеты" использовалась музыка обычных патефонных пластинок, на которые наносились записи в виде стихов или песенок, критикующих разные недостатки и огрехи и начальства, и сотрудников. Позже, с 1953 года, стихи напевала, то есть озвучивала, Люсьена Дольская. Тексты "Радио-газеты" иногда сопровождались самодельными (рисованными) слайдами, которые проецировали на экран или на танцплощадке, или в клубе-столовой, а впоследствии в Доме культуры.
"Радио-газета" была самостоятельным, буквально ничейным органом. Единственным ее руководителем и цензором был
В. Глазанов, за ним было последнее слово. Впоследствии и я стала в ней участвовать.
А в тот вечер я была в таком восторге от увиденного и услышанного и так громко выражала свои чувства, что на меня обратили внимание. Первым подошел ко мне знакомиться высокий стройный, красивый молодой человек, с черными горящими глазами, и, едва познакомившись, предложил работать в институтской стенгазете "Вперед". Это был редактор стенгазеты, незабываемый Виктор Макаров. Кстати, световая газета, несомненно, была сестрой стенгазеты "Вперед", недаром многие ее участники являлись и членами редколлегии стенгазеты. И тут же я познакомилась с Владимиром Николаевичем Глазановым и другими, и с того момента стала активным участником "средств массовой информации" на объекте "В". Кроме того, я сразу же была приглашена участвовать в литературном объединении под руководством Глазанова.
Наши журналистские будни.
О них я расскажу, забегая вперед
Итак, с первых шагов на обнинской земле я вошла в редколлегию стенгазеты "Вперед". Какие интересные и талантливые люди в ней участвовали - Павел Ушаков, Михаил Савин, Валентин Турчин (впоследствии ставший известным всему миру). Активно сотрудничал в газете и Александр Абрамов, ему даже было выдано удостоверение фотокорреспондента. А редактором был тогда, как уже было сказано, Виктор Макаров - талантливый ученый и очень остроумный человек. Как жаль, что он так нелепо погиб - попал под напряжение в высоковольтной установке, отказала блокировка. Как сейчас помню, в каком ужасе бежала его жена к Главному корпусу, узнав о его гибели. Но это произошло позже, а тогда, в 1953 году, я с радостью и увлечением окунулась в работу стенгазеты.
Засиживались мы за выпуском газеты допоздна, так что дома нас теряли, и иногда наши "половины", обеспокоенные долгим нашим отсутствием, заходили за нами. Тексты статей печатались на пишущей машинке, причем из-за малейшей опечатки всю статью перепечатывали заново - поправок не допускали. С 1951 года до появления в институте типографии бессменной машинисткой всех выпусков газет была - Мария Сергеевна Стрижова, настолько долго трудившаяся на месте секретаря главного инженера (и замдиректора по общим вопросам), что казалось, что она неотъемлемая часть административного корпуса, его вечный обитатель. С уходом ее на пенсию что-то неуловимое в этом здании изменилось, что-то оно потеряло...
Выходила газета еженедельно. К тому времени она уже приобрела большую популярность среди сотрудников института, и корреспонденций от них поступало немало. К публикации каждой заметки мы подходили очень ответственно. Так однажды к нам, в редколлегию, поступила жалоба от сотрудницы института М.Чубаровой на врача-терапевта нашей медсанчасти- М. Кирилову. Вроде бы не по адресу, и не в нашей компетенции - ведь жалоба была на неправильно поставленный диагноз. Но мне было поручено "расследовать" это дело аж в Шестой московской клинике. И критическая заметка была опубликована. А сколько незабываемого юмора было в карикатурах, нарисованных Павлом Ушаковым, и в надписях к ним! Очень скоро и я сама стала предметом такой сатиры, о чем будет сказано далее.
Некоторые наши сатирические заметки с карикатурами запомнились мне очень хорошо. Например, такая: долгоиграющая пластинка "Здравствуйте", посвященная Д.И.Блохинцеву. Вообще ему, директору Лаборатории "В", доставалось прилично. Не раз он бывал героем публикаций нашей стенгазеты. Будучи "кабинетным ученым", он редко появлялся в лабораториях и подразделениях объекта. И вот как-то, когда его за это газета в очередной раз покритиковала, он специально обошел весь Главный корпус. Это дало повод для карикатуры "Явление директора народу", где Дмитрий Иванович был изображен с нимбом, при всех атрибутах классической картины.
