врангель

Иван  Собченко







   В р а н г е л ь

( исторический  роман )













Москва,  2011 год








2




В книге “Петр Николаевич Врангель” описана жизнь и борьба за счастье России одного из лучших ее сынов генерала барона Петра Николаевича Врангеля.
В книге он предстает человеком, всецело принадлежащим Родине. В книге показана судьба и кипучая деятельность Петра Николаевича Врангеля в годы Великой и Гражданской войн.
Актуальные страницы книги посвящены Белому добровольческому движению.
Перед читателем в книге, кроме генерала барона Врангеля, предстанут и другие вожди этой добровольной белой борьбы, о которых еще и в наши дни мало что известно: это Алексеев, Корнилов, Деникин, Шкуро, Марков, Романовский, Каледин, Красин и Филимонов.





































3


Глава  первая

Великая  война


I


Барон Петр Николаевич Врангель происходил из старинного прибалтийского немецкого рода, известного с XVII века. Представители этой фамилии служили магистрам Ливонского ордена, затем королям Швеции и Пруссии, а когда Восточная Прибалтика вошла в состав Российского государства – русским императорам.
В роду Врангеля насчитывалось 7 фельдмаршалов, более 30 генералов, 7 адмиралов, в том числе в России в разное время высокое звание носили 18 генералов и два адмирала. Именем знаменитого русского мореплавателя адмирала Ф. Врангеля названы острова в Северном Ледовитом и Тихом океанах.
Имя одного из предков Петра Николаевича значится в числе раненых на пятнадцатой стене Храма Христа Спасителя в Москве, где начертаны имена русских офицеров, погибших и раненых во время Отечественной войны 1812 года.
Отдаленный родственник Петра Врангеля – барон А.Е. Врангель – пленник Шамиля. Имя еще более отдаленного родственника Петра Николаевича – известного русского мореплавателя и полярного исследователя адмирала барона Ф.Л. Врангеля – носит остров Врангеля в Северном Ледовитом океане, а также другие географические объекты в Северном Ледовитом и Тихом океанах.
Отец – барон Николай Егорович Врангель – ученый искусствовед, писатель и известный собиратель антиквариата.
Мать – Мария Дмитриевна Дементьева-Майкова – всю Гражданскую войну прожила в Петрограде под своей фамилией. После того, как Петр Николаевич стал
Главнокомандующим Вооруженных Сил Юга России, друзья помогли ей переехать
в беженское общежитие, где она прописалась как “вдова Веронелли”, однако на работу в советский музей продолжала ходить под своей настоящей фамилией. В конце октября 1920 года при помощи савинковцев друзья устроили ей побег в Финляндию.
Троюродными братьями деду Петра Врангеля Егору Ермолаевичу приходились профессор Егор Васильевич и адмирал Василий Васильевич.
Петр Николаевич Врангель родился 28-го августа 1878 года в городке Ново-Александровске (Зарайск) в Литве. По наследству он имел титул русского барона, но не имел поместий и состояний.
Семья Врангеля переехала в Ростов-на-Дону, где отец Николай Георгиевич Врангель стал директором страхового общества. Здесь, в Ростове, Врангель провел детство и юность. Учился сначала дома, потом в Ростовском реальном училище, где учился в одном классе с будущим архитектором Михаилом Кондратьевым. По






4

завершении обучения в училище отправился в столицу, где успешно окончил Горный институт императрицы Екатерины II. В 1901 году был по образованию инженером, но в этой должности работать не стал. Отбывая, как следовало российскому подданному, воинскую повинность, он служил в лейб-гвардии конном полку, известном своими отличиями во многих сражениях. В 1902 году Врангель выдержал испытание на корнета при Николаевском кавалерийском училище, и приказом от 12- го октября был произведен в корнеты с занесением в запас.
После этого покинул ряды армии и отправился в Иркутск чиновником особых поручений при генерал-губернаторе.
В Сибири Врангеля застала русско-японская война. Врангель вновь поступает на военную службу, на сей раз уже навсегда. Он был определен во 2-ой Аргунский полк Забайкальского казачьего войска. В конце 1904 года он командовал сотней и был произведен в чин сотника с формулировкой в приказе “за отличие в делах против японцев” и награжден орденами Св. Анны 4-ой степени с надписью на холодном оружии “За храбрость” и Св. Станислава 3-ей степени с мечами и бантом. В сентябре 1905 году досрочно стал подъесаулом.
В 1906 году Врангелю выпала трудная миссия – в составе отряда генерала Орлова усмирять бунты и прекращать погромы в Сибири, сопровождавшие революцию 1905-1907 годов.
6-го января 1906 года получил назначение в 55-ый драгунский Финляндский полк и произведен в чин штабс-ротмистра. 26-го марта 1907 года вновь получил назначение в лейб-гвардии конный полк в чине поручика.
В 1907 году поступил в Николаевскую Академию генерального штаба, которую закончил в числе лучших – седьмым по списку. На одном курсе с ним учился будущий красный маршал Б. Шапошников. В период учебы в Академии Петр Николаевич женился на богатой дворянке Ольге Михайловне Иваненко, состоящей в свите императрицы, отец которой был камергер Высочайшего Двора. О.М. Иваненко впоследствии родила Врангелю четырех детей: Елену (1909 г.р.), Петра (1911 г.р.), Наталью (1914 г.р.) и Алексея (1922г.р.).
После окончания в 1910 году Академии генерального штаба он остался “по собственному желанию” служить в строю своего лейб-гвардии конного полка. В 1911 году прошел курс в офицерской кавалерийской школе.
Великую мировую войну встретил командиром эскадрона в чине ротмистра. 13-го октября 1914 года одним из первых русских офицеров (в период с началом Великой войны был награжден орденом Святого Георгия 4-ой степени – за конную атаку под Краупиштеном, в ходе которой была захвачена неприятельская батарея 23-го августа 1914 года). Предыдущий эскадрон, атаковавший эту же германскую батарею, почти в полном составе полег на поле брани.
Лейб-гвардии конный полк, в котором воевал Врангель, более года находился в
составе войск 1-ой Армии Северо-Западного фронта.
После неудачной Восточно-Прусской операции войска фронта начали отступление, военные действия протекали вяло, тем не менее, Врангель продолжал получать награды.
В сентябре 1914 года Врангель был назначен помощником командира полка, награжден Георгиевским оружием. 12-го декабря 1914 года – произведен в полковники.






5

Мужество Врангеля было неоспоримо, но следует признать, что этим награждениям отчасти способствовали знатность рода Врангелей и влияние жены – фрейлины императрицы.
В октябре 1915 года Врангель был переведен на Юго-Западный фронт и 8-го октября 1915 года получил назначение командиром 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска.
При переводе ему была дана следующая характеристика его бывшим командиром: “Выдающейся храбрости. Разбирается в обстановке прекрасно и быстро, очень находчив в тяжелой обстановке”.
Командуя указанным полком, барон Врангель сражался против австрийцев в Галиции, участвовал в знаменитом Брусиловском (Луцком) прорыве 1916 года, затем в оборонительных позиционных боях. Во главе угла он ставил боевую доблесть, воинскую дисциплину, честь и ум командира.
Зима 1916 года застала барона Врангеля в звании полковника командиром 1-го Нерчинского казачьего полка, входившего в состав Уссурийской конной дивизии генерала Крымова. Кроме Нерчинского полка в состав дивизии входили Приморский драгунский полк, Уссурийский и Амурский казачьи полки. Уссурийская дивизия состояла из сибирских уроженцев, отличных солдат, одинаково хорошо дерущихся, как на коне, так и в пешем строю, и под начальством генерала Крымова успела приобрести себе в армии заслуженную славу. Полк, которым командовал Врангель уже более года, только за блестящую атаку 22-го августа в лесистых Карпатах был награжден высоким отличием – наследник цесаревич был назначен шефом полка.


II


То, что произошло на русском фронте в 1915-1916 г.г. отразилось на жизни и психологии всей страны. И чтобы понять дальнейший ход событий, с которыми в течение этих двух лет окончательно переплелась судьба Уссурийской дивизии, необходимо отметить и запомнить наиболее значительные события этих тяжелых лет.
К концу 1914 года русская армия начала испытывать недостаток артиллерийских
снарядов, ружей и патронов. Запасы, наивно рассчитанные на короткую войну, были
израсходованы, а производство внутри страны не могло удовлетворить огромные требования фронта.
И, тем не менее, в начале 1915 года воинский дух русской армии был еще на
высоком уровне. В марте 1915 года под Перемышлем русские захватили там 9 генералов,
2500 офицеров, 120000 солдат, 900 орудий и громадное количество других военных трофеев. Победа была велика, но большой расход артиллерийских снарядов при осаде Перемышля приблизил надвигавшийся кризис. И тут германское командование, хорошо осведомленное о нуждах русской армии, к лету 1915 года решило сделать попытку вывести Россию из строя. Центр немецких военных действий был перенесен с запада на восток. Уже в мае германская армия генерала Макензена была переброшена на помощь






6

австрийцам против русского Юго-Западного фронта. Борьба с технически превосходящим противником была не под силу. Вскоре началось великое отступление 1915 года, чтобы путем уступки территории спасти армию от окружения и разгрома. К концу лета неприятельские войска заняли всю русскую Польшу, Литву, Белоруссию и часть Волыни. Потери немцев были ничтожны, русские же потери за это лето – грандиозны. Моральный удар оказался чрезвычайно велик. Пошли слухи об измене, стали искать виновников. В июне сменили военного министра Сухомлинова. Недовольство против него в армии и в общественном мнении достигали крайних пределов. Среди офицеров особенно негодовало поколение Врангеля, вложившее всю свою душу в реорганизацию армии после неудач японской войны. Через некоторое время образовалась особая комиссия для выяснения виновников плохого снабжения армии для предания их суду. Имя Верховного Главнокомандующего всеми русскими армиями великого князя Николая Николаевича не было затронуто этими событиями и продолжало быть популярным в войсках и народе. В неудачах на фронте и “превышении власти” винили генерала Янушкевича, начальника штаба Верховного Главнокомандующего, а также генерала Данилова, генерала-квартирмейстера Ставки. Причина “превышения власти” Ставкой крылась в высочайше утвержденном 29-го июля 1914 года “Положении о полевом управлении войск в военное время”. Согласно этому Положению Верховному командованию давались диктаторские полномочия на огромной территории, прилегавшей к фронту. Площадь империи, подчиненная военным властям, включала тогда Польшу, Финляндию, Прибалтийский край, Кавказ, а, кроме того, Архангельск и Владивосток (порты, откуда могли поступать в Россию заграничные заказы) и даже столицу государства – Петроград.
В 1915 году, когда фронт покатился назад, диктаторская власть Ставки стала распространяться с невероятной быстротой на обширной области внутри России. Все правительственные учреждения, находившиеся там, автоматически должны были подчиняться военным властям. О своих решениях и действиях в области гражданского управления Ставка сплошь и рядом не уведомляла правительство. Получалась полная неразбериха, часто двоевластие и, главным образом, произвол местного военного начальства. Правительство теряло престиж. Главное командование стремилось опустошить оставленные неприятелю земли. Военное начальство гнало от наступающего
врага миллионы людей – внутрь России, с запада на восток. Эти беженцы голодные,
оборванные, измученные, озлобленные – шли со своим скарбом толпами, куда глаза глядят, топча на пути свои посевы, луга, опустошая от продовольствия не только ближний, но и глубокий тыл армии. Часть этой русской массы бежала добровольно, опасаясь немецких зверств. Но большинство людей выселялось по приказу военных
властей. На глазах у них поджигали жилища, оставшиеся запасы и имущество. Среди этих
беженцев – поляков, русских, белорусов, украинцев – было много евреев. Тысячи этих несчастных, попав в чужую страну, двигались на восток с волной беженцев, встречая на своем пути недоброжелательство и злобу местного населения. Приток беженцев создавал повсюду продовольственные кризисы, увеличивал дороговизну жизни, нес с собой эпидемию заразных болезней. В среде же беженце, и особенно среди еврейской массы, озлобление против власти и революционное настроение росло с неудержимой быстротой.
Трагедия людей переплеталась с экономической катастрофой государства. Куда их
девать? Чем кормить? Где поселить?






7

В августе 1915 года на заседании Совета министров, где обсуждался вопрос об экстренном кредите на нужды беженцев, главноуправляющий землеустройством и земледелием А.В. Кривошеин с возмущением говорил, что устраиваемое Ставкой “великое переселение народов влечет Россию в бездну, к революции и гибели”. Критикуя Ставку, Совет министров добился увольнения генералов Янушкевича и Данилова. Сменивший Сухомлинова новый военный министр генерал Поливанов, обрисовывая безотрадное положение на фронте, вкрадчиво добавил:
- Уповаю на пространства непроходимые, на грязь невылазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя Святой Руси.
Поливанов любил, по-видимому, употреблять образные выражения. Но положение, несомненно, было грозное.
Блеснув красноречием и колкостями в адрес Ставки, члены правительства неожиданно для себя добились того, чего совершенно не ожидали. Их критика приблизила не только отставку генерала Янушкевича, но и удаление великого князя Николая Николаевича с поста Верховного Главнокомандующего. Несмотря на военные неудачи, великого князя продолжали ценить на фронте и в тылу. Никто из министров не желал его отставки.
Однако к тому времени императрица Александра Федоровна под влиянием своего окружения, и главным образом Распутина, без всякого к тому основания заподозрила великого князя в желании узурпировать царскую власть. С болезненной и страстной настойчивостью добивалась она в письмах к мужу отставки Николая Николаевича с тем, чтобы государь сам принял на себя Верховное командование армиями. В сентябре 1915 года неожиданно для своего правительства государь объявил себя Верховным Главнокомандующим, а великого князя назначил наместником и главнокомандующим на Кавказе.
Тогда эта неожиданная перемена приписывалась исключительно интригам при дворе. Впоследствии стало известно, что постороннее влияние лишь укрепило царя в собственном решении. Он считал своим долгом, своей “священной обязанностью” быть в момент опасности с войсками и с ними либо победить, либо погибнуть. При таком чисто
мистическом настроении никакие доводы не могли изменить задуманного царем шага. Как только решение императора стало известно, все министры, за исключением двух, послали коллективное “всеподданнейшее” письмо государю, умоляя его изменить свое решение, которое, писали они, “грозит по нашему крайнему разумению России, Вам и
династии Вашей тяжелыми последствиями”.
Подобное письмо было явлением совершенно небывалым. Это был жест отчаяния. Тут перемешались различные мотивы, но главное – страх за будущее, страх, что отсутствие военной подготовки у государя плачевно отразится на работе Ставки, страх, что Ставка превратится в центр придворных интриг, страх, что дальнейшие неудачи на фронте окончательно подорвут авторитет монарха, страх, что государь не сможет совместить военное командование с управлением государством, опасение реакции в народе, где давно уже появилось суеверие, что царь неудачлив, что его преследует несчастье: Ходынка, японская война, первая революция, неизлечимая болезнь единственного сына…, наконец, существовали опасения, что увольнение великого князя
произведет крайне неблагоприятное впечатление на союзников, которые в него






8

верили и не верили в твердость характера государя и боялись влияния его окружения.
Мало кому приходила тогда в голову такая возможная ситуация: отсутствие государя в столице толкнет его настойчивую, мистически настроенную супругу на еще более упорное вмешательство в дела государственного управления, она будет руководить мужем в выборе разных случайных и часто недостойных людей для назначения их на высшие должности в империи. Эта несправедливая возможность при полном отсутствии какой-либо правительственной программы способствовала быстрому падению царского престижа и приблизила конец монархии.
В то время как общественное мнение отнеслось резко отрицательно к перемене в Верховном командовании, армия в своей массе приняла его философски. Этот значительный по существу акт не произвел в армии большого впечатления. Генералитет и офицерство отдавали себе отчет в том, что личное участие государя в командовании будет лишь внешнее, и потому всех интересовал более вопрос: кто будет начальником штаба?
Назначение генерала Алексеева успокоило офицерство. Что касается солдатской массы, то она не вникала в технику управления, для нее царь и раньше был верховным вождем армии, и ее несколько смущало одно лишь обстоятельство: издавна в народе укоренилось убеждение, что царь несчастлив. Фактически в командование вооруженными силами России вступил генерал Михаил Васильевич Алексеев.
Как мы знаем, генерал Алексеев начал войну начальником штаба Юго-Западного фронта. Затем был главнокомандующим Северо-Западным фронтом. Летом 1915 года на этот фронт пришелся главный удар германских войск. Трудную задачу отступления при отсутствии боевых припасов главнокомандующий провел с большим умением, заслужив общее уважение не только в военных, но и в думских кругах. В нем видели умного, опытного и образованного генерала. Кроме того, знали, что Алексеев – человек исключительно работоспособный, спокойный, независимый и упорный в достижении поставленных целей. Многие мировые деятели приравнивали генерала Алексеева по стратегическим дарованиям к маршалу Фошу и генералу Людендорфу.
Но как бы ни был одарен генерал Алексеев, вопрос успеха на фронте зависел, в конечном счете, от боеспособности армии. В войсках же к тому времени огромный процент старого кадра офицеров и солдат был уничтожен в боях. За год войны русская армия превратилась в вооруженный народ, переодетый в серые военные шинели. Маячил
признак наступающей деморализации. Войска устали от отступления, росло возмущение
недостатком боевых припасов. Только большой приток военного снабжения и победа над врагом могли бы вселить в эту массу серых шинелей подлинный военный дух.
После кровопролитных боев лета и осени 1916 года к зиме на большей части фронта операции затихли. Войска укрепляли с обеих сторон занятые ими рубежи, готовились к зимовке, налаживали тыл и пополняли убыль в лошадях, людях и материальной части за истекший боевой период. Уссурийская дивизия в полном составе
была выведена в армейский резерв в Буковину в район местечка Гадауц.










9


III


С отходом дивизий в армейский резерв Врангель должен был отправиться во главе депутаций от полка в Петербург для представления молодому шефу. Депутация везла с
собой маленького забайкальского коня отличных форм и форму Нерчинского полка,
которые должны были быть подарены наследнику.
В состав депутации, наряду с командиром полка полковником Врангелем, входили: полковник Маковкин – блестящий офицер, потерявший в течение войны глаз, кавалер георгиевского оружия, отличный спортсмен, дважды бравший Императорский приз на Красносельских скачках; командир 3-ей сотни, наиболее отличившийся в упомянутой атаке, есаул Кудрявцев и полковой адъютант сотник Влесков.
Выбрать офицеров в состав делегации было нелегко, всем хотелось удостоиться этой чести, да и общий состав офицеров был таков, что трудно было наметить наиболее достойных. Нерчинский казачий полк отличался и до войны прекрасным офицерским составом. Полком долго командовал полковник Павлов, лейб-гусар, оставивший родной полк в начале японской войны, и после кампании продолживший службу на Дальнем Востоке. В описываемое время Павлов, получивший звание генерала, стоял во главе кавалерийского корпуса на Северном фронте. Блестящий офицер, выдающийся спортсмен и знаток лошадей, Павлов сумел, командуя Нерчинским казачьим полком в суровых условиях и на далекой окраине, поднять полк на исключительную высоту. Горячий поклонник чистокровных лошадей, Павлов сумел оклиматизировать чистокровных коней и в суровом климате Сибири. Он посадил всех офицеров полка на чистокровных лошадей, завел офицерскую скаковую конюшню, и за последние перед войной годы ряд офицерских скачек на петроградском ипподроме был выигран офицерами полка на лошадях полковой конюшни. Павлов требовал от офицеров и соответствующих моральных качеств, тщательно подбирая состав полка.
Ко времени назначения Врангеля командиром полка, большинство старых офицеров были уволены, начавшие службу при Павлове.
Большинство командиров Уссурийской дивизии, и в частности Нерчинского полка, во время гражданской войны оказалось в рядах армии адмирала Колчака, собравшись вокруг атамана Семенова и генерала Унгерна. Оба эти генерала ранее служили в рядах
Нерчинского полка, командуя 6-ой и 5-ой сотнями, оба в чине подъесаула.
Семенов, природный забайкальский казак, плотный, коренастый брюнет, с несколько бурятским типом лица, ко времени принятия Врангелем полка состоял полковым адъютантом и в этой должности прослужил при нем месяца четыре, после чего был назначен командиром сотни. Бойкий, толковый, с характерной казацкой сметкой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства, он умел быть весьма
популярным среди казаков и офицеров. Отрицательными свойствами его были значительная склонность к интриге и неразборчивость в средствах для достижения цели.
Неглупому и ловкому Семенову не хватало образования (он окончил с трудом военное
училище), ни широкого кругозора, и никто не мог понять, каким образом мог он






10

выдвинуться впоследствии на первый план гражданской войны.
Подъесаул барон Унгерн-Штернберг, или подъесаул “барон”, как звали его казаки, был тип несравненно более интересный.
Из прекрасной дворянской семьи лифляндских помещиков барон Унгерн с раннего детства оказался представленным самому себе. Его мать, овдовев, вышла вторично замуж и перестала уделять должное внимание своему сыну. С детства, мечтая о войне,
путешествиях и приключениях, барон Унгерн с возникновением японской войны зачислился вольноопределяющимся в армейский пехотный полк, с которым рядовым прошел всю кампании. Неоднократно раненый и награжденный солдатским Георгием, он возвратился в Россию и, устроенный родственниками в военное училище, с превеликим трудом заканчивает его.
Стремясь к приключениям и избегая обстановки мирной строевой службы, барон Унгерн по окончании училища попал в Амурский казачий полк, расположенный в Приамурье, но там служил недолго. Необузданный от природы и неуравновешенный, к тому же любящий запивать и буйный во хмелю, Унгерн затеял ссору с одним из сослуживцев и ударил его. Оскорбленный шашкой ранил Унгерна в голову. След от этой раны остался у Унгерна на всю жизнь, постоянно вызывая сильнейшие головные боли и, несомненно, периодами отражались на его психике. Вследствие ссоры оба офицера вынуждены были оставить полк.
Возвращаясь в Россию, Унгерн решил путь от Владивостока до Харбина проделать верхом. Он оставил полк и верхом в сопровождении охотничьей собаки и с охотничьим ружьем за плечами около года провел в дебрях и степях Приамурья, живя охотой и продажей убитой дичи и, наконец, прибыл в Харбин. Воспламенившаяся Монголо-китайская война застала его там. Унгерн не смог остаться безучастным зрителем. Он предложил свои услуги монголам и предводительствовал монгольской конницей, сражаясь за независимость Монголии.
С началом русско-германской войны Унгерн поступил в Нерчинский полк и сразу проявил чудеса храбрости. Четыре раза раненый в течение одного года, он получил орден Святого Георгия, Георгиевское оружие и ко второму году войны был представлен уже в чине есаула.
Среднего роста, блондин, с длинными опущенными по углам рта рыжеватыми усами, худой и изможденный с виду, железного здоровья и энергии, он живет войной. Это
не офицер в общепринятом значении этого слова, ибо он не только не знает самых элементарных уставов и основных правил службы, но сплошь и рядом грешил и против внешней дисциплины и против воинского воспитания – это был тип партизана-любителя, охотника-следопыта. Оборванный и грязный, он спал всегда на полу среди казаков сотни, ел из общего котла, и, будучи воспитанным в условиях культурного достатка, производил впечатление человека совершенно отрешившегося. Тщетно командиры пытались
пробудить в нем сознание необходимости принять хоть внешний офицерский облик.
В нем были какие-то странные противоречия: несомненный оригинальный и острый ум, и рядом с этим поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор, поразительная застенчивость и даже дикость, а рядом с этим безумный порыв и необузданная вспыльчивость, не знающая пределов расточительность и удивительное отсутствие самых элементарных требований комфорта.






11

Этот человек должен был найти свою стихию в условиях настоящей русской смуты. В течение этой смуты он не мог не быть хоть временно выброшенным на гребень волны, и с прекращением смуты он также неизбежно должен был исчезнуть.


IV


Хотя на русском фронте против австро-германцев наступило затишье, войска с обеих сторон фронта зарывались на зимние месяцы в окопы. Случались бои не только местного значения, но и перестрелки между солдатами в окопах, расположенных друг против друга. Это затишье было использовано Россией для накопления военного снабжения и для пополнения войск. Происходили перемены и в военном министерстве. Новые люди, не в пример Сухомлинову, искали сотрудничества с общественными организациями, земскими и городскими союзами, чтобы совместными усилиями расширить в стране производство для нужд армии. Сотрудничество оказалось плодотворным. Была проведена мобилизация промышленности для военных нужд. Образовано “Особое совещание для объединения мероприятий по обороне государства”, создан военно-промышленный комплекс.
С помощью крупных правительственных субсидий и при поддержке военного министерства частная инициатива энергичных деловых людей привела к значительным успехам. Повысилось производство артиллерийского вооружения, а также патронов и ружей. Военные и дипломатические представители союзных стран с радостным удовлетворением сообщали своим правительствам о неожиданных и больших достижениях русской промышленности в области боевого снабжения. Начался давно ожидавшийся и быстро возрастающий приток снабжения из-за границы. Наступил перелом. Появилась надежда.
В этом переломе большую роль сыграли деловые люди и общественные деятели (А.И. Гучков, князь Г.Е. Львов, А.И. Коновалов, М.В. Челпаков, М.И. Терещенко и другие). Но беспокойная инициатива тех же деловых и общественных группировок сыграла, пожалуй, еще большую роль в систематическом подрыве авторитета монарха.
Врангель въехал в Петербург в середине ноября, несколькими днями позже
выехали офицеры, входившие в состав депутации.
Последний раз Врангель был в Петербурге около двух месяцев назад, когда приезжал лечиться после раны, полученной при атаке 22-го августа. Общее настроение в столице несколько ухудшилось со времени последнего его посещения. Во всех слоях
общества чувствовалась растерянность, ожидание чего-то неизбежного и важного, к чему роковыми шагами шла Россия.
В то время, если в кругах, близких к Думе и Государственному совету, и была видимость какой-то напряженной работы, в сущности, не шедшей дальше словопрений и политической борьбы, если в рабочей среде и в тыловых воинских частях и велась глухо более планомерная и разрушительная работа, конечно, не без участия немецкого золота, то широкие слои населения проявляли обычную инертность, погрязнув всецело в мелких заботах повседневной жизни. Так же стояли хвосты у лавок, так же полны были






12

кинематографы и театры, те же серые обывательские разговоры слышались в толпе.
В верхах, близких к государю и двору, продолжали не отдавать себе отчета в
надвигающейся грозе. Высшее общество и высшая бюрократия были поглощены обычными “важными” вопросами, кто, куда будет назначен, и что говорится в партии великого князя или императрицы… Светская жизнь шла своей обычной чередой, и казалось, что кругом не участники грядущей драмы, а посторонние зрители.
Через несколько дней после приезда Врангель был назначен дежурным флигель-адъютантом к Его императорскому величеству. Ему много раз доводилось видеть государя и говорить с ним. На всех, видавших его вблизи, государь производил впечатление чрезвычайной простоты и неизменного доброжелательства. Это впечатление являлось следствием отличительных черт характера государя – прекрасного воспитания и чрезвычайного умения владеть собой. Ум государя был быстрый, он схватывал мысль собеседника с полуслова, а память его была совершенно исключительной. Он не только отлично запоминал события, но и людей.
Врангель вступил в дежурство в Царском Селе в субботу, сменив флигель-адъютанта герцога Николая Лейхтербергского.
Государь в этот день завтракал у императрицы. Врангелю был подан завтрак в дежурную комнату. После завтрака государь гулял, а затем принял несколько лиц, вновь назначенного министром здравоохранения профессора Рейна и министра финансов Барка.
Обедала царская семья на половине императрицы. На этот обед был приглашен и Врангель. Он обедал и провел время один из чужих государю. Государь был весел и оживлен, подробно расспрашивал Врангеля про полк, о последней блестящей атаке полка в Карпатах. Разговор велся частью на русском, частью в тех случаях, когда императрица принимала в нем участие, на французском языках.
Императрица имела болезненный вид. Она значительно осунулась в последние два месяца. Ярко выступали красные пятна на лице. Особенно поражало ее болезненное и как бы отсутствующее выражение глаз. Императрица, главным образом, интересовалась организацией медицинской помощи в частях, подробно расспрашивала о новом типе, только что введенных противогазов. Великие княжны и наследник были веселы, шутили и
смеялись. Наследник, недавно назначенный шефом полка, интересовался у Врангеля –
какие в полку лошади, какая форма… После обеда перешли в гостиную императрицы, где пили кофе и просидели еще часа полтора…
На другой день, в воскресенье, генерал Врангель сопровождал государя, императрицу и великих княжон в церковь, где они присутствовали на обедне. Маленькая,
расписанная в древнерусском стиле церковь, была полна молящихся. Видя, как молится царская семья, Врангель невольно сравнивал спокойное, полное глубокого религиозного настроения лицо государя с напряженным, болезненно экзальтированным лицом императрицы. По возвращению из церкви Врангель застал уже во дворце прибывшего сменить его флигель-адъютанта Кубайсова.
26-го ноября, в день праздника кавалеров ордена Святого Георгия, все кавалеры Георгиевского креста и Георгиевского оружия были приглашены в Народный дом, где должен был быть отслужен в присутствии государя торжественный молебен и предложен обед всем Георгиевским кавалерам. Имея орден Святого Георгия и Георгиевское оружие, Врангель был среди присутствующих.






13

Громадное число Георгиевских кавалеров, офицеров и солдат, находившееся в это
время в Петрограде, заполнило театральный зал дома. Среди них было много раненых. Доставленные из лазаретов тяжело раненые располагались на сцене на носилках. Свита и приглашенные стояли в партере вплотную к сцене. Вскоре прибыл государь с императрицей. По окончании молебна генерал-адъютант принц Александр Петрович Ольденбургский взошел на сцену, поднял чарку и провозгласил здравицу государю императору и Августейшей семье. Государь император выпил чарку и провозгласил “ура” в честь Георгиевских кавалеров, после чего государь и императрица обходили раненых, беседуя с ними. Врангель вновь, наблюдая за беседовавшей императрицей, наклонившейся над носилками тяжело раненого, обратил внимание на болезненное выражение ее лица… Она расспрашивала больного и в то же время была не внимательна. Видимо, выполняя что-то обязательное и неизбежное, она мыслями была далеко.


V


Наконец, прибыли в Петербург офицеры депутации. Представление было назначено в Царском Селе днем 4-го декабря перед самым отъездом государя в Ставку.
Отправив утром предназначенную быть подведенной лошадь, оседланную маленьким казачьим седлом, Врангель выехал с депутацией из Петербурга по железной дороге, везя заказанную для наследника форму полка. Поезд должен был прибыть в Царское за полчаса до назначенного для представления государю депутации часа. Врангель рассчитывал, что успеет до представления депутации доложить государю о его офицерах, дабы государю легко было задавать вопросы представляющимся.
Вследствие какой-то неисправности пути их поезд опоздал, и Врангель вместе с офицерами едва успел, сев в высланные за ними кареты, прибыв к назначенному часу во
дворец. Все встреченные дежурным флигель-адъютантом, как только вошли в зал, так сразу вошел государь в сопровождении наследника. Врангель представил государю офицеров, и что его удивило это то, что государь совершенно свободно, точно давно их знал, каждому задал несколько вопросов: полковника Маковкина он спросил, в котором году он взял императорский приз, есаулу Кудрявцеву сказал, что знает, как он во главе
сотни 22-го августа первый ворвался в окопы противника… Врангель лишний раз убедился, какой острой памятью обладал государь. Во время последнего его дежурства он вскользь упомянул об этих офицерах, и этого было достаточно, чтобы государь запомнил эти подробности.
После представления государь с наследником вышли на крыльцо, где осматривали подведенного депутацией коня. Тут же на крыльце Царскосельского дворца государь с наследником сфотографировались в группе с депутацией.
Это, вероятно, одно из последних изображений государя во время его царствования и это последний раз, когда Врангель видел русского царя.









14


VI


Еще в мае 1916 года в критическом положении  оказалась итальянская армия – союзник России. Начатое 15-го числа наступление австрийцев привело к прорыву итальянских позиций в районе Трентино. Король Италии Эммануил III послал Николаю II телеграмму с личной просьбой ускорить начало запланированного наступления в Галиции.
4-го июня 1916 года войска Юго-Западного фронта под командованием генерала А.А. Брусилова начали наступление и прорвали оборону австро-венгерских и германских войск. Наибольшего успеха добились войска 8-ой армии под командованием генерала А.М. Каледина, взявшие Луцк. Австро-венгерские войска отступили, неся большие потери.
Последствия брусиловского успеха превзошли все ожидания. Италия была спасена. Австро-венгерские войска попали в катастрофическое положение. Чтобы выручить своего союзника и спасти его от окончательного разгрома, немцы перебросили из Франции 18 дивизий на русский фронт. Кроме того, союзники России получили облегчение на своем фронте у Салоник, откуда около 4 германских и 3 наиболее стойкие турецкие дивизии тоже были переброшены на русский фронт. Румыния, долго выжидавшая, куда подует ветер, чтобы присоединиться к победителям, неожиданно решила, что немцев бьют, и 27-го августа объявила войну германо-австрийскому блоку. Переполох в Германии был велик. Если даже расчетливая Румыния отважилась начать войну с Германией, то это означало, что немецкие армии на международном рынке пали невероятно низко. А главное - Россия, которую германский Генеральный штаб после лета 1915 года включил в категорию полной инвалидности. Кто-то, несомненно, в расчетах
сильно ошибся! В высшем немецком командовании генерала фон Фалькенхайна сменил фельдмаршал фон Гинденбург. Фактическим распорядителем на всех немецких фронтах стал его начальник штаба генерал Людендорф.
Многие в России были против вступления Румынии в лагерь стран, воюющих с Германией. Они считали, что в роли нейтральной державы Румыния более полезна Антанте, чем в роли союзницы, и оказались правы. Немцы решили дать румынам хороший урок и доказать сомневающимся, что германская карта далеко еще не бита.
Румынская армия не выдержала удара австрийских, немецких и турецких войск, входивших в состав Дунайской армии под командованием фон Макензена. За четыре месяца почти вся Румыния, включая столицу Бухарест, была занята противником. Потери румын превысили 200 тысяч человек. России пришлось в спешном порядке создавать новый (Румынский) фронт, куда были отправлены 35 пехотных и 11 конных дивизий, в число их входила Уссурийская конная дивизия генерала Крымова.











15


VII


Немцы сосредоточили против Румынии большие силы и операция начала развиваться с необыкновенной быстротой. Русские войска прибыли поздно. Маленькая страна при полном напряжении своих дорог не могла справиться со своей задачей, и русские эшелоны ползли черепашьим шагом, по суткам простаивая на меленьких станциях. К тому же хаотический беспорядок, бездеятельность, иногда, вероятно, продажность румынской администрации. Дни Бухареста уже были сочтены. Брошенные на помощь войска опоздали. Разбитые румынские войска вкраплялись в русские, и вместе задерживая, сколько было возможно, немцев, отходили на север. Шли жестокие бои. Много, очень много гибло как румын, так и русских. Успех немцев несомненный. Немцы в занятой стране захватили огромные запасы продовольствия, большое облегчение для их ненасытных желудков. А русским при отходе по причинам политическим запрещалось жечь запасы… Главнокомандующим соединенными армиями был король Фердинанд, а ответственным помощником его – генерал Сахаров.
Король, дрожа за судьбу своей династии, готов на всякие компромиссы. Правительство упорствовало. А между тем единственный выход из положения милитаризация страны (дорог и т.д.), вывод армии, обучение ее русскими инструкторами и, вообще, передача власти в русские руки… В общем, Румыния это страна, где беспорядок государственный и социальный был больше русского.
Приехала, наконец, комиссия из английских офицеров, которая стала уничтожать в ближайшей к противнику полосе запасы керосина, бензина, зерна, которые нельзя вывозить. Румыны уверенно высчитывали стоимость убытков от каждого разрушенного завода, моста, здания. Были слухи, что за все заплатят англичане.


VIII


Накануне представления государю депутации Врангель получил телеграмму от генерала Крымова с сообщением о переброске Уссурийской конной дивизии в Румынию и приказание немедленно прибыть в войска всем офицерам и солдатам дивизии, находившимся в командировках и отпусках.
На другой день после представления депутации Врангель, собрав своих офицеров и казаков, находившихся в Петербурге по разного рода причинам, выехал на фронт. По дороге к ним присоединилось еще несколько офицеров и казаков, вызванных из отпусков или командировок и следовавших в войска.
До границы они ехали беспрепятственно, но уже на самой границе стало ясно, что добираться до дивизии будет не так-то легко. Поспешная и беспорядочная эвакуация
забила поездными составами все пути. Румынские войска продолжали по всем фронтам






16

отходить и новые поездные составы с ранеными, беженцами и войсковыми грузами беспрерывно прибывали, все более и более загромождая тыл. Пассажирское движение было приостановлено, в сутки отправлялся к югу лишь один пассажирский поезд, целыми часами простаивавший на всех станциях. Многие умудрялись ехать на крышах вагонов. Но не только на крышах вагонов, но и буфера, и паровозы были облеплены пассажирами.
С Врангелем было человек шесть офицеров и человек двенадцать солдат. Врангель обратился к румынскому коменданту, оказавшимся чрезвычайно любезным офицером, отлично говорившим по-французски (вообще французский язык широко был распространен в Румынии). После переговоров с Яссами он любезно предоставил Врангелю и его спутникам два вагона, из коих один 2-го класса для офицеров, другой 3-го класса – для солдат.
Прицепили вагоны к следовавшему на юг эшелону. Хотя медленно, но они передвигались к фронту. Буфеты на станциях оказались совершенно пустыми, все было съедено, в не отапливаемых вагонах холод был неописуемый. Все ждали время, когда, наконец, закончится этот тяжелый путь.
На станции Бирлат вагоны, в которых следовали Врангель и его спутники, были отцеплены от эшелона и прицеплены к пассажирскому поезду, который шел в направлении станции Текучи, где стояли обозы дивизии.
Врангель просил коменданта его вагоны прицепить непосредственно за паровозом, чтобы возможно было быстро их прогреть. Однако по какому-то недоразумению вагон, в котором он следовал с офицерами, оказался прицепленным в хвост поезда. Это спасло им жизнь. Не доходя 15 километров до станции Текучи, экспресс со скоростью шестьдесят километров в час врезался в следовавший на север эшелон. Четырнадцать передних вагонов были разбиты в щепы, и несколько сот человек было убито и ранено. Вагон, в котором находился Врангель, оказался висевшим над пропастью. Все пассажиры вагона попадали с мест, однако, никто не пострадал. В полной темноте из-под обломков вагона
неслись крики, стоны и плач. Некоторые вагоны загорелись, и много несчастных раненых погибло в огне.
Оставив при вещах двух казаков, Врангель и его спутники пешком пошли до станции Текучи, где отыскали обоз дивизии, и отправили людей за багажом. В тот же день Врангель со своим адъютантом на автомобиле выехал на Фокшаны. Шоссе было ужасно разбито, заполнено непрерывно движущимися обозами. Скорость автомобиля составляла едва 4-5 километров в час. На шоссе помимо военных двигались и гражданские обозы, толпы жителей и оборванных, большею частью без винтовок, солдат. Это был отход разбитой и стихийно отступавшей армии. Вперемешку с лазаретными линейками, зарядными ящиками и орудиями следовали коляски, тележки с женщинами и детьми среди гор свертков, коробок и всякого домашнего скарба.
Поздней ночью Врангель встретил дивизию, отходившую на линию реки Серета. Дивизия простояла несколько дней на этой линии, а затем смененная пехотой, усиленными переходами перешла в район Галацо, где сосредоточилась крупная масса конницы, объединять которую должен был генерал от кавалерии граф Келлер.









17


IX


Перелом на Румынском фронте мог наступить при оказании союзниками военной помощи, но уже существовало в России общественное мнение в отношении их к союзникам. За годы войны эти отношения прошли разные фазы. Вначале был восторг и готовность жертвовать собой для достижения общей цели. Затем восторг охладел, но сохранилось твердое решение безоговорочно выполнять свои союзные обязательства, не считаясь ни с трудностями, ни с риском. И, наконец, видя, что союзники не проявляют такого же жертвенного порыва, чтоб оттянуть на себя германские силы, как это делала русская армия – в русские умы постепенно стало закрадываться сомнение. Оно перешло в недоверие.
Когда австрийцам приходилось плохо, немцы всегда шли им на выручку. Когда того требовали союзники, русские войска всегда оттягивали на себя силы неприятеля. Однако в критические моменты на русском фронте союзники ни разу не проявляли должной военной инициативы. Неудачная их попытка в Галлиполи в расчет не принималась. Их начали винить в эгоизме, а среди солдат на фронте (возможно, что не без участия германской пропаганды) все сильнее слышался ропот: союзники, мол, решили вести войну до последней капли крови русского солдата. В солдатской массе это притупляло желание продолжать борьбу.
Но еще серьезнее недоверия к союзникам было недоверие к собственной власти. Осенью 1915 года с отъездом государя из столицы в Ставку, императрица с невероятной настойчивостью стала вмешиваться в дела государственного управления. По совету своих приближенных она выставляла кандидатов на министерские посты, и, за редким
исключением, государь одобрял ее выбор. Кандидаты – люди бесцветные, не подготовленные к ответственной работе, часто не достойные – вызывали резкое неодобрение в общественном мнении и в Думе, где с осени 1916 года начались бурные выпады не только против членов правительства, но и против личности императрицы и “темных сил” вокруг трона. Авторитет власти и династии падал с невероятной быстротой от патриотического единения  между правительством и законодательными палатами периода начала войны и без того непопулярного и беспрограммного правительства.
Прогрессивный блок, образованный в 1915 году из представителей кадетской партии, октябристов и даже консервативных элементов Думы и Государственного совета настаивал на министерстве общественного доверия, готового сотрудничать с законодательными палатами в проведении определенно разработанной программы деятельности. К этим требованиям все больше и больше склонялись умеренно-консервативные круги и члены императорского дома. Многие из великих князей, видя угрозу династии и родине, откровенно и настойчиво высказывали государю свои взгляды на необходимость перемен. Но царь упорно отклонял все подобные советы. Имя Распутина, с его влиянием при дворе, стало объектом ненависти, особенно тех, кто не желал свержения монархии. С думской трибуны Милюков винил правительство и императрицу в “глупости или измене”. Представитель монархистов Пуришкевич требовал






18

устранения Распутина. Убийство Распутина с участием великого князя Дмитрия
Павловича Юсупова, женатого на племяннице государя и монархиста Пуришкевича окончательно изолировало царскую семью. Государь и императрица остались в полном одиночестве.
Тем временем Гучков, князь Львов и другие представители земских и городских союзов Военно-промышленного комитета и т.д., сыгравшие большую роль в мобилизации русской промышленности для нужд войны, настаивали не только на министерстве общественного доверия, но на министерстве, ответственном перед Думой. Потеряв надежды на возможность сотрудничества с царем, они решили от него избавиться и широко пользовались своими связями в армии и общественных кругах в целях антиправительственной пропаганды. Думные выпады против режима, цензурой запрещенные в печати, распространялись ими по всей стране в виде литографированных оттисков.
Распространялись также ложные слухи об императрице, о ее требовании сепаратного мира.
Реально это злостная клевета. Императрица – немка по рождению – была верна России и не допускала мысли о сепаратном мире.


X


В это время, когда Врангель прибыл в дивизию, на левом фронте шли жестокие
бои, намечался прорыв русской пехоты неприятельского фронта, и конницу предполагалось бросить через прорыв в тыл Макензену. Прорыв не удался, и напрасно простояв сутки под открытым небом под проливным дождем, конница вновь была оттянута в свой тыл. Дивизия Крымова отошла в район Текучи-Бирлат.
На одном из привалов Врангеля попросил прибыть начальник дивизии Крымов.
Подъехав к голове колонны, он увидел группу офицеров штаба дивизии, гревшихся вокруг костра и разбиравших только что привезенную почту. Генерал Крымов, держа в руке несколько скомканных газет, нетерпеливыми, большими шагами ходил в стороне. Увидев Врангеля, он издали, размахивая газетами, закричал:
- Наконец-то, подлеца Гришку ухлопали…
В газетах был ряд сведений об убийстве Распутина. Прибывшие одновременно письма давали подробности.
Из участников убийства Врангель близко знал двоих – великого князя Дмитрия Павловича и князя Ф.Ф. Юсупова
10-го января Врангель получил известие о состоявшемся его назначении командиром 1-ой бригады Уссурийской дивизии, в состав которой входил Приморский драгунский и Нерчинский казачий полки. Ему грустно было расставаться с полком, которым он командовал более 17-ти месяцев, с которым делил и тяготы боевой жизни и ряд славных побед. Полк от него принял полковник Маковкин, о назначении которого Врангель еще в Петербурге просил государя и Походного Атамана великого князя Бориса






19

Владимировича.
Сдав полк, Врангель, воспользовавшись нахождением дивизии в армейском резерве, поехал на несколько дней в Яссы. Остановился он в Яссах у русского посланника А.А. Мосолова, его однополчанина по конной гвардии. Квартиру в Яссах почти невозможно было найти, город был забит массой беженцев и тыловых армейских учреждений. Ожидался приезд великой княгини Виктории Федоровны, сестры королевы.
В день ее приезда заведующий двором великой княгини заехал к Врангелю и передал приглашение прибыть в 10 часов утра на следующий день во дворец королевы, где остановилась Виктория Федоровна.
Врангель застал у великой княгини занимающий пост русского коменданта города генерала Казакевича, бывшего преображенца и флигель-адъютанта. Великая княгиня задержала их не более часа. Она подробно рассказала им обо всех последних событиях в Петербурге, об аресте и высылке в Персию великого князя Дмитрия Павловича, о коллективном письме, обращенном всеми членами императорской фамилии государю с мольбой о помиловании великого князя, об отказе в этом государя, о немилости, постигшей великого князя Николая Михайловича за резкое письмо его к государю, в котором высказывалась горькая и неприкрашенная правда. По ее словам, все ближайшие к государю члены его семьи ясно видели, какая опасность грозит династии в самой России, одна государыня не видела или не хотела этого видеть. Великая княгиня Елизавета Федоровна, сестра государыни, сама великая княгиня Виктория Федоровна, княгиня Юсупова, мать убийцы Распутина, князя Юсупова, мужа княжны Ирины Александровны, пытались открыть императрице глаза. Но все было тщетно.
- Я знаю Россию дольше и лучше тебя, - сказала императрица великой княгине Виктории Федоровне, - ты слышишь только то, что говорится в Петербурге, среди испорченной и далекой от народа аристократии. Ежели бы ты поехала с государем и со мной в одну из поездок на фронт, ты бы увидела, как народ и армия обожают государя.
Императрица, открыв ящик стола, показала великой княгине пачку связанных писем:
- Вот, все это письма офицеров и солдат, простых русских людей. Я получаю много таких писем каждый день, все они обожают государя и просят об одном, чтобы он был тверд и не уступал всем проискам Думы.
Великая княгиня давала понять, что большинство членов императорской семьи и, главным образом, семья великой княгини Марии Павловны, признают необходимость изменить существующий порядок вещей и что в этом отношении с ними единодушен ряд наиболее видных членов Думы. Разговор великой княгини показался Врангелю несколько странным. Он не был с ней так близок, для таких откровений, но они имели место.
На следующий день Врангель был приглашен обедать к королеве. Кроме королевы с дочерьми и великой княгини обедали статс-дама королевы и дежурный флигель-адъютант, гофмейстрина великой княгини С.П. Дурнова. Врангель сидел с королевой, которая была так мила, как и красива. Глядя на нее, трудно было поверить, что взрослые великие княжны ее дочери. После обеда перешли в гостиную, заваленную привезенными великой княгиней подарками для солдат. Врангель душевно был рад, что разговор не возвращался к тяжелым вопросам, затронутым накануне.







20


XI


Вернувшись домой, Врангель увидел телеграмму о состоявшемся производстве его за боевое отличие в генерал-майоры. Генерал Крымов, заболевший за несколько дней до отъезда Врангеля в Яссы, выехал для лечения в Петербург и в командование дивизией вступил временно командир второй бригады полковник Железнов, уральский казак. С производством Врангеля в генералы ему надлежало вступить в командование дивизией, и он выехал на фронт.
В двадцатых числах января дивизия получила приказание перейти в район города Кишинева. Здесь сосредоточилась большая часть русской конницы с Румынского фронта. Богатая местными средствами и, главным образом, фуражом, Бессарабия давала возможность коннице занять широкое квартирное расположение и в течение зимнего затишья на фронте подправиться и подкормиться.
Врангель повел дивизию крупными переходами. Стояла чрезвычайно снежная зима с обычными в этой части Румынии метелями. Однако привычные к зимнему походу забайкальские кони шли легко, и переход во вновь назначенный район проходил быстро и без особых затруднений.
Небольшой чистый и благоустроенный губернский город Кишинев, обыкновенно тихий и молчаливый, был необычайно оживлен. Помимо Уссурийской дивизии в ближайшем к городу районе расположены были весь конный корпус генерала Келлера, Туземная, так называемая Дикая дивизия князя Багратиона…, масса офицеров всевозможных кавалерийских и казачьих полков наполнила театры и рестораны.
Радушное кишиневское общество радо было оказать гостеприимство воинским частям и самому повеселиться. Представители местного дворянства и крупного купечества наперебой устраивали обеды, ужины и балы, и военная молодежь после двух лет тяжелой походной жизни веселилась от души. Через несколько дней после прибытия дивизии кишиневское дворянство устроило для офицеров в Дворянском собрании бал. После танцев перешли в столовую, где на отдельных столах был сервирован ужин, причем дамы сами подавали, присаживаясь к тому или другому столику. Через неделю дивизия давала в том же Дворянском собрании ответный бал кишиневскому обществу. Из окрестных стоянок прибыли два хора трубачей и песенники. Разошлись только с рассветом. Среди беззаботного веселья и повседневных мелочных забот, казалось, отлетели далеко тревоги последних долгих месяцев, и ничто не предвещало близкую грозу.
Одиннадцатого февраля прибыл из Петербурга генерал Крымов и дал новый повод местному обществу устроить в честь его ряд обедов и вечеров. Он также был далек от сознания, что роковой час почти пришел, и гроза готова разразиться. Негодуя на Ставку и правительство, осуждая “безумную и преступную” политику, приводя целый ряд новых, один другого возмутительнее, фактов, не отдавал себе отчета, что капля, долженствующая переполнить чашу терпения страны, уже повисла в воздухе.







21


XII


Антиправительственные речи, рассылавшиеся Гучковым и его сотрудниками во все концы страны и армии, доходили и до далекой Румынии.
Военные строго держались вне политики, не принимали участия в закулисных интригах, однако, они болели душой за то, что происходит внутри страны. Многие видели, что царский режим стоит на краю пропасти, что как бы назло самому себе этот режим “своеручно рубит сук, на котором сидел спокон веку”, и, опасаясь потрясения во время войны государственных устоев, офицеры думали о тех последствиях, которые могли вызвать в армии развал в тылу.
Наступал 1917 год, год страшной расплаты за прошлые грехи, ошибки и неудачи, год, который выдвигал на новую роль тех, которым пришлось ее играть.
В столице грянул гром, и раскаты его из столицы разнеслись по всей России: в Петрограде произошла революция!
3-го марта в Петрограде опустился занавес последнего акта царствования в России
дома Романовых. Великий князь Михаил Александрович, после того как Николай II подписал мандат о своем отречении за себя и за сына в пользу брата, отказался принять престол.
В тот же день было обнародовано заявление Михаила Александровича, что он воспримет верховную власть лишь в том случае, если она будет предложена Учредительным собранием. Великий князь призвал “всех граждан державы российской подчиниться Временному правительству”.


XIII


Штаб дивизии, в которой служил Врангель, располагалась в 18-ти верстах от Кишинева в господском дворе “Хамки”. В самом городе Кишиневе для чинов штаба, приезжавших в город по делам, была отведена небольшая квартира. Части дивизии располагались в окрестных деревнях в 10-12 километрах от города. Первые дни по приезде генерал Крымов жил большей частью в городе, Врангель помещался при штабе дивизии в господском дворе “Хамки”.
1-го марта в городе впервые стали передаваться слухи о каких-то беспорядках в Петербурге, о демонстрациях рабочих, о вооруженных столкновениях на улицах города. Ничего определенного, однако, известно не было, и слухам не придавали особого значения.
5-го марта, в то время как Врангель сел ужинать, вернулся из города ординарец штаба дивизии Приморского драгунского полка корнет Квитковский и передал Врангелю о слышанных им в городе слухах о всеобщем восстании в Петербурге и о том, что из






22

среды Думы выделено будто бы Временное правительство. Более подробных сведений он дать не мог. Часов в восемь вечера Врангеля вызвал из города к телефону генерал Крымов. По  голосу его Врангель понял, что он сильно взволнован.
- В Петербурге восстание, государь отрекся от престола, сейчас я прочту Вам манифест, его завтра надо объявить войскам.
Врангель попросил Крымова обождать и, позвав начальника штаба, приказал ему записывать за ним слова манифеста. Крымов читал, Врангель громко повторял начальнику штаба отдельные фразы. Закончив чтение манифеста государя, Крымов стал читать манифест великого князя Михаила Александровича. После первых же фраз Врангель сказал начальнику штаба:
- Это конец, это анархия.
Конечно, сам факт отречения царя, хотя и вызванный неудовлетворительностью общества, не мог, тем не менее, не потрясти глубоко народ и армию. Но главное было не в этом. Опасность была в самой идее уничтожения монархии, в исчезновении самого монарха. Последние годы царствования отшатнули от государя сердца многих сынов отечества. Армия, как и вся страна, отлично сознавала, что государь своими действиями
сам подорвал престол. Передача им власти сыну или брату была бы принята народом и армией не очень болезненно. Присягнув новому государю, русские люди так же, как испокон веков, продолжали бы служить царю и родине, и умирать за веру, царя и Отечество.
С падением царя пала сама идея власти, в понятии русского народа исчезли все связывающие его обязательства, при этом власть и эти обязательства не могли быть ничем соответствующим заменены.
В эти решительные дни не было ничего сделано со стороны старших руководителей для разъяснения армии о происшедшем. Никаких общих руководящих указаний, никакой попытки овладеть сверху психологией армии, не было сделано. На этой почве неизбежно должен был произойти целый ряд недоразумений. Разноречивые, подчас совершенно бессмысленные толкования отречений государя и великого князя (так, один из руководителей пехотных полков объяснил своим солдатам, что “государь с ума сошел”) еще больше спутали и затемнили в понятии войск положение. Врангель решил сообщить войскам о манифесте и с полной откровенностью рассказал все то, что было ему известно – тяжелое положение в тылу, неудовольствие, вызванное в народе многими представителями власти, обманывающими государя и тем затруднявшими проведение в стране мер, необходимых в связи с настоящей грозной войной. Обстоятельства, сопровождавшие отречение государя, Врангелю были неизвестны, но манифест, подписанный царем, присягавшие ему, должны беспрекословно выполнять так же, как и приказ великого князя Михаила Александровича, коему государь доверил свою власть.
Утром полкам были прочитаны оба акта и даны соответствующие пояснения. Первые впечатления можно характеризовать одним словом – недоумение. Неожиданность ошеломила всех. Офицеры, также как и солдаты, были озадачены и подавлены. Первые дни даже разговоров было сравнительно мало, люди притихли, как будто ожидая чего-то, старались понять и разобраться в самих себе. Лишь в некоторых группах солдатской и чиновничьей интеллигенции (технических команд, писарей, состава некоторых санитарных учреждений) ликовали. Персонал передовой летучки, в которой, между






23

прочим, находилась и жена Врангеля, в день объявления манифеста устроил на радостях ужин: жена Врангеля, отказавшаяся в нем участвовать, невольно через перегородку слышала большую часть ночи смех, возбужденные речи.


XIV


Многим казалось удивительным и непонятным тот факт, что крушение векового монархического строя не вызвало среди армии, воспитанной в его традициях, не только борьбы, но даже отдельных вспышек. Что армия не создала своей Вандеи.
Однако не так, были резкие протесты: движение отряда генерала Иванова на Царское Село, организованное Ставкой в первые дни волнений в Петрограде,
выполненное весьма неумело, и вскоре отмененное, и две телеграммы, посланные государю генералами 3-го конного и гвардейского конного корпусов графом Келлером и потом Нахичеванским. Оба они предлагали себя и свои войска в распоряжение государя для подавления мятежа. Было бы ошибочно думать, что армия являлась вполне подготовленной для восприятия временной “демократической республики”, что в ней не было “верных частей” и “верных начальников”, которые решились бы вступить в борьбу. Несомненно, были. Но сдерживающим началом для всех них явились два обстоятельства: первое – видимая легальность обоих актов отречения, причем второй из них, призывая подчиниться Временному правительству и облеченному всей полнотой власти, выбил из рук монархистов всякое оружие. И второе – боязнь междоусобной войной открыть фронт. Армия была послушна своим вождям. А они – генералы Алексеев, все главнокомандующие – признали новую власть.
Такие настроения преобладали среди офицеров и известного процента старых, кадровых солдат. Настроения остальной солдатской массы были слишком инертны, чтобы разобраться, как реагировать на происходящие события.


XV


Через день, объехав полки, Врангель приехал к генералу Крымову в Кишинев. Он застал его в настроении приподнятом, Крымов был весьма оптимистически настроен. Несмотря на то, что в городе уже повсеместно шли митинги и по улицам проходили какие-то демонстрировавшие толпы с красными флагами, где уже попадались отдельные солдаты из местного запасного батальона, Крымов не придавал этому никакого значения: он искренне продолжал верить, что это переворот, а не начало всероссийской смуты. Он горячо докладывал, что армия, скованная на фронте, не будет вовлечена в политическую борьбу, и что было бы гораздо хуже, ежели бы все это произошло после войны, а особенно во время демобилизации… Тогда армия просто бы разбежалась домой с






24

оружием в руках и стала бы сама наводить порядки.
От него Врангель узнал впервые списки членов Временного правительства. Из всех них один Гучков был относительно близок к армии – он находился в составе Красного Креста в Японскую компанию, а последние годы состоял в Думе председателем комиссии военной обороны с 1915 года во главе военно-промышленного комитета. Однако назначение военным министром человека не военного, да еще во время войны, не могло не вызвать многих сомнений. Крымов, близко знавший Гучкова, возлагал на него огромные надежды.
- О, Александр Иванович – это государственный человек, он знает армию не хуже нас с вами. Неужели всякие Шуваевы только потому, что всю жизнь просидели в военном министерстве, лучше его? Да, они ему в полметки не годятся.
Имя князя Львова было известно как председателя Земского Союза, он имел репутацию честного человека и патриота. Милюков и Шингарев были известны как главные представители кадетской партии – талантливые ораторы… Были и имена совсем неизвестные – Терещенко, Некрасов… Действенного, сильного человека, способного схватить и удержать в своей руке колеблющуюся власть, среди всех этих имен не было.
Крымов передал Врангелю и первые петербургские газеты. Сведения обо всем происходившем там, приведенные речи некоторых членов Думы и самолично образовавшегося Совета рабочих и солдатских депутатов предвещали мало хорошего. С места образовалось двоевластие и Временное правительство, видимо, не чувствовало в себе силы с ним бороться. В речах даже наиболее правых ораторов чувствовалось желание подделаться под революционную демократию… Больно ударили Врангеля по сердцу впервые прозвучавшие слова о необходимости “примирить” солдат и офицеров, потребовать от офицеров “уважения к личности солдата”. Об этом говорил Милюков в своей речи 25-го марта, когда в залах Таврического дворца он впервые упоминал об отречении государя в пользу брата…
Последующие дни подтвердили его тревогу, все яснее становилось, что смута и развал в тылу растут, что чуждые армии и слабые духом люди, ставшие во главе страны, не сумеют уберечь армию от попыток увлечь ее в водоворот. Появился и приказ № 1.
Как-то рано утром генерал Крымов вызвал Врангеля к телефону, он просил его немедленно прибыть в Кишинев.
- Заберите с собой необходимые вещи, - предупредил он, - я прошу Вас сегодня же выехать в Петербург.
Врангель застал Крымова за письмом. В красных чинарах, сбросив китель, он сидел за письменным столом, вокруг него на столе, креслах и на полу лежал ряд скомканных газет.
- Смотрите, - ткнув пальцем в какую-то газету, заговорил он, - они с ума сошли, там черт знает что делается. Я не узнаю Александра Ивановича Гучкова, он допускает этих господ залезать в армию. Я пишу ему. Я не могу выехать сам без вызова и оставить в эту минуту дивизию. Прошу Вас поехать и повидать Александра Ивановича.
Он стал читать Врангелю письмо. В горящих, дышащих глубокой болью и негодованием строках, он писал об опасности, которая грозит армии, и с нею всей России. О том, что армия должна быть вне политики, о том, что те, кто трогает армию, творят пред родиной преступление.






25

Среди чтения письма он вдруг, обхватив голову обеими руками, разрыдался… Он заканчивал письмо, прося А.И. Гучкова выслушать Врангеля, предупреждая, что все то, что будет Врангелем сказано, он просит считать как его собственное мнение. В тот же
день Врангель выехал в Петербург.


XVI


Новый военный министр А.И. Гучков был и первым штатским человеком, занимавшим этот пост. Монархист по убеждению, один из основателей партии октябристов, Гучков, тем не менее, презирал династию, а затем возненавидел монарха. Как мы уже знаем, во время войны он проявил кипучую деятельность в снабжении фронта. Такую же кипучую работу проявил он и в подрыве авторитета трона. В огромных по тем временам масштабах распространял он по всей стране антиправительственную пропаганду, одновременно готовя в столице дворцовый переворот. Не только в кругах старого правительства, но и в Думе, Гучкова считали авантюристической натурой и человеком с непомерным самолюбием. В молодости он пошел добровольцем сражаться против англичан в Бурской кампании, где был ранен. Затем оказался замешанным в Македонском восстании в 1903 году, а до этого в момент армянского погрома турками, оказался в Малой Азии. С началом Японской войны он проявил незаурядные способности организатора, возглавляя русский Красный Крест на театре военных действии. Человек, несомненно, храбрый, он как будто нарочно, так говорили о нем современники, искал случая поссориться и вызвать человека на поединок. Вздорный характер Гучкова создал ему плохую репутацию. Один из тех, кому он послал вызов на дуэль, был лидер кадетской партии Милюков, но дуэль не состоялась.
В 1908 году Гучков был избран председателем Государственной думы третьего созыва, поддерживал политику Столыпина, но затем с ним разошелся, и в 1914 году отказался от председательского кресла в Думе. Там же, в Думе, начались его выпады против лиц царского дома. Репутация энергичного и решительного организатора с крупными связями в военных кругах, с обширными знаниями нужд армии, давала, казалось бы, основания предполагать, что этот человек по примеру французской революции в Карно с его Комитетом общественного спасения проявит полезную деятельность в области обороны и организации вооруженных сил. Но деятельность Гучкова в роли военного министра оказалась не конструктивной. Он не оправдал возглавляемых на него надежд, и офицерство, и либеральная общественность глубоко в нем разочаровались. Не в силах бороться со стихией, с движением слева, вместо мер поддержания дисциплины в армии, он начал сдавать одну позицию за другой, и поплыв по течению, стал подлаживать к солдатской массе. Наконец, поняв свою беспомощность, уставший и разбитый, ушел со сцены в начале мая 1917 года, оставив по себе горькую и недобрую память в офицерской среде.
Под лозунгом – дорогу талантам, демократизация армии началась с чистки ее командного состава. Военный министр Гучков сразу после революции забрал в свои руки






26

назначения и смену старшего генералитета. Делал он это без ведома и одобрения Ставки, что шло вразрез со здравым смыслом и установившимся обычаем. В течение нескольких недель после февральского переворота было уволено в резерв до полутораста старших
начальников, в том числе 70 начальников пехотных и кавалерийских дивизий.
В этом вопросе Гучков руководствовался списком, который был составлен группой доверенных ему лиц из своего окружения. Лица эти в свою очередь не всегда брали в расчет наличие воинских способностей у тех или иных генералов, преобладали личные и политические мотивы.
Гучковым была образована особая комиссия для разработки реформ в военном ведомстве, соответствующих новому строю. Для демократизации армии она устранила учреждения выборных комитетов во всех военных частях, ввела институт комиссаров и, наконец, провозгласила “Декларацию прав солдата”. 12-го марта правительство отменило смертную казнь, были упразднены военно-полевые суды, и смертный приговор уже не угрожал за тяжкие преступления, в том числе связанные со шпионажем и изменой.


XVII


На станции Жмеринка Врангель встретил шедший с севера курьерский поезд. Среди пассажиров оказалось несколько очевидцев последних событий в столице. Между ними начальник 12-ой кавалерийской дивизии генерал барон Маннергейм.
Барон Карл Густав Эмиль фон Маннергейм родился 4-го июня 1867 года. Его род принадлежал к древней шведской аристократии Финляндии. Он учился в университете Гельсингфорса (Хельсинках) и в Николаевском кавалерийском училище. Офицер русской гвардии, женат на русской Анастасии Араповой. В чине подполковника участвовал в Русско-японской войне, во время Мировой войны командовал отдельной гвардейской кавалерийской бригадой, кавалерийской дивизией, конным корпусом. В 1917 году получил звание генерал-лейтенанта. В 1918-1920 и 1931-1944 годах возглавлял вооруженные силы Финляндии.
С 1918-1919 годы регент Финляндии.
В 1939-1940 годах организовал оборону Финляндии от СССР во время Зимней кампании.
В августе 1944года был избран президентом Финляндии. 
Умер в 1951 году в Лозанне.
От него первого, как очевидца, узнал Врангель подробности столичных народных волнений, измены правительству воинских частей, имели место в первые же дни случаи убийства офицеров. Сам барон Маннергейм должен был в течение трех дней скитаться по городу, меняя квартиры. Среди жертв обезумевшей толпы и солдат оказалось несколько значимых: престарелый граф Штакельберг, бывший командир Кавалерийского полка граф Менгден, лейб-гусар граф Клейнмихель… Последние два были убиты в Лурье своими же солдатами запасных частей гвардейской кавалерии.
В Киеве между поездами Врангель поехал навестить семью губернского






27

предводителя Безака. По дороге он видел сброшенный толпой с пьедестала в первые же дни переворота памятник Столыпину. Безаки оставили обедать. За обедом Врангель познакомился с только что прибывшим из Петербурга членом Думы бароном Штейгером и от него узнал подробности того, что происходило в решительные дни в стенах Таврического дворца. От него он впервые услышал хвалебные возгласы о Керенском. По словам барона Штейгера, это был ответственный, темпераментный человек в составе правительства, способный владеть толпой. Ему Россия была обязана тем, что кровопролитие остановилось.
На станции Бахмач в вагон, где ехал Врангель сел адъютант великого князя Николая Николаевича полковник граф Менгден. Он оставил в Бахмаче поезд великого князя, направляющийся из Тифлиса в Могилев, где великий князь должен был принять главное командование. Граф ехал в Петербург, где у него оставалась семья – жена, дети и брат. Он ничего еще не знал о трагической смерти брата. Врангелю пришлось выполнить тяжелую обязанность сообщить ему об этом. Граф Менгден передал Врангелю, что великий князь уже предупрежден о желании Временного правительства, чтобы он передал главное командование генералу Алексееву, и что великий князь решил, избегая лишних осложнений, этому желанию подчиниться. Врангель считал это решение великого князя роковым. Великий князь был чрезвычайно популярен в армии, как среди офицеров, так и среди солдат. С его авторитетом не могли не считаться и все старшие начальники: главнокомандующие фронтом и командующие армией. Он один еще мог оградить армию от грозившей ей гибели, на открытую с ним борьбу Временное правительство не решилось бы.
В Царском дебаркадер был запружен толпой солдат гвардейских и армейских частей, большинство из них были разукрашены красными бантами. Было много пьяных. Толкаясь, смеясь и громко разговаривая, они, несмотря на протест поездной прислуги, лезли в вагоны, забив все коридоры и вагон-ресторан, где Врангель в это время пил кофе. Маленький рыжеватый финляндский драгун с шалым лицом, с папиросой в зубах и с красным бантом на шинели, бесцеремонно сел за соседний столик, занятый сестрой милосердия, пытаясь вступить с ней в разговор. Возмущенная его поведением, сестра стала ему выговаривать. В ответ раздалась площадная брань. Врангель вскочил, схватил негодяя за шиворот и, протянув к выходу, ударом колена выбросил его в коридор. В толпе солдат загудели, однако, никто не решился заступиться за нахала.


XVIII


Михаил Васильевич Алексеев сыграл чрезвычайно важную роль в истории Первой Мировой войны, в отречении последнего императора. Сам он невысокого роста, плотного телосложения, в круглых очках, с небольшими глазами, один из которых сильно косил, скромный, очень умный. В наружности его было мало военного. При первой встрече с
ним располагала большая простота и доступность в обращении с людьми.
Генерал Алексеев, человек скромного происхождения, рос в бедности и пробил






28

дорогу упорным трудом и природными дарованиями. Без малейшей протекции заслужил он признание, никогда ни перед кем не заискивал и всегда сохранял достоинство. Отличался глубокой внутренней порядочностью, имел искреннее уважение к личности человека, что особенно ценилось подчиненными. В беседах с посторонними был немногословен.
Алексеев выдвинулся на руководящие посты при царском режиме. Участник русско-турецкой кампании, войны с Японией профессор Академии Генерального штаба (которую сам окончил в 1890 году), начальник штаба Киевского военного округа, командир 13-го армейского корпуса, на войну 1914 года попал начальником штаба Юго-Западного фронта. Успехи этого фронта в Галиции приписывались стратегии Алексеева. В марте 1915 года он был назначен Главнокомандующим Северо-Западным фронтом, где в тяжелых условиях отступления с честью вывел свои войска из польского мешка и окружения, которое готовил ему Людендорф. С момента, когда император принял на себя Верховное командование, генерал Алексеев оказался его ближайшим сотрудником. Став начальником штаба Верховного командования, он фактически стал руководителем вооруженных сил России, постоянно стал соприкасаться с вопросами государственного значения и размаха. Он не мог отгородиться от внутренней политики. Помимо его желания она вторгалась с разных сторон в круг его деятельности.
Алексеев был сложной натурой, обладал гражданским мужеством.
Однажды государь приехал в Ставку с императрицей Александрой Федоровной. Гуляя по саду с Алексеевым, она взяла его под руку и стала говорить о Распутине. Она горячо убеждала Михаила Васильевича, что он прав в своих отношениях к Распутину, что старец – чудный и святой человек, что на него клевещут, что он горячо привязан к их семье, а главное, что его посещение Ставки принесет счастье… Алексеев ответил, что для него этот вопрос давно решенный. И что если Распутин появится в Ставке, он, Алексеев, немедленно оставит пост начальника штаба.
- Это Ваше окончательное решение?
- Да, несомненно.
Императрица резко оборвала разговор и ушла, не простившись с Алексеевым. Этот разговор, по словам Михаила Васильевича, повлиял на ухудшение отношения к нему государя. Вопреки установившемуся мнению, отношения эти, по внешним проявлениям не оставлявшие желать ничего лучшего, не носили характера ни интимной близости, ни дружбы, ни даже исключительного доверия.
Несколько раз, когда Михаил Васильевич, удрученный нараставшим народным неудовольствием против режима и трона, пытался выйти из рамок военного доклада и представить царю истинное освещение событий, когда касался вопроса о Распутине и о военном министерстве, он встречал хорошо знакомый многим непроницаемый взгляд и сухой ответ:
- Я этого не знаю.
Больше ни слова.
Но в вопросах управления армией государь всецело доверял Алексееву.
Во время длительной и серьезной болезни генерала Алексеева (с начала ноября 1916 года до середины сентября 1917 года) приехали к нему в Крым, где он тогда
находился, представители некоторых думских и общественных кругов. Одни совершенно






29

откровенно заявляли, что назревает переворот. Как отнесется к этому страна, они знают. Но какое впечатление произведет переворот на фронте, они учесть не могут. Просили совета. Алексеев в самой категорической форме указывал на недопустимость, каких бы то ни было государственных потрясений во время войны, на смертельную угрозу фронту, который по его пессимистическому определению, и так не слишком твердо держится, и просил во имя сохранения армии не делать этого шага. Представители уехали, обещая принять меры к предотвращению переворота.
Те же представители вслед за ним посетили Брусилова и Рузского и, получив ответ противоположного свойства, изменили свое первоначальное решение: подготовка переворота продолжалась.
Представителями этими были Гучков и Львов.
Тот факт, что генерал Алексеев не донес о заговоре государю, как того требовал долг присяги, свидетельствует и степени недоверия к старой власти, возможности сдвинуть ее с мертвой точки. Эта глубокая тревога коснулась даже высшего командования, даже ближайшего помощника императора в Ставке. Вопрос, в конце концов, ставился ребром: что выше – верность престолу или родине? Алексеев служил не той или иной форме правления, он служил родине. По-видимому, у Алексеева опускались руки от сознания безнадежности вырвать царя из вредного окружения и изолировать его от пагубного влияния императрицы. Получился какой-то заколдованный круг, из которого, казалось, не было выхода.
Возможно, что Алексеев утратил веру в старое правительство, решил молчать, опасаясь пагубных последствий от разгрома, которые грозили армии в случае разгрома организаций Гучкова и князя Львова. В случае разоблачения подпольной работы руководителей Военно-промышленного комитета земских и городских союзов разгром этих организаций был неизбежен. При своей слабости царское правительство не могло не реагировать на такой заговор.
Но это лишь догадки и предположения. Осторожный генерал Алексеев не оставил истории ключа к тайне своих мыслей и переживаний. Однако нет сомнения, что внутренняя борьба сложных чувств, принципов и понятий глубоко потрясла душу старого солдата. И, быть может, последний этап жизни генерала Алексеева – когда после захвата власти большевиками он решил зажечь факел сопротивления, “чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившего Россию мрака”, - явился тем путем, который он сознательно избрал для искупления ошибок вольных и невольных, ибо сказано в Писании: “Кому много дано, с того много взыщется”, а Алексеев был человеком глубоко верующим и религиозным.
Когда отрекшийся царь вернулся на несколько дней из Пскова в Могилев, чтобы проститься с чинами Ставки, генерал Алексеев встретил его с уважением и вниманием, подобающим императору. Он отдал распоряжение, чтобы в эти дни в Ставке жизнь шла
по-прежнему, чтобы царские портреты остались на прежних местах. В почтительном обращении с бывшим императором не промелькнуло и тени заискивания перед новой революционной властью в столице.
Никто никогда не узнает, какие чувства боролись в душе Николая II – отца монарха и просто человека, когда в Могилеве, при свидании с Алексеевым, он, глядя на него
усталыми, ласковыми глазами, как-то нерешительно сказал:






30

- Я передумал. Прошу Вас послать эту телеграмму в Петроград.
На листке бумаги отчетливым почерком государь написал собственноручно о своем согласии на вступление на престол сына своего Алексея… Алексеев унес телеграмму и… не послал. Было слишком поздно: в стране и армии объявили уже два манифеста.
Телеграмму эту Алексеев, чтобы не смущать умы, никому не показывал, держал в своем бумажнике и передал ее в конце мая новому начальнику штаба, оставляя Верховное командование. Этот интересный для биографов Николая II документ хранился затем в секретном пакете в генерал-квартирмейстерской части Ставки.
Не отправленная телеграмма последнего императора никогда и нигде не цитировалась. Генерал Алексеев не оставил записок, разъясняющих свои отношения с теми, кто готовил дворцовый переворот. Но и они, участники подпольной работы, предпочли обойти этот вопрос молчанием.


XIX


Первое, что поразило Врангеля в Петербурге, это огромное количество красных бантов, украшавших почти всех. Они были видны не только на шатающихся по улицам в расстегнутых шинелях без оружия солдатах, студентах, курсистках, шоферах таксомоторов и извозчиках, но и на щеголеватых штатских и значительном числе офицеров. Встречались элегантные кареты собственников с кучерами, разукрашенными красными лентами, и владельцами экипажей с приколотыми к шубам красными бантами. Врангель лично видел несколько старых, заслуженных генералов, которые не побрезговали украсить форменные пальто модным революционным бантом. В числе прочих он встретил одного из свиты государя, тоже украсившего себя красным бантом: вензеля были спороты с погон, он не мог не выразить ему своего недоумения увидеть его  в этом виде. Тот явно был смущен и пытался отшучиваться:
- Что делать, я только одет по форме – это новая форма одежды…
Общей трусостью, малодушием и раболепием перед новыми властителями многие перестарались. Врангель все эти дни постоянно ходил по городу пешком в генеральской форме с вензелями наследника цесаревича на погонах (и, конечно, без красного банта), и за все время не имел ни одного столкновения.
Эта трусость и лакейское раболепие русского общества ярко сказались в первые
дни смуты, и не только солдаты, младшие офицеры и мелкие чиновники, но и ближайшие к государю лица и сами члены императорской фамилии были тому примером. С первых же часов опасности государь был оставлен всеми. В ужасные часы, пережитые императрицей и царскими детьми в Царском, никто из близких к царской семье лиц не поспешил к ним на помощь. Великий князь Кирилл Владимирович сам привел в Думу гвардейских моряков и поспешил “явиться” к М.В. Родзянко. В ряде газет появились
“интервью” великих князей Кирилла Владимировича и Николая Михайловича, где они
сами недостойным образом порочили отрекшегося царя. Без возмущения нельзя было






31

читать эти интервью.
Борьба за власть между Думой и самочинным советом рабочих и солдатских депутатов продолжалось, и Временное правительство, не находящее в себе силы к открытой борьбе, все более становилось на путь пагубных компромиссов.
Гучков отсутствовал в Петербурге. Врангель решил его ждать и, зайдя в военное министерство, оставив свой адрес, просил уведомить, когда военный министр вернется.
Через день к Врангелю на квартиру дали знать по телефону, что министр иностранных дел П.Н. Милюков, осведомившись о приезде Врангеля в Петербург по поручению к А.И. Гучкову, просил Врангеля к себе. На другой день утром Врангель был принят весьма любезно Милюковым.
- Александр Иванович отсутствует, - сказал Врангелю министр, - но я имею возможность постоянно с ним сноситься. Я могу передать ему наше письмо, а также постараюсь совершенно точно передать ему все то, что Вы пожелали бы мне сообщить. Мы с Александром Ивановичем люди разных партий, - прибавил, улыбаясь, Милюков, - но теперь, как Вы понимаете, разных партий нет, да и быть не может.
Павел Николаевич Милюков – ученый-историк, свидетель и участник больших событий, внес своими многочисленными печатными трудами чрезвычайно ценный вклад в русскую историческую и мемуарную литературу.
Но Милюков в роли политика проявил весьма мало дальновидности. Не желая падения монархии, а, стремясь лишь к ее изменению в строго конституционном направлении, своими думскими речами он пошатнул авторитет трона. А когда расшатанный трон, наконец, повалился, он бросился поддерживать его и уговаривать брата отрекшегося царя не отказываться от престола.
Заранее обдумывая и намечая преемников старой власти, он выставил на роль Председателя Совета Министров и министра внутренних дел кандидатуру почти неизвестного ему князя Львова, которого сам Милюков впоследствии обозвал человеком гамлетовской нерешительности, прямо противоположной той, что требовалась от революционного премьера.
Когда давление слева и надвигавшаяся волна анархии стали размывать шаткие устои буржуазного Временного правительства, то, несмотря на все происшедшие в стране перемены и начавшийся развал Российской империи, Милюков, предаваясь нереальным мечтаниям, упрямо продолжал настаивать на Константинополе и проливах, на том, чтобы они отошли после войны к России согласно секретным договорам между союзниками и царским правительством.
Передав письмо генерала Крымова министру, Врангель постарался, возможно, подробней высказать ему свой взгляд на опасность создавшегося положения для армии. Он указал ему, что в настоящую минуту, когда особенно необходима твердая дисциплина, надлежит всеми мерами поддерживать престиж начальников, что последние приказы расшатывают дисциплину в армии и сами создают пропасть между офицерским составом в армии и солдатами, что требование дисциплины “лишь только в строю” вредно и бессмысленно.
- Сейчас война, и мы все воины, и офицеры, и солдаты, где бы мы ни находились – в окопах, в резерве или в глубоком тылу, - мы все время, в сущности, несем службу и
находимся в “строю”. Новые права солдата, требование обращения к солдатам на “Вы”,






32

права посещать общественные места, свободно курить и т.д. хорошему солдату в настоящее время не нужно. Русский простолюдин сызмальства привык к обращению на “ты” и в таком знакомом обращении он не видит для себя обиды. В окопах и на привалах русские офицеры и солдаты живут вместе, едят с одного котла и закуривают от одной папироски – свободным посещением публичных мест, курением и прочими свободами воспользуются лишь такие солдаты, как те, что шатаются ныне по улицам столицы.
Министр слушал Врангеля весьма внимательно, делая пометки во время беседы в блокноте.
- То, что Вы говорите, весьма интересно, и я точно передам все это Александру Ивановичу Гучкову. Однако должен заметить, что те сведения, которыми мы располагаем, то, что слышим здесь от представителей армии, освещает вопрос несколько иначе.
- Это возможно, - ответил Врангель, - но позвольте спросить, о каких представителях армии Вы изволите говорить. О тех, что заседают в Советах рабочих и солдатских депутатов, неизвестно кем выбранные и кем назначенные, или о тех, которых видел я только что на улицах города, разукрашенных красными бантами? Поверьте мне, из хороших офицеров и солдат в Петербурге сейчас находятся лишь те, что лежат в лазаретах и едва могут быть Вашими осведомителями. Я не сомневаюсь, что все прочие, кто случайно находился здесь, сейчас уже поспешили вернуться в свои родные части.
- Конечно, я не берусь судить, Александр  Иванович Гучков в этом вопросе компетентнее меня. Вероятно, по его возвращении он пожелает лично Вас видеть. Пока будьте уверены, я в точности передам ему все Вами сказанное…
Вернувшись домой, Врангель нашел телеграмму генерала Крымова, он сообщал ему, что вызван военным министром в Петербург, что Врангель назначен временно начальником дивизии и должен немедленно вернуться в Кишинев.
С большим трудом, достав билет, Врангель в тот же вечер выехал из Петербурга.