В новогодних поздравлениях тоже зачастую наносились мягко-юмористические удары - как по руководству института, так и по сотрудникам. Например, под новый 1955 год главному инженеру Лаборатории "В" Демьяну Михайловичу Овечкину мы пожелали "общаться с подчиненными по-отечески, а не по-матерински", а Владимиру Малыху, который везде пытался выбить денег для своей работы, посвятили карикатуру, где Дед Мороз ему вручает миллион рублей.
Прибор поверен, годен до половины шкалы…
Как уже говорилось, после посещения отдела кадров я превратилась в поверителя по электроизмерительным приборам. КИП всего института, который тогда располагался в Главном корпусе, под самой крышей, на "голубятне", - в двух маленьких комнатах. Одну комнату занимал склад претензионных немецких приборов высокой точности. Эти приборы привезли с собой немецкие ученые и рабочие, которые работали в институте до 1952 года. В другой комнате ютились сотрудники, которые по возрасту, квалификации и нравам были народом своеобразным. Недаром самый старейший работник этого КИПа, Владимир Дорофеевич Колесников, расшифровывал аббревиатуру КИП как "калеки и пьяницы". Да! Были и инвалиды, были и пьяницы, причем последние занимали должности мастеров высокого разряда и оклада, которые остались после работавших в лаборатории «В» немцев. Например: Сергей Антонкин и Чивин. И мне было довольно трудно привыкать к новым производственным отношениям - после ПО "Маяк", где были деловые строгие отношения, где ценились ум и знания, где инженер чувствовал себя действительно инженером. Были в КИПе ГК и тяжелобольные. Екатерина Степановна была по возрасту близка к пенсии и страдала гипертонией. Большое чувство жалости у меня вызывал Володя Пургин. Он занимался ремонтом электроизмерительных приборов. Молодой парень, блондин с голубыми глазами, полными грусти, невозможно худой \он страдал открытой формой туберкулёза. На выпускном вечере в техникуме он немного выпил и заснул на сырой земле – и вот расплата. Опять забегая вперед, скажу о том, что Володя вскоре умер.
Одним из первых сотрудников КИПа был Владимир Дорофеевич Колесников, бывший фронтовой летчик, прошедший всю ВОВ.
Справка из книги памяти:
« Колесников Владимир Дорофеевич
(01.02.1920г – .03.01.1962г),Калининский, Волховский и другие фронты, старшина, медаоь « За оборону Ленинграда» и другие награды».
Володя Колесников был стройный, спортивного сложения, с большими серыми глазами, с темными волосами. Он был талантливым специалистом, имел права государственного поверителя, но занимался ремонтом, что исключало возможность производить госповерку. Вся работа в КИПе к тому времени сводилась к ремонту приборов или к выдаче со склада хранившихся там исправных приборов, безо всякой поверки. А неисправные сваливались в кучу на складе.
В.Д. Колесников привык к самостоятельности и независимости на своём рабочем месте, поэтому нередко отношения с начальником Екатериной Степановной, у него заходили в конфликтные тупики. Володя, отказываясь выполнять то или иное её распоряжение, кричал бывало: "Не буду я этого делать, вас гнать надо! Вы ставленник Берии!" - и т.п. В конце концов, это кончалось довольно печально, так как после каждого конфликта у Екатерины Степановны повышалось давление, и она отправлялась на больничный лист. Такой покорный и любящий в семье, он на работе часто конфликтовал, и не только с Катериной Степановной. Может быть, в этом была виновата обстановка. Да, в семье Володя был, любящий и покорный муж - он очень любил свою жену Светлану и с удовольствием во всём ей подчинялся. Например, когда приходило время получать зарплату, он расписывался в ведомости, а деньги получала Светлана. И, на папиросы деньги он у неё просил очень робко, потому что Светлана, заботясь о его здоровье, вообще запрещала ему курить И он или «стрелял» папиросы или вылавливал пинцетом окурки и крутил самокрутки. Очень он любил и своего единственного сына Шурика Может быть, чувствовал, что недолго им суждено быть вместе. Забегая вперед, расскажу:
Он часто и охотно рассказывал о своих военных дорогах. Любил ходить в гости, на танцплощадку, ездить за грибами. Вместе со Светланой они поступили учиться В 1951 на вечернее отделение №5 МИФИ созданное в том же году при лаборатории «В» В.Н. Глазановым и успешно его окончили. Об этом свидетельствует фото первого выпуска студентов, среди которых можно увидеть Светлану и Володю Колесниковых.
Его жена Светлана была очень экономная и хозяйственная, и они одни из первых купили машину. Но незаметно подкралась беда - у Володи оказался рак желудка. Сделали операцию. Ему казалось, что всё кончилось благополучно, он был доволен результатами и говорил с гордостью:
«Я выжил и поправился, потому что пил много кефира»
Тогда многие верили в целебную силу кефира. Но после того, как Колесниковы съездили на юг- процесс обострился. И Володя слег. И свершилось непоправимое. Я помню сумерки мартовского вечера, когда к подъезду дома, где жили Колесниковы подъехала «скорая помощь» и вынесли носилки с телом закрытым простыней.
Наши дома стояли напротив друг друга, и из моего окна всё хорошо было видно: и как его, погрузили в машину, и как сверкнули в сиреневой снежной мгле огни «скорой», увозящей останки Володи Колесникова.
Потом Светлана рассказывала, что незадолго до смерти он ей сказал: "Убери Шурика! Умираю! А ты не плачь! Мы так хорошо с тобой жили..." Когда я кончила писать эти строки, 10.05.2001 года и позвонила Светлане, чтобы согласовать с ней написанное, то оказалось, что она уже в мире ином.
(Светлана Колесникова умерла 8 мая 2001года. Некролог* газета «Обнинск» от 12 мая 2001года:
«Общество инвалидов и ЖЭК-1 ФЭИ выражают искренне соболезнования родным и близким в связи со смертью старейшего сотрудника ГНЦРФ ФЭИ Колесниковой Светланы Филипповны».
Но возвращаюсь к моим первым шагам на новом месте. Итак, мне предстояло заняться проверкой электроизмерительных щитовых приборов. А я и понятия не имела - что это такое. Но были кое-какие инструкции и стрелочные образцовые приборы. По этим инструкциям, с помощью Володи Колесникова, мною был запущен метод сличения - это сравнение показаний образцового и поверяемого приборов и определение погрешности, то есть, освоена проверка щитовых электроизмерительных приборов. Но я попала в КИП, в котором не было и следов ведомственного надзора и метрологии.
Как-то в первые дни работы ко мне подошел мастер
С. Антонкин и, дыхнув на меня таким насыщенным спиртовым перегаром, что мне тут же захотелось закусить, изрек:
"Я отремонтировал срочный ЭРМ-47 (электронный щитовой милливольтметр). Идите, поверяйте"
. Я ему отвечаю: "У меня нет прав госповерителя на тепловые приборы, и я не знаю приборы теплового контроля и не умею их поверять". Но он грубо настаивал, сотрясая воздух упреками:
"Ну и что, ты же инженер! Вы для нас поверители или мы для вас ремонтники..." и т.п. Я ему говорю: "Да я же в КИПе всего неделю работаю". –
"Ну и что, а чему же вас в институте учили?"
Спорить было бесполезно. Я взяла инструкцию, градуировку, собрала схему. Дело пошло. Но смотрю - прибор укладывается в класс только до половины шкалы, а с середины шкалы погрешность больше допустимой в три раза. Говорю:
"Прибор бракованный. Посмотрите сами, какие показания он дает!"
Антонкин опять начал ругаться, брызгая слюной: "Ничего не понимаете, так лучше помолчите! Пишите на бумажке (бумажки тогда заменяли клейма, которые в порядке установленном Законом опечатывают прибор, если погрешности его показаний не превышают допустимых): прибор поверен, годен до половины шкалы".
Под давлением такого авторитета, как мастер восьмого разряда, молодой неопытный поверитель так и сделала. Хорошо, что прибор принадлежал подразделению, где работал опытный киповец, бывший Госповеритель ПО "Маяк" Покровский, который в тот же день вернул мне прибор с вполне законным возмущением и яркими протестующими речами. Ведь для знакомых с законами метрологии и Госповерки не надо объяснять, какую грубую ошибку я допустила.