XX


15-го марта Врангель прибыл в Кишинев. Генерал Крымов, не дождавшись его, накануне выехал, с ним уехал и начальник штаба дивизии полковник Самарин.
Полковник Самарин по приезде в Петербург был назначен начальником кабинета военного министра, его заменил в дивизии генерального штаба подполковник Полковников, донской казак. Подполковник Подполковников на должности начальника штаба дивизии оказался способным, толковым и деятельным работником.
Россия переживала трудное время. Власть из рук Временного правительства все более и более ускользала. Это правительство оказалось бессильным противостоять притязанию самочинного Совета рабочих и солдатских депутатов.
В армии ясно чувствовали все грозные последствия этой слабости и колебания
власти и инстинктивно стремились эту власть подкрепить. Ряд войсковых частей
обращался с заявлениями к председателю правительства, в коих указывалось на готовность поддержать новую власть и бороться со всеми попытками внести анархию в






33

стране. Такого характера заявления вынесли и все полки Уссурийской дивизии.
К сожалению, Временное правительство не сумело, да, по-видимому, и не решалось опереться на предлагаемую ему самими войсками помощь. Александр Иванович Гучков, который в это время объезжал главнокомандующий фронтами, принимая депутации от разного рода частей, неизменно громко заявлял, что правительство ни в какой помощи не нуждается, что никакого двоевластия нет, что работа правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов происходит в полном единении.
Не было твердости и единства и в верхах армии. Вместо того чтобы столковаться и встать единодушно и решительно, каждый был за себя, не считаясь с пользой общего дела.


XXI


17-го марта был день полкового праздника Амурского казачьего полка. Полк этот был включен в состав дивизии сравнительно недавно – весной 1916 года, и по внутреннему порядку своему невыгодно отличался от других полков дивизии. Год тому назад, когда полк находился в Петербурге, неся охрану, в полку была громкая история – убийство казаками своего офицера. Амурские казаки, отличные солдаты, были в большинстве случаев народ буйный и строптивый. Полком Амурского казачьего войска командовал полковник Сычев. Подъехав к выстроенному для парада полку, генерал Врангель с удивлением увидел вместо сотенных значков в большинстве сотен красные
флаги. Для этих флагов казаки, видимо, использовали “подручный материал”, и на флаг одной из сотен, очевидно, пошла юбка из красного ситца с какими-то крапинками. Командир подскакал с рапортом, оркестр заиграл “Марсельезу”. Приняв рапорт командира полка, Врангель спросил его, что значит этот маскарад, и услышал неожиданный для него ответ:
- Казаки этого потребовали.
Генерал Врангель объявил полковнику Сычеву, что нужно не допускать никаких “требований” подчиненных, что при встрече полк обязан играть полковой марш, и что цвет значков каждой сотни установлен. Проехав по фронту, поздоровавшись с сотнями и поздравив их с войсковым праздником, Врангель, став перед фронтом полка, обратился к казакам:
- Я ожидал встретить славный полк под старым своим знаменем и сотни с их боевыми значками, вокруг которых погибло геройскою смертью столько славных амурских казаков. Хотелось под этими значками собрать сегодня вас и выпить за славу Амурского войска и Амурского полка круговую чарку, но под красной юбкой я сидеть не буду, и сегодняшний день с вами провести не могу.
Круто повернув коня, он поспешил домой.
В тот же день он отдал приказ по дивизии, где объявил выговор командиру
Амурского полка за допущенный беспорядок в строю. Полковник Сычев, поддержанный заведующим хозяйством есаулом Гордеевым, пьяницей и плохим офицером, пытался






34

вызвать неудовольствие полка против Врангеля, стараясь внушить офицерам и казакам, что Врангель оскорбил полк, и в лице его все амурское казачество, что он сам не казак, а потому и обижает казаков – одним словом, раздался тот припев, который впоследствии напевали так часто вожди “самостийного” казачества.
Как только Врангель узнал о недопустимых действиях командира полка и его помощника, он без лишних слов отдал приказ об отрешении обоих от должности и предписал им в тот же день выехать из пределов дивизии. Приехав в Амурский полк, Врангель собрал офицеров, разъяснил им дело и высказал свой взгляд на вещи. В командование полком Врангель приказал вступить Полковникову (в этой должности он был впоследствии утвержден по ходатайству генерала Крымова), а о действиях полковника Сычева и есаула Гордеева приказал командиру 2-ой бригады генералу Железнову произвести расследование для предания их суду.


XXII


После случая в Амурском полку больше никаких революционных демонстраций в частях дивизии не было, несмотря на то, что в самые ближайшие дни в Нерчинском казачьем полку произошел случай, который, казалось бы, мог дать этому более чем достаточный повод. В числе других офицеров Нерчинского полка состоял
прикомандированный к полку недавно произведенный в офицеры, почти мальчик, корнет Зарин. Чрезвычайно нервный и впечатлительный, он болезненно переживал все происходившее в армии. Как-то ночью, будучи дежурным по полку, он, обходя расположение полка, услышал в одной из изб шум и крики. В ту минуту, как, отворив дверь, он готовился переступить порог, на него из сеней выскочил какой-то казак и, толкнув его, пытался проскочить в дверь. Ошеломленный неожиданностью, вообразив, что на него нападают, корнет Зорин выхватил револьвер и, выстрелив в казака, убил его
наповал. Через минуту все разъяснилось. Оказалось, никто нападать на офицера не хотел, казаки пьянствовали в избе и, услышав снаружи шаги, опасаясь быть застигнутыми в неурочный час, бросились врассыпную. Один из них и натолкнулся на входящего Зорина. Несчастный Зорин, опомнившись, едва не покончил самоубийством.
Врангель, узнав о происшествии, рано утром немедленно поехал в полк. Дознание уже было закончено. Из него явствовало, что офицер не имел никаких оснований употребить оружие. Вместе с тем со стороны казаков было явное нарушение внутреннего распорядка. Врангель собрал полк и тут же объявил свое решение:
- Корнет Зорин предается суду за употребление оружия без достаточных к тому оснований. Командиру сотни, где был беспорядок, объявляется выговор, вахмистр и вводные разжалуются. Одновременно Врангель откомандировал корнета Зорина в его родной полк, дабы дать возможность разобрать его дело в более беспристрастной обстановке. Тут же Врангель сделал полку горячее конное учение и, поблагодарив
казаков, вернулся в штаб. Похороны казака, за гробом которого шли все офицеры во главе с командиром полка, прошли совсем спокойно. И случай этот никаких последствий не






35

имел.


XXIII


30-го марта вернулся генерал Крымов, назначенный командиром 3-го конного корпуса вместо графа Келлера.
Первые шаги Александра Ивановича Гучкова в роли военного министра ознаменовались массовой сменой старших начальников. Одним взмахом пера были вычеркнуты из списков армии 143 старших начальника, взамен которых назначены новые, не считаясь со старшинством. Мера эта была глубоко ошибочна. Правда, среди уволенных много было людей недостойных и малоспособных, сплошь и рядом державшихся лишь оттого, что имели где-то руку, но, тем не менее, смена такого огромного количества начальников отдельных частей и высших войсковых соединений одновременно и замена их людьми чуждыми этим частям, да еще в столь ответственное время, не могли не отразиться на внутреннем порядке и боеспособности армии.
От генерала Крымова Врангель узнал подробности  кровавых кронштадтских дней, стоивших жизни лучших офицеров Балтийского флота, погибших от руки матросов.
Генерал Крымов, повидавший Гучкова, М.В. Родзянко, Терещенко и других своих политических друзей, вернулся значительно приободренный. По его словам, Временное правительство, несмотря на кажущуюся слабость, было достаточно сильно, чтобы взять движение в свои руки. Необходимость этого якобы в полной мере учитывалась членами Временного правительства. Главной поддержкой Временного правительства, помимо широких кругов общественности и значительной части армии, должны были быть, по мнению Крымова, казаки. На казачество возлагал он огромные надежды и прямо объявлял, что “теперь надо делать ставку на казаков”. Желая сохранить в своем командовании родную дивизию и решив “ставить на казаков”, генерал Крымов выхлопотал включение в состав 3-го конного корпуса Уссурийской дивизии взамен доблестной 12-ой кавалерийской дивизии.
С утверждением генерала Крымова командиром 3-го конного корпуса генерал Врангель назначался на должность начальника Уссурийской конной дивизии.
Надежды, возглавляемые генералом Крымовым на казаков, Врангель не разделял. Прожив детство и юность на Дону, проведя Японскую войну в рядах Забайкальского казачьего полка, командуя в настоящую войну казачьим полком, бригадой и дивизией, в состав коих входили полки трех казачьих войск, он отлично знал казаков. Врангель считал, что они легко могут стать орудием в руках известных политических казачьих кругов. Свойственное казакам испокон стремление обособиться представляло в настоящую минуту, когда значительная часть армии состояла из не казаков, а казачьи части были вкраплены в целый ряд регулярных дивизий, немалую опасность.
Врангель считал, что борьба с развалом должна вестись иными путями, не ставкой
на какую-либо часть армии, а дружным единением верхов армии и сплоченностью самой армии. Но генерала Крымова трудно было переубедить. Он весь был увлечен новой идеей.






36

Это с места учли некоторые элементы – в полках стало заметно среди офицеров деление на казаков и не казаков. В Нерчинском казачьем полку, где особенно было много офицеров, переведенных из регулярных частей, этот вопрос стал наиболее остро.
Несколько офицеров подали рапорта о переведении их в регулярные части.
Врангель решил откровенно переговорить с генералом Крымовым.
- Я не разделяю, Александр Михайлович, возглавляемые Вами надежды на казаков. Дай Бог, чтобы я ошибался. Во всяком случае, Вы делаете эту ставку, но следует избегать всего, что так или иначе может помешать. Сам я не казак, большую часть службы провел в регулярных частях, едва ли при этих условиях я буду полезен делу, как Ваш ближайший помощник…
Генерал Крымов, видимо, понимал Врангеля и не особенно его удерживал. Он предложил ему написать военному министру и начальнику штаба Верховного Главнокомандующего ходатайство о предоставлении ему в командование регулярной дивизии.
Врангель, попрощавшись с Приморским драгунским и родным Нерчинским полками, которые устроили ему горячие проводы, 5-го апреля, в первый день Пасхи, выехал в Петербург.


XXIV


Несколькими днями позже отъезда Крымова в Петроград, 18-го марта получил телеграмму Деникин с вызовом тоже немедленно приехать в Петроград для переговоров с военным министром Временного правительства. Причина вызова и цель переговоров не были указаны. Предположения, догадки и неизвестность волновали Антона Ивановича. Он выехал в столицу в ту же ночь. По дороге, проезжая Киев, он с изумлением услышал на железнодорожной станции выкрики газетчика:
- Последние новости… Назначение генерала Деникина начальником штаба Верховного Главнокомандующего.
Приехав в Петроград, Деникин сразу же отправился к новому военному министру А.М. Гучкову, с которым он прежде не был знаком и никогда не встречался. В разговоре Гучков сообщил, что среди членов Временного правительства и Временного комитета Государственной думы были разногласия по вопросу о выборе кандидата на пост Верховного Главнокомандующего. Одни предлагали генерала Алексеева, другие – генерала Брусилова. Родзянко и другие были против Алексеева. Однако вопрос все же был решен в пользу генерала Алексеева. Тем не менее, считая Алексеева человеком “мягкого характера”, новое правительство решило “подпереть Верховного Главнокомандующего боевым генералом в роли начальника штаба”, и выбор пал на генерала Деникина.
Новый военный министр Гучков, хотя лично и не встречал Деникина, но по своей прошлой деятельности в Государственной думе, связанной с вопросами обороны страны,
был в курсе того, что писалось в военной печати, и хорошо знал Деникина как критика
военной бюрократии и устаревших устоев. Оглядываясь на Совет рабочих и солдатских






37

депутатов, новые правители рассчитывали найти в Деникине не только приятие революции, но даже некоторую ее идеализацию, и готовность следовать по пути демократизации армии. Да и крестьянское происхождение отца генерала, выдвигаемого на верхушку служебной пирамиды, не могло служить препятствием буржуазному Временному правительству в его заискиваниях перед растущим влиянием Советов.
Не знали они тогда, что, осуждая старый режим и приняв февральскую революцию всецело и безоговорочно, Антон Иванович в то же время не допускал и мысли о революционизировании вооруженных сил и считал, что попытки их демократизации внесут в армию демагогию и развал. Таким образом, с самого начала, намечался конфликт между политикой, принятой новым военным министерством под давлением Советов, и взглядами Ставки, где генерал Деникин действительно оказался “подпорой” Верховного Главнокомандующего, но в области совершенно неожиданной для Петрограда. Если правительство и имело мысль в лице Деникина учредить нечто вроде политической опеки над Ставкой, то расчет этот оказался неудачным.

Антон Иванович Деникин родился в 1872 году в семье отставного майора Ивана Ефимовича Деникина в Варшавской губернии, входившей в то время в состав Российской империи. Отец – русский, мать, Елизавета Федоровна – полька.
Семья Деникиных – пять человек, включая деда и няньку – существовала на пенсию Ивана Ефимовича в 36 рублей в месяц.
Антон Иванович учился в Влоцлавском реальном училище и в 1890 году поступил в Киевское юнкерское училище (с военно-училищным курсом). После окончания двухлетнего курса в училище в 1892 году Деникин был произведен в офицеры. Вышел он подпоручиком во 2-ую полевую артиллерийскую бригаду, расквартированную в городе Бела, в 159 километрах от Варшавы. Осенью 1895 года, после нескольких лет подготовки, Антон Иванович выдержал конкурсный экзамен в Академию генерального штаба.
На японскую войну Деникин попал в чине капитана. На фронте боевая деятельность быстро выдвинула его в ряды выдающихся офицеров Генерального штаба.
С января 1907 года по июнь 1910 года начальник штаба 57-ой резервной бригады в Саратове. В июне 1910 года полковника Деникина назначили командиром 17-го пехотного Арханглоградского полка, расположенного в Житомире и входившего в Киевский военный округ. В июне 1914 года Деникин был произведен в генерал-майоры и утвержден в должности генерала для поручений при командующем войсками Киевского округа.
Участвовал в Великой войне в начале генерал-квартирмейстером в штабе 8-ой армии под командованием генерала Брусилова. С сентября 1914 года он был назначен начальником 40ой стрелковой бригады 8-ой армии. Бригада носила название “Железной бригады”. В 1915 году бригада была развернута в дивизию.
Репутация, приобретенная Деникиным в боях, высокие награды, полученные им – Георгиевское оружие, два Георгиевских креста четвертой и третьей степени и, наконец, “Георгиевское оружие, бриллиантами украшенное” – вознесли его на вершину военной иерархии.
Среди офицеров 8-ой армии оказались те, вокруг которых впоследствии
образовалось белое движение: Каледин, Корнилов, Деникин, Марков. Генерал Алексеев, чье имя тоже неразрывно связано с началом белой борьбы, был в то время начальником






38

штаба Юго-Западного фронта.
В начале сентября 1916 года Деникин был назначен командующим 8-м армейским корпусом и вскоре после этого отправлен на помощь румынам. Перед войсками Деникин держал себя просто, без всякой театральности. Его приказы были кратки, лишенные “огненных слов”, но сильные и ясные для исполнения. Он был всегда спокоен во время боев и всегда лично был там, где обстановка требовала его присутствия. Он никогда не ездил на поклон к начальству. Если его вызывали в высокий штаб по делам службы, то он держал себя со своими высшими командирами корректно, но свободно и независимо. Он не стеснялся в критике отдававшихся ему распоряжений, если они были нецелесообразны, но делал это мягко, никого не задевая и не обижая. Деникин всегда расценивал обстановку трезво, на мелочи не обращал внимания и никогда не терял духа в тревожную минуту, а немедленно принимал меры для парирования угрозы со стороны противника. При самой дерзкой обстановке он не только был спокоен, но готов был пошутить, заражая других своей бодростью. В работе он не любил суеты и бессмысленной спешки… В частной жизни генерал Деникин был очень скромен, никогда не позволял себе никаких излишеств, просто пил мало – рюмку, две водки, да стакан вина. Единственным его баловством было покурить хорошую сигару, в чем он понимал толк… В товарищеском кругу он был центром собрания… так как подмечал в жизни самое существенное, верное и интересное, и многое умел представить в юмористической форме.

В разговоре выяснилось, что Гучков тоже высказал генералу Алексееву мотивы назначения Деникина и поставил вопрос об этом назначении довольно ультимативно. Генерал Деникин оказался в весьма щекотливом положении и потому выговорил себе право, прежде чем принять окончательное решение, поговорить с генералом Алексеевым. Разговор этот произошел 25-го марта в Ставке.
Алексеев принял своего будущего начальника штаба вежливо, но в разговоре чувствовалась натянутость и обида. Деникин повторил все доводы, приведенные им Гучкову против своего назначения, просил генерала Алексеева, как своего старого профессора по Академии генерального штаба, откровенно высказаться по этому вопросу, ибо без его чистосердечного согласия и одобрения, он, Деникин, считал невозможным для себя принять новую должность.
Алексеев отвечал уклончиво и сухо:
- Ну что ж, раз приказано…
Характер Деникина не допускал такой постановки вопроса. Он сказал Алексееву, что отказывается принять назначение, но, дабы оградить Верховного Главнокомандующего от дальнейших трений с Петроградом, сообщит Гучкову, что отказ от должности явился его самоличным решением. И тут Алексеев переменив тон, искренне просил Антона Ивановича не отказываться.
- Будем работать вместе, - говорил он, - я помогу Вам. Наконец, ничего не помешает месяца через два, если почувствуете, что дело не нравится, уйти в первую
открывающуюся армию.
Деникин согласился. Началась совместная работа.








39


XXV


Германский Генеральный штаб за время войны потратил немало усилий и средств на русскую революцию. О ней особенно мечтал генерал Людендорф, и когда революция наступила, то “огромная тяжесть свалилась у меня с плеч”, - писал он в своих воспоминаниях. Он мечтал, чтобы посредством пропаганды развить в русской армии тяготение к миру. Первой задачей он считал, это внимательно следить за процессом разложения России, содействовать разложению и идти навстречу попыткам России найти почву для заключения мира. Он был уверен, что революция понизит боеспособность армии и что эти предположения осуществятся. На всем огромном протяжении фронта постепенно установятся оживленные отношения между неприятельскими окопами. Нужно только укрепить в армии жажду мира.

С момента переворота германский Генеральный штаб систематически проводил политику братания на русском фронте. Методичные немцы выработали соответствующие инструкции для своего командного состава, посылали в русские окопы надежных людей, знавших русский язык. Пропаганда мира шла по определенному трафарету – говорилось о бесцельности войны. Пораженческая литература, изготовленная в германии, сотни, тысячи экземпляров, распространялась в русских окопах. Немцы утверждали, что война
выгодна лишь Временному правительству и генералам. А потому, чтобы ликвидировать войну, следовало ликвидировать и правительство, и русский корпус офицеров. Одним
словом, проповедовался мир на фронте и война в тылу. Одновременно происходила тщательная разведка русских сил и позиций.
Ту же идею – прекращение внешней войны и замена ее классовой борьбой внутри России – проводил с невероятной энергией приехавший из Швейцарии через Германию в “запломбированном” вагоне Ленин.
- Отправлением в Россию Ленина, - говорил генерал Людендорф, - наше правительство возложило на себя огромную ответственность. С военной точки зрения его поезд через Германию имел свое оправдание: “Россия должна была пасть!”
Перед отъездом из Швейцарии Ленин произнес в Цюрихе прощальную речь, назвал Керенского предателем революции, а меньшевика Чхеидзе, председателя Петроградского Совета, изобразил как человека, вступившего на путь предательства. И, тем не менее, Чхеидзе от имени Совета приветствовал Ленина ночью 3-го апреля на Финляндском вокзале, где под звуки “Марсельезы” выставлен был ему почетный караул, и собралась большая толпа единомышленников, сочувствовавших и просто любопытных.
В медовый месяц русской свободы Временное правительство не противилось приезду человека, который боролся за его свержение.
На следующий день, 4-го апреля, Ленин формулировал свои знаменитые апрельские тезисы. Вкратце содержание их сводилось к следующему: Республика, проявившаяся в результате февральской революции – не наша республика, война – не
наша война. Цель большевиков – свергнуть империалистическое правительство и, начав классовую борьбу, превратить мировую войну в мировую революцию, и добиться






40

диктатуры пролетариата. Конфисковать земли частных владельцев, провозгласить национализацию всех земель в стране.
То, что сказал Ленин, ошарашило не только умеренных социалистов, но сконфузило даже его единомышленников. Противники Ленина с удовольствием потирали руки. Считая его проповедь бредом сумасшедшего, они надеялись, что он окончательно себя скомпрометировал.
Среди офицеров проезд Ленина вызвал возмущение. Возмущение, собственно, не Лениным, а его выпадами против правительства, с его предательским поведением во время войны и призывом к гражданской распре. Возмущались правительством, давшим Ленину право вернуться в Россию. На Ленина в те апрельские дни одни смотрели, как на платного немецкого агента, другие – как на лунатика, марксистского начетчика, фанатика и маньяка. Никто не понял опасность угрозы, исходившей от него.
А то, что говорил Ленин, не было гласом вопиющего в пустыне. Он оказался глашатаем и неоспоримым вождем движения, которое ложными и несбыточными обещаниями гальванизировало доверчивых людей до предельной глубины. Как ураган ворвалось оно в мировую историю, направив ход ее в новое русло и оставив неизгладимый отпечаток на дальнейшем развитии.


XXVI


Врангель застал Петербург необыкновенно оживленным. С раннего утра и до поздней ночи улицы города были наполнены толпами народа. Большую часть их составляли воинские чины. Занятия в казармах нигде не велись, и солдаты весь день и большую часть ночи проводили на улицах. Количество красных бантов, прелесть новизны по сравнению с первыми днями революции, поуменьшились, но зато неряшливость и разнузданность как будто еще увеличились. Без оружия, большей частью в расстегнутых шинелях, с папиросой в зубах и карманами, полными семечек, солдаты толпами ходили по тротуару, никому не отдавая чести и толкая прохожих. Щелканье семечек в эти дни стало почему-то непременным занятием “революционного народа”, а так как со времени “свободы” улицы почти не убирались, то тротуары и мостовые были сплошь покрыты шелухой. С большинства аптек придворных поставщиков вывески, в стремлении уничтожить “ненавистные признаки самодержавия”, толпой в первые дни революции были сорваны, а отсутствие на привычных местах вывесок производило впечатление какого-то разгрома.
В Таврическом дворце, Городской думе, во всех общественных местах, на площадях и на углах улиц ежедневно во все часы шли митинги. Это была какая-то вакханалия словоизвержения. Казалось, что столетиями молчаливый обыватель ныне спешил наговориться досыта, нагнать утерянное время. Сплошь и рядом, в каком-либо ресторане, театре, кинематографе во время антракта или между двумя музыкальными
номерами какой-нибудь словоохотный оратор влезал на стул и начинал говорить. Ему отвечал другой, третий, и начинался своеобразный митинг. Страницы прессы сплошь






41

заняты были речами членов Временного правительства, членов Совета рабочих и
солдатских депутатов, рабочими разного рода делегаций. Темы были всегда одни и те же: “продолжение борьбы до победного конца” (“до мира  без аннексий и контрибуций” тогда еще не договорились), восхваление “завоеваний революции”. Спасать Россию уже не собирались, говорили лишь о спасении “завоеваний революции”. Формула эта стала наиболее ходячей, и в невольном стремлении сделать ее более удобоваримой, договорились до “спасения революции”, получилось что-то безграмотное и бессмысленное.
Борьба между Временным правительством и Советом рабочих и солдатских депутатов продолжалась. Надо отдать справедливость левым элементам. Они действовали решительно и определенно шли к намеченной цели. Временное правительство в правой его части, наоборот, все время явно избегало нерешительных действий, искало “компромисс” и подыгрывало под “революционную демократию”… В то время как “широкая амнистия” покрыла не только бывших революционеров, но и явных агентов германского Генерального штаба, в то время как прибывшие во главе с Лениным, прямо из Германии, большевики средь бела дня захватили дом балерины Кшесинской на Каменноостровском проспекте, обращаясь к толпе слушателей, призывая их к позорному миру, а Временное правительство не спешило их арестовывать – в Петропавловскую крепость заключались бывшие министры, сановники и другие лица лишь потому, что они не угодны революционной демократии. В то время как левая печать открыто вела в разлагающейся армии пропаганду, правые газеты конфисковывались и закрывались. В Крыму по приказу Временного правительства распоряжением полковника Верховенского производились обыски у членов императорской фамилии.
Не избежала обыска и престарелая императрица Мария Федоровна. Агенты вошли к ней в спальню и шарили в ее вещах, невзирая на то, что императрица находилась в постели. Одновременно с обыском у членов императорской семьи подвергся обыскам и ряд частных лиц, проживающих в Ялте, в том числе и жена Врангеля. У нее отобрали письма мужа, в которых, конечно, ничего найти не могли.
Те, кто вчера обвинял старое правительство в слабости, произволе и неспособности справиться с разрухой, сегодня, ставши у власти, сами оказались не в силах вести страну. Маниловы и хлестаковы, они дальше красивых звучных слов идти были не способны, и неизбежным ходом событий должны были уступить власть более действенным силам.


XXVII


К началу апреля комитеты, Советы и всякого рода солдатские организации охватили широкой сетью все части вооруженных сил страны. Бывали, конечно, исключения, но в большинстве случаев комитеты вмешивались во все детали армейской жизни, создавая полный сумбур в отношении между офицерами и солдатами.
Правительство, невзирая на войну, давало свою санкцию на превращение армии в аренду политической борьбы.






42

Комитеты вскоре добились права смещать офицеров и выбирать на их место
угодных себе людей.
В русской армии вместо одной появились три разнородные, взаимно исключающие друг друга власти: командир, комитет, комиссар. Три власти призрачные. А над ними тяготела, над ними духовно давила своей безумной, мрачной тяжестью – власть толпы.
Но это было не все. 9-го мая появился приказ по армии и флоту, известный под названием “Декларация прав солдата”.
Даже Гучков, заискивающий перед солдатами, отказался его подписать. Всего два месяца прошло с начала февральских событий, но Гучков, обычно самоуверенный, потерял веру в себя, в свои возможности и, по мнению близко знавших его людей, в глубине души считал все дело буржуазной революции проигранным. Он предпочел выйти в отставку, не желая, как он выразился, разделять ответственность за тот тяжкий грех, который творился в отношении Родины. Однако не может быть сомнения, что и сам Гучков принял в этом грехе немалое участие.


XXVIII


20-го апреля впервые произошло выступление Красной гвардии – вооруженных заводских рабочих. Правительство не решалось двинуть против них войска. Отдельные столкновения Красной гвардии с толпой на углу Михайловской и Невского стоили нескольких жизней. Во время столкновения Врангель находился как раз в “Европейской” гостинице. Услышав первые выстрелы, он вышел на улицу. Толпа в панике бежала к Михайловской площади, нахлестывая лошадей, скакали извозчики. Кучка грязных, оборванных фабричных в картузах и мягких шляпах в большинстве с преступными, озверелыми лицами, вооруженные винтовками, с пением “Интернационала” двигалась посреди Невского. В публике кругом слышались негодующие разговоры – ясно было, что в большинстве решительные меры правительства встретили бы только сочувствие. Врангель пешком по Мойке прошел в дом военного министра, дабы повидать полковника Самарина, начальника кабинета А.И. Гучкова. У него он застал полковника Барановского (занявшего впоследствии этот пост при Керенском). Врангель поделился с ним только что увиденным и выразил недоумение по поводу бездействия военных властей.
- Правительство не может допускать пролитие русской крови, - ответил ему Самарин, - если бы по приказанию правительства была пролита русская кровь, то вся моральная сила правительства была бы утеряна в глазах народа.
Врангель понял, что им говорить больше не о чем.
На другой день Совет рабочих и солдатских депутатов объявил, что войска не могут быть выведены из казарм, если приказ военных не будет скреплен согласием Совета.
5-го мая состоялись громадные манифестации верных правительству частей, имевших целью поддержать правительство против Советов. Манифестация эта произошла без всяких столкновений и еще раз ясно показала, что революционная демократия






43

поддерживается далеко не всеми. Но и на этот раз бездарная и безвольная власть не сумела этим воспользоваться.
Нужно сказать правду, что за исключением социалистических элементов, с одной стороны, и отдельных лиц, главным образом из военных, с другой, бездарность и безволие проявляло в равной мере все общество. Растерянность, безразличие, столь свойственные русским людям, неумение договориться и сорганизоваться, какое-то непонятное легкомыслие и болтливость наблюдались кругом. Все говорили о необходимости организоваться, все на словах конспирировались, но серьезной работы не было. Попробовали сорганизоваться и офицеры. Но если вновь возникший союз офицеров в Ставке, в непосредственной близости фронта и под руководством генерала Алексеева и генерала Деникина и вели полезную и действительную работу, то в Петербурге эта работа велась в атмосфере, могущей лишь только подорвать престиж армии.
С первых же дней среди членов союза возникла группа “Приемлющих революцию”, решивших на этой революции сделать свою карьеру. Одним из главных действующих лиц в этой группе был полковник Генерального штаба Гущин, донской казак, товарищ Врангеля по Академии Генерального штаба. С ухватками дурного тона полковник Гущин, читавший в это время лекции в Академии Генерального штаба, в первые же революционные дни появился на кафедре, разукрашенный красным бантом, и с пафосом обратился к слушателям, заявив:
- Маска снята, перед вами офицер-республиканец.
В Петроградском союзе он вел самую недостойную демагогическую игру. Обращаясь в своих речах к солдатам, он от имени русского офицерства просил солдат “не отталкивать от себя во многом виновного перед ними русского офицера”. Он говорил трескучие речи, бил себя в грудь и геройствовал… “Поставившим на революцию” оказался и бывший врангелевский однополчанин, а в это время начальник 1-ой кавалерийской дивизии, генерал Бескупский. Лихой и способный офицер, весьма неглупый и с огромным честолюбием, с непременным желанием быть всегда и всюду первым, Бескупский был долгое время в полку коноводом, пользуясь среди товарищей большим влиянием. Он женился на известной исполнительнице романсов Вельцевой, и долго сумел скрывать этот брак, оставаясь в полку. Такое фальшивое положение все же продолжаться долго не могло, и за два года до войны Бескупский, полковником ушел в отставку. Он бросил все дела, основал какие-то акционерные общества по разработке нефти на Дальнем Востоке, вовлек в это дело ряд бывших товарищей и, в конце концов, жестоко поплатился вместе с ними. Овдовев, он поступил в Иркутский казацкий полк, и быстро двигаясь по службе, через два года войны командовал уже дивизией. В Петербург он попал депутатом в Совет солдатских депутатов от одной из армий. Он постоянно выступал с речами, по уполномочию Совета совместно с несколькими солдатами ездил для переговоров с революционными кронштадтскими солдатами и мечтал быть выбранным председателем военной секции Совета. Как и следовало ожидать, из этого ничего не вышло, выбранным оказался какой-то другой фельдшер, а Бескупский вскоре уехал из Петербурга.









44


XXIX


После ухода Гучкова и Милюкова  в начале мая из Временного правительства образовалась первая правительственная коалиция с социалистами. В правительство вошло шесть социалистов (три социалист-революционера, два меньшевика и один народный социалист).
Самым видным из министров-социалистов был Александр Федорович Керенский. В марте 1917 года, когда он стал министром юстиции, ему еще не было 36 лет.

Александр Федорович Керенский родился в 1881 году в Симбирске в семье директора мужской гимназии (той самой, в которой учился Владимир Ульянов). Был студентом вначале историко-филологического, а затем юридического факультетов Санкт-Петербургского университета.
В 1902 году увлекся политикой, сочувствовал народникам и эсерам. После окончания университета в 1904 году работал помощником присяжного поверенного, входил в коллегию Санкт-Петербургских адвокатов. В 1906 году приобрел общероссийскую известность, как адвокат, искусно защищавший различных политических обвиняемых, в том числе большевиков. В 1912 году был избран депутатом IV Государственной думы от Самарской губернии. Возглавлял думскую фракцию Трудовой группы, являлся одним из руководителей Верховного Совета масонов России.
В годы Великой Мировой войны занимал патриотическую политику. После начала Февральской революции вступил в партию эсеров, вошел во Временный комитет Государственной думы и стал товарищем председателя исполкома Петроградского Совета рабочих.
3-го марта 1917 года занял пост министра юстиции во Временном правительстве.
5-го мая 1917 года получил пост военного и морского министра, а после отставки князя Львова 8-го июля возглавил и само правительство.

В Ставке к назначению Керенского на пост военного министра отнеслись без предубеждения. Керенский совершенно чужд военному делу и военной жизни, но может иметь хорошее окружение: то, что творится в армии – просто безумие, понять это не трудно и не военному человеку.
Керенский считал необходимым начать наступление. Но при развале армии это могло осуществиться лишь путем возбуждения в солдатах “революционного патриотизма”. И Керенский взял на себя возбуждение этого чувства в разлагающихся войсках. Начались его бесконечные поездки по линии фронта и ближайшего тыла.
Он облекся во френч и очень быстро усвоил себе наполеоновские позы, повелительный тон, не допускающий возражений, гремящий голос, переходивший в нервический крик при попытке сопротивления, отрывистую рубленую речь в распоряжениях и торжественные карамзинские периоды в декларациях.
Врангель жил в Петербурге. Ожидая назначения в армию, близко присматривался






45

ко всему происходящему и видел, что лишь твердой и непреклонной решимостью можно
было положить предел дальнейшему развалу страны. Ни в составе правительства, ни среди окружающих его общественных деятелей человека, способного на это, не было. Его надо было искать в армии, среди немногих популярных вождей. К голосу такого вождя, опиравшегося на армию, не могла не прислушаться страна и достаточно решительно заявленное требование его, опиравшееся на штыки, было бы выполнено. Считаясь с условием времени, имя такого вождя должно было быть достаточно “демократичным”. Таких имен Врангель знал только два: известного всей армии, честного, строгого к себе и другим, твердого и храброго командующего 9-ой армией генерала Лечицкого, и любимого войсками, героя карпатских боев, недавно совершившего легендарный побег из вражеского плена, генерала Корнилова. Первый, не примирившись к новым порядкам, только что оставил армию и жил в столице частным лицом. Второй в описываемое время стоял во главе Петроградского военного округа, и это положение его для дела было особенно благоприятным.
Военная организация в столице, располагавшая хотя бы небольшими военными силами и могущая выступить в нужную минуту, казалась Врангелю для успеха дела совершенно необходимой. К Врангелю обращался ряд лиц, частью из существующих уже военных организаций, частью находившихся в частях столичного гарнизона. Ему скоро удалось войти в связь с офицерами целого ряда частей. На целый ряд этих частей он мог вполне рассчитывать.
Сведениями своими Врангель решил поделиться со старым однополчанином и другом графом А.И. Паленом. Ожидая со дня на день назначения в армию, Врангель полагал оставить его во главе дела в Петербурге. Граф Пален очень подходил для намеченного дела: он легко мог, не возбуждая особых подозрений, вести свою работу в столице. Он всю жизнь прослужил в гвардии в Петербурге, его знала почти вся гвардия, и среди офицеров петроградского гарнизона он пользовался общим уважением. Вместе с тем его сравнительно небольшой чин, свойственная ему молчаливость и замкнутость давали возможность рассчитывать, что ему удастся вести работу с достаточной скрытостью. В помощь они привлекли несколько молодых офицеров. Они организовали небольшой штаб, прочно наладили связь со всеми военными училищами и некоторыми воинскими частями, расположенными в столице и пригородах, организовали ряд боевых офицерских дружин. Разведку удалось поставить отлично. Был разработан подробный план занятия главнейших центров города и захвата всех тех лиц, которые могли бы оказаться опасными.
Неожиданно, в первых числах мая, генерал Корнилов, окончательно разойдясь с Советом, оставил свой пост. Он принял только что освободившуюся 8-ую армию, стоящую на границе Галиции. Среди имен, назначенных вместо Корнилова, заместителем называлось имя генерала Лечицкого, проживающего в Петербурге. Однако генерал по слухам отказывался от назначения. Врангель решил поехать к нему. Он знал генерала Лечицкого еще с Буковины. Уссурийская дивизия входила в состав его армии, он был с ним лично достаточно знаком. Генерал Лечицкий жил в “Северной” гостинице, против Николаевского вокзала. Врангель просил принять его. Ему было назначено в тот же вечер время для разговора. При встрече Врангель изложил ему свои мысли, сказав о том, что удалось ему с графом Паленом сделать за последнее время и упомянув о том, что неплохо,






46

если бы генерал стал во главе Петербургского военного округа и, предложив использовать уже проделанную работу, притом, ввиду ожидаемого отъезда Врангеля в армию, он рекомендовал ему вместо себя Палена.
- Все, что Вы говорите – совершенно верно, - сказал Врангелю генерал Лечицкий, - мы все так думаем, но я вместо генерала Корнилова не буду. Я и из армии ушел, так как не могу прижиться с новыми порядками. Я старый солдат. Здесь же нужен человек не только твердый и честный, но и гибкий. Кто-либо молодой будет, вероятно, подходящее.
Зная генерала Лечицкого, Врангель не сомневался, что тот не изменит своего решения.
Вместо генерала Корнилова был назначен начальник штаба Туземной дивизии генерал Половцев.
Ввиду отхода генерала Лечицкого от всякой деятельности, Врангель решил, несмотря на оставление генералом Корниловым чрезвычайно выгодного для намеченного дела поста Главнокомандующего Петербургским военным округом, все же войти с ним в связь. Другого лица, кроме генерала Корнилова, подходящего для намеченной Врангелем цели, он среди старших военачальников найти не мог.


XXX


Генерал Корнилов уехал в армию, но, однако, продолжал поддерживать связь с целым рядом лиц в Петербурге. Связь эту он поддерживал через близкого своего ординарца Завойко. Завойко, бывший помещик Подольской губернии последние годы до войны, разорившись на хозяйстве, занялся финансовыми делами. Он был управляющим нефтяной фирмой братьев Лианозовых, директором и членом правлений целого ряда коммерческих предприятий. После переворота, он, оставив дела, занялся политической работой. Последнее время, зачислившись в ряды армии, состоял ординарцем при главнокомандующем Петербургским военным округом, а с назначением Корнилова командующим армии последовал за ним.
Узнав о приезде Завойко в Петербург, Врангель через работающего с ним и Паленом поручика графа П.П. Шувалова вошел с ним в связь. Все условились встретиться на квартире Завойко, жившего в то время на Фонтанке у Семеновского моста. Врангель приехал с графом Паленом и графом Шуваловым. Завойко произвел на Врангеля впечатление весьма благородного, неглупого и способного человека, в то же время в значительной мере фантазера. Все говорили очень мало, почти все время говорил Завойко. С мыслями Врангеля он соглашался с первых слов. По его словам, так же смотрел на дело и генерал Корнилов. В конце разговора Завойко предложил всем прочесть выпускаемую им в печать краткую биографию генерала Корнилова, корректура которой была прислана ему для просмотра. Биография эта вскоре появилась в армии. Все договорились о дальнейшей связи. С тех пор Врангель несколько раз видел Завойко во время его приездов в Петербург.
Как-то раз, зайдя к нему, Врангель увидел сложенные в углу какие-то






47

разноцветные флаги. На его вопрос, что это такое, Завойко сообщил ему, что армия готовится к наступлению, что армия генерала Корнилова должна вторгнуться в пределы Галиции. Надписи на замеченных им флагах – призывы к славянским народам о восстании против австрийского ига, к борьбе за свободу, которую несет армия генерала Корнилова. Надпись была на языках местных галицийских народностей. В этом заказе знамен, в этих надписях, сказался весь Завойко…
Предстоящий переход в наступление скоро перестал быть секретом и для широкой публики, да конечно, и для врага. Новый министр “революционной армии” Керенский беспрерывно метался на фронте, произносил истерические речи и призывал “революционные войска спасать завоевания революции”. Маршевые пополнения шли на фронт, неся красные плакаты с призывами: “Война до победного конца”, “Все на фронт”, “Лучше смерть, чем рабство” и т.д. Несмотря на “революционный порыв” эти маршевые пополнения большей частью разбегались.


XXXI


На смену ушедшему Алексееву с поста Верховного Главнокомандующего был назначен Брусилов. Генерал Алексей Алексеевич Брусилов оказался одним из немногих старших начальников, сразу после революции перекрасившихся в республиканцев.
Бывший паж, воспитанный в традициях старой императорской армии, начальник офицерской кавалерийской школы, начальник 2-ой гвардейской кавалерийской дивизии, генерал-адъютант последнего царя, талантливый, строгий и требовательный военачальник. Брусилов шестидесяти лет от роду, решил делать революционную карьеру. Подлаживаясь к солдатским комитетам и Советам, он проявил себя после переворота крайним оппортунистом.
Назначение генерала Брусилова знаменовало собой окончательное обезличивание Ставки и перемену ее направления: безудержный и ничем не объяснимый оппортунизм Брусилова, его погоня за революционной репутацией лишали командный состав армии даже той, хотя бы чисто моральной опоры, которая была раньше при Алексееве.
Могилев принял нового Верховного Главнокомандующего необычайно сухо и холодно. Вместо обычных восторженных оваций, таких привычных “революционному генералу”, которого толпа носила по Каменец-Подольску в красном кресле, пустынный вокзал и строго уставная церемония. Хмурые лица, казенные фразы. Первые же шаги генерала Брусилова, мелкие, но характерные эпизоды, еще более омрачили наше настроение. Обходя почетный караул георгиевцев, он не поздоровался с доблестным, израненным командиром, их полковником Тимошевским, и офицерами, и долго жал руки солдат – посыльного и ординарца, у которых от неожиданности и неудобства такого приветствия в строю выпали из рук ружья, взятые на караул… Передал начальнику штаба написанный им собственноручно приветственный приказ армиям для посылки… на предварительное одобрение Керенскому…
Назначение Верховным Главнокомандующим Брусилова предрешило судьбу






48

генерала Деникина в Ставке. В Петрограде косо смотрели на его явное несочувствие демократизации армии. Прямота, с которой Деникин высказывал свои взгляды, не нравились левым кругам. Его присутствие в Ставке мозолило глаза Исполнительному комитету Совета рабочих и солдатских депутатов. Назначение генерала Брусилова на смену Алексееву устранило возможность каких-либо колебаний: с Брусиловым Антон Иванович работать не желал. Слишком широка была пропасть, разделявшая их взгляды и принципы.
Образ действия Деникина, как и генерала Алексеева, не соответствовал видам Временного правительства, да и совместная работа с генералом Брусиловым, вследствие полного расхождения во взглядах, была немыслима.
Еще в бытность на Юго-Западном фронте Брусилов дал согласие Керенскому, предложившему на должность начальника штаба генерала Лукомского.
В первый день приезда Брусилова в Ставку между ним и Деникиным состоялся
диалог:
- Что же это, Антон Иванович! Я думал, что встречу в Вас своего боевого товарища, что будем вместе работать и в Ставке, а Вы смотрите на меня волком.
- Это не совсем так: мое дальнейшее пребывание в Ставке невозможно, да, кроме того, известно, что на мою должность предназначен уже Лукомский.
- Что? Как же они смели назначить без моего ведома?
Больше они к этому вопросу не возвращались.
С Брусиловым Деникина связывает боевая служба с первого дня войны. Первый месяц в должности генерал-квартирмейстера штаба его 8-ой армии, потом два года в качестве начальника 4-ой стрелковой дивизии (вначале бригады) в той же славной армии и командиром 8-го корпуса на его фронте. Железная дивизия шла от одной победы к другой и вызывала к себе трогательное отношение со стороны Брусилова и постоянное высокое признание ее заслуг. Вместе с Брусиловым Деникин пережил много тяжелых, но еще более радостных дней боевого счастья – никогда не забываемых. И теперь Деникину было тяжело говорить с ним, с другим Брусиловым, который так нерасчетливо не только для себя, это не важно, но и для армии, терял все обаяние его имени. Во время докладов каждый вопрос, в котором отстаивание здравых начал военного строя могло быть сочтено за недостаток “демократичности”, получал заведомо отрицательное решение. Было бесполезно оспаривать и докладывать. Иногда Брусилов прерывал текущий доклад и взволнованно говорил:
- Антон Иванович! Вы думаете, мне не противно махать постоянно красной тряпкой? Но что же делать? Россия больна, армия больна. Ее надо лечить. А другого лекарства я не знаю.
Вопрос о новом назначении Деникина более занимал Брусилова, чем Деникина. Шли какие-то переговоры с Керенским. Однажды Брусилов сказал Деникину: ”Они боятся Вас назначать на фронт, Вы начнете разгонять комитеты”.
Деникин улыбнулся:
- Нет, я не буду не только прибегать к помощи комитетов, но и трогать их не стану!
Деникин не придал никакого значения этому полушутливому разговору, но в тот же день пришла телеграмма Керенскому приблизительно такого содержания: переговорил
с Деникиным. Препятствия устранил. Прошу о назначении его Главнокомандующим






49

Западным фронтом. И назначение Деникина состоялось. Он стал Главнокомандующим Западным фронтом.

16-го июля по инициативе Керенского в Ставке было созвано совещание главнокомандующих и министров, чтобы выяснить состояние фронта, сформулировать направление новой военной политики.
Кабинет министров фактически был представлен двумя лицами: Керенским и министром иностранных дел Терещенко. Но к моменту совещания Керенский занимал уже три министерских поста. С уходом князя Львова он только что стал премьером, сохранив за собой должность военного и морского министров. Присутствовали также комиссар Юго-Западного фронта Борис Савенков, уже намеченный тогда на подчиненный Керенскому пост управляющего военным министерством.
Из старшего генералитета принимали участие в совещании Верховный
Главнокомандующий генерал Брусилов, Главнокомандующий Западным фронтом генерал Деникин, Главнокомандующий Северным фронтом генерал Клембовский, генералы Алексеев и Рузский – оба не у дел, генерал Лукомский. Генерал Корнилов принимал только командование Юго-Западного фронта и ввиду разразившейся там катастрофы приехать не мог. Он прислал в Ставку на совещание свои письменные соображения.
Первое слово предоставили Деникину. Не считаясь с условностями, он развернул на совещании истинную картину состояния армии во всей ее неприглядности. Доклад его касался мероприятий, приведших армию к развалу.
Речь Деникина была обращена лично к новому Председателю и военному министру. Нервное напряжение среди присутствующих достигло своего апогея. Керенский не мог смотреть Деникину в глаза, он опустил голову на руки. В таком положении и оставался до конца деникинского доклада.
С нескрываемым волнением Деникин закончил свою речь:
- Ведете русскую жизнь к правде и свету под знаменем свободы! Но дайте и нам реальную возможность за эту свободу вести в бой войска под старыми нашими боевыми знаменами, с которых – не бойтесь! – стерто имя самодержца, стерто прочно и в сердцах наших. Его нет больше. Но есть родина. Есть море пролитой крови. Есть слава былых побед. Но вы – вы втоптали наши знамена в грязь. Теперь пришло время: поднимите их и преклонитесь перед ними, если в вас есть совесть!
Все сидели в зачарованном оцепенении. Первым очнулся Керенский. Он встал и с протянутой рукой подошел к Деникину.
- Благодарю Вас, генерал, за Ваше смелое и искреннее слово.
Керенский сделал пожатие руки Деникину, желая избежать скандала, но его доклад засел ему в память. На долгу и при случае он вспомнил его.
Гражданское мужество Деникина выдвинуло его в первые ряды открытой оппозиции к действиям Временного правительства и главы его – Керенского.










50


XXXII


В середине июня Врангель получил телеграмму за подписью дежурного генерала 8-ой армии полковника графа Гайдена, в которой испрашивалось согласие Врангеля о назначении  его “вперед до освобождения дивизии” командиром бригады 7-ой кавалерийской дивизии. Он ответил согласием. Однако проходили дни, все более и более приближался час перехода армии в наступление, а приказа о назначении не было…
18-го июня армии Юго-Западного фронта атаковали противника. 8-ая армия генерала Корнилова вторглась в Галицию, фронт противника был прорван, русские войска овладели Галичем и Станиславовом. Казалось, после долгих месяцев, победа вновь озарила русское знамя…
Наконец, 30-го июня Врангель получил телеграмму о назначении его командовать, но не бригадой, а 7-ой кавалерийской дивизией. Через день он выехал в Каменец-Подольск.
6-го июля Врангель прибыл в Каменец-Подольск. Здесь узнал он последние новости. “Прорыв революционной армии”, о котором доносил председатель правительства князю Львову “военный министр”, закончился изменой гвардейских гренадер, командир которых капитан Дзевантовский предательски ушел с фронта. За ними, бросая позиции, стихийно побежала в тыл вся 11-ая армия. Противник занял Тернополь, угрожая флангу и тылу соседней 8-ой армии генерала Корнилова.
Геройская гибель ударных батальонов, составленных большей частью из офицеров, оказалась напрасной. “Демократизированная армия”, не желая проливать кровь свою для “спасения завоеваний революции” бежала, как стадо баранов. Лишенные власти начальники, бессильны были остановить эту толпу.
Перед лицом грозной опасности безвольное и бездарное правительство как будто прозрело, оно поняло, казалось, необходимость для армии дисциплины иной, кроме революционной. Назначение генерала Корнилова главнокомандующим Юго-Западным фронтом вместо генерала Брусилова, назначенного незадолго Верховным Главнокомандующим, казалось, подтверждало это.
Врангель спешил застать генерала Корнилова еще в армии и не терял ни минуты, получил в штабе фронта автомобиль, выехал через Черновцы на Коломыю. С ним ехал поручик Шувалов, который должен был остаться при генерале Корнилове, для связи его с организацией графа Палена в Петербурге. Врангель приехал в Коломыю уже к вечеру.


XXXIII


Брусилова сместили с поста Верховного Главнокомандующего. Его приемником
назначили генерала Лавра Георгиевича Корнилова.






51

На первый взгляд наружность Корнилова казалась непривлекательной. Не было в ней ничего величественного, героического. Небольшого роста человек, худощавый, с кривыми ногами. Лицо монгольского типа, и это особенно сказывалось в глазах, скулах и желтоватом оттенке кожи, в усах и жидкой бородке, едва прикрывавшей подбородок. Руки маленькие, с худыми и нервными пальцами, голос с резкими нотками. Но и некрасивое лицо его было оригинально. Поражал он случайного посетителя внутренним зарядом энергии и силы воли, скрытыми за фасадом сухой и хмурой фигуры. Говорил мало. Речь всегда простая, без лишних фраз, сразу располагала слушателя своей искренностью и честностью. Чувствовался бесхитростный и горячий патриот, человек исключительно прямой и решительный, волевой и твердый. По натуре своей Корнилов, несомненно, был вождем, в присутствии которого люди весьма не робкого десятка стушевывались. Прекрасный боевой генерал, Корнилов в делах политики был чрезвычайно неискушенным и наивным. Доверчиво принимал он окружающих, плохо разбирался в людях.
У него были честолюбие и властность, а со славой появилось и убеждение, что именно ему – генералу Корнилову – суждено вывести Россию из революционного тупика на путь возрождения. Но вера в собственную судьбу шла не из мелочных побуждений.
Любовь к родине стояла у него на первом месте, и миссию свою он видел лишь в служении ей.
Новый Верховный Главнокомандующий был сыном простого крестьянина, дослужившегося в армии до офицерского чина. Родом он был из Усть-Каменогорска, уездного города Семипалатинской области. Детство прошло в большой бедности. В 1883 году он поступает в Омский кадетский корпус, а по окончании его – в Михайловское артиллерийское училище в Петербурге. После окончания училища направлен служить в артиллерийскую бригаду в Туркестан. В 1898 году окончил Академию Генерального штаба и обратно возвращается служить в Туркестанский военный округ. И в этом округе началась серия блестящих военных разведок – приключений, которые вскоре принесли молодому офицеру большую известность.
В ходе службы в Туркестане он занялся изучением туркменского языка, что впоследствии принесло ему большую пользу.
Война с Японией принесла Корнилову большую славу и Георгиевский крест 4-ой степени. После японской войны его назначили агентом в Китай.
Войну 1914 года А.Г. Корнилов начал командиром бригады и через месяц получил в командование 48-ую пехотную дивизию. В апреле 1915 года, прикрывая Брусиловское отступление в Карпатах, дивизия была окружена и огнем неприятеля была почти полностью уничтожена. Раненый Корнилов с остатками своего войска попал в плен.
Оправившись от ранения, Корнилов бежал и вернулся в Россию в июле 1916 года. За доблесть получил орден Святого Георгия 3-ей степени и вскоре был назначен командиром 25-го армейского корпуса.
После февральской революции ему было предложено стать во главе Петроградского военного округа. Назначен на округ он был, минуя Ставку и генерала Алексеева. Это оскорбило генерала Алексеева. Покоробило Алексеева и то, что Корнилов без разрешения Ставки дал свое согласие. Не желая вступать в пререкания с Временным
правительством, но, считая нужным подчеркнуть свое неодобрение, Алексеев отдал






52

приказ: “Допускаю к временному главнокомандованию войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенанта Корнилова”. Этот случай впоследствии имел определенное значение во взаимоотношениях между Алексеевым и Корниловым.
Генерал Корнилов приступил к исполнению новых обязанностей. Но гарантии, данные Временным правительством гарнизону Петрограда не посылать его войска на фронт, оставить в столице “для защиты революции”, помешали Корнилову навести порядок. Разогнать гарнизон он не имел права, а привлечь его на свою сторону мог только демагогическим приемом, что шло вразрез с его натурой. Боевому генералу, не искушенному в политике, была чужда атмосфера столицы. Ему претило растущее влияние Совета, их аморфное правительство. И когда в конце апреля Петроградский Совет запретил солдатам и офицерам выходить из казарм с оружием без его разрешения, Корнилов решил распрощаться со столицей. Подчиниться такому запрету он не пожелал.
Перед уходом с поста военного министра А.И. Гучков пытался устроить Корнилова, назначив на должность Главнокомандующего Северным фронтом на место уволенного со службы генерала Рузского – однако этому категорически воспротивился генерал Алексеев. Он указывал “на неудобство обходить старших начальников и на недостаточный командный опыт Корнилова”.
В начале мая Корнилов получил в командование знаменитую 8-ую армию, которая за время войны дала громкие имена Брусилову, Каледину, Деникину и, наконец, самому Корнилову.
В конце июня Корнилов повел армию в наступление. 28-го июня прорвал австрийский фронт. Но через несколько дней произошла катастрофа. Немцы смогли сосредоточить свои войска и нанести удар по Юго-Западному фронту. Удар этот опрокинул все надежды на возможность вернуть армии воинский дух.
В ночь на 8-ое июля Корнилов был срочно назначен заменить уволенного Главнокомандующего Юго-Западным фронтом. Вступив в новую должность, он немедленно потребовал восстановление смертной казни на фронте и 11-го июля он об этом телеграфировал правительству. В этой телеграмме Корнилов требовал немедленного прекращения наступления на всех фронтах “для сохранения и спасения армии и для ее реорганизации на началах старой дисциплины”.
Не дожидаясь ответа, Корнилов отдал приказ расстреливать дезертиров и грабителей. Одновременно он сформировал ударные батальоны из добровольцев и юнкеров. Их целью была борьба с безобразиями на фронте. В районе военных действий он запретил митинги и оружием разгонял их.
12-го июля, на следующий день после телеграммы Корнилова, правительство восстановило смертельную казнь на фронте.
16-го июля состоялось совещание в Ставке. В ту же ночь, возвращаясь из Могилева в Петербург, Керенский решил сменить Брусилова. В поезде с Керенским ехал Борис Савенков – комиссар Юго-Западного фронта.
Бывший террорист присмотрелся к Корнилову на фронте. Он пришел к заключению, что именно Корнилов и, быть может, единственно он, был способен в этот период времени возродить боевую способность армии.
Имя Корнилова было известно Керенскому с юных лет. Ребенком он переехал из
Симбирска, где родился, в Ташкент, куда отца его Федора Михайловича Керенского






53

назначили в 1889 году главным инспектором школ Туркестанского учебного округа. Керенскому исполнилось 17 лет, а весь русский Туркестан заговорил о Корнилове и об его отважных разведках и приключениях. Затем война, доблесть на фронте, легендарный побег из австрийского плена. Все это создавало ореол вокруг имени Корнилова.
Настойчивое давление Савинкова решило вопрос в пользу Корнилова. Положение на фронте было катастрофично. Во главе войск надо было немедленно ставить человека решительного и смелого. По мнению Керенского таковым и был Корнилов.
Савинков импонировал Керенскому своими революционными заслугами. В партии эсеров Керенский был новичком, Савинков же – ветеран – насчитывал свои политические аресты, ссылки и бегства из царских тюрем, начиная с конца девяностых годов прошлого века. Террористической деятельностью он занимался с 1903 года и, по собственному признанию, принимал участие в убийстве министра иностранных дел Плеве, в убийстве великого князя Сергея Александровича, в подготовке покушения на адмирала Дубасова и во многих других террористических актах, в том числе в нескольких неудачных покушениях на Николая II.
При назначении  Савинкова на пост управляющего военным министерством
Керенским, несомненно, руководило желание застраховаться. С одной стороны,
военное министерство было в твердых “революционных” руках, с другой – в случае надобности независимый Савинков не постеснялся бы принять решительные меры против контрреволюции, откуда бы она не исходила. Левое крыло Петроградского Совета это отлично понимало. Оно не любило Савинкова, но слишком ему доверяло, но, тем не менее, относилось к нему с почтительной опаской. Таким образом, участие Савинкова в правительстве должно было служить, по крайней мере, в теории, сдерживающим началом, как справа, так и слева.


XXXIV


Генерал Корнилов был на фронте, и его ожидали лишь поздно ночью. Врангель зашел к исполняющему должность дежурного генерала полковнику графу Гайдену с целью получить необходимые ему сведения о его новой дивизии. По словам полковника графа Гайдена, порядок в дивизии был, в общем, на должной высоте. Правда, кое-какие недоразумения с командным составом уже имели место: начальник дивизии, начальник штаба и один из командиров полков должны были уже уехать к новому месту службы. Общие части были в полном порядке, офицерский состав был отличный и новому начальнику дивизии, по словам графа Гайдена, взять в руки дивизию будет нетрудно.
В дивизию входили: Ольвиопольский уланский, Кирнбурский драгунский, Белорусский гусарский и 11-ый Донской казачий полки. Дивизией временно командовал командир 1-ой бригады генерал Зинов, а должность начальника штаба исполнял впредь до назначения нового начальника полковник генерального штаба фон Дрейер.
Во время разговора Врангеля с графом Гайденом в кабинет вошел среднего роста молодой человек в модном френче и английской кепке. Полковник граф Гайден их






54

познакомил. Вошедший оказался комиссар 8-ой армии Филоненко. С большим апломбом
Филоненко стал высказывать свое мнение о последних операциях, о необходимости
немедленного принятия ряда мер, дабы помешать противнику использовать опасное выдвинутое положение 8-ой армии. Обратившись к Врангелю, Филоненко начал говорить, что он как бывший офицер признает необходимость проведения немедленных мер для укрепления подорванной дисциплины, что он всячески поддерживает генерала Корнилова в его усилиях поднять дисциплину 8-ой армии, и что он, Филоненко, все время настаивает на назначении генерала Корнилова главнокомандующим Юго-Западного фронта. Врангель с Филоненко вышли и направились в штабную столовую. За обедом Филоненко продолжал с тем же апломбом говорить о военном и политическом положении. Он очень любезно предложил Врангелю помочь удалению из войсковых комитетов его дивизии тех офицеров и солдат, которые, по его мнению, оказались бы нежелательными.
Врангель с трудом нашел в переполненном городе комнату, в которой поместился вместе с графом Шуваловым. Рано утром ему дали знать, что генерал Корнилов вернулся и просит его к себе.
Генерал Корнилов помещался в верхнем этаже маленького двухэтажного дома поблизости от штаба. Там  же наверху жил Завойко. Врангель зашел к последнему в ожидании приема генералом Корниловым. Врангель застал Завойко за писанием: занося что-то на бумагу, он прихлебывал из стакана чай. Не желая ему мешать, Врангель взял
переданный ему стакан чая, сел в стороне и взял для чтения какую-то книгу. Однако Завойко, не прерывая писания, сказал Врангелю:
- Я могу единовременно делать несколько вещей, - заявил он, - наш разговор не мешает мне писать.
И действительно, продолжая расспрашивать Врангеля и подавая реплики, Завойко не останавливаясь, быстро набрасывал что-то на бумаге. Окончив, он, видимо, довольный своей работой, посмотрел на Врангеля:
- Вы, конечно, знаете, что генерал назначен главнокомандующим фронтом. Он поручил мне написать прощальный приказ армии. Желаете послушать?
Завойко прочел ему известный приказ генерала Корнилова.
Врангель был чрезвычайно поражен этой способностью так легко, почти не сосредотачиваясь, излагать на бумаге мысли.
Наконец, Врангелю дали знать, что генерал Корнилов его ждет.
Врангель знал генерала Корнилова очень мало, познакомившись с ним год тому назад в Могилеве, куда Корнилов прибыл представляться государю после своего побега из плена. Корнилов нисколько не изменился с той поры: маленький, сухой, смуглый и загорелый, с небольшой бородкой и жесткими черными усами, с лицом заметно выраженного монгольского типа, он говорил выразительными отрывистыми фразами. В нем чувствовался особый порыв, какая-то скрытая, ежеминутно готовая к устремлению сила. Он очень спешил, уезжая через несколько часов в штаб фронта. Врангель вкратце сообщил ему о том, что известно ему было о положении в Петербурге, дал сведения о своей там работе и предложил использовать графа Шувалова для связи со столицей. Генерал Корнилов тут же приказал зачислить графа Шувалова ординарцем. Генерал пригласил Врангеля обедать, и они вместе пошли в столовую.
Во время обеда прибыл вновь назначенный командующий армией герой Галича






55

генерал Черемисов. Маленький, худенький, с черными глазами и приятным, несколько
вкрадчивым голосом, генерал Черемисов произвел на Врангеля впечатление живого,
неглупого человека. Разговор за обедом велся на общие темы. Генерал Корнилов вспоминал о своей службе в Туркестане, генерал Черемисов рассказывал о последних боях своего корпуса. Вопросы политические совсем не затрагивались.
После обеда генерал Корнилов в сопровождении нескольких лиц выехал на автомобиле в Каменец. Врангель также отправился в Станиславов, откуда на следующее утро выехал в дивизию, расположенную в 20-30 километрах от города в направлении на Галич.


XXXV


Дивизия занимала значительный фронт, неся охранение. В резерве находился Белорусский гусарский полк, расположенный в небольшой деревушке, недавно оставленной австрийцами, тут же помещался штаб дивизии. Врангель просидел с бывшим начальником дивизии и начальником штаба до поздней ночи, знакомясь с делами.
С утра, приняв доклады и отдав ряд нужных распоряжений, Врангель намеревался объехать полки, а к восьми часам вечера назначил у себя в штабе совещание командиров частей. Однако и то и другое он не успел сделать. Он осмотрел только гусар и доехал до казаков, как дали ему знать, что генерал Черемисов требует его немедленно в штаб армии в Станиславов, куда только что перешел штаб армии. Он вернулся в штаб дивизии и здесь нашел приказание, что ввиду общего отхода фронта его дивизии немедленно отходить на Станиславов, прикрывая фланг 8-ой армии. Приказав командиру бригады вступить в командование дивизией, снимать охранение и двигаться ночным переходом на Станиславов, сам Врангель на автомобиле выехал в город.
Он прибыл в Станиславов уже в темноте и застал штаб, готовившемся к новому переезду. Спешно грузились штабные грузовики, снимались телефоны, выносилось канцелярское имущество. Поезд для штаба уже стоял на станции. По всем улицам города тянулись бесконечные обозы, направляясь в тыл.
Генерал Черемисов привез с собой нового начальника штаба и нового генерал-квартирмейстера. Офицеры генерального штаба (тогда это качество признавалось имеющим первостепенное значение) были совсем молодые, но обнаруживавшие большую политическую гибкость. Начальником штаба был назначен полковник генерального штаба Левитский.
Генерал Черемисов вкратце ознакомил Врангеля с обстановкой – русские армии по всему фронту отходили, не оказывая сопротивления. Противник шел по пятом. Ближайший рубеж, где можно было надеяться задержаться, была река Збручь. Врангелю приказывалось, объединив командование 7-ой кавалерийской и 3-ей кавалерийской казачьей дивизий, действовать со сводным конным корпусом в стыке 7-ой и 8-ой армий, прикрывая их отход и обеспечивая фланги. Тут же генерал Черемисов лично продиктовал Врангелю задание и соответствующее предписание, которое подписал.






56

Врангель решил обождать подход головы его дивизии к городу и лично отдать
дивизии необходимые приказания, а самому поехать в 3-ю кавалерийскую дивизию,
оперировавшую в районе Монастыржеска, куда он наметил сосредоточить корпус. До подхода дивизии Врангель ночевал в гостиничном номере.
Среди ночи Врангель был разбужен страшными криками. Через окно было видно небо, объятое заревом пожара. С улицы неслись крики, какой-то шум и треск, звон стекол, нередко раздавались выстрелы. Наскоро одевшись, он вышел в коридор. Навстречу ему шел его офицер-ординарец:
- Ваше превосходительство, в городе погром, отступающие войска грабят магазины, - доложил тот.
Врангель спустился в вестибюль гостиницы. Прислонившись к стене, стоял бледный, как смерть старик, кровь текла по длинной седой бороде. Рядом с ним растерянная и простоволосая молодая женщина громко всхлипывала, ломая руки. Увидев Врангеля, она бросилась к нему и, говоря что-то непонятное, стала ловить его руки и целовать. Врангель поднял швейцара и спросил, в чем дело. Оказалось, что старик еврей – владелец часового магазина, а женщина его дочь. Солдаты магазин разграбили и владелец его, жестоко избитый, едва мог спастись. В распоряжении Врангеля никакой воинской силы не было, с ним лишь один офицер и два гусара – ординарца. Взяв их с собой, он вышел на улицу.
Город горел в нескольких местах, толпа солдат, разбив железные шторы, громила магазин. Из окон домов неслись вопли, слышался плач. На тротуаре валялись разбитые ящики, изломанные картонки, куски материй, ленты и кружева вперемешку с битой посудой, пустыми бутылками из-под коньяка. Войсковые обозы сплошь запрудили улицы. На площади застряли артиллерийские парки. Огонь охватывал соседние дома, грозя ежеминутным взрывом снарядов. Врангель с трудом разыскал командира парка и, взяв у него несколько солдат, лично стал наводить порядок. В каком-то магазине застали грабителей, занятых опорожнением ящиков с чайной посудой. Схватив первого попавшегося, Врангель ударом кулака сбил его с ног, громко крича:
- Казаки сюда, в нагайки всю эту сволочь!
Через минуту магазин был чист.
Через два часа удалось очистить улицу. Обозы тронулись, и артиллерия получила возможность двинуться вперед. На соседних улицах грабеж продолжался. От беспрерывного крика Врангель совсем потерял голос.
К шести часам утра на улице показался разъезд, подходил полк польских улан. Врангель приказал командиру полка, не стесняясь мерами, восстановить порядок. Тут же было поймано и расстреляно на месте несколько грабителей, и к утру в городе было совсем спокойно.
К восьми часам подошла голова дивизии Врангеля. Он отдал необходимые распоряжения для дальнейшего следования к пункту сосредоточения корпуса. Врангель с полковником Дрейером и двумя офицерами выехал к 3-ей казачьей дивизии. Дивизией командовал генерал Одинцов, бывший командир Приморского драгунского полка. Они одновременно командовали полками одной бригады более года, и Врангель отлично знал генерала Одинцова. Это был храбрый и толковый начальник, но нравственности никакой – сухой и беспринципный эгоист, не брезговавший ничем ради карьеры.






57

В состав дивизии входили полки: 1-ый Екатеринодарский, Казляро-Гребенский,
Дагестанский и Осетинский. Наилучшими были первые два, состоящие из кубанских и
терских казаков.
Отъехав километров тридцать, он разыскал штаб дивизии. Полки дивизии, ведя разведку, были разбросаны на широком фронте. Ознакомившись с обстановкой, Врангель отдал генералу Одинцову необходимые распоряжения и занялся организацией своего штаба. Формировать штаб приходилось за счет обеих дивизий, заимствуя оттуда и личный состав штаба, и средства связи, и канцелярское имущество.
За ужином Врангель познакомился с А.И. Гучковым. Оставив пост военного министра, и окончательно разойдясь с правительством, он прапорщиком зачислился в армию и был прикомандирован к штабу 3-ей казачьей дивизии. Он поразил Врангеля своим сумрачным, подавленным видом.
Русская конница поспешно отходила, теснимая на всем фронте противником. Одновременно с подходом частей 7-ой дивизии было получено донесение о наступлении значительной колонны германцев на Монастыржеск, занятый осетинским конным полком.
В городе находились огромные склады артиллерийского имущества, и штабом армии было приказано при отходе склады эти взорвать. Из штаба армии прибыл с этой задачей в город офицер с подрывной командой.
Врангель заканчивал обедать, когда пришло донесение о завязавшейся перестрелке 
у занимавших Монастыржеск осетин. Врангель приказал подать мотор и в сопровождении начальника штаба поехал в город. Они были от города в 4-5 километрах, когда неожиданно огромный столб пламени и дыма поднялся над Монастыржеском. Раздался оглушительный взрыв, затем второй и третий. Огромные столбы пламени взвились над городом. Было видно, как летят какие-то обломки. В поле бежали вперемешку люди и скот. Оказалось, что, видя приближение противника, офицер саперной команды, присланной из штаба армии, думая лишь о выполнении своей задачи, преступно поджег склады, не предупредив осетин, продолжавших драться на окраинах города. Несколько десятков всадников и сам командир полка стали жертвой этой возмутительной небрежности.
В сумерках противник вошел в город. Корпус Врангеля занял позицию несколько километров восточнее города. С рассветом наступление возобновилось, скоро бой велся на всем фронте. Весь день корпус удерживал свои позиции. Около двух часов дня немцам удалось отстранить кинбурнцев и захватить занятую ими деревню, угрожая разрезать фронт корпуса. Врангель приказал дивизиону кинбурнцев остановить противника в конном строю. Драгуны под начальством ротмистра Стаценко блестящей атакой выбили противника, захватив несколько десятков пленных и пулемет. Положение было восстановлено. С наступлением темноты, оставив на фронте для наблюдения разъезды, Врангель оттянул корпус километров на пятнадцать и, заняв намеченный рубеж, заночевал.
Русская пехота на всем фронте продолжала отходить, не оказывая врагу никакого сопротивления. В день фронт откатывался на 20-30 километров. Дисциплина в отходящих частях была совсем утеряна. Войска составляли массу отставших солдат, и грабили беспощадно население по пути своего следования. Маневрируя на стыке флангов 7-ой и 8-ой армии, корпус Врангеля держался на расстоянии суточного перехода, беспрерывно






58

ведя альергардский бой. Врангель старался все время держаться в непосредственной
близости частей, чтобы ознакомиться с работой полков, начальниками и солдатами.
Переправившись через Збручь, войска задержались и стали устраиваться на занятых позициях, удерживая в районе города Борщова плацдарм на левом берегу реки. Корпус ночевал в полупереходе к западу от линии реки Збручь. Врангель находился при 7-ой дивизии.
На рассвете Врангель получил донесение, что ночевавшая севернее Кавказская дивизия оттеснила противника и, ведя бой, медленно отходит к востоку. Врангель имел приказание удерживаться на занимаемой линии в течение дня, дабы дать время устроиться пехоте, а с наступлением темноты ему было приказано отойти за реку и стать в резерве командующего армией. Подняв по тревоге дивизию, Врангель вывел ее из деревни и, заняв одним спешенным полком опушку небольшого леса и выставив артиллерию, остальные три полка держал в резервном порядке.
Вскоре пришло донесение о движении в охват правого фланга дивизии в разрез корпуса Врангеля и кавказцами, бригады неприятельской конницы. Взяв несколько человек из своего конвоя, Врангель выехал вперед и, поднявшись на небольшой холмик, он ясно увидел шедшую на рысях в походном порядке колонну конницы. Видно было, как она перестраивалась в резервный порядок. Одновременно батарея противника открыла огонь и снаряд, пролетев, разорвался за дивизией. Неприятель, видимо, заметил Врангеля
и его спутников, потому что вскоре пули стали посвистывать возле них. Врангель поскакал к дивизии, приказал артиллерии открыть беглый огонь и, построив боевой порядок, пустил дивизию в атаку. Противник атаки не принял и, издали увидев развертывающиеся полки, снял батарею и стал быстро уходить. В это время Врангель получил донесение, что теперь в обход левого фланга, почти в тыл, движется новая колонна неприятельской конницы, силою также в бригаду. Приказав одному полку продолжать преследовать отходящую колонну и отправив генералу Одинцову приказание немедленно перейти его дивизией в наступление, Врангель повернул батарею на сто восемьдесят градусов, перенес огонь на новую колонну и, посадив спешенный полк на лошади, тремя полками вновь атаковал противника. И на этот раз противник не принял удара, неприятельская кавалерия повернула и стала поспешно отходить. Скоро пришло донесение от начальника кавказской дивизии, чтобы дивизия перешла в наступление, сбила противника и выдвинулась на прежние позиции. В течение дня корпус удерживался на месте, ведя перестрелку, противник вновь не решался переходить в наступление.
К вечеру немцы подтянули тяжелую артиллерию и открыли по корпусу редкий огонь. Одна из русских батарей, расположенная за небольшой рощицей, слабо отвечала. Послав генералу Одинцову распоряжение с наступлением темноты оттягиваться к переправам, Врангель поехал к начальнику 7-ой дивизии. Лесная дорожка вела к полянке среди леса. У небольшого домика лесника Врангель увидел группу офицеров. Из избы был вынесен стол, скамьи и стулья, а офицеры пили чай. Кругом полянки среди деревьев виднелись кони. Здесь стояла спешенная бригада. Едва Врангель слез с лошади и направился к столу, как послышался характерный гул приближающегося снаряда. Мгновенье и раздался взрыв. Снаряд упал тут же за избой. Послышались стоны, по полянке со сбитым седлом и окровавленным крупом проскакала лошадь. Среди спешенных стало заметно движение. Отдельные люди с лошадьми потянулись в лес.






59

Врангель понял, что еще минута и начнется беспорядочный отход. В лесу шрапнельный огонь противника не мог быть очень действенным. Необходимо было сохранить порядок. Врангель скомандовал “смирно” и, сев за стол, попросил себе чая. Новый снаряд прогудел в воздухе и, ударившись где-то вблизи, разорвался. Один осколок, громко жужжа, упал у самого стола так, что Врангель, не вставая со стула, мог, нагнувшись, его взять. Он поднял осколок и, повернувшись, крикнул солдатам:
- Берите, ребята, горяченький, к чаю на закуску.
И бросил осколок ближайшему солдату. В одну минуту лица просветлели, послышался смех, от недавней тревоги не осталось и следа.
Выпустив еще три снаряда, противник прекратил огонь. Потеряно было два человека и несколько лошадей ранеными.
Солнце совсем склонилось к западу, стало смеркаться, и Врангель приказал дивизии отдохнуть. Полки вытянулись из леса, а сам Врангель еще там некоторое время задержался, диктуя какие-то приказания. Закончив диктовать, он сел на лошадь и поехал широким галопом, обгоняя колонну. На ходу он благодарил эскадроны и сотни за сегодняшний бой. Едва он поблагодарил первую сотню, как громкое единодушное “Ура” прогремело в ответ. Остальные эскадроны подхватили. С этого дня невидимое духовное единение установилось между ним и его людьми. С этого дня он почувствовал, что полки в его руках, что та психологическая связь между начальником и подчиненными, которая
составляет мощь каждой армии, установилась.
Это явление ему за его службу приходилось испытывать не раз. Так, однажды, во время усиленной рекогносцировки в Крейцбургских болотах, он непреложно и ясно ощутил неожиданно мгновенно родившуюся эту духовную связь с его полком. Так впоследствии создавалась эта связь начальника с частями на Кубани и в степях Маныча в гражданскую войну.


XXXVI


Отойдя за реку Збручь, корпус стал в резерв командующего армией в 30 километрах от Каменец-Подольска, где находился штаб армии. На следующий день Врангель получил телеграмму от генерала Корнилова: “Прошу принять лично и передать всем офицерам, казакам и солдатам Сводного конного корпуса, особенно же Кинбурнским драгунам и донцам, мою сердечную благодарность за лихие действия корпуса 12-го июля, обеспечившие спокойный отход частей на стыке армий”.
В резерве Сводному корпусу пришлось простоять всего несколько дней. Несмотря на прекрасные позиции и то, что противник действовал сравнительно небольшими силами, русские части были уже почти не способны, на какое бы то ни было сопротивление.
Как-то вечером начальник штаба армии вызвал Врангеля к телефону. Кавказский пехотный полк, прикрывший переправы у Хотина, оставил свои позиции, и противник мог использовать прорыв, угрожая переправам и самому Каменцу. Штаб армии был в






60

готовности к отъезду, Врангелю приказывалось спешно выдвигаться к месту прорыва и
восстановить положение.
Через два дня ожидался подход 79-ой пехотной дивизии, которая должна была его сменить и обеспечить хотинские переправы.
Врангель по тревоге поднял части корпуса и приказал дивизиям ночным переходом выдвинуться к месту переправы. При корпусе находился автомобильный санитарный отряд, где имелось до 30 машин. Из штаба армии Врангелю обещали 10 грузовиков. Он использовал все машины для переброски стрелкового полка 7-ой дивизии. Отдав все распоряжения и отправив стрелков, Врангель на автомобиле поехал за дивизией. Он застал головной полк спешившимся и перестреливающимся с противником, занимавшим только что оставленную кавказцами деревню. Кавказцы, отойдя километра на четыре, стояли на привале, выставив сторожевое охранение. Вскоре подошла и 3-я дивизия. Врангель послал приказание кавказцам наступать и одновременно перешел в наступление спешенной бригадой 7-ой дивизии.
Вскоре все поле усеялось наступающими цепями. Противник вел ружейный огонь. Но вот со стороны неприятеля прогремела артиллерия. Дымки шрапнелей взвились над наступающими. Цепи залегли. Еще два, три снаряда, и вдруг Врангель увидел, что на всем фронте кавказского полка цепи отступают. В бинокль видно было, как люди бегут,
обгоняя друг друга: отступление превращалось в общее бегство. Врангель находился на
батарее, и отдал приказ командиру открыть по бегущим беглый огонь. Батарея дала очередь, попадания ясно были видны. Но люди не только не остановились, но как будто еще быстрее двинулись в тыл. Врангель поскакал к ольвиопольским уланам, стоящим в резерве, приказал командиру полка полковнику Семенову остановить бегущих и пиками гнать их обратно. Семенов развернул полк и, ловя улан, стал гнать пиками отступающую пехоту, собирая людей, как стадо баранов.
Противник, видимо, малочисленный, в наступление не переходил, Наконец. Врангель получил донесение, что кавказский полк собран. Он поехал к полку. Приказал полку отдыхать и выдать обед. Собрав офицеров, поговорил с ними, а затем обошел батальоны, говоря с людьми.
Дав людям успокоиться и придти в себя, он сам повел полк в атаку. Кавказцы сперва шли вяло и неуверенно, а затем отлично. Выбили противника из занятой ими деревни, захватили 300 пленных и 4 пулемета и освободили своих пленных, взятых утром. К сожалению, во время этой атаки сильно пострадал штаб: был ранен старший адъютант штаба дивизии капитан Любимский, два офицера-ординарца, из них один тяжело, и командир радиотелефонной роты.
- Ну, теперь, Владимир Николаевич, - сказал Врангель начальнику штаба, - за кавказцев мы можем быть спокойны. После такого успеха полк будет драться хорошо.
Однако он ошибся. Среди ночи его разбудили, сообщили, что кавказцы без всякой видимой причины оставили совсем свои позиции и отходят в тыл. Пришлось выслать для защиты брошенного кавказцами участка последнюю бригаду. В резерве не осталось ни одного полка. Врангель приказал оттянуть на ночь части артиллерии и обозы за переправу, а сам со штабом остался ночевать на правом берегу реки, дабы иметь возможность использовать телефонную сеть со сторожевыми участками. На рассвете его вновь разбудили. Противник сбил жидкое охранение корпуса. Перестрелка шла уже в






61

занятой русскими деревне. Он быстро оделся и вышел во двор к лошадям. Бой шел на
улицах. Пули все время щелкали по каменному забору и стенам хат. Дорога к переправе
была в руках противника. В ворота выехать уже было нельзя. Улицы обстреливались продольным огнем. Врангель вместе с ординарцами стал пробираться садом к реке, решив переправиться вплавь. В последнюю минуту кто-то из ординарцев разыскал крестьянина, указавшего брод, позволившего переправиться не только конным, но и тележкам с офицерскими вещами. Во время переправы был только один раненый.
Артиллерийская батарея с левого берега открыла огонь. Вправо были видны переправляющиеся вброд части кавказской дивизии. Удерживая левый берег реки, Врангель выделил часть сил и бросил их на усиление 2-ой бригады 7-ой дивизии, прикрывающей главную переправу и мост у Хотина. Дивизии удалось удержать Хотинский тот-де-поп. К вечеру подошла бригада 78-ой дивизии, 7-ой кавалерийской дивизии Врангель приказал немедленно ее командиру генералу Серебрянникову перейти в наступление. К девяти часам вечера корпус полностью восстановил положение. На следующий день части корпуса были сменены подошедшей 79-ой дивизией, и корпус отошел к Каменцу в резерв. Командующий армией Врангель получил от генерала Черемисова телеграмму: “Честь и слава свободному корпусу”.
Через несколько дней генерал Черемисов был сменен и вместо него заступил генерал Соковнин. Одновременно с генералом Черемисовым ушел начальник его штаба
полковник Межнов, замененный генералом Яроном.
Генерал Корнилов еще 16-го июля был назначен Верховным Главнокомандующим. С вступлением генерала Корнилова в должность Верховного Главнокомандующего в армии стала ощущаться крепкая рука. Начальники почувствовали за собой поддержку сверху, приободрились и стали увереннее, солдаты подтянулись. Целым рядом приказов власть войсковых комитетов была ограничена и введена в известные рамки. Полки, утерявшие всякую дисциплину, стали приходить в некоторый порядок. Воспользовавшись некоторым затишьем, Врангель постарался возможно ближе ознакомиться не только с корпусным и дивизионным, но и полковым комитетом. Состав их оказался, в общем, неплохой. Врангель подолгу беседовал с членами комитетов, подчас присутствовал на их заседаниях, и постепенно ему удалось направить деятельность комитетов в сторону от политики и привлечь их к чисто хозяйственной работе. После продолжительных боев обмундирование, конское снаряжение и вся материальная часть корпуса сильно потрепались. Попытки Врангеля получить белье, сапоги и прочие необходимые предметы вещевого довольствия через армейское интендантство оказались тщетными. И вот там, где командир корпуса оказался бессильным что-то сделать, корпусной комитет добился положительного решения в этих вопросах, послав куда-то каких-то послов, и, в конце концов, добыли для частей все необходимое.