Точное измерение сопротивления
Чтобы была еще более наглядна истинная картина состояния измерительной техники того времени, приведу характерный пример начала моей производственной деятельности в мае 1953 года. Как-то тот самый Виктор Макаров, молодой учёный ФЭИ и один из первых редакторов стенгазеты «Вперед», попросил меня поточнее измерить сопротивление порядка 100000 Ом. Точного мостика (прибора для измерения сопротивления) в ту пору в КИПе не было. И я взялась измерить сопротивление компенсационным методом с точностью до 0,02%. Макаров был приятно удивлен и сказал:
“Наконец-то КИП стал полезным, но мне нужно с точностью до 0,2% или даже до 1%"
.Но, я была полна решимости дать сотые доли процента точности. В моем распоряжении был точный потенциометр ППТН-1 и зеркальный гальванометр М-21, смонтированный не по правилам. Да если еще прибавить мой незначительный опыт таких измерений, то не удивительно, что в результате моих "точных попыток" - зайчик гальванометра частенько убегал не только за пределы шкалы, но и, пожалуй, за пределы комнаты и Главного корпуса. Возвращать его, блудного сына, приходилось с помощью швабры, стоя на стуле, так как иначе мне было не достать шкалы гальванометра.
Незаметно для меня Макаров подглядел эту операцию, и в очередном номере стенгазеты "Вперед" появилась карикатура на меня с такой подписью:
"В нашем КИПе могут измерить сопротивление только с точностью не менее 0,02% и только методом половой швабры в комплекте с зеркальным гальванометром".
Как я стала начальником Госповерки КИПа ФЭИ
Не успела я освоиться на новом месте, как меня вызвал к себе тогдашний замдиректора института Андрей Капитонович Красин, чтобы узнать - что это за инженер-радист, с таким производственным стажем решивший добровольно похоронить себя в КИПе, отказавшись от научной деятельности? Он стал снова предлагать мне заняться радиофизикой, но образ Маталина был слишком жив еще в моей душе, и я наотрез отказалась. Тогда Андрей Капитонович, с учетом моего стажа в Челябинске-40, назначил меня начальником сектора Госповерки КИПа с окладом 1600 рублей (это 53-й год!). Напоминаю, что на ПО «МАЯК» Челябинска-40 я была начальником смены радиометристов и инженером по управлению реактором с более высоким окладом.
Каким запомнился мне запомнился замечательный человек и великий учёный Андрей Капитонович Красин... Среднего роста, светловолосый, с яркими голубыми глазами, с румянцем на щеках, с приятными чертами лица, он напоминал русского барина, дворянина. Поражал своей добротой и вниманием к каждому специалисту. Это видно хотя бы по истории со мной. Когда бы я к нему ни обратилась, по любому вопросу, никогда не уходила от него разочарованная. Например, когда я пришла к нему с просьбой повысить оклад нашему сотруднику Владимиру Пургину из-за его тяжелого состояния здоровья , Красин немедленно это сделал, оговорившись, что делает это в порядке исключения, поскольку как работник В.Пургин ценности не представлял. Но чисто по-человечески Красин сочувствовал ему. Только один раз Красин с явным неудовольствием выполнил мою просьбу. Это было на вечере в столовой №1, где праздновали комсомольскую свадьбу Зины Аннушкиной и Сазонова. Андрей Капитонович, стоя у входа в зал разговаривал с Марией Васильевной Бахтиной, а я возьми и пригласи его на белый танец. Он с неудовольствием принял моё приглашение и во время танца не сказал мне ни слова. А мне и невдомек было, что я поступила бестактно. Я же не знала, что у него с Марией Васильевной особая дружба. Узнала я об этом много лет спустя, из откровений Марии Васильевны незадолго до её смерти, когда уже А.К.Красина не было в Обнинске.
Стихи посвященные М.В. Бахтиной.
В начале своей деятельности я очень часто обращалась к А.К. Красину за помощью и советом. И Он как я уже говорила всегда и во всём мне помогал. Однажды, когда я выходила из кабинета Красина в приёмной я встретила Л. Маталина, который приветствуя меня сказал мне:
« А зря Вы струсили, вот сегодня ко мне пришла дама, та в отличие от Вас смелая, утверждала, что всё может» Как я узнала впоследствии, этой дамой оказалась Мария Павловна Пескова (девичья фамилия Ильина). Но в начале 1954 года она перешла из отдела Маталина к нам в КИП с кличкой очень нелестной для её производственной характеристики(Маша-дура!!!). «Ох, уж этот Маталин! – Подумалось мне тогда. Вот как, оказывается рискованно работать женщинам под его началом».