XXXVII


Генерал Корнилов наметил программу мер наведения в войсках порядка. С






62

докладом правительству об этих мерах он приехал 3-го августа в Петербург. Однако
доклад не был в этот день представлен правительству. Савинков, Филоненко, а затем
Керенский просмотрели доклад, нашли, что редакция его и аргументация составлены в форме слишком резкой для социалистов, входивших в правительство.
С согласия Корнилова решено было подготовить аналогичную записку в военном министерстве в форме, приемлемой для всех заинтересованных сторон. Таким образом, рассмотрение мер, предложенных генералом Корниловым, было отложено.
В ту же ночь генерал Корнилов выехал обратно в Ставку с тем, чтобы вернуться в Петроград через неделю, когда доклад, подготовленный военным министерством, будет представлен правительству на обсуждение.
В течение нескольких дней Савинков тщетно пытался добиться от Керенского подписи под докладом, подготовленным военным министерством. Главным пунктом доклада был законопроект о смертной казни в тылу за военные преступления. Керенский всячески тормозил этот вопрос и оттягивал его обсуждение.
И как бы угадывая мысль Керенского о смертной казни в тылу, Петроградский Совет начал требовать отмены смертной казни и на фронте, как меры, “преследующей явно контрреволюционные цели”.
Вторично Корнилов поехал в Петроград 10-го августа. Он уже не доверял ни правительству, ни тем более Совету.
В Ставке опасались покушения на его жизнь, и генерал Корнилов отправился в столицу с вооруженным конвоем. Сопровождал его отряд верных ему текинцев – уроженцев Туркестана.
В Зимнем дворце, где происходило свидание между Верховным и премьером, текинцы на всякий случай расставили свои пулеметы в вестибюле.
И на этот раз программе Корнилова не был дан свет. Наоборот, Керенский решил сместить надоедливого Корнилова, причем предполагалось, что на этот раз Верховным Главнокомандующим будет назначен сам Керенский. Однако от этого его снова отговорил Савинков. Савинков доказывал, что Корнилов – единственный человек в России, способный возродить боевую мощь армии.
Трения между Савинковым и Керенским привели к тому, что Савинков вынужден был попросить об отставке… Керенский его отставки не принял.
Третья и последняя встреча Корнилова с Керенским произошла 14-го августа на государственном совещании в Москве.
Керенский на это совещание хотел созвать представителей всех классов и политических группировок, чтобы “проверить пульс страны”. Совещание должно было дать правительству возможность объяснить свои стремления и задачи.
Совещание происходило в Большом театре. Приезд генерала Корнилова в Москву на это совещание был обставлен торжественно. Его приветствовали речами, встречали восторженными криками. В этом порыве, казалось, объединились все несоциалистические группировки. Появление его в Большом театре вызвало шумную овацию. Речь генерала сухая, но сильная, оказалась очень содержательной. В ней не было резких выпадов против правительства.
- С глубокой скорбью я должен открыто заявить, - говорил Корнилов, - у меня нет уверенности, что русская армия исполнит без колебаний свой долг перед родиной.






63

Он изложил сою программу, подчеркнул, что ее необходимо реализовать
безотлагательно.
Его выступление было воспринято по-разному. Левая печать уже требовала смещения Корнилова, объявила его в предательстве, запугавши остальных.


XXXVIII


За это время Врангель имел несколько писем из станции от Завойко. Из них он знал о той борьбе, которую вел генерал Корнилов, настаивающий на срочном проведении в жизнь необходимых для поднятия в армии дисциплины мер – предоставление начальникам дисциплинарной власти, ограничение прав войсковых комитетов, наконец, установление смертной казни в тылу для изменников и дезертиров. Врангель со своей стороны писал несколько раз, указывая на необходимость провести все эти меры, пока еще не поздно и армия не развалилась совсем.
В первых числах августа Врангель получил письмо от Завойко, он писал о том, что, по-видимому, длительная борьба генерала Корнилова в скором времени увенчается
успехом, что в ближайшее время ожидается проведение в жизнь всех намеченных по усилению дисциплины в армии мер, что в тылу авторитет Верховного Главнокомандующего огромный, и что недалек уже тот час, когда от имени армии он будет иметь возможность продиктовать свои условия: “… генерал просит Вас не торопиться и не упрекать нас в бездействии, - заканчивал он свои письма, - раньше января-февраля никаких решительных выступлений ожидать нельзя…”
12-го Врангель неожиданно получил телеграмму с сообщением: “ввиду предстоящего в ближайшее время нового назначения” он зачислялся в распоряжение главнокомандующего Румынским фронтом “с оставлением командующего Сводным военным конным корпусом”. Необычная эта телеграмма по содержанию своему немало удивила Врангеля, и он поручил начальнику штаба вызвать к аппарату из Ставки графа Шувалова и справиться, что значит полученное им сообщение и что это за ожидающее его назначение. Шувалов отвечал, что в дежурстве ничего неизвестно, главнокомандующий находится в Москве, откуда вернется только через день-два. Через несколько дней Врангель получил телеграмму от Завойко: “Главнокомандующий очень доволен Вашей работой. Телеграмма вызвана ожидающим Вас в ближайшие дни видным назначением”. Одновременно пришло приказание Ставки о погрузке бригады 3-ей кавказской дивизии – Дагестанского и Осетинского полков для переброски на присоединение к туземной дивизии в район станции Дно.












64


XXXIX


Предполагаемый удар Корнилова одновременно намечался по трем линиям,
сходившимся в Петрограде: ликвидация большевиков, разгон Советов и преобразование
Временного правительства в сильную национальную власть.
В то время как по вопросу о первых двух пунктах он мог надеяться на возможность какого-то сговора с главой правительства Керенским, третий пункт возбуждал основательные сомнения и не только из-за взаимного отталкивания главных действующих лиц. Участие Корнилова о “сильном правительстве, опиравшемся на офицерство и на несоциалистические круги”, неизбежно привело бы к тому, что голос Верховного Главнокомандующего приобрел бы решающее значение. Это грозило Керенскому самоупразднением, или в лучшем случае второстепенным министерским портфелем.
Учитывая, что им не удастся договориться, генерал Корнилов, несмотря на свое желание войти в правительство нелегальным способом, предпринял ряд мер к тому, чтобы в случае необходимости добиться своей цели помимо Керенского.

Еще до того, как Корнилов принял Верховное командование, некоторые лица и общественные круги образовали сеть тогда еще разрозненных, но впоследствии подчиненных Корнилову конспиративных кружков. Люди, входившие в эти кружки, были различных политических взглядов, но с несомненным неприятием социализма. Их целью в большинстве случаев было установление военной диктатуры. Вопрос о возможности
реставрации никогда открыто не поднимался.
Одним из первых начинаний подпольного свойства была офицерская организация на Юго-Западном фронте, основанная генералом Крымовым, тем самым, которого Корнилов в первой половине августа предназначал двигаться во главе 3-го конного корпуса к Петрограду. Одновременно в Петрограде возникло несколько кружков, враждебно относившихся и к Совету, и к правительству. Без определенной программы, без средств и без руководящего центра эти ячейки представляли собою скорее кружки фрондирующих молодых людей, играющих в заговор.
Со временем эти кружки вошли в одну организацию, которая пыталась объединить в своих руках деятельность различных ячеек, направить ее к определенной цели. Этой организацией был “Республиканский центр”. Образовался он в Петрограде еще в мае месяце 1917 года с целью оградить страну от большевизма. Будущая форма правления не обсуждалась. Даже название – “Республиканский центр” – явилось как бы случайным.
Не последнюю роль в конспиративной работе играл главный комитет офицерского союза. Хотя задачей его являлось спасение армии от окончательного развала, но члены союза во главе с полковником Новосельцевым отлично понимали, что добиться этого можно было лишь путем установления в стране твердой власти. Они и занялись подготовкой почвы для введения военной диктатуры.
Контора “Республиканского центра” помещалась в большом особняке в Петрограде
на Невском проспекте, 104, где также находились правления различных банков,






65

страховых и коммерческих обществ.
В начале мая, сложив с себя обязанности военного министра Временного правительства, А.И. Гучков сразу окунулся в привычную ему подпольную работу. Он снова занял должность председателя Военно-промышленного комитета. Снова, как и до революции, старался наладить конспиративные контакты со старшими военачальниками на фронте. К этому времени относится его затея устроить переворот и возвести на престол
великого князя Дмитрия Павловича. Однако, не встретив в этом начинании сочувствия
среди хорошо знакомых ему генералов (Корнилова, Крымова), Гучков согласился возглавить “Общество экономического возрождения России” (ОЭВР), уже организованное Путиловым. Одно время “Республиканский центр” обхаживал адмирала Колчака, стараясь поставить его во главе движения. Однако адмирал остался в стороне, так как пробыл в Петрограде лишь короткий срок.
Но с момента, как генерал Корнилов вступил в Верховное командование, поиски будущего диктатора прекратились. Поиски эти он доверил своему окружению. А окружение оказалось гибельным для всего движения, которое Корнилов решил возглавить. Окружением Корнилова были: прапорщик Завойко (его ординарец), Филоненко (комиссар Ставки), Аладдин, Добрынский и другие. Позже Корнилов говорил:
- У меня других не было. И этих людей я знал очень мало. Но они, по крайней мере, хотели и не боялись работать.
Это окружение уже делило министерские портфели. С большой легкостью Филоненко брал на себя внешние сношения русского государства и только после решительного протеста генерала Лукомского согласился на портфель внутренних дел. Без колебаний Завойко принимал бремя русских финансистов.
У Корнилова действительно никого не было. Все эти общественные и
политические деятели, которые если не вдохновляли, то, во всяком случае, стояли на стороне Корнилова, предпочитали оставаться в тени, в ожидании результатов борьбы.
Что касается Савинкова, то Корнилов никогда в точности не знал, кому Савинков собирается “воткнуть нож в спину” – ему или Керенскому.
Борис Викторович Савинков – вся его жизнь прошла в конспирации. Без религии, как ее учит церковь, без морали, как ее предписывают люди, без дома и страны, без друзей и страха, охотник и преследуемый, непреклонный, непобедимый, один… Он был необычайным явлением – террорист с умеренными целями. В целях Савинкова не было и намека на утопию. То, чего он добивался динамитом, убийством и кровью, сводилось, в конце концов, к скромным требованиям свободы и терпимости в той форме, в которой они существовали на Западе.
На Керенского Савинков смотрел с недоумением. Называл его “самовлюбленным от революции”.
В беседе с близкими людьми Савинков говорил о Советах и о “товарищах” с таким отвращением, как будто бы глотал какую-то кислую мерзость.
Савинков одинокий эгоцентрик, политик громадной, но не гибкой воли, привыкший в качестве главы террористической организации брать всю ответственность на себя, прирожденный заговорщик и диктатор, склонный к преувеличению своей власти над людьми, он не столько стремился к внутреннему сближению с Корниловым, которого
он любил, с Керенским, которого он презирал, сколько к их использованию в задуманной






66

им политической игре, дабы не сказать к интриге. Савинков видел в Корнилове лишь орудие борьбы для достижения сильной революционной власти, в которой ему должно было принадлежать первенствующее значение. Савинков наметил Корнилова на роль “могучего тарана”, дабы пробить брешь в заколдованном круге всяких Советов и комитетов, облепивших правительство. А чтобы провести эту операцию по возможности
безболезненно, он хотел ввести Корнилова во Временное правительство, затем образовать
директорию из Керенского, Корнилова и самого себя. Впоследствии сократить число
участников директории, убрать Керенского, и предоставив Корнилову чисто военную сферу, самому стать во главе руководства жизнью страны.
Савинков вел очень сложную игру, и как бы осторожно ни относился к нему Верховный Главнокомандующий, он все же создал у Корнилова уверенность, что его планы о переменах в Петрограде имеют полное сочувствие и одобрение Керенского.
20-го августа Савинков добился согласия Керенского на посылку в Петроград 3-го конного корпуса, с прибытием которого в столицу связывалось объявление Петрограда и окрестностей на военном положении. Конечной целью этого шага была борьба с большевиками.
24-го августа Савинков приехал в Ставку вместе с полковником Барановским – братом жены Керенского и начальником его военного кабинета. Поездка была связана с его окончательным оформлением намеченной задачи.
Сначала обсуждался вопрос о комитетах и комиссиях, причем Савинков и Филоненко (комиссар при Верховном Главнокомандующем) высказались против Главнокомандующего Юго-Западным фронтом генерала Деникина, который не может наладить отношения с комиссарами и комитетами, и высказывали опасения, что если во главе фронтов будут стоять такие генералы, то трудно установить дружескую работу и это
будет отражаться на состоянии войск.
Генерал Корнилов и генерал Лукомский (начальник штаба Верховного Главнокомандующего) горячо восстали против возможности легко убирать отличных боевых генералов из-за того, что у них являются иногда шероховатости в работе с комитетами и комиссарами.
- Таким образом, Лавр Георгиевич, - сказал Савинков, обращаясь к генералу Корнилову, - Ваши требования будут удовлетворены Временным правительством в ближайшие дни, но при этом правительство опасается, что в Петрограде могут возникнуть серьезные осложнения. Вам, конечно, известно, что примерно 28-го или 29-го августа в Петрограде ожидается выступление большевиков. Опубликование Ваших требований, проводимых через Временное правительство, конечно, послужит толчком для выступления большевиков, если последнее почему-либо задержалось. Хотя в нашем распоряжении и достаточно войск, но на них мы вполне рассчитывать не можем. Тем более что еще неизвестно, как к новому закону отнесется Совет рабочих и солдатских депутатов. Последний также может оказаться против правительства, и тогда мы рассчитывать на наши войска не можем. Поэтому прошу Вас отдать распоряжение о том, чтобы 3-ий конный корпус был к концу августа подтянут к Петрограду, и представлен в распоряжение Временного правительства. В случае если кроме большевиков выступят и
члены Совета рабочих и солдатских депутатов, то нам придется действовать и против них.
Я только прошу Вас во главе 3-го конного корпуса не посылать генерала Крымова,






67

который для нас не особенно желателен. Он очень хороший боевой генерал, но вряд ли пригоден для таких операций.
Затем Савинков вновь вернулся к вопросу о возможности подавления при участии 3-го конного корпуса выступления в Петрограде большевиков и Совета рабочих и солдатских депутатов, если последний пойдет против Временного правительства. При этом он добавил:
- Действия должны быть самые решительные и беспощадные.
На это генерал Корнилов ответил, что он иных действий и не понимает, что инструкции будут даны соответствующие, и что он вообще к вопросу употребления войск при подавлении беспорядков относится серьезно, и уже им отдавалось приказание о преданиях суду тех начальников, которые допускают стрельбу в воздух. Что если в данном случае будет выступление большевиков и Совета рабочих и солдатских депутатов, то таковое же будет подавлено со всей энергией.
Полковник Барановский, стоявший около стола, со своей стороны прибавил:
- Конечно, необходимо действовать самым решительным образом и ударить так, чтобы это почувствовала вся Россия.
После этого Савинков, обращаясь к генералу Корнилову, сказал, что необходимо, дабы не вышло недоразумения и чтобы не вызвать выступление большевиков раньше времени, предварительно сосредоточить к Петрограду конный корпус. Затем к этому времени объявить Петроградское военное губернаторство на военном положении и объявить новый закон, чтобы генерал Корнилов точно протелеграфировал ему, Савинкову, о времени, когда корпус пойдет к Петрограду.
Вся встреча с Савинковым была запротоколирована и подписана генералами Корниловым, Лукомским и Романовским.
После визита Савинкова у генерала Корнилова появилось чувство большого облегчения. Шаги, предпринятые Ставкой без ведома правительства, вдруг так удачно получили не только санкцию, но и живейшее одобрение министра – председателя и управляющего военным министерством. Вопрос о “легальности” корниловских действий казался почти урегулированным.
Но тут произошло событие, переменившее все карты.


XL


22-го августа в Зимний дворец к Керенскому явился дружески расположенный к нему Владимир Николаевич Львов. Ни родства, ни свойства у него с князем Г.Е. Львовым не было. Не было и княжеского титула. Член Государственной думы, обер-прокурор Святейшего Синода в первом и втором составе Временного правительства, человек честный, морально чистый, идеалист, но фантазер с репутацией большого путаника, с умом очень ограниченным и сумбурным, он чувствовал, как и большинство русских либералов того времени, необходимость установить в стране твердую власть. С этой
целью он и хотел сделать все возможное, чтобы впрячь “слабого” Керенского и






68

“твердого” Корнилова в одну колесницу, которая совместными усилиями этих двух людей вывезла бы Россию из революционных ухабов на прочную дорогу государственного строительства.
При появлении В.Н. Львова в личной императорской библиотеке Зимнего дворца, где А.Ф. Керенский принимал посетителей, произошел забавный случай. Керенский сидел за большим письменным столом, за огромным пюпитром. Лица его посетителю не было видно.
- Александр Федорович, - сказал ему Львов, - что за странным образом Вы сидите, я Вас не вижу и потому мне неудобно с Вами разговаривать. Пересядем на другое место.
- Нет, нет, - отвечал Керенский, - ничего, ничего, - бормотал он.
- Так тогда я встану, - сказал Львов и встал.
Керенский моментально подскочил к Львову и провел обеими руками по его карманам, одной рукой по одному карману, другой по другому карману разом. Наконец, успокоился.
В двадцатых числах августа слухи о заговоре против него так волновали Керенского, что он не удержался и обыскал своего “друга”, совершенно безобидного Львова, проехав своими руками вдоль по его карманам.
- Всех ли Вы распутинцев повыгоняли с церковных кафедр, - наконец, он спросил у Львова.
- Я не на эту тему пришел с Вами разговаривать, - ответил Львов Керенскому. – Я пришел к Вам говорить по очень важному вопросу.
- Я готов выслушать, - ответил Керенский, сев на прежнее место.
- Скажите, пожалуйста, на кого Вы опираетесь? – спрашивал Львов.
И не дожидаясь ответа, продолжал говорить, что Керенский опирается лишь на
Петербургский Совет, уже состоящий из большевиков, что общественное негодование на Совет растет и выразится в резне.
- Вот и отлично! – воскликнул Керенский, вскочив и потирая руки. – Мы скажем тогда, что не смогли сдержать общественного негодования, умоем руки и снимем с себя ответственность.
Львов убеждал Керенского, что есть реальная сила, которая может не допустить большевиков к власти. В конце концов, Керенский заинтересовался визитом Львова, напуганный слухами о заговоре чьего-то выступления против себя, подозревая Союз офицеров и Ставку (о которой в разговоре не упоминалось), но не генерала Корнилова, Керенский решил использовать простодушного Львова в своих личных целях как разведчика.
- Хорошо, я согласен, - сказал он. – Если даже требуется моя отставка, я согласен уйти, но поймите же, что я не могу бросить власть: я должен передать ее из рук в руки.
Добродушный Львов принял это заявление за чистую монету… Думая, что речь идет о действительной готовности уступить, он тогда подошел к настоящей цели своего посещения.
- Дайте мне поручение войти в переговоры от Вашего имени (со всеми теми элементами, которые я сочту необходимыми).
И Керенский в туманной форме, но все же дал Львову какие-то полномочия.
- Куда Вы едете? – как будто невзначай спросил он на прощание Львова. Но






69

“природный конспиратор” не открыл ему своих карт.
- Я еду туда, откуда я приехал, - сказал Львов, улыбаясь.
Они расстались любезно. Керенский, провожая Львова, даже вышел за двери кабинета.
Так или иначе, Львов поверил, что может от имени Керенского вести переговоры с не названными друзьями, под которыми он подразумевал генерала Корнилова и Ставку. И
в роли посредника приписывал Керенскому собственные мысли, и окончательно
перекрутив смысл своего разговора с Корниловым, он закончил свою “миссию” грандиозным скандалом.

Явившись к генералу Корнилову, Львов сообщил, что приехал по поручению Керенского, что Керенский не дорожит властью и готов уйти в отставку. Львова Корнилов знал очень поверхностно. Слышал, что он пользовался репутацией не умного, но вполне честного человека. Корнилов знал, что Львов был в Государственной думе вместе с Керенским, что оба они входили в состав Временного правительства. И генералу не могло придти в голову, что все сказанное Львовым от имени Керенского в такой определенной форме, не допускавшей искажения, фактически являлось фантазией самого Львова. Львов задал ему определенные вопросы, на которые Верховный Главнокомандующий дал свои ответы. Никаких условий Корнилов не ставил, никакого ультиматума не предлагал.
Но суть в том, что Львов окончательно запутался в том, что ему говорил генерал Корнилов, и что он слышал от безответственных лиц, обманувших Ставку.


XLI


И когда 26-го августа в 6 часов вечера он вторично появился в Зимнем дворце у министра председателя, то, вместо того, чтобы точно передавать Керенскому свой разговор с Корниловым, подчеркнув, что посредничество между ними он сам взвалил на свои плечи по собственной инициативе, Львов приписал Корнилову слова, слышанные им от других.
На этот раз, выступая как “посланец” Корнилова, он от имени генерала предъявил Керенскому “требования”. Выслушав их, озадаченный Керенский решил, что или Львов сошел с ума, или случилось что-то очень серьезное.
Корниловские предложения, которые Львов передал Керенскому (фактически бывшие лишь закулисной болтовней Завойко), сводились к трем пунктам: объявлять в Петрограде военное положение, вся военная и гражданская власть должна быть передана в руки Верховного Главнокомандующего, все министры, не исключая министра председателя, должны подать в отставку. Временно исполнительная власть должна быть передана товарищам министров впредь до сформирования правительства Верховным Главнокомандующим. При этом Львов от имени Керенского требовал, чтобы условия его были переданы Временному правительству немедленно, и чтобы Керенский и Савинков,
намеченные на посты министра юстиции и военного министра, в ту же ночь выехали в






70

Ставку.
Считая заявление, сделанное Львовым прямо невероятным, Керенский ответил ему, что не считает для себя возможным передавать такие требования генерала Корнилова Временному правительству, так как это только голословные слова. На это Львов выразил готовность переданные им Керенскому пункты… изложить письменно и записал их
собственноручно на куске бумаги. Приняв это письменное заявление от Львова,
Керенский все-таки не мог побороть в себе сомнений и уже сам предложил Львову
вызвать генерала Корнилова к прямому проводу и совместно с ним, Львовым, переговорить с генералом Корниловым с тем, чтобы получить возможное (при переговорах) в присутствии третьего лица подтверждение полномочий Львова. И на это предложение Львов согласился.
Львов предлагал Керенскому не с неба свалившийся ультиматум Корнилова, а лишь согласие Верховного Главнокомандующего на те решительные меры, которые Львов, явившись в Ставку в качестве посланца Керенского, самовольно предлагал Корнилову от лица министра-премьера, будто бы готового подать в отставку.
Во время пребывания в Могилеве Львов вынес впечатление, что хотя генерал Корнилов лично и желал спасти Керенского от возможного на него покушения, окружение же в Ставке, и особенно офицерство, искало случая расправиться с министром-председателем.
Пока Львов излагал “требования” Корнилова на бумаге, у Керенского напряженно работала мысль. Нужно было тут же установить формальную связь Львова с Корниловым, достаточную для того, чтобы Временное правительство этим же вечером могло принять
решительные меры.
Разговор со Львовым настолько его взволновал и встревожил, что инстинкт самосохранения и желания тут же собрать улики против Корнилова, чтобы бесспорно устранить его за “военный мятеж”, заслонили в министре-председателе все остальные соображения. Отобрав у Львова кусок бумаги с “требованиями“ Корнилова, Керенский, перевоплотившись в судебного следователя и сыщика, приступил к следующей фазе своего розыска. По аппарату Юза он вызвал генерала Корнилова, чтобы “в присутствии третьего лица” получить от Верховного подтверждение полномочий Львова, а затем принять решительные меры против Корнилова.
Третьим лицом оказался близко стоящий к Керенскому В.В. Вырубов. Второе же лицо, и притом лицо самое заинтересованное и ответственное за всю катавасию, В.Н. Львов в разговоре не участвовал. Он отлучился из Зимнего дворца на час, и когда вернулся туда с запозданием, то выяснил, что беседа по прямому проводу со Ставкой уже состоялась. В его отсутствие и от его имени Керенский заявил, что он, В.Н. Львов, говорил с генералом Корниловым. Запись этого странного разговора:
Керенский. – Министр-председатель Керенский. Ждем генерала Корнилова. Корнилов. – У аппарата генерал Корнилов.
Керенский. – Здравствуйте, генерал. У телефона Владимир Николаевич Львов и Керенский. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем.
Корнилов. – Здравствуйте, Александр Федорович, здравствуйте, Владимир
Николаевич. Вновь подтверждая то положение, в котором мне представляется страна и






71

армия, и представленный мною доклад Владимиру Николаевичу с просьбой доложить Вам о нем, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок.
Керенский. – Я, Владимир Николаевич, Вас спрашиваю – то определенное решение, о котором Вы просили известить меня Александра Федоровича, нужно исполнить только совершенно лично? Без этого подтверждения лично от Вас
Александр Федорович колеблется мне вполне доверить.
Корнилов. – Да, подтверждаю, что я просил Вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев.
Керенский. – Я – Александр Федорович, понимаю Ваш ответ, как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя. Надеюсь, выехать завтра. Нужен ли Савинков?
Корнилов. – Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с Вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать Вашего выезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить Вас.
Керенский. – Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае?
Корнилов. – Во всяком случае.
Керенский. – До свидания, скоро увидимся.
Корнилов. – До свидания.


XLII


Комиссар при Ставке М.М. Филоненко невероятно изумился, когда на следующее утро прочел текст ленты этого разговора. Он не мог понять, каким образом Корнилов так легкомысленно мог подтвердить слова Львова, содержание которых было ему неизвестно. Филоненко считал, что… “и форма вопроса А.Ф. Керенского и ответ генерала Корнилова абсолютно недопустимы в каких-либо серьезных деловых отношениях, а тем более при решении дела громадной государственной власти, так как А.Ф. Керенский не обозначил, что же он спрашивает, а генерал Корнилов не знал, на что, собственно, он отвечал”.
С юридической точки зрения для Керенского, юриста, участника политических процессов, разговор его с Корниловым не имел никакого оправдания. Вся беседа, и с той, и с другой стороны, могла толковаться как угодно в зависимости от желания. Но, основываясь на догадках, Керенский пожелал тут же использовать ленту своего разговора с Корниловым, как доказательство его вероломства. Недоразумение и путаница, возникшие в силу несуразного вмешательства Львова не в свое дело, принимали угрожающие для государства формы.
До разговора, который происходил у него со Львовым с глазу на глаз,
Керенский спрятал в своем кабинете за портьерой помощника начальника милиции С.А.






72

Балавинского. Ничего не подозревающий Львов добродушно во второй раз отвечал Керенскому на те же вопросы, которые всего лишь два часа назад обсуждались им в том же кабинете.
Цель была достигнута. Балавинский все записал, и на следующий день показания его находились уже в руках судебного следователя.
Впоследствии Львов отрицал версию Керенского о том, что предъявил ему
ультимативные требования от имени Корнилова. Он утверждал, что никаких
ультимативных требований не было, просто Керенский попросил изложить свои замыслы на бумаге. Он это сделал, а Керенский его арестовал. Львов даже не успел прочитать написанную бумагу, как он, Керенский, вырвал у него ее и положил в карман.
Вдобавок к своим злоключениям В.Н. Львов, посаженный под арест в Зимнем дворце и охраняемый двумя часовыми, с негодованием слушал, как за стеной в соседней комнате императора Александра третьего торжествующий Керенский, довольный успешным ходом своего дела, распевал без конца рулады и… не давал ему спать.
С этого момента поступками Керенского руководила не логика, не государственные мотивы, а неудержимый порыв страстного борца за собственную власть.
Кроме других побуждений играло роль и мстительное желание унизить Корнилова, посмевшему ему предложить пост министра юстиции.
В печати было оглашена радиотелеграмма Керенского. В ней Керенский оповещал “всех”, что 26-го августа генерал Корнилов прислал к нему бывшего члена Государственной думы В.Н. Львова “с требованием передачи Временным правительством генералу Корнилову всей полноты гражданской и военной власти”, что действиями Корнилова руководило желание установить в стране государственный строй,
противоречащий завоеваниям революции, что для спасения родины, “свободы” и республиканского строя Временное правительство уполномочило его, Керенского, принять решительные меры против генерала Корнилова.
Одновременно за подписью Керенского был разослан призыв к железнодорожникам приостановить движение к столице корниловских войск, а в случае надобности разбирать железнодорожные пути и устраивать крушение поездов.
А войскам Петроградского гарнизона был дан приказ, где говорилось, что “генерал Корнилов, заявивший о своем патриотизме, теперь на деле показал свое вероломство. Он взял полки с фронта, ослабив его сопротивление нещадному врагу-германцу, и все эти полки отправил против Петрограда”.
Керенский призвал войска доказывать верность “свободе и революции” и проявить стойкость в защите “правительства революции”.
Курьез положения заключался в том, что, отстранив генерала Корнилова от должности, провозгласив его мятежником, изменником, открывшим фронт немцам, Керенский оставил в руках этого “предателя” оперативное руководство всеми армиями.
Подозревая во враждебных к себе отношениях все несоциалистические круги, Керенский открыто пошел на сближение и за помощью к Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов. Объявляя себя противником Корнилова, Керенский не понимал,
что этим он в данный момент выдает себя и Россию с руками Ленину. Чтобы понять это,
нужно было слишком от многого отказаться. Трагизм Керенского, особенно ярко
очертившийся в эту минуту решения, состоял в том, что хотя он уже многое понял, но






73

отказаться ни от чего не мог…
Если можно сосредоточить в одной хронологической точке события тех дней, то “преступление” Керенского перед Россией было совершено в эту минуту, вечером 26-го августа.


XLIII


27-го августа, имея надобность в каких-то указаниях, Врангель приехал верхом в штаб армии. В штабе он застал большое волнение. Только что получена была телеграмма генерала Корнилова, где он, обращаясь к армии, говорил о свершившемся великом предательстве… (телеграмма Керенского, объявляющая Главнокомандующего изменником, была получена несколькими часами назад).
Вместе с тем Ставкой приказывалось снять радио и не принимать никаких телеграмм от председателя правительства. Армейский комитет был против последнего и протестовал, комитет поддерживал генерал-квартирмейстер “приемлющий революцию” полковник Левитский. Командующий армией генерал Соковин и начальник штаба генерал Ярок казались совершенно расстроенными. С большим трудом Врангелю удалось получить копию телеграммы главнокомандующего, причем командующий армией предложил Врангелю не объявлять телеграммы этой впредь до выяснения обстановки и получения указаний от главнокомандующего фронтом генерала Шувалова.
Командующий армией не нашел в себе сил вступить в борьбу с армейским комитетом и отдал приказание Левитскому “с распоряжением о снятии радио повременить”. В то время как Врангель, выйдя из штаба, садился на лошадь, полковник Левитский с торжествующим видом объявил это стоявшим тут же представителям армейского комитета. Врангель не сдержался и резко заявил полковнику Левитскому, что невыполнение приказа главнокомандующего в настоящих условиях считает совершенно преступным и что касается его корпуса, то немедленно по прибытию в штаб он отдает распоряжение о снятии радиостанций. Часов в пять вечера к Врангелю заехал генерал Одинцов, он сообщил ему о получении армейским комитетом телеграммы Керенского, объявляющей Корнилова изменником. По его словам, командующий армией и начальник штаба совсем растерялись, и все распоряжения отдает полковник Левитский, поддерживаемый армейским комитетом. Генерал Одинцов совершенно неожиданно предложил Врангелю “поднять по тревоге корпус, арестовать штаб и вступить в командование армией”. Врангель мог только недоуменно развести руками.


XLIV


Рано утром адъютант доложил Врангелю, что дивизионный комитет 3-ей






74

Кавказской дивизии вызывает в дивизию членов дивизионного комитета 7-ой дивизии, что в 3-ю дивизию прибыли представители армейского комитета, и что генерал Одинцов по требованию армейского комитета задержал готовящуюся к отправке на погрузку 2-ую бригаду 3-ей дивизии, которая накануне получила указание о направлении в Одессу.
Врангель приказал подать ему автомобиль и поехал в расположение 3-ей дивизии. Он
застал все комитетские части собранными во дворе штаба дивизии. Председательствовал полковой священник одного из полков отец Деценко, об отозвании которого из дивизии за его попытки демагогии Врангелем недавно было возбуждено ходатайство. Тут же присутствовал генерал Одинцов и представители от армейского комитета – какой-то молодой человек в кепке и кожаной куртке из вольноопределяющихся одного из кавказских казачьих полков. Врангеля поразил вид Одинцова: в черкеске, без кинжала, красный, потный и растерянный, он производил жалкий вид.
Войдя в толпу, Врангель поздоровался:
- Здорово, молодцы казаки.
Казаки ответили. Неожиданно Врангель услышал голос отца Деценко:
- Господин генерал, я должен Вам заметить, что здесь нет ни молодцев, ни казаков, здесь есть только граждане.
Врангель с трудом сдержался:
- Вы правы, батюшка, - ответил Врангель, - мы все граждане. Но то, что мы граждане, не мешает мне быть генералом, вам священником, а им молодцами – казаками. Я тоже знаю, я сам командовал казачьим полком, носил казачью форму и горжусь тем, что я казак. – Затем, повернувшись к казакам: - Здорово еще раз молодцы казаки.
- Здравия желаем, Ваше превосходительство! – раздался дружный ответ.
Врангель сел за столом, и обращаясь к генералу Одинцову, спросил, что здесь происходит. Генерал Одинцов доложил, что обсуждается резолюция, предложенная представителями армейского комитета, выражающего поддержку Керенскому, телеграмма которого была прочитана представителями армейского комитета.
- Отлично, - громко сказал Врангель, - а телеграмму генерала Корнилова Вы читали?
Тут вмешался господин во френче.
- По постановлению армейского комитета эта телеграмма объявлению не подлежит.
- Я получил эту телеграмму от командующего армией, она передана мне под мою личную ответственность. Я не считаю возможным скрыть ее от моих войск. Ответственность за это всецело принимаю на себя.
Врангель вынул телеграмму. Члены армейского комитета пытались протестовать, но из полка послышались возгласы:
- Прочитать, прочитать.
Врангель прочел телеграмму:
- Теперь вы знаете, казаки, все. Верю, что вы исполните долг солдата и решите по совести и воинскому долгу. Что касается меня, то я как солдат, политикой не занимаюсь.
Приказ моего главнокомандующего для меня закон. Уверен, что и ваш начальник дивизии скажет вам то же самое.
Врангель посмотрел на Одинцова. Он что-то бормотал: глаза бегали во все






75

стороны.
- Я - как мои дети, как мои казаки, - наконец, вымолвил он.
С превеликим трудом Врангель удержался, чтобы не обозвать его подлецом. Встав и попрощавшись с казаками, направился к автомобилю. В ту минуту, когда Врангель
садился, подбежал Одинцов.
- Как же так, как же так, - бормотал он – я совсем растерялся. Ты с твоим вопросом застал меня врасплох.
Врангель махнул рукой и приказал шоферу ехать.
После продолжительных разговоров 3-я дивизия вынесла резолюцию поддерживать Керенского, 7-я, до вечера ничего не решив, от резолюции уклонилась. Через день было получено приказание штаба армии – над всеми телеграммами и телефонами устанавливался контроль войсковых комитетов, все приказания начальников вступали в силу лишь по скреплению подписью одного из членов войскового комитета.
Этого Врангель перенести не мог. Сев верхом, он приехал в штаб армии и просил командующего армией его принять. Он застал генерала Соковнина в саду, где он гулял с начальником штаба и адъютантом. Попросив разрешения говорить с глазу на глаз, он вынул из кармана только что полученное приказание от командующего фронтом с тем же текстом, что и передано телеграммой Врангелю.
- Это приказание, Ваше превосходительство, я считаю оскорбительным для начальников. Выполнить его я не могу. Прошу немедленно отчислить меня от командования корпусом, - заявил Врангель.
Генерал Соковнин стал уговаривать Врангеля не принимать скороспелого решения. Однако Врангель стоял на своем:
- Я не могу выполнить этого приказания. Если же Вы меня не отчислите, то мне не остается ничего другого делать, как по тревоге поднять 7-ую дивизию и говорить непосредственно с армейским комитетом.
Генерал Соковнин, видимо, испугался. Убежденный, что Врангель не остановится перед выполнением своего решения, и, боясь осложнений, он обещал ему тут же переговорить с армейским комитетом. Врангель перешел в штабную столовую. Через час ординарец принес ему приказание командующего армией, где “разъяснялся” предыдущий приказ. “Разъяснениями этими” пункт приказа о скреплении членом комитета подписи начальников совсем отменялся. Контроль над войсковой связью все еще оставался. Врангель, вернувшись в штаб корпуса, приказал телеграфный и телефонный аппараты перенести в свою квартиру. Корпусной комитет не решился уделить ему свое внимание.


XLV


В Ставке Верховного Главнокомандующего ночь на 27-ое августа прошла спокойно, в полной уверенности, что перемены в Петрограде, в той форме, как их хотел генерал Корнилов, получили, наконец, полное одобрение главы правительства. И согласно с решением, принятым в Ставке во время переговоров с Савинковым, Корнилов телеграфировал ему, указав день, когда 3-ий конный корпус сосредоточится у Петрограда,






76

чтобы Временное правительство, объявив столицу на военном положении, смогло
опубликовать корниловскую программу в виде нового закона.
Какие же могли оставаться сомнения у Корнилова после переговоров с
Савинковым, со Львовом и с самим Керенским, который всего несколько часов назад
обещал по прямому проводу приехать в Могилев, сказав на прощание: “До свидания, скоро увидимся”?
И неудивительно, что телеграмма Керенского генералу Корнилову, отстранявшая его от должности Верховного Главнокомандующего, ошеломила Ставку.
А когда до Ставки дошли воззвания, приказы и прокламации Керенского, то сомнения в искренности главы правительства сменились уверенностью, что разговоры Львова и обещания Керенского приехать в Могилев, были ничем иным, как провокацией.
И на резкие и незаслуженные обвинения в вероломстве, отсутствии патриотизма, в посягательстве на свободу и республиканский строй, в умышленном ослаблении фронта при посылке войск против Петрограда (когда эти меры были санкционированы самим Керенским) генерал Корнилов возмущенно ответил не менее резким и уже известным призывом к населению, где отказывался подчиниться Временному правительству.
Говорить о примирении не приходилось. Трещина между правительством и Ставкой превратилась в непроходимую пропасть.
Заговор с полной возможностью сговора, благодаря ряду случайностей вылился в открытое вооруженное выступление против правительства. Но движение генерала Корнилова не преследовало реставрационных целей. Устранив просчеты февральской революции, оно искренне хотело закрепить ее положительные достижения.
Врангель не мог поверить, что Корнилов стал на путь измены, однако он утверждал, что если Корнилов стал в один ряд с врагами Временного правительства, то кто бы он не был, с ним поступят, как с изменником.
По мере приближения к столице корниловские войска с невероятной быстротой разлагались и таяли.
Все солдатские комитеты, Советы, железнодорожники, рабочие и, главным образом, большевики, поняв опасность, грозившую им в случае успеха Корнилова, набросились на солдат 3-го конного корпуса не с оружием в руках, а с пропагандой и прокламацией. Корнилов идет с помещиками и капиталистами, чтобы вернуть царя, чтобы закабалить крестьян и рабочих.
Своей простотой пропаганда, направленная против Корнилова, становилась сразу понятной даже малограмотному солдату: что он к измене не имеет никакого отношения.
Даже горцев Дикой дивизии, почти не говоривших по-русски, встретили
распропагандированные представители Мусульманского съезда. На местных наречиях народностей Кавказа они разложили их воинский дух в два счета. А генерал Крымов, на энергию и твердость которого возлагалось столько надежд, затягивал отъезд из Ставки к своим войскам, разбросанным на огромном пространстве вдоль железнодорожных путей к Петрограду. В нем произошла большая перемена. Его тоже беспокоило влияние на генерала Корнилова всех штатских и полуштатских людей, облепивших Ставку.
- Конечно, - говорил он одному из своих друзей, - надо идти до конца. Я отдаю делу свою голову на 90% за неудачу. Мне необходимо ехать к корпусу, но я боюсь. Когда я оставлю Могилев, здесь начнут творить несообразное…






77

Пессимизм не покидал Крымова и по приезде его в войска. Поняв безнадежность дела, отрезанный от Корнилова, он принял предложение одного из знакомых офицеров, посланного к нему Керенским, приехать в Петроград для переговоров. Генералу Крымову
гарантировалось неприкосновенность личности. В Петрограде он виделся с генералом
Алексеевым, а затем отправился к Керенскому. После бурного разговора с министром-председателем генерал Крымов в тот же день 31-го августа покончил жизнь выстрелом в грудь из револьвера. Перед смертью он написал письмо Корнилову и отправил его в Ставку со своим адъютантом. Содержание письма осталось неизвестным. Генерал Корнилов его уничтожил.
На вопрос своего начальника штаба генерала Лукомского, Корнилов ответил коротко:
- Я письмо порвал. Ничего он особенного не пишет. Одно ясно и верно – это то, что он застрелился сам, и никто его не убивал.
Выступление генерала Корнилова вызвало полемику в кругах, близких к Петроградскому Совету, и среди некоторых приближенных Керенского. Мысль о Дикой дивизии не давала им покоя. Пока ведутся переговоры, думали они, черкесы, ингуши и осетины начнут резать, кого попало. Более робкие элементы выправляли себе заграничные паспорта и готовы были бежать без оглядки через границу с Финляндией.
Корнилов остался в одиночестве. Не отвернулись от него лишь верные ему генералы и офицеры. Многие из них, как и Корнилов, подверглись тогда аресту и заключению.
В желании отгородиться от генерала Корнилова особенно отличился комиссар при
Ставке штаб-капитан Максимилиан Максимилианович Филоненко.
Правый эсер, близкий сотрудник Савинкова, он сочувствовал программе Корнилова, даже выговорил себе важный пост в правительстве, которое должно было возникнуть после ликвидации большевиков и Петроградского Совета. И тут, когда грянул гром, он – представитель Временного правительства при Ставке – увидел себя в незавидном положении. Чтобы выйти из воды сухим, Филоненко просил себя арестовать. В Ставке его просьбу исполнили, фиктивно взяв у него устное обязательство, не выезжать из Могилева. Это благоприятное для Филоненко обстоятельство дало ему возможность через две недели в беседе с журналистами сказать, что открытое неповиновение генерала Корнилова началось именно с того момента, когда он арестовал комиссара Временного правительства. Свой моральный облик Филоненко особенно ярко проявил в конце этой беседы:
- Я люблю и уважаю генерала Корнилова, - говорил он, - но его нужно расстрелять,
и я сниму шляпу перед его могилой.

Сперва всех арестованных поместили в могилевской гостинице “Метрополь”, а 11-го сентября ночью их перевезли за пятьдесят километров от Ставки в Быхов.
Во время сидения в гостинице “Метрополь” к генералу Лукомскому пришел только что произведенный в генерал-майоры брат жены А.Ф. Керенского – Б.Л. Барановский. Одно время он был начальником штаба у Лукомского, когда тот командовал дивизией.
На сухой вопрос Лукомского:
- Что можете сказать?






78

Барановский ответил:
- Только то, что уже сказано генералом Корниловым, то есть, что все произошло вследствие провокации Керенского.
В наступившей смуте Ленин сразу увидел исключительный случай, открывающий
перед ним неограниченные возможности. Ленин скрывался тогда в Финляндии. Он поставил задачу партии – одновременно воевать и с Корниловым, не поддерживать Керенского и разоблачать его слабости.
Керенский не понимал, что своей победой над Корниловым он раз и навсегда подрубил тот сук, на котором сам едва держался.

Тем временем “Чрезвычайная следственная комиссия по делу генерала Корнилова” методически собирала огромный материал: протоколы допросов свидетелей и обвиняемых, письма, телеграммы, ленты разговоров по прямому проводу, приказы, воззвания. К концу октября 1917 года она почти закончила расследование. Осталось лишь допросить А.Ф. Керенского.
27-го августа, чтобы установить виновность Корнилова, он дал показания судебному следователю Петроградского окружного суда.
И вот, наконец, настал этот день. Допрос Керенского состоялся во второй половине октября. Для допроса членами комиссии был составлен вопросник, в котором вопросы были сформированы так,  чтобы исключить возможность Керенскому уклониться от точного ответа, но вместе с тем, чтобы формулировка включала в себя элемент особого уважения к высокому положению свидетеля.
Благодаря нескромности  или неосторожности кого-то из членов комиссии некоторые сведения, касавшиеся следствия, попали в печать. Петроградские газеты использовали эти сведения против Керенского, что, конечно, не могло… не вызвать его неудовольствия.
Следовательно, члены комиссии не ожидали любезного приема со стороны Керенского, но что прием мог закончиться катастрофой, как это вышло на самом деле.
… Керенский принял членов комиссии в Зимнем дворце в царской библиотеке. В промежутке между громадными окнами, выходящими на Неву, стояло большое деревянное резное кресло, напоминавшее трон. Против трона был расположен довольно длинный стол. Члены комиссии сели за этим столом. Керенский занял место на троне. Если бы охарактеризовать позу Керенского на троне, то нужно было понять членам
комиссии, что это сделано неспроста, что таким способом им дается понять, какая
дистанция отделяет их от оказавшего им честь столь важного свидетеля. Шабловский в знак уважения вел допрос стоя. Приглашенная стенографистка, многолетняя стенографистка Государственной думы Туманова, вела запись.
Первые же ответы Керенского последовали в такой резкой форме, в таком повышенном тоне, что Шабловский растерялся… Первым не выдержал один из членов комиссии Раунах, он встал и попросил уточнить ответ, за ним последовал вопрос другого члена Либера. Тут Керенский окончательно утратил самообладание. Он вскочил и буквально начал кричать на членов комиссии. Комиссия переглянулась с Шабловским, и он решительно объявил перерыв. В этот момент встала Туманова и громким голосом
сказала, обращаясь к Керенскому:






79

- Мне стыдно за Вас, Александр Федорович, мне стыдно за то, как Вы позволяете
себе обращаться с комиссией, использующей свой долг.
Это был последний акт комиссии. Единодушно, как и во всех актах… комиссия
пришла к заключению, что объяснения Керенского … необходимы, но, охраняя независимость комиссии, как органа судебно-следственной власти, обращаться с ним так, как это позволил себе Керенский, они больше не допустят…. На этом члены комиссии разошлись и, спустя несколько дней, наступило 25-ое октября.
После захвата власти большевиками комиссия Шабловского прекратила свое существование, так и не добившись от Керенского ответов на многие щекотливые для него вопросы. Таким образом, комиссия была лишена возможности оставить официальное заключение о результатах своей работы и подвести итоги расследования.
И Корнилов, и Керенский видели зло в двоевластии. Оба сознавали, что слабость правительства и сила Советов рабочих и солдатских депутатов толкали страну к анархии.
Корнилов хотел решительными мерами уничтожить большевистскую заразу, разогнать Советы и установить в стране твердую власть, чтобы, продолжая войну, довести Россию до Учредительного собрания. Он шел к своей цели прямо, скрывая, однако, от Керенского (в искренности которого он сомневался) ряд конспиративных шагов, предпринятых им в этом направлении. Того же хотел Керенский, но не имел мужества признаться в своих желаниях.


XLVI


5-го сентября был полковой праздник Белорусского гусарского полка. Врангель решил придать ему особую торжественность, чтобы поднять дух частей – отправил через границу в Румынию купить вина и выдал по бочонку в каждый эскадрон, из обозов 22-го разряда выписал красные чикчиры. После молебна сказал полку несколько горячих слов, а затем эскадронам был выдан обед. Врангель прошел по эскадронам и в каждом выпил чарку и говорил с людьми, после чего обедал в офицерском собрании. Играли трубачи, пели песенники, и на несколько часов все перенеслись мыслями в старую полковую жизнь.
6-го из штаба фронта было получено приказание Врангелю немедленно прибыть в
Яссы. Одна бригада кавказской казачьей дивизии была уже отправлена на север, другая получила приказание следовать в район Одессы. Штаб корпуса и 7-я дивизия оставались на месте. Оставив своим заместителем недавно произведенного из полковников генерала Дрейера, Врангель выехал в штаб фронта.
Врангель не видел командующего фронтом генерала Щербачева с самого начала войны – и нашел его значительно пострадавшим и, видимо, сильно подавленным. Работой штаба руководил генерал Головин, умный и весьма талантливый офицер. В штабе фронта, хотя и в меньшей степени, чем в штабе армии, чувствовались слабость и нерешительность. Разложение русских войск, находящихся в Румынии, коснулось
несколько меньше, чем на остальных участках фронта, однако и здесь, в Яссах, солдаты






80

ходили толпами, однако, оттянутая в течение предыдущей зимы в тыл, отдохнувшая и
реорганизованная под руководством французского генерального штаба, поражала своей
выправкой и внешней дисциплиной.
Генерал Щербачев сказал Врангелю, что вызвал его, зная о том, что он находился в письменных сношениях с генералом Корниловым, опасаясь, что в связи с последними событиями Врангелю могут грозить осложнения. Здесь в Румынии, по его словам, он будет в безопасности.
Через два дня после приезда Врангеля в Яссы была получена из Ставки телеграмма за подписью штаба о состоявшемся 9-го сентября назначении Врангеля приказом Верховного Главнокомандующего командиром 3-го корпуса.



XLVII


27-го августа вечером Деникин получил из Ставки сообщение об отчислении от должности Верховного Главнокомандующего генерала Корнилова. Телеграммой без номера и за подписью “Керенский” предлагалось генералу Корнилову сдать временно должность Верховного Главнокомандующего генералу Лукомскому (начальнику штаба)
и, не ожидая прибытия нового Верховного Главнокомандующего, выехать в Петроград. Такое распоряжение было совершенно незаконным и необязательным для использования, так как Верховный Главнокомандующий ни военному министру, ни министру-председателю, ни тем более товарищу Керенскому ни в какой мере подчинен не был. И действительно, сместить Верховного Главнокомандующего по закону имело право только Временное правительство. Но как ни странно, на эти детали никто в Ставке не обратил
внимания.
Вслед за тем генерал Деникин получил копию телеграммы, отправленной генералом Лукомским министру-председателю Керенскому. В ней Лукомский отказался принять должность Верховного.
“Ради спасения России, - заканчивал он телеграмму, - Вам необходимо идти с генералом Корниловым, а не сменять его. Смещение генерала Корнилова поведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала. Я лично не могу принять на себя ответственность за армию, хотя бы на короткое время, я не считаю возможным принимать
должность от генерала Корнилова, ибо за этим последует взрыв в аршин, который погубит Россию”.
По поводу смещения Корнилова Деникин послал Временному правительству телеграмму следующего содержания: “Я солдат, и не привык играть в прятки, 16-го июля на совещании с членами Временного правительства я заявил, что целым рядом военных мероприятий оно разрушило, расчленило армию и втоптало  в грязь наши боевые знамена. Оставление свое поста Главнокомандующего я понял тогда, как осознание Временным правительством своего тяжелого греха перед Родиной и желание исправить содеянное зло. Сегодня получил известие, что генерал Корнилов, предъявивший известные требования (“корниловская программа”), могущие еще спасти страну и армию, смещается с поста






81

Верховного Главнокомандующего. Видя в этом возвращение власти на путь планомерного разрушения армии и, следовательно, гибели страны, считаю долгом довести до сведения
Временного правительства, что по этому пути я с ним не пойду”.
Копия, согласно распоряжению генерала Деникина, была разослана всем главнокомандующим, командующим армиями Юго-Западного фронта, а также главному начальнику снабжения. Одновременно были приняты меры “чтобы изолировать фронт от проникновения туда без ведения штаба каких-либо сведений о совершившихся событиях до ликвидации столкновения”. Но в условиях того времени никакие предосторожности не могли скрыть от фронта происшедшего разрыва между правительством и командованием армии.
Деникин запросил Ставку, может ли он чем-нибудь помочь генералу Корнилову. “Он знал, что кроме нравственного содействия в его распоряжении нет никаких реальных возможностей, и поэтому, поблагодарив, ничего более не требовал”.
В ночь на 28-ое августа в штабе Деникина стали известны два документа: радиограмма Керенского ко всем начальствующим лицам, комиссарам, войсковым и общественным организациям для немедленного оповещения армии и населения, а в ответ на нее – обращение генерала Корнилова к населению.
Керенский объявил, что 26-го августа Корнилов прислал к нему бывшего члена Государственной думы Владимира Николаевича Львова с требованием передачи
Временным правительством генералу Корнилову всей полноты гражданской и военной власти с тем, чтобы им (Корниловым) по личному усмотрению будет составлено новое правительство, что действительность полномочий Львова сделать такое предложение была подтверждена затем генералом Корниловым при разговоре с Керенским по прямому
проводу, что, усмотрев в требованиях Корнилова желание установить в стране государственный порядок, противоречащий завоеваниям революции, Временное правительство уполномочило Керенского – для спасения родины, свободы и республиканского строя – принять решительные меры, дабы в корне пресечь все попытки посягнуть на верховную власть в  государстве, на завоевание революцией прав граждан.
Генералу Корнилову приказывалось сдать должность генералу Клембовскому, главнокомандующему армиями Северного фронта. Петроград объявлялся на военном положении.
В ответ генерал Корнилов провозглашал: “Телеграмма министра-председателя во всей своей первой части является сплошной ложью. Не я послал члена государственной думы Владимира Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне как посланец
министра-председателя. Тому свидетель член первой Государственной думы Алексей Аладьин”.
Таким образом, совершилась великая провокация, которая ставила на карту судьбу Отечества.
Русские люди, великая родина наша умирает!
Близок час кончины!
Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского штаба и одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережье убивает армию и потрясает страну внутри.






82

Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевают мне в эти грозные минуты
призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди
русское сердце, все, кто верит в Бога, в храмы – молите Господа Бога о явлении
величайшего чуда, чуда спасения родимой земли.
Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что лично мне ничего не надо, кроме сохранения великой России, и клянусь довести народ путем победы над врагом до Учредительного собрания, на котором он сам решит свою судьбу и выберет уклад своей новой государственной жизни.
Передать же Россию в руки ее исконного врага – германского племени – и сделать русский народ рабами немцев я не в силах и предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли.
Русский народ, в твоих руках жизнь твоей Родины. 27-го августа 1917 года. Ставка. Генерал Корнилов”.
Прочитав воззвание Корнилова, Деникин понял, что это был голос отчаяния.
На следующий день связь между штабом генерала Деникина и внешним миром оборвалась.
А воинские комитеты Юго-Западного фронта с лихорадочной поспешностью подогревали и без того возбужденное настроение солдатской массы. Они выносили резолюции, обвиняя генерала Деникина в измене, в готовности открыть немцам фронт, в
желании восстановить на престол Николая II. Печатались прокламации с призывом арестовать Деникина и его штаб. Они расклеивались на стенах, разбрасывались по городу. И под влиянием пропаганды толпы солдат на митингах требовали расправы с Главнокомандующим. Из окон своего дома Деникин наблюдал, как в предместье города, на Лысой Горе, собиралась огромная толпа вооруженных солдат, как они митинговали и, наконец, как с красными флагами и двумя броневыми автомобилями двинулись в направлении штаба и дома Главнокомандующего.
Дом окружили революционные часовые, а от фронтового комитета в Петроград отправлена была телеграмма: “Генерал Деникин и весь его штаб подвергнуты в его Ставке личному задержанию”.
Сопротивляться было бессмысленно.


XLVIII


29-го августа в Петрограде вышел указ Временного правительства правительствующему Сенату: “Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Деникин отчисляется от должности Главнокомандующего с приданием суду за мятеж”. Подписан указ был министром-председателем Керенским и управляющим военным министерством Савинковым.
А затем уже в Бердичеве приказом комиссара Юго-Западного фронта Иорданского генерал Деникин, его начальник штаба генерал Марков и генерал-квартирмейстер Орлов были арестованы “за попытку вооруженного восстания против Временного
правительства”.






83

Их перевезли на автомобиле в сопровождении броневиков на гауптвахту и
разместили по отдельным корпусам. У гауптвахты ждала их с ненавистью и бранью
толпа человек в сто.
Началось гнетущее сидение в тюрьме. Длилось оно почти месяц. Каждый день грозил самосудом, расправой.
Деникин сидел в камере № 1. Десять квадратных аршин пола. Окошко с железной решеткой. В двери небольшой глазок. Нары, стол и табурет. Дышать тяжело – рядом зловонное место. По другую сторону камера № 2, там Марков: ходит крупными, нервными шагами. Он делает по карцеру три шага, его камера размерами камеры Деникина, но тот ухитрился по кривой делать семь.
Тюрьма полна неясных звуков. Напряженный слух разбирается в них и мало-помалу Деникин начинает улавливать ход жизни, даже настроение. Караул, кажется, охранной роты – люди грубые, мстительные.
Раннее утро. Гудит чей-то голос. Откуда? За окном, уцепившись за решетку, висят два солдата. Они глядят жестокими глазами и истерическим голосом произносят тяжелые ругательства. Бросили в открытое окно какую-то гадость. От этих взглядов некуда уйти. Деникин отворачивается к двери – там, в глазок, смотрит другая пара ненавидящих глаз, откуда также сыплется отборная брань. Он ложится на нары и закрывает голову шинелью. Лежал так часами. Весь день, один, другой – сменяются “общественные обвинители” у
окна и у дверей. Стража свободно допускает всех. И в такую душную конуру льется  непрерывным потоком зловонная струя слов, криков, ругательств, рожденных великой темнотой, слепой ненавистью и бездонной грубостью… Словно пьяной блевотиной облита вся душа, и нет спасения, нет выхода из этого нравственного застенка. О чем они? “хотел открыть фронт”…”продался немцам”… Приводили и цифру – за двадцать тысяч рублей… “хотел лишить земли и воли”… Это – не свое, это – комитетское. Главнокомандующий, генерал, барин – вот это свое! “Попил нашей кровушки, покомандовал, гноил нас в тюрьме, теперь наша воля – сам посиди за решеткой… Барствовал, раскатывал в автомобилях – теперь попробуй и полежать на нарах, сукин сын. Недолго тебе осталось… Не будем ждать, пока сбежишь – сами своими руками задушим”.
Деникина они – эти тыловые воины – почти не знали. Но все, что накапливалось годами, столетиями, в озлобленных сердцах против нелюбимой власти, против
неравенства классов, против личных обид и своей, по чьей-то вине измотанной жизни – все это выливалось теперь наружу с безграничной жестокостью. И чем выше стоял тот, которого считали врагом народа, чем больше было падение, тем сильнее вражда толпы, тем больше удовлетворение видеть его в своих руках. А за кулисами народной стены стояли режиссеры, подогревающие и гнев, и восторги народные, не веривших в злодейство лицедеев, но допускавшие даже их гибель для вещего реализма действия и во славу своего сектантского догматизма. Впрочем, эти мотивы в партийной политике назывались “тактическими соображениями.
Он лежал, закрытый с головой шинелью, и под градом ругательств старался дать себе ясный ответ: за что?
Сбросив с себя шинель и вскочив с нар, подошел к окну, у которого на решетке повисла солдатская фигура, изрыгавшая ругательства.
- Ты лжешь, солдат! Ты не свое говоришь. Если ты не трус, укрывшийся в тылу,






84

если ты был в боях, ты видел, как умели умирать твои офицеры. Ты видел, что они…
Руки разжались, и фигура исчезла. Вероятно, просто от сурового окрика, который,
невзирая на беспомощность узника, оказывал свое атавистическое действие.
В окне и в дверном глазке появились новые лица…
Впрочем, он не всегда встречал одну наглость. Иногда сквозь напускную глупость тюремщиков видно было чувство неловкости, смущение … Кроме них, метрдотелем служил солдат, бывший финляндский стрелок (русский, очень добрый и заботливый человек…) Заботы его об арестантском питании прямо трогательны. Он один раз даже пошутил:
- Буду скучать, когда вас увезут, - сказал он.
Из арестантов Марков, шутя, успокоил его:
- Не волнуйся, скоро на наше место посадят новых генералов – ведь еще не всех извели.
Скоро несение караульной службы поручили юнкерам 2-ой Житомирской школы прапорщиков. Стало значительно легче в моральном отношении. Они не только сторожили узников, но и охраняли их от толпы. А толпа не раз, по разным поводам, собиралась возле гауптвахты и дико ревела, угрожая самосудом. В доме наискось спешно собиралась в таких случаях дежурная рота, караульные юнкера готовили пулеметы.
Впрочем, за исключением таких неприятных часов, жизнь в тюрьме шла
размеренно, методично… физические стеснения тюремного режима – после тягот военных походов и в сравнении с перенесенными нравственными испытаниями – сущие пустяки.
Две недели Деникин не выходил из камеры на прогулку, не желая стать предметом любопытства “товарищей”, окружавших площадку пред гауптвахтой и рассматривающих арестованных генералов, как экспонатов в зверинце… Никакого общения с соседями. Много времени для самоуглублений и размышлений.


XLIX


Вслед за Деникиным, Марковым и Орловым перевезли в Бердичевскую тюрьму и других генералов: Эрдели, Ванковского и Селивачева. Каждый из них был командующим одной из армий Юго-Западного фронта. Арестовали также генерала Эльснера, главного начальника снабжения фронта, и еще нескольких генералов и офицеров, вскоре затем отпущенных. Старших генералов обвинили в том, что они выразили солидарность с телеграммой, которую генерал Деникин отправил правительству.
Через некоторое время до заключенных в Бердичеве стали доходить газеты. Они узнали об аресте генерала Корнилова, его начальника штаба генерала А.С. Лукомского, генерал-квартирмейстера И.П. Ромодашевского и других офицеров при Ставке по заключении их в тюрьму в Быхове, уездном городе Могилевской губернии.
Но еще до получения этих сведений началось следствие по делу заключенных в
Бердичеве. Арестованных допрашивала следственная комиссия Юго-Западного фронта.






85

Обстоятельно Деникин дал следующие показания: все лица, арестованные
вместе с ним, ни в каких активных действиях против правительства не участвовали, все
распоряжения, отдававшиеся по штабу в последние дни и связи с выступлениями генерала
Корнилова исходили от Деникина. Деникин считал сейчас, что деятельность Временного правительства гибельна для России, но, тем не менее, восстание против него не поднимал, а, послав свою телеграмму № 145, предоставил Временному правительству поступить с Деникиным, как ему заблагорассудится.
Комиссар Юго-Западного фронта Иорданский торопил дело. Иорданский участвовал в революционном движении с конца прошлого века. В 1905 году был членом петербургского Совета от меньшевиков, а к осени 1917 года уже готовился перейти в партию большевиков и в начале двадцатых годов занимал ответственный пост советского полпреда в Италии. Ему хотелось отличиться в ликвидации контрреволюционного заговора и передать арестованных генералов военно-революционному суду.
1-го сентября Иорданский запросил правительство, следует ли ему в данном случае руководствоваться политическими соображениями или законом, сообразно с местными обстоятельствами. Он говорил, что им обнаружены документы, доказывающие наличие заговора. В ответ он получил распоряжение правительства действовать только по закону…, принимая во внимание обстоятельства на местах.
Подход Иорданского к этому делу и казуистика в ответе правительства фактически
являлись бессовестным издевательством над правосудием. В условиях того времени ответ правительства мог иметь лишь один смысл, а именно: дать возможность толпе вмешиваться в судебный процесс и предрешать его исход.
И нет сомнения, что намерения Иорданского сводились именно к этому. Но помешала ему “Чрезвычайная следственная комиссия по делу генерала Л.Г. Корнилова”, спешно образованная в Петрограде в ночь на 30-ое августа.
Председателем Чрезвычайной следственной комиссии назначен был И.С.
Шабловский, главный военно-морской прокурор. До революции он занимался
адвокатурой в Риге и после 1905 года выступал защитником по политическим делам в судах Прибалтийского края. Там он познакомился и сошелся с Керенским, также выступавшем в роли политического защитника. В марте 1917 года личное знакомство с Керенским привело гражданского юриста Шабловского к неожиданному назначению на высшую должность в военно-морском судебном ведомстве.
Комиссия, чрезвычайно пестрая по своему составу, благодаря счастливой случайности образовалась из людей высоких моральных качеств, несмотря на сильное политическое давление слева, все ее члены отнеслись к делу с полнейшей объективностью и вынесли заключение, весьма неожиданное для Временного правительства и его главы.
В первых числах сентября Керенский известил членов комиссии, что комиссар Иорданский просил его согласия на предание военному суду в Бердичеве генерала Деникина и членов его штаба, как соучастников преступления генерала Корнилова. Комиссия ответила отказом Иорданскому. Причина отказа была логичной: с точки зрения права, судить второстепенных преступников раньше главных виновников было недопустимо, тем более что виновность их еще не была доказана, так как следствие только начиналось. Кроме того, удовлетворение требования Иорданского влекло за собой
на первый взгляд мало заметное, но чрезвычайно важное последствие: военно-






86

революционный суд мог вынести лишь один приговор – смертельную казнь.
Прошло меньше суток. Керенский снова вызвал Шабловского и сообщил, что
комиссар Иорданский настаивает на своем требовании передать Деникина и других
генералов Юго-Западного фронта военному суду, и притом немедленно. “Иначе он не отвечает за фронт ни на один день”. Эта фраза с угрозой, указывали потом члены комиссии, повторялась несколько раз, когда вопрос о жизни и смерти арестованных висел буквально на волоске. Керенский, по их мнению, несомненно, “пробовал оказать давление на Шабловского”, чтобы изменить решение комиссии в духе Иорданского.
Не сумев переубедить Шабловского, Керенский предложил комиссии обсудить этот вопрос совместно с Иорданским, встреча с которым должна была произойти в Могилеве на другой день.
Встреча состоялась на вокзале в Могилеве в вагоне Керенского. Иорданский повторил, что он не может взять на себя ответственность за фронт ни на один день, если не будет удовлетворено требование всего фронта о предании военно-революционному суду преступных генералов. Он делал определенное ударение на том, что он всего лишь выражает волю всего фронта. В словах Иорданского обращало на себя внимание то, что о сущности преступления командования фронтом почти ничего не было сказано, а то, что говорилось, было облечено в очень туманную форму.
Выступление Иорданского вызвало со стороны членов комиссии возражения.
Шабловский выразил сомнение в том, что весь фронт требовал предания генералов суду.
Возник спор. Но чем настойчивее был комиссар Иорданский, тем тверже становились члены комиссии.
Керенский с одинаковым вниманием относился к высказываниям обеих сторон…, однако чувствовалась его определенная тенденция в пользу Иорданского…, что он и сделал, обращаясь непосредственно к Шабловскому приблизительно в таких выражениях:
- Вы хорошо знаете, Иосиф Сигизмундович, что я противник и военно-полевых
судов и смертной казни, и поэтому Вам должно быть понятно, как мне неприятна вся эта
история, и как мне трудно согласиться с Николаем Ивановичем (Иорданским). Но поймите, могу ли я рисковать стойкостью всего фронта, быть может, судьбой всей страны. Суровая государственная необходимость заставляет нас принять тяжелое решение. Согласитесь на требование Иорданского, и я Вам обещаю, что я не утвержу смертного приговора, если он будет вынесен.
Шабловский, сидевший во все время конференции, тут встал, и голосом твердым, несколько даже театральным, обратился к Керенскому:
- Александр Федорович, сколько раз мы с Вами, выступая на судах, непоколебимо требовали права и отвергали всякие соображения целесообразности и тактики. Неужели сейчас, когда решение находится в наших руках, мы станем на путь, который всегда осуждали? Я не верю, чтобы действительно весь Юго-Западный фронт требовал военного суда для своих командующих, если бы это было так, то долг комиссара правительства не идти навстречу несознательной возбужденной массы, а разъяснить ей необходимость подчиниться закону. На военно-революционный суд над генералами Юго-Западного фронта я не согласен.
Слова Шабловского смутили Керенского. После продолжительного молчания он предложил немедленно выехать в Бердичев, на месте выяснить действительную






87

обстановку и в зависимости от нее вынести решение. Участники встречи согласились. Принял предложение и Иорданский.
Члены комиссии выехали в Бердичев. Там Иорданский сказал им, чтобы они
ждали, пока за ним приедет автомобиль, и чтобы сами по себе в тюрьму не ехали. Время шло. Иорданский несколько раз звонил по телефону, прося ни в коем случае без автомобиля не двигаться. Прошло около пяти часов, пока не появилась, наконец, обещанная машина. Члены комиссии были в бешенстве… Они хотели знать причину возмутительной задержки. Но, подъехав к тюрьме, все поняли. Желая инсценировать “народный гнев”, Иорданский использовал это время, чтобы согнать многотысячную толпу солдат к месту заключения генерала Деникина. Толпа со всех сторон окружила здание. Трудно было пробиться через нее. Угрожающий гул не давал возможности говорить с заключенными. Приходилось кричать, чтобы слышать собственный голос. Положение становилось опасным. Единственное, что сдерживало толпу от штурма гауптвахты – пулемет. Из входа в тюремное здание он был направлен на улицу, а караул держали юнкера. Об арестованных не приходилось и думать. Их переезд нужно было отложить на следующий день. Но члены комиссии не хотели уйти, не повидав генерала Деникина.
Они зашли к генералу Деникину. Он находился в одиночной камере. У стола стояла железная кровать, аккуратно заправленная, в изголовье висела маленькая икона. Генерал встретил членов комиссии стоя, вся его внешность одновременно говорила о хорошей
военной выправке и чувстве собственного достоинства. Держался он совершенно спокойно.
Шабловский сказал генералу, что комиссия была намерена допросить его, но, что при данных условиях, создавшихся вокруг тюрьмы, не считает теперь это возможным. Затем он спросил, имеются ли у генерала Деникина какие-нибудь жалобы и пожелания, на что тот ответил отрицательно. На комиссию произвело впечатление полное спокойствие Деникина, так как он отлично слышал рев голосов извне и знал по целому ряду печальных примеров, что может ожидать офицер от возбужденной революцией солдатской толпы.
Пробиться из толпы к автомобилю было еще труднее. Среди солдат распространился слух о “злостных замыслах комиссии”. Толпа так плотно обступила комиссию, что она могла только время от времени делать небольшой шаг и очень скоро члены комиссии оказались разделенными друг от друга. Этот многоголосый зверь что-то рычал, ревел, угрожал. Лицо Шабловского было бледное, он пытался улыбаться. Нужно было толпе внушить спокойствие. Члены комиссии десятки раз, как можно более спокойным голосом, повторяли облепившим их возбужденным солдатам, что комиссия специально приехала, чтобы узнать, чего хочет фронт и что комиссия приглашает всех завтра на заседание совета, куда придут и они, и выслушают требования фронта…
Ясно, что вся эта сцена была делом рук комиссара Иорданского. Это была бессовестнейшая провокация, и притом самой грубой топорной работы.
На следующий день вокруг тюрьмы была тишина. Толпа отсутствовала, и допрос арестованных генералов прошел совершенно спокойно.
Прокурор Шабловский объяснил Деникину, что у комиссии нет никаких сомнений в необходимости единого общего суда над всеми соучастниками корниловского выступления и в недопустимости отдельного суда над Деникиным и подчиненными ему






88

генералами… Он сказал, что цель комиссии – перевести всех арестованных из Бердичева в
Быхов, что настроение толпы в Бердичеве исключает возможность правосудия и угрожает
лишь дикой расправой. Шабловский указал, что Иорданский и местные комитеты
всячески противятся желаниям его комиссии. А потому он предложил генералу дополнить
показания, данные им следственной комиссии Юго-Западного фронта, какими-нибудь фактами, которые еще более очевидно связали бы дело Деникина с делом Корнилова.
Деникин повторил все, что уже прежде сообщил на местном допросе. Упомянул дополнительно только об ориентировке, которую дал Деникину Корнилов в Могилеве через посланца. Но это было сделано в порядке исключительного доверия Верховного Главнокомандующего, которое он ни в коем случае не позволил бы себе нарушить. Поэтому некоторые детали, которые на другой день он добавил к прежним показаниям, не утешили комиссию.
Затем было заседание в местном Совете. Выяснилось, что в распоряжении Иорданского никаких действительных доказательств “преступления” не оказалось. Были не доказательства, а лишь предположения. Шабловскому с большим трудом удалось убедить Бердичевский Совет в необходимости перенести разбор дела в последнюю аппеляционную инстанцию: в военный отдел Центрального исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов в Петрограде.
Там предстояло сделать самый последний и важный ход на шахматной доске политики Советов. От него зависела участь арестованных в Бердичеве.
С самого начала своего существования Совет был враждебно настроен к офицерам. И вопрос о генералах, обвиняемых в контрреволюции, вряд ли мог рассчитывать на объективный разбор.


L


14-го сентября он обсуждался в военном отделе Центрального исполнительного комитета в Смольном, куда после июльских дней Совет перебрался из Таврического дворца. В военный отдел входило лишь около десяти человек, и это дало возможность Шабловскому и его сотрудникам установить с ними личные отношения. Изложив суть дела, осветив его с юридической стороны, спокойной логикой они добились желаемого. Большинством голосов военная комиссия Петроградского Совета постановила – суд над генералом Деникиным отложить до окончания следствия над генералом Корниловым, а арестованных перевести из Бердичева в Быхов.
Суд в Бердичеве был отменен. Комиссар Иорданский проиграл. Но за свою неудачу он жестоко отмстил арестованным.
Отъезд в Быхов назначен был на 27-ое сентября в 17 часов с Бердичевского вокзала. Вывезти арестованных без огласки не представляло никакого труда… Но такой способ перевозки не соответствовал намерениям комиссариата и комитетов… Вокруг этого вопроса искусственно создавался большой шум и нездоровая атмосфера ожидания и любопытства… С утра комиссариат устроил отъезд всех частей гарнизона, чтобы






89

получить согласие на перевоз арестованных. Распоряжением комитета был назначен митинг всего гарнизона на 2 часа, то есть за три часа до отправления. И притом на поляне,
непосредственно возле тюрьмы. Грандиозный митинг действительно состоялся: на нем
представители комиссариата и фронтового комитета объявили распоряжение о перевозе
арестованных в Быхов, предусмотрительно сообщая о часе их отъезда, и призывали гарнизон… к благоразумию. Митинг затянулся надолго и, конечно, не расходился. К пяти часам тысячная возбужденная толпа окружила гауптвахту – рокот ее врывался внутрь здания.
Среди офицеров юнкерского батальона 2-ой Житомирской школы прапорщиков, несших в этот день караульную службу, был израненный в боях штаба капитан Бетлинг, служивший до войны в 17-ом пехотном Арханглоградском полку, которым командовал Деникин. Бетлинг попросил начальство школы заменить своей полуротой команду, назначенную для сопровождения арестованных на вокзал.
Арестованные оделись и вышли в коридор. Ждали. Час. Два…
Митинг продолжался. Многочисленные ораторы призывали к немедленному самосуду… Истерически кричал солдат, раненый поручиком Клецандо, и требовал его головы… С крыльца гауптвахты уговаривали толпу помощники комиссара Костицин и Григорьев. Говорил и Бетлинг – несколько раз, горячо и страстно.
Наконец, бледные и взволнованные, Бетлинг и Костицин пришли к Деникину.
- Как прикажите? Толпа дала слово не трогать никого, только потребовала, чтобы
до вокзала вас вели пешком. Но ручаться ни за что нельзя.
Деникин ответил:
- Пойдем.
Снял шапку, перекрестился:
- Господи, благослови!
Деникин был убежден, что их никуда не повезут, а растерзают по дороге. И в его застывшей душе было только одно желание: чтобы добили скорей, не мучая, не издеваясь долго, и знал, что сил хватит не дрогнуть перед смертью.
Толпа неистовствовала. Арестованных в количестве семи человек, окруженных кучкой юнкеров во главе с Бетлингом, шедшим рядом с Деникиным с обнаженной шашкой в руке, вошли в тесный коридор среди живого человеческого моря, сдавившего арестованных со всех сторон. Впереди – Костицин и делегаты в количестве 15 человек, выбранные от гарнизона для конвоирования. Надвигалась ночь. И в ее жуткой тьме, прорезываемой иногда лучами прожекторов с броневика, двигалась обезумевшая толпа. Она росла и катилась. Как горящая лавина. Воздух наполняли оглушительный рев, истерические крики и смрадные ругательства… Временами их покрывал громкий, тревожный голос Бетлинга:
- Товарищи, слово дали…! Товарищи, слово дали…!
Юнкера славные юноши, сдавленные со всех сторон, своей грудью отстраняли напирающую толпу, сбивающую их жидкую цепь. Проходя по лужам, оставшимся от вчерашнего дождя, солдаты набирали полные горсти грязи и ею забрасывали арестованных. Лицо, глаза, уши заволокло зловонной, липкой жижей, посыпались булыжники. Бедному калеке генералу Орлову разбило сильно лицо, получили удар Эрдели и Деникин – в спину и в голову.






90

По пути арестованные обменивались односложными замечаниями. Деникин обратился к Маркову:
- Что, милый профессор, конец?!
- По-видимому.
Пройти прямым путем к вокзалу толпа не позволила. Повели кружным путем, в общем, километров пять по главным улицам города. Толпа росла. Балконы Бердичевских домов полны любопытных: женщины машут платками, слышатся сверху веселые гортанные голоса:
- Да здравствует свобода!
Вокзал залит светом. Там новая громадная толпа в несколько тысяч человек. И все слилось в общее море – бушующее, ревущее. С огромным трудом провели сквозь него под градом ненавистных взглядов и ругательств. Вагон. Рыдающий в истерике и посылающий толпе бессильные угрозы офицеров – сын Эльснера, и любовно успокаивающий его солдат – денщик, отнимающий револьвер. Онемевшие от ужаса две женщины – сестра и жена Клецандо, вздумавшие проводить его… Час, другой. Поезд не пускают – потребовали арестантский вагон. Его на станции не оказалось. Угрожают расправиться с комиссарами. Костицина слегка помяли. Подали товарный вагон, весь загаженный конским пометом. Какие пустяки! Арестанты переходят в него без помоста. Несчастного Орлова с трудом подсаживают в вагон. Сотни рук сквозь плотную и стойкую юнкерскую цепь тянутся к ним… Уже десять часов вечера… Паровоз рванул. Толпа загудела еще
громче. Два выстрела. Поезд двинулся.
Шум все глуше, тускнеют огни. Прощай Бердичев!
Керенский пролил слезу умиления самоотверженности “спасителям арестантов” – так он называл не юнкеров, а комиссаров и комитетчиков: “Какая ирония судьбы! Генерал
Деникин, арестованный как сообщник Корнилова, был спасен от ареста обезумевших солдат членами исполнительного комитета Юго-Западного фронта и комиссарами Временного правительства”.


LI


В последнее Врангель жил под тяжелым нравственным гнетом. Участь генерала Корнилова, самоубийство генерала Крымова, возглавление армии “революционным главковерхом”, “заложником демократии” во Временном правительстве, адвокатом Керенским, все события последних дней глубоко потрясали армию. Остановившийся, было, процесс разложения, возобновился, грозя совсем развалить фронт, а с ним и Россию. Однако решение генерала Алексеева принять должность начальника штаба Верховного Главнокомандующего, казалось, говорило, что не все потеряно. Если генерал Алексеев решил стать начальником штаба “главковерха из Хлестаковых”, то, видимо, есть еще надежда на какой-то исход. В минуту, когда Врангель мог ежечасно ожидать ареста, назначение его командиром корпуса, расположенного в окрестностях столицы, корпуса, в состав которого входила его родная Уссурийская дивизия, казалось ему перстом






91

Провидения. Врангель не знал, насколько еще уцелели от разложения части корпуса, и удастся ли ему взять корпус в руки. Не знал, какая участь постигла объединенные графом Паленом офицерские организации в столице. Он решил немедленно ехать в Петербург.


LII


Врангель прибыл в Петербург утром. Заехав домой переодеться, он отправился в штаб округа. В дверях штаба он столкнулся с генералом Красновым, старым знакомым его еще с Японской войны, в последнее время командовавшим 2-ой сводной казачьей дивизией. Он был чрезвычайно удивлен о назначении Врангеля командующим 3-м корпусом. Оказалось, что он почти одновременно с Врангелем также допущен Ставкой к командованию этим корпусом и уже вступил в командование. В последнее время при массовой постоянной смене лиц командного состава такие недоразумения случались часто. Врангель ничего не имел против неожиданного осложнения и решил не торопиться с принятием корпуса и предварительно ознакомиться с обстановкой.
Во главе округа стоял только что назначенный на эту должность полковник Полковников, бывший начальник штаба Уссурийской дивизии, последнее время
командовавший Амурским полком, участвовавшим в движении генерала Крымова в Петербурге. Врангель передал ему о слышанном от генерала Краснова и спросил его, неизвестно ли ему что-либо. Он ответил ему, что также ничего не знает, что здесь, видимо, недоразумение и, так как из двух его назначение приказом Главнокомандующего
является последним, то, по его мнению, Врангель должен принять корпус. Врангель ответил, что впредь до точного выяснения всего недоразумения он, дабы не ставить генерала Краснова в неловкое положение, в корпус не поедет, а будет ждать в Петербурге разрешения всего вопроса.
От полковника Полковникова Врангель узнал в подробностях о последних днях генерала Крымова. По словам Полковникова, разрыв председателя правительства с Главнокомандующим был для частей корпуса и самого генерала Крымова полной неожиданностью. Телеграмма Керенского, объявляющая генерала Корнилова изменником, стала известна лишь на станции Дно. По словам Полковникова, прими генерал Крымов в эту минуту твердое решение безостановочно продолжать движение на Петербург, город был бы взят. К сожалению, генерал Крымов, застигнутый врасплох, последнее время сильно изнервничавшийся, переживавший тяжелую семейную драму и в значительной мере утерявший прежнюю решимость, заколебался, стал расспрашивать указаний Ставки и потерял драгоценное время. Порыв ослаб, полки заколебались, и под влиянием преступной агитации началось брожение. Ближайшие помощники генерала Крымова, безвольный начальник Туземной дивизии князь Багратион и мягкий начальник Уссурийской дивизии Губин – окончательно выпустили части из рук. Через день стало ясно, что на успех рассчитывать нельзя. К генералу Крымову по поручению Керенского прибыл начальник кабинета военного министерства. Генерал Крымов попросил дать ему бумаги и перо и оставить его одного. Через несколько минут раздался выстрел.