Итак, я стала начальником Госповерки и Метрологического надзора предприятия, которое не было зарегистрировано на право проведения госповерки и ремонта. Как раз перед моим назначением на эту должность в Лаборатории "В" была проведена совместная ревизия Госстандарта и нашего Главка (приезжали В.Тюрин, В.Митин и Н.Маркин), которая оставила строгий разгромный акт, предупреждающий КИП и администрацию института. Мне предстояло освоить и покорить метрологическую целину
КИП – это печальная необходимость
Вскоре на одном из партийных собраний лаборатории «В», а они тогда проходили в конференц-зале Главного корпуса, где собирались все коммунисты института - от директора до рабочего, выступило несколько начальников подразделений с протестами против моих энергичных предписаний и требований, которые я вводила в институте, пытаясь, навести минимальный порядок в метрологии предприятия. Тогда Зам. директора А.К.Красин, защищая меня, сказал:
"Товарищи! Необходимо выполнять все предписания по приборам начальника сектора госповерки. И пора привыкнуть к мысли, что КИП - это такая же печальная необходимость, как пожарная охрана или милиция".
Трудно сказать, чего больше вызвала во мне эта фраза - улыбку или грусть. Я, романтик, пишущий стихи, превратилась в "печальную необходимость", в аналог милиции или пожарной охраны...
Менделеев, сказавший когда-то, что "наука начинается с того момента, как начинают измерять", от этих сравнений Красина, наверное, перевернулся в гробу. Прошло время, и сейчас воспоминания об этой речи у меня вызывают только добрый смех. Это случилось тогда, когда мне удалось заставить всех должностных лиц быть "на вы" с метрологией, с требованиями местного метрологического надзора. И я горжусь тем, что этот порядок начинался с меня.
Через несколько месяцев после начала работы меня направили на учебу на курсы Госповерителей в московском Институте стандартов. Ввиду особого режима секретности предприятиям Минсредмаша решением правительства было разрешено иметь право Государственной поверки. А для всего Союза государственная поверка измерительной техники монопольно осуществлялась только органами Госстандарта. Но в связи с тем, что если все приборы предприятия возить в Главную палату, то по их номенклатуре можно было догадаться, чем занимаются "почтовые ящики" и номерные предприятия, и было дано это разрешение. Поэтому я попала на курсы госповерителей, слушателями которых были работники КИПов предприятий Минсредмаша.
Поехала я туда в сентябре 1953 года. И опять мне повезло. Нам на курсах преподавали метрологические светила, по книгам которых много лет учились в технических вузах, да, может быть, и сейчас учатся. Там я познакомилась с прекраснейшими людьми: Николаем Ивановичем Тюриным, Валентином Ивановичем Линьковым, Павловским, Меркиным, Ошером и другими. Были и среди слушателей очень интересные люди, такие как например Хавкин, Маркелов и другие.
Многие из них впоследствии стали руководителями КИПов предприятий нашей системы. Как это мне впоследствии пригодилось!
Курсы я закончила с отличием, получив универсальные права госповерителя по всем видам существующих измерений. Вернулась на работу в декабре, вооруженная до зубов правами и хорошо подкованная теоретически. Всю свою жизнь я говорила "спасибо" своему родному Институту связи, который дал мне такую замечательную подготовку. Легко и просто из инженера-электрика по радиосвязи я превратилась в инженера-физика и инженера по управлению реактором. Так же без проблем я стала многогранным метрологом и осталась верна последней профессии на целую четверть века. Конечно, быть метрологом не так эффектно, как научным сотрудником или, скажем, литератором, но я отдала метрологии лучшие годы своей жизни.
Вернувшись с московских курсов, на все недостатки измерительной техники я уже смотрела другими глазами. Я знала, , как готовить предприятие к регистрации на право проведения ремонта и поверки, с чего начинать, - конечно же, с образцового оборудования. К сожалению, начальник КИПа Сыромятникова Е.С. часто болела, была на больничном, и решать эти проблемы было трудно. И тогда я стала обращаться непосредственно к Красину. Несмотря на большую разницу в нашем служебном положении, он мне очень много помогал, буквально ни одну просьбу не оставив без внимания. Кроме того, я использовала свои связи в Министерстве( через Лосева и Маркина) и Госстандарте(через Линькова) которые завязались на курсах. Трудно описать мою радость, когда мне удалось достать первые образцовые приборы, которые я привезла из Москвы буквально под мышкой. Это были ИРН-53 и магазин с сотыми долями Ома. Они давали возможность поверять приборы теплотехнического контроля. А ведь это была одна из важнейших задач по тому времени, так как с начала 1954 года началась приемка и монтаж приборов на строящейся Первой в Мире АЭС. Вскоре мне удалось достать и претензионные установки для поверки образцовых приборов.