92

Самоубийцу нашли на полу с простреленной грудью. Он оставил письмо на имя жены. На вопрос, что побудило его к такому шагу, он отвечал: “Я решил умереть, потому что слишком люблю Родину”. Попытка спасти его путем операций оказалась тщетной, к вечеру он скончался.
Врангель спросил Полковникова, каким образом он, участвовавший в наступлении Корнилова на Петербург, мог быть назначен командующим войсками Петербургского округа. Полковников ответил, что он сам был удивлен назначением и добавил:
- Вот Вы же назначены командиром 3-го корпуса и также, вероятно, назначения не ожидали.
Из штаба округа Врангель пошел на Дворцовую набережную в Новый Клуб, чтобы узнать что-либо о графе Палене, участь которого его сильно беспокоила. Он узнал, что в последние дни Пален в городе отсутствовал, и вернулся лишь накануне. Вечером Врангель заехал к нему. Оказалось, что в первые дни после разрыва Ставки с правительством графу Палену и большинству работавших с ним офицеров пришлось во избежание ареста скрываться: наиболее скомпрометированные бежали из города. За последние дни аресты прекратились, наблюдение ослабло, и некоторые скрывавшиеся решили вернуться. Граф Пален укрывался в окрестностях города в имении Всеволжского “Рябово”. По словам Палена, движение Крымова на Петербург застало его организацию совершенно врасплох. Конфликта правительства со Ставкой в эти дни никто не ожидал, и в предвидении его ничего сделано не было. Уже после разрыва к Палену прибыл какой-то неизвестный ему полковник, отказавшийся себя называть и не предъявивший никаких документов. Полковник якобы был послан Крымовым и имел целью предупредить о движении последнего на Петербург. Граф Пален, опасаясь провокации, в переговоры с полковником вступать отказался. Он и поныне не знал, была это провокация или нет.


LIII


На другой день утром к Врангелю заехали командир Приморского полка подполковник Шепулов и Нерчинского Маковский. Они накануне в Царском, где стояла дивизия, узнали о назначении Врангеля командиром их корпуса и приезде его в Петербург, и поспешили навестить его, узнав, что его  назначение еще под сомнением, они попросили его не отказываться от корпуса, и ему пришлось это обещать. Они не скрывали, что в корпусе сильное разложение, в некоторых полках казаки арестовывали офицеров. Вместе с тем, по их словам, дух в частях и порядок можно еще подтянуть. Они объясняли неудачу генерала Крымова теми же причинами, что и Полковников, однако, роль последнего, по их словам, рисовалась несколько иначе.
Вечером Полковников позвонил Врангелю по телефону и просил зайти в штаб округа. От него Врангель узнал, что “по условиям политического момента и политической фигуры Врангеля” военный министр не находит возможным назначение его командиром корпуса, расположенного в окрестностях столицы, что “Верховный Главнокомандующий” с ним согласился и что ему будет предложено другое назначение. Врангель ответил, что






93

никакого другого назначения не примет и будет ходатайствовать об увольнении его в отставку. Полковников заметил, что увольнение в отставку старших начальников ныне не производятся и что имеется приказ военного министра, запрещающий возбуждение таких ходатайств. Врангель зашел к начальнику канцелярии военного министра к Саморину,
который также утверждал, что отставку ему получить не удастся.
Оставалась Ставка. Нового начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала Духонина Врангель совсем не знал. Генерал-квартирмейстер и дежурный генерал были также новые и неизвестные ему лица, помощником начальника штаба по гражданской части состоял В.В. Вырубов, товарищ его по студенческим годам и одновременной службы вольноопределяющимся, своей – в Конной гвардии, а его в Кавалергардском полку. Врангель послал ему телеграмму, прося помочь ему получить отставку.
Утром Врангелю дали знать, что прибывший в Петербург Главнокомандующий Северным флотом генерал Черемисов желает его видеть и просит приехать к двенадцати часам в Зимний дворец, где он должен быть в это время у Керенского. После Каменца Врангель видел генерала Черемисова впервые. Генерал Черемисов предложил ему зачислиться в его распоряжение и ехать с ним в Псков. Врангель поблагодарил его за предложение и сказал, что твердо решил службу оставить.
В тот же день Врангель получил телеграмму генерала Духонина, вызывающего его в Ставку.


LIV


Заключенные в Быхове находились в старом, угрюмом двухэтажном здании, когда-то католическом монастыре, потом женской гимназии, превращенной в тюрьму. Забор и железные ворота рядом со старым костелом отделяли внешний мир от тюремного двора. По краям его был деревянный тротуар. Он был необходим, так как в дождливые дни грязь во дворе стояла непролазная. Дальше окна в глубоких впадинах с решетками, тяжелая деревянная дверь, темная лестница, низкие комнаты со сводчатыми потолками. И в этой неприветливой обстановке арестованные, которых уже несколько недель назад привезли сюда из Ставки, ждали с тревогой и волнением приезда генерала Деникина. Они знали, что творилось в Бердичеве, и мысль о возможном самосуде над Деникиным не давала им покоя. При свидании вздох облегчения вырвался у всех: слава Богу, уцелел!
- Очень сердитесь на меня за то, что я вас так подвел? – обнимая Антона Ивановича, говорил ему генерал Корнилов.
- Полноте, Лавр Георгиевич, в таком деле личные невзгоды ни при чем.
Весь мучительный период Бердичевского заключения генерал Деникин перенес с поразительной стойкостью. Но по приезде в Быхов, после всего пережитого, наступила сильная реакция. Однако он ее скоро преодолел. Начальник штаба и верный друг Сергей Леонидович Марков, самый молодой из арестованных генералов, как ни в чем не бывало, проявлял необычайную бодрость.






94

- Нет, жизнь хороша, - говорил он, - и хороша во всех своих проявлениях.
В первый раз с середины августа увидел Антон Иванович свою невесту. Она стремилась к нему в Бердичев. Но, ограждая ее от опасности, он строго запретил ей там появляться. Жила она в Киеве, в квартире покойной Елизаветы Федоровны Деникиной. В
ужасе от того, что случилось с Антоном Ивановичем, она помимо него очень толково и детально организовала в Киеве защиту. Привлекла известных юристов, адвокатов, которые в Киеве для защиты Деникина организовали коллегию адвокатов. В Киеве наготове находился автомобиль: коллегия опасалась, что “суд” и расстрел могут произойти скоропалительно. Нужно было не опоздать с юридическим вмешательством. К счастью, эти предосторожности оказались излишними.
И вот настал день встречи.
- Вошла в камеру и… смутилась, - рассказывала Ксения Васильевна. – Там много народу, и все на меня смотрели. Улыбается своей милой, смущенной улыбкой мой генерал. А мне хочется целовать его руки и плакать.
Условия заключения в Быхове были отличны от тюремной жизни в Бердичеве. В пределах здания арестованные в Быхове пользовались полной свободой. Внутри их охраняли преданные и верные генералу Корнилову текинцы. Наружную охрану несла рота Георгиевского полка.
Официально они все время, кроме необходимого на пищу и предоставляемого для прогулки, должны были сидеть по своим комнатам, но в действительности внутри здания
они пользовались полной свободой и ходили когда хотели один к другому. Денежного
содержания лишили, но пищу готовили за казенный счет такую же, как давали в офицерских собраниях. Из Ставки в Быхов был прислан повар и арестованных вполне удовлетворительно кормили. Прогулка им разрешалась два раза в день во дворе, вокруг костяка. Впоследствии, для их прогулок отвели большой сад, примыкавший к дому, в котором они помещались.
Женам заключенных дали разрешение поселиться в Быхове. Они посещали тюрьму ежедневно. Приемные часы были от 10 часов утра до 6 часов вечера. Одним словом, после тюремного режима в Бердичеве ограничения в Быхове казались чистой формальностью.
- Создалось такое впечатление, - говорил Антон Иванович, - будто всем было очень неловко играть роль наших “тюремщиков”.
Генерала Деникина и Маркова вселили в комнату, где уже находился Иван Павлович Романовский, бывший генерал-квартирмейстер Ставки. Дружба между ним и Деникиным, начавшаяся в Быхове, сохранилась в гражданскую войну и оборвалась лишь с убийством генерала Романовского неопознанным злоумышленником 6-го апреля 1920 года в бильярдной комнате русского посольства в Константинополе.
Камера Деникина имела два окна. Между ними единственный столик. На нем маленькая, корявая, закоптелая керосиновая лампа. Имелось в ней два стула. Так как совместно с Деникиным проживало еще два человека, то здесь находилось три железные кровати, покрытые солдатским одеялом.
Можно было по два раза посещать мужа в день. Когда приходили и другие посетители, то на всех стульев не хватало, сидели прямо на кровати.
Рядом с камерой Деникина жил генерал Корнилов… Против Корнилова через коридор помещались Лукомский и Эрдели, рядом с ними Эльснер и Ванновский, дальше






95

Кисляков и Орлов. Потом молодые офицеры, часть которых помещалась в нижнем этаже, где была столовая. Все генералы собирались всегда в комнате Деникина, отчасти потому что она была больше других и “женский элемент” вносил оживление. Особенно жена Романовского, Елена Михайловна, очень оживленная и остроумная. Из дам была еще жена генерала Лукомского. Сидели на кроватях, на сундуках и чемоданах, выдвинутых из-под кровати.
Сергей Леонидович Марков обыкновенно шагал из угла в угол, на ходу споря и разговаривая, или клал пасьянс на колченогом столике. Иногда к нему подсаживался Орлов и давал советы, и если пасьянс не выходил, Марков посылал его к черту, бросал карты и вскакивал. Первое время всех немного пугал Сергей Леонидович своей шумной резкостью. Зато с первого же дня всем удивительно нравился И.Н. Романовский. Фигура у него несколько массивная, широкоплечая, хотя без всякой полноты. Одет как-то изысканнее других. Говорил немного. Как будто не любил двигаться, все больше сидел на своей кровати, слушал постоянные споры. Лицо умное. А улыбка очень добрая… Вступая в разговор, старался вести себя деликатно, чтобы не дать почувствовать, что он сведущее своего собеседника.
А.С. Лукомский казался самоуверенным человеком. Говорил резко, отчетливо, внушительно… Любил искренне покушать и делал это как-то особенно аппетитно и вкусно. Жена его, дочь знаменитого генерала Драгомирова, прямо очаровала всех. Представительная, умная, тактичная, она этим покупала людей.
В один из дней в камеру Деникина вошел Корнилов. Он небольшого роста, с
желтым лицом и немного кривыми ногами. Его внешность придавала присутствующим разочарование, ничего в нем не было величественного, ничего такого героического. При его входе все встали и вытянулись. Здесь в Быхове, или как его шутя называли “полСтавки”, он был по-прежнему Верховным, так его и звали за глаза, так к нему и относились.
Корнилов принимал участие в разговоре с большим интересом и искренне смеялся над тихими замечаниями Кислякова и громкими Маркова. Вообще он приходил в камеру Деникина не очень часто… К женам генералов он относился хорошо, говорил шутливым, слегка покровительственным тоном, как говорят с детьми. Особенно он уважал невесту Деникина и может потому, что она была здесь самая молодая в их обществе. Однажды она, взбегая по темной лестнице тюрьмы, вынимала по дороге из муфты бутылку водки, которую она почти ежедневно приносила. На площадке она наткнулась на Корнилова.
- А ну, что это у Вас, покажите.
Он взял бутылку, посмотрел и, улыбаясь, возвратил обратно.
- Вот попадетесь когда-нибудь, профессиональная спиртоноша.
Ксения Васильевна была не особенно робкая, но перед Корниловым всегда робела. А с водкой действительно мог быть скандал.
По субботам местный батюшка приходил служить всенощную в тюрьму. Служил внизу в столовой. Составили свой хор, и Антон Иванович очень гордился, что пел в нем. Это его старое “ремесло”. Еще в реальном училище во Влацлавске он пел мальчиком в хоре все шесть лет и носил батюшке кадило.
Ксения Васильевна стояла у стены. Как раз перед Деникиным стоял Корнилов, который удивлял его и восхищал. Как станет, заложив за кушак и слегка выставив одну 






96

ногу, так и стоит целый час, не шелохнется. С ноги на ногу не переступит, не повернется. А у него рана в ноге была и иногда так болела, что он мог из своей комнаты выходить.
Генерал Деникин составил список офицеров, находившихся в Быховской тюрьме ко 2-му октября: всего 24 человека. Все они, как говорил Антон Иванович, были люди
самых разнообразных взглядов, в преобладающем большинстве, совершенно чуждые политике, и объединенные только большим или меньшим соучастием к корниловским выступлениям и безусловным сочувствием к нему.
На смену генералу Алексееву начальником штаба Верховного Главнокомандующего назначен был генерал Н.Н. Духонин. Честный и благородный человек, он также как и Алексеев, готов был жертвовать своим именем, чтобы сохранить аппарат военного руководства. Заключенные в Быхове перенесли на него свое критическое отношение ко всему, кто тогда продолжал сотрудничать с Керенским. И, невзирая на это, Духонин сделал все от него зависящее, чтобы облегчить их участь и оградить от возможного самосуда.
С этой целью Ставка расквартировала в Быхове (кроме роты Георгиевского полка и текинцев) польские воинские части, входившие в состав недавно образованного Польского корпуса под начальством генерала Довбор-Мусницкого. И генерал, и все офицеры, и солдаты были уроженцами той части Польши, которая входила в состав российской империи. Отношение поляков к быховским узникам было поистине рыцарское.
Подчиняясь распоряжениям Ставки, посчитав свои войска на положении
иностранных, генерал Довбор-Мусницкий отдал приказ польским частям, расположенным в Быхове, не вмешиваться во внутренние распри России, но в тоже время не допускать насилия над арестованными русскими генералами, защищать их, а в случае надобности вступить в бой.
Действительно два-три раза ввиду выступления проходивших (воинских) эшелонов, поляки выставляли сильные дежурные части с пулеметами, начальник дивизии и командир бригады приходили к арестованным условиться с Корниловым относительно порядка обороны.
Трудно себе представить глубину душевной драмы и чувств одиночества этой кучки русских патриотов, которых от угрозы своих же разнузданных солдат должны были охранять инородные воинские части – поляки и текинцы.
Связь Быхова со Ставкой регулярно поддерживали два офицера, в разное время служившие под началом генерала Деникина и глубоко ему преданные. Это были полковники Квашнин-Самарин и Тимановский. Первый занимал должность коменданта Ставки, а до войны был адъютантом Арханглоградского полка, которым тогда командовал Антон Иванович. Второй командир Георгиевского батальона, а перед тем доблестно сражался в рядах Железной дивизии. Имя полковника Тимановского связано со вторым взятием города Луцка в мае 1916 года, когда он, опираясь на палку, вел свой батальон в атаку на укрепленные позиции австрийцев. Итальянский военный агент, наблюдавший это зрелище, в восторге кричал:
- Браво! Браво!
Эти офицеры держали Быховских генералов в курсе того, что происходило в Ставке и в стране. А события в стране развивались стремительно. Уже с начала сентября






97

руководство Советами перешло к большевикам. Троцкий возглавил Петроградский Совет и призывал пролетарские и солдатские организации “к сплочению своих рядов”. Вдобавок ко всем прочим учреждениям появились по всей России новые “комнаты спасения и охраны революции”. Призрачная власть правительства окончательно испарилась. Газеты
того времени пестрели заголовками: беспорядки, самосуды, погромы, анархия.
В середине октября только слепые и глупые могли не заметить, что большевики готовятся к захвату власти. Да они этого и не скрывали. 16-го октября Троцкий организовал Военно-революционный комитет. Ближайшей его целью было подчинить себе через полковые комитеты Петроградский гарнизон. Днем позже распоряжением Военно-революционного комитета произошла раздача оружия и патронов рабочим Путиловского завода, Охты и Выборгской стороны. Процедура была простая: казенным солдатам предъявлялся ордер комитета, и служащие складов без протеста или сопротивления выдавали рабочим требуемые винтовки и патроны. На глазах у всех пролетариат явно и открыто вооружался.
И во всей стране лишь один человек не сознавал надвигавшейся опасности. Это был Керенский, настолько в те дни он жил в каком-то непонятном мире иллюзий.


LV


По приезде в Могилев Врангель явился к генералу Духонину. Он видел его впервые. Среднего роста, полный, румяный, с густыми вьющимися черными волосами, чрезвычайно моложавый, он производил впечатление очень мягкого, скромного человека. Духонин стал уговаривать Врангеля отменить свое решение, доказывая, что при настоящих условиях долг старших начальников оставаться в армии, что только их присутствие в армии еще даст возможность бороться с развалом. Врангель твердо стоял на своем. В тот же день он подал на имя генерала рапорт. Он писал, что, будучи назначен командиром 3-го корпуса, к командованию корпусом допущен не был. Ввиду всей прежней, Врангеля, службы причину этому он мог видеть лишь в его политических убеждениях, “не всем угодных”, “что убеждений своих никогда не менял и менять не будет в угоду кому бы то ни было”, и ходатайствовал об увольнении его в отставку.
Через несколько дней генерал Духонин передал Врангелю через Вырубова, что Верховный Главнокомандующий “не нашел возможным увольнение в отставку одного из старших кавалерийских начальников”. Еще через несколько дней Врангелю была предложена должность командующего войсками Московского округа, на что он, конечно, ответил отказом.
Врангель попал в довольно странное положение: дела у него не было и в то же время, он не мог располагать собой. Он решил ждать, не принимая, во всяком случае, никаких назначений. Ему с каждым днем становилось яснее, что, ежедневно увеличивающий в армии развал, уже остановить нельзя.
Врангель поселился в вагоне Вырубова. Сам Вырубов жил в верхнем этаже дворца. Жуткое чувство охватило Врангеля, когда он впервые зашел к нему в кабинет. Здесь год






98

тому назад он видел государя. Комната с тех пор почти не изменилась. Вагон, в котором он жил, принадлежал тогда великому князю Сергею Михайловичу и был оборудован с великим комфортом. Врангель выписал двух своих лошадей и ежедневно делал большие
проездки. Обедал он и ужинал обыкновенно вместе с Вырубовым у общего приятеля
князя Г.А. Бенкендорфа, брата бывшего однополчанина и друга и племянника гофмаршала. Граф Бенкендорф состоял при военных представителях иностранных держав.
Все они проводили длинные осенние вечера в бесконечных злободневных спорах. В этих спорах Вырубов неизменно подвергался нападкам всех за соглашательство и “компромиссную политику”. Врангелю показалась бы совершенно абсурдной в то время мысль, что Бенкендорф через два года окажется в Грузии дипломатическим представителем советской власти.
Как-то раз разговор зашел о том, что необходимо реорганизовать армию на новых началах, что без этого оздоровить армию не удастся. По словам Вырубова, этим вопросом заняты в штабе Верховного Главнокомандующего. В основу организации предполагалось будто бы территориальное начало, на чем особенно настаивал генерал-квартирмейстер, генерал Дидерикс. Врангель стал доказывать, что одной территориальной системой
ничего не достигнуть, что в настоящих условиях территориальная организация могла привести лишь к расчленению армии и с нею страны, и что в то время, когда война продолжается, эту организацию практически провести нельзя. По его мнению, для оздоровления армии, если еще не поздно, необходимо, прежде всего, чтобы правительство отказалось от так называемой “демократизации армии” и “революционной дисциплины”, чтобы была проведена в жизнь так называемая “Корниловская программа”. При этих условиях он видел возможность начать в армии работу. Пользуясь зимним затишьем и германской оттяжкой значительных сил на западный фронт, можно было постепенно, оттягивая часть корпусов в тыл, выделить из частей наиболее слабый элемент, остающимся пополнить выделенные в дивизиях ударные батальоны, кои могли быть развернуты в полки и бригады. По этому расчету число пехотных дивизий должно было уменьшиться, сколько ему помнится, вдвое, но зато дивизии эти были бы боеспособны. Выделенные из полков негодные элементы могли бы быть сведены в рабочие роты с особо строгой дисциплиной. Эти роты могли бы употребляться на тыловую службу, и возвращение из них обратно в строй было бы допускаемо по прошествии некоторого времени и соответствующей аттестации начальства. Служба в строю, по его мнению, должна была быть обставлена рядом служебных и материальных преимуществ по сравнению с тыловой. Конечно, все эти меры могли дать соответствующие результаты лишь при условии изменения общего порядка в армии.
Вырубов, как всегда увлекающийся, стал просить Врангеля взять на себя подробную разработку этого вопроса. Врангель, не придавая этому никакого значения, отшучивался. Однако через некоторое время Вырубов вновь повторил об этом и передал ему, что он говорил о его соображениях Духонину и Дидериксу, и что оба чрезвычайно заинтересовались этим вопросом. Дидерикс попросил Врангеля зайти к нему. Через несколько дней генерал Дидерикс повторил приглашение и лично просил его письменно разработать вопрос. Врангель взял себе в помощники подполковника генерального штаба Яковлева и дней через десять представил соответствующий доклад.






99

Гражданская часть (ныне даже вопросы реорганизации армии обсуждали штатские люди) потребовала ряд изменений, однако, против главных оснований не возражала. Проект отправили в Петербург. Врангель, конечно, совсем не верил в возможность проведения в жизнь всех намеченных проектом мер: выдвигая этот проект, Врангель имел
в виду другое – возможность войти в связь с многочисленными войсковыми частями и, в частности, с ударными батальонами, составленными из добровольцев, главным образом, из офицеров. Один такой батальон, под командованием полковника генерального штаба
Манакина находился в Ставке. Это была образцовая часть. В случае неизбежного развала армии, быть может, удалось сохранить хоть небольшое и оригинальное крепкое ядро. 16-го октября Керенский утвердил представленную Вырубовым докладную записку, в основу которой вошел доклад Врангеля. Дежурству было приказано разработать штаты.
Начальник штаба Верховного Главнокомандующего и помощник его по гражданской части выезжали на имеющее состояться в Петербурге открытие Предпарламента. Врангель воспользовался случаем проехать в Петербург. Он помещался с Вырубовым в его вагоне. К обеду пришел генерал Духонин, просидевший у них часов до десяти, он, видимо, рад был отдохнуть от дел, рассказывал много о прежней своей службе, с особенным удовольствием вспоминал о времени, когда командовал 162-м
Луцким полком. Полк под его начальством имел немало славных дел, и Георгиевские кресты, украшавшие грудь и шею генерала Духонина, говорили об этом.
Первое заседание Предпарламента лишний раз подчеркнуло бессилие власти и отсутствие единения в верхах.


LVI


25-го октября,  в день большевистского восстания, сознавая свою беспомощность, Временное правительство обратилось к населению с воззванием. Оно возвещало, что Петроградский Совет потребовал передачу ему власти под угрозой бомбардировки Зимнего дворца из пушек Петропавловский крепости и крейсера “Аврора”, стоявшего на Неве.
Это было откровенным признанием безнадежности положения.
Чувствуя недоброжелательность к себе, и боясь быть выданным большевикам, Керенский бежал. Он бесследно пропал, как в воду канул… И в течение восьми месяцев скрывался в России. С того момента имя его исчезает со страниц истории.
26-го октября, вскоре после двух часов утра, все министры Временного правительства (за исключением Керенского и министра продовольствия Прокоповича) были арестованы в Зимнем дворце, и под охраной красногвардейцев препровождены в Петропавловскую крепость, где еще с конца февраля месяца томились в заточении министры царского правительства. Захват власти большевиками был относительно бескровным.

Предвидя падение Временного правительства и неминуемый самосуд, Быховские узники обдумывали план действий. Дон и казачество казались им единственным






100

убежищем, сулившим возможность борьбы с надвигавшейся анархией.
Побег из тюрьмы не представлял больших трудностей. Было заготовлено оружие, документы. Кроме того, вопрос бегства облегчался тем, что комиссией Шабловского и Ставкой добились постепенного освобождения из-под ареста большинства заключенных.
К концу октября в Быхове оставалось лишь пять генералов: Корнилов, Деникин,
Лукомский, Романовский и Марков.
С момента захвата власти большевиками всякое промедление с побегом было опасно. Крыленко с эшелоном матросов двигались к Могилеву.
Утром 19-го ноября в тюрьму явился из Ставки полковник Генерального штаба Кусонский и доложил генералу Корнилову:
- Через четыре часа Крыленко приедет в Могилев, где Ставка будет ему передана без боя. Генерал Духонин приказал Вам доложить, что всем заключенным необходимо тотчас же покинуть Быхов.
Послав полковника Кусонского к Корнилову, генерал Духонин отлично отдавал отчет в том, что распоряжением освободить быховцев он подписал себе смертельный
приговор.
Духонин имел возможность скрыться, но он этого не сделал.
- Я знаю, - говорил он приближенным, - что меня арестует Крыленко, а может быть, меня даже расстреляют. Но это смерть солдатская.
На другой день толпа матросов, диких и озлобленных, на глазах только что назначенного большевиками Главковерха Крыленко растерзала генерала Духонина и над трупом его жестоко надругалась.


LVII


25-го октября прогремели в Петербурге первые выстрелы с крейсера “Аврора”, Керенский бежал, прочие члены Временного правительства засели в Зимнем дворце под охраной женских батальонов и детей-юнкеров. В столице повторились февральские дни. По улицам шла стрельба, носились грузовые автомобили с вооруженными солдатами.
Ставка эти дни была полна волнения. Беспрерывно заседал армейский комитет. Генералы Духонин, Дидерикс и Вырубов не отходили от аппаратов Юза. Стало известно о движении генерала Краснова с 3-м корпусом на Петербург, за ним должны были двигаться еще войска. Но уже через день заговорили об измене генерала Черемисова. В штабе Главнокомандующего Северным фронтом уже велась недостойная игра. Генерал Черемисов довольно прозрачно давал окружающим понять, что в ближайшие дни он готовится стать Верховным Главнокомандующим. Вызванные в Петербург правительством эшелоны были задержаны генералом Черемисовым в пути: казаки-уссурийцы стали брататься с большевиками. Еще раз в верхах армии проявилась растерянность, нерешительность и трусость.
В эти дни неожиданно проездом через Могилев прибыл генерал Одинцов. Врангель не видел его со времени недостойного его поведения в корниловские дни. Он зашел к






101

Врангелю сильно сконфуженный. Врангель узнал, что он получил назначение в Петербург в распоряжение начальника генерального штаба. В то время Врангель далек был от мысли, что через две недели он вернется в Ставку предлагать от имени Главковерха прапорщика Крыленко генералу Духонину сдать пост.
1-го ноября Керенский бежал, предав своих товарищей по кабинету, армию и Россию. 5-го ноября декретом Совнаркома Верховным Главнокомандующим был назначен прапорщик Крыленко. В Ставке делали еще потуги сформировать “демократическое правительство”, председателем правительства намечался В.М. Чернов. Врангель сидел у Вырубова, когда доложили о его приходе. Желая избегнуть встречи с этим господином, Врангель поспешил выйти из кабинета. Одновременно с Черновым прибыл и бывший военный министр генерал Верховский. Врангель имел случай его видеть, и он произвел на него впечатление самоуверенного ничтожества.
В тот день, когда Врангелю стало известно о назначении Верховным Главнокомандующим прапорщика Крыленко, Врангель решил уехать из армии. Генерал Духонин его более не удерживал. Получив нужные бумаги, Врангель зашел к Вырубову попрощаться. Врангель застал его сильно расстроенным, он только что вернулся от Духонина, который получил известие об отданном Крыленко приказе войскам “вступить в
переговоры с противником”, при этом Крыленко телеграфировал Духонину, требуя сдачи должности начальнику гарнизона генералу Бонг-Бруевичу. Бездарный, тупой и на редкость беспринципный – Бонг-Бруевич успел втереться в доверие могилевского Совдепа. Генерал Духонин предложил генералу Дидериксу и Вырубову освободить их от связывающего их слова не оставлять друг друга. Вырубов отказался, решив до конца разделить участь с Главнокомандующим, Дидерикс же, хотя и решил остаться, но в качестве “частного человека”, заручившись приказом за подписью Духонина об откомандировании в Кавказскую армию. По словам Вырубова, генерал Духонин решил Ставку переместить в Киев.
С тяжелым чувством Врангель выехал из армии. Восемь месяцев тому назад Россия свергла своего монарха. По словам ставших у власти людей, государственный переворот имел целью избавить страну от правительства, ведшего его к позорному сепаратному миру. Новое правительство начертало на своем знамени: “Война до победного конца”. Через восемь месяцев это правительство позорно отдало Россию на милость победителя. В этом позоре было виновато не одно безвольное и бездарное правительство. Ответственность с ним разделили и старшие военачальники и весь русский народ. Великое слово “свобода” в этот раз народ заменил произволом и полученную вольность превратил в буйство, грабеж и убийство.


LVIII


Выслушав доклад полковника Кусонского, генерал Корнилов тут же распорядился, чтобы верный ему текинский конный полк был готов к выступлению из Быхова в полночь с 19-го на 20-ое ноября. Он решил идти с полком. Корнилову было проще и безопаснее,






102

переодевшись и изменив свою наружность, двигаться на юг в одиночку, но он был привязан к текинцам и считал своей обязанностью разделить их участь.
Рота Георгиевского полка приняла известие об освобождении генералов без вопросов и протеста. Наоборот, при прощании солдаты провожали их добрым словом:
дай вам Бог, не поминайте лихом.
Остальные генералы, кроме Корнилова, сговорились между собой встретиться в Новочеркасске на Дону, переоделись и изменили свой внешний облик. Это было необходимо: их наружность слишком хорошо была известна в армии и по дороге их могли легко опознать. Каждый из них в одиночку отправлялся в далекий и опасный путь. Лишь Романовский и Марков решили пробираться на Дон вместе. Они воспользовались предложением Кусонского ехать с ним на паровозе до Киева, куда он командировался с особым поручением. Романовский остался в офицерской форме, заменив лишь погоны генерала погонами прапорщика. Марков же переоделся рядовым солдатом. Играя роль денщика Романовского, он удачно подражал распущенной манере “товарищей”.
Генерал Лукомский превратился в немецкого колониста. А генерал Деникин получил удостоверение от начальника штаба польской стрелковой дивизии, что он “есть действительно помощник заведующего 3-м перевязочным польским отрядом Александр
Домбровский”. В таком преображении Антон Иванович отправился на Быховскую станцию, выяснил, что ближайший поезд, шедший в Ростов-на-Дону, отходил через пять часов, купил билет и, чтобы не обращать на себя внимание на вокзале в Быхове, решил переждать в штабе польской дивизии.
На счастье Деникина в польском штабе молодой польский офицер Любоконский, тем же поездом собирался ехать в отпуск к своим родным. Этот молодой офицер оказал ему огромную услугу и своим милым обществом, облегчающим самочувствие Деникина, и его заботами о нем во все время в пути.
Поезд опоздал на шесть часов. После томительного ожидания в 10.30 часов (вечера) они, наконец, выехали.
Первый раз в жизни – в конспирации, в несвойственном виде и с фальшивым паспортом. Фамилия польская, разговаривает с Любоконским по-польски, на вопрос проверяющего, какой он губернии – отвечал машинально Саратовской. Приходилось давать объяснения, как поляк попал в Саратовскую губернию. На следующий день Антон Иванович увидел, что на всех железнодорожных станциях появились огромные объявления о бегстве Корнилова, Деникина и других быховских генералов. Военно-революционный комитет призывал к беспощадному подавлению всякой контрреволюционной попытки, к задержанию и аресту этих генералов. В афише говорилось о том, что Корнилов бежал с отрядом в 400 текинцев.
В поезде, набитом солдатами, красногвардейские патрули несколько раз в пути тщательно проверяли бумаги пассажиров. Они искали. И каждый раз рука Деникина сжимала в кармане рукоятку револьвера. Много позже генерал обнаружил, что револьвер никуда не годится.
Чтобы не вступать в разговоры и не быть случайно опознанным кем-нибудь из солдат, Антон Иванович забрался на верхнюю полку в купе и, повернувшись лицом к стенке, делал вид, что спит.
Его долгое лежание на верхней полке показалось подозрительным, и внизу






103

заговорили:
- Полдня лежит, морды не кажет. Может быть, сам Керенский? Наверни-ка ему шею!
Кто-то дернул Деникина за рукав, он повернулся и свесил голову вниз.
По-видимому, сходства не было никакого. Солдаты рассмеялись, за беспокойство угостили его чаем.
По дороге, в Харькове, пришлось менять поезд. На Харьковском вокзале Антон Иванович увидел в толпе хорошо знакомые ему силуэты Романовского и Маркова. Попали они в тот же поезд, но в разные вагоны. С трудом и опаской, шагая через груду спавших и сидевших на полу солдат, Деникин перебрался, наконец, к своим друзьям. Хотелось о многом говорить, но приходилось соблюдать конспирацию. Марков, как исправный денщик, бегал на остановках за кипятком для чая. Какой-то поручик, ехавший в Тифлис, все старался припомнить обстоятельства, при которых в конце 1916 года он мог встретить на Румынском фронте Александра Домбровского.
- Ваше лицо мне знакомо! – говорил он Антону Ивановичу.
Однако Деникин упорно отрицал возможность такой встречи. И только при
прощании на ростовском вокзале он признался, что действительно хорошо знал 2-ую
дивизию, в которой служил поручик и вместе с ней дрался под Рымкином. И тот, поняв, наконец, что его собеседник не кто иной, как генерал Деникин, которого, как и Корнилова, повсюду искали большевики, застыл от изумления.
Тем временем, в час ночи 20-го ноября, текинский полк во главе с генералом Корниловым вышел из Быхова и направился на Юго-восток. Быстрыми переходами, стараясь возможно скорее оторваться от района Ставки, повсюду ожидая погони и нападения, полк в течение первой недели прошел около 350 километров. Наступили сильные морозы. Приходилось держаться вдали от железных дорог, двигаться ночью, идти лесом, подмерзшими болотами, пересекать заснеженные сугробами поля. Всадники страдали от холода, лошади стали выбиваться из сил. В селениях жители, напуганные солдатскими грабежами, со страхом встречали отряд неведомых инородцев и с изумлением провожали текинцев, которые за все платили и никого не обижали.
На седьмой день похода, 26-го ноября, крестьянин-проводник навел текинцев на большевистскую засаду: поравнявшись с опушкой леса, они были встречены почти в упор ружейным огнем… Около двух часов дня подошли к линии Московско-Брестской железной дороги около станции Песчаники. Неожиданно из-за поворота появился поезд и с приспособленных площадок ударил по колонне огнем пулеметов и орудия. Головной эскадрон повернул круто в сторону и ускакал, несколько всадников свалилось, под Корниловым убита лошадь, полк рассыпался.
Генерал Корнилов понял, что с полком ему до Дона не добраться, а текинцам без него будет легче и безопаснее. Расставшись с полком, он решил пробираться на юг в одиночку. По дороге, на перроне станции Конотоп, какой-то офицер наткнулся в толпе на хромого старика в старой заношенной одежде и в стоптанных валенках. В этом старике он признал Корнилова.
6-го декабря – старик – по паспорту Ларион Иванов, беженец из Румынии, прибыл в город Новочеркасск, где его ждали с тревожным нетерпением семья и соратники.
Кружным путем, с подложными документами, в черной одежде, с измененной






104

наружностью, будущий руководитель Белого движения пробирался на Дон.

















































105


Г л а в а   в т о р а я

Большевистский Крым


I


Донское казачество в России приобрело репутацию опоры существовавшего государственного строя. Подавление аграрных и политических беспорядков революции 1905-1906 гг. в значительной степени произошло благодаря участию в нем казачьих воинских частей. И после февральской революции 1917 года Временное правительство периода Керенского ожидало от казачества того же. Керенский время от времени оказывал казачеству благожелательное внимание. Но в душе он ему не доверял, и это недоверие укрепилось с избранием генерала Каледина Донским атаманом.
Алексей Максимович Каледин в 1917 году участвовал в Первой мировой войне в составе войск Юго-Западного фронта. А.И. Деникин знал его еще до войны. Оба они тогда служили в Киевском военном округе. Сумрачный на вид, умный и глубоко честный человек, генерал Каледин, как и Деникин, не отличался многословием. Но когда ему приходилось выступать с речами, то они всегда производили на слушателей сильное впечатление.
Каледин сменил Брусилова на посту командующего 8-ой армией. Он проделал знаменитое русское наступление весной и летом 1916 года. Брусилов относился к нему неблагожелательно и, вступив в Верховное командование армиями, добился устранения Каледина с должности командующего 8-ой армией.
В июне 1917 года Донской войсковой круг избрал Каледина атаманом. В середине августа на заседании московского Государственного совещания атаман Каледин вслед за Корниловым произнес большую речь от имени казачьих войск России. Она создала ему широкую известность. С глубокой скорбью отметил он, что во внутренней политике преобладал резкий перевес частных классовых и партийных интересов над общегосударственными. Он желал, чтобы Временное правительство освободилось от этих нездоровых влияний. В своей речи он шел значительно дальше Корнилова и призывал к упразднению всех советов и комитетов. Он сказал:
- Страну может спасти от окончательной гибели только действительно твердая власть, находящаяся в опытных, умелых руках лиц, не связанных узкопартийными групповыми программами, свободных от необходимости после каждого шага оглядываться на всевозможные советы и комитеты, и отдающей себе ясный отчет, что источником суверенной государственной власти является воля всего народа, а не отдельных партий и групп.
Речь Каледина ударила Керенского по больному месту. Он почувствовал в казаке опасного для себя критика. И когда в конце августа вспыхнуло корниловское восстание,






106

то Керенский, не потрудившись проверить вздорные слухи, попавшие в газеты, о том что
Каледин присоединился к Корнилову и грозил прервать сообщение между Москвой и Югом России, объявил атамана Каледина мятежником. Слухи эти были ложными. Каледин сочувствовал Корнилову, но в заговоре не участвовал. В день корниловского выступления он мирно объезжал глухие казачьи станицы Донской области, находившиеся вдали от железных дорог. Тем временем Керенский слал по всей стране телеграммы. В них объявлялось, что мятежник Каледин отстраняется от должности и вызывается в Ставку для дачи показаний следственной комиссии по делу генерала Корнилова. Новый же военный министр революционно настроенный полковник Верховский (тут же произведенный в генералы) требовал немедленного ареста Каледина.
Донское казачество взволновалось. Все лица, близко стоявшие к Каледину, знали, что это обвинение – сплошная выдумка. Донской войсковой круг срочно собрался для расследования этого дела. Строгий к другим, но еще более строгий к себе, Каледин, действуя в духе демократической традиции Дона, явился на заседание круга как частное лицо, сложив с себя звание атамана – впредь до выяснения своего положения.
Следствие началось 5-го сентября и длилось неделю. По истечении ее круг, принявший на себя судебные обязанности, установил налицо необоснованность и ложность обвинений, направленных против генерала Каледина. Не скрывая своего возмущения, круг заявил: “Донскому войску, а вместе с ним всему казачеству нанесено тяжелое оскорбление. Правительство, имевшее возможность проверить нелепые слухи о Каледине, вместо этого предъявило ему обвинение в мятеже, мобилизовало два военных округа, Московский и Казанский, объявило на военном положении города, отстоящие на сотни верст от Дона, отрешило от должности и приказало арестовать избранника Войска на его собственной территории, при посредстве вооруженных солдатских команд”.
Круг признал действия правительства “грубым нарушением начал народоправства”, требовал немедленного восстановления атамана во всех его правах, срочного опровержения всех сообщений о мятеже на Дону, и “немедленного расследования ложных сообщений и поспешных мероприятий, на них основанных”. Дело о мятеже было объявлено провокацией или плодом расстроенного воображения. Более того, круг утверждал, что Временное правительство не имело возможности гарантировать безопасность Каледину от самосудов, а потому круг воспрещал своему выборному атаману ехать в Могилев для дачи показаний. Круг считал, что если следственная комиссия по делу генерала Корнилова действительно нуждалась в допросе Каледина, то она могла для этого приехать в Новочеркасск.
Получился грандиозный скандал. В путаных выражениях, изъявляя радость, что “недоразумения рассеяны”, Временное правительство всячески пыталось замять это дело и вывернуться из глупейшего положения, в которое его поставили Керенский, Верховский и другие министры-социалисты. Керенский высказал глубокое сожаление о “создавшемся недоразумении” между ним и казачеством.
В глазах донского казачества акции правительства пали до предельной точки. И лишь общим хаосом, охватившим к тому времени всю страну и отступлению в тот момент подлинного общественного мнения, можно объяснить факт, что глава правительства и другие виновники происшествия не понесли заслуженной ответственности за клевету, которая генералу Каледину могла стоить жизни. Нет сомнения, что подобное событие






107

случись с кем-нибудь из представителей левого лагеря, вызвало бы невероятный шум в
кругах, близких к Совету. Но недопустимая выходка в отношении Каледина, публично требовавшего на Московском совещании упразднения Советов и комитетов, была лишь выражением революционной бдительности. Такая бдительность в те дни стала похвальным явлением. Она ограждала страну от возможной контрреволюции.


II


Самой униженной группой населения в России к концу 1917 года было офицерство. “Золотопогонники” олицетворяли для большевиков “свергнутые имущие классы”, хотя 270 тысяч офицеров, в большинстве своем наскоро обученные в школах военного времени, представляли все слои населения. Стремясь, как и другие, к самоорганизации, офицеры создавали профессиональные объединения. Со времени корниловского выступления они приобрели политическую окраску. После Октябрьского переворота Белый крест, Белый легион, Союз офицеров армии и флота и другие создавали подпольные дружины и отправляли добровольцев на фронт.
Зная генерала Каледина и донское казачество, не допускавших большевизма, руководитель “Белого креста” генерал Алексеев перебрался из Петрограда в Новочеркасск 2-го ноября и сразу приступил к организации ядра вооруженного сопротивления большевикам, которому суждено было занять первое место среди белых армий гражданской войны.
К тому времени анархия захлестнула страну. Инородные окраины Российского государства, стараясь оградить себя от большевизма, самоопределились. Алексееву и его будущим сподвижникам Корнилову и Деникину Дон казался точкой опоры, откуда можно было начать действовать.
Генерал Алексеев верил, что от начатого им дела “как от масляной капли начнет распространяться пятно желаемого содержания и ценности”.
Генералы сознавали, что казачество вряд ли желало “идти вперед”. Но они надеялись, “что собственное свое достояние и территорию казаки защищать будут”.
Будущие вожди Белого движения переоценивали те возможности, которые, казалось им, давала область войска донского. Присутствие офицерства на Дону, их тяга на Дон, возбуждало неминуемое вмешательство и нашествие в казачью среду  большевистских войск. Матросы Черноморского флота угрожали Каледину враждебными действиями. Рабочие настойчиво требовали ликвидации контрреволюции. Быстро и резко обострились отношения между казачеством и инородными, впитавшими в себя большевистскую пропаганду. Разложение, охватившее всю русскую армию, коснулось и казачества.
С возвращением казачьих войск в родные края наступило полное разочарование: они… принесли с собой с фронта самый подлинный большевизм, чуждый, конечно, какой-либо идеологии, но со всеми знаковыми явлениями. Это разложение назревало постепенно, проявляясь позже, но сразу ознаменовалось отрицанием авторитета стариков,






108

отрицанием всякой власти, бунтом, насилиями, преследованием и выдачей офицеров, а главное, полной неприкосновенностью казачьих прав и уклада… Началась трагедия казачьей жизни и казачьей семьи, в которых выросла непреодолимая стена между стариками и фронтовиками, разрушая и поднимая детей против отцов.
Положение атамана Каледина становилось чрезвычайно тяжелым. Еще труднее было положение его непрошенных гостей.
Каледин знал, что генералам, съехавшимся на Дон, офицерам повсюду в России грозила смертельная опасность. Он не мог отказать им в приюте и из своих личных средств помогал беженцам. На упреки критиков атаман указывал на старый казачий обычай: “С Дона выдачи нет!” Но в то же время, под давлением все обостряющихся событий, он просил генерала Алексеева обставить вербовку добровольцев возможно конспиративнее, и советовал перевести алексеевскую организацию куда-нибудь за пределы области – в Ставрополь или в Камышин, то есть в пункты, находившиеся вне области Войска Донского, но в то же время прикрывал его от центра европейской России.
Генерал Алексеев не последовал совету Каледина. Он не перенес свою деятельность ни в Ставрополь, ни в Камышин. По многим причинам он этого сделать не желал, да и не мог. А добровольцы пробирались на Дон и в одиночку, и целыми группами. Влекли их туда имена призванных вождей. Двое из них – Алексеев и Корнилов – были Верховными Главнокомандующими, Деникин – Главнокомандующим сперва Западным, затем Юго-Западным фронтом, а Каледин заслужил всеобщее уважение, как командующий 8-ой армией, а потом как атаман Войска Донского. Кроме того, по своему происхождению и Алексеев, и Корнилов, и Деникин в прямом смысле вышли из народа. С риском быть опознанными по дороге, с опасностью быть расстрелянными на месте, двигались туда офицеры, юнкера, кадеты, студенты. Старшее поколение интеллигенции выжидало. Но молодежь, глубоко оскорбленная в своем чувстве патриотизма, готова была идти на любые лишения и жертвы. И она сознательно и бескорыстно шла на подвиг. Ее вера в Россию и подвиг ради нее, как яркий факел во мраке, осветили первую фазу белой борьбы.
В начале ноября из Киева прибыл небольшой отряд Георгиевского полка. В декабре добрался до Новочеркасска с большими трудностями и приключениями эшелон ударного полка, созданного летом на Юго-Западном фронте и названного в честь генерала Корнилова – Корниловским полком.
24-го декабря 1917 года в Новочеркасск прибыли два офицера Русской армии: полковник Александр Павлович Кутепов – последний командир лейб-гвардии Преображенского полка, и Николай Степанович Тимоновский – бывший командир 13-го стрелкового полка и Георгиевского батальона при Ставке.
Прощание Кутепова с полком было трагическим. В конце ноября 1917 года вышел приказ о демобилизации старослужащих солдат, и все надежные бойцы разъехались по домам. Преображенский полк замитинговал и стал полностью небоеспособным. 1-го декабря пришел приказ большевистского правительства – объявить полку свое отношение к власти. Полк объявил себя нейтральным, а все они – одна сволочь, скорее бы по домам – так резюмировал председатель солдатского комитета общее настроение полка. Кутепов 2-го декабря 1917 года последним своим приказом распустил полк, основанный Петром Великим в 1663 году.






109

Полковник Кутепов по прибытии же в Новочеркасск сразу был назначен начальником обороны Таганрогского района.
У Алексеева не было денежных средств для организации белого движения. И человек, когда-то распоряжавшийся миллиардным военным бюджетом, теперь бегал, хлопотал, волновался, чтобы достать десяток кроватей, несколько пудов сахару и хоть какую-нибудь ничтожную сумму денег, чтобы приютить, обогреть, накормить бездомных, гонимых людей… Алексеев выбивался из сил, взывал к глухим, будил спящих, требовал, отдавая всю свою энергию и силы своему “последнему делу на земле”.
В Новочеркасске в помещении лазарета на Барочной улице началось формирование добровольческих частей. 27-го декабря 1917 года штат Алексеевской организации был переведен в Ростов и расположился в доме известного ростовского купца Н.Е. Парамонова на Пушкинской улице. В этот же день организация была переименована в Добровольческую армию. Постепенно в Ростов были передислоцированы все добровольческие части. Однако финансовое положение армии было критическим. Генерал Алексеев вынужден был заявить Парамонову, что если тот в ближайшее время не достанет денег на содержание армии, то он, Алексеев, подпишет приказ об ее роспуске. Без десяти четыре дня Парамонов на извозчике привез 500 тысяч рублей, из которых 300 тысяч были его собственные деньги, а 200 тысяч дал Борис Абрамович Гордон – директор распорядитель и директор правления крупных табачных фирм. Основная часть делового мира богатейшего Ростова не дала ни копейки на содержание армии.
Поддержка Алексеева вскоре понадобилась атаману Каледину: большевики захватили два важных города: Ростов и Таганрог, а казаки отказались подчиняться распоряжению своего атамана идти против Советов. 26-го октября Каледин пришел к Алексееву, прося помощи. Он ее тотчас получил. Отряд офицеров и юнкеров Алексеевской организации всего около 500 штыков двинулся на Ростов. К отряду присоединилась местная учащаяся молодежь – гимназисты и кадеты. Затем – несколько одумавшихся казачьих частей. Город был взят.
С этого дня Алексеевская организация получила право на легальное сосуществование.
Офицеры добирались в Новочеркасск по подложным документам. Выехав из Москвы с подложными солдатскими документами, прапорщик Романов вышел в Брянске за кипятком, но его арестовал красногвардейский патруль и отправил в местную тюрьму, где уже находилось 30 офицеров Корниловского ударного полка, которые ему сообщили об уходе Корнилова на Дон. Через некоторое время выяснилось, что начальник тюрьмы не сочувствует большевикам, а местная офицерская организация и учащаяся молодежь готовят налет на тюрьму и освобождение арестованных. В эту ночь раздались выстрелы, начальник тюрьмы отдал ключи от камер, и арестованные разбежались, кто куда. Чтобы замести следы, прапорщик Романов направился в Смоленск и, пробыв там несколько дней, купил билет на поезд, следующий в Тамбов. В Козлове он перешел на поезд, который двигался на Дон, но, доехав до станции Кантемировка, офицер опять попал в руки красногвардейского патруля. Его отвели в комнату в здании вокзала, где уже сидело 20 человек арестованных офицеров, которым грозил расстрел. После короткого совещания было решено бежать. Командование группой взял на себя поручик Михайлов из 3-го Кавказского кавалерийского корпуса. План у офицеров был таков: как только прибывает






110

очередной эшелон, все разом бросаются на часовых и, обезоружив их, разбегаются в разные стороны. Через некоторое время подошел эшелон. Поручик Михайлов отдал
приказ:
- Вперед!
Все разом бросились к выходу. Прапорщик Романов сбил ударом кулака часового и бросился к отходящему поезду, вскочив на ходу на подножку вагона. Станция осталась позади, но вдруг кто-то из пассажиров закричал, что в эшелоне красногвардейцы. Прапорщик Романов выпрыгнул на ходу и оказался в одной гимнастерке в чистом заснеженном поле, так как шинель у него отобрали при обыске. После четырех часов ходьбы он увидел хутор на другом берегу речки. Переплыв ее, он постучал в дверь хаты. Открыл дверь старый казак, который за несколько дней откормил и обогрел измученного офицера, и, дав ему зимнюю одежду и еду на дорогу, отправил в Новочеркасск пешком, указав направление движения. Через сутки прапорщик Романов встретил Белый партизанский отряд есаула Чернецова.


III


В конце ноября, наконец, добрался до Новочеркасска и Деникин. Он сразу отправился к атаману Каледину. Каледин обрадовался старому боевому товарищу. На просьбу Деникина откровенно сказать, не осложнит ли его приезд и ожидаемое прибытие Корнилова и без того сложных отношений между атаманом и революционными комитетами, Каледин ответил:
- На Дону прием вам обеспечен. Но, по правде сказать, лучше было бы вам, пока не разъяснится обстановка, переждать где-нибудь на Кавказе или в Кубанских станицах.
Он обрисовал Деникину обстановку и настроение на Дону – ничего хорошего они не предвещали. Гость был поражен происшедшей переменой в Каледине. Он увидел человека осунувшегося, как будто бы придавленного неизбежным горем, с печальными, усталыми глазами, удрученного катастрофой, случившейся в России и надвигавшейся на Дон.
Без колебаний и малейшей обиды на Каледина Деникин решил последовать его совету. Чтобы никому не мозолить глаза, он временно, до приезда в Новочеркасск Корнилова, перебрался с Марковым на Кубань. Там он скрывался около двух недель в станице Славянской, а затем в Екатеринодаре.
Генерал Корнилов прибыл в Новочеркасск 6-го декабря под видом “старца Лариона” и в загримированном виде. Помог многолетний опыт работы в военной разведке, а также побег из немецкого плена. Генерал Корнилов шел на Дон с Текинским (туркменским) полком, охранявшем его и арестованных генералов в Быхове. Поход начался 20-го ноября, и за трое суток полк прошел околот350 километров, а 26-го ноября возле городка Унечи, невдалеке от Брянска, произошел бой с превосходящими силами большевиков, которые были рассеяны текинцами. Усталость от похода и боев была страшной, текинцы начали роптать. Корнилов, посоветовавшись с офицерами, решил отделиться от полка и пробираться на Дон самостоятельно. Большая часть текинцев






111

решила вернуться в Туркмению, но некоторые во главе с адъютантом Корнилова Резак-беком ханом Ходжиевым дошли до Новочеркасска и составили конвой
главнокомандующего.
Резак-бек хан Ходжиев происходил из семьи Хивинского хана. Родился в 1895 году в Хиве. В 1916 году окончил Тверское кавалерийское училище, и вышел из него поручиком в Текинский конный полк.
6-го декабря, как только появился в Новочеркасске Корнилов, Алексеевская организация через своих агентов оповестила генералов, скрывавшихся на Кубани и на Кавказе. Они сразу вернулись на Дон. К тому времени туда же съехались представители  “Московского центра”. Эту организацию для борьбы с большевиками образовали осенью 1917 года несоциалистические группировки: члены кадетской партии, представители торговых промышленников, а также других буржуазно-либеральных кругов. Из наиболее известных имен на горизонте Новочеркасска появились переодетые и загримированные П.Н. Милюков, П.Б. Струве, член кадетской партии М. Федоров, князь Г.Н. Трубецкой, бывший председатель Государственной думы М.В. Родзянко.
От левого лагеря неожиданно представительствовал Борис Савинков. Его приезд в Новочеркасск сильно озадачил генералов. Савинкову они вообще не доверяли, а его поведение после корниловского выступления ставило его в глазах офицерства в категорию “нерукопожатных людей”.
Странным было поведение Савинкова и в момент захвата власти большевиками: 26-го  октября он явился на конспиративную квартиру в Петрограде, где скрывался генерал Алексеев, скрестив руки на груди и став перед Алексеевым в театральную позу. Савинков призывал генерала “исполнить свой долг перед Родиной”: вести донских казаков, входивших в состав 3-го конного корпуса, на столицу, чтобы спасти Временное правительство. Алексеев, сознавая безнадежность такой попытки, дал Савинкову отказ. В ответ на это тот с пафосом воскликнул:
- Если русский генерал не исполняет своего долга, то я, штатский человек, его исполню!
На следующий день Савинков очутился в Гатчине у Керенского, который бежал из Петрограда, ища защиты и помощи у генерала Краснова. Керенский встретил его с изумлением и опаской. Опасение бывшего министра-председателя имели основания: Савинков предлагал Краснову убрать Керенского и, арестовав его, самому стать во главе движения.
Приехав в Новочеркасск, Савинков направился к Каледину и Алексееву. Он настойчиво доказывал им, что будет ошибкой, если борьбу с большевиками возглавят одни генералы. Такая борьба, говорил он, обречена на неудачу, так как в глазах народа она была бы контрреволюцией, стремящейся восстановить прошлое. Участие же старого революционера Савинкова в создании Добровольческой армии, его участие в политическом совещании при Алексееве, а затем возможность совместить работу с Корниловым – все это создало бы картину широко задуманного демократического движения, без малейшего оттенка контрреволюции.
Морально-политические изгибы в карьере Савинкова отталкивали генералов, но в данном случае его рассуждения поколебали и Алексеева, и Каледина. В принципе они считали полезным привлечь к своей работе людей слева. А Каледину казалось, что






112

участие Савинкова в работе оградит его от давления социалистов и революционных организаций на Дону, воинственно настроенных к Добровольческой армии. Оба генерала
обратились по этому вопросу к генералу Корнилову. Сперва он наотрез отказался иметь Савинкова в своем окружении. Потом передумал, дал согласие. Причиной, побудившей Корнилова изменить свое первоначальное решение, было желание избежать упрека в том, что он ставит личные мотивы выше интересов общего дела.
Деникин, считая Савинкова совершенно аморальным человеком, определенно заявил, что ничего общего с ним не будет иметь, а при встрече не подаст ему руки. Потребовался дипломатический талант генерала Алексеева, чтобы избежать этой встречи. Однако натянутая атмосфера вскоре разразилась. В начале января 1918 года Савинков конспиративным образом отправился из Новочеркасска в Москву, чтобы вести там подпольную работу против большевиков. Действуя  от имени генерала Алексеева, Савинков пытался создать подпольные офицерские организации. С помощью офицеров ему удалось поднять несколько восстаний, но они быстро и жестоко были подавлены большевиками.
С приездом Корнилова обнаружилось одно обстоятельство: его взаимоотношения с генералом Алексеевым настолько обострились, что совместная работа представляла большие затруднения.
Вскоре состоялось совещание старших генералов и общественных деятелей, приехавших из Москвы.
- По существу, - говорил Деникин, - весь вопрос сводился к определению роли и взаимоотношений двух генералов – Алексеева и Корнилова.
И общественные деятели, и военные были заинтересованы в сохранении их обоих в интересах армии. Ее хрупкий еще организм не выдержал бы удаления кого-нибудь из них: в первом случае (уход Алексеева) армия раскололась бы, во втором – она бы развалилась. Между тем, обоим в узких рамках только что начавшегося дела было, очевидно, слишком тесно.
Произошла тяжелая сцена. Корнилов требовал полной власти над армией, не считая возможным иначе управлять ею, и заявил, что в противном случае он оставит Дон и переедет в Сибирь. Алексееву, видимо, трудно было отказаться от прямого участия в деле, созданном его руками. Их краткие первые реплики перемешивались с речами общественных деятелей, которые говорили о самопожертвовании и государственной необходимости соглашения…
Чтобы покончить с трениями, колебаниями и создать обстановку, при которой дальнейшая работа была бы возможна, генерал Деникин предложил компромиссное решение: военная власть должна была перейти к генералу Корнилову, гражданская власть и внешние сношения – к генералу Алексееву. Все вопросы, связанные с управлением Донской областью – к генералу Каледину.
Схема Деникина была одобрена и принята. Таким образом, на первых порах белого движение образовался триумвират, представлявший из себя, как говорил Деникин, “в эмбриональном состоянии” первое противобольшевистское правительство.
Законосовещательным органом при “триумвирате” стал Донской Гражданский Совет. В него вошли кадеты П.Н. Милюков, Г.Н. Трубецкой, М.М. Федоров, казаки – глава Донского правительства М.П. Богаевский, ростовский предприниматель 






113

Н.Е. Парамонов, и “революционные демократы” – Б.Н. Савинков, армейский комиссар В.К. Вендзигальский. Предполагалось включение в состав Совета Г.В. Плеханова.
В день Рождества 1917 года генерал Корнилов вступил в командование Добровольческой армией. Эта армия страдала тогда не только от малого количества бойцов, но и от отсутствия вооружения и от полного отсутствия денежных средств.
Первое пожертвование на Алексеевскую организацию в ноябре составило 400 рублей! Затем от богатой буржуазии из Москвы было получено около 800 тысяч рублей. С укреплением советской власти “приток средств” совершенно прекратился. Пришлось оказывать сильное давление на денежные круги Ростова и Новочеркасска. По подписке все же удалось собрать от них несколько миллионов рублей.
Наконец, по соглашению с Донским правительством решено было разделить поровну между Донской и Добровольческой армиями часть российской казны, находившейся в Донской области. Каждая из армий получила от местного отделения Государственного банка и казначейства около 15 миллионов рублей.
А тем временем стоимость продуктов росла с невероятной быстротой, деньги на глазах теряли цену, инфляция шла полным ходом.


IV


В конце декабря пробрались в Новочеркасск из Москвы представители британской и французской военной миссии. Они собирали сведения о том, что происходило на Дону, обещали генералу Алексееву денежную помощь в размере ста миллионов рублей, по десять миллионов в месяц. Но резкие перемены в обстановке временно отрезали бывших союзников от Юга России. Их помощь стала поступать значительно позже.
Что касается состава армии, то ее боевая численность к началу февраля 1918 года не превышала 3-4 тысяч человек. Она пополнялась на “добровольческих началах”, причем каждый доброволец давал подписку прослужить четыре месяца и обещал беспрекословное повиновение командованию.
В ноябре 1917 года никто из добровольцев жалованья не получал. В казне не было денег. Жили они на паек, состоявший из скудного питания и еще более скудной одежды. В январе 1918 года офицерам дали оклад 150 рублей в месяц, солдатам – 50 рублей. По тем временам, с обеспеченной стоимостью рубля, это было буквально нищенским содержанием.
В офицерских батальонах, отчасти батареях, офицеры несли службу рядовых в условиях крайней материальной необеспеченности. В донских войсковых складах хранились огромные запасы, но их не могли получить оттуда, иначе как путем кражи или подкупа. И войска испытывали острую нужду решительно во всем: не хватало вооружения и боевых припасов, не было обоза, кухонь, теплых вещей, сапог… И не было достаточно денег, чтобы удовлетворить казачьи комитеты, распродававшие на сторону все, до совести включительно.
Добровольческая артиллерия создавалась весьма своеобразным способом: два






114

трехдюймовых орудия украли в одной из дивизий, самовольно бросивших Кавказский фронт против турок. Отряд добровольцев ночью произвел набег на расположение этой
дивизии, грабившей население в Ставропольской губернии, верст за полтораста от Новочеркасска, и отбил у солдат их артиллерию.
Два орудия украли на донском складе, одну батарею купили у вернувшихся с фронта казаков-артиллеристов. Эту выгодную сделку произвел неизвестный бывший “железный” стрелок, а потом командир Георгиевского батальона в Ставке полковник Тимановский. Он хорошенько угостил солдат водкой и в придачу заплатил им около пяти тысяч рублей.
Таким образом, создались части, явившиеся впоследствии основой для дальнейших формирований. Носили они тогда название Корниловского ударного полка и Георгиевского полка. Было также три офицерских батальона, Юнкеровский батальон (из юнкеров столичных училищ и кадетов), Ростовский добровольческий полк (из учащейся молодежи Ростова), два кавалерийских дивизиона, две артиллерийские батареи (преимущественно из офицеров и юнкеров артиллерийских училищ) и несколько мелких частей, включавших чехословацкий инженерный батальон.
Сперва генерал Деникин был назначен начальником Добровольческой дивизии, а генерал Макаров – начальником его штаба. Но вскоре произошла перетасовка в верхах командования – Деникин стал помощником командующего Добровольческой армией. На должность начальника штаба Корнилова вместо генерала Лукомского был назначен генерал Романовский. Генерал Марков вступил в командование 1-м офицерским полком.
В конце декабря были объявлены задачи Добровольческой армии. Воззвание оповещало о том, что создана военная сила, которая может быть противопоставлена надвигающейся анархии и немецко-большевистскому нашествию. Наряду с этим, став на сторону гражданской свободы, Добровольческая армия должна была дать всему народу возможность изъявить свою волю через Учредительное собрание. Этой воле и избранной ею конституции и власти обязаны были подчиниться все классы, партии и отдельные группы населения.
Борьба с большевиками являлась продолжением борьбы с германским империализмом. А в героическом порыве добровольцев и их вождей идея верности союзникам приобрела характер символа веры. Союзников слепо идеализировали. Им приписывали высшие моральные принципы и рыцарское пробуждение. В атмосфере полной оторванности от внешнего мира у добровольческого командования создались известные настроения и убеждения, которые не соответствовали действительности. И необоснованные надежды на благородство бывших союзников в итоге привели к глубокому разочарованию.
Ксения Васильевна Чиж – невеста Деникина, приехала в Новочеркасск раньше своего жениха Антона Ивановича. Поселилась она в доме друзей Каледина.
По приезде Деникина откладывать свадьбу до лучших дней не было смысла. Решили венчаться, но пришлось ждать конца рождественского поста и праздников Рождества Христова. Наконец. 7-го января 1918 года Ксения Васильевна стала женой генерала Деникина. День был холодный и сумрачный. В Новочеркасске неспокойно: в городе шла стрельба. Венчались не в соборе, а в одной из городских церквей. Чтобы избежать огласки (из-за уличных беспорядков) и не привлекать внимания, священник






115

решил не зажигать паникадила. Внутри церкви тускло мерцали огоньки восковых свечей. Приглашенных не было. Не было и хора. Кроме священника присутствовали на
бракосочетании лишь четверо свидетелей-шаферов: генерал Марков, полковник Тимановский, адъютант генерала Деникина и адъютант Маркова.
Атаман Каледин хотел отметить событие маленьким приемом у себя в честь молодых, но Антон Иванович с благодарностью отложил это предложение ввиду тревожного настроения в городе.
Так началась семейная жизнь генерала Деникина. Как и убогая свадьба его, она прошла в бедности.


V


После тревожной, нервной жизни в Ставке, Врангель поражен был найти в Крыму совершенно иную, мирную и, так сказать, глубоко провинциальную обстановку.
Еще с первых дней смуты сюда бежало из Петербурга, Москвы и Киева громадное число семейств. Люди в большинстве случаев богатые и независимые, не связанные службой или покинувшие ее, и в подавляющем большинстве чуждые политической жизни, внесли с собой в Крым особую атмосферу, столь далекую от политической борьбы и тревожных переживаний большинства крупных центров России. В окрестностях Ялты проживала после переворота и большая часть членов императорской семьи: престарелая императрица Мария Федоровна с дочерьми великими княгинями Ксенией Александровной и Ольгой Александровной, великие князья Николай Николаевич, Петр Николаевич, Александр Михайлович с семьями. В самой Ялте, Алупке, Симеизе и Гурзуфе жил целый ряд лиц петербургского общества – старых знакомых. Все часто виделись между собой. Многие старались перенести сюда обычный уклад петербургской жизни.
Грозную действительность напоминали лишь известия, довольно неаккуратно приходящие с почтой. Через несколько дней после приезда Врангель узнал из газет о трагической гибели генерала Духонина и бегстве Быховских узников. Изредка доходили известия о продолжающемся уклоне влево демократической Украинской Рады и о зреющей на Дону “контрреволюции”. В прочность последних Врангель, зная казаков, мало верил, считая, что рано или поздно казачество должно быть увлеченным в революционный вихрь и опомниться, лишь испытав на собственной шкуре прелести коммунистического режима.
Беспечная крымская жизнь продолжалась недолго. Вскоре из Северной Таврии пришли первые вести о выступлении в городах и деревнях всякого сброда, спешившего объединиться под красным знаменем. Местами происходили уже погромы помещичьих усадьб. По примеру Дона и Украины перед лицом надвигающейся красной волны решили сорганизоваться в лице “Курултая” и крымские татары. Вновь сформированное татарское правительство носило коалиционный характер, хотя преобладала “демократичная политика”, ярким представителем которой был председатель правительства и военный






116

министр Сайдамет, по примеру господина Керенского также из адвокатов. Сайдамета, кроме демократических элементов, выдвигали еще и туркофильские группы. В
распоряжении  правительства имелась и горсточка вооруженной силы: занимавшие гарнизоны Симферополя, Бахчисарая и Ялты. Крымский драгунский полк, укомплектованный крымскими татарами, несколько офицерских рот и, кажется, две полевые батареи.
Гарнизон Севастополя и Севастопольская крепостная артиллерия были уже явно в большевистском настроении. В Симферополе, месте пребывания “Курултая”, был спешно сформирован и штаб армии, начальником которого состоял генерального штаба полковник Макуха. Совершенно для Врангеля неожиданно он получил в Ялте телеграмму за подписью Макухи, сообщающую ему, что крымское правительство предлагает ему должность командующего войсками. Для переговоров ему предлагалось прибыть в Симферополь. В тот же день в Крыму была объявлена всеобщая мобилизация, долженствующая, по расчетам штаба, позволить в кратчайший срок сформировать целый корпус и развернуть кавалерию в бригаду. Врангель решил поехать в Симферополь и на месте выяснить обстановку, прежде чем дать какой-либо ответ на сделанное ему предложение.
В Симферополе, столице Крыма, он застал оживление необычайное: шла регистрация офицеров, какие-то совещания, беспрерывно заседали разные комиссии. Начальник штаба полковник Макуха произвел на Врангеля впечатление скромного и дельного офицера. Поглощенный всецело технической работой, он, видимо, был далек от политики. Последняя оказалась окрашенной типичной керенщиной: предлагая опираться на армию, штатский крымский главковерх, также как и его коллега в Петербурге, мыслил иметь армию демократизированную, с соответствующими комитетами и комиссарами. С первых же слов свидание с Сайдаметом убедило Врангеля в том, что им не по пути, о чем Врангель откровенно ему и сказал, заявив, что при этих условиях он принять предложенную ему должность не может. Сайдамет учел, по-видимому, бесполезность уговаривать Врангеля, лишь просил до отъезда не отказать присутствовать на совещании, которое должно было состояться вечером в штабе. На этом совещании должен был рассматриваться предложенный генерального штаба полковником Достовановым план захвата Севастопольской крепости. Врангеля по этому вопросу просили дать заключение. Если бы он доселе еще и колебался в своем отказе принять командование над войсками крымского правительства, то после совещания все сомнения его должны были исчезнуть. Хоть предложенный разработанный план и был всеми присутствовавшими на совещании военными лицами, в том числе и Врангелем, и начальником штаба полковником Макухой, признан совершенно неосуществимым, тем не менее “военный министр”, выслушав присутствующих, заявил, что соглашается с полковником Достоваловым, и предложил начальнику штаба отдать немедленно распоряжение для проведения предложенного полковником Достоваловым плана в исполнение. Наутро Врангель выехал в Ялту.











117


VI


Восьмого января утром по городу распространились слухи, что ночью произошло
столкновение между двумя эскадронами крымских драгун, расположенными в Ливадийском дворце, и местной красной армией, что крымцы отошли в горы и власть в городе захвачена Советами. Около полудня от имени Советов появились прокламации, указывающие на то, что отныне единственной властью в городе является Совет, и требующие немедленной сдачи обывателями всякого оружия. Под вечер прибыло в город судно, и высадившиеся матросы, руководимы членами местного Совета, приступили к повальным обыскам.
Эти обыски не миновали и Врангеля. Часов в девять вечера на дачу Врангеля, на Нижне-Массандровской улице, явилось человек шесть матросов, обвешанных пулеметными лентами и гранатами, предъявили какой-то мандат и требовали пропустить их для производства обыска в квартиру. Врангель отдал приказание их впустить и предоставить полную свободу, наблюдая лишь за тем, чтобы, воспользовавшись обыском, представители “революционного народа” чего-либо не стянули. Все имеющееся у Врангеля оружие еще с утра было надежно спрятано в подвале и на чердаке.
Сам Врангель во время обыска, дабы избегнуть необходимости разговаривать с проходимцами, сел на карточный стол и начал играть в пикет с его сыном, совершенно не обращая внимания на шаривших по столам и комодам матросов. Последние всячески старались вывести его из себя, делая вслух дерзкие замечания, намеренно производя шум и передвигая мебель. Но, убедившись, что ничего не действует, оставили их в покое. К этому испытанному приему Врангель в последующем не раз прибегал во время обысков.
Около девяти часов десятого января Врангель проснулся от орудийной стрельбы. От прислуги узнал, что ночью спустились с гор крымские драгуны, что западная часть города ими занята, что на рассвете из Севастополя прибыли два миноносца, которые и обстреливают город. Одевшись, Врангель вышел на балкон вместе с гостившим у него братом жены. В городе слышалась сильная ружейная стрельба, часто рвались шрапнели, обстреливалась, главным образом, центральная часть города. От снарядов значительно пострадали некоторые здания. Два снаряда попали в соседний с дачей Врангеля дом, а несколько упало у Врангеля в саду.
Около полудня Врангелю пришли доложить, что отряд матросов находится в саду и посты выставлены у входа в усадьбу. Врангель пошел в сад и увидел человек пятнадцать матросов и вооруженных штатских, столпившихся у балкона.
- Кто здесь старший? – спросил Врангель.
Вышел вперед какой-то матрос.
- Вот, заявляю вам, что я генерал, а это, - указал он на своего шурина, - тоже офицер – ротмистр. Знайте, что мы не скрываемся.
Об их присутствии матросы, видимо, знали.
- Это хорошо, - сказал назвавший себя старшим. – Мы ничего не трогаем, кроме тех, кто воюет с нами.






118

- Мы только с татарами воюем, - сказал другой. – Матушка Екатерина еще Крым к России присоединила, а они теперь отлагаются…
Как часто впоследствии вспоминал Врангель эти слова, столь знаменательные в устах представителя “сознательного” сторонника красного интернационализма.
К вечеру крымцы оставили город, с ними бежали очень многие обыватели из живших в занятых крымскими татарами кварталов.


VII


Одиннадцатого января часов в девять утра Врангель был разбужен каким-то шумом. Приподнявшись на кровати, Врангель услышал громкие голоса, топот ног и хлопанье дверей. В комнату ворвались человек шесть матросов с винтовками в руках, увешанные пулеметными лентами. Двое из них подбежали к кровати, направили на Врангеля винтовки, крича:
- Ни с места, Вы арестованы.
Маленький прыщавый матрос с револьвером в руке, очевидно, старший в команде, отдал приказание двум товарищам стать у дверей, никого в комнату не пропуская.
- Одевайтесь, - сказал он Врангелю.
- Уберите ваших людей, - ответил он. – Вы видите, что я безоружен, и бежать не собираюсь. Сейчас я оденусь и готов идти с вами.
- Хорошо, - сказал матрос, - только торопитесь, нам некогда ждать.
Матросы вышли и Врангель, быстро одевшись, прошел в коридор и, окруженный матросами, пошел к выходу. В дверях он видел жавшихся в кучу плачущих служащих. В саду, у подъезда, их ожидали еще человек десять матросов, и с ним недавно выгнанный им помощник садовника, пьяница и грубиян, он незадолго перед этим на какое-то замечание жены Врангеля ответил грубостью. Врангель как раз в это время выходил в сад и, услышав, как грубиян дерзит его жене, вытянул его тростью. На следующий день он был уволен и теперь привел матросов.
- Вот, товарищи, этот самый генерал возился с татарами, я свидетельствую, что он контрреволюционер, враг народа, - увидев Врангеля, закричал негодяй.
С балкона, в сопровождении двух матросов, спускался брат его жены, также задержанный. Пройдя садом, они вышли на улицу, где ждали присланные за ними два автомобиля. Кругом стояла толпа народа. Слышались ругань и свист, некоторые соболезновали. Какой-то грек, подойдя к матросам, пытался за них заступиться:
- Товарищи, я их знаю, - показывая на них, сказал он. – Они ни в чем не виноваты, и в бою не участвовали.
- Ладно, там разберут, - отстранил его один из матросов.
Они стали садиться в автомобиль, когда, расталкивая толпу, появилась жена Врангеля. Подбежав к автомобилю, она ухватилась за дверцу, пытаясь сесть. Матросы ее не пускали. Врангель пробовал уговорить ее остаться, но она ничего слушать не хотела, плакала и требовала, чтобы ее пустили ехать с ним.






119

- Ну ладно, товарищи, пусть едет, - сказал, наконец, один из матросов.
Автомобили помчали из города по направлению к молу. Там виднелась большая толпа, оттуда слышались крики. Два миноносца, стоя у мола, изредка обстреливали город. Автомобили остановились у пришвартовавшегося миноносца.
- Вот они, кровопийцы, что там разговаривать, в воду их, - послышались крики из толпы.
Врангелю бросились в глаза лежавшие на молу два трупа, кругом стояла лужа
крови… Стараясь не смотреть на окружавшие их зверские лица, Врангель прошелся по сходням на миноносец вместе с женой и шурином. Их провели в какую-то каюту. У дверей остался один матрос, остальные поднялись наверх, на палубу. Почти тотчас же в комнату вошел какой-то человек в морской форме, но без погон. Он поразил Врангеля своим убитым и растерянным видом. Жена бросилась к нему и стала спрашивать, что с нами будет: он пытался успокоить, отрекомендовался капитаном миноносца и обещал сделать все, чтобы скорее разобрать ваше дело.
- Вам нечего бояться, если вы невиновны. Сейчас ваше дело разберут и, вероятно, отпустят, - говорил он, но ясно было, что он сам не верил в свои слова…
Шум и топот раздались возле каюты, и толпа матросов появилась в двери. Они требовали выдачи Врангеля и его шурина и немедленной с ними расправы. С большим трудом капитану и пришедшим ему на помощь двум, трем матросам удалось уговорить их уйти и предоставить участь Врангелей суду.
Через полчаса привели еще одного арестованного – какого-то инженера – полковника. По его словам, он был захвачен также по навету служащего, с которым у него были денежные расчеты. Он больше всего беспокоился об оставленных им дома деньгах и важных документах, которые могли пропасть.
Жуткое, неизъяснимо тяжелое чувство охватило Врангеля. Он привык глядеть смерти в глаза и его не страшила опасность: но мысль быть расстрелянным своими же русскими солдатами, расстрелянным, как грабитель или шпион, была неизъяснимо тяжела. Больше всего ужасала его мысль, что самосуд произойдет на глазах у жены, и он решил сделать все возможное, чтобы ее удалить. Между тем, она упросила капитана провести ее в судовой комитет и там пыталась говорить и разжалобить… Наконец, она вернулась, конечно, ничего не добившись. Врангель стал упрашивать ее пойти домой:
- Здесь ты помочь мне не можешь, - говорил Врангель, - а там ты можешь найти свидетелей и привести их, чтобы удостоверить мое неучастие в борьбе.
После долгих колебаний она решилась.
Врангель был уверен, что уже больше ее не увидит. Сняв с руки часы-браслет, который она подарила ему невестой, и который он всегда носил, Врангель сказал ей:
- Возьми это с собой. Спрячь. Ты знаешь, как я ими дорожу, а здесь их могут отобрать.
Она взяла часы и, плача, вышла на палубу. Не прошло и пяти минут, как она вернулась. На ней не было лица!
- Я поняла, все кончено, - сказала она, - я останусь с тобой.
На ее глазах только что толпа растерзала офицера.
Ежеминутно ожидая конца, они просидели в каюте до сумерек. Около пяти часов в каюту вошло несколько матросов и с ними молодой человек в кепке и френче, с бритым






120

лицом, державшийся с большим апломбом. Обратившись к сидевшему с ними полковнику, он объявил: “Свободен”.
- Вы же, - сказал он, обращаясь к Врангелю и его шурину, - по решению судового комитета предаетесь суду революционного трибунала. Вечером вас переведут в помещение арестованных.
Полковник вышел, но минут через десять Врангель увидел его вновь. Он горячо спорил с сопровождавшим его матросом:
- Я требую, чтобы мне вернули мои часы и мой бумажник, в нем важные мои документы, - горячился он.
Матрос казался смущенным.
- Я ничего не знаю, - говорил он, - обождите здесь, сейчас приглашу комиссара.
Он ушел.
- Моего освобождения потребовали мои служащие – портовые рабочие, - быстро проговорил полковник. – За вас также пришла просить толпа народа. Не беспокойтесь. Бог даст, и вам удастся отсюда выбраться…
Пришел комиссар и полковник вышел с ним вместе. Вскоре пришли за Врангелем. Под конвоем красногвардейцев его и его шурина повели в здание таможни, где содержались многочисленные арестованные. Было темно, дул холодный ветер и шел дождь. Толпа разошлась, и Врангель с шурином прошли в их тюрьму. В огромном зале с выбитыми стеклами и грязным, заплеванным полом, совершенно почти без мебели, помещалось человек пятьдесят арестованных. Тут были и генералы, и молодые офицеры, и студенты, и гимназисты, и несколько татар, и какие-то оборванцы. Несмотря на холод и грязь, здесь, на людях, все же было легче. Хотя все лежали, но никто, видимо, не спал, слышался тихий разговор, тяжелые вздохи. На лестнице стояла толпа матросов и красногвардейцев и оттуда доносилась площадная ругань. Вскоре стали вызывать к допросу. Допрос длился всю ночь, хотя допрашивали далеко не всех. Вскоре вызвали Врангеля. Допрашивал какой-то студент в пенсне, маленький и лохматый. Сначала задавались обычные вопросы: об имени, годах, семейном положении. Затем он предложил вопрос, признает ли он себя виновным.
- В чем? – вопросом ответил Врангель.
Он замялся
- За что же Вы арестованы?
- Это я должен был бы спросить Вас, но, думаю, что и Вы этого не знаете. О настоящей причине я могу только догадываться.
И Врангель рассказал ему о том, как побил нагрубившего жене помощника садовника, из мести ложно донесшего на него.
- Я не знаю, есть ли у Вас жена, - добавил Врангель, - думаю, что если есть, то Вы ее также в обиду бы не дали.
Он ничего не ответил и записал показания Врангеля, приказал конвойным отвести его в камеру арестованных. С утра стали приводить новых арестованных. К вечеру их собралось человек семьдесят. Между прочим, привели старого отставного генерала Ярцева, ялтинского старожила, семидесяти с лишним лет, совершенно больного. К вечеру также доставили знакомого Врангелю молодого князя Мещерского, офицера Конно-
Гренадерского полка, задержанного при попытке бежать в горы.






121

Часов около восьми в комнату вошел матрос, крупный, красивый блондин с интеллигентным лицом. Его сопровождали несколько человек, в том числе допрашивавший ночью студент и виденный Врангелем на миноносце комиссар.
- Это председатель трибунала, товарищ Вакула, - сказал один из сторожей, - сейчас будет вас допрашивать.
“Революционный трибунал” переходил от одного арестованного к другому. Арестованные увидели, как увели куда-то старого генерала Ярцева, князя Мещерского,
какого-то студента, еще кого-то… Товарищ Вакула подошел к арестованным. Врангель слышал, как студент, допрашивавший его накануне, нагнувшись к уху председателя “революционного трибунала”, сказал:
- Это тот самый, о котором я Вам говорил.
- За что арестован? – спросил Врангеля последний.
- Вероятно, за то, что я русский генерал, другой вины за собою не знаю.
- Отчего же Вы не в форме? Небось, раньше гордились погонами. А Вы за что арестованы? – обратился он к жене.
- Я не арестована. Я добровольно пришла сюда с мужем.
- Вот как. Зачем же вы пришли сюда?
- Я счастливо прожила с ним всю жизнь и хочу разделить его участь до конца.
Вакула, видимо, предвкушая театральный эффект, обвел глазами обступивших их арестованных.
- Не у всех такие жены. Вы Вашей жене обязаны жизнью, ступайте, - он театральным жестом показал на выход.


VIII


Однако вечером их не выпустили. Оказалось, что они должны были пройти еще через какую-то регистрацию и что из-под ареста их освободят лишь утром. Вакула, обойдя арестованных, вышел. Через десять минут под окнами на молу затрещали выстрелы – три беспорядочных залпа, затем несколько отдаленных выстрелов.
- Это расстреливают, - сказал кто-то.
Некоторые крестились. Это действительно были расстрелы. Уже впоследствии Врангель узнал это со слов очевидца, старого смотрителя маяка – на его глазах за три дня было расстреляно более ста человек. Трупы их с привязанным к ногам грузом бросали тут же у мола в воду. После занятия немцами Крыма, часть трупов была извлечена, в том числе и труп молодого князя Мещерского. Труп старого генерала Ярцева был выброшен на берег в Симеизе через несколько недель после расстрела.
Второй день арестованные ничего не ели. Вечером принесли ведро с какой-то бурдой и одной общей ложкой. Врангелям посчастливилось – его теще удалось через тюремщиков передать им к вечеру холодную курицу, подушку и два пледа. Они устроились на полу. Пережитые сильные волнения отразились на старой контузии Врангеля. Своевременно он пренебрег ею, и не закончил курса лечения, вернулся,






122

несмотря на предупреждения врачей, в строй. С тех пор всякое сильное волнение вызывало у него сердечные спазмы, чрезвычайно мучительные. Последние полгода это волнение почти прекратилось. Однако теперь под влиянием пережитого болезненное явление повторилось вновь. Всю ночь он не мог заснуть, и к утру чувствовал себя столь слабым, что с трудом держался на ногах. Наконец, в одиннадцать часов их освободили, и они пешком, в сопровождении одного красногвардейца, вернулись домой. Врангель слег немедленно в постель и пролежал целую неделю.


IX


Через несколько дней в городе наступило успокоение. Симферополь, Евпатория, Ялта оказались в руках большевиков. Остатки крымцев скрылись в горы. Более тысячи человек, главным образом, офицеры, были расстреляны в разных городах: особо кровавые дни пережил Симферополь. Здесь было расстреляно огромное число офицеров, в том числе почти все чины крымского штаба во главе со зверски замученным полковником Макухой. Теперь красные войска праздновали победу, вслед у них проходили торжественные похороны павших красногвардейцев. В Ялте хоронили в городском саду.
Спеша воспользоваться плодами победы, Советы почти еженедельно производили повальные обыски, отбирая драгоценности, белье, верхнее платье. Объявлена была денежная контрибуция, разложенная на наиболее состоятельных людей. Надо заметить, что все обыски, контрибуции и прочие меры принудительного характера первое время проводились весьма беспорядочно и легко обходились. Так, в списке капиталистов, подлежавших обложению, третьим номером стояла теща Врангеля (первым номером был известный крымский ростовщик, вторым – графиня Мордвинова). Теща Врангеля отказалась что-либо внести и, несмотря на ряд угроз и предупреждений, арестована не была. Проживавшая в Ялте графиня Толстая, наоборот, поспешила все внести, показала полностью все свое имущество, укрыв лишь некоторые драгоценности. Последние она зашила в платье. Об этом донесла ее горничная, и старуха была арестована, последние ее драгоценности были отобраны, и она с дочерью заключена в тюрьму.
На текущие счета был наложен арест, и по ним можно было получать лишь сто рублей в неделю. Между тем, вследствие разрушения транспорта и боязни постоянных реквизиций, подвоз товаров в город совершенно прекратился и цены на продукты страшно возросли. На сто рублей в неделю, имею большую семью, существовать было совершенно невозможно. Врангели прибегали к всевозможным уловкам, дабы спасти деньги и наиболее ценные вещи. Большинство их прислуги были давно служившие у них и вполне им преданные. Врангели были им отчасти обязаны своим спасением, ибо они, присоединив некоторых бедняков их квартала, которым помогала жена Врангеля, пришли в день их ареста требовать их освобождения, и голос их был принят, вероятно, во внимание, как голос ”революционного народа”.
С помощью их служащих они надежно запрятали деньги и вещи. Обыски в эти дни производились людьми неопытными, и укрыть вещи не представляло большого






123

затруднения. Деньги они держали в металлических кронштейнах для портьер. Драгоценности жена зашила в детские куклы: меха, кружева и белье в диванные тюфяки и подушки, оружие свое Врангель закопал в саду. Несмотря на частые обыски, у них ни разу не были обнаружены эти вещи.
Врангель почти не выходил из дому. Вид улицы с толкающимся “революционным пролетариатом” был настолько противен, что без особой нужды не хотелось выходить. Жили все время под угрозой какого-либо несчастья. Особенно тревожные дни переживал город во время наездов севастопольских матросов. Последние несколько раз  приходили на миноносце. В городской думе в эти дни проходили ночные собрания, и неизменно, в связи с этими приездами, производились новые аресты. Дважды приходилось Врангелю не ночевать дома. Предупрежденные через свою прислугу о готовящихся ночью в их кварталах арестах, они с наступлением темноты уходили из дома, ночуя на дальних окраинах города у своих знакомых. Их квартал, населенный татарами, был наиболее спокойный.
С приходом большевиков Крым оказался как бы оторванным от всего мира. Газеты приходили чрезвычайно неаккуратно. Контрреволюционная печать была еще в России совершенно задушена и из разрозненных номеров разных газет Врангели изредка получали сведения о том, что делается в остальной России. Все эти события – позорный Брест-Литовский мир, падение атаманской власти на Дону и Украинской Рады в Киеве – в Крыму совсем не отражались, и казались известиями из другого мира. Эти случайные известия чередовались с самыми нелепыми слухами, неожиданно возникающими и столь же быстро заменяющимися другими. То союзническая эскадра форсировала Дарданеллы и ожидалась со дня на день в Крыму, то немцы присылали какой-то корпус для захвата южных плодородных губерний. Все эти слухи еще более раздражали нервы.


X


К концу января 1918 года моральное разложение донского казачества достигло таких размеров, что атаман Каледин почувствовал полную беспомощность и одиночество. Надежда, которая теплилась у него в душе, что каким-то чудом удастся оградить Дон от общей участи, окончательно исчезла. Анархия охватила всю область войска донского. Призывы и увещевания потеряли силу. Промелькнула на горизонте героическая фигура есаула Чернецова. Его партизанский отряд, состоящий из учащейся молодежи, с успехом дрался на всех направлениях. Большевики дорого оценили его голову. В одном из боев Чернецов был захвачен в плен и зверски замучен. С его смертью последняя искра сопротивления угасла. Повсюду вспыхивали солдатские мятежи. Офицеров убивали, и, по словам Каледина, “в некоторых полках Донского округа удостоверены были факты продажи казаками своих офицеров большевикам за денежное вознаграждение”. Трагедия Каледина заключалась в том, что Дон за ним не пошел. Он оказался безвластным и
бессильным.
Нежелание казаков драться с наступавшими красногвардейцами заставило генерала






124

Корнилова в середине января 1918 года перевести все добровольческие части из Новочеркасска в Ростов.
Однако Ростов не оправдал расчетов Корнилова. Его многочисленное рабочее население враждебно встретило корниловские части. А буржуазия не откликнулась на призывы посылать в армию пополнение. Откликнулись только дети.
И эти дети шли в батальоны, и они стойко дрались и жертвенно гибли, как взрослые.
Тем временем, генерал Корнилов принял решение окончательно оторваться от
области войска донского. Дальнейшему пребыванию Добровольческой армии на Дону грозила гибель, так как преобладало полное отсутствие помощи со стороны казачества, и ей необходимо было уходить на Кубань…
28-го января послана была об этом решении телеграмма генералу Каледину. 29-го января Каледин собрал правление, прочитал телеграмму, полученную им от генералов Алексеева и Корнилова, сообщил, что для защиты Донской области нашлось на фронте лишь 147 штыков, и предложил правительству уйти.
- Положение наше безнадежное. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития, предлагаю сложить свои полномочия и передать власть в другие руки. Свои полномочия войскового атамана я слагаю.
И во время обсуждения вопроса добавил:
- Господа, короче говорите! Время не ждет. Ведь от болтовни Россия погибла.
В тот же день генерал Каледин выстрелом в сердце окончил жизнь.
Калединский выстрел произвел потрясающее впечатление на всех. Явилась надежда, что Дон опомнится после такой тяжелой искупительной жертвы…
Однако душевная драма Каледина принесла лишь временную и очень краткую вспышку надежды. Подъема хватило лишь на несколько дней.
Корнилов временно задержал уход своей армии. Но 9-го февраля он отдал приказ отходить за Дон в столицу Ольчинскую. Не был решен вопрос о дальнейших планах. Неизвестно, двинутся ли добровольцы на Кубань или в донские зимовки – степные хутора, разбросанные в юго-восточной части Донской области, куда коннозаводчики загоняли табуны своих лошадей в зимнюю стужу.
В ночь с 9-го по 10-ое февраля 1918 года Добровольческая армия вышла из Ростова в сторону станции Аксайской. Первым на хрупкий лед Дона ступил, опираясь на палку, больной генерал Алексеев. Когда он благополучно перешел Дон, то за ним тронулась вся армия. Юнкера батареи подполковника Дмитрия Миончинского разобрали орудия и по частям перетаскивали их через Дон, собирая на противоположном берегу.
Начался первый поход, героический этап Белого движения. Добровольцы покинули Ростов в ночь с 9-го на 10-ое февраля.
Начался поход в условиях необычайных: кучка людей, затерянных в широкой донской степи посреди бушующего моря, затопившего русскую землю. Среди них два Верховных Главнокомандующих русской армии, Главнокомандующий фронтом, начальники высоких штабов, корпусные командиры, старые полковники… С винтовкой, с вещевым мешком через плечо, вмещавшем скудные пожитки, шли они в длинной
колонне, утопая в глубоком снегу… Уходили от темной ночи и духовного рабства в






125

безвестные скитания… За синей птицей…
На всем необъятном пространстве страны оставалось только одно место, где открыто развевался трехцветный национальный флаг, это ставка Корнилова.
В первый день похода все командиры шли пешком. Один из проезжавших мимо всадников конного дивизиона остановился и предложил генералу Корнилову свою лошадь.
- Спасибо, не надо, - отказался генерал.
Этим отказом Корнилов подчеркнул свое решение делить трудности похода наравне со всеми: с молодежью, с заслуженными генералами и полковниками, с трудом передвигающимся рядом с рядовыми солдатами в глубоком снегу.
С палкой в руке, в высокой папахе, в полушубке с белым воротником, Корнилов шел впереди колонны. Все, кого он вел, внимательно всматривались в него, стараясь найти ответ на мучительный вопрос: сможет ли он вывести их из того тупика, в который загнала жизнь?
Деникин тоже всматривался в Корнилова. Он видел, что за спокойным, хмурым выражением лица скрывалось “внутреннее бурное горение с печалью того присущего ему во всем – в фигуре, взгляде, речи – достоинства, которое не покидало его в самые тяжкие дни его жизни”.
Он был рядом с Корниловым, его помощник, а в случае несчастья с командующим, его преемник. Здесь же находился его начальник штаба Романовский.
У Деникина пропал чемодан с военным платьем и всей его теплой одеждой. С карабином через плечо, в сапогах с дырявыми подошвами, в черной шапке, в легком, очень потрепанном штатском городском костюме, мрачно шагал он по снегу. Костюм был все тот же, в котором он бежал из Быхова. В первый день Деникин сильно простудился. Простуда вскоре приняла форму тяжелого бронхита. На некоторое время ему пришлось перейти в коновозку, которая тащилась где-то в хвосте обоза.
Уступив первенство Корнилову, организатор Белого движения генерал Алексеев
ехал в тележке. В той же тележке, в чемодане, находилась вся скудная казна армии, около шести миллионов рублей, кредитными билетами и казначейскими обязательствами.
- Не знаю, дотянем ли до конца похода, - с тревогой говорил Алексееву Деникин.
Все сильнее мучила его болезнь, впервые давшая о себе знать осенью 1916 года, когда Алексеев, начальник штаба Верховного Главнокомандующего при последнем императоре, вынужден был уехать из Могилева на лечение в Крым. Приступы доводили генерала иногда до бессознательного состояния. Через несколько месяцев, в сентябре 1918 года, эта болезнь свалила его в могилу.
А дальше, длинной лентой, растянувшейся на несколько километров, ехали повозки с военными припасами, фуражом, походным лазаретом. И вперемешку с ними шли войсковые колонны. Вид у них был довольно потрепанный: штатские пальто, офицерские шинели, гимназические фуражки, валенки, сапоги, обмотки… Но шли добровольцы бодро. Общая численность их не превышала трех с половиной тысяч человек. Она равнялась всего лишь численности пехотного полка боевого состава. Но с ними шли еще около тысячи человек в обозе: раненых, беженцев, стариков, женщин. Ружейных патронов было очень мало: всего лишь каких-то 600-700 артиллерийских снарядов на всю армию.






126

Снабжение доставалось только одним способом – брать с боя у большевиков ценою крови.
Лошадей для конницы также не хватало. С большим трудом и за высокую цену их по дороге покупали у казаков. Реквизицией Добровольческая армия не занималась.
Первый привал намечался в станице Аксайской. Но оттуда вернулся квартирьер с известием, что казаки станицы, напуганные большевиками и, боясь их мести, отказываются предоставить ночлег добровольцам.
Корнилов считал, что казачество вскоре одумается, что, испытав на своей шкуре прелести большевизма, оно окажется опорой для армии. А потом отношение Корнилова к казачьим станицам было осторожное. Он не хотел их настраивать против армии. И в этом случае попросил Деникина и Романовского вместе отправиться в станицу для переговоров. После долгих споров представители генерала Корнилова добились, наконец, разрешения на привал. И только впоследствии Деникин узнал, что получено оно было благодаря непредвиденной случайности. Сопровождавшему его офицеру-ординарцу надоели разговоры. Он отвел в сторону самого задиристого из казаков и намекнул ему, что Корнилов шутить не любит, лучше дело решить поскорее, а то Корнилов кое-кого повесит, а станицу уничтожит.
Крестьяне осторожно и подозрительно относились и к красным, и к белым. Они придерживались нейтралитета впредь до выяснения вопроса: чья сторона возьмет верх.
Добровольческому командованию с его устаревшими понятиями буржуазной морали не под силу было бороться словом с убеждениями большевиков, с их заманчивыми обещаниями.


XI


Вторая остановка армии в станице Ольгинской. Красные войска не преследовали добровольцев, и Корнилов дал отдых на четверо суток. За эти дни он сделал инвентаризацию военного имущества и реорганизовал отряд, сведя мелкие части в более крупные. Получился следующий состав Добровольческой армии: первый офицерский полк под командой генерала Маркова; Корниловский ударный полк (командир – полковник Неженцев); партизанский полк (командир – генерал Богачевский); юнкерский батальон (командир – генерал Боровский); артиллерийский дивизион из четырех батарей по два трехдюймовых орудия в каждой; чехословацкий инженерный батальон (командир – капитан Наметчик). Кроме того – три небольших конных отряда. Численность конницы не превышала 600 всадников. В дальнейшем походе генерал Марков со своим полком обычно шел в авангарде; в хвосте колонны, прикрывая ее, партизанский полк
Там же, в Ольгинской, определили маршрут дальнейшего движения армии. На военном совете, созванном Корниловым, этот вопрос вызвал разногласия, и окончательно решение было далеко не единодушным. Обсуждалось два предложения.
Первое – двигаться на восток, в район зимовок. Цель этого плана сводилась к тому, чтобы, оторвавшись от железных дорог, по которым перемещались войсковые части






127

красных, дать людям возможность отдохнуть, переменить лошадей, пополнить обоз. Иначе говоря, предлагалось занять выжидательную позицию, чтобы через месяца два, в зависимости от обстановки, принять то, или иное решение.
Другой план предлагал движение на Кубань к ее столице Екатеринодар, тогда еще не захваченного большевиками. На Кубани имелись богатые запасы продовольствия, а население, по слухам, настроено против советской власти, могло дать значительный приток добровольцев.
Генералы Корнилов и Лукомский стояли за первый вариант. Они только что узнали: в задонскую степь к Зимовкам (после захвата большевиками Новочеркасска) двинулось около полутора тысяч всадников, не пожелавших остаться под Советами. Во главе отряда – донской казак генерал Попов. Его всадникам  удалось захватить пять орудий и сорок пулеметов. Эта неожиданная вспышка протеста среди казаков, в свое время не поддержавших Каледина, вселяла надежду на новый шаг сопротивления большевизму на Дону
Кроме того, по мнению генерала Лукомского, полная неосведомленность о том, что происходит на Кубани, могла привести к ошибке в расчете на восстание. Да и двигаясь на Екатеринодар, неизбежно придется пересечь железную дорогу в двух пунктах, куда большевики могли без труда подтянуть свои войска с бронированными поездами и таким образом преградить добровольцам дальнейший путь.
За Кубань стояли генералы Алексеев и Деникин, а также большинство генералов, собравшихся на военный совет.
Их возражения основывались на том, что в зимовках отряд будет очень скоро сжат с одной стороны весенним половодьем Дона, и с другой – железной дорогой Царицын –
Торговая – Тихорецкая - Батайская. Причем все железнодорожные узлы и выходы грунтовых дорог будут заняты большевиками, что совершенно лишит возможности получать пополнение людьми и продовольствием, не говоря уже о том, что пребывание в степи поставит армию в сторону от общего хода событий в России.
Алексеев и Деникин решили идти на Кубань.
Генералу Попову предложили присоединить свой отряд к Добровольческой армии, но он ответил отказом, мотивируя его нежеланием казаков уходить с Дона. Отказ Попова лишил добровольцев нужной им помощи.


XII


Многое решало время, и к Екатеринодару отряд Корнилова шел форсированным маршем, стараясь избегать вооруженных столкновений. Первый бой произошел 27-го февраля у большого села Лежанка, уже в Ставропольской губернии. Там корниловцы попали в сплошное осиное гнездо.
У села Лежанка части 39-ой пехотной дивизии, ушедшей с турецкого фронта, преградили дорогу добровольцам.
Был ясный, слегка морозный день. Офицерский полк шел в авангарде. Старые и






128

молодые полковники на взводах. Никогда еще не было такой армии. Впереди помощник
командира полка полковник Тимановский шел широким шагом с неизменной трубкой в зубах, израненный много раз, с сильно поврежденными позвонками спинного хребта… Одну из рот ведет полковник Кутепов, бывший командир Преображенского полка. Сухой, крепкий, с откинутой на затылок фуражкой, подтянутый, короткими, отрывистыми фразами отдает приказания. В рядах много безусой молодежи – беспечной и жизнерадостной. Вдоль колонны проскакал Марков, повернул голову к добровольцам, что-то сказал, на ходу “разнес” кого-то из своих офицеров и полетел к головному отряду.
Глухой выстрел, высокий разрыв шрапнели. Началось. Офицерский полк развернулся и пошел в наступление: спокойно, не останавливаясь, прямо на деревню. Скрылся за гребнем. Подъезжает Алексеев. Пошли с ним вперед. С гребня открывается обширная панорама. Раскинувшееся широко село опоясано линиями окопов. У самой церкви стоит большевистская батарея и беспорядочно разбросанные снаряды вдоль дороги. Ружейный и пулеметный огонь все чаще. Цепи белых остановились и залегли. Вдоль фронта болотистая незамерзшая речка. Придется отходить. Вправо, в обход, двинулся Корниловский полк. Вслед за ними поскакала группа всадников с развернутым трехцветным флагом… - Корнилов!
В рядах – волнение. Все взоры обращены туда, где видится фигура командующего. А вдоль большой дороги совершенно открыто юнкера подполковника Миончинского подводят орудия прямо к цели под огнем неприятельских пулеметов. Скоро огонь батареи вызвал заметное движение в рядах противника. Наступление, однако, задерживается
Офицерский полк не выдержал долго томления: одна из рот бросилась в холодную,
липкую грязь речки и переходит вброд на другой берег. Там – смятение и скоро все поле уже усеяно бегущими в панике людьми, мечутся повозки, скачет батарея. Офицерский полк и Корниловский, вышедший к селу с запада через плотину, преследуют противника. Полк вошел в село, оно словно вымерло. По улицам валялись трупы. Жуткая тишина. И долго еще ее безмолвный вид нарушал сухой треск ружейных выстрелов: “Ликвидируют большевиков…”
Война на истребление идейных противников принимала систематический характер не только у красных.


XIII


Врангели решили переехать куда-то в окрестность Ялты, дабы быть подальше от города, где особенно чувствовалась суматоха. Жене удалось устроить Врангелю гражданский паспорт, где он значился горным инженером, и они в конце февраля перебрались в Мисхор. Хотя в ближайшей татарской деревушке Кореизе был также введен советский строй и имелся свой Совдеп, но татарское население, глубоко враждебное коммунизму, приняв внешние формы новой власти, по существу осталось прежним. Единственной разницей была введенная для покупки карточная система, весьма стеснительная. Продуктов вообще с прекращением подвоза из Северной Таврии в Крыму






129

стало очень мало. Врангели отпустили большую часть своей прислуги, оставив лишь совершенно верных им людей, и поселились на маленькой дачке, ведя замкнутую жизнь и почти никого не видя, хотя кругом жило много знакомых.


XIV


Императрица Мария Федоровна и прочие члены императорской фамилии были все поселены в имении великого князя Петра Николаевича ”Дюльбер”, где жили под охраной матросов. К ним, конечно, никого не допускали, хотя в марте молодой княгине Юсуповой удалось добиться разрешения видеть мать свою великую княгиню Ксению Александровну и бабушку свою императрицу Марию Федоровну. Юсуповы жили вблизи от Врангелей, и они часто с ними виделись. От них узнали Врангели, что команда, охраняющая императрицу и великих князей, относилась к ним с полным уважением и большой внимательностью. Начальник команды, матрос Черноморского флота, проявлял подчас совершенно трогательное отношение к заключенным. По приходе в Крым немцев то же самое подтвердили Врангелю великий князь Александр Михайлович и великая княгиня Ксения Александровна.
В Мисхоре, Алупке и Симеизе большевистская пята ощущалась несравненно менее, нежели в Ялте. За два месяца, которые Врангели прожили в Мисхоре, было всего
два-три обыска у некоторых лиц, и те производились приехавшими из Ялты красногвардейцами. Врангели совершенно избегали обысков.
На Страстной неделе распространился слух, что начали движение немецкие войска, что Киев и Одесса заняты немцами, и что в районе Перекопа идет бой. Слуху этому сперва мало кто поверил, однако, в последние дни стали появляться все новые и новые сведения. Среди красноармейцев стало заметно беспокойство, многие уезжали. Выходя из церкви, Врангель встретил только что прибывшего из Ялты графа Ферзена. Он сообщил ему, что в Ялте в прошлую ночь был произведен вновь ряд обысков, между прочим, искали и его, Врангеля, пришли на их дачу и едва не расстреляли жившего там князя Гагарина, допытываясь, где находится Врангель. Когда граф Ферзен уезжал из Ялты, к молу подошло какое-то судно, и он видел, как шла погрузка. Говорили, что грузятся семьи комиссаров. Утром татары из Кореиза пришли сказать Врангелям, что из Бахчисарая на Ялту идут немецкие войска. Вечером Врангель отправился с женой в церковь. Подходя к шоссе, они увидели спешащих к шоссе людей и узнали от них, что через Кореиз проходит немецкая пехота и артиллерия. Действительно, колонна артиллерии под прикрытием пехоты и длинная колонна обозов тянулись по шоссе. Трудно было принять за действительность это движение немецких войск на южном побережье Крыма.
Врангель испытывал странное какое-то смешанное чувство. Радость освобождения от унизительной власти хама и большое чувство обиды национальной гордости.









130


XV


Надо отдать справедливость немцам, они вели себя чрезвычайно корректно, стараясь, видимо, сделать присутствие свое для обывателей наименее ощутимым. С их приходом были отменены все стеснительные ограничения, введенные большевиками – карточная система, закрытие ведущих счетов и прочее, но обязательное введение пропусков для въезда и выезда из Крыма осталось в силе.
Немецкая комендатура оказала всяческое содействие к восстановлению в правах тех владельцев имуществ или квартир, кои были захвачены большевиками. Некоторые из местных большевиков, не успевших эвакуироваться, были по жалобам потерпевших арестованы и заключены в тюрьму немецкими властями. С другой стороны, замешкавшимся в Крыму, более видным большевистским деятелям, немцы, несомненно, сами давали возможность беспрепятственно убраться восвояси.
На следующий день после занятия Кореиза представители немецкого командования посетили великого князя Николая Николаевича в имении “Дюльбер”, где находились все члены императорской семьи. Великий князь Николай Николаевич через стоящего при нем генерала барона Сталя передал прибывшим, что если они желают видеть его как военнопленного, то он, конечно, готов этому подчиниться, а если же их приезд есть простой визит, то он не находит возможным их принять. Приехавшие держали себя чрезвычайно вежливо, заявили, что вполне понимают то чувство, которое руководит великим князем, и просили указать им, не могут ли быть чем-нибудь полезны. Они
заявили, что великий князь будет в полной безопасности и что немецкое командование примет меры надежной его охраны. Барон Сталь по поручению великого князя передал, что великий князь ни в чем не нуждается и просит немецкую охрану не ставить, предпочитает охрану русскую, которую немцы и разрешили сформировать.
Понемногу улеглись треволнения последних дней, и на Пасхальной неделе заметно было давно не виданное в Крыму оживление. Все притаившиеся по своим дачам, воспользовавшись хорошими весенними днями, повысыпали на пляж, ездили в город и стали собираться друг у друга. Престарелая императрица Мария Федоровна почти ежедневно приезжала в Мисхор к своему старому другу княгине Долгорукой и подолгу просиживала на берегу моря. Один великий князь Николай Николаевич упорно отказывался отставить свой дворец, нигде не бывал и никого не принимал.
С приходом немцев снова стали появляться газеты, главным образом, киевские. Переворот на Украине и образование гетманства было для всех полной неожиданностью.


XVI


Генерала Скоропадского Врангель знал исключительно близко. Они провели






131

службу в одной бригаде – Врангель в конной гвардии, он в Кавалергардском полку, где долго был полковым адъютантом. Во время японской войны они служили вместе во 2-ой Забайкальской казачьей дивизии. В 1911 году, прокомандовав недолго Финляндским драгунским полком, он был назначен командиром конной гвардии и с полком вместе вышел на войну. Последовательно он командовал их бригадой, а затем 1-ой гвардейской кавалерийской дивизией. Во время боев осенью 1914 года Врангель в течение месяца исполнял должность начальника штаба Сводной дивизии, которой командовал генерал Скоропадский.
Среднего роста, пропорционально сложенный блондин, с правильными чертами лица, всегда тщательно одетый, Скоропадский внешним видом совершенно не выделялся из общей среды кавалерийского гвардейского офицерства. Он прекрасно служил, отличался большой исполнительностью, редкой добросовестностью и большим трудолюбием. Чрезвычайно осторожный, умевший молчать, отлично воспитанный, он молодым офицером был назначен полковым адъютантом и долгое время занимал эту должность.
Начальники были им очень довольны и охотно выдвигали его по службе, но многие из товарищей не любили. Ему ставились в вину сухость и замкнутость. Впоследствии в роли начальника он проявил те же основные черты своего характера: большую добросовестность, работоспособность и настойчивость в достижении намеченной цели.
Трудно верилось, что стоя во главе края в то исключительное по трудности время, Скоропадский мог бы справиться с выпавшей на его долю непомерно трудной задачей. Вместе с тем среди моря анархии на всем огромном пространстве, как будто образовался первый крепкий островок. Он мог бы, может быть, явиться первой точкой приложения созидательных сил страны, и в этом Врангелю хотелось убедиться. Он решил поехать в
Киев. Одновременно он хотел побывать и в своем минском имении, оккупированном польскими войсками, управляющий которого писал Врангелям, прося прибыть для решения целого ряда дел.


XVII


Первый поход длился 80 дней. Пройдя за это время расстояние в тысячу двести километров, добровольцы покинули Ростов 9-го апреля. 30-го апреля вернулись обратно на Дон в станицу Нечетинскую и Егорлыкскую. Длинной петлей обогнули они степную равнину Кубанской области, проникли даже в горные аулы Северного Кавказа.
44 дня они провели в жестоких боях, похоронили на Кубани около четырехсот воинов, вывезли более полутора тысяч раненых. В начале пути их было около трех с половиной тысяч. Добровольческая армия имела в своем составе пять тысяч человек. Ряды пополнили кубанские казаки. Снаряды, патроны и другие припасы добровольцы захватывали у красноармейцев.
Политических и стратегических целей поход не достиг: среди кубанского
казачества он не вызвал серьезных восстаний против советской власти. Добровольцам не






132

удалось освободить от большевиков столицу Кубани – Екатеринодар. Но поход сохранил от уничтожения много кадровых военных, профессионалов, вокруг которых в недалеком будущем образовалось самое сильное из антибольшевистских движений.
Добровольческой армии приходилось сражаться в условиях, аналогичных с партизанским походом. И командование, приспособившись к непривычной обстановке, быстро выработало новую тактику. Она сводилась к ударам в лоб противника, к фронтальной атаке густыми цепями при слабой артиллерийской поддержке (из-за недостатка орудий и снарядов). И красные войска, тогда еще плохо организованные, не выдерживали этой тактики в лоб, а их открытые фланги и тыл давали возможность сперва Корнилову, а потом Деникину, лично руководивших боями, применять маневр в широком масштабе.
Среди Добровольских вождей появились новые имена: генерал Марков захватывал воображение людей обаянием своего мужества. Полковник Неженцев бесстрашно вел свой полк в лобовые атаки. Соперничали друг с другом в доблести генералы Боровский, Казанович, Богаевский, полковники Кутепов и Тимановский.


XVIII


Сергей Леонидович Марков был среднего роста, поджарый, с темными волосами, острыми усами и маленькой бородкой клинышком. Больше всего обращали на себя внимание его темные, почти черные глаза. В них, свойственная Маркову доброта и
Веселость, оттенялись насмешливым выражением, раздражением, иногда гневом, твердой решимостью человека, готового идти напролом. Голос у него был резкий, резкими и порывистыми были и все его движения.
Марков родился 7-го июля 1878 года. Окончив 1-ый Московский кадетский корпус, Константиновское артиллерийское училище, он вышел офицером лейб-гвардии во 2-ую артиллерийскую бригаду. Затем академия Генерального штаба, которую он блестяще закончил. Потом война с Японией. В 1911 году Марков был назначен штатным преподавателем в академию Генерального штаба. Одновременно он читал лекции в Михайловском артиллерийском и в Павловском военных училищах. Курс его предмета включал историю военного дела времен Петра Великого, а также тактику и военную географию.
Марков связал свою судьбу с Деникиным с первого года мировой войны. Марков был назначен в декабре 1914 года начальником штаба в Железную бригаду к Деникину.
В феврале 1915 года, когда Железная бригада с трех сторон была окружена противником, и когда командир 13-го стрелкового полка был тяжело ранен, Марков предложил взять на себя командование полком. Деникин согласился. С тех пор со своим славным полком Марков шел от одной победы к другой. Заслужил Георгиевский крест, Георгиевское оружие.
Осенью 1915 года Деникин представил Маркова к чину генерала, но получить его он не смог. Начальство считало, что Марков слишком молод.






133

В 1916 году его перевели на Кавказский фронт воевать против турок, затем снова назначили лектором в академию Генерального штаба. И только в марте 1917 года, когда Деникина назначили начальником штаба Верховного Главнокомандующего, он предложил Маркову должность второго генерал-квартирмейстера. С тех пор оба генерала были вместе всегда. Марков следовал за Деникиным, как начальник его штаба, с Западного на Юго-Западный фронт, оба были арестованы по приказу Керенского, оба сидели в тюрьме в Бердичеве, потом в Быхове, оба с головой ушли в формирование на Дону Добровольческой армии.
Марков и Деникин стали неразлучными друзьями. Они делились всем, друг от друга у них не было тайн. И, быть может, главным связующим звеном между ними явилось духовное стремление к подвигу во имя родины.
Меховая куртка и фуражка, закинутая на затылок, сменились в Добровольческой армии белой папахой и кожаной курткой, но нагайка, как и прежде, оставалась у Маркова в руке.
- Друзья, в атаку! – обычно кричал Марков и, направляя команду крепким словом, вел пехотный полк во весь рост, широким шагом или бегом, в атаку на силы, иногда в десять раз превосходящие его отряд.
И бесстрашная удаль Маркова и его офицеров психологически действовала на противника. Он не выдерживал атаки.
Ярким был бой 15-го марта у станицы Ново-Димитриевской. Всю ночь лил дождь, не прекратившийся и утром. Добровольческая армия шла по сплошным пространствам воды и жидкой грязи по дорогам и без дорог. Холодная вода пропитывала насквозь все платье, текла острыми, пронизывающими струйками за воротник. Люди шли медленно, вздрагивая от холода и тяжело волоча ноги в разбухших, налитых водою сапогах. К
полудню пошли густые хлопья липкого снега, и подул ветер. Застилает глаза, уши, нос, захватывает дыхание, и лицо колет, словно острыми иглами.
Войска, наконец, подошли к небольшой речке, протекавшей приблизительно в трех километрах от станицы Ново-Димитриевской. От дождя речка раздулась в бурный поток шириной шагов в пятьдесят. На противоположном берегу оказались большевистские аванпосты. Их отбросили огнем передовые части добровольцев. Началась перестрелка. Мост через речку снесло водой. Послали разведчиков искать брод. Вместе с ними Марков перебрался через ледяной поток. Мелькнула белая папаха, и с того берега донесся его голос с приказанием подвести лошадей и на их крупах переплыть всем составом офицерского полка. Началась переправа, навсегда запомнившаяся участникам этого похода.
Лошадей мало. Кроме того, одновременно вброд могло двигаться не более двух коней. И они, изумленные и обмерзшие, отказывались входить в ледяную воду. Приходилось насильно вести их, а потом в поводу же поворачивать обратно за новой очередью пехоты. Люди и лошади окоченели, выбивались из последних сил.
Между тем, погода переменилась. Неожиданно грянул мороз, ветер усилился, началась снежная пурга. Люди и лошади быстро обросли ледяной корой. Казалось, все промерзли до самых костей. Покоробившаяся, будто деревянная одежда, сковывала тело, трудно повернуть голову, поднять ноги в стремя.
Марков перевел свой офицерский полк через реку. Наступила полная темнота.






134

Остальные части всю ночь, кто как мог, перебирались через ледяной поток.
Марков понял, что ждать ему помощи не от кого.
- Не подыхать же нам здесь в такую погоду! – сказал он своим офицерам. – Идем в станицу!
И приказал не стрелять, а идти в штыковую атаку. Полузамерзшие люди, с винтовками в окоченевших руках бросились бежать за своим командиром, ворвались в станицу и вступили в рукопашный бой с красными. Те, полагаясь на убийственную погоду, не ожидали ночной атаки. В одиночку и полками бросились они к противоположной окраине села. А за ними, едва держась на ногах, проваливаясь по колена в жидкую массу снега, льда и грязи шли марковские офицеры.
Тем временем остальная часть армии вытаскивала из непролазной грязи свою артиллерию и обоз. Утром большевики перешли в контратаку, но были отброшены, понеся большие потери.
Утром кто-то из добровольцев ночную атаку назвал ледяной. С тех пор это название закрепилось не только за боем под станицей Ново-Димитриевской, но и за всем восьмидесятидневным походом Добровольческой армии.


XIX


Между тем, события на Дону развивались стремительно. После ухода добровольцев красногвардейцы и матросы под предводительством бывшего войскового старшины Н. Голубова ворвались в Новочеркасск. Был арестован донской атаман Назаров, избранный вместо застрелившегося Каледина, и все члены Донского правительства. Через некоторое время они были убиты большевиками. Расстрелы офицеров, грабежи и убийства шли постоянно. Это привело к тому, что в станицах начали организовываться партизанские отряды, а в апреле 1918 года вспыхнуло восстание в Новочеркасске и Ростове. 29-марьа Н. Голубов был застрелен казаками на митинге в станице Заплавской. Восстание вспыхнуло в полную мощь. В конце апреля был разгромлен красногвардейский отряд Подтелкова, а сам он и его подручный Кривошлыков были повешены восставшими.
Вернувшиеся казаки отряда генерала Попова поддержали своих товарищей, но силы были не равны. Успех клонился в сторону большевиков. Но в Ростов возвращались с юга добровольцы генерала Деникина, а с севера отряд полковника Дроздовского.
В конце декабря 1917 года в Яссах, на Румынском фронте, по инициативе полковника Дроздовского началось формирование добровольцев. Вопреки приказу штаба Румынского фронта о прекращении подобных формирований, отряд русских добровольцев Румынского фронта в составе около тысячи человек отправились на Дон для соединения с Добровольческой армией. Пройдя 1200 километров по южной Украине, в самую ночь Пасхи отряд Дроздовского вошел в Ростов и тем переломил ход сражения Добровольческой армии с большевиками в пользу Белых.
Дроздовцы вошли в Ростов ночью. Ночь была безветренная, теплая и прекрасная –
воистину святая ночь. Одна полурота осталась на вокзале, а другая дошла по улицам до






135

ростовского кафедрального собора. В темноте сухо рассыпалась редкая ружейная стрельба… Часть офицеров вошла в собор. Их обдало теплом огней и дыхания, живой теплотой огромной толпы молящихся.
Впереди качались, сияя, серебряные хоругви: Крестный ход только что вернулся. С амвона архиерей в белых ризах возгласил:
- Христос Воскреси!
Молящиеся невнятно и дружно выдохнули:
- Воистину…
Дроздовцы были так рады, что вместо боя застали в Ростове светлую заутреню, что начали осторожно пробираться вперед, чтобы похристосоваться с владыкой…
В храме на офицеров смотрели с изумлением, недоверием и даже страхом – никто не знал, кто они. Но, поняв, что это белые, люди потеплели, стали христосоваться.
В два часа ночи на вокзал приходил Дроздовский. Его обступили, с ним христосовались. Его сухощавая фигура среди легких огней и тонкое лицо в отблескивающем пенсне выглядели счастливыми. И как во сне, необыкновенном и нежном, подошла к нему маленькая девочка. Она как бы сквозила светом в своем белом  прозрачном платье. На худеньких ручках она подала Дроздовскому узелок. Кажется, с куличом, и внезапно легким, детским голосом, замирающим в тишине, стала декларировать ему стихи. Дрогнуло пенсне Дроздовского, он побледнел. Затем он поднял ребенка на руки, целуя детские маленькие ручки…


XX


Но больше других боготворили в армии Корнилова. Он стоял выше всех и был бесспорным вождем. В трудные моменты боя, под жестоким огнем, с полным пренебрежением к опасности, он всегда появлялся на пригорке, на виду у неприятеля, с биноклем, руководя сражением и наблюдая за его ходом.
Его равнодушие к смерти нервировало даже таких людей, как Марков. В одном из боев Корнилов, как обычно, появился на передовых линиях со своим конным конвоем и национальным трехцветным флагом.
- Уведите вы его ради Бога, - обрушился Марков на корниловский штаб. – Я не в состоянии вести бой и чувствовать нравственную ответственность за его жизнь!
На что один из штабных офицеров ответил:
- А Вы сами попробуйте увести его, Ваше превосходительство.
Пробовать было не только бесполезно, но и рискованно.

Вскоре Корнилову стало известно, что плану движения на Кубань нанесен жестокий удар: 1-го марта Екатеринодар захвачен большевиками. Оттуда бежал в горы Северного Кавказа отряд кубанских добровольцев под командою полковника Покровского, а также кубанский атаман Филимонов и члены рады (парламента
кубанского казачества). Корнилов решил отложить штурм кубанской столицы, перейдя






136

Кубань, обогнул Екатеринодар и двинул свой отряд на юг в черкесские аулы. Там надлежало соединиться с добровольцами Покровского и отдохнуть от боев. Надеждам на отдых не суждено было сбыться. Северный Кавказ кишел войсками, бросившими турецкий фронт. Они разграбили и разгромили черкесские аулы, и добровольцы, придя туда, нашли полное запустение.
14-го марта состоялось свидание добровольческого командования с Покровским, накануне произведенным Кубанской Радой в генералы. Кроме Корнилова присутствовали генералы Алексеев, Деникин, Эрдели и Романовский.
Родом не казак, по прошлой службе летчик, капитан и Георгиевский кавалер, Покровский был молод и никому не известный. Он проявлял “кипучую энергию, был смел, жесток, властолюбив и не очень считался с моралью и предрассудками”.
Собравшиеся отнеслись к генералу Покровскому более чем сдержанно – сухо, особенно после того, как Покровский под предлогом, что всякие перемены могут вызвать брожение в его войсках, настаивал на автономии кубанского отряда, и лишь на оперативном подчинении его генералу Корнилову даже всегда выдержанный Алексеев потерял терпение.
- Полноте, полковник, - вспылил он, - извините, не знаю, как Вас и величать. – Войска тут ни при чем – мы знаем хорошо, как относятся они к этому вопросу. Просто Вам не хочется поступиться своим самолюбием.
- Одна армия и один командующий, - резко оборвал дальнейшие переговоры генерал Корнилов. – Иного положения я не допускаю. Так и передайте своему
правительству.
Через несколько дней Покровский приехал снова. Его сопровождали кубанский атаман полковник Филимонов, председатель кубанского правительства и представители законодательной Рады. После долгих переговоров кубанцы согласились, наконец, на полное подчинение своего отряда генералу Корнилову. Ему предоставлялось право реорганизовать отряд по личному усмотрению. Они дали обязательство всемерно содействовать военным мероприятиям армии: начальник же войск Кубанского края (Покровский) отзывался в состав своего правительства для дальнейшего формирования кубанской армии.
Не теряя времени, генерал Корнилов сразу влил кубанские части (около двух с половиной тысяч человек) в состав своего отряда. Общая численность его возросла до шести тысяч бойцов.
Среди людей, бежавших с отрядом Покровского из Екатеринодара, был М.В. Родзянко, бывший председатель Государственной думы. В дальнейшем он находился в обозе корниловского отряда.
Добровольческая казна была на исходе. И отряду пришлось питаться за счет местного населения. В обстановке гражданской войны многие из раздетых, разутых и голодных людей теряли терпение, занимались даже грабежами.











137


XXI


После включения отряда Покровского в состав Добровольческой армии кубанская столица Екатеринодар снова заняла первое место в планах Корнилова. Снова она стала целью похода.
Добровольческие войска находились южнее города, на левом берегу Кубани. Минуя посты, Корнилов наметил неожиданные для противника переправы на паромах у станицы Елизаветинской, к западу от города, и оттуда, с запада – атаку на Екатеринодар.
Переправа через реку прошла благополучно. 28-го марта генерал Корнилов со своим штабом расположился на образцовой ферме Екатеринодарского сельскохозяйственного общества, километрах в трех от города. С высоко отвесного берега над рекой открывался вид на кубанскую столицу. Отчетливо виднелись контуры домов, вокзал, кладбище, а впереди, ближе к ферме – ряды большевистских окопов.
Ферму, с ее небольшим белым домиком в четыре комнаты, ясно видел неприятель. Она неизбежно должна была привлечь его внимание. Кроме Корнилова на ферме располагались Деникин, Романовский со штабом, команда связи и перевязочный пункт.
Три дня подряд неприятель осыпал ферму снарядами. Тем временем началось наступление на город. Добровольцы захватили предместья, потом вокзал и артиллерийские казармы, один из отрядов прорвался даже к центру города, но, не поддержанный другими, должен был пробиваться обратно. И тут дал себя знать численный и технический перевес противника.
Советское командование стягивало к Екатеринодару подкрепления со всех сторон.
Их силы увеличивались, да и бились они упорно. Потери добровольцев росли, раненых в лазаретах перевалило за полторы тысячи, убито было несколько офицеров, в том числе командир Корниловского полка полковник Неженцев. Полковник Кутепов вступил в командование полком. На Корнилова смерть Неженцева подействовала сильно.
Военное счастье ему изменило – припасы истощались, после упорных боев войска едва держались на ногах.
Впервые после станицы Ольгинской Корнилов собрал военный совет. Кроме командующего армией присутствовали генералы Алексеев, Деникин, Романовский, Марков, Богаевский и кубанский атаман полковник Филимонов. Стол, кровать и деревянная скамейка были единственной мебелью, а потому некоторые сидели на разбросанной на полу соломе.
- Положение действительно тяжелое, - сказал Корнилов собравшимся, - и я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа?
По тону Корнилова все поняли, что для него этот вопрос решенный! Тем не менее, кроме Алексеева, все генералы возражали против атаки. Они говорили, что настал предел человеческих сил, что армия разобьется об Екатеринодар, что неудача штурма вызовет катастрофу и, наконец, что даже взятие города – с неизбежными потерями – приведет
войска к полному распылению, так как слабым численно частям не под силу будет






138

охранять и защищать только что захваченный ими большой город.
Стараясь найти компромисс, генерал Алексеев советовал отложить штурм на сутки. Корнилов это предложение принял. В остальном - его решение осталось неизменным.
Генерал Марков, не спавший двое суток, заснул на совещании, но проснулся вовремя, чтобы слышать окончательное решение.
- Наденьте чистое белье, у кого есть, - сказал он, вернувшись своему помощнику полковнику Тимановскому и еще нескольким офицерам. – Будем штурмовать Екатеринодар. Екатеринодар не возьмем, а если и возьмем, то погибнем.
После совещания Деникин остался с Корниловым.
- Лев Георгиевич, - сказал он, - почему Вы так непреклонны в этом вопросе?
- Нет другого выхода, Антон Иванович. Если не возьмем Екатеринодар, то мне остается пустить себе пулю в лоб.
- Этого Вы не можете сделать. Ведь тогда остались бы брошенными тысячи жизней. Отчего же нам не оторваться от Екатеринодара, чтобы действительно отдохнуть, устроиться и скомбинировать новую операцию? Ведь в случае неудачи штурма отступить нам едва ли удастся.
- Вы выведите.
Деникин встал и взволнованно проговорил:
- Ваше превосходительство. Если генерал Корнилов покончит с собой, то никто не выведет армию – она вся погибнет!


XXII


На следующее утро, 31-го марта, взрывом неприятельской гранаты Корнилов был убит. Граната пробила в доме на ферме стену, где за столом возле окна сидел генерал. Было семь с половиной часов утра.
В это время Деникин с обрыва на берегу реки возле фермы в тяжелом раздумье наблюдал за ходом сражения. Гранаты со свистом проносились над головой. Одна ударила в рощу около дома, другая… и тут через несколько минут с искаженным лицом прибежал к Деникину адъютант командующего.
- Ваше превосходительство! Генерал Корнилов…
Деникин не понял. Хотел броситься к дому, но увидел, что навстречу к нему быстро шли генерал Романовский и несколько офицеров. Они несли носилки. Поставили их возле Деникина. На них неподвижно лежал Корнилов. Кровь сочилась из небольшой раны на виске и текла из пробитого правого бедра. Он еле дышал, но дыхание его становилось все тише. В отчаянии Деникин опустился на колени и, с трудом сдерживая рыдания, приник лицом к холодеющей руке.
- Вы примите командование армией? – обратился к нему начальник штаба.
- Да.
  В ответе не было и не могло быть колебаний. Как помощник командующего, генерал Деникин обязан был заменить убитого. Он не имел морального права уклониться






139

от тяжелой ответственности, особенно в тот момент, когда армии грозила гибель. На ферму был приглашен генерал Алексеев. Когда тот приехал, то обратился к Деникину со словами:
- Ну, Антон Иванович, принимайте тяжелое наследство. Помоги Вам Бог!
Возник вопрос, как оформить переход командования к генералу Деникину: от чьего имени отдавать приказ об армии? Как официально определить положение Алексеева? В Добровольческой армии все приказы исходили от командующего. Об этом тут же тихо совещались между собой генералы Алексеев и Романовский. После некоторого размышления Романовский нашел выход:
- Подпишите генерал от инфантерии, и больше ничего. Армия знает, кто такой генерал Алексеев.
Известие о смерти Корнилова разнеслось по армии с моментальной быстротой. Скоро узнали все. Впечатление потрясающее. Люди плакали навзрыд, говорили между собой шепотом, как будто между ними незримо присутствовал властелин их дум.
В офицерском полку появилось сомнение – сможет ли Деникин вывести армию. Им хотелось видеть командующим своего командира Маркова.
- Марков, - говорили они, - был правой рукой Корнилова, его шпагой, его мечом… Только он должен стать во главе армии.
И как бы угадывая настроение своих офицеров, генерал Марков подъехал к ним и твердо сказал:
- Армию принял генерал Деникин. Беспокоиться за ее судьбу не приходится. Этому
человеку я верю больше, чем самому себе.
В этот же день решалась участь предстоящего штурма Екатеринодара. Новый командующий его отменил. Чтобы спасти армию, он решил с наступлением темноты быстрым маршем, большими переходами оторваться от противника и вывести войска к северо-востоку из-под удара.
План предстоящего похода заключался в том, чтобы, двигаясь на восток, вырваться из густой сети железных дорог. Во исполнение этого плана предстояло прорваться через линию Черноморской железной дороги. Для этого была намечена станция Медведовская.
Когда генерал Алексеев узнал о несчастье на ферме, мчался туда в экипаже, по дороге встретил конвой текинцев, сопровождавших повозку с телом генерала Корнилова. Алексеев остановился, слез с тележки, очень долго в глубокой задумчивости смотрел в лицо покойного, отдал ему земной поклон и поцеловал  в лоб.
Из Китая Корнилов вывез золотой перстень с таинственным иероглифом. Генерал Алексеев снял его с руки мертвого вождя армии и передал Деникину. Убили его на сорок восьмом году жизни, а цыганка нагадала ему шестьдесят четыре.
Какие бы ни были причины разлада между этими двумя людьми во всем так мало схожими, их соединила “в последнем деле на земле одинаково сильная любовь к родине, чувство долга перед ней, решимость жертвовать жизнью для ее освобождения”. Прощаясь с Корниловым, Алексеев позабыл прошлые обиды и кланялся в землю большому русскому патриоту и бесстрашному солдату. Быть может, в лице Корнилова он клал земной поклон к страданию, выпавшему на долю всей стране.
С восковым крестиком в руке тело генерала Корнилова отвезли в станицу
Елизаветинская, положили в сосновый гроб. Местный священник, волнуясь, отслужил






140

панихиду по убиенному воину Лавру (у священника было основание волноваться: весной 1918 года в Кубанской области большевики замучили насмерть свыше двадцати священников лишь за то, что они исполняли требы для проходивших добровольцев).
А ночью на покрытой сеном повозке гроб двинулся в путь с уходящей армией. Куда? Никто не знал, но хотели похоронить Корнилова тайно, чтобы окружавшие добровольцев большевики не обнаружили место погребения. 2-го апреля в немецкой колонии Гначбау, где остановилась гонимая армия, гроб был зарыт несколькими людьми из корниловского конвоя, могилу сравняли с землей. Чтобы не привлекать ничьего внимания, никто из начальства не присутствовал при погребении… И лишь генерал Деникин “стороной, незаметно, прошел мимо, чтобы бросить прощальный взгляд на могилу”.
На следующий день большевики заняли селение Гначбау. Они еще не знали о смерти Корнилова, но слышали, что добровольцы что-то зарывали в землю. Решив, что это деньги и ценности, начали искать клад, и обнаружили свежую могилу.
Хоронили Корнилова тайно, но из окон колонии кто-то видел. Тот же человек и показал место, где закопали гроб. Пленная сестра милосердия опознала труп Корнилова. Труп генерала Корнилова перевезли в Екатеринодар в рубашке и кальсонах. На соборной площади сбросили тело с повозки на мостовую. Появились фотографы. С трупа сорвали рубашку, ниже живота положили клочок сена.
- Тащи на балкон, покажи с балкона! – закричала пьяная солдатня.
И тут же послышались противоречивые возгласы:
- Не надо на балкон, зачем пачкать, - повесить на дереве!
Уже несколько человек влезли на липу, что стояла напротив 1-ой мужской гимназии, и подвязали голого Корнилова вниз головой. Толпа прибывала. Кто-то выразил сомнение, что это не Корнилов, а похожий на него калмык-доброволец. Но, кажется, это был он: во рту такой же золотой зуб.
- Э, червяк! Нашел себе смерть? Черт тебя принес!
- Да он не православный, не русский. Калмык.
- Да то не он, брехня! Разве это генерал?
- Как мальчик, сухонький, маленький…
Через два часа с таким же шумом потащили повозку с останками Корнилова к Свинячему хутору: его стегали плетками, били палками, на повозку вскакивали босяки с Покровки, рубили шашками, плевали в лицо, издалека кидали в повозки камни. На городской бойне Свинячего хутора тело обложили соломой и подожгли. Солдаты ширяли в костер штыками. Жгли остатки и на следующий день.


XXIII


Войска с обозом растянулись в широкой степи на 10 километров. Со смертью Корнилова обычная бодрость духа сменилась тревогой, и красные войска продолжали
преследовать. Чтобы спасти отряд, генерал Деникин решился на суровые меры. Он






141

приказал сократить обоз до минимума. Беженцев поместили по шесть человек в телеге, около двухсот подвод были уничтожены, ненужный груз ликвидирован. В армии оставалось лишь 30 снарядов. Решено было сохранить лишь четыре орудия, остальные четыре бросить, предварительно приведя их в негодность. Положение осложнялось тем, что предстоял переход через железную дорогу. Такие переходы для Добровольческой армии всегда являлись большой проблемой. Железные дороги находились в руках большевиков. Они давали им возможность быстро сосредотачивать войска в известных пунктах и готовить окружение скитающейся армии. Даже сам по себе несложный вопрос перехода через рельсы железнодорожного переезда требовал для переброски артиллерии и обоза нескольких часов для переправы.
На станции Медведовской ожидались эшелоны красных войск и бронепоезда.
Удастся ли прорваться?


XXIV


В полной еще темноте, утром, 3-го апреля, генерал Марков, шедший во главе колонны, заметил отдаленный огонек в степи. Он оказался светом в железнодорожной будке. Марков поскакал туда с конными разведчиками. Не доезжая до будки, он слез с
лошади, и в сопровождении разведчиков вошел внутрь. Узнав от дорожного сторожа, что на станции находятся два эшелона с красноармейцами с бронированным поездом, Марков, выдав себя за сторожа, позвонил большевикам, дежурившим на станции Медведовской. Станция находилась на расстоянии километра от будки. Генерал заверил своих собеседников, что на посту все спокойно. Тем не менее, красные решили для верности послать к переезду бронепоезд. Марков им не противоречил:
- Пошлите, товарищи. Оно будет верно.
В это время он отправил одного из разведчиков с донесением к генералу Деникину, и с просьбой, чтобы колонна полным ходом, соблюдая тишину, двигалась к железной дороге и остановилась в двухстах шагах от перехода.
Деникин поскакал к Маркову. За ним Романовский со штабом. Генерал Алексеев (всегда тактичный, подчеркнуто не желавший вмешиваться в боевые распоряжения по армии), прислал спросить разрешение приехать в будку.
- Пожалуйста. Милости просим, - ответил Антон Иванович.
Через несколько минут со стороны станции показалась какая-то движущаяся громада – бронированный поезд.
Медленно, с закрытыми огнями она продвигалась вперед: только свет от открытой топки скользил по потолку и заставлял бесшумно отбегать в сторону залегших возле полотна людей. Поезд уже в нескольких шагах от переезда. У будки все: генерал Алексеев, командующий армией со штабом генерал Марков. Одна граната, несколько лент пулеметов и… в командном составе армии произошли бы серьезные перемены.
Марков с нагайкой в руке бросился к паровозу:
- Поезд стой! Раздавишь, сукин сын! Разве не видишь, что свои?!






142

Поезд остановился. И пока ошалевший машинист пришел в себя, Марков выхватил у кого-то из стрелков ручную гранату и бросил ее в машину. Мгновенно из всех вагонов быль открыт сильнейший огонь из ружей и пулеметов. Только с открытых орудийных площадок не успели дать ни одного выстрела.
Между тем Миончинский, молодой полковник, блестящий офицер артиллерист, продвинул к углу будки орудие и под градом пуль почти в упор навел его на поезд.
- Отходи в сторону от поезда, ложись! – раздался громкий голос Маркова.
Грянул выстрел, граната ударила в паровоз, и он с треском повалился передней частью на полотно. Другая, третья по бронированным вагонам… И тогда со всех сторон бросились к поезду марковцы. С ними их генерал. Стреляли в стенки вагонов, взбирались на крыши, рубили топорами отверстия и сквозь них бросали бомбы. Принесли из будки смоляные пакли и скоро запылали два вагона. Большевики проявили большое мужество и не сдавались: из вагонов шла беспрерывная стрельба. Некоторые выскакивали на полотно и тут же падали на штыки. Было видно, как из горящих вагонов, наполненных удушливым дымом, сквозь пробитый пол обгорелые люди выбрасывались вниз и ползли по полотну.
Скоро все кончилось. Слышался еще только треск горящих патронов.
- Горячо обнимаю виновника этого беспримерного дела. Не задет?
- От большевиков Бог миловал, - улыбнулся Марков. – А вот свои палят, как оглашенные. Один выстрел под самым ухом – до сих пор ничего не слышу.
Батальон офицерского полка направили к станции. Инженерной роте приказано было взорвать полотно железной дороги южнее будки, чтобы оградить себя от
возможного нападения бронепоезда со стороны Екатеринодара, а конные части были
направлены для захвата казачьей станицы, расположенной неподалеку.
В этот день у большевиков добыли более четырехсот артиллерийских снарядов и около ста тысяч патронов.
Добровольцы ликовали. А генерал Деникин впервые после гибели Корнилова увидел вокруг себя “подчеркнутую исполнительность и дисциплину”.

От станции Медведовской Деникин двинул свой отряд сначала на восток, а затем на север. Он понимал необходимость увеличить переходы своей армии, довести их до 55 или 65 километров в сутки, чтобы быстротой передвижения замести следы и выйти из окружения.
Для этого нужно было посадить пехоту на повозки, но большинство повозок были заняты тяжелоранеными.

В середине апреля дошли до Антона Ивановича сведения о крупных волнениях в Донской области. Правдивость этих сведений проверили, и генерал решил вести Добровольческую армию на Дон. Но вскоре дошли и другие сведения, которые поразили его своей неожиданностью: советские войска в Донской области проявляют “странную нервность”. Причину почти панического бегства красных эшелонов через Ростов на юг трудно было объяснить одним только волнением. Большевики двигались под давлением какой-то неведомой силы.
Этой неведомой для Деникина силой оказалась германская армия.
Оторванный от внешнего мира около двух с половиной месяцев, он не знал, что






143

после заключения Брест-Литовского договора немцы заняли Украину, Крым и вплотную подошли к Донской области.
Известие о продвижении германских войск вглубь страны ошеломило Деникина.
Хаотическое движение советских эшелонов с огромным количеством боевых припасов закупорило узловые станции вдоль линии Ростов-Тихорецкая.
Для плохо вооруженного и измученного длинным походом отряда была возможность уничтожать эшелоны с боеприпасами, на стоянках на станциях, но это было рискованно и могло повлечь за собой неисчислимые потери. Но идти в тыл красных, которые преграждали путь немцам, не было в планах Добровольческой армии.
Деникин ограничился налетом на несколько железнодорожных станций и захватом большой военной добычи. Много поездов с военными припасами попали в его руки (ружья, пулеметы, солдатское обмундирование).
В конце апреля, загипнотизированные германским продвижением, большевики не слишком тревожили Добровольческую армию.
Генерал Деникин осуществил свое намерение: прорвавшись через неприятельское кольцо, он мог дать своей армии временный отдых и, разобравшись в создавшейся обстановке, принять решение о дальнейших действиях.
30-го апреля его войска расположились в двух больших станицах Донской области – в Мечетинской и Егорлыкской к юго-востоку от Ростова.
Первая фаза добровольческого движения была закончена.


XXV


В Киев Врангель прибыл вечером. На следующее утро Врангель позвонил во дворец гетмана справиться, когда Скоропадский может его принять. Ему ответили, что гетман просит его к завтраку. Скоропадский помещался  в бывшем доме генерал-губернатора на Институтской улице. Вход охранялся караулом офицерской роты. Первый этаж был занят канцелярией, верхний занимался гетманом. В приемной Врангелю бросился в глаза какой-то полковник с бритой головой и клоком волос на макушке, отрекомендовавшегося войсковым писарем. Он говорил исключительно на “украинской мове”, хотя и был кадровым русским офицером. Дежурным адъютантом оказался штаб-ротмистр Кочубей, бывший кавалергард. Они разговорились. Он рассказал Врангелю о перевороте, о той, будто бы бескорыстной помощи, которую оказывают Украине немцы, о популярности Скоропадского. По его словам, в самом непродолжительном времени будет сформирована большая армия, средства на которую обещали немцы. Во главе этой армии должен был стать военный министр генерал Рогоза, бывший командующий 4-ой армией. Начальником генерального штаба состоял полковник Славинский, способный офицер, которого Врангель знал по Румынскому фронту. Другие области управления находились в руках лиц ему большей частью неизвестных, главным образом связанных с Украиной. Врангель был чрезвычайно поражен, услышав среди имен членов правительства имя
товарища министра иностранных дел Платова, по словам Кочубея, имевшего на гетмана






144

исключительное влияние. Платов был личностью с весьма темным прошлым, замешанный в чрезвычайно грязных денежных делах, за что своевременно был лишен камергерского мундира.
Врангель не успел закончить разговор, как вошел Скоропадский. Они расцеловались и отправились на завтрак. За завтраком разговор имел исключительно частный характер. Скоропадский рассказал о себе, Врангель ему о том, что пережила его семья, вспомнили общих знакомых.
После завтрака они перешли в кабинет. Скоропадский стал рассказывать о последних событиях на Украине, о его работе по устроению края, о намеченных формированиях армии.
- Я очень рассчитывал на тебя, - сказал он, - согласился бы ты идти ко мне начальником штаба?
Врангель ответил, что не успел еще ознакомиться с положением дел, что он не может дать какого-либо ответа, но что, во всяком случае, мог бы работать исключительно как военный техник.
- Не будучи ничем связанный с Украиной, совершенно не зная местных условий, я для должности начальника штаба, конечно, не гожусь, - заявил Врангель.


XXVI


Врангель поспешил повидать всех тех, кто мог дать интересующие его сведения. Все эти сведения только подтвердили его сомнения. У Сливинского он подробно ознакомился с вопросами формирования армии. Немцы, все обещая, фактически никаких формирований не допускали. Сформированы были лишь одни войсковые штабы, и, кажется, одна “хлеборобская” дивизия. Никакой правильной мобилизации проведено не было, да и сам мобилизационный план не был еще разработан. Ни материальной части, ни оружия для намеченных формирований в распоряжении правительства не было.
Врангель считал, что выступление Америки с огромным запасом живой силы и средств должно было склонить вес победы в сторону бывших союзников России. Несомненно, военные преимущества у немцев – блестящая организация, стратегические таланты военачальников и боевые качества войск – в конце концов, не могли возместить численного и материального превосходства противника. Единственный шанс немцев мог быть еще лишь в учете элемента времени – ежели бы немцы успели до окончания переброски американских войск сосредоточить на Западном фронте достаточную массу сил и нанести решительный удар, прежде чем противник окажется в силе захватить в свои руки военную инициативу. Это сосредоточение сил могло быть сделано исключительно за счет войск, снятых с Восточного фронта. Перед этой самодовлеющей необходимостью немцы должны были бы, казалось, отказаться от условий Брест-Литовского мира, предоставить русским возможность собственными силами восстановить на родине порядок, обеспечив тем самым базу снабжения в тылу Германии.
С нашей русской точки зрения это могло быть только выгодным. Тяжелое






145

положение Германии давало русским право надеяться на заключение выгодного договора. Что касается моральных обязательств по отношению к союзникам, то от таковых Россия была уже давно свободна. За минувший период борьбы она принесла неисчислимые жертвы на общее дело, а участие союзных правительств в “русской бескровной революции” перекладывало ответственность за выход России из общей борьбы в значительной мере на иностранных вдохновителей этой революции.
Таким образом, с государственной точки зрения Врангель допускал возможность “немецкой ориентации”. Однако он не видел в немецко-украинском союзе необходимых двухсторонних преимуществ. Германия, казалось, не могла отрешиться от столь легко давшихся ей только что богатых русских областей и не сознавала, что, желая быть всюду сильной, она может оказаться всюду слабой. Украинские союзники не понимали, что они являются лишь слепым орудием германского правительства. Большинство этих сторонников были чужды идеи самостийной Украины, и видели в создании Украины лишь частичное возрождение Великой России. Но некоторые даже среди ближайших советников гетмана были ярыми сторонниками “щирого Украинства”. Германцы усиленно поддерживали украинское самостийничество, а сам Скоропадский в угоду ли могучим покровителям, или в силу “политических соображений”, явно играл в “щирую Украину”.
Через день после первого посещения Врангель обедал у гетмана. После кофе они
просидели, беседуя до позднего часа. Как и в первый их разговор, Скоропадский говорил о том, что надеется на согласие Врангеля ему помочь. Врангель подтвердил сказанное в первый раз – возможность его работы в настоящей обстановке лишь как техника.
- Я думаю, что мог бы быть наиболее полезным в качестве начальника, хотя бы при создании крупной конницы. К сожалению, поскольку я успел ознакомиться с делом и сильно сомневаюсь, чтобы немцы дали тебе эту возможность. Но это другой вопрос. Я готов взять любую посильную работу, быть хотя бы околоточным, если это может быть полезным России. Я знаю, что в твоем положении истинные намерения приходится, быть может, скрывать, но не скрою от тебя, что многое из того, что делается здесь, для меня непонятно и меня смущает. Веришь ли ты сам в возможность создать самостоятельную Украину, или мыслишь ли ты Украину лишь как первый слог слова “Россия”?
Скоропадский стал горячо доказывать ему, что Украина имеет все данные для образования самостоятельного и независимого государства, что стремление к самостоятельности давно жило в украинском народе, а за последние много лет усиленно работала в этом направлении с Австрией, и плоды этой работы, несомненно, значительны. В конце концов, он стал доказывать, что объединение славянских земель Австрии и Украины и образование самостоятельной и независимой Украины, пожалуй, единственная жизненно необходимая задача.
- Для меня еще большой вопрос, куда мне ориентироваться – на Восток или Запад…
Этот вечер окончательно укрепил Врангеля в его решении, и на другой же день он начал хлопотать о билетах на Бобруйск и поспешно закончить все его дела в Киеве.










146


XXVII


За последние несколько дней, проведенных здесь, Врангель перевидал массу лиц, старых знакомых по прежней его службе. Как табунок разбитых охотником куропаток собиралось сюда со всех сторон России рассеянное, большей частью скрывающееся после развала фронта, русское офицерство. Врангель не пережил в рядах армии полного развала войсковых частей, и только здесь он отдал себе в полной мере отчет о тех страданиях, лишениях и унижениях, которые пережили за последние месяцы русские офицеры. Бестрепетно выполняя свой долг до конца, большинство офицеров, сплотившись вокруг родных знамен, видело смерть  родных частей, предательство и трусость тех самых солдат, которых они еще недавно водили к победе, злобу и оскорбления со стороны своих подчиненных, с которыми еще недавно переживали радости и невзгоды боевых дней.
В Киеве собралась большая часть офицеров бывшей врангелевской 7-ой дивизии. Некоторых не досчитывались, многие успели погибнуть, в числе последних был один из лучших офицеров дивизии, командир эскадрона белорусского гусарского полка ротмистр Натанзон, доблестно погибший в Киеве в уличном бою. 7-ая дивизия должна была формироваться на Украине и так до конца, конечно, сформирована не была. Большинство офицеров дивизии впоследствии перебрались к Врангелю на Кавказ.


XXVIII


Со всех сторон России пробивались теперь на Украину русские офицеры. Частью по железной дороге, частью пешком через кордоны большевистских войск, ежеминутно рискуя жизнью, старались достигнуть они того единственного русского уголка, где надеялись вновь поднять трехцветное русское знамя, за честь которого было пролито столько крови их соратников. Здесь, в Киеве, жадно ловили они всякую весть о возрождении старых родных частей. Одни зачислялись в украинскую армию, другие пробирались на Дон, где только что очнулись казаки от большевистского угара и выбрали атаманом “царского” генерала Краснова, третьи, наконец, ехали в Добровольческую армию. О последних почти ничего известно не было. Имена генералов Алексеева, Корнилова и Деникина давали основание думать, что начатое ими на Кавказе дело несет в себе зародыш действительного возрождения чести и достоинства России. Однако доходившие с разных сторон сведения представляли добровольческое движение как безнадежные попытки, обреченные заранее на неуспех за отсутствием средств поддержки широких слоев населения и отсутствием единства между руководителями.
Однажды Врангель получил приглашение от бывшего руководителя 2-го конного корпуса князя Туманова приехать к нему на чашку чая. Только что прибывший с Дона генерал-лейтенант Свечин должен был делать у него доклад об обстановке на Дону и






147

Кавказе. Сведения Свечина были малоутешительными. Правда, Дон, испытав ужасы большевистской волны, ныне опамятовался. Казаки отвернулись от красного знамени, и вновь выбранный атаман генерал Краснов горячо и успешно работал по формированию армии и восстановлению порядка в стране. Однако, по словам Свечина, движение на Дону носило шовинистический характер. Не только старшие начальники, но и младшие офицеры, и казаки, неохотно принимались Красновым. Что же касается Добровольческой армии, то Свечин считал это дело, бывшее и без того безнадежным, ныне, после смерти генерала Корнилова, обреченным на близкий конец. Остатки армии, всего несколько тысяч человек, потерпев на Кубани неудачу, ныне отошли на Донскую область. Ни средств, ни оружия нет. Среди старших и младших начальников будто бы политические разногласия. Доклад Свечина произвел на Врангеля самое тяжелое впечатление, рассеяв последние надежды.


XXIX


За эти дни Врангель имел и другую встречу. Как-то раз в то время, когда он только что собирался выйти из номера, в дверь постучали. На его ответ “войдите”, дверь отворилась, и он увидел генерала Одинцова, бывшего начальника 3-ей Кавказской казачьей дивизии, одним из первых предательски перешедших на сторону красных
войск. Делегатом от Крыленко прибыл он в Ставку, настаивая на сложении генералом Духониным власти. Теперь совместно с другим предателем Сытиным, бывшим дежурным генералом Румынского фронта и советским “дипломатом” Раковским, он прибыл в Киев в составе “мирной” делегации. Врангель с трудом узнал его в штатском. Нимало не смущаясь, он направился к Врангелю, протягивая обе руки:
- Здравствуй, я бесконечно рад тебя видеть. Мне говорили, что ты погиб.
Врангель встал, не протягивая руки:
- Очень благодарен за твои заботы. У меня их, касательно тебя, не было. Я знал из газет, что ты не только жив, но и делаешь блестящую карьеру…
Одинцов горячо его прервал:
- Я вправе, как всякий человек, требовать, чтобы мне дали оправдаться. Мне все равно, что про меня говорят все, но я хочу, чтобы те, кого я уважаю и люблю, знали бы истину. Гораздо легче пожертвовать жизнью, чем честью, но и на эту жертву я готов ради любви к родине.
- В чем же эта жертва?
- Как в чем? Да в том, что с моими убеждениями я служу у большевиков. Я был и остался монархистом. Таких, как я, у большевиков сейчас много. По нашему убеждению, исход один – от анархии прямо к монархии…
- И Вы находите возможным работать заодно с германским шпионом Троцким? И полагаю, что то, что он германский шпион, для Вас не может быть сомнением?
- Да я не один. Таких среди советских комиссаров несколько. Но в политике не может быть сентиментальностей, и цель оправдывает средства.






148

- Это все, что ты хотел мне сказать? В таком случае, я полагаю, всякие дальнейшие наши разговоры излишни, - и он открыл перед ним дверь…
Наконец, дела Врангеля в Киеве были закончены, билеты готовы и он мог ехать. Поездка в Киев Врангелю была не лишней: встреча с бывшими сослуживцами, беседы с ними привели его мысли к тому, что что-то нужно делать и самому. Сложа руки нельзя ждать погоды от природы. С немцами ему не по пути, но, поехав на Кавказ или Дон, там он будет среди своих, отдаст себя ради России.
За два часа до отъезда, часов в десять утра, город Киев был потрясен колоссальным взрывом. За первым последовало еще два. Огромное пятиэтажное здание гостиницы тряслось как при землетрясении. В верхнем этаже явно чувствовалось содрогание пола, все стекла полопались. Объятая ужасом публика выбежала на улицу, густые черные клубы дыма заволокли все небо. Взорвались огромные артиллерийские склады на Зверинце, подожженном, как выяснилось впоследствии, большевиками. При взрыве погибло несколько немецких солдат и большое число обывателей. Целая часть города, прилегающая к Зверинцу, была снесена. В центре города, на Крещатике, Большой Владимировской и Липках стекла в большинстве домов полопались. Врангель видел грандиозный взрыв артиллерийских складов в Монастыржеске, но киевский взрыв по силе был много значительнее.


XXX


Немецкие войска, перейдя через донскую границу, заняли западную часть области до железной дороги Воронеж-Ростов, оккупировали Таганрог и Ростов, Новочеркасска немцы не тронули. И там из представителей восставших станиц был образован Круг спасения Дона. Он собрался 28-го апреля (когда большая часть области была еще в руках большевиков) и 3-го мая избрал Донским атаманом генерала Петра Николаевича Краснова.
Антон Иванович знал Краснова с февраля 1904 года, но знакомство было поверхностным. Впервые он встретил его в поезде Сибирского экспресса, когда оба ехали к театру военных действий против Японии. Капитан Деникин направлялся на Дальний Восток, а подъесаул Краснов ехал туда в качестве военного корреспондента “Русского инвалида” – официальной газеты военного министерства.
В годы мировой войны Деникин и Краснов встречались два или три раза, когда генерал Деникин уже занимал видные командные посты в армии. Затем, во время Быховского заключения, Антон Иванович из газет узнал, что Краснов, назначенный после генерала Крымова командиром 3-го конного корпуса, был направлен Керенским против большевиков, только что захвативших власть в Петрограде. Он слышал, что Краснов был арестован, но ему удалось бежать на Дон.
После избрания Краснова Донским атаманом Деникин решил внимательнее присмотреться к его деятельности. Она смущала Антона Ивановича чрезмерным стремлением к сотрудничеству с немцами. Тем не менее, Деникин не мог не признавать за






149

новым атаманом большой энергии и таланта администратора. Он с одобрением смотрел на то, как Краснов, не теряя времени, принялся за формирование вооруженных сил.
Человек властный, способный, Краснов, которому исполнилось 49 лет, быстро прибрал к рукам все административные функции местной власти. До созыва Большого круга (парламента) в середине августа он являлся единоличным правителем постепенно освобождавшейся от большевиков Донской области. Все законы, введенные как Временным правительством, так и Советами народных комиссаров, были отменены. Впредь до издания новых законов Донская область управлялась на основании законов дореволюционной России.
Краснов определенно проводил не монархические идеи, а идею полной автономии Дона. Для него Дон становился самостоятельным государственным организмом со своей армией, с иностранной политикой, таможней, со своими денежными знаками, флагом и народным гимном.
Это не нравилось Деникину, девизом которого была единая, неделимая Россия.
14-го мая атаман Донского войска Краснов получил известие о том, что 15-го мая генерал Деникин и сопровождающие его генералы прибудут из Мечетенской станицы в Маниченскую. И хотели бы иметь переговоры с атаманом.
15-го мая состоялось это свидание. Хотелось сблизить интересы добровольцев и Дона и разработать общий план действий. Кроме генералов Деникина и Краснова, в
совещании участвовали: Алексеев, Романовский, Кубанский атаман Филимонов, несколько офицеров и прибывший с атаманом и генерал А.П. Богаевский, участник Первого похода, принявший в Донском правительстве посты управляющего отделами иностранных дел и председателя Совета управляющего отделами правительства. Болезнь генерала Алексеева, обострившаяся после тягот Первого похода, подорвала его силы. В этот день ему очень нездоровилось. Закрыв глаза, с усталым и измученным лицом, он молча сидел за столом, лишь изредка вставляя свои замечания.
В небольшой хате станичного атамана у разложенной карты с показанием расположения войск произошла беседа, длившаяся до самих сумерек.
Деникин начал в довольно резкой форме выговаривать атаману за то, что в диспозиции, отданной для овладения селением Батайск, было указано, что в правой колонне действует германский батальон и батареи, в центре – донцы, а в левой колонне – отряд полковника Глазенина Добровольческой армии.
- Согласитесь с тем, что это недопустимо, чтобы добровольцы участвовали с немцами. Добровольческая армия не может иметь ничего общего с немцами.
- Я требую уничтожения этой диспозиции, - говорил Деникин.
Атаман ответил, что уничтожать историю нельзя. Если бы эта диспозиция относилась к будущему – другое дело, но она относится к сражению, которое было три дня назад и закончилось полной победой полковника Бинадорова, и уничтожить то, что было, невозможно.
Генерал Деникин заговорил о едином командовании и о том, что желательно поступление донских частей в Добровольческую армию. Атаман ответил на это, что единое командование возможно осуществить только при условии существования единого фронта. Если генерал Деникин считает возможным со своими добровольческими отрядами оставить Кубань и направиться к Царицыну, то все донские войска Нижне-






150

Чирского и Великокняжеского районов будут подчинены автоматически генералу Деникину. Движение на Царицын при том настроении, которое замечено в Саратовской губернии, сулил добровольцам полный успех. В Саратовской губернии уже начались восстания крестьян. Царицын даст генералу Деникину хорошую, чисто русскую базу, пушечный и снарядный заводы и громадные запасы военного войскового имущества, не говоря уже о деньгах. Добровольческая армия перестанет зависеть от казаков. Кроме этого, занятие Царицына сблизило бы, а, может быть, и соединило бы с чехословаками и Дуговым, и создало бы единый грозный фронт. Опираясь на войско, армия могла бы начать марш на Самару, Пензу, Тулу, а тогда донцы заняли бы Воронеж.
- На Царицын я теперь не пойду, - упрямо сказал Деникин. – Я обязан раньше освободить кубанцев – это мой долг, и я его исполню.
Генерал Алексеев поддержал Деникина. Он считал, что направление на Царицын действительно создаст единый фронт, но вся беда в том, что кубанцы из своего войска никуда не пойдут, а Добровольческая армия бессильна что-либо сделать, так как в ней всего около 2500 штыков. Ей надо отдохнуть, окрепнуть и получать снабжение, и войско Донское должно ей в этом помочь. Кубань хотя и поднялась против большевиков, но сильно нуждается в помощи добровольцев. Если оставить кубанцев одних, можно опасаться, что большевики одолеют их, и тыл Донской армии будет угрожаем со стороны Кубани.
На совещании было решено, что Добровольческая армия пойдет вместе с кубанцами на Екатеринодар, и только после освобождение его она может помочь донцам в операциях на Царицын. Таким образом, обе армии – Донская и Добровольческая – расходились по двум взаимно противоположным направлениям: одна шла на север к сердцу России – Москве, другая шла на юг, к Минеральным Водам. Вопрос о едином командовании отпал.
Атаман настаивал на немедленном наступлении. Надо использовать настроение казаков, их порыв, надо воспользоваться растерянностью комиссаров.
Деникин отказал и в этом. После тяжелого похода Добровольческая армия нуждалась в отдыхе и пополнении. Ей необходимы были широкие квартиры и правильная организация тыла. Дон должен был снабдить Добровольческую армию всем необходимым и быть ей тылом.
Совещание свелось к тому, что Добровольческая армия потребовала устройства лазаретов и госпиталей, этапных пунктов и вербовочных бюро в Ростове и Новочеркасске, потребовала оружие и снаряжение и взяла взаимообразно шесть миллионов рублей у Донского войска, обязуясь обеспечить тыл Донского войска со стороны Кубани. Кубанский атаман никакой роли на совещании не играл.
На этом заседании с начальной очевидностью стало ясно, что Деникина и Краснова разделяли не только различия в характере, но и полное расхождение в их политических оценках и подходах к стратегии.
Трения возникли с момента открытия совещания. Атаман дал понять генералу Деникину, что он уже более не бригадный генерал, каким знал атамана на войне Деникин, а представитель пятимиллионного свободного народа и потому разговор должен вестись в несколько ином тоне.
Сразу возникли серьезные разногласия и по вопросу о дальнейших действиях






151

Добровольческой армии. Атаман настаивал, чтобы армия, отбросив мысль о ближайших действиях на Кубани, немедленно двигалась на северо-восток в направлении к Царицыну на Волге.
- Там, - говорил он, - имеются пушечный и снарядный заводы, громадные запасы военного снабжения, армия перестанет зависеть от казаков и приобретет чисто русскую базу.
Никто из присутствующих на совещании не знал тогда, что генерал Краснов тайно от всех еще 4-го мая отправил письмо гетману Скоропадскому, прося его обратиться к германскому главнокомандующему в Киеве Эйнгорну с ходатайством о занятии Царицына германскими войсками.
Военные планы Деникина шли вразрез с планами Краснова. Он намечал движение своей армии в направлении как раз противоположном. Вместо похода на север он хотел двигаться на юг. Да и вопрос о немедленном движении, независимо от направления, был в этот момент неосуществим.
Отвечая Краснову, Антон Иванович изложил то, что считал ближайшей задачей Добровольческой армии, а именно – освобождение Задонья и Кубани. Движение армии на север лишило бы ее большого пополнения с Украины, Кубани, Северного Кавказа и Крыма, и в особенности офицерства, которого за Волгой было мало.
Освобождение Задонья и Кубани обеспечивало возможность контролировать всю
южную границу Донской области на протяжении четырехсот километров, открывая пути к Черному морю, и в случае победы союзников обещало удобную с ними связь через Новороссийск. Успех на Кубани сулил добровольцам хорошую базу для будущего движения на север.
План генерала Деникина поддержали как генерал Алексеев, так и Кубанский атаман Филимонов.
Генерал Деникин предлагал установить единое командование с подчинением ему донских частей. Но атаман это предложение отклонил категорически.
Следующий вопрос касался получения Добровольческой армией от Дона суммы в шесть миллионов рублей. Эти деньги причитались добровольцам еще по соглашению с атаманом Калединым. Неожиданно для всех Краснов заявил:
- Хорошо. Дон дает средства, но тогда Добровольческая армия должна подчиниться мне.
Потеряв терпение, Антон Иванович возразил:
- Добровольческая армия не нанимается на службу. Она выполняет общегосударственную задачу, и не может, поэтому, подчиняться местной власти, над которой довлеют областные интересы.
Одним словом, попытка личного сближения потерпела полную неудачу.
Тем не менее, нуждаясь друг в друге, антибольшевистские группировки стремились достигнуть хоть каких-то практических результатов, найти способ сотрудничества. В конце концов, сговорились на том, что Дон будет переправлять Добровольческой армии часть снаряжения, которое сама в свою очередь получит с военных складов на Украине, из запасов бывшего русского Юго-Западного фронта.
Это дало впоследствии повод атаману Краснову съязвить в адрес генерала Деникина:






152

- Да, да, господа! – говорил он, - Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я, Донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, смываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии… Весь позор этого дела лежит на мне!
Что касалось немцев, захвативших русские боеприпасы на Украине, то они передавали их атаману Краснову не безвозмездно.