Как меня пытались обмануть представители завода «Манометр»
Итак, мое возвращение с курсов совпало с началом монтажа измерительной техники на строящейся Первой в мире АЭС а также на 75-м и 85-м зданиях. Вначале я была единственным Государственным поверителем в институте, поэтому все приборы, подлежащие проверке, перед монтажом проходили через мои руки. В основном это были приборы для измерения расхода, так называемые расходомеры, и приборы теплотехнического контроля.
Приборы массового расхода для атомной станции поставлял московский завод "Манометр". Качество первых опытных мембранных датчиков для измерений расхода, типа ДМ-4, оставляло желать лучшего. При комплексной поверке их в комплекте со вторичными приборами, ВЭПами, они все, как правило, браковались по показаниям, а все датчики ДМ-4 к тому же не выдерживали контрольной прессовки давлением в 200 атмосфер, и приходилось их сотнями отправлять на завод по рекламациям. И вот в начале поверки этих приборов произошла такая , запомнившаяся мне история
Представляли на Госповерку эти расходомеры представители завода "Манометр", специально приехавшие из Москвы, во главе с черноглазым молодым человеком. Звали его Дима Карзанов. Обнинскую монтажную контору представлял некий Гриша Шабатин. Я была единственной особой женского пола в этой веселой самоуверенной мужской компании, привыкшей, очевидно, проталкивать и брачок. При первой же поверке я сразу забраковала пять приборов ВЭП-2, погрешность которых почти в два раза превышала допустимую.
Все мастера, включая Шабатина, пытались на меня воздействовать разными способами: спорить, ругаться, уговаривать, говорить комплименты. Я твердо стояла на своем и приборы забраковала. Тогда заводчане во главе с мастером Димой, показывая на часы, предложили использовать обеденный перерыв для прогулки по лесу. Все, за исключением Шабатина, отправились подышать весенним лесным воздухом и полюбоваться водами быстротекущей речки Протвы.
Когда после обеденного перерыва я села за поверку очередного ВЭП-2, удивлению моему не было конца: погрешность прибора была равна нулю! Я не верила своим глазам и результатам! Такая полярность - пять приборов никуда не годны, а шестой - хоть используй в качестве образцового. Кстати, в качестве образцового прибора тогда, в 1954 году, применяли ртутный У-образный манометр с зеркальной шкалой. Я уже попросила подать мне документы на прибор - паспорт и приемочный акт. И уже в своем протоколе госповерки написала –
"годен", поставила дату и только хотела расписаться в паспорте, как обратила внимание на какое-то особое, пожалуй, злорадное выражение на лицах мастеров. И интуитивно открыла крышку ВЭПа. О, ужас! Оказалось, что из прибора были удалены все детали, все измерительные механизмы, а стрелка перемещалась с помощью тросика соответственно показаниям образцового зеркального У-образника стоящего напротив.
Так "добрые молодцы" с завода «Манометр» решили отомстить мне за забракованные ранее расходомеры. И пока мы гуляли, оставшиеся мастера подстроили такой трюк. Что было бы, если б я не заглянула внутрь прибора? Как знать? Шантаж? Позор? Или просто шутка? Но номер не прошел, и большая партия приборов была возвращена на завод по рекламации. Несмотря на это, со всеми мастерами мы расстались друзьями.
Вскоре в КИПе появились и другие поверители. Одной из первых среди них была Валентина Федоровна Яковлева,а вслед за нею М.П. Пескова, А.А. Фрактовникова и другие. Вместо ушедшей на пенсию Екатерины Степановны Сыромятниковой начальником
КИП ГК был назначен Бадин Иван Кондратьевич. Работать с ним стало намного проще и лучше
.
Памяти Бадина Ивана Кондратьевича
(1.04.11-22.01.98)
И.К. Бадин окончил Ивановский Энергетический институт в 1937 году, работал на электростанциях министерства Энергетики. В 1953 году был направлен на работу в лабораторию «В», где до 1955года работал начальником КИПа ГК, а затем - до 1972 года руководил электроцехом на ТЭЦ. Последнее время, до ухода на пенсию, работал в группе РЗАИ ФЭИ. Иван Кондратьевич Бадин внес заметный вклад в становление и развитие энергохозяйства ФЭИ и города.
. А перед самым окончанием монтажа и пуском АЭС прибыли из Челябинска-40 высококвалифицированные специалисты по КИПиА, первые промышленные профессионалы в области атомной энергетики Н.В.Богданова и А.Ф.Попов.
Продолжение следует
.
.