XXXI


В окружении атамана Краснова были люди, не сочувствовавшие его позиции в отношении немцев. Они держали штаб генерала Деникина в курсе переворотов, которые Донской атаман тайно от Добровольческой армии вел с высшими “германскими кругами”. И подробности этих секретных переговоров возбуждали в добровольческом командовании чувство тревоги.
Выяснилось, что атаман отправил два собственноручных письма императору Вильгельму. Содержание первого письма не вызывало опасений. Но текст второго не на
шутку встревожил генералов Алексеева и Деникина.
В своем длинном письме Краснов просил императора “содействовать присоединению к войску (Донскому) по стратегическим соображениям городов Камышина, Царицына, Саратовской губернии, города Воронежа и станций Лиски и Поварино”, и сообщал, что всевеликое войско донское обязуется за услугу Вашего императорского величества соблюдать полный нейтралитет во время мировой борьбы народов и не допускать на свою территорию враждебные германскому народу вооруженные силы, на что дали свое согласие и атаман Астраханского войска князь Тундутов и Кубанского правительства, а по присоединении остальных частей “Донско-Кавказского союза”. Это ясно вызывало чувство юмора и у Алексеева, и у Деникина.
Деникин считал Красновскую политику или слишком хитрой, или слишком беспринципной. Тем не менее, несмотря на взаимную антипатию, отношения между руководителями добровольческой армии и атаманом не прекращались.


XXXII


Маленький уездный городок Бобруйск, грязный и населенный в значительной мере евреями, оказался чрезвычайно переполненным. Польский корпус генерала Довбур-Мусницкого, оккупировавшего часть Минской губернии, был только что разоружен германскими войсками. Части корпуса подлежали расформированию, а материальная часть передавалась германским властям. В городе располагались штабы польского и немецкого корпусов. Улицы пестрели красивыми польскими уланами и серыми тяжелыми






153

фигурами немецкой пехоты.
Здесь, в Белоруссии, немецкая пехота была много тяжелее, нежели в Крыму. Немцы спешили взять на учет все средства края, производя тяжелые продовольственные раскладки. Все отрасли производства и торговли подлежали регламентации и строгому контролю, свобода передвижения в крае, въезд и выезд были крайне ограничены. Правда, многие из местных обывателей находили эти стеснения менее тяжкими, чем полный произвол польской оккупации. Но, тем не менее, этот постоянный надзор и полное стеснение были весьма тяжелы с течением времени, и понятие о законности среди представителей немецких властей в значительной степени пошатнулось. Вследствие ли благоприятной обстановки, или в связи с общим падением нравственности, неизбежной в каждой продолжительной борьбе, среди представителей немецкой комендатуры чрезвычайно развилось взяточничество. Быть может, в этом сказалось и начало общего разложения немецкой армии.
Скоро Врангель перестал уже сомневаться в признаках начала распада немецких войск, столь знакомых всем русским. Среди служащих имения было немало поляков. Значительное число польских уроженцев оказалось и среди расквартированных в имении немцев. Через своих служащих Врангель скоро осведомился о той пропаганде, которой в значительной мере разъедались еще недавно стойкие немецкие части. Отдельные, подчас самые незначительные признаки, не оставляли сомнений, что этот развал идет уже
быстрыми шагами.
В конце июля и начале августа Врангель получил ряд писем. Среди прочих новостей сообщалось о возобновившейся борьбе на Кавказе, несмотря на пессимистические сведения Свечина, Добровольческая армия, передохнувши на Дону, возобновила борьбу, кубанцы восстали, и под прикрытием Дона, казалось, готов подняться весь Кавказ. В Сибири также разгоралась война. Дела Врангеля в имении были закончены. Оставаться безучастным зрителем начинавшейся борьбы было не под силу, и Врангель в начале августа вернулся в Киев.


XXXIII


Деникина постоянно раздражала мысль, что Войско Донское находится в хороших отношениях с немцами, и что немецкие офицеры бывают у атамана. Генерал Деникин не думал о том, что благодаря этому Добровольческая армия безотказно получает оружие и патроны, и офицеры едут в нее через Украину и Дон совершенно свободно, но он видел в этом измену союзникам и сторонился атамана…
В Новочеркасске, в Александровском саду, по приказанию генерала Денисова, командующего Донским войском, действовало летнее гарнизонное собрание, куда могли приходить обедать офицеры с их семьями и где они могли иметь дешевую (2 р. 50 коп.) и здоровую пищу. По вечерам там играл войсковой хор, и пели войсковые певчие. Офицеры
Добровольческой армии допускались туда на совершенно одинаковых условиях с
офицерами-донцами. Добровольцы не раз устраивали там пьяные кутежи со скандалами и






154

наконец пустили по адресу войска донского “крылатое” слово – всевесомое войско донское.
Денисов промолчал. Вскоре на одном вечере в присутствии Денисова и одного полковника из Добровольческой армии на войско донское стали жестоко нападать за его сношения с немцами.
- Но что же войску делать, - сказал Денисов, - немцы пришли на территорию его и заняли. Войску донскому приходится считаться со свершившимся фактом. Не может же оно, имея территорию и народ, ее населяющий, уходить от них, как это делает Добровольческая армия. Войско донское не странствующие музыканты, как Добровольческая армия.
Эти “странствующие музыканты” были переданы генералу Деникину, и он в свое время припоминал это словцо Денисова. Когда войско донское начало свои сношения с союзниками, в штабе Деникина сказали: “Войско донское – это проститутка, продающая себя тому, кто ей заплатит”.
Денисов не остался в долгу и ответил:
- Скажите Добровольческой армии, что если войско донское – проститутка, то Добровольческая армия есть кот, пользующийся ее заработком и живущий у нее на содержании.
Это были мелочи. Но они разожгли самолюбие Деникина, и он стал добиваться
удаления Денисова.
Деникин хотел, чтобы войско донское было Донскою областью с некоторой автономией. Он не соглашался признать Донской армии, но желал иметь донские полки там, где они понадобятся. Он решительно шел к этому старому режиму, о котором при обстоятельствах теперешнего момента атаман не мог и заикнуться. И Деникин стал во враждебное отношение к атаману, считая его главным виновником шовинистической политики на Дону.


XXXIV


За два с половиной месяца отсутствия Врангеля здесь мало что переменилось. Увлечение немцами, казалось, еще более усилилось. Окрепли и самостийные течения. Что касается армии, то таковая продолжала числиться лишь на бумаге.
Ко времени его приезда Киев был под впечатлением недавнего убийства царской семьи. Отслуженная панихида вызвала ряд патриотических манифестаций, закончившихся кое-где столкновениями с самостийниками. Бессмысленное, подлое и кошмарное по жестокости убийство царской семьи не найдет себе равных в истории. Подробности не были еще известны, но сам факт не подлежал сомнению. Ловко используя монархические симпатии большинства офицерства, немцы весьма искусно выдвинули проект формирования новой Астраханской противобольшевистской армии, лозунг которой должен был быть “За веру, Царя и Отечество”. Отличительные цвета были белый, желтый
и черный. Широко снабженная немецкими средствами идея этой армии 






155

пропагандировалась целым рядом лиц. Истинная цель формирования такой армии Врангелю не могла не быть ясной – это было лишь отвлечение потока русских офицеров, стремившихся под знамена Добровольческой армии, продолжавшей героическую борьбу против насильников родины и поставившей в основу этой борьбы верность старым союзникам.
В день приезда Врангеля и в последующие дни, он несколько раз завтракал у генерала Скоропадского. Он более чем когда-либо, верил в свое дело.
Через несколько дней после приезда он встретил старого однополчанина генерала Бискупского, которого он не видел после последней неудачной попытки его “поставить на революцию”. Теперь он носился с новым планом – каких-то украинских формирований, долженствующих впоследствии начать в самой Украине борьбу против самостийных элементов. Конечно, и этот план должен был также рухнуть, как и ставка на революцию.
Врангель узнал, что проживающий в Киеве генерал А.М. Драгомиров собирается ехать на Дон и Кавказ, и в тот же день зашел к нему. Их разговор решил до конца участь Врангеля. Генерал Драгомиров передал ему, что он только что получил письмо от генерала Алексеева. Генерал Алексеев получил предложение объединить русские противобольшевистские силы на северном сибирском фронте, и ему обещана широкая общая поддержка союзных держав. Генерал Алексеев приглашал генерала Драгомирова ехать с ним и последний через несколько дней выезжал в Екатеринодар. Он звал Врангеля
с собой, но Врангелю необходимо было заехать к семье в Крым, и они решили встретиться в Екатеринодаре.


XXXV


В ночь с 9-го на 10-ое июня Добровольческая армия выступила во второй поход. Ближайшей целью кампании был захват Екатеринодара. У добровольцев было 9 тысяч человек против 100 тысяч большевиков, у добровольцев было лишь двадцать одно орудие и два броневика. В распоряжении красных имелось свыше сотни орудий, большое количество пулеметов, артиллерийских снарядов, ружейных патронов. Но советские войска были плохо организованы, а их командный состав вел постоянную борьбу с гражданской властью и враждовал между собой.
Несмотря на свою малочисленность, армия генерала Деникина была разделена на три пехотные, одну конную дивизии и одну конную кубанскую бригаду.
В первые дни выступления добровольцы захватили на станции Тихорецкой среди множества трофеев штабной поезд советского командующего Калинина. В последнюю минуту ему удалось бежать в одиночку. Начальник его штаба, бывший полковник старой армии, боясь расправы, покончил самоубийством, предварительно застрелив свою жену в купе штабного вагона.
Ожесточение враждующих сторон не знало предела. Раненые добровольцы, попавшие в руки красных, подвергались жестоким истязаниям перед смертью. У них
отрубали руки, ноги, вспарывали животы, выкалывали глаза, резали языки и уши. Были






156

случаи, когда их обливали керосином и затем сжигали живьем.
В начале похода красные расстреливались и в плен не брались вовсе, но позже красные сдавались тысячами, расстрел их прекратился.
После захвата Тихорецкой генерал Деникин двинул свои  войска по трем расходящимся направлениям на фронте в 140 километров. Главные силы направились на правый фланг, чтобы захватить станцию Кунцевка и разбить там советские войска Сорокина. На левый фланг (для захвата станции Кавказской) была двинута дивизия генерала Боровского, а прямо на Екатеринодар – шла дивизия Дроздовского.
Красные были выбиты на станции Кунцевка и взяты в окружение. Однако Сорокину удалось не только вывести свои войска, но и сосредоточить их для удара на правом фланге и в тылу тех добровольческих частей, которые двигались на Екатеринодар. Однако часть так называемой “Таманской армии (одной из прочно организованных красных боевых единиц на Северном Кавказе, куда входило много иногородних) ударила из Екатеринодара по наступающим добровольцам. Численностью большевики во много раз превосходили белых. Сорокин и Ковтюх, командовавшие таманцами, хотели взять добровольцев в клещи.
И для войск Деникина создалось чрезвычайно тяжелое положение. Жестокие бои длились 10 дней. Однако противник был разбит. 3-го августа Добровольческая армия вступила в Екатеринодар.
Радость победы омрачилась страшными потерями, которые армия понесла за это время. Погибло несколько доблестных начальников, а главное, погиб генерал Марков. Марков был смертельно ранен вечером 12-го июня у станции Шаблиевка, в самом начале второго похода на Кубань. Марков был ранен снарядом, которым отстреливались красные. Осколки снаряда попали в его левую часть затылка, и была вырвана большая часть левого плеча. Обливаясь кровью, он упал на землю. Перенесенный в избу, он мучился недолго, приходил иногда в сознание и прощался трогательно со своими офицерами-друзьями, онемевшими от горя.
Наутро 1-ый Кубанский стрелковый полк провожал в последний путь своего начальника дивизии. Раздалась команда:
- Слушай на караул.
В первый раз полк сломался, отдавая честь своему генералу – ружье валилось из рук, штыки колыхались, офицеры и казаки плакали навзрыд… К вечеру тело перевезли в Торговую. После краткой литии гроб на руках понесли в Вознесенскую церковь, сквозь строй добровольческих дивизий. В сумраке, среди тишины, спустившейся на село, тихо продвигалась длинная колонна. Над гробом реял черный с крестом флаг, его флаг, мелькавший так часто в самых опасных местах боя.
Гроб с останками генерала Маркова был перевезен в Новочеркасск и погребен там на военном кладбище. На отпевании в Войсковом соборе среди множества молящихся присутствовали генерал Алексеев, Донской атаман Краснов, мать, жена и дети покойного генерала. Сдавленным, прерывающим от горя голосом генерал Алексеев произнес на кладбище надгробное слово. А затем, неожиданно для всех, встал на колени, отвесил земной поклон матери покойного, “вскормившей и вспоившей верного сына Родины”.
В приказе по армии генерал Деникин переименовал 1-ый офицерский полк, которым прежде командовал С.Л. Марков, в 1-ый офицерский генерала Маркова полк.






157

Через историю белой борьбы полк доблестно и гордо пронес это знамя.
Смерть Маркова было величайшей утратой для Белого движения.


XXXVI


3-го августа Деникин, как и все, кто участвовал в первом походе, волнуясь, вступил в Екатеринодар. Четыре месяца назад, добровольцы, преследуемые по пятам большевиками, с малой верой в возможность вырваться из окружения, которое готовил им противник, мрачно уходили в неизвестность. Теперь, как символ воскресения, как феникс, возрожденный из пепла, шли они, окрыленные надеждой и сильные духом. В освобожденном Екатеринодаре добровольцев ждала ликующая, восторженная встреча.
Расположившись в глубоком тылу на станции Тихорецкой, правительство Кубани хотело первым войти в город и подчеркнуть таким образом, что оно явилось истинным хозяином положения. Правительство просило Деникина повременить с въездом в Екатеринодар, прежде самим прибыть туда под предлогом, чтобы подготовить достойную встречу генералу.
Несмотря на закулисные интриги, официальные церемонии в честь генерала Деникина и его армии прошли чрезвычайно торжественно и даже восторженно. 4-го августа, на второй день после освобождения Екатеринодара, туда съехались все представители Кубанского правительства и Рады. В речах произносили заслуги добровольцев. Атаман Филимонов говорил, что кубанские казаки, закончив освобождение родного края, будут продолжать борьбу за возрождение “великой, единой и неделимой России”. На большой соборной площади, среди огромной толпы молящихся, духовенство служило благодарственный молебен. Однако это лишь словесные украшения. Оно, как и другие кубанцы, мечтало о том, чтобы враждующие стороны оставили их в покое, и наивно думало, что в условиях гражданской войны это возможно.
Кубанские деятели были против советской власти, но отказывались понять, что Кубань и Добровольческая армия зависимы друг от друга, что только тесное сотрудничество с добровольцами могло оградить их тогда от большевиков.
Ни Алексеев, ни Деникин не хотели вмешиваться в управление краем. У них для того не было ни времени, ни людей, ни соответствующего аппарата. И между правительством и военными стали возникать сперва мелкие, а затем и крупные недоразумения. Добровольческие отряды реквизировали имущество, оставленное советскими войсками, в то время как кубанское правительство считало его своим военным призом.
Деникин искренне верил в необходимость “самой широкой автономии составных частей русского государства”, в том числе и Кубани, но категорически отказывался признать за Кубанью право объявлять себя суверенным государством, иметь свою таможню, свою иностранную политику, думать о посылке делегатов на международную конференцию, которая будет созвана по окончании мировой войны. А эти требования, выдвигавшиеся постепенно, но настойчиво, сгущали политическую атмосферу в






158

Екатеринодаре.
Наиболее острым вопросом в ближайшее время становилось требование местных властей о выходе всех кубанских казаков из Добровольческой армии. Они настаивали на образовании отдельной автономной Кубанской армии, подчиненной генералу Деникину лишь в оперативном отношении. Правительство и Рада стремились вначале противопоставить свои войска добровольцам, а затем диктовать собственные условия. Официально же они прикрывались примером Дона, имевшего свое войско, страхом за судьбу Кубани в случае ухода добровольцев из области.
Для Деникина такое требование было совершенно неприемлемо: его армия лишилась бы половины личного состава и почти всей конницы.
В середине августа этот вопрос обсуждался на заседании командования кубанских властей. И когда последние упорно настаивали на проведении в жизнь своих планов, Деникин встал и заявил:
- В то время когда половина Кубани лежит под властью большевиков и на полях ее льется кровь добровольцев, Кубанское правительство стремится развалить армию. Я этого не допущу.
Его резкий тон и демонстративный уход с заседания произвели сильное впечатление на кубанцев, далеко не уверенных в том, что казачество пойдет за ними.
И действительно, разногласия в верхах не коснулись тогда рядового казачества.
Оно шло за своими офицерами. А кубанские офицеры – воспитанники русских военных училищ – смотрели на события глазами русского офицера. Они с недоверием относились к деятельности своего правительства, а многие из них готовы были без церемоний расправиться с самостийными вожаками. И те отлично знали об этом. В начале августа Добровольческая армия приступила к пополнению своих поредевших в боях рядов путем мобилизации, а к концу года широко использовала другой источник людских ресурсов – пленных красногвардейцев. В конце октября было покончено с четырехмесячными контратаками. Все офицеры в возрасте до сорока лет подлежали призыву в войска.


XXXVII


После освобождения Екатеринодара генерал Деникин готовился к продолжению похода, его армия насчитывала уже 40 тысяч штыков и шашек, 86 орудий, 256 пулеметов, 5 бронепоездов, 8 бронированных автомобилей и два авиационных отряда, имевших 7 самолетов.
Масштаб борьбы увеличился. Фронт начал растягиваться на расстояние в 300-400 километров. Это заставляло пересмотреть систему управления. Деникин не в состоянии был лично вести свою армию, как делал это в последние пять месяцев.
К середине августа генералу Деникину удалось освободить от большевиков западную часть Кубанской области, заняв Новороссийск и утвердиться на побережье Черного моря. Это задание было выполнено дивизией генерала Покровского и отрядом полковника Коносовского. Таманская группа красных, преграждавшая им путь, проявила






159

большую стойкость. Она с боем отошла на юг вдоль Черноморского побережья к Туапсе, откуда свернула на восток на соединение с армией Сорокина.
Театр военных действий переносился теперь на восточную часть Кубанской области против красных войск Сорокина.
Молва об успехах Добровольческой армии прокатилась по всем городам и станциям Северного Кавказа. При ее приближении то тут, то там вспыхивали вооруженные восстания против советской власти. Бывали случаи, когда восставшие казаки образовывали партизанские отряды, которые успешно действовали в тылу у большевиков, совершая удачные набеги на склады боеприпасов и взрывая железнодорожные пути. Самым выдающимся из них был партизанский отряд во главе с полковником Шкуро, вокруг имени которого вскоре начали слагаться легенды. Он шел на соединение с добровольцами, а по дороге захватывал малые и большие города.


XXXVIII


Несмотря на большие потери, армия Сорокина к тому времени тоже сильно
увеличилась. Кроме таманской группы, в нее влились демобилизованные солдаты бывшего русско-турецкого фронта. Армия Сорокина насчитывала до 150 тысяч бойцов при 200 орудиях. Она постепенно выходила из морального кризиса, в который повергли ее беспрерывные неудачи и поражения. Причиной перемены в настроении были иногородние. По сведениям в штабе генерала Деникина они предъявили требования к своему командованию: “прекратить отступление, реорганизовать фронт и затем наступать”…
Красное командование было готово идти навстречу этим желаниям, но появились разногласия относительно дальнейшего плана кампании, личная неприязнь.
Вражда в советских верхах не помешала красным отбить у добровольцев Армавир и Ставрополь. Но через двадцать восемь дней жестоких боев красные части с большими потерями вынуждены были отступить. Ставрополь был взят белыми войсками 2-го ноября.
Бои за этот город нанесли Северо-Кавказской Красной армии самый сильный удар. За всю кампанию она продолжала сопротивляться, проявляя большое мужество, переходя иногда в наступление, но оправиться от поражения под Ставрополем не смогла.
К началу ноября Кубанская область была окончательно освобождена от большевиков, а к началу февраля 1919 года – закончена задуманная генералом Деникиным операция по освобождению всего Северного Кавказа.
Узкими и извилистыми дорогами Деникин, наконец, добрался до того перекрестка, откуда открывался широкий путь к центру России. И можно было подумать о свержении советской власти в Москве.
Во втором кубанском походе отличилось немало командиров. В пехоте: генерал Казанович, полковник Дроздовский, Кутепов, Тимановский, произведенные за боевые
отличия в генералы. В кавалерии: генерал Покровский, полковники Улагай, Топорков,






160

Науменко, Бабиев, партизан Шкуро.
Деникин видел, что в условиях гражданской войны подвижность и маневр кавалерии имели первостепенное значение. Поставив целью создать могучую конницу, он искал человека, которому можно было доверить дело. Среди тех, кто служил в его армии, такого человека не имелось.


XXXIX


Через пять дней Врангель был уже в Ялте, а через пятнадцать вместе с женой, решившей разделить его судьбу, выехал пароходом в Ростов.
Четыре года тому назад, в эти самые дни, Врангель с эшелоном конной гвардии следовал на границу с Пруссией. По призыву царя русский народ поднялся на защиту родной земли, и русские воины шли в бой с германскими полками. Теперь тот же русский народ, убивший своего царя, грабил и жег родную землю. На защиту этой земли стали немногие честные сыны родины. Как преступники, скрытно пробирались они через кордоны немецких войск, занявших часть отечества, для того, чтобы под старыми
знаменами начать борьбу за честь и свободу русской земли. Эту честь и свободу попирали, потерявшие совесть русские люди, их недавние соратники.
Грозный призрак междоусобной брани навис над Россией.
12-го мая 1918 года войсковому штабу Дона было подчинено 14 самостоятельных отрядов.
1-го мая командующему армией удалось связать мелкие отряды в более крупные соединения, и в управлении его находилось уже шесть групп: полковника Анферова, генерала Мамонтова, полковника Быкодорова, полковника Киреева, генерала Фицхелаурова и полковника Семенова. Все эти группы были связаны с Новочеркасским телеграфом (по большей части с аппаратом Юза) и телефоном. Кроме того, работали три радиостанции: в Новочеркасске, Каменской и Мечетинской. Все это имущество было отбито у большевиков.
Командующий армией приступил к постепенной реорганизации отрядной системы в общеармейскую. Станичные полки сводились по нескольку в один, образуя обычные пешие полки двух и трехбатальонного состава по 1000 штыков в батальоне при 8 пулеметах на батальон. Конные полки были сведены в шестисотенные полки по 16 рядов во взводе при 8 пулеметах на полк. Орудия были выведены из состава полков, сведены в четырехорудийные пешие конные батареи. Пешие полки были сведены в бригады и дивизии, конные полки также составили бригады и дивизии, к ним приданы артиллерийские четырехбатарейные бригады и двухбатарейные дивизионы.
К зиме армия имела 1282 офицера, 31300 бойцов на фронте, 79 пушек и 267 пулемета и, кроме того, молодую армию в составе 20000 бойцов. Технически средства армии состояли из 68 самолетов, 14 броневых поездов, 3 броневых автомобилей, химического взвода, имевшего 257 баллонов с удушающими газами и 15 тысяч дымовых шашек, 150 самолетов, более 3000 километров телеграфного и телефонного кабеля и с






161

лишком 2000 аппаратов. Ввиду того, что почти все станицы войска Донского расположены по реке Дон, и в летнее время река Дон является такой же важной артерией, как и железнодорожные пути, атаман одновременно с постройкой броневых поездов был озабочен и созданием речной флотилии. Часть пассажирских пароходов была приведена в боевое положение, на них поставлены полевые орудия на вращающихся платформах и установлены пулеметы. Было положено начало боевому флоту. К зиме 1918 года в донском флоте было 8 судов, яхта “Пернач”, бывшая океанская яхта “Тамара”, речные пароходы – “Донен”, “Кубанец”, “Цымка”, “Вольный казак” и “Новочеркасск”, и морские пароходы – “Христофер” и ”Сосьете”.
Для подготовки личного состава донского флота был устроен в городе Таганрог флотский береговой батальон.

К зиме 1918 года донская армия и флот приняли стройную организацию, были снабжены всем необходимым, закалены в постоянных боях с неприятелем и были готовы к наступлению совместно с союзниками и Добровольческой армией на Москву для спасения России.


































162


Г л а в а  т р е т ь я

Начальник  дивизии


I


В начале августа 1918 года до Добровольческой армии дошел слух об убийстве в Екатеринбурге царской семьи. Слух оказался достоверным. Он произвел ошеломляющее впечатление. Убийство это лишний раз подчеркивало всю дикость произвола и беззакония, охвативших страну, где не нашлось пощады ни женщинам, ни детям.
Генерал Деникин приказал Добровольческой армии отслужить панихиды. Сосредоточенно молились офицеры и солдаты об упокоении души замученной семьи. Даже те из них, кто не сочувствовал идее монархии, с уважением отнеслись к памяти царя, который смертью своей “заплатил за вольные и невольные прегрешения против русского народа”. Но в кругах, непричастных к армии, в среде так называемой “революционной демократии” факт приказа служить панихиды вызвал критику и осуждение.
Глубоко возмущенная общественная совесть винила в этом злодеянии (в убийстве) германскую власть, имевшую неограниченное влияние на совет комиссаров и не пожелавшую воспользоваться им для спасения царской семьи.
Немцы действительно не пожелали в данном случае прибегнуть к своему влиянию. Но даже если бы они потребовали от большевиков выдать им царскую семью, то в изворотливом уме Ленина нашлось бы много уловок, чтобы не выполнить это требование. Оправдание было найти нетрудно: народный гнев, местная власть, не подчинившаяся центру, наконец, сопротивление, оказанное при попытке к бегству…


II


Врангель и его жена вышли с парохода Русского Общества “Король Альберт”, чрезвычайно переполненном. С занятием добровольческими войсками Екатеринодара и Новороссийска на Северный Кавказ и Черноморскую область спешило вернуться большое количество ранее бежавших от красного ига. В числе пассажиров было и несколько немцев, в том числе немецкий профессор с ассистентом, объезжавший по поручению военно-санитарного ведомства оккупационные войска на юге России. Врангели с ним познакомились, и это знакомство оказалось им полезным. Немецкое командование, не запрещая официально проезд на Дон и Кавказ стремившимся в армию добровольцам,






163

исподволь чинило едущим всевозможные препятствия. В Керчи производился детальный осмотр документов пассажиров и все, казавшиеся немецкой комендатуре “подозрительными”, задерживались. И уже знакомство с немецким профессором избавило их от осмотра. В Керчи они простояли несколько часов и, воспользовавшись обстановкой, сходили на берег. По словам жителей, значительное число бежавших из Новороссийска комиссаров, при попустительстве немцев, нашли убежище в Керчи и отсюда беспрепятственно выезжали на север.


III


Ростов Врангели нашли переполненным и очень оживленным. Как Киев для Украины, так и Ростов для юга России стали временно столицами. Жизнь кипела ключом, общий порядок в городе ничем не отличался от дореволюционного, даже железнодорожные жандармы были те же, и лишь присутствие на вокзале немецкой комендатуры и изредка мелькавшая на улицах немецкая форма напоминали действительность.
Проведя в городе три дня и сделав необходимые покупки, Врангели выехали в Екатеринодар.
В отличие от Киева и Ростова, Екатеринодар носил отпечаток прифронтового города. На улицах, в гостиницах и ресторанах мелькали исключительно военные формы. В войсковом собрании, куда Врангели прямо с вокзала поехали завтракать, он встретил много знакомых. С трудом получив через комендатуру города комнату, и условившись по телефону с генералом Драгомировым вечером быть у него, он направился в штаб армии.
Начальник штаба генерала Романовского и исполняющего должность генерал-квартирмейстера полковника Сальникова Врангель не знал, но в числе офицеров штаба оказалось несколько его старых знакомых, между прочих полковник Апрелев, старый сослуживец его по гвардии. Теперь он занимал должность начальника связи. В составе разведывательного отделения оказался бывший офицер его 7-ой кавалерийской дивизии поручик Асмолов. Асмолов и Апрелев участвовали в борьбе добровольческой армии с самого начала, и оба принимали участие в так называемом “Ледяном походе”. От Апрелева Врангель узнал, что генерал Корнилов еще в Ростове делал попытки разыскать Врангеля и дважды писал ему в Петербург, зовя в армию. Ни одно из этих писем до Врангеля не дошло.
Ко времени приезда Врангеля в Екатеринодар в боевом составе армии числилось около 35 тысяч штыков и шашек при 80 орудиях. Списочный состав был во много раз больше: большое число офицеров и солдат осело в тылу и многочисленных штабах и канцеляриях. Штаб верховного руководителя генерала Алексеева, канцелярия помощника его по гражданской части генерала Драгомирова, штаб командующего армией генерала Деникина с многочисленными отделами были переполнены офицерами. Большое число офицеров, особенно старших начальников, числилось в резерве командующего армией, ожидая отправки на фронт.






164

В середине августа вся западная часть Кубанской области и север Черноморской
губернии были освобождены от большевиков. Новороссийск, Екатеринодар и Ставрополь были в руках белых. Преодолевая сопротивление во много раз сильнейшего противника, части белых продолжали двигаться вперед. На правом фланге, в городах Черноморья, работали пластуны генерала Геймана: 1-ая кубанская казачья дивизия генерала Покровского вела бой в районе Майкопа, удерживающегося большевиками. В районе станицы Петропавловской действовала 1-ая конная дивизия. 3-я пехотная дивизия полковника Дроздовского наступала на город Армавир, упорно оборонявшийся красными. В районе Невинномысской сражалась 2-ая пехотная дивизия генерала Боровского, имея на левом фланге в Баталпашинском отделе партизан полковника Шкуро. К северо-востоку от Ставрополя прикрывала тыл 2-ой пехотной дивизии 2-ая Кубанская казачья дивизия полковника Улагая. В резерве главнокомандующего находилась 1-ая пехотная дивизия генерала Казаковича. Состав войск был сборный – частью добровольцы, частью мобилизованные. Конница, за исключением двух конных полков, приданных пехотным дивизиям, состояла исключительно из казаков-кубанцев и черкесов.
В пехоте, артиллерии и технических войсках было исключительно большое число офицеров. Был ряд подразделений чисто офицерских частей.
Большинство старших начальников были Врангелю известны. Близко знал он генерала Эрдели. Полковника Дроздовского, приведшего свои части с Румынского фронта, Врангель знал лишь по академии генерального штаба, курс который тот проходил одновременно с ним. Генерала Покровского, произведенного в этот чин постановлением Кубанского правительства, Врангель знал по работе его в Петербурге, в офицерской организации, возглавляемой графом Паленом. В то время он состоял по службе в авиационных войсках в чине штабс-капитана. Незаурядного ума, выдающейся энергии, огромной силы воли и большого честолюбия, он в то время был мало разборчив в средствах, склонен к авантюре. Полковника Шкуро Врангель знал по работе в Лесистых Карпатах во главе ”партизанского отряда”. Это был период увлечения ставки партизанщиной. Партизанские отряды, формируемые за счет кавалерийских и казачьих полков, действовали на фронте как-то автономно, подчиняясь непосредственно штабу походного атамана. За немногими исключениями туда шли главным образом, худшие элементы офицерства, тяготившиеся почему-то службой в родных частях. Отряд тогда есаула Шкуро во главе со своим начальником, действовал в районе 8-го корпуса, в состав которого входила Уссурийская дивизия Врангеля, большей частью Шкуро болтался в тылу, пьянствовал, следовательно, по настоянию командира корпуса генерала Крымова был с участка корпуса отозван. Генералов Боровского, Казановича и Геймана Врангель совсем не знал.
Снабжение армии было чисто случайное, главным образом за счет противника. Снабжение огнестрельными припасами производилось с помощью Дона в обмен на некоторые необходимые Дону продукты. Технические средства почти отсутствовали, в медикаментах также ощущался крайний недостаток. Довольствие производилось исключительно за счет населения.
Силы противника исчислялись в 80000 штыков и шашек при 100 орудиях. Располагая огромными запасами русских бывших армий, противник был несравненно сильнее и технически, однако неумелое руководство и отсутствие дисциплины сводили на






165

нет это превосходство.


IV


Генерал Деникин принял Врангеля в присутствии своего начальника штаба генерала Романовского. Среднего роста, плотный, несколько расположенный к полноте, с небольшой бородкой и длинными, черными, со значительной проседью усами, грубоватым низким голосом, генерал Деникин производил впечатление твердого, кряжистого, чисто русского человека. Он имел репутацию честного солдата, храброго, способного и обладающего большой военной эрудицией начальника. Его имя стало особенно популярным со времени смуты, когда сперва в должности начальника штаба Верховного Главнокомандующего, а затем главнокомандующего Юго-Западного фронта он независимо, смело и твердо поднимал голос свой на защиту чести и достоинства родной армии и русского офицерства.
До приезда Врангеля в Добровольческую армию он почти не знал генерала Деникина. Во время Японской войны он недолго служил в корпусе генерала Рениенкампфа, и Врангель встречал его несколько раз. В минувшую войну видел и мельком видел его в Могилеве. Командующий армией напоминал Врангелю об их знакомстве в Манчжурии, сказал, что слышал обо мне не раз от генерала Корнилова.
- Ну, как же нам Вас использовать? Не знаю, что Вам и предложить, войск ведь у нас немного…
- Как Вам известно, Ваше превосходительство, я в 1917 году командовал кавалерийским корпусом, но еще в 1916 году я был эскадронным командиром и с той поры не настолько устарел, чтобы вновь не стать во главе эскадрона.
- Ну, уж и эскадрона… Бригадиром согласны?
- Слушаю, Ваше превосходительство.
- Ну, так зайдите потом к Ивану Павловичу, - сказал генерал Деникин, указал на начальника штаба, - он Вам все расскажет.
Далек был тогда Антон Иванович от мысли, что через год генерал Врангель, человек властный и крутой, станет к нему в открытую оппозицию, и его будут прочить на пост Главнокомандующего.
Услуги, которые Врангель оказал армии, оправдали ожидания. С самого начала он показал себя выдающимся кавалерийским начальником, отлично разбиравшимся в боевой обстановке, умеющим брать на себя ответственность, принимать решения на месте. Врангель был нужен Деникину как кавалерийский начальник. Он был как находка для Добровольческой армии.
Оценив в нем качества полководца, искусство маневра, порыв и энергию, генерал Деникин всецело доверял Врангелю, с искренней радостью продвигал его по службе. Повышение одно за другим следовали с вероятной быстротой.
Высокого роста, на голову выше толпы, худой, поджарый, с зычным голосом, Врангель импонировал войскам своей “декоративной” наружностью и манерой держаться.






166

Он сумел подчинить себе своевольных и трудных людей вроде Покровского и Шкуро.
Врангель оставил генералу Романовскому свой адрес, и на другой день утром тот вызвал его к себе. Он передал Врангелю предложение командующего армией вступать во временное командование 1-ой конной дивизией. Начальник этой дивизии генерал Эрдели получил специальную командировку в Грузию, и его отсутствие могло продолжаться значительное время. Между тем, его заместитель, командир из одной бригады дивизии генерал Афросимов оказался не на должной высоте. Генерал Романовский дал Врангелю понять, что генерал Эрдели по возвращении получит, вероятно, другое назначение и явится возможность окончательно оставить дивизию за Врангелем.
Врангель задал генералу Романовскому несколько вопросов об общем стратегическом положении. Со своей стороны, генерал Романовский спросил Врангеля о том, где находился он в последнее время после оставления им рядов армии, интересовался положением в Крыму, Украине, Белоруссии. Собеседник произвел на Врангеля впечатление прекрасно осведомленного и очень не глупого генерала. Приятное впечатление несколько портилось свойственной генералу Романовскому привычкой избегать взгляда собеседника. При их последующих частых встречах эта особенность всегда коробила Врангеля.
Известие о назначении Врангеля вызвало большое удивление среди знакомых ему офицеров штаба. В ставке строго придерживались выдвижения на командные должности исключительно “первопроходцев”, наиболее продолжительное время служивших в рядах Добровольческой армии”. Исключение для Врангеля было сделано, надо думать, ввиду отсутствия кавалерийских начальников.


V


На другой день, 29-го августа, Врангель выехал по Владикавказской железной дороге на присоединение к дивизии, оперировавшей в Майкопском отделе.
Высадившись на станции Кавказская, Врангель переночевал в расположенном на станции обозе офицерского конного полка, входившего в состав дивизии полковника Дроздовского, а утром выехал в столицу Темиргоевскую, где находился штаб дивизии. Стоял прекрасный осенний день. По сторонам дороги тянулись недавно убранные поля, бесконечные бахчи с зелеными арбузами и золотистыми дынями, обсыпанные плодами фруктовые сады. Громадные станицы с каменными, покрытыми черепицей зданиями, паровыми мельницами, широкими площадями с белыми златоглавыми храмами посредине – все говорило о богатстве края. Возница Врангеля, старый казак, всю дорогу рассказывал ему о том, как ограбили его станицу большевики, как расстреляли стариков и как рады теперь казаки освобождению. Не доезжая станицы Темиргоевской, в небольшом хуторе Зеленчуковском, они увидели группу казаков и лошадей. Оказалось, что это конвой начальника  дивизией генерала Афросимова. Приезда Врангеля никто не ждал. Телеграмма о его назначении и выезде опоздала. Генерал Афросимов с командиром 1-ой бригады полковником Науменко и офицером штаба дивизии капитаном Роговым пили в






167

хате чай. Отправив свои вещи с ординарцем в станицу Темиргоевскую, он остался на хуторе, решив вместе с генералом Афросимовым проехать на левый фланг дивизии, куда он направлялся.
1-ая конная дивизия состояла из Корниловского конного полка, укомплектованного казаками разных отделов: 1-го Уманского и 1-го Запорожского из казаков Ейского отряда; 1-го Екатеринодарского из казаков Екатеринодарского отдела; 1-го Линейного из казаков лабинцев и 2-го Черкесского, пополняемого черкесами заречных аулов Лабинского отдела. В дивизию входили 2-ая и 1-ая конно-горные и 3-я конные батареи. Все три батареи имели почти исключительно офицерский состав. При дивизии имелся и пластунский батальон весьма слабого состава. Технические средства в дивизии почти отсутствовали: ни телефонов, ни телеграфов не было, но имелись радиостанции. Снабжение огнестрельными боеприпасами, как и во всей Добровольческой армии, пополнялось исключительно за счет противника. Во время господства большевиков большинство патронов и оружия в станицах были запрятаны казаками и при освобождении той или иной станицы казаки являлись в части в большинстве случаев вооруженными и с некоторым запасом патронов. При дивизии имелась небольшая санитарная летучка с доктором и несколькими сестрами, однако, почти без всяких средств.
По мере очищения области от красных в станицах сборами устанавливалось станичное правление, которое брало на себя раскладку и доставку продовольствия и перевязочных средств. По указанию станичного правления комендантской командой дивизии арестовывались причастные к большевизму станичники к исполнению смертных приговоров. Конечно, тут же обходилось без несправедливости. Общая озлобленность, старая вражда между казаками и иногородними, личная месть, несомненно, сплошь и рядом играли роль, однако, со всем этим приходилось мириться.
По данным штаба дивизии силы находившегося противника исчислялись в 15 тысяч человек, главным образом, пехоты, при 30 орудиях. Конницы было лишь несколько сотен. Противник был богато снабжен огнеприпасами и техническими средствами. При красных войсках имелось несколько бронеавтомобилей, достаточные средства связи. Дрались красные упорно, но общее управление у красных было из рук вон плохо.


VI


Общая обстановка к тому времени сложилась следующая: правее, в Майкопском отделе, действовала 1-ая Кубанская дивизия генерала Покровского. Связь с нею поддерживали лишь дальними разъездами. Левее, вдоль линии железной дороги Кавказская - Армавир действовала 3-я пехотная дивизия полковника Дроздовского, имея на правом фланге офицерский конный полк, разъезды которого связывались с Врангелем.
1-ая конная дивизия располагалась Черкесским и Линейными полками на реке Лабе на левом берегу и четырьмя полками на правом. Дивизии становилась задача разбить находящиеся против нее части противника и отбросить его за реку Уруп.






168

Поздно ночью Врангель получил донесение о замене его частями станицы Петропавловской. Противник отошел на десять верст южнее к станице Михайловской, перед которой и окопался. Наутро Врангель проехал в станицу Петропавловскую, при въезде в которую был встречен крестным ходом. Станичный сбор поднес Врангелю хлеб-соль и вынес постановление о выборе Врангеля почетным стариком станицы. Через несколько дней станичный сбор подвел Врангелю коня, отличных форм кабардинца, поседланного казачьим седлом.
Занятая красными позиция с левого фланга прикрывалась многоводным руслом реки Лабы, на левом берегу которой противником удерживался небольшой плацдарм, обеспечивающий мостовую переправу близ аула Кошь-Хабль. К северу от станицы Михайловской позиция проходила по ряду холмов, прикрытая частью с фронта заросшим камышом и болотистой балкой Глубокой, вдоль которой она тянулась на восток километров на 12 параллельно Армавир-Туапсинской железной дороге. Отсутствие удобных подступов при подавляющей численности и огневом превосходстве противника в связи с почти полным отсутствием у белых патронов, дали возможность красным остановить наступление белых. Ограничиваясь пассивной обороной, красные удерживали все попытки белых продвинуться вперед. Для дивизии наступили тяжелые дни. В течение трех недель белые беспрерывно вели бой, нащупывая уязвимые участки неприятельского фронта. Отчаявшись овладеть Михайловской фронтальной атакой, Врангель дважды сосредотачивал главную массу сил на его левом фланге, пытался нанести противнику удар, охватывая его с востока. Ему удалось, отбивши красных, бросить бригаду в тыл станице Михайловской и достигнуть Армавир-Туапсинской железной дороги и станции Андрей-Дмитриевка. Однако присутствие его конницы в ближайшем тылу все же не побудило противника к отходу, красные лишь загнули свой фланг, а затем с помощью бронепоезда и двух броневиков подтянули свои силы, перешли в наступление, заставив казаков вернуться в исходное положение.


VII


Из ставки Врангель ежедневно получал телеграммы, требующие от него решительных действий, настаивая на наступлении, “минуя все препятствия”. В то же время, несмотря на все просьбы Врангеля о высылке огнеприпасов, ставка таковых прислать не могла. Отчаявшись овладеть позицией противника правильным наступлением, Врангель, учитывая слабые боевые качества врага, решил сделать попытку прорвать фронт красных внезапным конным ударом. Лично производя рекогносцировку, он с наступлением темноты провел два полка вброд через протекавший перед фронтом врага болотистый ручей, противником почти не наблюдаемый, и на рассвете бросил их в конную атаку. Полки пронеслись сквозь линии врага, и дошли до самой станицы, но здесь с окраины были встречены убийственным пулеметным огнем и, понеся тяжелые потери, должны были вернуться назад. Убитые и раненые были все до одного вывезены.
В это время Врангель старался возможно ближе стать своим частям и ежедневно






169

объезжал позиции, беседуя с офицерами и казаками.
Ближайший помощник Врангеля, начальник штаба полковник Баумгартен, спокойный и дельный офицер генерального штаба, неустанно помогал Врангелю в его работе. Из двух командиров бригад Врангель имел прекрасного помощника в лице командира 1-ой бригады генерального штаба полковника Науменко, храброго и способного офицера. Зато другой командир бригады, престарелый генерал Афросимов, оказался совершенно неспособным. Врангель вынужден был вскоре отрешить его от должности. В командование бригадой вступил только что вернувшийся после ранения командир Запорожского полка, доблестный полковник Топорков.
Начальником артиллерии был генерал Беляев, прекрасной души человек, храбрый и добросовестный офицер. Командиры полков были большей частью молодые офицеры. Несмотря на большую доблесть, сказывалась и неопытность, отчего значительно страдала общая работа частей. Врангель каждый раз после дела собирал офицеров, разбирал операции, указывал на те или иные ошибки. Принял целый ряд мер по улучшению связи, лично проверял службу летучей почты. С превеликим трудом раздобыл в штабе армии несколько телефонных аппаратов и, захватив при одной из рекогносцировок проволоку, организовал связь штаба дивизии с начальником боевых участков. Удалось получить в штабе армии и один автомобиль, что давало возможность почти ежедневно объезжать полки. Жена Врангеля достала в Екатеринодаре запас медикаментов и перевязочных средств, привезла их в дивизию и наладила работу летучки.


VIII


17-го сентября, выехав на позицию, Врангель встретил казака с донесением. Левофланговые разъезды доносили о движении в тыл колонны пехоты. По направлению это не мог быть противник, о приходе же дивизии Врангеля каких-либо новых частей ему ничего не было известно. Врангель решил проехать лично, чтобы убедиться в обстановке. Вскоре он встретил разъезд 2-го конного полка, от которого он узнал, что это подходит дивизия полковника Дроздовского. Проехав еще, Врангель встретил расположившийся на привале авангард дивизии, при нем находился и сам полковник Дроздовский со своим начальником штаба полковником Чайковским, которого Врангель знал еще по германской войне, в начале которой он исполнял должность старшего адъютанта 1-ой Гвардейской кавалерийской дивизии. Оказалось, что полковник Дроздовский получил из ставки приказание оставить заслон в районе Армавира и атаковать Михайловскую группу красных с тыла. Двинулись ночным маршем, колонна сбилась с пути и вышла в тыл врангелевским левофланговым частям. О задаче, поставленной соседнему отряду, Врангель предупрежден не был, и прибытие частей полковника Дроздовского было для Врангеля полной неожиданностью.
Обсудив положение, Врангель наметил с полковником Дроздовским общий план действий. 3-я пехотная дивизия должна была сменять полки Врангеля на правом берегу Лабы и на рассвете 18-го сентября атаковать противника с фронта. Одновременно






170

Врангель с дивизией и офицерским конным полком должен был выйти в тыл противника в районе станции Курганной и перехватить пути отхода между реками Чамлыком и Лабой. Сосредоточив свои части, Врангель до наступления рассвета двинулся в охват правого фланга позиции противника и, едва стало светать, подошел своими передовыми частями к линии Армавир-Туапсинской железной дороги, выйдя на главный путь отхода противника – дорогу Михайловская-Константиновская. Врангель шел с авангардом. Дозоры подходили к переезду, когда в предрассветной мгле блеснул огонь прожектора – подходил бронепоезд противника. Доблестный артиллерийский командир полковник Романовский, снявшись с передков орудия, открыл по бронепоезду беглый огонь. Орудия открыли огонь на расстоянии ружейного выстрела и имели удачное попадание (на месте стояния бронепоезда остался целый ряд вагонных обломков и большие куски стальной брони), бронепоезд дал задний ход и быстро скрылся. Части перешли полотно железной дороги, взорвав путь в нескольких местах. Со стороны Михайловской слышалась сильная орудийная и ружейная стрельба – то вели наступление части полковника Дроздовского. Один из боковых отрядов захватил большевистский обоз до тридцати повозок, груженных овсом и хлебом. Со стороны Михайловской обнаружилось наступление противника. Одновременно, со стороны станицы Курганной, в обхват левого фланга, показалось около полка конницы. Вскоре бой шел на всем фронте дивизии. Белые остановили наступление противника, но продвинуться вперед не удалось. Врангель сообщил начальнику 3-ей дивизии о том, что ему удалось выполнить поставленную его дивизии задачу, и с нетерпением ждал от него донесения. Около полудня огонь на фронте 3-ей дивизии стал как будто стихать. Со стороны Михайловской показались новые густые цепи красных. Врангель находился на наблюдательном пункте, откуда прекрасно было видно наступление противника. Части дивизии медленно отходили.
Около часа дня цепи красных показались и со стороны Курганной, охватывая фланг дивизии. Одновременно конница противника стала на рысях обходить белых, угрожая перехватить мостовую переправу через реку Чамлык. В резерве у Врангеля было четыре сотни Корниловского полка. Врангель приказал им атаковать конницу красных. Сотни развернули лаву, двинулись вперед, но, попав под фланговый пулеметный огонь, смешались и стали отходить. Конница противника продолжала продвигаться. Положение становилось критическое. С захватом моста, имея в тылу болотистый, труднопроходимый Чамлык, белые могли оказаться в тяжелом положении. Артиллерии белых грозила гибель. Врангель послал приказание частям медленно отходить к переправе и артиллерии сниматься. Лава корниловцев быстро отходила. В сотнях заметно было замешательство. Врангель решил личным примером попытаться увлечь части за собой и, вскочив на лошадь, поскакал к отходящим корниловцам. Часть казаков повернула, другая остановилась. Стала отходить лава противника. Увлекая казаков криками, Врангель бросился за противником, однако, обернувшись, увидел, что за ним следует лишь небольшая часть казаков, остальная лава крутилась на месте. Ружейный огонь был чрезвычайно силен. Пули свистели, щелкали о землю, вздымая пыль. Редко за его продолжительную боевую службу приходилось бывать под таким огнем. Упал раненый его значковый казак, у его офицера – ординарца была убита лошадь. Его батарея снялась, и было видно, как она отходит рысью к переправе. Немногие скакавшие еще за Врангелем казаки, стали постепенно отставать. Пришлось повернуть и ему. Выругав казаков, он






171

приказал им спешиться и занять небольшой хуторок у переправы. Батарея благополучно перешла мост, полки медленно отходили к переправе, частью переправлялись выше по реке вброд. Наконец, прибыло донесение от полковника Дроздовского. Он сообщал, что атаки его дивизии успехом не увенчались. Части понесли жестокие потери, и он вынужден от дальнейшего наступления отказаться.
На душе Врангеля было мерзко. Операция, которая, казалось, неминуемо сулила успех, не удалась. Противник, отбив атаки белых, несомненно, морально еще усилился. Недоволен был Врангель и неудачной своей атакой, части за ним не пошли. Значит, они не были еще в руках, отсутствовала еще та необходимая духовная спайка между начальником и подчиненными, без которой не может быть успеха… С наступлением темноты Врангель отвел свои части и сосредоточил их за левым флангом 3-ей пехотной дивизии.


IX


Через несколько дней приехал в Петропавловскую командующий армией со своим начальником штаба в сопровождении нескольких человек конвоя. Генерал Деникин прибыл на автомобиле. Он завтракал в штабе дивизии, говорил со станичным сбором, и смотрел находящийся в резерве Корниловский полк.
Генерал Деникин был весьма недоволен действиями полковника Дроздовского в Михайловской операции. Он подробно расспрашивал Врангеля об обстановке на его участке. Части генерала Покровского, подойдя к Лабе, создавали серьезную угрозу Михайловской группе красных, и генерал Деникин полагал, что в ближайшие дни можно ожидать отхода противника в этом направлении. Эти соображения разделял и Врангель.


X


Состояние здоровья генерала Алексеева быстро ухудшалось. По-прежнему он отдавал все силы “последнему своему делу на земле”, но всем было ясно, что конец близок.
Человек осторожный, Алексеев обладал умом государственного деятеля, широким кругозором в политических вопросах и умением облекать свои отношения с инакомыслящими людьми в дипломатические формы. Деникин этим свойством не обладал, и честно признавался, что никогда не мог постичь искусства дипломата. Он искренне любил Алексеева, глубоко уважал его, и приближавшаяся кончина старшего генерала тревожила Деникина. Его ждало одиночество, он сознавал свою неподготовленность в сфере гражданского управления, не говоря уже о сложных государственных вопросах, которые при расширении территории, занятой






172

добровольческими войсками, неизбежно должны были возникнуть.
Генерал Алексеев скончался в Екатеринодаре 25-го сентября 1918 года.
Генерал Деникин принял звание Главнокомандующего. Против его воли судьба взвалила на плечи тяжелую ношу: с одной стороны – функции правителя, с другой – верховное командование армией.
Помощником Деникина по гражданской части оставался генерал Лукомский.
Со смертью Алексеева закончилась яркая страница героической борьбы русских патриотов. Его имя останется в русской истории наравне с именами лучших русских людей.


XI


В последних числах сентября противник на всем фронте стал проявлять заметную нервозность. Части генерала Покровского достигли реки Лабы, местами переправились на правый берег в районе станции Владимировской и Засовской, угрожая флангу и тылу находящегося против белых врага. По докладу лазутчиков, в станицу Михайловскую прибыл “красный главковерх” Сорокин, бывший фельдшер, уроженец станицы Петропавловской. В его присутствии состоялся ряд митингов, где говорилось о необходимости отхода. В тыл потянулись неприятельские обозы. Врангель приказал войскам быть особенно бдительными и дабы не дать противнику возможности оторваться, беспрерывно тревожил его набегами и частичными наступлениями. За истекший месяц в постоянных стычках и многих более крупных делах дивизия понесла крупные потери. Много выбыло больными. О напряженности боевой работы частей дивизии за указанный период свидетельствуют цифры потерь: дивизия за август и сентябрь потеряла 260 офицеров и 2460 казаков – почти сто процентов своей численности. Эти потери непрерывно пополнялись прибывающими укомплектованиями из недавно освобожденных Лабинско-Кавказского и Майкопского отделов.


XII


В ночь на 1-ое сентября Врангель получил донесение от командира Линейного полка полковника Мурзаева, что противником взорван железнодорожный мост в тылу Кошь-Хабальского плацдарма и что неприятель оттягивает свои части на правый берег Лабы. Врангель немедленно сообщил об этом на сторожевые участки, приказал войскам при первых признаках отхода противника переходить в решительное наступление. На рассвете отход обнаружился на всем фронте. Врангель отдал приказ о переходе в общее наступление.
С этого дня война перенеслась в поле, где на первый план выдвигается не






173

численность, а искусство маневра. С этого дня начинается победоносное движение белых, закончившееся полным поражением противника и очищением всего Северного Кавказа.
Дивизия наступала двумя колоннами. Правая колонна - Корниловский и Екатеринодарский полки - под общим началом командира Екатеринодарского полка полковника Муравьева, командовавшего бригадой, двинулась через станицы Курганскую, Родниковскую, Чамлыкскую и далее на станицу Бесскорбную. Левая: Уманский и Запорожский полки под командованием полковника Топоркова через станцию Андрей-Дмитриевскую, хутора Синюховские на станицу Урупскую. Линейному и Черкесскому полкам под общим командованием командира первого полковника Мурзаева, было приказано, переправившись в район аула Кошь-Хабль, следовать в станицу Константиновскую, составив резерв. Сделав все необходимые распоряжения и на автомобиле в девять часов утра, Врангель выехал в станицу Михайловскую. На площади его ждали уже старики с хлебом-солью. Огромная толпа запрудила площадь. Когда Врангель говорил с казаками, многие плакали. Большевики, уходя, забрали с собой из станицы заложников. Были уведены наиболее богатые хозяева, семья инспектора местного училища, один священник. Несколько стариков перед отходом красных были расстреляны.


XIII


1-ое октября было днем местного храмового праздника. Врангель присутствовал на службе, которая была особенно трогательна. Молились на редкость искренне и горячо. По окончании богослужения, Врангель вышел на площадь, куда к этому времени стали стягиваться линейцы и черкесы. На левом фланге бригады построился отряд стариков черкесов залабинских аулов. Командовал отрядом старик черкес, богатый коннозаводчик Шавгенов. Заречные аулы жестоко пострадали от большевиков, некоторые аулы были выжжены дотла, много черкесов расстреляно и замучено. В одном из аулов несколько десятков черкесов были живьем закопаны в землю. Старики черкесы обратились к Врангелю с просьбой вести далее на бой их сынов, их же просили отпустить в родные аулы. При этом они свидетельствовали, что по первому зову готовы все до одного стать рядом со своими сыновьями. Врангель отпустил их, поблагодарив за службу, и выдал им несколько десятков захваченных пленных с тем, чтобы их судил их аульный суд. Едва Врангель отошел, направляясь с бригадой в станицу Константиновскую, как черкесы, набросившись на пленных, тут же на глазах обывателей, всех перерезали.
В станице Курганской Врангель застал грабивших лавки и отбиравших у иногороднего населения лошадей казаков дивизии генерала Покровского. К его негодованию во главе грабителей оказалось несколько офицеров. Врангель приказал привести их к нему и предупредил, что ежели через час они окажутся еще в расположении его дивизии, то он их предаст тут же военно-полевому суду и расстреляет как мародеров. Через полчаса ни одного казака в станице уже не оказалось. Врангель телеграфировал генералу Покровскому о действиях его людей.






174

К сожалению, как стало известно впоследствии, генерал Покровский не только не препятствовал, но отчасти сам поощрял дурные инстинкты своих подчиненных.


XIV


В первых числах октября большевики прорвали фронт генерала Боровского, овладели Ставрополем и угрожали Невинномысску и Армавиру. У них образовался некоторый плацдарм, на котором они могли оправиться и создать новый ударный кулак. Деникиным была поставлена задача уже находящегося в станице Баталпашинской Шкуро и находящемся на марше Покровскому, ликвидировать захваченный противником плацдарм. Шкуро своими силами предпринять ничего серьезного не мог, он ждал с нетерпением подхода генерала Покровского, двигающегося на соединение с ним.
7-го октября разъезды Шкуро встретились с разъездами Покровского в глубине Майкопского отдела. 9-го октября, после боя у станицы Отрадной, которой овладел Шкуро, появились авангардные сотни Покровского. Шкуро устроил им почетную встречу. Перед построенными полками Шкуро выпил с Покровским на “ты”, их казаки стали брататься, станицы ликовали. Генерал стоял во главе отряда, состоявшего из 1-ой Кубанской дивизии, которая включала в себя шесть полков большого состава – до 1000 шашек в полку – и четырехбатальонную пластунскую бригаду под командованием генерала Геймана, поднявшего весь Майкопский отдел и присоединившегося к Покровскому. При отряде была сильная артиллерия, имевшая тяжелые орудия.
В Баталпашинской, как столице отдела, была устроена торжественная встреча Покровскому, отслужили молебствие перед всем войском.
Затем генерал Покровский перешел со своим штабом в станицу Белореченскую, Шкуро остался в Баталпашинской. В это время у него произошел неприятный инцидент. Встав утром, он, выйдя на крыльцо занимаемого им дома на станичной площади против собора, увидел большую толпу народа, окружавшую виселицы, на которых болтались 5 трупов. Человек 12 в одном белье ожидали очереди быть повешенными. Шкуро доложили, что прибывшие из штаба генерала Покровского офицеры вешают арестованных подследственных. Он приказал немедленно прекратить это безобразие и поручил атаману отдела провести расследование происшедшего. Выяснилось, что командир комендантской сотни штаба Покровского Николаев и есаул Раздеришин явились в местную тюрьму и, отобрав по списку часть арестованных, виновность которых отнюдь еще не была установлена судебной процедурой, именем генерала Покровского потребовали их выдачи, и стали вешать на площади. Шкуро выгнал вешателей из станицы и послал протестующее письмо Покровскому. Вместо ответа он сам приехал к Шкуро разъяснить “недоразумение”.
- Ты брат, либерал, как я слышал, - сказал он Шкуро, - и мало вешаешь. Я прислал своих людей помочь тебе в этом деле.
Действительно, Шкуро не разрешал своим подчиненным какой-либо расправы без следствия и суда над пленными большевиками.






175

Разговор между ними закончился просьбой Шкуро Покровскому избавить его на будущее время от услуг его палачей.
Тут же Покровский сообщил Шкуро, что им получено приказание из Ставки о том, что Шкуро официально входит в его подчинение и назначается начальником 1-ой Кавказской дивизии.
Сформированная Шкуро горская дивизия и пластунская бригада пошли под начальство генерала Гартмана. Покровский двинул пластунов обеих бригад на Невинномысскую и овладел ею. Оттуда Шкуро произвел внезапный налет на Темполесскую и взял ее. При этом был пленен эскадрон красных и взяты кое-какие трофеи.
Приехавший вскоре генерал Покровский распорядился повесить всех пленных и даже перебежчиков. У Шкуро снова по этому поводу произошли с ним столкновения, но он лишь отшучивался в ответ на его нарекания. Однажды, когда Шкуро с Покровским завтракали, Покровский внезапно открыл дверь во двор, где уже болтались на веревках несколько повешенных.
- Это для улучшения аппетита, - сказал он.
Покровский не скупился на остроты вроде: “Природа любит человека”, “вид повешенного оживляет ландшафт” и т.д. Эта его бесчеловечность, особенно применяемая бессудно, была Шкуро отвратительна. Его любимец, мерзавец и прохвост есаул Раздеришин, старался в амплуа палача угодить кровожадным инстинктам своего начальника и развращал казаков, привыкших, в конце концов, не ставить ни в грош человеческую жизнь. Это отнюдь не прошло бесследно и явилось впоследствии одной из причин неудачи белого движения.
Командиры полков 1-ой Кубанской дивизии были совершенно обезличены Покровским и не смели пикнуть. Ровным образом не считался он и со своим начальником штаба полковником Сербиным. Шкуро и его начальника штаба Шифнера Покровский хотя и выслушивал, но не считался с их мнением, тотчас принимаясь писать боевой приказ или диктовать своему начальнику штаба. С другой стороны, нужно Покровскому отдать справедливость, он был превосходным организатором, человеком большой личной храбрости и громадной силы воли. Среди его частей выработался взгляд на постоянную борьбу, но не как освободительную, а как на средство наживы.
Конечно, трудно, почти невозможно было искоренить в казаках, дочиста ограбленных и разоренных красными, желание отобрать награбленное добро и вернуть все потерянное. Почти все солдаты красной армии имели при себе значительные суммы денег, в обозах красных войск можно было найти все, начиная от мыла, табака, спичек и кончая собольими шубами, хрустальной посудой, пианино и граммофонами. В этот первый период гражданской войны, где одна сторона дралась за свое существование, а в рядах другой было исключительно все то мутное, что всплыло на поверхность в период разложения старой армии, где страсти с обеих сторон еще не успели утихнуть и озлобленность достигала крайних пределов, о соблюдении законов войны думать не приходилось. Красные безжалостно расстреливали пленных белых, добивали раненых, брали заложников, насиловали, грабили и жгли станицы. Части белых со своей стороны, имея неприятеля и впереди и сзади, будучи ежедневно свидетелями безжалостной жестокости врага, не давали противнику пощады.






176

Пленных не брали. Живя исключительно местными средствами, имея недостаток во всем и не получая казенных отпусков, части невольно смотрели на военную добычу, как на собственное добро. Бороться с этим было почти невозможно. Врангель старался лишь не допустить произвола и возможно правильнее распределить между частями военную добычу. Впоследствии Врангель добился, что захваченные у пленных деньги и все попавшее в руки войсковой части распределялось бы между казаками особыми комиссиями из представителей сотен, а все имеющее исключительно боевое значение передавалось бы в дивизионное интендантство. Позднее, когда с помощью союзников организовано было общее снабжение армии, Врангель добился сдачи войсковыми частями всей без исключения военной добычи. С самых первых дней борьбы, не исключая тот период, когда белые жили только за счет военной добычи, Врангель безжалостно наказывал всякий грабеж населения. В первые дни прибытия Врангеля в дивизию он повесил несколько мародеров. К сожалению, генерал Покровский, полковник Шкуро, да и многие другие из старших войсковых начальников не пожелали или не сумели положить необходимый предел в первое время неизбежному злу, не провели резко и непреклонно грань дозволенного и недозволенного, и в истории борьбы это зло стало чревато последствиями.


XV


Красные, имея пехоту на повозках, отходили очень быстро. К вечеру части белых достигли линии станции Чемлынская – хутора  Синюхинские, пройдя за день 45 километров. Колонна полковника Топоркова нагнала в районе Синюхинских хуторов арьергард противника, нанеся ему поражение, и захватила более ста пленных, пулеметы и большой обоз.
В сумерках Врангель прибыл в станицу Константиновскую, ему была отведена квартира в доме богатого домовладельца из иногородних. Последний, глубокий старик, встретил Врангеля у порога сеней, упал ему в ноги, обливаясь слезами. Богатый человек, пользующийся у всего населения станицы, как у иногородних, так и у казаков, всеобщим уважением старик, особенно пострадал от большевиков. Из пяти сыновей его двое при самом отходе были расстреляны на глазах отца, старший в течение 4,5 месяцев вместе с 14 казаками скрывался в самой станице. Эти несчастные были укрыты родственниками в подполье, куда ночью домочадцы доставляли им пищу, с величайшей опасностью выпуская их в горницы или во двор. Врангель видел этих людей – от четырехмесячного пребывания в спертом, сыром подвале без света их лица приобрели какой-то землистый оттенок, и все они производили впечатление только что перенесших тяжелую болезнь. Старик, неоднократно арестованный, избег участи быть увезенным с другими заложниками лишь тем, что последние три дня просидел на току, зарытый в солому. На другой день старик разыскал одного из скрывавшихся с приходом красных сыновей, оказавшегося в комендантской сотне Врангеля. Другой сын его был также жив в одном из полков Врангеля. Радость старика была безгранична.






177


XVI


С рассветом преследование возобновилось. Противник, спеша к переправам, быстро отходил перед частями белых. Главная масса красных отступала к главной переправе у станицы Урупской, другая колонна направлялась к переправе у станицы Бесскорбной. Приказав бригаде полковника Мурзаева следовать через хутора Синюхинские за левой колонной дивизии, Врангель остался в станице Константиновской, дабы говорить со станичным сбором и отправить необходимые телеграммы.
Закончив дела, Врангель часов в десять выехал на автомобиле на хутора Синюхинские. Он застал там линейцев и черкесов, расположившихся на привале. Лошади были заведены во дворы, люди пили чай. Врангелю передали донесение полковника Топоркова, он в шести километрах вел бой с прикрывающим переправу арьергардом противника. Врангель решил приехать к нему.
Полковник Топорков со штабом находился на артиллерийском наблюдательном пункте, небольшом кургане. Тут же за курганом стояли два горных орудия, в двухстах метрах за скирдами соломы расположились в прикрытии батареи, две сотни запорожцев, впереди маячила лава. Цепь противника залегла вдоль оврага, тянувшегося в полутора тысячах шагов перед фронтом. Пули посвистывали, долетали до батарей белых. Расспросив полковника Топоркова об обстановке, Врангель взял бинокль и только стал рассматривать позицию красных, как услышал крик:
- Конница!
Лава запорожцев, повернув, скакала на батарею, за ней из оврага поднималась большая лава красной конницы. Командир батареи подал команду:
- Беглый огонь!
Однако запорожцы продолжали скакать, преследуемые конницей противника. Было ясно, что на плечах казаков красные ворвутся на батарею. Раздалась команда “на задки”, но было поздно. Отдельные всадники уже проносились мимо Врангеля. Поддавшись общему бегству, стоявшие в прикрытии две сотни запорожцев поскакали в тыл. Врангель, полковник Топорков и другие офицеры пытались остановить скачущих казаков, но все неслись неудержимо. Отдельные неприятельские всадники стали подскакивать к орудиям, одно орудие опрокинулось. Врангель видел, как артиллерийский офицер выстрелил в одного из набросившихся на орудие всадников и как другой наотмашь ударил его шашкой. Окруженный несколькими красными кавалеристами, рубился полковник Топорков.
Врангель бросился к своему автомобилю, но к ужасу увидел, что машина, работая на холостом ходу, стоит, врезавшись передними колесами в пахоть. Далеко впереди мелькали, бросившие машину, шофер и его помощник. Врангель побежал к кукурузному полю, правее и левее его скакали врассыпную казаки и бежали артиллеристы. Вокруг второго орудия шла свалка, раздавались выстрелы, сверкали шашки. К Врангелю подскочил артиллерийский офицер:
- Ваше превосходительство, возьмите мою лошадь.






178

Врангель отказался, офицер настаивал, продолжая ехать рядом с ним.
- Лошади я все равно не возьму, скачите в хутора, ведите сюда линейцев и черкесов, а также мой конвой и моих лошадей…
Офицер поскакал. Врангель продолжал бежать. Оглянувшись, он увидел трех всадников, скакавших к нему. На ходу они нагнали какого-то бегущего солдата, раздался выстрел, и лошадь одного из всадников упала, остальные набросились на солдата. Врангель схватился за револьвер, но к своему ужасу увидел, что кобура пуста: накануне он подарил свой револьвер начальнику черкесского отряда в обмен на поднесенный ему им кинжал и совсем забыл об этом. Паники в нем не было, он был совсем безоружный. В эти минуты правее него показалась мчавшаяся во всю прыть лазаретная линейка. В ней сидели две сестры милосердия, и лежал раненый офицер-артиллерист полковник Фолк. Напрягши все силы, Врангель пустился бежать за линейкой, догнал ее на ходу и вскочил в нее. Красные всадники стали отставать. Отчаяние и злоба душили Врангеля: гибель батареи, бегство запорожцев, бессилие оставивших его казаков, сознание, что ему доселе не удалось взять его части в руки, поднимали в душе его бурю негодования и горечи. Врангель всячески гнал лазаретную линейку и трепетно вглядывался вперед – помощь не приходила. Наконец, они нагнали солдата верхом на артиллерийском укосе. Взяв у него одного из коней, Врангель верхом на неоседланной лошади, бросив линейку, поскакал и вскоре встретил идущих на рысях линейцев. За ними шли черкесы. Развернув бригаду, Врангель повел ее вперед, противник стал сразу быстро отходить за свою пахоту. Он успел увести оба орудия и свой автомобиль, забрав с собой своих раненых и догола раздетых, оставшиеся на месте боя трупы своих офицеров и солдат. Белые потеряли семь артиллерийских офицеров и несколько артиллеристов, зарубленных на самой батарее.
К вечеру  дивизия достигла реки Урупа, но обе переправы у станиц Урупской и Бесскорбной все еще были в руках противника, который за них вел упорный бой.
В течение последних дней обе станицы несколько раз переходили из рук в руки. Наконец, 7-го октября под ударами полковника Мурзаева пала станица Бесскорбная, а на следующий день полковник Топорков выбил противника на станции Урупской и занял ее. Дивизия заняла двумя полками станицу Урупскую и четырьмя – станицу Бесскорбную. Красные отошли на красный берег реки Урупа, где и закрепились на командующих высотах.


XVII


Деникин был убежден, что в условиях того времени только диктатура личности могла рассчитывать на успех в борьбе с диктатурой Кремля. В диктатуре он видел лишь средство борьбы и смотрел на нее как на явление чисто временное. Но всеобъемлющие функции диктатора требовали выдающихся помощников, их совет и мудрость, на которых можно было положиться, особенно в области управления. К несчастью Деникина, таких помощников у него не оказалось.
Он говорил:
- Ряды старых добровольцев редели от постоянных боев, от сильного тифа,






179

носившегося нещадно. Каждый день росли могилы у безвестных станиц и поселков Кавказа.
В бою был убит доблестный артиллерист Мончинский, умер от заражения крови раненый под Ставрополем генерал Дроздовский. И многие близкие Деникину люди один за другим уходили из жизни, и, провожая их, все та же мучительная мысль преследовала Антона Ивановича: уходят…, а путь еще так бесконечно далек…
С генералом Дроздовским, человеком нервным и вспыльчивым, отношения у Деникина порой были натянутые. Причина, может, крылась в том, что Дроздовский, не
привыкший еще к способу ведения боя, выработанному в первом походе Добровольческой армии, вначале вел методическое наступление, применяя тактику мировой войны. После одной неудачно проведенной (по мнению Деникина) операции Деникин сделал Дроздовскому замечание. Это обидело Дроздовского, и он послал командующему рапорт в тоне, недопустимом с точки зрения воинской дисциплины. “Невзирая на исключительную роль, - писал он генералу Деникину, - которую судьба дала мне сыграть в деле возрождения Добровольческой армии…, Вы не остановились перед публичным выговором мне…”
Дисциплина требовала суровых мер. Но они вызвали бы окончательный разрыв с Дроздовским и уход его из армии. Деникин считал это недопустимым.
- Принцип вступил в жестокую коллизию с жизнью. Я переживаю остро этот эпизод, - поделился своими мыслями Деникин с Романовским (начальником штаба).
- Не беспокойтесь, Ваше превосходительство, вопрос уже исчерпан.
- Как?
- Я написал еще вчера Дроздовскому, что рапорт его составлен в таком резком тоне, что доложить его я командующему не мог.
- Иван Павлович, да Вы понимаете, какую тяжесть Вы сваливаете с моей головы?
- Это не важно. Дроздовский писал, очевидно, в запальчивости и раздражении. Теперь, поуспокоившись, сам, наверное, рад такому исходу.
Предположения Романовского оказались правильными: вскоре после этого случая Деникин опять был на фронте, видел… и Дроздовского. Последний был корректен, исполнителен и не говорил ни слова о своем рапорте, но слухи об этом эпизоде проникли в армию, и дали повод чернить память Романовского: скрывает правду от командующего. Что касается Дроздовского, Деникин, всегда ставивший заслуги людей перед родиной выше личных, глубоко ценил его патриотизм, твердость духа, благородство и огромную роль, которую Дроздовский сыграл в истории Добровольческой армии, проведя свой отряд из Румынии, и поставил его и себя в подчинение генералу Деникину.
Приказом по армии в честь погибшего созданный им 2-ой офицерский полк (впоследствии дивизия) был назван именем генерала Дроздовского.


XVIII


Тщетно в течение почти двух недель пытались части дивизии форсировать реку






180

Уруп. Противник, прикрывшись рекой, крепко засел на высоком скалистом гребне. Местность чрезвычайно затрудняла действие в конном отряде, в патронах же ощущался огромный недостаток. Между тем, генерал Казанович, выдвинувшийся до станции Овечки, вынужден был затем с тяжелыми потерями отойти почти к самому Армавиру: с величайшим трудом он удержался лишь в самом углу между Кубанью и Урупом. Противник овладел станицей Конаково в пятнадцати километрах к югу от Армавира. Приказом от генерала Деникина дивизия Врангеля была подчинена генералу Казановичу, и последний требовал от Врангеля помощи, настаивая, между прочим, чтобы Врангель держался вплотную к его правому флангу, не соглашаясь с его доводами, что, занимая уступное положение, он маневром мог несравненно лучше обеспечить его.


XIX


На рассвете 19-го октября обнаружилось наступление противника в разрезе между частями генерала Врангеля и дивизией генерала Казановича. К вечеру того же дня противник переправился в районе дивизии генерала Врангеля на левый берег Урупа между станицей и аулом Урупским и придвинулся на 1,5-2 километра к западу от реки. Оставив у станицы Бесскорбной слабый заслон (линейцев и черкесов), Врангель в ночь на 20-ое октября перебросил к Урупской все свои остальные силы и с рассветом 20-го октября, объединив их под начальством только что вернувшегося из отпуска полковника Науменко, сам перешел в наступление.


XX


В течение всего дня 20-го октября велся упорный бой с тяжелыми потерями с обеих сторон. Противник был остановлен и, несмотря на все усилия, ему не удалось расширить занятого плацдарма. В ночь на 21-ое октября обнаружился отход красных на правый берег Урупа. Используя сложнейшую обстановку, генерал Врангель решил широким маневром нанести противнику удар в тыл. Оставив на фронте хутора Абрахманова – аул Урупский – запорожцев и уманцев с одной батареей, Врангель ночным переходом перебросил два полка к станице Бесскорбной. На рассвете ударная группа в составе четырех полков с двумя батареями под общей командой полковника Науменко в районе села Ливонского форсировала Уруп и, стремительно захватив командующий гребень на правом берегу реки, неожиданно вышла в тыл противнику. Около 12 часов дня Врангель получил донесение об удачной переправе частей полковника Науменко. Приказав Уманцам и запорожцам стягиваться к урупской переправе, Врангель сам выехал на наблюдательный пункт. Дул пронзительный северный ветер. Врангель, кутаясь в бурку, наблюдал за противоположным берегом реки, где ясно были видны неприятельские






181

цепи. Солнце стало клониться к западу, ветер крепчал, а признаков продвижения полконика Науменко все еще видно не было.
Но вот по занятому противоположному гребню замелькали черные точки. Они покрыли вскоре весь гребень, и издали казалось, как будто движется муравейник. Видно было, как цепи противника быстро отходят за гребень. Где-то к востоку, в тылу у противника, слышался орудийный огонь, то вели наступление части полковника Науменко. Атакованный с фронта, фланга и тыла, противник обратился в паническое бегство. Несмотря на сильное утомление людей и лошадей, преследование велось безостановочно всю ночь. К рассвету 22-го октября части дивизии захватили село Моломино и станицу Успенскую, переправившись в этом пункте на правый берег Кубани, Армавирская группа красных, бывшая под начальством товарищества “Демона”, была разбита наголову. Белые взяли более трех тысяч пленных, огромное число пулеметов (одна лишь 1-ая сотня Корниловского полка захватила 23). В результате боя на Урупе противник очистил весь левый берег Кубани, и 1-ая пехотная дивизия генерала Казановича 22-го октября без боя выдвинулась до станции Овечки.
Переночевав на станции Урупской, Врангель на рассвете, верхом, в сопровождении прибывшего накануне назначенного в его распоряжение и вступившего в исполнение должности начальника генерального штаба полковника Соколовского и нескольких ординарцев, выехал к стоянке Успенской. Навстречу им попадались длинные вереницы пленных, тянулся под конвоем казаков захваченный неприятельский обоз. Отдельные кучки противника, засев в домах, оказывали еще сопротивление. Полки собирались и строились на околицах. Едва казаки увидели значок Врангеля, как громкое “ура” загремело в рядах. Чувство победы, упоение успехом мгновенно родили доверие к начальнику, создали ту духовную связь, которая составляет мощь армии. С этого дня Врангель овладел его частями, и отныне дивизия не знала поражений.


XXI


Генерал Деникин телеграфировал Врангелю, благодарил дивизию за славное дело и выражал пожелание, чтобы “этот успех был началом общего разгрома противника”. Вместе с тем Врангелю приказывалось оставить необходимое ему для снабжения его частей оружие из военной добычи, остальное оружие отправить в Армавир для вооружения формируемых там частей, туда же приказывалось направить пленных.
При дивизии Врангеля имелись кадры пластунского батальона, сформированного когда-то из безлошадных казаков и добровольцев. Батальон этот в июне сильно пострадал, и ко времени принятия Врангелем дивизии его численность состояла из нескольких десятков человек. Еще во время приезда генерала Деникина в станицу Петропавловскую Врангель ходатайствовал о введении в штаб дивизии стрелкового полка, который он намечал сформировать из иногородних, в значительном числе безлошадных, используя кадры пластунского батальона, где большинство людей были также не казаки. Вскоре после этого прибыли к Врангелю командировочные ставкой в его распоряжение






182

несколько офицеров из пехотных частей, в том числе два штаб-офицера бывших кавказских стрелков, полковники Чичинадзе и князь Черкесов и несколько молодых офицеров.
Переговоривши с полковником Чичинадзе и князем Черкесовым, Врангель решил сделать опыт укомплектования пластунов захваченными пленными. Выделив из их среды весь начальствующий элемент, вплоть до отдельных командиров, в числе 370 человек, Врангель приказал их тут же расстрелять. Затем объявил остальным, что и они достойны были бы той же участи, но что ответственность он возлагал на тех, кто вел из против, что Врангель хотел дать им возможность загладить свой грех и доказать, что они верные сыны отечества. Тут же раздав им оружие, Врангель поставил их в ряды пластунского батальона, переименовав последний в 1-ый стрелковый полк, командиром которого назначил полковника Чичинадзе, а помощником его полковника князя Черкесова. Уже через две недели стрелковый полк участвовал с дивизией в боях. Впоследствии он прошел с дивизией весь Кавказ, участвовал в царицынской операции и оставил в рядах армии громкую славу.
На рассвете 29-го октября Врангель с корниловцами и екатеринодарцами, переправившись через Кубань, спешно двинулся к Армавиру, одновременно послав приказание полковнику Топоркову также идти туда. Сильнейший ледяной северный ветер временами переходил в ураган. Полки могли двигаться лишь шагом. Плохо одетые казаки окончательно застыли. Около полудня обе колонны дивизии вошли в соприкосновение с противником. Последний, уклоняясь от боя, бросился на северо-восток, здесь был перехвачен частями полковника Топоркова и жестоко потрепан. Во время боя Врангель с полковником Науменко и несколькими ординарцами, отъехав от колонны и желая подняться на гребень, неожиданно наткнулись в 20-ти шагах на залегшую за гребнем, по-видимому, ища укрытия от непогоды, неприятельскую заставу. Их появление в тылу заставы было так неожиданно, что большевики совсем опешили. В ту же минуту застава была изрублена врангелевскими офицерами.
Угроза Армавиру была устранена, и Врангель приказал отходить на ночлег полковнику Топоркову в хутора Горькореченские, полковнику Науменко к станице Убеженской. Сам Врангель направился в Успенское, где нашел телеграмму генерала Деникина, вызывавшего его в Армавир.


XXII


Врангель застал поезд Деникина на станции. Главнокомандующий пригласил его к себе завтракать. Кроме Врангеля завтракали генерал Романовский и генерал Казанович. Генерал Деникин был весьма доволен действиями дивизии и горячо благодарил Врангеля. Таманская армия красных, осевшая главным своим ядром в районе Ставрополя, который  незадолго перед этим был Врангелем оставлен, постепенно охватывалась кольцом наших войск. 2-ая пехотная дивизия генерала Боровского и 3-я пехотная дивизия полковника Дроздовского, оперировавшая вдоль линии Кавказская-Ставрополь, подходили к городу с






183

северо-запада. С запада направлялась к Ставрополю дивизия Врангеля. С юга шла дивизия
генерала Казановича, имея правее части 1-ой Кубанской дивизии генерала Покровского. Наконец, с севера, отрезая путь к северу от железнодорожной ветки Ставрополь - Петровское, действовала 2-ая Кубанская дивизия полковника Улагая.
Врангель просил генерала Деникина обеспечить ему свободу действий, изъяв из подчинения генералу Казановичу. Несмотря на возражения последнего, к которым как будто склонился начальник штаба главнокомандующего, генерал Деникин согласился с Врангелем. Бригада полковника Бурзаева – линейцы и черкесы – временно оставались в подчинении генерала Казановича. Взамен ее Врангелю передавалась из 3-ей пехотной дивизии бригада генерала Чекотовского: офицерский конный и 1-ый Черноморский казачий полки.
Продолжая наступление, дивизия 28-го октября подошла к станице Семтиляевской. Противник, разбитый и подавленный предыдущими боями, оказывал слабое сопротивление и ночью, прикрывшись арьергардами, отошел на Ставрополь. 30-го октября части Врангеля подошли к Ставрополю и к вечеру закрепились на опушке леса к западу от города. Пути отхода противника на восток и северо-восток были отрезаны к северу от железнодорожной ветки Ставрополь - Петровское кубанцами полковника Улагая, к югу – 1-ой Кубанской дивизией генерала Покровского.
К вечеру обе эти дивизии связались с соседями, и тактическое окружение таманской армии красных было завершено.
В сумерках Врангель объехал позиции. Стоял туман, густой пеленой нависший над городом, который казался вымершим. Не видно было ни одного огонька, то здесь, то там вспыхивали разрывы снарядов: глухие артиллерийские выстрелы доносились с северной части города. В наступивших сумерках резко стучали пулеметы. В роще, привязанные к деревьям, стояли казачьи кони и, греясь вокруг костров, пили чай казаки. Продрогший вернулся Врангель в чистую и богатую колонию Иогансдорф и, напившись чаю с превкусным, местного изделия, сыром, лег спать. На рассвете Врангеля разбудили. Противник перешел в наступление, обрушившись на части полковника Дроздовского. 3-я пехотная дивизия понесла тяжелые потери и, преследуемая противником, отходила на север вдоль линии железной дороги, при этом был ранен полковник Дроздовский. Левее 3-ей пехотной дивизии, оставив станцию Палагиаду, отступали и части генерала Боровского.
Врангель, подняв по тревоге резервную бригаду и приняв необходимые меры по обеспечению своего левого фланга, приказал дивизии перейти в наступление, дабы облегчить положение соседей. Противник держался крепко. Недостаток в патронах почти исключал возможность действий в пешем строю, атаковать же город конницей в лоб было невозможно. Наступление белых могло вылиться лишь в демонстрацию. Между тем, противник, продолжая теснить пехоту белых, к вечеру 31-го подошел к самой станции Палагиада. Врангель решил использовать выгодно складывающуюся обстановку и ударить во фланг в тыл врага. Растянув бригаду полковника Топоркова, Врангель с рассветом 1-го ноября с четырьмя полками, открыто подойдя лесом, неожиданно вышел в тыл противника и, развернув 1-ую конную бригаду, атаковал его. Не ожидавшие удара красные, бросились к Ставрополю, преследуемые полковником Бабиевым с Корниловским полком и несколькими сотнями екатеринодарцев. Вскоре длинные






184

колонны пленных потянулись к лесу. Полковник Бабиев на плечах бегущих приближался
к городу. Врангель выслал заслоном к северу офицерский конный полк, и с оставшимися в его распоряжении несколькими сотнями екатеринодарцев и черноморцев, направился к расположившемуся в предместье города монастырю. Там засели красные, поражая корниловцев фланговым огнем. Вскоре около них стали посвистывать пули. Огонь учащался, несколько казаков и лошадей было ранено. Развернув полки, Врангель, выхватив шашку, лично повел корниловцев в атаку. Дружно раздалось громкое “ура”, сотни понеслись. Огонь стал беспорядочным, притих и, наконец, врассыпную из монастырской ограды и улочек поселка побежали люди. Белые ворвались в поселок. Кое-где на улице шла рубка…
Спешив сотни, Врангель занял околицу, приказав отвести коней за монастырскую ограду. Стали прибывать раненые, их перевязывали тут же, у монастырских стен. Но вот из монастырских ворот вышел батюшка и несколько монахинь. Пули свистели и щелкали о каменную ограду, тут же хрипела и билась раненая лошадь, но вышедшие казаки не видели этого. С крестом в руках, кропя святой водой казаков, шел иеромонах, спокойно и безмолвно обходили раненых монахини, предлагая хлеб и чай. Мать игуменья тут же под огнем благословила Врангеля иконой. Трогательная картина крепко врезалась в его память…
В монастыре они нашли двух офицеров, которые в течение нескольких дней укрывались здесь, переодетые монашками.


XXIII


Около полудня Врангель получил донесение полковника Бабиева, он со своими славными корниловцами ворвался в самый город. Захватив вокзал и стоявший там бронепоезд противника, Бабиев доносил, что пока держится, но что патронов мало, и что красные, засев в домах, дерутся отчаянно. Он просил подкрепления. Врангель выслал ему две сотни и послал донесение главнокомандующему, прося присылки каких-либо частей для закрепления достигнутого успеха. Через несколько часов Врангель получил ответ, что к нему спешно двинуты на помощь по одному полку стрелков из дивизии генерала Казановича и иногородческой дивизии от полковника Дроздовского. Между тем, перейдя в наступление, противник к вечеру после жестокого боя выбил из города части полковника Бабиева и вновь овладел вокзалом. Его попытки выбить части Врангеля из монастыря успехом не увенчались. Части полковника Топоркова к вечеру несколько продвинулись вперед, захватив городской питомник. Поздно ночью подошли инородцы, а на рассвете стрелки, которых Врангель отправил к полковнику Топоркову. Туда же Врангель перебросил и бригаду Чекотовского, решив использовать сосредоточение противником большей части своих сил против его левого фланга. Около девяти часов подошел высланный в распоряжение Врангеля бронеавтомобиль “Верный”. Послав вперед лошадей к полковнику Топоркову, Врангель на броневике приехал к нему и отдал приказ ударной группе – запорожцам, уманцам, черноморцам, офицерскому конному полку и






185

стрелкам при поддержке “Верного” перейти в наступление.
Врангель в предыдущую ночь не ложился и, вернувшись в монастырь, лег спать и заснул как убитый. В четыре часа его разбудил ординарец, передал ему донесение полковника Топоркова. После жестокого, удачного боя, где неприятель жестоко отстаивал каждый дом, части полковника Топоркова овладели городом.


XXIV


Врангель с трубачами и конвоем проехал в Ставрополь. В городе кое-где шла еще перестрелка, на улицах и тротуарах лежали убитые лошади, опрокинутые повозки, трупы красноармейцев. Услышав звуки трубачей, народ выбегал на улицу. Многие крестились, плакали, некоторые совали в руки казакам хлеб, папиросы, деньги. Пожилая женщина, бросившись на лошадь Врангеля, схватила за стремя и пыталась поцеловать руку Врангеля.
Город под владычеством большевиков пережил ужасные дни. Последние недели в связи с поражением красных на Урупе начались разногласия и раздоры в верхах армии. Борьба между красными вождями закончилась расстрелом в Ставрополе красного главковерха фельдшера Сорокина. Последние дни город был объят анархией. По всему городу шли самочинные обыски и расстрелы. Многих несчастных перед смертью подвергали жестоким пыткам. Во дворе губернаторского дома, где остановился Врангель, нашли несколько десятков трупов жертв, расстрелянных по приговору помещавшегося в доме комиссарского суда. Некоторые трупы были с отрубленными пальцами, у других оказались выколоты глаза.
При отступлении из города противник оставил огромную военную добычу. Склады с мануфактурой, сукном, обувью, подковами и т.д. Все это необходимо было уберечь от расхищения и привести в порядок. Врангель издал приказ, в котором объявлял населению, что впредь до прибытия гражданских властей всю полноту военной и гражданской власти принял на себя, и требовал в течение 24-х часов сдачи населением всего оружия, предметов военного снаряжения и укрывающихся в городе большевиков.
Комендантом города Врангель назначил ротмистра Маньковского, бывшего его сослуживца по Уссурийской дивизии, недавно прибывшего на Кубань, предоставив в его распоряжение дивизион инородцев. Ротмистр Маньковский отлично справился со своей задачей, хотя задача это была далеко не легкая. В незнакомом городе при отсутствии местной администрации, значительном скоплении войск и естественного озлобления пострадавшего населения против всех, кто, так или иначе, был причастен к большевикам, поддерживать порядок было крайне трудно. На следующий день после занятия города имеет место возмутительный случай. В один из лазаретов, где лежало несколько сот раненых и больных красноармейцев, ворвались несколько черкесов и, несмотря на протесты и мольбу врачей и сестер, вырезали до 70 человек прежде, нежели предупрежденный об этом Врангель выслал своего ординарца с конвойными казаками для задержания негодяев. В числе последних по показаниям очевидцев находился один






186

офицер. К сожалению, преступники успели бежать.
Другой случай был почти такого порядка. На второй день после занятия города белыми к Врангелю явился офицер, отрекомендовавшийся хорунжим. Хорунжий Левин после занятия Ставрополя красными оставил город со своим отрядом и ныне вернулся, предоставив себя и своих лошадей в распоряжение Врангеля. Врангель приказал ему принять в свое ведение тюрьму, где находились пленные красноармейцы и задержанные в городе большевики. Через несколько часов Врангелю дали знать, что хорунжий Левин расстреливает арестованных. Врангель немедленно приказал хорунжего Левина арестовать, однако он успел расстрелять несколько десятков человек. По прибытии  в город губернатора подполковника Гланазела Врангель передал ему хорунжего Левина, и дальнейшая судьба его Врангелю была неизвестна.
3-го ноября прибыл в Ставрополь генерал Деникин. Он провел в городе всего несколько часов, выслушав доклад Врангеля, и обещал, если позволит обстановка, дать отдохнуть дивизии. 4-го или 5-го прибыл в Ставрополь военный губернатор Ставропольской губернии полковник Гланазела со своим штабом, который произвел на Врангеля самое скверное впечатление. За исключением начальника штаба полковника генерального штаба Яковлева, который, видимо, относился к делу добросовестно и внимательно, остальные члены штаба вели себя самым непозволительным образом. В самый день приезда полковника Гланазела Врангель вынужден был в городском театре, где был устроен спектакль для казаков, арестовать личного адъютанта губернатора и двух других чинов за непристойное поведение в пьяном виде.





























187


Г л а в а  ч е т в е р т а я

Командир корпуса


I


Противник, оставив Ставрополь, отходил главной массой сил из Петровского, удерживая арьергардными частями линию деревень Нежденское, Михайловка, Палагиада, местами делая попытки перейти в наступление.
На рассвете 6-го ноября Врангель получил приказание главнокомандующего, штаб которого находился на станции Риздвяная, помочь пехоте, которую в районе деревни Михайловка противник сильно теснил. Подняв по тревоге дивизию, на рысях выдвинулся к железнодорожному переезду, на дороге из монастыря к Михайловке перешел через полотно железной дороги и, приказав 1-ой бригаде и черноморцам наступать в пешем строю, бросил запорожцев и уманцев в атаку. Славные части полковника Топоркова прорвали фронт противника и на его плечах ворвались в Михайловку. Здесь было изрублено много красных. Преследуя отходящих, белые части захватили до тысячи пленных и огромный обоз, причем обоз одной из красных дивизий был захвачен в полном составе. Вечером Врангель получил приказание генерала Деникина прибыть к нему на станцию Риздвяную.


II


Врангель верхом поехал на станцию Палагиада. Стоял густой туман. Луна сквозь пелену тумана освещала зеленым светом тянущиеся по сторонам дороги хаты, широкую, покрытую лужами улицу. На дороге лежали неубранные еще трупы людей и лошадей. На площади стояла огромная лужа. Конь Врангеля боязливо шарахнулся – у самых ног лошади из лужи смотрело оскаленное лицо мертвеца, труп затянуло в грязь, и видно было только одно лицо. Несколько шагов далее из воды торчала окоченелая рука. Конь храпел, вздрагивал и бросался в сторону.
Врангель застал поезд Деникина на станции Риздвяная. Главнокомандующий горячо благодарил его за успешные дела и сделал высокую оценку действий его частей в течение всей ставропольской операции. Одновременно генерал Деникин объявил ему о назначении его командиром 1-го конного корпуса, в состав которого, кроме дивизии, включалась 2-ая Кубанская дивизия полковника Улагая.
Генерал Деникин спросил Врангеля, кого он намечает на должность начальника






188

штаба корпуса. Врангель просил назначить полковника Соколовского, работой которого за последние дни он был доволен. Присутствовавший при разговоре генерал Романовский заметил, что полковник Соколовский для этой должности как будто молод, но генерал Деникин поддержал его и тут же поздравил полковника Соколовского с назначением. Врангель наметил сосредоточить корпус в районе деревни Тугулук, о чем и послал приказание полковнику Улагаю. Полковник Топорков вступил в командование 1-ой дивизией.
В вагоне генерала Деникина Врангель встретил начальника 2-ой пехотной дивизии генерала Боровского, который имел в армии репутацию большой личной храбрости, но сильно запивал. По общим отзывам это последнее и послужило причиной оставления Ставрополя нашими войсками. В армии говорили, что генерал Боровской “пропил Ставрополь”.


III


7-го ноября полковник Топорков разбил врага у Дубовки и вновь захватил пленных и большой обоз. 8-го ноября одновременно атакой 1-ой конной дивизии с юга и 2-ой Кубанской дивизии с запада овладели Тугулуком и Казинкой. Неприятель, разбитый наголову, бежал на Константиновку и Кугульту, оставив в наших руках вновь большое количество пленных и военной добычи. 10-го ноября части корпуса одновременно овладели: 1-ая конная дивизия селом Константиновка, 2-ая Кубанская – селом Богодатным. В обоих пунктах красные оказали отчаянное сопротивление, но остановить наше победное шествие уже не могли. 11-го ноября после ожесточенного боя корпус овладел селом Петровским, конечной станцией железной дороги. Здесь вновь захватили пленных, пулеметы и одно орудие


IV


Таким образом, корпус Врангеля оказался значительно выдвинутым вперед. Бой под Петровским окончился в полной темноте. Врангель со штабом остался ночевать в селе Константиновке. Тут же расположились обозы 1-го разряда, радиостанция и летучка
Красного Креста.
На рассвете Врангель был разбужен шедшей в селе перестрелкой. По-видимому, предупрежденные кем-то из местных большевиков, красные, воспользовавшись выдвинутым положением корпуса, выслали отряд для нападения на тыл белых. Около двух рот пехоты, посаженных на повозки, при двух орудиях прошли ночью от Спицевки к Константиновке и, сбив посты белых, подошли к самой деревне. Около взвода красных ворвалось в саму деревню, произведя сильный переполох. В прикрытии обоза находилась






189

полусотня (около тридцати казаков), столько же почти было у Врангеля в конвое. О сопротивлении думать не приходилось. Будь красные решительнее, они могли захватить их всех. Однако большевики действовали вяло, обстреливали село, но атаковать обоз не решились. К тому же обозы, имея приказание с рассветом переходить в Петровское, были уже запряжены, люди не спали, и паники особой не было. Белые успели кое-как одеться, оседлать коней и выскочить из села, однако, обоз двух полков и летучка белых были захвачены противником. Доктор успел бежать, но сестра попала в плен. Красные захватили, было, радиостанцию белых, но начальник артиллерии генерал Беляев, едва сам успевший выскочить в одной рубахе из дому, собрав вокруг себя несколько десятков артиллеристов и обозных казаков, радиостанцию отбил.


V


К полковнику Топоркову, части которого занимали ряд хуторов к югу от Петровского, прискакало несколько вырвавшихся из Константиновки обозных казаков и сообщили ему, что Врангель со штабом захвачен в плен. Полковник Топорков спешно выслал в Константиновку запорожцев, при приближении которых красные, бросив Константиновку, отошли, уведя пленных и разграбив захваченный обоз. Большинство вещей белых пропало, в том числе и ряд документов Врангеля.
Между тем, в селе Петровское противник с рассветом перешел в наступление. Части полковника Улагая держались, но положение его было тяжелое, главным образом от недостатка патронов. Врангель поехал к нему и, подъезжая к Петровскому, нагнал казака с приказанием от генерала Чайковского, заменившего временно командовавшего отдельной бригадой генерала Чекотовского. Генерал Чайковский писал полковнику Улагаю о том, “что командир корпуса со штабом попал в плен, что он, генерал Чайковский, как старший, вступает в командование корпусом и приказывает немедленно начать отход”. Расписавшись в прочтении, Врангель тут же на приказании написал: “В плен не попал, приказываю наступать” и отправил казака обратно. До самого вечера части Врангеля удерживали свои позиции, однако, к вечеру, расстреляв патроны, вынуждены были отходить. Отдав распоряжение полковнику Топоркову оттягиваться к Константиновке, Врангель поехал к полковнику Улагаю, части которого еще держались на гребне к северу от Петровского, и приказал также ему стягивать свои части и отходить на Благодатное. Врангель вдвоем с офицером ординарцем, бывшим его однополчанином по конной гвардии князем Оболенским, недавно прибывшим в корпус, спустился в село Петровское, чтобы догнать отходящие на Константиновку части. Солнце скрывалось за горизонтом, сумерки быстро сгущались. Огромное село Петровское казалось мертвым. Последние разъезды оставили местечко, жители, ожидая прихода красных, боязливо прятались по домам. Впереди Врангеля у железнодорожной переправы еще слышались выстрелы. Врангель толкнул лошадь и поскакал крупной рысью, спеша скорее выйти из местечка. Вот и река Калаус. Впереди чернел железнодорожный мост. Неожиданно на соседней улице затрещали выстрелы, и несколько пуль просвистело у самого уха.






190

Наметом он выскочил на мост. Под ним был серый конь, недавно подаренный ему полковником Мурзаевым, казаки которого отбили коня у красных. Светлая лошадь в темноте была хорошо видна и давала возможность красным пристреляться. Князь Оболенский толкнул своего коня и, обогнав Врангеля, поскакал с ним рядом, заслонив от выстрелов.
- Ты куда? Назад! – крикнул Врангель.
Но он, прикрывая Врангеля собой, продолжал скакать рядом. Они проскочили мост и вскоре нагнали свою заставу…


VI


С рассветом противник возобновил наступление. Прикрывая Константиновку и Благодатное, корпус в течение всего дня удерживал свои позиции. Патроны были совсем на исходе, в запасе ничего не имелось. Врангель второй день телеграфировал в ставку, прося срочной присылки огнеприпасов, разослав ординарцев в Ставрополь и к генералу Казановичу с просьбой помочь патронами. Начальники частей не переставали требовать скорейшей присылки огнеприпасов, донося, что дальше держаться не могут. Положение становилось тяжелым, раньше полудня 14-го Врангель подхода транспорта с патронами ожидать не мог. Между тем, дальнейшее наступление противника грозило потерей Константиновки, что создавало угрозу левому флангу соседней дивизии генерала Казановича.
Наступила ночь. Полки заночевали на позициях. В десять часов вечера прибыл от полковника Топоркова офицер-ординарец и привез перехваченный приказ противника, в коем красным приказывалось в шесть часов утра 14-го перейти в общее наступление. Врангель решил вырвать у противника инициативу и самому атаковать его прежде, чем он успеет перейти в наступление. Тут же по телефону Врангель отдал необходимые приказания начальникам дивизии. Оставив на позиции в Константиновке  полковника Топоркова с одной спешенной бригадой, Врангель сосредоточил все остальные части к своему левому флангу в район хутора Писаренки, на полдороги между Благодатным и Петровским, объединив их под общим начальством полковника Улагая. Все оставшиеся еще в корпусе патроны были переданы полковнику Топоркову, для чего их отобрали у казаков частей полковника Улагая, обозных и тыловых командах. Едва засерел восток, полковник Улагай построил свои части в боевом порядке и в пять часов, за час до намеченного приказом противника наступления, атаковал последнего в конном строю, прорвал фронт и обрушился на неприятельские полки, не успевшие еще закончить сосредоточение к месту атаки. Красные были окончательно ошеломлены и обратились в паническое бегство, преследуемые казаками, стремясь укрыться за Калаус. Значительное число красных было изрублено, многие потонули в реке.
Белые части вновь овладели Петровским и в последующие дни с помощью подошедшего к Врангелю пластунского батальона закрепились на высотах к северу и востоку от местечка. Врангель решил использовать выдвинутое положение частей, помочь






191

генералу Казановичу. 21-го ноября, оставив заслоном на фронте Донская балка – Петровское - Николина балка 2-ую Кубанскую дивизию и свободную бригаду под общим руководством полковника Топоркова и, выдвинувшись ночным переходом к югу, на рассвете 22-го ноября атаковали у села Спицевка красных, действовавших против  генерала  Казановича, в тыл. Противник был разбит наголову. Белые захватили 2000 пленных, 40 пулеметов, 70 орудий и огромный обоз. 1-ый армейский корпус к вечеру 22-го ноября подошел к реке Калаус.
Врангель выехал встречать возвращающиеся полки. Навстречу попадались конвоируемые казаками группы пленных, лазаретная линейка с тяжело ранеными, отдельные легко раненые. Встречавшиеся раненые казаки весело отвечали на приветствия. Навстречу ехал накрытый брезентом транспорт. На отлучке сидело двое казаков. Врангель поздоровался. Казаки ответили как-то угрюмо.
- Как дела? – спросил Врангель.
- Плохо, командира полка убили.
Тут только Врангель заметил свешивающиеся из-под брезента ноги. Он снял шапку и перекрестился:
- Какого именно?
- Их высокого благородия полковника Мурзаева.
Смерть полковника Мурзаева была большой потерей для корпуса. Это был способный, редкой доблести и огромного порыва начальник.


VII


23-го полки начали закрепляться на достигнутых рубежах, а 24-го противник перешел в наступление у Петровского. К десяти часам утра, потеснив правый фланг белых, противник овладел рядом хуторов к югу от местечка и в 7 километрах южнее Петровского захватил железнодорожный пункт. Около полудня 1-ая дивизия перешла в контратаку. Полковник Топорков отбросил противника за Калаус и, прижав его к скалистому гребню в районе Донской балки, разбил наголову. Белые вновь захватили 1500 пленных, 30 пулеметов и батарею в полной запряжке. Преследуя врага, белые части выдвинулись на линию хутора Бурцева-озеро Маховое - Камбулай. В течение четырех дней белые взяли 3500 пленных, 70 пулеметов, 11 пушек и большое число обозов.
Врангель получил телеграмму от Главнокомандующего, горячо благодарившего корпус за блестящие дела и поздравлявшего Врангеля с производством за отличие в генерал-лейтенанты. Успехам корпуса Врангель обязан был блестящей работе своих помощников, начальников дивизии. Врангель представил полковников Улагая и Топоркова, а также отсутствующего полковника Науменко, к производству в генерал-майоры.
Все трое были достойные офицеры. Полковники Топорков и Улагай оба отлично командовали своими дивизиями. Первый, выслужившийся из казаков, природным чутьем отлично разбирался в обстановке. Совершенно исключительной храбрости, огромного порыва и ничем непоколебимой твердости, он всегда близко стоял к своим войскам, жил с






192

ними одной жизнью, разделяя все тяготы боевой службы и увлекая в тяжелые минуты личным примером. Раз отданное начальником приказание, Топорков неуклонно выполнял, не считаясь ни с какими препятствиями. В этом отношении он иногда пересаливал, и в стремлении выполнить поставленную задачу нес подчас излишние потери. Полковник Улагай был натурой несравненно более сложной, нервный, до болезненности самолюбивый, честный и благородный, громадной доблести и с большим военным чутьем, он пользовался уважением среди своих офицеров и казаков. Отлично разбираясь в обстановке, он умел ее использовать, проявить вовремя личный почин и находчивость. Обладая несомненным талантом крупного кавалерийского начальника, он имел и недостатки: неровность характера, чрезмерную, иногда болезненную обидчивость, легко переходил от высокого подъема духа к безграничной апатии, приступая к выполнению задачи, готов был подчас искать в ней непреодолимые к тому препятствия, не раз решившись на что-нибудь, блестяще проводил решение в жизнь.


VIII


К концу ноября части белых вышли на линию реки Калаус. От Невинномысской вдоль линии Владикавказской железной дороги наступала пехота белых (10000 штыков и шашек, 30 орудий), объединенная под начальством генерала Ляхова, долгое время командовавшего в Персии казаками белых. На правом фланге его в Баталпашинском отделе работали казаки полковника Шкуро. К северу от частей генерала Ляхова действовал 1-ый армейский корпус (1-ая Кубанская и 1-ая пехотная дивизии, 6600 штыков и шашек, 21 орудие) под общим начальством бывшего начальника последней храброго генерала Казановича. Далее в районе Петровского находился корпус Врангеля (6200 штыков и шашек, 20 орудий). Левее Врангеля, к югу от Маныча, в районе Большой и Малой Джалги, станицы Винодельная и Предтеча, оперировал отряд из трех родов войск генерала Станкевича (2-3 тысячи штыков и шашек при 4 орудиях).
Против частей белых находилась 11-ая армия красных, общей численностью около 70000 штыков и шашек при 80-100 орудиях, расположившихся в четырех группах: против генерала Станкевича между озером Маныч и селом Овощи – 15000, против Врангелевского корпуса – 10000, против частей генерала Казановича – 10000, против генерала Ляхова – 20000, в резерве в районе Кизляр-Моздок-Грозный – 12000. В последних числах ноября красные перешли против частей генерала Станкевича в наступление и после ряда боев оттеснили их почти до железнодорожной линии Торговая - Великокняжеская, заняв села Тахра и Немецко-Хотинское. Важный для белых железнодорожный путь Торговая - Екатеринодар находился под угрозой. Приказом генерала Деникина отряд генерала Станкевича был подчинен Врангелю, и Врангель получил задачу, удерживая Петровское, разбить группу красных, действующую против частей генерала Станкевича, отбросить ее за реку Калаус и прочно прикрыть ведущие к Торговой пути к югу от Маныча.







193


IX


Оставив заслон в районе Петровского, 1-ый конный корпус перешел в наступление на север и, двигаясь обоими берегами реки Калаус, разбил противника у Николиной Балки, Предтечи и Винодельной. Под угрозой быть прижатым к болотистому Манычу неприятель начал поспешный отход на восток. Генерал Станкевич перешел в наступление. К 1-му декабря поставленная корпусу задача была полностью выполнена. Вверенный Врангелю отряд занял широкий фронт Петровское – Винодельное - Констанское.


X


За последние три месяца части корпуса пополнялись. Освобожденная Кубань дала в полки значительное пополнение и, несмотря на большие потери в беспрерывных боях, боевой состав частей стал вполне достаточным. Пополнились значительно артиллерия, технические и тыловые команды. Все эти части укомплектовывались, главным образом, за счет пленных красноармейцев. Также пополнялся и стрелковый полк полковника Чичинадзе, работавший прекрасно. После разгрома на Урупе и Кубани красные, стремясь пополнить свои поредевшие ряды, стали прибегать к широкой мобилизации, штыками и пулеметами заставляли идти за собой население из ближайших прифронтовых деревень. Поставленные насильно в ряды дрались, конечно, неохотно, при первой же возможности сдавались в плен и в рядах белых сражались за освобождение родных сел, дрались отлично. Правда, по мере очищения области от красных и продвижения белых войск вперед, часть из этих пополнений, освободив родное село или хутор, пыталась всячески уклониться от дальнейшей службы, но все же значительный процент продолжал добросовестно служить. Огромная добыча, попавшая в руки белых после разгрома Таманской армии, дала возможность полностью снабдить всем необходимым части, создать полковые, дивизионные и корпусные запасы. Из захваченных повозок был сформирован санитарный, артиллерийский и интендантский транспорт и, попавшие в руки белых технические средства связи со значительно развитыми местными  телеграфными линиями дали возможность обеспечить связь.
Разбитый, понесший огромные потери, противник, против белых казался совершенно деморализованным, и активных действий с его стороны в ближайшие дни ожидать было трудно. Врангель решил воспользоваться боевым затишьем и на месте в Екатеринодаре добиться разрешения целого ряда существенных для корпуса вопросов.
Получив разрешение Деникина, и вытребовав себе из Ставрополя в Петровское вагон, Врангель выехал в Екатеринодар, передав корпус только что произведенному в генералы Улагаю. Врангель нашел Екатеринодар еще более переполненным, нежели три месяца назад. Несмотря на то, что предупрежденный о его приезде войсковой штаб отдал






194

приказание отвести ему место в войсковой гостинице, таковой номер удалось получить лишь через несколько дней, в первые дни ему пришлось жить в его вагоне.
Генерал Деникин встретил его очень сердечно. Много благодарил за блестящие действия корпуса и обещал всем, что от него зависит, корпусу помочь, приказал ему обо всех нуждах корпуса сообщать начальнику штаба. У Деникина Врангель встретил и весьма любезный прием. Однако ни по одному вопросу, весьма определенного, исчерпывающего ответа получить не мог. Генерал Романовский в большинстве случаев уклонялся от решительного ответа, не давал определенных обещаний, избегал и отказов. Штаб, с его бесконечными отделами, страшно распух и утопал в море бумаг. Забывая и откладывая разрешение самых насущных повседневных мер, штаб главнокомандующего занимался разрешением и изучением целого ряда вопросов, быть может, и существенных, но имевших в данной обстановке скорее академическое значение: пересматривались и разрабатывались уставы, заседали комиссии по разработке организации высших войсковых соединений.
В одну из таких комиссий по изучению организации конницы попал и Врангель. Созданию мощной конницы в условиях настоящей войны, где маневр имел первостепенную роль, Врангель придавал огромное значение. Зная казаков, он в полной мере учитывал, что по освобождении казачьих земель они неохотно примут участие в дальнейшей борьбе белых, и считал необходимым безотлагательно позаботиться восстановлением частей регулярной конницы. Большое число офицеров-кавалеристов остались без дела и служили в пехотных частях сплошь и рядом рядовыми. Ценнейшие кадры лучшей в мире конницы таяли. Между тем, оттого ли, что среди лиц штаба, начиная с главнокомандующего, за несколькими исключениями, большинство были пехотными офицерами, и к мысли о необходимом создании регулярных кавалерийских частей верха армии относились не только безразлично, но и отрицательно.
Врангель подал отдельную докладную записку, в коей настаивал на необходимости безотлагательно приступить к созданию регулярных кавалерийских частей, указывал ввиду успешного проведения этой мысли в жизнь создать особый орган – инспекцию конницы. Внесенная в комиссию его записка была поддержана всеми членами комиссии единогласно. Записка была передана генералу Романовскому, однако и по этому вопросу определенного ответа получить не удалось.


XI


Приезд Врангеля в Екатеринодар совпал с выборами краевой Радой атамана. Правые элементы Рады поддерживали старого атамана генерала Филимонова, левые “самостийные” группы выставляли кандидатуру председателя Рады. Вокруг предстоящих выборов шла ожесточенная борьба. Борьба эта в казачьих частях и широкой массе казачества сочувствия не имела. Врангелю представлялось, что всякие политические выступления, всякая борьба в тылу, в то время, когда на фронте идут кровопролитные бои, наносит непоправимый ущерб делу белых.






195

Всякое послабление с этой стороны главнокомандующего могло быть чревато последствиями. Хорошо зная казаков, Врангель не сомневался в том, что мощный окрик генерала Деникина в корне пресек бы все эти выступления и что, наоборот, всякое послабление, всякое искание властью компромисса было бы учтено как слабость ее, и неизбежным следствием чего явились бы новые домогательства местных демагогов. При свидании Врангеля в день приезда с генералом Деникиным он порывался затронуть этот вопрос, но главнокомандующий от дальнейшего разговора уклонился. Генерал Драгомиров сообщил Врангелю, что находящиеся в Екатеринодаре генерал Покровский и полковник Шкуро, также настаивают на необходимости положить предел недопустимым выступлениям некоторых групп Рады. Однако генерал Деникин, по-видимому, был другого мнения.
На заседание Краевой Рады прибыл, кроме генерала Покровского и полковника Шкуро, целый ряд офицеров из армии. Несмотря на присутствие в Екатеринодаре ставки, как прибывшие, так и проживавшие в тылу офицеры, вели себя непозволительно распущенно, пьянствовали, безобразничали и сорили деньгами. Особенно непозволительно вел себя полковник Шкуро. Он провел с собой в Екатеринодар дивизион своих партизан, носивших наименование “волчий”. В волчьих папахах, с волчьими хвостами на бунчуках, партизаны полковника Шкуро представляли собою не военную часть, а типичную вольницу Стеньки Разина. Сплошь и рядом ночью, после попойки, партизан Шкуро со своим “волками” несся по улицам города с песнями, гиком и выстрелами. Возвращаясь как-то вечером в гостиницу, на Красной площади, увидел толпу народа. Их открытых окон особняка лился свет, на тротуаре под окнами играли трубачи и плясали казаки. Поодаль стояли, держа коней в поводу, несколько “волков”. На вопрос Врангеля, что это значит, он получил ответ, что “гуляет” полковник Шкуро. В войсковой гостинице, где они стояли, сплошь и рядом происходил самый бесшабашный разгул. Часов в 11-12 вечера явилась ватага подвыпивших командиров, ввалилась с песнями в общий зал местного гвардейского дивизиона, и на глазах публики шел кутеж. Во главе стола сидел обыкновенно генерал Покровский, полковник Шкуро, другие старшие офицеры. Одна из таких попоек под председательством генерала Покровского закончилась трагично. Офицер-конвоец застрелил офицера Татарского дивизиона. Все эти безобразия производились на глазах штаба главнокомандующего, о них знал весь город, и в то же время ничего не делалось, чтобы прекратить этот разврат.
Наконец, состоялись выборы. Выбранным оказался генерал Филимонов. Весьма разумный, тонкий, осторожный, но не обладавший, как показали дальнейшие события, необходимой твердостью и не сумевший удержать в своих руках атаманскую булаву.


XII


Начатая генералом Корниловым героическая борьба ширилась и, казалось, что значение ее начинала учитывать Европа. С целью изучения возможностей помочь Белым необходимым снабжением прибыли в Екатеринодар представители английского и






196

французского правительства. Во главе миссии стояли: английский генерал Пуль и французский капитан Фуккэ. В ближайшее время миссия выезжала на фронт для ознакомления на месте с нуждами войск.


XIII


Деникин поручил генералу Щелбачеву (последнему главнокомандующему русскими войсками на румынском фронте, жившему тогда в Румынии) войти в сношение с французским генералом Бертело. Штаб Бертело находился в Бухаресте, а сам он только что получил назначение на пост Главнокомандующего союзными силами в Румынии, Трансильвании и на юге России.
3-го ноября 1918 года Щербачев после переговоров с Бертело доносил Деникину, что результаты совещания превзошли все его ожидания. Генерал Бертело, имеющий поддержку Клемонсо, уполномочен “проектировать и осуществлять все вопросы политические и военные, касающиеся Юга России и спасения его от анархии”. Генерал Щербачев сообщил о достигнутом между ним и генералом Бертело соглашении:
“Для оккупации Юга России будет двинуто, насколько это возможно, 12 дивизий, из которых одна была в Одессе на этих днях.
Дивизии будут французские и греческие.
Я (генерал Щербачев) буду состоять по предложению союзников при генерале Бертело и буду участвовать в решении всех вопросов.
База союзников – Одесса. Севастополь будет занят также быстро.
Союзными войсками Юга России первое время будет командовать генерал д’Ансельм с главной квартирой в Одессе.
В Одессу, как главную базу союзников, прибудет огромное количество всякого рода военных средств, оружия, боевых огнестрельных запасов, танков, одежды, железнодорожных и дорожных средств, аэронавтики, продовольствия и прочее. Богатые запасы бывшего румынского фронта, Бессарабии и Малороссии, равно как и таковые Дона, можно отныне считать в полном распоряжении белых”. Это письмо своей определенностью выводило белых, наконец, из области предположений. Широкая и конкретная постановка вопроса открывала перед белыми новые, необычайно благоприятные перспективы, ставила новые задачи в борьбе с большевиками.
10-го ноября в Новороссийский порт вошла союзная эскадра: два миноносца и два крейсера “Эрнест Ренан” и “Ливерпуль”. Новороссийск, а затем Екатеринодар встречали союзников необыкновенно радушно, со всем пылом открытой русской души, со всей страстностью истомленного ожиданием, сомнениями и надеждами сердца. Толпы народа запрудили улицы Екатеринодара, и их шумное ликование не могло не увлечь своей непосредственностью и искренностью западные части.
Генерал Деникин от души желал счастья Франции и Англии, говорил, что Россия, не эта лоскутная, беспомощная, а новая, сильная, единая Россия никогда не забудет бескорыстной дружбы.






197

В ответной речи представитель Великобритании генерал Пуль вспомнил первые годы мировой войны:
- Мы не забыли и никогда не забудем, как вы героическими усилиями спасли нас в 1914 году, когда положение было критическим. Мы никогда не забудем, что вы, будучи поставлены в крайнее положение, не соединялись, однако, с немцами, рискуя всем, остались до конца верными своим союзникам.
Блистая красноречием и знанием русского языка, представитель Франции и будущий депутат французского парламента Эрлиш говорил о башнях Кремля, о красном флаге, забрызганном кровью невинных жертв и о том, что этот флаг скоро будет заменен “славным трехцветным знаменем великой, единой, неделимой России”. От имени Франции он обещал помочь. Генералу Деникину не могло прийти в голову, что противоречия и разногласия в правительствах Франции и Англии сведут на нет эти торжественные обещания, что в ближайшие месяцы во взаимоотношениях Юга России с союзниками радость сменится недоумением и перейдет затем в явное раздражение.

По инициативе союзных дипломатических представителей в Румынии (посланников Франции, Великобритании, Соединенных Штатов и Италии) в ноябре 1918 года было созвано в Яссах совещание представителей антибольшевистских  группировок и партий.
К тому времени Киев оказался центром, который по выражению Деникина впитал в себя летом и осенью 1918 года “всю соль российской буржуазии и интеллигенции”. Туда перебрались из Москвы все подпольные “союзы” и “центры”. Германские оккупационные войска, не вмешиваясь, внимательно следили за их деятельностью. Перекочевали в Киев деятели национального центра, Союза возрождения, включавшего умеренных социалистов. Образовалась там новая организация, получившая название Совета государственного объединения. В нее вошли консервативно-монархические элементы из бывшей петроградской бюрократии, представители землевладельцев и крупной буржуазии. Временно оказался в Совете и профессор П.Н. Милюков, на которого многие из его новых коллег смотрели с недоверием из-за “кадетского” прошлого и думских речей конца 1916 года.
Через свои разведывательные отделения союзники были до известной степени в курсе настроения русских политических группировок, обосновавшихся в Киеве. Тем не менее, они решили выслушать их на совещании в Яссах. Союзные дипломаты пригласили на совещание наиболее видных русских политических деятелей из Крыма, а также просили генерала Деникина послать в Яссы представителя от Добровольческой армии. Как и следовало ожидать, сразу же возникли разногласия по вопросу о форме правления. Монархисты настаивали на военной диктатуре и выдвигали великого князя Николая Николаевича на роль диктатора. Бывший Верховный главнокомандующий царскими армиями находился тогда в имении своего брата “Дюльбере” в Крыму, вел замкнутый образ жизни, стоял совершенно в стороне от политики, держался с большим достоинством, с немцами, занявшими Крым, не желал иметь ничего общего.
Центр с Милюковым и Федоровым тоже стоял за диктатуру, но их кандидатом был генерал Деникин. А левые группы, не возражая против Деникина, агитировали за Директорию из трех лиц, куда, кроме Деникина, вошли бы два видных представителя






198

политических партий.
После долгих пререканий большинство голосов высказалось за диктатуру генерала Деникина. Однако чтобы не вносить разногласий в протокол заседания, по совету британского военного агента (генерала Балларда) было решено оставить этот вопрос открытым и перейти к обсуждению главного предмета – помощи союзников.
По этому вопросу было больше единодушия. На совещании подписан меморандум, призывающий сохранить единство России в границах 1914 года (исключив Польшу), оказав немедленную помощь Добровольческой армии генерала Деникина, заменить без промедления немецкие и австрийские гарнизоны вооруженными силами союзников, подчиненными русскому командованию.
Совещание в Яссах не принесло результатов и не оправдало надеж его участников. Русские представители выделили из числа собравшихся делегатов группу в шесть человек. Эта группа, исключавшая П.Н. Милюкова, отправилась в Париж. Но французы отказались не только беседовать с русской делегацией, но и выслали ее из Парижа под предлогом “германофильства” одного из ее членов. Этим неугодным был сам Милюков.
Интервенция союзников летом 1918 года с одной стороны, официально оправдалась необходимостью борьбы с большевиками, посмевшими конфисковать иностранное имущество в России, аннулировать все русские долги союзникам, опубликовать их секретные договоры с царским правительством и угрожать мировой революцией, которая в тех условиях была вполне реальной. Но, с другой стороны, нельзя было сбрасывать со счетов усталость от четырех лет войны, да и как поведут себя войска на новом фронте чужой и непонятной для них гражданской распри. Отсюда решение: снабжение Добровольческой армии без фактической интервенции вооруженной силой. Сообщение Юга России с европейскими центрами было плохо налажено, а потому неудивительно, что политические сдвиги в лагере союзников были неизвестны Деникину. Он с нетерпением ожидал так определенно обещанной помощи и не мог понять причину ее задержки.


XIV


11-го ноября на Западном фронте было заключено перемирие. Германская армия развалилась и немецкие оккупационные войска, охваченные русской заразой, распродав оружие и снаряжение, толпами бежали домой.
На Украине появилось то, что неизбежно должно было случиться. Посаженный немцами и державшийся немецкими штыками Скоропадский пал, скрывшись в Германию. В Киеве предательски был убит герой Галиции генерал граф Келлер. Уцелевшие офицеры бежали на Дон и Кавказ. Здесь генерал Краснов, в то время, учтя падение Германии, умело использовавший немцев и сумевший создать собственную армию, ныне вел переговоры с союзниками. Эти переговоры велись им независимо от переговоров с союзными державами генерала Деникина.
Перед общей целью, перед лицом общей опасности вожди не сумели еще найти






199

общего языка.
В штабе главнокомандующего жестоко обвинили генерала Краснова в нежелании “подчиниться”, в “нежелании признать власть генерала Деникина”. По-видимому, в штабе донского атамана такие упреки раздавались по адресу главнокомандующего.
Борьба против насильников родины разгоралась и на других концах Русской земли. 18-го ноября социалистическое Омское правительство было сброшено, и во главе сибирских армий стал адмирал Колчак. На севере вдоль Мурманской железной дороги войска объединил генерал Миллер, в Прибалтике формировались части генералом Юденичем. Черная мгла, нависшая над Россией, казалось, рассеивалась.
Врангель остался в Екатеринодаре, тяготясь екатеринодарской жизнью и стремясь скорее вернуться к себе в корпус. Однако разрешение штабом важных для него вопросов бесконечно оттягивалось. Между тем, противник, оправившись и подтянув подкрепление, вновь перешел в наступление против частей генерала Улагая, овладел Кистинским и Винодельным и быстро продвигался на запад. В ставке заволновались, и генерал Романовский прислал Врангелю записку с приказанием Главнокомандующего спешить с возвращением в корпус и принять меры для восстановления положения. Врангель вызвал по прямому проводу начальника штаба корпуса генерала Улагая. Последний принял уже необходимые меры, сосредоточил свои части к югу от Винодельного, имея целью повторить прежний их маневр. Врангель дал начальнику штаба корпуса несколько дополнительных указаний и в тот же вечер выехал в Петровское, а оттуда верхом в корпус. В Петровском Врангель получил донесение генерала Улагая об удачном деле. Генерал Улагай нанес противнику жестокое поражение, захватив много пленных, и продолжал продвигаться, угрожая тылу красных. В бою под Винодельным особенно отличились стрелки полковника Чичинадзе.
Вечером, прибыв в Винодельное, Врангель отдал приказ генералу Станкевичу также перейти в наступление.
Еще находясь в Екатеринодаре, Врангель ходатайствовал об отводе корпуса в резерв главнокомандующего, чтобы дать возможность полкам произвести перековку. Не добившись определенного ответа на свое ходатайство, Врангель отдал приказ полкам немедленно приступить к перековке, используя боевое затишье. В последних боях противник был окончательно потрясен. Деморализация в рядах противника усиливалась, и за последние дни была масса перебежчиков. Обстановка исключала на долгое время возможность активности красных на фронте. Общее положение, однако, не дало возможности продолжительного отдыха.


XV


В середине декабря противник, сосредоточив значительные силы в районе станции Медведское - Шишкино, в пятидесяти верстах от села Петровское, перешел в решительное наступление против 1-го армейского корпуса генерала Казановича, выдвинувшегося к тому времени на фронт Грушевка - Ореховка, отбросив его и, нанеся






200

громадные потери,
вынудил вновь отойти за реку Калаус. По донесению генерала Казановича его части, в
случае дальнейшего продвижения противника, не были в состоянии продолжительное время оказывать сопротивление. Дальнейший отход к Ставрополю 1-го армейского корпуса создавал серьезную угрозу общему положению белых. Врангель решил, невзирая на большое утомление частей корпуса после трехмесячных непрерывных боев, предложить Главнокомандующему оказать помощь 1-му армейскому корпусу, для чего, заслонив на фронте Петровское - Маныч, широким маневром охватить и нанести удар в тыл действующей в районе Медведское - Шишкино группе красных. За несколько дней перед этим бригада генерала Чайковского (офицерский конный и Черноморский казачий полки вышли из состава корпуса), а вновь сформированный 2-ой Лабинский казачий полк вошел в состав 1-ой конной дивизии.


XVI


Главнокомандующий одобрил предположения Врангеля сосредоточить в районе Петровского екатеринодарцев, линейцев, лабинцев, уманцев, запорожцев и пластунов под общим начальством произведенного в генералы Топоркова, которому Врангель отдал приказание 21-го на рассвете двинуться усиленным переходом в общем направлении на Александрию и, выйдя в тыл красных, атаковать их в направлении Шишкино - Медведское. Прибыв 20-го в Петровское, Врангель нашел телеграмму о выезде генерала Деникина в сопровождении союзнических миссий на фронт. Вечером Врангеля вызвал из Ставрополя к аппарату Главнокомандующий. По донесению генерала Казановича тяжелое положение его корпуса исключало возможность осмотра частей союзническими миссиями. Генерал Деникин спрашивал, возможен ли приезд их в 1-ый конный корпус и что Врангель может им “показать”. Врангель ответил, что “могу показать лишь, как кубанцы бьют большевиков”. И просил главнокомандующего, если возможно, прибыть ночью, дабы с рассветом выступить с колонной генерала Топоркова.
Приказав полковнику Бабиеву, который с корниловцами и стрелками оставался для прикрытия Петровского, назначить взвод казаков в почетный караул и сделать все необходимые распоряжения для встречи гостей, Врангель отдал директиву корпусу. Директива была переведена на английский и французский языки и к ней была приложена схема обстановки с соответствующей объяснительной запиской, которая также была в переводе. За всеми хлопотами Врангелю не пришлось за всю ночь прилечь. В 4 часа утра Врангель был уже на вокзале. Вскоре подошел поезд. Генерал Деникин, генерал Пуль, капитан Фуккэ и лица свиты были уже одеты, и все они, сев верхом, тронулись в путь.
Стало понемногу сереть, бесконечно, куда хватит глаз, пустынная черная степь, местами прорезанная глубокими оврагами, кое-где одиноко темнели курганы. Утро было туманным, изредка моросил дождь, и черноземная размокшая, покрытая лужами дорога, не позволила двигаться быстро. На дороге попадались отставшие от обозов повозки, местами безнадежно увязшие в грязи. Отъехав километра 1,5, они нагнали большой обоз,






201

стоявший на привале. Тут же находилось несколько орудий. Генерал Топорков, оставив
тяжести и часть артиллерии в тылу, выпряженными лошадьми усилил артиллерийские
запряжки. В некоторых батареях тела орудий были сняты и везлись на телегах. Части двигались весьма медленно. Лошади и люди вязли в грязи, скользили и падали. Пластуны, шедшие с первой бригадой, значительно отставали от своей колонны. Лишь к четырем часам дня авангард первой колонны, при которой следовали Врангель и миссия, наступая дорогой Петровское - озеро Меховое - Шишкино, обойдя фланг противника, спустился в долину реки Сухого-Буйвола и завязал перестрелку с красными. С четырех часов утра они все ничего не ели и почти не слезали с лошадей. Отвыкшие от походной жизни, не втянутые в езду, главнокомандующий, члены штаба и иностранцы окончательно заморились. Выбрав удобный наблюдательный пункт, Врангель предложил генералу Деникину оставаться здесь, а ему разрешить проехать вперед, чтобы руководить боем.
При генерале Деникине Врангель оставил начальника штаба корпуса полковника Соколовского с конвоем, приказав Соколовскому, выждав подход 2-х отставших орудий и пластунов и объединив под своим командованием эти части, наступать на деревню Сухая-Буйвола, где боковой отряд завязал перестрелку. Медленно тянулись мимо них колонны, спускаясь крутым берегом в долину речки. Главнокомандующий здоровался с полками.


XVII


Вдвоем с офицером-ординарцем Врангель, обгоняя колонну, поехал вперед. Военная лава медленно карабкалась на правый берег реки. Со стороны деревни Шишкино слышались выстрелы. Далеко вправо, в районе деревни Сухая-Буйвола, боковой отряд вел перестрелку. Левее была видна подходившая к деревне Александрия 2-ая бригада. У самой переправы мелькал значок генерала Топоркова, и виднелась группа чинов его штаба. То там, то здесь над колонной вспыхивали дымки шрапнелей. Лава поднялась на холмистый гребень. Там за гребнем часто стучали выстрелы. Врангель с генералом Топорковым рысью выехали вперед. Лава лабинцев маячила перед деревней, не решаясь атаковать.
Поднимаясь в гору, подходил Екатеринодарский полк. Полком командовал молодой офицер полковник Лебедев, только сегодня об этом узнавший и не успевший еще надеть полковничьих погон. Врангель подскакал к полку, поздоровался с казаками и обратился к командиру полка:
- Полковник Лебедев, поддержите штаб.
Полковник Лебедев выскочил вперед, раздалась команда:
- Шашки к бою, строй фронт, марш, марш!
Екатеринодарцы понеслись. Огонь усилился, скользили и падали кони, но казаки неслись неудержимо. Вскоре рубка шла на улицах села, откуда врассыпную бежали люди, скакали повозки, лазаретные линейки, походные кухни. Из соседней деревни Медведское на восток быстро отходила длинная колонна обозов, ей наперерез из Александрии спешили полки 2-ой бригады. В бинокль был виден втягивающийся в деревню Сухая-






202

Буйвола отряд полковника Соколовского. Темнело. Одно за другим стали поступать
донесения. Полковник Соколовский занял Сухую-Буйвола, захватив пленных, пулеметы и
батарею. Почти одновременно с ним в деревню вошла и команда 1-ой  кубанской дивизии генерала Покровского, действовавшая на линии фланга 1-го армейского корпуса. Екатеринодарцы, линейцы, овладев Шишкино и Медведским, также захватили много пленных, пулеметы и орудия. Противник на всем фронте отходил в направлении на Благодатное, Елизаветинское и Новосельцы.


XVIII


Отдав необходимые распоряжения, Врангель поехал в ставку. Стало совсем темно. Генерал Деникин уже проехал Петровское, и Врангель поспешно возвратился, дабы застать главнокомандующего до его отъезда. Дорога казалась свободной от заслонов, заморенные кони двигались с трудом. Наконец, добрались до Петровского. Дом, занятый штабом, был ярко освещен. Врангель застал генерала Деникина с иностранными гостями за ужином. Только что Главнокомандующему было доставлено посланное Врангелем донесение с места боя. Генерал Деникин его громко прочел, и встретил Врангеля криками “ура”. Несмотря на то, что все сильно проголодались, гости ели неохотно. Все очень заморились и спешили лечь.
В 11 часов гости уехали. Врангель остался еще в штабе, чтобы отдать несколько необходимых распоряжений, а затем поехал на вокзал проводить главнокомандующего. Весь поезд уже спал и Врангель, приказав дежурному офицеру передать главнокомандующему пожелание счастливого пути, вернулся домой и заснул как убитый. Врангель не спал полтора суток и за последние сутки сделал верхом не менее ста километров.
Победа 21-го декабря стоила противнику 10000 пленных, 65 пулеметов и 12 орудий. Огромные обозы красных попали в руки белых. 1-ый армейский корпус генерала Казановича вновь выдвинулся на линию Медведское – Грушовка - Калиновка. Приказом Главнокомандующего части 1-го армейского корпуса генерала Казановича, 1-го конного корпуса и отряд генерала Станкевича объединились в отдельную армейскую группу под начальством Врангеля.


XIX


Наступающий Новый год застал части корпуса на подходе в Ногайских степях.
Прошлое темно, будущее неясно, но рассвет как будто уже брезжит, прорезая кровавую тьму, прикрывавшую русскую землю.







203


Г л а в а  п я т а я

Командующий Кавказской армией


I


За два дня до Нового года Врангель получил неожиданно телеграмму Главнокомандующего о назначении Врангеля командующим Кавказской Добровольческой армией впредь до выполнения поставленной задачи вверенной ему группе войск.
Временно командовать армией приказывалось начальнику штаба Романовскому.



II


Разгром Германии тяжело отразился на положении войска Донского. К концу 1918 года немецкие войска ушли из Донской области, и их уход обнажил длинную пограничную полосу, прежде охраняемую германским оружием. Оттуда теперь грозила хлынуть волна красных частей.
Вскоре донская армия покатилась назад. На очереди снова встал вопрос о едином командовании всеми антибольшевистскими силами Юга России и общем плане действий, исходящем из единого центра. Таким центром мог быть тогда или Дон, или Добровольческая армия.
Была причина, решавшая выбор в пользу Добровольческой армии: союзные правительства знали, что генерал Деникин сохранил им верность до конца. На Донского же атамана Краснова они смотрели как на вчерашнего приспешника немцев.
Деникин и Краснов не встречались с середины мая, со дня их совещания в станице Манычской. Взаимная антипатия дошла до такой степени, что непосредственная переписка между ними окончательно оборвалась, и сношения велись через третьих лиц. Деникин признавал за Красновым несомненный дар администратора и огромную энергию, которую атаман проявил, создав из ничтожных партизанских отрядов значительную по тому времени и хорошо вооруженную армию. Но Деникина чрезвычайно коробил карьеризм Краснова. Краснов отдавал отчет в безвыходности своего положения, желая невероятным упорством выгородить для себя наиболее выгодные условия. Деникина мучила мысль: провал переговоров мог трагично отразиться на судьбе Донского фронта, и “одолевало искреннее желание прекратить это постыдное единоборство какою угодно ценой”. Переговоры между Главнокомандующим и донским атаманом, наконец, привели






204

к соглашению. 26-го декабря во время свидания в Торговой Главнокомандующего и
Донского атамана генерал Деникин объединил командование Добровольческой и Донской армиями, приняв звание Главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России.



III


Врангель совершенно не ожидал нового назначения. Оно обрадовало его, дав
возможность приложить его силы и знания в широком масштабе и показав, что главнокомандующий доверяет ему и ценит его работу. В то же время Врангелю было грустно расставаться с его славным корпусом, неизбежно оторвавшись от войск, отдалиться от столь близкой ему боевой жизни.
10-го января Врангель вступил в командование Кавказской Добровольческой армией…
На следующий день генерал Деникин вернулся в Екатеринодар, а Врангель горячо принялся за работу. Еще в первые дни смуты на Минеральные Воды бежало из главных городов России большое число зажиточных и принадлежащих к верхам армии и бюрократии лиц. Все они, особенно за последнее время владычества красных, подвергались жестокому преследованию. По мере приближения Белых красный террор усиливался, свирепствовали обыски и расстрелы. В числе расстрелянных оказались и бывший главнокомандующий северным фронтом генерал Рузский и герой Галиции генерал Радко-Дмитриев. Кто лишился мужа, кто сына, кто брата. Большинство потеряли последнее свое достоинство. Теперь эти несчастные, не смея верить еще в свое избавление, и ежечасно ожидая возвращения врага, спешили пробраться в тыл, забивая вокзалы и вагоны. В Кисловодске, Пятигорске, Железноводске и Минеральных Водах осталось значительное число большевиков, не успевших бежать с красными войсками и ныне стремившихся пробраться поглубже в тыл, надеясь там, не будучи известными, надежно укрыться. Установить необходимый контроль было чрезвычайно трудно. С наступлением зимы в рядах Красной армии свирепствовал сыпной тиф. При отсутствии порядка и правильно организованной медицинской помощи эпидемия приняла
неслыханные размеры. Из-за переполнения больных тифом заполняли дома, вокзалы, стоявшие на запасных путях вагоны. Умершие в течение нескольких дней оставались среди больных. Лишенные ухода, предоставленные сами себе больные в поисках пропитания бродили до последней возможности по улицам города, многие, потеряв сознание, падали тут же на тротуаре. Врангель привлек к работе все местные, имевшиеся раннее в его распоряжении, медицинские силы. Приказал очистить от больных и
продезинфицировать вокзалы и вагоны, открыл ряд новых лазаретов и госпиталей, использовав пакгаузы и т.д.










205


IV


Между тем, 1-ый конный корпус, неотступно идя на плечах противника, беспрерывно двигался вперед, захватывая пленных, орудия, пулеметы и обозы. Спеша нагнать свой корпус, проехал через Минеральные Воды генерал Покровский. Врангель беседовал с ним. Беседа эта подтвердила сложившееся у Врангеля о нем мнение. Это был, безусловно, человек незаурядного ума и большой выдержки. Врангель знал, что он предупрежден о его недоброжелательном отношении к нему, и тем более он избрал спокойную, независимую и полную достоинства манеру себя держать. Пробыв несколько дней в Екатеринодаре, вернулся в Минеральные Воды генерал Деникин. С ним приехал
помощник его по гражданской части генерал Драгомиров, одновременно прибыл и генерал Ляхов.
Генерал Деникин пригласил Врангеля и генерала Юзефовича на имеющее под его председательством военное совещание. Кроме Врангеля и Юзефовича, присутствовали генералы Романовский, Драгомиров и Ляхов. Главнокомандующий ознакомил их с общим положением на фронте Белых армий и своими дальнейшими предложениями. Освобождающуюся после очищения Северного Кавказа от красных частей Кавказскую армию предполагалось перебросить в Каменноугольный район, занятый нынче частями генерала Май-Маевского, с тем, чтобы в дальнейшем, заслонившись по линии Маныча слабым заслоном, главными силами развивать действия в общем направлении на Харьков. Врангель горячо возражал, со своей стороны предлагая освободившиеся части его армии перебросить в район станции Торговой с тем, чтобы в дальнейшем по сосредоточению здесь армии действовать вдоль линии Царицынской железной дороги на соединение с сибирскими армиями адмирала Колчака, продвижение которого задержалось угрозой со  стороны красных его левому флангу. Генерал Романовский Врангелю возражал, доказывая необходимость, прежде всего, обеспечить за белыми жизненно необходимый белым Каменноугольный бассейн и указывая на то, что Харьковское направление как кратчайшее к главному объекту действий Москве, должно почитаться главнейшим. Генерал Юзефович поддерживал Врангеля.
Врангелевские и Юзефовича доводы успеха не имели, и Главнокомандующий оставил в силе свое мнение, перебросив освободившиеся части Добровольческой армии на Донецкий фронт.


V


27-го января к атаману Донского войска Краснову прибыл с чрезвычайными полномочиями начальник французской миссии капитан Фуккэ и с ним английский капитан Куолзет. Капитан Фуккэ накануне потребовал, чтобы за ним был выслан






206

специальный поезд. Он ехал облагодетельствовать Донское войско и считал, что он имеет право на особый почет. Капитан Куолзет ехал с целью осмотреть платформы для перевозки танков и дать указания, какие надо построить подлодки для их погрузки. По его словам, танки уже выехали из Англии и должны были дней через пять быть на Дону.
Капитан Фуккэ просидел целый вечер у атамана, интересуясь положением на фронтах. Он подробно расспрашивал атамана о том, какая ему нужна помощь от иностранцев.
- Вы понимаете, - говорил он, - что наши солдаты не могут ни жить, ни воевать в тех условиях, в каких находятся ваши. Они требуют теплых казарм, жизни в городе и вполне обеспеченной коммунальной линии, чтобы они имели железнодорожную связь со своим тылом, со своими госпиталями и базой снабжения. Укажите такие пункты, куда бы вы могли поставить свои войска и где они оказали бы помощь казакам.
- Если бы вы заняли Луганск и обеспечили угольный район своими партизанами, вы бы имели для своих войск и культурные условия и помогли бы добровольцам идти дальше к северу, а я бы смог бросить весь отряд генерала Коновалова на север в Хоперский округ, - ответил он.
- Отлично, завтра же туда будет послана бригада пехоты через Мариуполь, - сказал Фуккэ.
Он просил провести его на прямой провод с Екатеринодаром, и в присутствии атамана, командующего армией и начальника штаба передал донским шрифтом зашифрованную телеграмму о том, что он требует немедленной отправки бригады пехоты в Луганск.
- Ну, вот видите, - говорил он атаману нагло покровительственным тоном, - теперь все будет отлично. Верьте мне, что только Франция является вашим искренним союзником. Я прошу Вас составить письмо с изложением положения на Дону генералу Франшэ Д’Эспера, где главное удостоверить его в том, что Вами признано единое командование генерала Деникина. Этот вопрос очень беспокоит генерала. Все будет хорошо. О! Я чувствую, что все будет отлично. Не зайдете ли вы завтра ко мне в 10 часов утра, чтобы окончательно закрепить Ваше дело, и я сообщу вам уже сведения о движении нашей бригады в Луганск…


VI


26-го января в 10 часов утра атаман зашел к капитану Фуккэ, помещавшемуся в номере центральной гостиницы. Он застал у него французского консула в Ростове господина Гильомэ. Фуккэ просил остаться втроем без посторонних свидетелей. Он был взволнован. Он достал несколько листов, напечатанных на машинке и, видимо, спешно, этой же ночью или рано утром подготовленных и, подавая их атаману, сказал:
- Здесь условие в четырех экземплярах. Два для меня, потому что, Вы понимаете, что я должен обо всем доносить моему генералу, одно оставит у себя консул, и одно для Вас. Видите ли, я настаиваю на том, чтобы я периодически получал из вашего штаба все






207

карты и сводки, которые Вы отправляете генералу Деникину, и тоже в двух экземплярах для меня и для генерала Франшэ Д’Эспера. Вы мне передадите обещанное письмо для генерала Франшэ Д’Эспера с изложением положения дел на Дону и с указанием того, что для Вас необходимо нужно, а затем я попрошу Вас подписать эти условия.
И капитан Фуккэ передал атаману свои листки. В них значилось: “Мы, представители французского главного командования на Черном море, капитан Фуккэ, с одной стороны, и донской атаман, председатель совета министров Донского войска, представительства и круга, с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь:
1. Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров.
2. Как высшую над собою власть в военном, политическом, административном и внутреннем отношении признаем власть французского главнокомандующего генерала Франшэ Д’Эспера.
3. Согласно с переговорами 9-го февраля с капитаном Фуккэ все эти вопросы выяснены с ним вместе, и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые войску, будут делаться с ведома капитана Фуккэ.
4. Мы обязываемся всем достоянием войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в угольном районе “Донецк”, где бы они ни находились, происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они не выражались – в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков, и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с перечислением  к ней 5-процентной надбавки за все это время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула…”
Атаман прочел это оригинальное условие и смотрел широко раскрытыми глазами на Фуккэ.
- Это все? – спросил он возмущенным тоном.
- Все, - отвечал Фуккэ. – Без этого Вы не получите ни одного солдата.
- Замолчите! – воскликнул атаман. – Эти ваши условия я доложу сенату управляющих, я сообщу всему кругу… Пусть знают, как помогает нам благодарная Франция.
И атаман вышел с этими листками.


VII


Вернувшись домой, атаман написал два письма: одно Франшэ Д’Эспера, которое вручил капитану Фуккэ для передачи адресату и тем же поездом, который увозил Фуккэ; другое письмо с особым курьером генералу Деникину, где в выражениях полных негодования, описывал требования капитана Фуккэ.
20-го января атаман получил телеграмму от капитана Фуккэ, в которой тот писал,






208

что он не пошлет войска в Луганск до тех пор, пока не получит с особым курьером подписанное атаманом и прочими лицами соглашение о подчинении генералу Франшэ Д’Эспера и об уплате всех убытков французских горнопромышленников.
В 8 часов вечера атаман собрал чрезвычайное совещание управляющих отделами и членов круга и прочел им требования представителя Франции. Все правительство и интеллигентная часть круга высказали свое полное негодование по поводу наглого поступка капитана Фуккэ – простые казаки молчали. Вопрос слишком близко касался их, и они готовы были подчиниться не только французскому генералитету, но самому черту, лишь бы избавиться от большевиков.
Генерал Деникин на письмо атамана отозвался сейчас телеграммой, которую подписал начальник штаба Романовский, и сообщал, что Главнокомандующий возмущен сделанными французскими предложениями.
Телеграммой от 3-го февраля к Франшэ Д’Эспера генерал Деникин потребовал отозвать Фуккэ, выразив уверенность, что “не соответствующие достоинству русского имени документы” не могли быть присланы французским командованием, а явились результатом неуместной личной инициативы Фуккэ.
Ответа на свою телеграмму Деникин не получил, но Фуккэ был сразу отозван и сменен полковником Корбейлем.
Заменивший Фуккэ полковник Корбейль, офицер совершенно другого калибра, образованный и умный, тяжело переживал создавшуюся атмосферу натянутости и взаимного недоверия.
Только к осени 1919 года правительству генерала Деникина удалось, наконец, уладить с французами один из важных пунктов раздора, а именно вопрос о русском Черноморском флоте и коммерческих кораблях, захваченных французами в Одессе.
К моменту германской оккупации Украины и Крыма русский флот был вывезен из Севастополя в Новороссийск, находившийся тогда в руках советской власти. Согласно условиям Брест-Литовского мира немцы потребовали от большевиков его сдачи. В середине 1918 года из Москвы в Новороссийск было послано две телеграммы, одна с приказом передать немцам корабли, другая зашифрованная с приказом их потопить. Среди красных моряков произошел раскол. В результате часть флота ушла в Крым, передав суда немцам. Другая часть потопила свои корабли около Новороссийска. После поражения Германии русские суда, переданные немцам, были конфискованы союзниками. В числе кораблей был дредноут “Воля” (бывший император Александр III), более десятка миноносцев, несколько подводных лодок, старые линейные корабли и много судов вспомогательного назначения. Большинство боевых судов требовали капитального ремонта. Союзники заняли эти корабли своими командами и подняли на них флаги. Тем не менее, к началу больших военных операций генерала Деникина в середине 1919 года в его распоряжении в Черном море находились крейсер “Гагул” (переименованный  в “Генерала Корнилова”), 5 миноносцев, 4 подводные лодки и десятка два вооруженных пароходов, лодок и барж. Последующие успехи Добровольческой армии склонили союзников передать генералу Деникину к осени 1919 года для обслуживания Вооруженных Сил Юга России все остальные русские военные и коммерческие суда, захваченные ими в Черном море, в том числе, 22 русских коммерческих парохода, увезенных французами из Одессы.






209


VIII


По мере того, как Врангель присматривался к Деникину, он все больше его познавал. Деникин, один из наиболее выдающихся генералов недюжинных способностей, обладавший широкими военными знаниями и большим боевым опытом, в течение войны заслуженно выдвинулся среди военачальников. Во главе своей “Железной дивизии” он имел ряд блестящих дел. Впоследствии, в роли начальника штаба верховного главнокомандующего, в начале смуты, он честно и мужественно пытался остановить развал в армии, сплотить вокруг верховного главнокомандующего все русское офицерство. Всем памятна была блестящая прощальная речь его, обращенная к офицерскому составу в Могилеве. Он отлично владел словом, речь была сильна и образна. В то же время, говоря с войсками, он не умел овладеть сердцами людей. Самим внешним обликом своим, мало красочным, обыденным, он напоминал среднего обывателя. У него не было всего того, что действует на толпу, зажигает сердца и овладевает душами. Пройдя суровую жизненную школу, пробившись сквозь армейскую толщу, исключительно благодаря знаниям и труду, он выработал свой собственный и определенный взгляд на условия и явления жизни, твердо и определенно этого всегда держался, исключая все то, что, казалось, ему находится вне этих непримиримых для него истин.
Сын армейского офицера, сам большую часть жизни проведший в армии, он, оказавшись на ее верхах, сохранил многие характерные черты своей среды – провинциальной, мелкобуржуазной, с либеральным оттенком. От этой среды осталось у него бессознательное предубежденное отношение к “аристократии”, “двору”, “гвардии”, болезненно развитая щепетильность, невольное стремление оградить свое достоинство от призрачных посягательств. Судьба неожиданно свалила на плечи его огромную, чуждую ему государственную работу, бросила его в самый водоворот политических страстей и интриг. В этой чуждой ему работе, боясь ошибиться, не доверяя никому, он в то же время не находил в самом себе достаточно сил твердой и уверенной рукой вести по бурному политическому морю государственный корабль…


IX


Генерал Покровский, став во главе корпуса, продолжал гнать противника. Покровский делал отчаянные усилия задержать победоносное движение белых и тем спасти себя от окончательного разгрома. В боях под Моздоком, станциями Калиновской и Мекенской последние остатки некогда грозной своим числом и средствами 150000-ой армии были окончательно разгромлены. Немногие конные части, ища спасения, рассеялись по Астраханской степи. Вся же пехота, артиллерия, пулеметы и обозы попали в руки белых. Брошенные противником составы тянулись непрерывной лентой от станции






210

Каргалинской до Кизляра на протяжении 25 километров. Весь путь отступления красных был усеян брошенными повозками, орудиями, оружием, трупами убитых и умерших от болезней. В руки белой конницы попало 8 бронепоездов, более 20 орудий, более 300 пулеметов и свыше 31000 пленных. Конница белых подходила к Кизляру, разъезды ее достигли берега Каспийского моря. За девятнадцать дней преследования конница генерала Покровского прошла свыше 350 километров.
Получив известие о занятии белыми Кизляра, Врангель решил поехать к генералу Покровскому, чтобы благодарить его части. Врангель проехал поездом до станции Узловой, далее путь оказался неисправным, и он продолжил путешествие на автомобиле. На всем пути из вагона он видел следы беспорядочного стихийного отступления красной армии. Тянувшийся вдоль железной дороги тракт был усеян брошенными орудиями, повозками, походными кухнями, лазаретными линейками, трупами людей и лошадей. Железнодорожные станции, дома были набиты больными и ранеными. По мере продвижения вперед картина разгрома противника выявлялась все ярче.
Начиная от Моздока до станции Наурской, Мекенской и Калиновской, на протяжении 65 километров весь путь вдоль железной дороги был сплошь забит брошенной артиллерией и обозами, вперемешку с людскими и конскими трупами. Огромные толпы тянулись на запад по обочинам дороги. В изодранных шинелях, босые, с изможденными, землистого цвета лицами, медленно брели тысячные толпы людей. Пленных почти не охраняли, два казака гнали две-три тысячи. Партии пленных в значительном числе состояли из больных и оставляли за собой большое количество отсталых. Выбившиеся из сил, больные люди падали тут же на грязной дороге и оставались лежать, безропотно ожидая смерти, другие пытались еще искать спасения, поднимались и шли далее, шатаясь и падая, пока окончательно, выбившись из сил, не теряли сознание. Двое таких несчастных, перейдя предел человеческих страданий, бросились под колеса машины, в которой ехал Врангель.
На одной из маленьких станций, сплошь забитой ранеными, больными, умирающими и мертвыми, Врангель зашел в железнодорожную будку. В маленькой, в пять-шесть квадратных метров, комнате лежали на полу, плотно прижавшись друг к другу, восемь человек. Врангель обратился с вопросом к ближайшему, ответа не последовало. Наклонившись к нему, Врангель увидел, что он мертв. Рядом лежал такой же мертвый, далее тоже. Из восьми человек было семь трупов. Восьмой был еще жив, но без сознания. В груди своей, ища тепла, он плотно прижимал облезшую, худую собаку.
На станциях и железнодорожных разъездах стояли брошенные противником эшелоны с потухшими паровозами. Сбежавшееся из соседних деревень население растаскивало грузы. Среди всевозможных товаров, мануфактуры, посуды, снарядов, сельскохозяйственных машин, оружия, медикаментов лежали, забившиеся в вагоны больные вперемешку с трупами. В одном из вагонов Врангель видел умирающего, под головой которого подушку заменял труп его товарища. На одном из разъездов ему показали поезд мертвецов. Длинный ряд вагонов санитарного поезда был сплошь наполнен умершими. Во всем вагоне не оказалось ни одного живого человека. В одном из вагонов лежали несколько мертвых врачей и сестер. По приказанию генерала Покровского особые отряды производили очистку железнодорожных зданий от больных и трупов. Врангель наблюдал, как на одной из станций пленные откатывали ручные вагонетки со






211

сложенными, подобно дровам, окоченевшими в разнообразных позах мертвецами. Их тут же за станцией сваливали в песчаные карьеры в общую могилу.
Освобожденный от красного ига, Терск оживал. Станицы, через которые проезжал Врангель, кишели народом. Скакали, спеша на сбор станичного правления, казаки. Шли в праздничных нарядах статные, красивые казачки. На околице одной из станиц Врангель встретил человек пятнадцать казачат с винтовками. Автомобиль завяз в грязи. Пока подоспевшие казаки его вытаскивали, Врангель разговаривал с казачатами.
- Куда идете, хлопцы?
- Большевиков идем бить, тут их много по камышу попряталось, як их армия бежала. Врангель вчерась семерых убил, - в сознании совершенного подвига заявил один из хлопцев, казачонок лет двенадцати, в бешмете и огромной лохматой шапке.
Никогда за все время междоусобной брани перед Врангелем не вставал так ярко весь ужас братоубийственной войны.
Нагнав генерала Покровского на подходе к Кизляру, куда он в этот день переносил свой штаб, Врангель отдал ему распоряжение оставаться с частью сил в Кизлярском отделе, а прочие силы направить под командой генерала Шатилова на юг к устью реки Суджи с целью перехватить бегущую от Владикавказа 12-ую армию красных. Поблагодарив полки, Врангель в тот же день выехал обратно в Минеральные Воды.


X


Одновременно с занятием генералом Покровским Кизляра часть его конницы заняла город Грозный. В то же время Кавказская казачья дивизия недавно произведенного в генералы Шкуро и пластуны генерала Гаймана после упорного боя овладели Владикавказом и начали очищение плоскостных ингушских аулов, где держались еще части 12-ой красной армии. Прижатые к Кавказскому хребту, красные пытались вырваться к морю долиною реки Суджи. Подоспевшие части генерала Шатилова успели их перехватить. В жестоких боях под станицами Самашинской, Михайловской и Слепцовской окончательно разгромили врага, захватив 7 бронепоездов, всю его артиллерию и более 10000 пленных.
Северный Кавказ был освобожден. Армия генерала Деникина отныне имела обширную базу, бесконечно богатую местными средствами, огромным запасом людей и всем необходимым для обеспечения широких операций его войск.


XI


Через несколько дней по возвращении из поездки Врангеля в Кизляр, он вновь
занемог. Поднялась температура, сильная головная боль не оставляли его целые дни.






212

Несколько дней он пересиливал себя, оставался на ногах и продолжал заниматься делами. Однако вскоре должен был слечь. По прошествии нескольких дней выяснилось, что он заболел сыпным тифом, который свирепствовал кругом. Совсем больной он переехал в Кисловодск, где подготовлены были помещения для него и штаба, он еще нашел в себе силы приехать в автомобиле с вокзала на отведенную ему дачу и подняться на второй этаж. В тот же вечер Врангель стал временами терять сознание. Жар поднимался, его душили странные кошмары. Ко всему этому прибавились повторявшиеся сердечные спазмы, бесконечно мучительные. Генерал Юзефович и его жена в эти дни проявили к нему трогательную заботливость. Врангель был прекрасно обставлен, для лечения был приглашен профессор Ушинский и в помощь ему несколько врачей, поочередно дежуривших. Через несколько дней прибыл вызванный из Екатеринодара известный бактериолог профессор Юрьевич.
Генерал Юзефович вызвал телеграммой из Крыма жену Врангеля. Она нашла мужа в положении очень тяжелом. Врангель с трудом узнал ее и через несколько часов после ее приезда впал в полное беспамятство. Положение его все ухудшалось. На пятнадцатый день здоровье его стало почти безнадежное. Врачи отчаялись спасти его. Профессор Юрьевич предупредил жену, что она должна быть готова к худшему. Генералу Юзефовичу профессор объявил, что Врангель вряд ли доживет до утра. Жена решила пригласить священника исповедовать и причастить мужа. В дом доставлена была пользовавшаяся большим почетом жителей Чудотворная икона Божьей Матери. Врангель был без сознания, и исповедь могла быть только глухая. Однако во время исповеди Врангель неожиданно пришел в себя, в полном сознании исповедовался и причастился, но после причастия вновь впал в беспамятство. Отслужив молебен, батюшка ушел, а жена осталась у изголовья мужа, ежечасно ожидая его смерти.
Врангель беспрерывно бредил, вдруг начинал командовать, отдавал боевые распоряжения. Иногда бред становился совершенно бессвязным, и он бесконечно повторял одно какое-нибудь слово. К утру Врангель окончательно изнемог.
Неожиданно к вечеру шестнадцатого дня болезнь и температура стали падать, на семнадцатый день наступил кризис, и он был спасен. Его спасению он, конечно, обязан тому исключительному уходу, которым он был окружен и, главным образом, беззаветному самоотвержению жены, не отходящей от него за все время его болезни.
Выздоровление было длительно и мучительно. Врангель был страшно слаб, сильно болели ноги. Лишь в середине марта смог он перейти из постели в кресло. В первые дни начала выздоровления Врангель получил чрезвычайно сердечное письмо от генерала Деникина.
Он поздравил Врангеля с избавлением от смертельной опасности и пожелал скорейшего выздоровления. Письмо было чрезвычайно теплое и искренне его растрогало. Зная, что он стеснен в средствах и что лечение его стоило больших денег, генерал Деникин отдал Юзефовичу распоряжение покрыть расходы по лечению его из казенных средств. С большим трудом Врангель смог направить Деникину ответ. Врангель несколько раз должен был прерывать письмо, не находя в себе силы его закончить.









213


XII


На шестой неделе Великого поста Врангель уже смог прибыть в Екатеринодар… Несмотря на падение Крыма, в котором общественное мнение единодушно обвиняло генерала Боровского, на осложнения с Грузией, на тяжелые и мало успешные для белых бои в каменноугольном бассейне, в ставке настроение было чрезвычайно оптимистическое. Начальник штаба, генерал-квартирмейстер и прочие лица, с коими пришлось Врангелю беседовать, казалось, уделяли военным операциям второстепенное значение. Все интересы и разговоры вертелись вокруг политики.
Обещанная иностранцами широкая военная помощь уже начинала сказываться. В Новороссийск беспрерывно прибывали груженные артиллерийским и инженерным имуществом, обмундированием пароходы. В ближайшее время ожидалось прибытие большого числа аэропланов и танков. На всем освобожденном Кавказе прочно установилась власть главного командования. Ингушетия и Дагестан были окончательно замирены. Непрекращающаяся глухая внутренняя борьба между главным командованием и Доном закончилась победой генерала Деникина. Непокорный генерал Краснов только что передал атаманскую булаву генералу Богаевскому. Последний, мягкий человек, явился послушным орудием ставки. На Кубани и Тереке власть главного командования была почти не ограниченная. Правда, в Екатеринодаре между ставкой и местной властью в лице атамана и правительства не обошлось без трений.


XIII


Атаман генерал Филимонов горько жаловался Врангелю на чинимые генералом Деникиным кубанцам незаслуженные обиды, на постоянно подчеркиваемое ставкой пренебрежительное отношение к нему и местным властям. На это же горько сетовал и походный атаман генерал Науменко, указывая, что, признав наравне с Доном автономию и прочие казачьи новообразования, главное командование в то же время сплошь и рядом по отношению к Кубани нарушает свои обязательства. В то время как Дон имел свою Донскую армию, подчиненную генералу Деникину, лишь в оперативном отношении Кубань, пославшая на защиту родины большую часть своих сынов, этого права была фактически лишена. В то время как в Донской армии назначения, производства исходили непосредственно от атамана, в кубанских частях это право оставил за собой генерал Деникин. Двойственное подчинение казачьих частей, несомненно, создавало немало затруднений. Однако принцип полного и единоличного подчинения казаков необходимо было бы провести в жизнь в равной степени как в отношении Кубани и Терека, так и Дона.
Не только в отношении казаков, но и всех, кто непререкаемо и безоговорочно не






214

принимал политику главного командования, ставка проявляла какую-то нетерпимость. Провозгласив лозунг “Единая, великая и неделимая Россия”, по существу туманный и неопределенный, главнокомандующий с каким-то фанатизмом шел на борьбу со всем тем, что, казалось ему, идет вразрез с исповедуемой им истиной. К казакам огульно пристала кличка “самостийников”. Самостийниками были объявлены и все те, кто еще недавно боролся с большевиками на Украине, все, кто служил у гетмана. С падением Украины огромное число офицеров бежало на нее. Между ними было большое число весьма доблестных горячих патриотов, готовых продолжать борьбу за отечество, на каком бы клочке русской земли эта борьба не велась. Высшие экономические соображения им, конечно, были чужды. Между тем, в ставке на них смотрели едва ли не как на предателей, они брались под подозрение, и дальнейшая служба их допускалась лишь по прохождении особой реабилитационной комиссии. Это было жестоко несправедливо и обидно.


XIV


Войска адмирала Колчака подходили к Волге. Противник, сосредоточив силы на восточном фронте, делал тщетные попытки удержать продвижение сибирских корпусов. Весенняя распутица должна была неминуемо временно остановить операции на восточном фронте. На юге белые части за последние четыре месяца не достигли существенных успехов. Донецкий каменноугольный район продолжал удерживаться белыми, однако, значительных успехов здесь также достигнуть не удалось. С оставлением Крыма левофланговые части белых отошли к востоку от Мариуполя. В ставке были недовольны действиями генерала Юзефовича. Об этом говорил Врангелю генерал Деникин и генерал Романовский. Оба они выказывали уверенность, что вступлением Врангеля в командование армией, операции белых будут развиваться успешнее.
Врангель по-прежнему не разделял принятый ставкой операционный план. Необходимость скорейшего соединения сил юга с сибирскими армиями казалась ему непреложной. Необходимость эта представлялась столь ясно, что на нее указывалось целым рядом лиц, в том числе и не военных. Умный и инициативный А.К. Кривошеин, например, ясно отдавал себе отчет в масштабности стратегии главного командования. Человек политики, он готов был искать в принятом генералом Деникиным решении причины внутреннего, личного характера. Врангель отстранял от себя эти подозрения, но объяснение образу действий ставки найти не мог. Все попытки Врангеля говорить на эту тему с генералом Романовским оказались бесплодны, он явно уклонялся от обсуждения данного вопроса.











215


XV


На первый день праздника Святой Пасхи атаман давал музыкальный номер, в котором участвовали несколько артистов, и прекрасно пел кубанский войсковой хор. На вечере в числе прочих присутствовал прибывший с фронта генерал Шкуро. Накануне он был у Врангеля и сообщил ему, что в ближайшие дни ожидает обещанный ему главнокомандующим корпус. Ставка усиленно выдвигала генерала Шкуро, рассчитывая, по-видимому, использовать его для борьбы с самостийными казачьими течениями. Правда, в известной части казачества генерал Шкуро был популярен. Популярность эта приобреталась им, главным образом, на низменных инстинктах казаков. В широкой массе казачества имя генерала Шкуро уважением не пользовалось. И Врангелю непонятно было, как главное командование могло надеяться найти в нем крепкого и верного союзника.
В военном отношении, как крупный начальник, он проявлял полную неподготовленность и отсутствие широких дарований, являясь лишь способным партизаном.


XVI


В Екатеринодаре явился к Врангелю прибывший из Сибири посланец от атамана Семенова есаул Миллер. Миллер бывший офицер Нерчинского казачьего полка, при Врангеле служил в полку одновременно с Семеновым. Между адмиралом Колчаком и Семеновым были значительные разногласия, и Семенов, командируя Миллера, надеялся найти поддержку у генерала Деникина. От Миллера Врангель узнал все подробности возглавляемой Семеновым борьбы казаков на Дальнем Востоке.
За несколько месяцев до революции Семенов в числе других офицеров, знающих монгольский язык, был командирован в Забайкалье для формирования инородческих частей. Там и застал его большевистский переворот. Отказавшись подчиняться местным представителям Советской власти, Семенов начал партизанскую войну против большевиков, поддержанный местными промышленными кругами, главным образом, владельцами приисков, щедро снабжавшими его средствами. К Семенову стали сбегаться, избегая беспощадной расправы красных, многочисленные добровольцы. В конце семнадцатого года стали прибывать в Забайкалье отправленные туда после неудачного наступления частей генерала Краснова на Петроград полки Уссурийской дивизии. Большая часть офицеров и значительная часть казаков и солдат присоединились к Семенову. Начальник Уссурийской дивизии генерал Хрещатицкий первый подал пример добровольного подчинения младшему, согласившись принять должность начальника штаба Семенова, выбранного поднявшимися забайкальцами атаманом. Примеру Хрещатицкого последовали другие офицеры дивизии. Семенову удалось войти в связь с






216

японцами, оказавшими ему незначительную поддержку. За забайкальцами поднялись уссурийцы и амурцы. Силы Семенова росли и крепли, и вскоре он стал во главе трех войск, стал фактическим хозяином Восточной Сибири. Появление адмирала Колчака неожиданно ставило предел честолюбивым планам атамана
Семенов усмотрел в действиях Колчака посягательства на свои права, отказался подчиняться Верховному Правительству, за что им был отрешен от должности и предан суду. Решив продолжать борьбу, Семенов стал перехватывать следующие в сибирские армии грузы, грозя совсем отрезать армии от Приамурья. Ища поддержки, Семенов обратился к атаману Оренбургского округа Дутову. Однако тот решительно отказался его поддержать. Теперь Семенов думал найти опору у генерала Деникина.
Врангель самым резким образом высказал Миллеру свое мнение на действия его начальника, о чем просил его довести до сведения Семенова.


XVII


Через несколько дней генерал Романовский сообщил Врангелю, что генерал Деникин решительно отказался поддержать домагания Семенова. Врангель предложил Романовскому со своей стороны, как бывший начальник Семенова, послать ему телеграмму, побуждая его выполнить свой долг в интересах общего дела. К предложению Врангеля генерал Романовский отнесся весьма сочувственно. Тут же Врангель составил и вручил ему телеграмму, копию с коей послал есаулу Миллеру. Телеграмма была написана в весьма резких выражениях – зная Семенова, Врангель знал, что это окажется наиболее действенным: “До сих пор я гордился тем, что некогда командовал славными нерчинцами, теперь стыжусь, узнав, что среди них оказался изменник общему делу…” Далее Врангель убеждал Семенова отказаться от личных интересов для пользы общему делу и подчиниться Верховному Правительству. Врангелю неизвестно, была ли когда-либо получена его телеграмма атаманом Семеновым, но вскоре тот изъявил готовность подчиниться Колчаку и в дальнейшем продолжал бороться под его начальством. За несколько дней до смерти адмирал Колчак передал Семенову полноту военной власти в Сибири.
В двадцатых годах во время борьбы врангелевских войск в Крыму, Семенов известил о готовности подчиниться ему.


XVIII


Донская армия, которая с 3-ей армией в январе ворвались в Царицын, который защищали 42 тысячи красноармейцев под командой К.Е. Ворошилова и И.В. Сталина, после того как немцы ушли с Украины и высвободившиеся оттуда красные ударили ей в






217

тыл, значительным числом начала разбегаться.
К 27-му января положение на фронте Донской армии было очень тяжелым, но не безнадежным. Красная армия занимала весь Верхнее-Донской округ и местами вошла клином в Донецкий округ, весь Хоперский округ и северную часть Усть-Медведицкого округа. Фронт Красной армии шел от станции Картушино и Колпаково Екатеринодарской железной дороги до станции Первозвановка, станице Луганской, причем Луганск с его патронным заводом был занят большевиками, потом, огибая границу войска Донского, к Стрельцовке, Великоцкому и пограничной железнодорожной станции Чертково, за которой круто спускался к югу в войско Донское и доходил до слободы Макеевки.
Сильно свирепствовал сыпной тиф и ослаблял ряды войск. Начало обнаруживаться, особенно в частях, состоящих из пленных казаков Верхнее-Донского, Хоперского и Усть-Медведицкого округов, уже занятых Красной армией, большое дезертирство. Казаков тянуло в родные станицы узнать, что там делается, живы ли их родные, и они уходили из армии.
Командующим армией был составлен следующий план действий, одобренный атаманом. В район станиц Каменской и Усть-Бело-Калитвенской генерал Денисов сосредотачивал ударную группу в 16000 штыков и шашек при 24 орудиях, в которую должны были войти лучшие части молодой армии и старые, испытанные в боях войска (в том числе Гундоровский георгиевский полк). По сосредоточению примерно к 5-6 февраля группа эта должна была ударить на слободу Макеевку совместно с частями генерала Финхаллаурова сбить 12-ую дивизию и, действуя во фланг и тыл 13-ой и Уральской дивизиям, идти в Хоперский округ вдохновлять и поднимать казаков. Также движение сулило быстрый успех и возможное очищение Хоперского округа даже без помощи добровольцев, на которую атаман уже особенно не рассчитывал.
Атаман и командующий армией верили в успех и победу. Они понимали, что неудачи их кроются не в силе Красной армии, а во внутреннем разложении казачьих частей, происходящие от сознания своего одиночества. Появление небольших иностранных или добровольческих частей хотя бы только в ближнем тылу изменило бы настроение и дало бы победный импульс Донской армии. Приближалась весна, проходили последние морозы. Разлив реки Дона задержал бы наступление Красной армии, а с весной всегда пробуждалась и казачья доблесть, и атаман за фронт не боялся. Он боялся за внутренне положение страны. Накануне созыва Большого войскового круга он получил известие, что отряд партизана Семилетова двинут из Новороссийска к Ростову для оказания давления в случае нужды на него, атамана. Гвардейские полки волновались и предлагали атаману уничтожить семилетовцев и, если нужно, разогнать круг. А сзади стоял Деникин с его невмешательством на словах во внутренние дела Дона, считавший, что вопрос об отставке атамана, избранного на три года – вопрос только атамана и круга его, так сказать, частное дело, и союзников с представителями, подобными Фуккэ.
Командующему армией генералу Денисову атаман, безусловно, верил. Он с ним сжился за время войны – с 1915-1917 года. Два года Денисов был начальником штаба у атамана, тогда начальника дивизии. Они думали одними думами и понимали друг друга с полуслова. Эти последние дни и генерал Денисов, и его начальник штаба генерал Поляков работали непрерывно днем и ночью. Днем им приходилось отбиваться от членов круга, депутатов различных округов, требовавших от них обеспечений. Почти каждый день






218

председатель круга Харламов собирал съехавшихся депутатов на частные совещания и приглашал на них Денисова и Полякова для докладов. Работать в штабе днем не приходилось и всю сложную и ответственную работу по перегруппировке и сосредоточению сил, по отдаче приказаний и переговорам по прямому проводу пришлось переносить на ночь. Атаман знал и видел эту работу и еще больше ценил этих самоотверженных, преданных войску генералов.


XIX


Первое заседание круга было назначено на 1-ое февраля после молебна в Соборе в 11 часов утра.
В 9 часов утра к атаману приехал председатель круга В.А. Харламов и сообщил ему, что круг решил требовать отставки Денисова и Полякова в категорической форме.
- В такой же категорической форме и я потребую своей отставки, - сказал атаман.
Уже при беглом взгляде на круг в зале Дворянского областного собрания атаман увидел, что круг не тот, что был 15-го августа прошлого года в дни побед. Да, лица были те же, но выражение их было не то. Тогда все фронтовики были в своих полковых погонах, с медалями и крестами на груди. Теперь все казаки и урядники и некоторые из младших офицеров были без погон. И это было не случайностью. Круг в лице своей серой части на всякий случай “демократизировался” и играл под большевиков.
В президиуме заседал толстый и жирный Н.Е. Парамонов и узкими, острыми глазками гипнотизировал круг. В августе его не было. Тогда его за две недели до круга арестовали немцы, обвинили его в сношениях с союзниками. Теперь он был здесь и чувствовал, что многие из членов круга уже подавлены его миллионами. Да он и сам не скрывал, что несколько десятков тысяч брошены им на обработку серой части круга.
При входе атамана круг не встал. Но когда атаман вышел на трибуну, чтобы говорить речь, его приветствовали аплодисментами, которые стали общими и захватили круг…
Донской атаман в большой речи обрисовал современное положение Дона. Он не скрывал трудности момента. Высказываясь о трагических поражениях, он относил их, главным образом, к чрезмерной растянутости фронта, увеличившейся после ухода немецких гарнизонов, о непосильности для Донской армии борьбы с противником, численно превосходящем и технически лучше оборудованном, о болезни, охватившей фронт и именуемой большевизмом, о союзниках и о едином командовании вооруженными силами Юга России.
Закончил свою речь выражением полной уверенности, что с помощью Добровольческой армии беда будет уничтожена и враг снова выгнан за пределы Донского войска.
На вечернем заседании читал свой доклад председатель совета управляющих генерал-лейтенант Богаевский о внешнем положении войска донского. Он напирал на то, что теперь при осуществлении одного командования войско Донское может ни за что не






219

тревожиться, так как сила Добровольческой армии несокрушима и дело находится в надежных руках.
После генерала Богаевского говорил генерал Денисов. Бледный, страшно исхудавший за эти последние дни, нервный и измученный чрезмерной лихорадочной работой и бессонными ночами, он на ряде громадных наглядных карт и схем пояснил кругу, что войско Донское поставлено в слишком тяжелые условия борьбы. Десять месяцев войны, зима, необычно суровая в этом году, болезни, не могли не отозваться на нем.
- Утомление казаков, - говорил Денисов, - чувствовалось ясно еще в ноябре месяце.
Начальник штаба генерал Поляков докладывал, что его порадуют все те огромные успехи, какие были нами достигнуты, и если нам не будет оказана посторонняя помощь, то вряд ли мы удержим все то, чем завладели.
Председатель круга понял, что в заседании 1-го февраля победа осталась за атаманом. Он предложил за поздним временем (было 12 часов ночи) и утомлением членов круга закрыть заседание и обсудить отчеты донского атамана и генерала Денисова на другой день в окружных заседаниях на свежую голову.


XX


Когда на второй день члены круга стали собираться из совещания по кругам в женское епархиальное училище, где им было устроено общежитие, их поразили страшным известием: вчера ночью при возвращении с круга на глухой и пустынной улице двумя неизвестными молодыми людьми в солдатских шинелях ранен в живот член круга от Усть-Медведицкого округа и лидер донской социал-демократической партии, известный сотрудник атамана Каледина Павел Михайлович Агеев.
На Дону за все это время не было никаких террористических актов и политических убийств. Дон жил патриархальной, тихой жизнью и потому это событие взволновало членов круга. Каждый почувствовал, что, исполняя свой долг перед родиной, он подвергает свою жизнь опасности.
Ввиду того, что Агеев состоял в оппозиции атаману, то в нападении на Агеева обвиняли атамана. Однако многим было понятно, что это покушение сыграло под атамана и никакого дела  ни сам атаман, ни командующий армией Денисов к нему не имели.
Вследствие этого покушения у некоторых членов круга появилось на атамана озлобление, у других растерянность. Участь Денисова, а с ним и атамана, была решена.
В шесть часов вечера круг собрался на заседании. После прочтения атаманом приказа по поводу покушения на Агеева, где атаман, высказывая общее осуждение всяким террористическим актам, требовал, чтобы виновные были, во что бы то ни стало, разысканы, выслушанного кругом в зловещей тишине, председатель круга предложил председателям окружных собраний высказаться по поводу вчерашних докладов атамана и генерала Денисова. Семь округов выразили недоверие командующему Донской армией генералу Денисову и начальнику штаба армии генералу Полякову, и требовали их






220

немедленной отставки. Только общее заседание представителей Черкасского, Ростовского и Таганрогского округов вынесли им доверие.
Тогда встал атаман. В речи короткой и сказанной в очень сильных выражениях он указал кругу, что круг берет на себя перед войском всю ответственность за такое решение.
- Вы становитесь на путь России, - говорил атаман. – Сначала великий князь Николай Николаевич, потом Брусилов, потом Гучков, затем Керенский и главковерх Крыленко. Вы знаете, ибо сами это пережили, к чему это привело. Одумайтесь, что вы делаете и не шатайте власти тогда, когда враг идет, чтобы вас уничтожить. Выраженное вами недоверие к командующему армией генералу Денисову и его начальнику штаба Полякову я отношу всецело к себе, потому что я являюсь верховным вождем и руководителем Донской армии, а они только мои подчиненные и исполнители моей воли. Я уже вчера говорил вам, что устранить от сотрудничества со мною этих лиц – это значит отрубить у меня правую и левую руку. Согласиться на их замену теперь я не могу, а потому я отказываюсь от должности донского атамана и прошу избрать мне преемника.
И атаман оставил зал заседаний круга при возгласах с мест:
- Нет, это не так… Атаману остаться. Атаману верим. Просим остаться.
Председатель круга объявил перерыв и просил собраться по округам.
Отставку атамана вопреки закону баллотировали открытой баллотировкой, и она большинством голосов была принята.


XXI


В половине двенадцатого ночи председатель совета управляющих генерал-лейтенант Богаевский привез во дворец атаману следующее: “Постановление войскового круга Всевеликого войска Донского созыва 1919 года 2-ой сессии, принятое в закрытом заседании 2-го февраля 1919 года. В силу того, что донской атаман, генерал от кавалерии П. И. Краснов, после выраженного войсковым кругом недоверия командующему Донской армией генерал-лейтенанту С.В. Денисову заявил, что выражение этого недоверия простирается и на него, донского атамана, и потому он отказывается от должности донского атамана и просит круг озаботиться выбором ему преемника. Войсковой круг постановил: отставку донского атамана П.И. Краснова принять.
Согласно ст. 21 основных законов Всевеликого войска Донского атаманская власть в войске Донском переходит к председателю Совета управляющих отделами генерал-лейтенанту А.П. Богаевскому, впредь до избрания кругом атамана Всевеликого войска Донского. Председатель круга В. Харламов. Товарищи председателя круга Н. Парамонов, И.С. Быкодаров, П. Дуданов, И. Зенков, Б. Уланов, Е. Попов. Секретарь: Ф. Крюков”.
Атаман в это время собирался ехать навстречу генералу Деникину, которого ожидали в Новочеркасске 3-го февраля. Богаевский отговаривал атамана ехать. Но атаман решил встретить главнокомандующего, чтобы лично доложить ему о своей отставке и, главное, о положении на фронте.
В 8 часов утра атаман встретил генерала Деникина на станции Кущевка.






221

- Как жаль, что меня не было, - сказал Деникин. – Я бы не допустил Вашей отставки.
- Настроение круга и войска таково, что всякое Ваше желание будет исполнено. Казаки от Вас ожидают спасения и все для Вас сделают, - сказал атаман…
3-го февраля генерал Деникин посетил войсковой круг… Отвечая на приветствие, генерал Деникин сказал:
- Пронося вместе с Добровольческой армией по ее крестному пути неугасимую и непоколебимую веру в великое будущее единой, неделимой России, я не отделяю от блага и пользы России интересов Дона, я знаю, что сила, благоденствие и процветание Донского края служат залогом спасения России. Я верю в здоровый разум, русское сердце и в любовь к родине донского казака, я верю, что ваша внутренняя разруха, которой я не могу и не хочу быть судьею, не отразится на нашей общей работе в борьбе против врага Дона и России, и Дон будет спасен.
Из этой речи круг понял, что генерал Деникин одобряет отставку атамана и обещает помочь донским казакам.
Генерал Деникин завтракал у председателя Совета управляющих генерала Богаевского и обедал у бывшего атамана. И тут и там он совещался с бывшим атаманом о дальнейшем устройстве войска. Он спросил бывшего атамана, кого он наметил бы на пост командующего армией и начальника штаба. Бывший атаман указал на генерал-лейтенанта Ф.Ф. Абрамова, как на высокообразованного человека, понимающего военное дело, глубоко порядочного и честного. Начальником штаба он назвал генерала Кельчевского. Однако войсковой круг утвердил новым командующим Донской армией генерала Сидорина, начальником штаба генерала Семилетова.
4-го февраля утром генерал Деникин уехал на Западный фронт, а 6-го февраля вечером поехал и бывший атаман в свое изгнание.


XXII


12-го апреля Врангель, зайдя утром в штаб в отделение генерал-квартирмейстера, узнал, что противник крупными массами перешел на Манычском фронте в наступление, форсировал Маныч и продолжал наступление на Торговую. Занимавшие этот участок нашего фронта донцы под начальством генерала Мамонтова, понесли жестокие потери и, оставив большую часть своей артиллерии в руках противника, отходили на запад. Врангелевские предсказания пророчески сбылись. Врангель зашел к генерал-квартирмейстеру, где застал генерала Романовского. Для обоих, видимо, это событие было совершенно неожиданным, и они были им весьма смущены. На следующий день события продолжали грозно развиваться. Части белых отходили, почти не оказывая сопротивления. Сам генерал Мамонтов, видимо, потерял дух и доносил, что казаки “разложились” и что он бессилен что-либо сделать.








222


XXIII


13-го вечером Врангель лег спать, когда Врангеля разбудили, сообщив, что генерал Романовский и полковник Плющевский-Плющик желают его видеть. Полученные с фронта известия были грозны. Противник быстро продвигался к Владикавказской железной дороге, угрожая отрезать Кавказскую Добровольческую армию от ее базы. В резерве у генерала Юзефовича свободных частей не было. Необходимо было принять срочные меры, дабы остановить дальнейшее продвижение врага. Генерал Романовский спросил Врангеля, согласен ли он принять командование над войсками Манычского фронта. Через несколько дней он надеялся иметь возможность усилить эти части кубанцами генерала Покровского, снятыми с фронта Кавказской Добровольческой армии. Во главе последней, по предположению генерала Романовского, должен был оставаться генерал Юзефович, Врангелю же надлежало сформировать новый полевой штаб.
С предложенным Врангелю решением он согласиться не мог. Врангель сказал, что намеченных генералом Романовским сил для предстоящей операции недостаточно. Нецелесообразным считал Врангель и создание нового полевого штаба. С таким случайным, наспех созданным штабом, и со сборными, незнакомыми ему войсками, он не мог рассчитывать на участке Владикавказской железной дороги Ростов-Тихорецкая на весь 1-ый конный корпус, сняв с фронта Кавказской Добровольческой армии кубанцев генерала Покровского и, сверх того, спешно перебросить туда же из Дагестана 1-ую конную дивизию генерала Шатилова, весьма сильную численно. Для объединения действий Манычской группы Врангель предлагал использовать штаб его Кавказской Добровольческой армии.
Генерал Романовский с Врангелем не согласился, считая, что намеченных им сил вполне достаточно для восстановления положения белых, а что отъезд генерала Юзефовича со штабом армии из Ростова “вызовет в России панику”. При этих условиях Врангель категорически отказался от принятия командования над войсками Манычского фронта, в то же время, ввиду серьезности положения на фронте, Врангель решил немедленно ехать в Ростов и вступить в командование его армией.
Начальник штаба и генерал-квартирмейстер продолжали настаивать. Генерал Романовский заметил, что отказ Врангеля поставит Главнокомандующего в необходимость самому принять на себя непосредственно руководство Манычской операцией. Врангель заметил, что решения своего не изменит, что, по совести, не может ввязаться за дело, которое считал для себя при настоящих условиях непосильным.
- Главнокомандующий, имеющий полную мощь, - добавил Врангель, - в случае, если он лично станет во главе операции, будет иметь возможность принять все меры для того, чтобы обеспечить успех операции, и я не сомневаюсь, что он убедится в необходимости тех мер, которые я предлагаю.
Генерал Романовский и полковник Плющевский-Плющик, видно, недовольные, ушли, причем генерал Романовский просил Врангеля на следующий день утром быть у главнокомандующего.






223

В девять часов утра Врангель был у генерала Деникина, где застал начальника штаба. Генерал Деникин был, видимо, уже в курсе дела и спросил его “не надумал ли он что-нибудь”. Врангель подтвердил, что не считает себя в силах справиться с поставленной генералом Романовским задачей, и просил разрешения немедленно вернуться к своей армии. Генерал Деникин не настаивал. В этот же вечер Врангель выехал в Ростов.


XXIV


В Ростове на вокзале Врангель встречен был генералом Юзефовичем с членами штаба. Почетный караул был выставлен от сводного полка 12-ой Кавалерийской дивизии. Полк формировался в Ростове. Караул был отлично одет, люди выглядели молодцами.
Оккупированная французскими войсками после падения гетманской власти на Украине, Одесса неожиданно в конце марта была французами оставлена. Одновременно с французами бежал из Одессы и штаб формируемой “Народной Русской армии” во главе с ее генералом Шваруем. В числе его ближайших помощников оказался и генерал Бискупский, долженствовавший занять пост инспектора кавалерии, обратившегося из украинского “генерального хорунжего” в генерала ”демократической русской армии”.
С оставлением Крыма штаб генерала Боровского был расформирован. Сам же генерал Боровской получил назначение начальником Закаспийской области, но он так и не успел туда попасть, ограничив пока свое назначение рестораном гостиницы “Палас”.
Объединенные под начальством генерала Шиллинга крымские части при поддержке мощной артиллерии союзного флота продолжали удерживать Керченский перешеек. В каменноугольном бассейне, в районе Андреевка – Ясиноватая - Криничная героически сражались обескровленные многомесячной борьбой добровольцы генерала Май-Маевского. Полки его корпуса после ряда тяжелых потерь насчитывали каждый 400-500 человек. Противник настойчиво пытался овладеть важным для него каменноугольным бассейном. Однако, несмотря на огромное превосходство, все же не мог оттеснить геройские полки Добровольческого корпуса. На правом фланге генерала Май-Маевского только что сосредоточился после удачного рейда в тыл противника сводный конный корпус в составе Кавказской (Кубанской) и 1-ой Терской казачьих дивизий. Корпусом временно командовал начальник Кавказской дивизии генерал Шкуро. Во главе дивизий стояли: Кавказской – генерал Губин, бывший его сослуживец по Уссурийской дивизии; Терской – доблестный генерал Топорков, недавно назначенный на эту должность, который уже имел в дивизии ряд блестящих дел, был тяжело ранен и ко времени приезда Врангеля в Ростов отсутствовал.
Генерал Покровский со штабом ожидался в Ростове на следующий день. Он должен был объединить действия 1-ой Кубанской и спешно направляющейся на Манычский фронт с Кавказа, только что окончившей формирование 2-ой Терской казачьей дивизии. Сосредоточение корпуса намечалось в районе станций Батайск.
До прибытия частей Покровского важнейший ростовский узел с юга ничем не прикрывался.






224

Кроме не закончившегося формирования сводного полка 12-ой кавалерийской
дивизии, необходимого для поддержания порядка в самом городе, свободных резервов в распоряжении штаба армии не было. Донские части генерала Мамонтова окончательно потеряли всякую боеспособность и совершенно “разложились”, как доносил сам генерал Мамонтов. Перед наступающей конницей красных казаки, бросая артиллерию и оружие, бежали за Дон.
Забитый многочисленными армейскими и правительственными учреждениями, громадный торговый и промышленный центр Ростова был объят паникой. В самом городе было неспокойно и, по сведениям штабной и местной донской контрразведок, можно было со дня на день ожидать выступление местных большевиков. Врангель принял меры к устранению переброски эшелонов кубанской дивизии. Он выслал для прикрытия Батайска бронепоезд.
На окраинах города, в рабочих кварталах и особенно в Затемерницком поселке, издавна пользовавшемся дурной славой, было неспокойно. Имелись сведения о прибытии в город целого ряда большевистских агентов и намерении последних при содействии местных большевиков вызвать ряд выступлений в городе. Врангель приказал в ту же ночь арестовать всех намеченных контрразведкой лиц. Несмотря на возражение некоторых из присутствующих, что эти аресты могут вызвать волнения и что сил, имеющихся в распоряжении штаба для поддержания в этом случае порядка в городе, недостаточно, Врангель настоял на своем, считая, что только решительные действия власти смогут еще заставить считаться с ней. В ту же ночь было арестовано до семидесяти человек. Среди них, довольно занимавший видное положение в городе присяжный поверенный Ломатидзе, которого в числе наиболее видных большевистских деятелей Врангель немедленно передал военно-полевому суду, приговорившего его к смертной казни. Несмотря на ряд обращенных ходатайств отдельных лиц и общественных групп о смягчении участи осужденных (главным образом, ходатайствовали об имеющем большие связи в городе Ломатидзе), Врангель остался непреклонен. Через день после ареста приговор был приведен в исполнение. Решительность, проявленная властью, несомненно, возымела действие. Ни в те дни, ни после, никаких выступлений в городе не было.


XXV


На следующий день по прибытии Врангеля в Ростов он выезжал в Батайск для свидания с генералом Мамонтовым. Последний высокий, статный, бравого вида генерал в эту минуту казался совершенно подавленным. По его словам, “казаки совсем вышли из рук” и не осталось даже несколько человек для посылки в разъезд. Он с несколькими офицерами пытался навести какой-нибудь порядок среди скопившихся в Батайске беглецов. К счастью, противник преследовал весьма вяло и, видимо, не отдавал себе отчета в беспомощности белых. Наконец в Ростов явился к Врангелю прибывший со своим штабом генерал Покровский, коему Врангель подчинил части генерала Мамонтова, приказав, не стесняясь мерами, привести их в порядок. Следом за головным эшелоном






225

стали прибывать эшелоны кубанцев. Через два дня положение стало уже менее грозным. Кубанцы прикрыли Батайскую и Ольгинскую переправы и, выбросив на широком фронте разведку, дали возможность осветить обстановку.
Расстреляв несколько дезертиров, генерал Покровский кое-как остановил отступление и стал приводить в порядок деморализованные донские полки. С Кавказа приходили эшелоны с терцами.


XXVI


Генерал Деникин, прибыв из Екатеринодара, лично принял на себя руководство войсками Манычской группы. Генерал Покровский, объединив командование 1-ой Кубанской, 2-ой Терской дивизиями и несколькими полками донцев, перешел в наступление и стал теснить противника к Манычу. Не ожидавшие отпора красные стали поспешно отходить, но вскоре оправились и сами перешли в наступление, обрушившись на терцев. Терская дивизия, только что сформированная и плохо обученная, была жестоко потрепана и потеряла всю свою артиллерию. Генерал Деникин лично мог убедиться в серьезности создавшегося положения. 1-ой конной дивизии генерала Шатилова было отдано приказание спешно грузиться и следовать на Манычский фронт. Предсказания Врангеля генералу Романовскому осуществились, и главнокомандующий вынужден был сосредоточить те самые силы, каковые предлагали генералу Романовскому использовать для намеченной операции.


XXVII


Между тем, на фронте армии Врангеля положение продолжало оставаться тяжелым. Генерал Май-Маевский ежедневно доносил о тяжелых боях своих частей. Под давлением подавляющей численности врага, поддержанного убийственным огнем большого числа бронепоездов, слабые части белых на некоторых участках фронта вынуждены были несколько отойти. Добровольческие полки дрались чрезвычайно упорно, отстаивая каждую пядь земли. Тяжелые потери заставляли опасаться, что последние кадры пехоты белых будут уничтожены. В то же время в тылу армии свежих пополнений не имелось. Вопрос о создании запасных частей для пополнения войсковых кадров до сего времени не был должным образом разрешен. Из всей занятой армиями генерала Деникина территории юго-востока России лишь в Черноморской и Ставропольской губерниях гражданская власть полностью сосредотачивалась в руках главного командования. В прочих областях действовала автономная казачья власть. В значительной части казачьих областей население было смешанное – казаки и инородные. И если относительно первых ставка, хотя и неохотно, все же готова была признать






226

государственные права атаманов и казачьих правительств, то в отношении инородного населения это право командование хотело оставить за собой. При этих условиях разработка мобилизационного плана была чрезвычайно затруднительной. Дело не пошло далее бесконечной переписки между штабами главнокомандующего и войсковыми штабами.
В то время как насущнейшие жизненные вопросы оставались неразрешенными, главное командование стремилось разрешить ряд вопросов общероссийского масштаба, долженствовавших охватить все области государственного устройства России. Разработкой этих вопросов было занято образованное Главнокомандующим Особое Совещание из лиц по личному выбору генерала Деникина. Работы Особого Совещания по этим вопросам выливались в форму двух программных писем генерала Деникина на имя председателя Особого Совещания. Несколько позже была издана особая “декларация” о “целях, которые преследует командование Вооруженными Силами на Юге России в вооруженной борьбе с Советской властью и в государственном строительстве”.
Намеченная этими документами программа главного командования должна была служить руководящими данными для деятельности Освага - отдела пропаганды, долженствующего противопоставить свою деятельность пропаганде большевиков. Громоздкое, с огромными штабами учреждение Освага пребывало в Ростове. Оно стоило правительству бешеных денег и давало надежное убежище многочисленным уклоняющимся от выполнения своего воинского долга. Непомерно разросшийся Осваг стремился охватить все отрасли жизни армии и страны. Он не только “внедрял в сознание масс идеологию, исповедуемую Главным командованием”, “популяризовал вождей”, но и ставил себе целью “облагораживание литературного вкуса обывателя”. Так объяснил Врангелю один из деятелей этого учреждения в Ростове издание отделом пропаганды художественно-литературных современников.
Была у Освага и другая, более темная сторона деятельности – так называемая “информация вверх”, составление секретных сводок, касающихся деятельности политических партий, организаций и отдельных лиц. Наиболее секретные из этих сводок в числе двух экземпляров представлялись лишь председателю Особого Совещания и самому Главнокомандующему. В них давались сведения о деятельности самых ближайших к генералу Деникину лиц.
В обществе и в армии отношение к Освагу было весьма недружелюбное. В армии этому много способствовало назначение помощником начальника отдела пропаганды профессора К.Н. Соколова, небезызвестного полковника Энгельгардта, бывшего в первые дни смуты комендантом Петрограда.


XXVIII


Не получая удовлетворительного ответа из ставки, Врангель решил поехать в Новочеркасск повидать Донского атамана генерала Богаевского и разрешить с ним ряд вопросов. Генерал Богаевский только что перенес сыпной тиф и принял Врангеля, лежа в






227

кровати. Мягкий и весьма доброжелательный человек генерал Богаевский, с которым Врангель был знаком еще по службе в армии, охотно пошел Врангелю навстречу и обещал дать представителям Донской власти на местах необходимые указания для согласования их работы. В Новочеркасске Врангель виделся также с выехавшим его встречать на вокзал начальником штаба Донской армии генералом Кельчевским. Талантливый офицер генерального штаба, он заслуженно выдвинулся в период Великой войны. Нравственный облик его был не завидный.
Врангель выехал из Новочеркасска вечером и на вокзале в Ростове узнал, что через семь минут после прихода его поезда был взорван ближайший к Новочеркасску мост. Господь хранил Врангеля, и злоумышленникам не удался их замысел.


XXIX


С целью облегчения положения частей генерала Май-Маевского Врангель приказал генералу Шкуро ударить в тыл действующим против добровольцев частям красных.
Полковник Андрей Григорьевич Шкуро в конце мая 1918 года бежал из Кисловодской тюрьмы, сформировал недалеко от города вместе с полковником Яковом Слащевым, бывшим командиром лейб-гвардии Финляндского полка, партизанский отряд из пятнадцати человек. На весь отряд было лишь четыре винтовки и два револьвера. С этими малыми силами они освободили станицу Суворовскую, Бекешенскую и ряд других. За короткое время отряд разросся до нескольких сотен человек и овладел рядом городов в южном Ставрополе. Отряд Шкуро влился в Добровольческую армию.
Генерал Шкуро удачно выполнил задачу, оттянув против себя часть неприятельских сил и временно облегчив положение добровольцев. Одновременно перешли в наступление своим левым флангом и донцы. Левофланговая донская дивизия генерала Калинина нанесла красным ряд тяжелых поражений и овладела городом Луганском, угрожая противнику дальнейшим продвижением на запад. Для парирования успеха донцев красные вынуждены были оттянуть с фронта армии Врангеля часть своего резерва, и истекавшие кровью добровольцы получили возможность передохнуть.
Врангель получил телеграмму о прибытии генерала Деникина в Ростов, где на вокзале должно было состояться совещание с командующими армиями. Генерал Деникин был озабочен общим положением на фронте. Он настаивал на энергичных действиях донцев, долженствующих приковать к себе противника, облегчить тяжелое положение Врангелевской армии. С заметным раздражением говорил главнокомандующий о нежелании донского командования сообразовать свои действия с общим положением, об “интригах в Новочеркасске”, виновником последних он называл генерала Кельчевского. Генерал Деникин высказал предположение, что по завершении Манычской операции явится, вероятно, необходимость группу генерала Улагая, оперирующую в районе св. Креста, и войска манычской группы объединить в отдельную армию. При этом главнокомандующий спросил Врангеля, согласился бы тот стать во главе этой армии. Врангель ответил согласием, добавив, что по-прежнему придает Царицынскому






228

направлению первенствующее значение. К тому же новая армия будет состоять, главным образом, из родных ему частей, коими командовал он во время Кавказской операции.


XXX


Вопрос о создании на Царицынском направлении новой армии, во главе которой должен был стать Врангель, не была для него неожиданностью. Однако решение о создании отдельной Кубанской армии было для него ново. Учитывая в полной мере все неудобства, проистекавшие из-за существования отдельных армий, новых казачьих формирований, Врангель в то же время учитывал, что раз Дон пользуется этим правом, то и Кубань и Терек имеют право справедливо этого домогаться. Намеченное главнокомандующим решение справедливо уравнивало их права и преимущества, устраняя тем самым главный повод существовавших недоразумений. В то же время мысль, что ему придется командовать Кубанской армией отдельного государственного образования, с политикой, в значительной мере идущей вразрез с политикой главного командования, справедливо его пугала.


XXXI


Хотя и атаман, и Рада выражали Врангелю всяческим образом свое внимание, и Краевая Рада только что известила Врангеля о принятии его с семьей в коренное сословие кубанских казаков, хотя большинство кубанских частей были ему родные, и в широких массах казачества имя его пользовалось большим уважением, и все же он, как командующий Кубанской армией, оказался бы в некотором подчинении Кубанской власти и был бы неизбежно причастен к политике Кубани, которую он разделять не мог.
Ближайшие помощники Врангеля, начальник штаба генерал Юзефович и генерал-квартирмейстер полковник Кусонский, соображения Врангеля полностью разделяли. Переговорив с ними, Врангель решил с ответом подождать до приезда кубанского атамана генерала Филимонова и походного атамана Кубанского войска генерала Науменко, о приезде которых он был предупрежден. С ними одновременно приехал возвращающийся в строй после ранения генерал Топорков. За несколько часов до обеда, устроенного Врангелем в честь приехавших, Врангель получил телеграмму начальника штаба Главнокомандующего, разъясняющую, что объединение кубанских частей в армию с наименованием “Кубанской” не должно быть понимаемо, как признание какой-либо зависимости этой армии от Кубанского правительства и расширение его прав в отношении кубанских войск.
При этих условиях Кубанский атаман сам отказался от предложения генерала Деникина именовать новую армию “Кубанской”, признав, что раз по существу вопрос не






229

разрешен, то лучше уже вновь формируемой армии дать название Кавказской Добровольческой, под каковым большинство войск Манычского фронта сражались за освобождение родного им Кавказа. Тут же за обедом составили телеграмму генералу Деникину, какую подписали Кубанский атаман и Врангель.
Через несколько дней в Ростов вновь приезжал главнокомандующий. Генерал Юзефович, долгое время командовавший за время болезни Врангеля армией, был, видимо, несколько задет выбором на эту должность генерала Май-Маевского, полагая, что право на эту должность по справедливости принадлежит ему. При свидании с генералом Деникиным Врангель попросил его найти случай поговорить с генералом Юзефовичем и постараться смягчить горечь казавшегося ему недоверия главнокомандующего.
- Ну, что же я ему скажу? Ведь по совести я считаю, что он командовать армией не может, - развел руками генерал Деникин.
- Все-таки, Ваше превосходительство, Вы, быть может, нашли бы возможность его охладить, объяснив, что он необходим, как начальник штаба моей армии. Я лично никогда в крупных штабах не служил, штабная работа мне мало известна и, действительно, мне без Якова Давыдовича было бы трудно.
- Нет, увольте, я не умею разводить демагогии. Поговорите уж Вы с ним.
Так чувство незаслуженной обиды и осталось в сердце Юзефовича.


XXXII


На следующий день по отъезде главнокомандующего стали вновь поступать тревожные сведения с фронта. Красные возобновили атаки. И без того бедные ряды полков таяли окончательно. Генерал Май-Маевский засыпал Врангеля телеграммами, донося о невозможности более держаться, и ходатайствовал о разрешении отойти на позиции к северу от станции Иловайская. Врангель приказал ему продолжать держаться, одновременно дал указания генералу Шкуро вновь перейти в наступление с целью облегчения положения добровольцев. Конница перешла в наступление, имела ряд тяжелых боев, однако особенно продвинуться не могла. Давление на части генерала Май-Маевского не ослабевало.
Генерал Май-Маевский, с которым Врангель говорил по аппарату Юза, доложил ему, что он держаться далее не может, что дальнейшее упорство поведет лишь к окончательной гибели кадров. Врангель ответил, что имеет категорическое приказание Главнокомандующего держаться, во что бы то ни стало. Вместе с тем Врангель обещал ему немедленно довести до главнокомандующего их разговор и оттянуть, испросив разрешения, Добровольческий корпус на намеченные им позиции. 30-го вечером Врангель выехал в Торговую, где находился поезд главнокомандующего.










230


XXXIII


Явившись утром к главнокомандующему, Врангель доложил ему о положении Добровольческого корпуса. Ознакомившись с лентой его разговора с генералом Май-Маевским по аппарату Юза, главнокомандующий принял решение – части добровольческого корпуса оттянуть на намеченные позиции. Врангель тут же написал и отправил телеграмму. Затем Врангель  сделал генералу Деникину подробный доклад о намеченных им формированиях регулярной конницы.
Еще в декабре 18-го года Врангель представил главнокомандующему доклад о желательности создания особой инспекции конницы и настоятельной необходимости срочно приступить к воссозданию старых кавалерийских полков. В армии имелось большое количество кавалерийских офицеров, были некоторые полки, весь офицерский состав коих полностью находился в армии. Некоторые из кавалерийских частей сумели сохранить и родные штандарты. Офицеры мечтали, конечно, о воссоздании родных частей, однако штаб главнокомандующего это стремление не поощрял. С большим трудом удалось получить разрешение на сформирование полка 12-ой кавалерийской дивизии, где-то на Кавказе формировались изюмцы, наконец, при помощи Врангеля удалось развернуться собравшимся у него на Кубани ингермапландцам. Некоторые части отдельными взводами шли эскадронами, действовали при пехотных дивизиях. Большое количество кавалерийских офицеров находилось в тылу, служили в казачьих частях, пехоте. По приезде Врангеля в Ростов он поручил начальнику штаба подробно разработать вопрос об укомплектовании и развертывании отдельных кавалерийских эскадронов и сведения кавалерийских полков подавать в высшие соединения. Составил для представления главнокомандующему кандидатский список начальников. Теперь, выслушав доклад Врангеля, он полностью его устроил и тут же утвердил представленный им проект приказа, утвердил также намеченных им кандидатов на командные должности, однако в создании “инспекционной конницы” отказал.
Закончив доклад, Врангель спросил у главнокомандующего о положении на Манычском фронте. Белые там еще не могли достигнуть решительного успеха. Вторичная переправа кавалерии белых на северный берег Маныча вновь окончилась неудачей. Части белых захватили много пленных и значительно продвинулись в тыл противника, но вынуждены были вновь отойти на южный берег реки. 1-ая конная дивизия генерала Шатилова понесла большие потери, а татарский пластунский батальон был почти полностью уничтожен. Генерал Деникин с горечью говорил о том, что хотя белые “нагнали уйму конницы, но сделать пока что ничего не удается”.
Для обороны Маныча в районе Великокняжеской противник сосредоточил всю
свою 10-ую армию около 30000 штыков и шашек, со стороны белых против нее действовало, кроме отряда генерала Кутепова – 6-ой пехотной дивизии, всего одна дивизия пехоты и семь с половиной дивизий конницы.
6-ая пехотная дивизия – малочисленная и сборного состава была мало боеспособна.
Сравнительно слабым качественно и количественно были атсраханцы и горцы. Зато






231

донские, кубанские и терские полки были вполне достаточной численности и в большинстве отличных боевых качеств. Главная масса конницы белых – кубанцы и терцы генерала Покровского, кубанцы генерала Шатилова, Атаманская дивизия, астраханцы и горцы были сосредоточены на правом фланге к востоку от дивизии железной дороги и в районе сел Бараниковское - Новоманычское. Вдоль линии железной дороги располагались части генерала Кутепова. Сводно-Донской корпус генерала Савельева растянулся на южном берегу реки Маныч, к западу от железной дороги, имея главные силы у переправы Казенный Моспл.
Врангель спросил у главнокомандующего, кто из начальников объединяет главную массу конницы, и с удивлением узнал, что конная масса не объединена в одних руках, и что отдельные кавалерийские начальники подчиняются непосредственно главнокомандующему. Трудно было при этих условиях ожидать от конницы единства действий. Врангель высказал это генералу Деникину.
- Все это так, но как Вы заставите генерала Покровского или генерала Шатилова подчиниться одного другому?
Возражение главнокомандующего поразило Врангеля. Казавшийся твердым и непреклонным, генерал Деникин в отношении подчиненных ему старших начальников казался необъяснимо мягким. Сам настоящий солдат, он как будто не решался требовать этого от своих подчиненных. Смотрел сквозь пальцы на происходящий в самом Екатеринодаре безобразный разгул генералов Шкуро, Покровского и других. Главнокомандующему не могли быть неизвестными самоуправные действия, бесшабашный разгул и бешеное бросание денег этими генералами. Однако на все это генерал Деникин смотрел как будто безучастно. И в данном случае он не мог решиться, несмотря на то, что общая польза этого явно требовала подчинить одного генерала другому. Врангель высказал генералу Деникину свое мнение, что для успеха дела конница должна быть объединена в одних руках, что хотя генерал Шатилов, как крупный начальник, имеет несравненно больше данных, нежели генерал Покровский, однако с другой стороны, он еще недавно был подчинен последнему, входя своей дивизией в состав его корпуса, и что, близко зная генерала Шатилова, Врангель не может допустить мысли, чтобы тот отказался подчиняться тому или иному начальнику, раз последует приказание Главнокомандующего. Присутствовавший при разговоре генерал Романовский обратился к Врангелю:
- А вы, Петр Николаевич, не согласились бы помочь нам объединить конницы – Вам наши полководцы подчинятся.
Врангель охотно согласился, ясно сознавая, что это единственная возможность закончить, наконец, бесконечно затянувшуюся операцию. Радовала его и возможность, непосредственно руководя крупной массой конницы, разыграть интересный и красивый бой.


XXXIV


Послав генералу Юзефовичу телеграмму о спешной высылке его лошадей и






232

необходимых вещей, Врангель известил старших кавалерийских начальников телеграммой о своем приезде, предложил им собраться в станице Новоманычской для военного совещания. После обеда Врангель выехал туда на автомобиле. Главная масса
неприятельских сил сосредоточена была в районе Великокняжеской и Бараниковской переправ и в самой станице Великокняжеская. Как северный берег у обеих переправ, так и в станице Великокняжеская с юга были усилены окопами. Противник располагал весьма мощной артиллерией, и об овладении переправами в лоб нечего было и думать. К востоку от Бараниковской переправы линия Маныча противником только наблюдалась. Мелководный, едва пол-аршина глубиной, но болотистый и чрезвычайно топкий Маныч, совершенно исключал возможность переправить вброд артиллерию. Без поддержки же артиллерии, как показал опыт, белые не могли рассчитывать на успех.
Врангель предложил применить переносные щиты, каковые можно было соорудить из подручного материала, разобрав многочисленные дощатые заборы. Хотя в возможности оборудования переправы предложенным им способом большинство присутствовавших сомневалось, Врангель вызвал командира саперной роты, приказал подготовить опытную переправу на одном из многочисленных окрестных бочагов, а начальнику артиллерии 1-ой корпуса генералу Фоку сделать опыт переправы легкой и тяжелой артиллерии.
В два часа Врангель выехал в Новоманычскую. Опыт использования деревянных щитов для переправы вполне удался. В станице кипела работа: казаки разбирали заборы, сколачивали щиты. К врангелевскому приезду в станице Новоманычской, поселке Полтавском и селе Барашковском были построены полки. Врангель объехал части, говорил с казаками. Прием был Врангелю оказан самый восторженный.
Переправа намечалась в ночь на 4-ое мая. Ударная группа состояла из 1-го конного корпуса, 1-ой конной дивизии и Астраханской отдельной бригады. Для прикрытия Бараниковской переправы и связи с ударной группой оставалась горская дивизия. На генерала Фуккэ было возложено объединение артиллерийской группы, долженствовавшей в случае необходимости содействовать переправе. Весь день 3-го мая должен был быть посвящен на подготовку материалов переправы. Поздно ночью вернулся Врангель в Торговую, 3-го прибыли из Ростова лошади Врангеля и он выслал их немедленно в штаб 1-ой конной дивизии.


XXXV


Главнокомандующий получил донесение о блестящем успехе генерала Улагая,
который выдвинулся со своим корпусом от Св. Креста к северу от Маныча в районе села
Ремонтное – станция Грабовская, и наголову разбил корпус противника под начальством товарища Думенко, захватив 20 орудий, много пулеметов и пленных. Об успехе генерала Улагая он немедленно послал телефонограмму начальникам частей Врангеля, приказав сообщить о победе полкам.
Вечером Врангель выехал в станицу Новоманычскую. Темнело. Полки длиной
лентой вытягивались на станцию, двигаясь к месту переправы. В хвосте дивизии тянулись






233

длинные вереницы повозок, нагруженных дощатыми щитами и сопровождаемых саперами.
Передовые сотни белых, переправившись вечером вброд, оттеснили неприятельские разъезды. В течение ночи дружной работой саперов и пластунов был наведен настил. Люди всю ночь работали на воде, раздевшись по пояс.
На рассвете началась переправа. Врангель застал 1-ый корпус уже заканчивающим переправу. Мелководный, топкий, местами высохший, покрытый солью, выступающей на поверхность вязкой, черной грязью, Маныч ярко блестел на солнце среди плоских, лишенных всякой растительности берегов. Далеко на север, безбрежная, кое-где перерезанная солевыми бочагами, солончаковая степь. Там маячила лава белых, нередко стучали выстрелы. Длинной черной лентой тянулась от переправы конница белых, над колонной реяли разноцветные значки сотен. Сверкали медным блеском трубы полковых хоров. На южном берегу в ожидании переправы, спешились кубанские, терские, астраханские полки. Вокруг дымящихся костров виднелись группы всадников в живописных формах.
К восьми часам главная масса конницы закончила переправу, а к полудню перешла на северный берег вся артиллерия, в том числе и тяжелая. Теснимый белыми передовыми частями противник медленно отходил на запад. Части генерала Шатилова, 1-ая конная дивизия и бригада кубанцев полковника Фостикова наступали вдоль северного берега реки. Правее, заслонившись частью сил, вдоль большого тракта, двигался 1-ый конный корпус генерала Покровского. В резерве Врангеля осталась отдельная Астраханская бригада генерала Зыкова.
Подойдя к Бараниковской переправе, генерал Шатилов бросил свои части в атаку и овладел окопами противника, захватив около полутора тысяч пленных. Бараниковская переправа была в руках белых. Горская дивизия начала переправу, Врангель подчинил ее генералу Шатилову.
Наступали сумерки. Полки заночевали на местах. Стояла холодная майская ночь. Люди зябли и не могли заснуть. В лишенной всякой растительности степи нельзя было разжечь костров. Нельзя было напоить даже коней, негде было достать пресной воды. Врангель на несколько часов приехал в Новоманычскую перекусить и напиться чаю, и с рассветом был уже вновь на северном берегу реки.
В пять часов была назначена общая атака. Для обеспечения общего порядка с севера к хуторам Безугловым были выдвинуты астраханцы генерала Зыкова. Выбрав удобный наблюдательный пункт – огромную скирду соломы, Врангель в бинокль стал наблюдать за движением колонны.
Неожиданно далеко вправо, почти в тылу, раздалось несколько орудийных выстрелов. Почти одновременно прискакал казак с донесением от Зыкова. Со стороны
станции Ельмут в охват правого фланга белых подходили большие конные массы
противника.
Свежих резервов у Врангеля не было. Астраханцы, потеряв раненым начальника дивизии генерала Зыкова и убитыми и ранеными всех командиров полков – потеряли всякую боеспособность. Расстроенные части рассеялись, казаки и черкесы отдельными
группами и в одиночку текли в тыл. Врангель заслал свой конвой к переправам, приказал
собирать беглецов и, отведя на южный берег, привести полки в порядок, беспощадно






234

расстреливая ослушников и трусов. На замену астраханцам он просил генерала Деникина выслать атаманцев. Утром последние прибыли к Врангелю.


XXXVI


6-го с рассветом бой возобновился по всему фронту. Третьи сутки, почти не спавшие, не евшие горячего, люди, и не напоенные кони окончательно истомились. Однако, невзирая на это, Врангель требовал полного напряжения сил для завершения начатого дела до конца. В течение дня ему удалось расширить занятый плацдарм. Части генерала Покровского вновь заняли хутора Безугловы, части генерала Шатилова подошли на 2-3 километра к станице Великокняжеской.
На закате Врангель назначил общую атаку. Генералу Покровскому приказал “сковать и разбить конницу Думенко”. Для предварительного расстройства конницы приказал эскадрилье полковника Ткачева произвести бомбовую атаку.
Как на параде строились полки и линии колонн, разворачиваясь в боевой порядок. Гремели трубачи, реяли знамена. Вот блеснули шашки, понеслось “ура” и масса конницы ринулась в атаку, вскоре скрывшись в облаках пыли.
Гремела артиллерия, белые дымки шрапнелей густо усеяли небо. Врангель на автомобиле понесся к полкам генерала Покровского. Налет полковника Ткачева оказался весьма удачным. Противник потерял большое число людей и лошадей. Морально потрясенные, его части рассеялись. К сожалению, генерал Покровский замешкался, упустил удобный момент ударить на расстроенного противника. Последний успел справиться и, не приняв атаки, стал поспешно отходить…
Великокняжеская была взята. 10-ая армия красных была разгромлена. Противник за три дня потерял около 15000 пленных, 55 орудий и 150 пулеметов. Путь к Царицыну и Волге был открыт…


XXXVII


По мере приближения к Царицыну противник оказывал все более ожесточенное сопротивление. В Царицын лихорадочно сосредотачивались красные части на поддержку
разбитой 10-ой армии. Сюда была стянута почти вся 11-ая армия с Астраханского
направления. С фронта адмирала Колчака подошла дивизия коммунистов. Из 16 городов центральной России подвезено было 8000 человек пополнения. К коннице Думенко из восьми полков подошли 1500 всадников конницы Жлобы. Из Астрахани в Царицын прибыли два миноносца. Суда и баржи Волжской флотилии были вооружены не только легкой, но и тяжелой артиллерией. В распоряжении противника находились несколько бронепоездов. В бою на реке Царице части вновь понесли тяжелые потери. Однако






235

близость Царицына, сулившая отдых после тяжелого и продолжительного похода, вселяла в войска силы, и они с неудержимым порывом шли вперед. 29-го мая 2-ой и 4-ый корпуса подошли к реке Червленной, с боем форсировали ее и сбили державшегося на северном берегу противника. В то же время 1-ый корпус после упорного боя овладел станцией Кривомузчинской, захватив здесь около 2000 пленных.
Неотступно преследуя противника, конница Врангеля в самых тяжелых условиях пересекла безлюдную и безводную калмыцкую степь, преодолела ряд укрепленных и отчаянно оборонявшихся противником рубежей и подошла к Царицыну – “Красному Вердену”, как именовали его большевики, пройдя около 300 километров. Обещание главнокомандующего дать Врангелю необходимые для успешного окончания операции силы и средства, исполнено не было. Развивавшиеся успехи на Харьковском направлении поглощали все его внимание, и Царицынское направление в глазах генерала Деникина стало второстепенным.


XXXVIII


Разведка белых установила, что укрепленная противником Царицынская позиция, несколькими линиями опоясывает город. Окопы были усилены проволочными заграждениями в 4-5 колов. Сильная артиллерия надежно защищала подступы.
29-го вечером Врангель пригласил командиров 2-го и 4-го корпусов на военное совещание. Он ознакомил их с общим положением и сообщил о выяснившейся невозможности в ближайшее время рассчитывать на присылку обещанных подкреплений. Врангель предложил им высказать мнения, следует ли, не дожидаясь подхода пехоты, открытой атакой овладеть городом или, закрепившись на реке Царице, выждать подхода пехоты и технических средств. Рассчитывать на успех атаки в настоящих условиях было трудно, с другой стороны к Царицыну беспрерывно подходили свежие части красных. Противник лихорадочно продолжал работу по укреплению позиций, и в дальнейшем атака города могла представить еще большие трудности. В войсках, видевших в Царицыне после тяжелого похода в пустыне Обетованную землю, отказ от наступления вызвал бы, несомненно, упадок духа. Наконец, противник, усилившись, мог сам перейти в наступление и отбросить белых от Волги в пустынную степь. Несмотря на все трудности, на совещании было решено наступление продолжать.
Преодолевая упорное сопротивление противника, после ряда жестоких боев генерал Улагай занял Теплые Воды, подойдя на десять километров к городу: корпус
генерала Шатилова достиг реки Ягодной; корпус генерала Покровского овладел станцией
Карповка.
Наличие у противника сильной судовой артиллерии при отсутствии у белых дальнобойных орудий чрезвычайно затрудняло действие частей генерала Улагая. Генерал Улагай доложил, что, по его мнению, трудно рассчитывать на успех атаки города с юга, и со своей стороны, предлагал часть своих сил передать в распоряжение генерала Шатилова для нанесения решительного удара с запада. Последнее направление представляло и






236

тактические выгоды, создавая угрозу путям отхода красных. Врангель принял предложенное генералом Улагаем решение. Атака была намечена на рассвете.
В ночь с 31-го мая на 1-ое июня была произведена необходимая перегруппировка. В руках генерала Шатилова были объединены: 4-ый конный корпус, 2-ая Кубанская дивизия, три полка 1-ой Кубанской дивизии и 3-я пластунская бригада. Ударная группа сосредоточилась в районе Гавриловка - Варваровская.
Вечером 31-го мая был получен подписанный накануне приказ Главнокомандующего о подчинении Деникина Колчаку. Объединение всех борющихся против общего врага русских сил, несомненно, усиливало положение белых и значение их дела в глазах мира. Генерал Деникин, подчинившись адмиралу Колчаку в дни блестящих успехов своих войск, давал пример гражданского долга. По форме Врангель находил приказ неудачным. Упоминание о том, что “в глубоком тылу арест, предательство на почве личного честолюбия, не останавливающегося перед расчленением Великой Единой России”, имеющее, очевидно, ввиду “самостийные группы казачества”, должно было произвести на войска, далекие от политики и мало осведомленные о борьбе главнокомандующего с этими группами, неблагоприятное впечатление. Неудачна была и фраза о том, что генерал Деникин, отдавая жизнь горячо любимой Родине и “ставя превыше всего ее счастье”, подчиняется адмиралу Колчаку. Добровольное подчинение в интересах Родины не только не требовало отдать жизнь, но и не должно было быть жертвой для честного сына отечества…


XXXIX


1-го июня, едва стало светать, армия, заняв в течение ночи исходное положение, перешла в решительное наступление. Ударная группа стремительно атаковала позиции противника на реке Ягодной, прорвала фронт красных и заняла станцию Басоргино. Развивая дальнее наступление, пластуны к 6-ти часам вечера овладели селением Червленноразное, несколько раз переходившим из рук в руки, станциями Вороново и Крутенькая. Противник при поддержке артиллерии и бронепоездов оказывал упорное сопротивление, задерживаясь на каждой позиции. Наступившая темнота приостановила бой на последнем перед Царицыном рубеже: станция Ельшанка - село Ельшанка - станция Садовая - станция Гумрак. Ночью было получено донесение, что разведкой частей генерала Покровского, в районе хутора Вертячий - станица Качалинская, обнаружено сосредоточение значительных неприятельских сил.
С утра 2-го июня бой снова разгорелся. Ударная группа генерала Шатилова,
развивая достигнутый накануне успех, с прежней стремительность атаковала позиции красных, однако, встреченная сильнейшим огнем батарей и бронепоездов, вынуждена было отойти. Потери ударной группы за последние два дня боя были свыше тысячи человек, утомление людей и лошадей чрезвычайное. Артиллерийские снаряды были совершенно на исходе. Двухдневный бой выяснил, что овладеть Царицыном белым не под силу.






237

С болью в сердце вынужден был Врангель предложенную в ночь со 2-го на 3-е атаку отменить.
4-го июня красные, сосредоточив ударную группу против фронта 4-го корпуса при поддержке сильной артиллерии, сами перешли в наступление в направлении на Воропаново. Главный удар врага обрушился на пластунов, которые, невзирая на мужественное сопротивление, были обессилены. Одновременно противник вел сильное наступление и против других частей армии. Воздушная и войсковая разведки устанавливали ежедневный подход свежих неприятельских сил. Ввиду сложившейся обстановки, Врангель решил оттянуть войска к линии рек Червленная и Карповка, упираясь правым флангом в Саренту, и здесь ожидал подхода подкреплений.
Мост через Сал был исправлен и поезд Врангеля получил возможность подвинуться на север.
Неудача атаки белых под Царицыном тяжелым камнем легла Врангелю на сердце. Врангель негодовал на ставку, сорвавшую весь успех, не выполнив данного Врангелю обещания своевременно усилить его пехотой, артиллерией и техническими средствами, что клал Врангель в основу всей операции. Бесконечно жаль было напрасно понесенных жертв. Под влиянием этих чувств Врангель немедленно по окончании операции написал, находясь в хуторе Верхнее-Царицынском, письмо генералу Деникину, в коем излил все горе своих переживаний. Врангель упоминал о том, что невыполнение данного ему главнокомандующим обещания, на коем строил он свой план действий, лишило его возможности и на будущее время принимать ответственные решения, не будучи уверенным, что последние не будут сорваны распоряжением свыше. При этих условиях Врангель не считал возможным нести лежащую на нем перед войсками ответственность и просил по завершении Царицынской операции освободить его от должности командующего армией. Для вручения письма главнокомандующему он командировал полковника фон Лампе. Последний был ознакомлен с содержанием письма.


XL


В июне белые войска освободили Екатеринослав и Харьков. В армию шел приток добровольцев, но применялась и выборочная мобилизация. ”Цветные полки” – Алексеевский, Дроздовский, Корниловский и Марковский – пополнились. Последние три были развернуты в дивизии. Это были ударные силы ВСЮР. Цветными они назывались ввиду разного цвета погон и других деталей формы: сине-белого у алексеевцев, черно-
белого у марковцев, красно-черного у корниловцев и малинового у дроздовцев.


XLI


Проезжая через станцию Котельниково, где находился штаб армии, полковник фон






238

Лампе явился к генералу Юзефовичу. Последний, узнав о командировке полковника фон Лампе, решил его задержать. Однако тот доложил, что имеет от Врангеля приказание безостановочно следовать в Екатеринодар. Генерал Юзефович приказал полковнику фон Лампе по прибытии в Екатеринодар ожидать от него телеграммы, до получения которой письма генералу Деникину не передавать. Сам генерал Юзефович выехал Врангелю навстречу в Абгалерово. Он горячо стал упрашивать Врангеля взять его решение обратно. Полковник Кусонский присоединился к нему.
4-го июня генерал-квартирмейстер штаба главнокомандующего вызвал генерала Юзефовича к аппарату и передал ему, что по получении телеграммы Врангеля от 2-го июня Главнокомандующий отдал приказание спешно направить к Врангелю закончившую формирование 7-ую пехотную дивизию в составе двух полков и пяти батарей, 3 бронепоезда, вооруженные тяжелой артиллерией и, наконец, шесть полков. Ходатайство Врангеля о сформировании управления начальника военных сообщений также было удовлетворено. Начальником военных сообщений был назначен генерал Махров. Лишь после получения кровавого урока ставка спохватилась. Врангель уступил настояниям своих ближайших помощников и приказал телеграммой полковнику фон Лампе письма не вручать.
На фронте Донской и Добровольческой армий части белых безостановочно двигались вперед. Донцы генерала Мамонтова овладели станцией Усть-Медведицкой и двигались далее к железной дороге Поварино - Царицын. Добровольцы взяли Лозовую и Чаплино. На Астраханском направлении удачно продвигались части генерала Эрдели. В Екатеринодаре и Ростове было общее ликование. Вместе с тем от генерала Юзефовича Врангель узнал и много грустного. По его словам, штаб генерала Май-Маевского во главе с ним самим вел себя в Ростове самым непозволительным образом. Гомерические кутежи и бешеное швыряние денег на глазах всего населения вызывали среди благоразумных элементов справедливый ропот. Тыл был по-прежнему не организован. Войсковые начальники, не исключая самых младших, являлись в своих районах полновластными сатрапами. Поощряемые свыше, войска смотрели на войну, как на средство наживы. Произвол и насилие стали обычным явлением. Как говорил Врангель, трудно было в первое время в условиях настоящей борьбы требовать от войск соблюдения обычаев войны. В течение долгих месяцев армия жила военной добычей. Разоренные и ограбленные большевиками казаки, справедливо хотели вернуть свое добро. Этот стимул, несомненно, приходилось учитывать. В приказе Врангеля к войскам, говоря о накопленном противником несметном добре в Царицыне, Врангель сам это учитывал. Однако рядом неуклонно проводимых мер, Врангель стремился постепенно привить частям его чувство законности. В этом отношении Врангель имел верных помощников в
лице командиров корпусов – генералов Улагая и Шатилова. Генерал Покровский и тот, умный и с большой выдержкой, считался с его требованиями, поддерживал теперь в
войсках своих должный порядок. Захваченные у красных деньги делились между людьми полков особыми полковыми комиссиями. Часть денег отчислялась в артельные суммы частей. Все же оружие, войсковое и интендантское имущество сдавалось полками и поступало в отдел снабжения армии. Врангель достиг полного уважения со стороны войск к частной собственности населения. Ежели этого удавалось достичь с казаками, то с регулярными частями, в значительной мере пополненными элементом с огромным






239

процентом офицерского состава, это могло быть достигнуто и того легче…


XLII


Подхода всех обещанных подкреплений Врангель мог ожидать только около 15-го. До этого времени Врангель решил возвратиться в Котельниково. Предстояло немало работы, необходимо было прочно наладить тыл и обстоятельно подготовиться к предстоящей серьезной операции. В Котельниково приехал к Врангелю походный атаман Кубанского войска генерал Науменко. Науменко горько жаловался Врангелю на несправедливость главного командования к кубанским казакам, на незаслуженное и обидное к ним отношение. Вновь всплыл вопрос о создании кубанской армии. Врангель мог только повторить то, что говорил в Екатеринодаре и Ростове.
Генерал Науменко сообщил ему, что Главнокомандующий и генерал Романовский Врангелем очень недовольны – Врангелю ставилась в вину резкость его телеграмм. Генерал Романовский говорил генералу Науменко, что тон этих телеграмм совершенно недопустим, что “генерал Врангель не просит, а требует, почти приказывает”. Ставил Врангелю в вину генерал Романовский и то, что в недоразумениях кубанцев с главным командованием Врангель не стал всецело на сторону последнего. Тем не менее, Врангель был доволен, что, наконец, добился получения обещанных подкреплений. Правда, взамен прекрасных пластунских частей Врангель получил неизвестную ему 7-ую пехотную дивизию. Дивизия едва успела закончить формирование: некоторые части не имели обозов, состав частей был сборный, начальники новые. Тем не менее, при почти полном отсутствии в армии пехоты, 7-ая дивизия значительно усиливала армию, а прибытие тяжелой бронепоездной артиллерии и, главным образом, танков, давало возможность бороться с позиционной и суровой артиллерией красных и преодолеть искусственные препятствия. Врангель, в бытность в Екатеринодаре, видел пробную работу танков с обученными английскими конструкторами русскими командами, и тогда же оценил всю мощность этого средства позиционной борьбы.


XLIII


12-го июня пал Харьков. Донцы быстро продвигались на север.
В газетах был опубликован ряд приветствий, адресованных генералу Деникину старшими начальниками в связи с решением его подчиниться адмиралу Колчаку. Врангель не считал удобным выражать Главнокомандующему одобрение или порицание тому или иному решению его, имеющему государственно-политический характер. Однако, не желая, чтобы молчание Врангеля было истолковано как не сочувствие его решению, Врангель написал генералу Деникину частное письмо, выражая глубокое






240

уважение перед выполненным им гражданским долгом. В ответ Врангель  получил весьма любезную телеграмму.


XLIV


13-го июня в Ростове, где происходило заседание Южно-Русской конференции по созданию так называемой южнорусской власти, долженствующей разрешить взаимоотношения главного командования с автономными казачьими правительствами, был убит один из наиболее ярких представителей кубанских самостийных групп С.К. Рябовол. Убийцы успели скрыться. Часть прессы приписывала убийству политический характер.
9-го июня начали прибывать первые эшелоны 7-ой дивизии. Вид частей порадовал Врангеля. Полки были отлично одеты в английскую форму хаки и металлические шлемы. Люди выправлены, в частях большой процент старых кадровых офицеров. Начальник дивизии генерал Бредов был чем-то задержан в Ростове, и во главе дивизии стоял полковник Непенин, который произвел на Врангеля прекрасное впечатление. Следом за
7-ой дивизией подошли танки. Сосредоточение подкреплений происходило крайне медленно, дорога пропускала лишь шесть пар поездов в сутки.
Могучее средство позиционной борьбы, тяжелая артиллерия бронепоездов и особенно танки, тесно связанные в своих действиях с железной дорогой, приковывали армию к последней. Эти причины, несмотря на тактические невыгоды атаки Царицынской укрепленной позиции с юга, заставили Врангеля искать решение именно с этой стороны. Врангель решил, обнажив почти совершенно свой центр на протяжении около 25 километров, сосредоточить три четвертых своих сил на крайнем правом фланге и этим кулаком нанести удар вдоль Волги по левому крылу неприятеля. Левофланговый корпус армии должен был отрезать пути отступления противника на север.
К 10-му июня по данным разведки противник имел под Царицыном 16000 штыков, 5000 сабель, 119 орудий, 6 бронепоездов. На Волге стояла речная флотилия для 4-х
дивизионов, катеров и понтонов. У коноперок миноносцев 14-го июля к Царицыну
подошел переброшенный из Уфы через Саратов один из полков 2-ой красной дивизии. В ближайшие дни ожидался подход остальных полков дивизии.
В ночь на 16-ое июня ударная группа Улагая построила боевой порядок западнее железной дороги к югу от деревни Копани. В центре и впереди 4 танка с тремя броневыми автомобилями. Непосредственно за ними пехота – 7-ая дивизия и пластуны. В резерве два конных корпуса. На правом фланге три бронепоезда и 3-я кубанская дивизия.
Едва стало сереть, танки двинулись вперед и, давя проволочные заграждения, разошлись вправо и влево, расстреливая бросившуюся в панике бежать неприятельскую пехоту. Вслед за пехотой устремилась в прорыв кавалерия.
Противник бежал частью на Царицын, частью на Воропаново. Брошенная для спасения положения со стороны станции Басаргино в направлении на Червленноразное
красная конница, поддержанная бронеавтомобилями, успеха не имела. Конница белых






241

отбросила красных. Конница генерала Шатилова заняла станцию Воропаново. На правом фланге 3-я Кубанская дивизия при помощи бронепоездов овладела станцией и деревней Бекетовка и отбросила противника к станции Ельшанка.
Противник отошел на 2-ую последнюю укрепленную позицию, расположенную по высотам южнее и юго-западнее Царицына. В то время как развивался бой на фронте ударной группы генерала Улагая, корпус генерала Покровского после артиллерийской подготовки перешел в наступление в общем направлении на Котлубань, но успеха достичь не мог. В 3 часа дня генерал Покровский вновь атаковал красных, прорвал фронт и совершенно разгромил противника, взяв 5000 пленных и 8 орудий, выйдя на фронт Карповка - Бабуркин, одновременно конные части 1-го корпуса заняли хутор Вертячий. Около 5 часов вечера войска генерала Улагая вновь атаковали противника и после ожесточенного боя овладели станцией и селом Ельшанкой и станцией Садовой. Успехам атаки много способствовали аэропланы белых, бомбардировавшие войска противника. Неприятель отошел к самой окраине города.
К сожалению, генерал Улагай не воспользовался расстройством противника, чтобы на плечах его вырваться в город, и с темнотой наступление приостановил. За ночь противник успел оправиться и закрепиться. Врангель приказал на рассвете атаковать врага, и во что бы то ни стало овладеть городом. Однако генерал Улагай все время ссылался на чрезмерное утомление людей и просил атаку отложить.
Наступил рассвет, противник продолжал лихорадочно укрепляться. Врангель на автомобиле лично проехал вперед, переговорил с генералом Улагаем и настоял на атаке. В пять часов вечера ударная группа снова двинулась в бой. 3-я Кубанская и 7-ая пехотная дивизии при поддержке бронепоездов после жестокой схватки прорвали, наконец, фронт красных и ворвались в город. Одновременно с атакой Царицына конница генерала Шатилова повела наступление на станцию Гумрак, овладела станцией и окончательно разгромила врага, попытавшегося здесь задержаться.
Разбитый на всех участках враг искал спасения в последнем отступлении на север.
18-го июня Врангель отдал приказ, в котором подвел итог 40-дневного наступления. Разбиты 10-ая и 11-ая армии красных. Противник потерял 40000 пленных, 70 орудий, 300 пулеметов, его бронепоезда, броневики и другие военная добыча попали в руки белых.


XLV


19-го утром Врангель приехал в Царицын и прямо с вокзала приехал в собор. Огромная толпа народа заполнила храм, площадь и прилегающие к ней улицы. Престарелый епископ Дамион за несколько дней до прихода белых должен был бежать и скрывался где-то на окраине города. Служил настоятель собора, освобожденный из тюрьмы белыми войсками. Во время службы и он, и большинство присутствующих плакали. По окончании богослужения Врангель вышел на площадь и обратился к населению, приветствуя граждан с их освобождением и обещая защиту и покровительство армии.






242

В этот же день вечером прибыл в Царицын главнокомандующий. Приняв почетный
караул, он пригласил Врангеля и начальника штаба в вагон. Главнокомандующий благодарил и расспрашивал о подробностях дела
- Ну что, как теперь настроение? Одно время, было, кажется, неважным, - улыбаясь, спросил Врангеля Деникин.
- Так точно, Ваше превосходительство. Нам было очень тяжело.
- Ничего, ничего, теперь отдохните.
К приезду главнокомандующего Врангель с генералом Юзефовичем составили подробный доклад, предлагая дальнейший план действий. Впредь до завершения операции войск генерала Эрдели – овладение Астраханью и нижним плесом Волги, что дало бы возможность войти в реку Каспийской флотилии – дальнейшее наступление на север, при отсутствии меридиональных дорог и необеспеченности тыла армии представлялось трудно выполнимым.


XLVI


Безостановочное стремительное наступление Донской и Добровольческой армий при чрезвычайной растяжке фронта, при полном отсутствии резервов и совершенной неорганизованности тыла представлялось опасным. Врангель предлагал временно закрепиться на сравнительно коротком и обеспеченном на флангах крупными водными преградами фронте Царицын - Екатеринослав и, выделив из Кавказской армии часть сил для действия в юго-восточном направлении с целью содействия Астраханской операции, сосредоточить в районе Харькова крупную конную массу в 3-4 корпуса. В дальнейшем действовать конной массой по кратчайшим к Москве направлениям, нанося удары в тыл красным армиям. Генерал Деникин, выслушав его, усмехнулся.
- Ну, конечно, первыми хотите попасть в Москву.
На следующее утро генерал Деникин присутствовал на торжественном богослужении и принял парад войскам. После парада он пригласил Врангеля и генерала Юзефовича в вагон и здесь, в присутствии генерала Романовского, прочел им свою
директиву, в которой он определил конечную цель – захват Москвы.
Генералу Врангелю выйти на фронт Саратов – Ртищево - Баласов, сменить на этом направлении донские части и продолжать наступать на Пензу, Рузовку, Арзамас и далее на Нижний Новгород, Владимир и Москву. Другим армиям и Черноморскому флоту ставились свои задачи, однако, конечная цель - Москва.
До общего наступления Врангелю было предписано отправить отряды для связи с Уральской армией и для очищения Нижнего плеса Волги.
Директива эта, впоследствии получившая название “Московской”, являлась одновременно смертным приговором армиям Юга России. Все принципы стратегии предавались забвению. Выбор этого операционного направления наступления, сосредоточение на этом направлении главной массы сил, маневр – все это отсутствовало. Каждому корпусу указывался только маршрут на Москву.






243

Прослушав директиву Врангеля с начальником штаба генералом Юзефовичем, все
буквально остолбенели. Сам генерал Деникин был “Московской директивой”, видимо, очень доволен. Закончив чтение, он весело добавил:
- Да, вот как мы стали шагать. Для этой директивы мне пришлось взять стоверстную карту.
Врангель недоумевал, как такая сырая директива могла выйти из-под пера Деникина.
Врангель тут же доложил Главнокомандующему о том, что части его после тяжелого трехсотверстного похода по пустыне и сорокадневных напряженных боев окончательно истомлены, просил дать возможность армии хоть немного передохнуть.
- Конечно, ведь до выхода донцев к Камышину в вашем распоряжении будет, вероятно, недели две. Вам только следует не задерживать переправы тех частей, которые вы пошлете на левый берег.
Части армии Врангеля, преследуя разбитого противника, уже к вечеру 19-го июня, сбив неприятеля с высоты северного берега реки Пичуга, овладели посадом Дубровка. Врангель приостановил дальнейшее преследование, выслал для сохранения связи с противником небольшие конные части. На левый берег Волги он наметил переправить
3-ю Кубанскую казачью дивизию генерала Мамонтова.
За выделением из состава Врангелевской армии 7-ой пехотной дивизии, терцев и осетин, численность его войск становилась весьма незначительной. Вследствие больших потерь и отсутствия свежих пополнений, боевой состав казачьих полков не превосходил 500-600 человек. Пластунские части были также малочисленны, 6-ая пехотная дивизия, жестоко пострадавшая под Котельниково, была окончательно небоеспособна, отведена в глубокий тыл и укомплектованная за счет пленных красноармейцев, только еще обучалась и приводилась в порядок. Несколько в лучшем положении находилась артиллерия и технические войска, пополненные пленными и добровольцами.


XLVII


Отсутствие на Кубани твердой власти и порядка на местах и непрекращающаяся политическая борьба давали возможность казакам уклоняться от выполнения важного долга. Кубань перестала давать пополнения. Не только эвакуированные в тыл раненые, но и значительное число уволенных в отпуск и командировки казаков, пользуясь послаблением власти, уклонялись от возвращения в строй. Поневоле рабочая страда особенно оттягивала казаков в тыл. Конский состав был сильно измотан. За беспрерывными боями ковка совсем запущена. Материальная часть, оружие и снаряжение были в самом плачевном состоянии. Все это требовалось привести в порядок.
Когда части Кавказской Добровольческой армии генерала Врангеля в июне 1919 года вошли в Царицын, командующий столкнулся с огромными трудностями в организации гражданского управления освобожденным краем, так как “за продолжительное владычество красных была уничтожена подавляющая часть местных интеллигентных сил…, все мало-мальски состоятельное или интеллигентное население






244

было истреблено. Магазинов и лавок не существовало. Зимой в городе свирепствовали
страшные эпидемии, смертность была огромная…, по словам жителей, в овраге у городской тюрьмы было свалено до 12 тысяч трупов”. Все население, кроме власть имущих и их приспешников, обратилось в какие-то ходячие трупы. Не только на лицах жителей не было улыбки, “но и во всем существе их отражались забвение, запуганность и полная растерянность. Два с лишним года владычествовали большевики в Царицыне и уничтожали в нем все – семью, промышленность, торговлю, культуру, саму жизнь. Когда, наконец, 17-го июня город был освобожден от этого ига, он казался совершенно мертвым и пустынным, и только через несколько дней начал как муравейник оживать”, – подчеркивала особая комиссия по расследованию деяний большевиков.
Но после прихода Белых жизнь всюду быстро налаживалась. В том же Царицыне крестьяне тут же навезли с левого берега Волги всякой живности и зелени, бойко пошла торговля, стали открываться магазины.


XLVIII


21-го июня 3-я Кубанская дивизия переправилась через Волгу и уже на следующий день своими головными частями заняла село Средне-Ахтубанское, где была встречена населением колокольным звоном.
Потерпев поражение у Царицына, противник лихорадочно стал сосредотачивать к Камышину подкрепление для своей рабочей армии, сняв для этой цели даже несколько дивизий с сибирского фронта, где за последнее время красные одержали некоторый успех
над армиями адмирала Колчака. Эти подкрепления приняли на себя отступающие части
противника. 24-го июня стали на пути Белого преследования, преградив подход к Камышину. Противник, заняв сильную позицию, успел сосредоточить значительную массу артиллерии, опираясь, кроме того, на могучую огневую поддержку Волжской флотилии. Фронтальная атака Варкинской позиции успеха не имела. Не имела успеха и атака обходной колонны 1-го корпуса, двинутой в направлении на Щелкин.
Предпринятые в последующие дни также безуспешные атаки с фронта и фланга
укрепленной красными позиции выяснили невозможность овладеть Камышиным. Врангель решил выдвинуть на поддержку генерала Покровского 4-ый корпус.


XLIX


В эти дни Врангелю пришлось работать, не покладая рук. Помимо оперативных распоряжений у Врангеля был целый ряд забот по гражданскому управлению части освобожденных Саратовской и Астраханской губерний. Под рукой не было никакого организованного аппарата. За продолжительное владычество красных было уничтожена






245

подавляющая часть местных интеллигентов, все приходилось создавать сызнова.
Исполняющим должность саратовского губернатора был назначен полковник Лачинов, бывший кавалергард, затем адъютант наместника Кавказа, одно время помощник военного губернатора Батумской области. Сообщая Врангелю об этом  назначении, генерал Деникин упомянул, что имел в виду сделать ему приятное, так как знает о близких его с Лачиновым отношениях.  Видимо, кто-то из лиц, выдвигавших Лачинова, ввел главнокомандующего в заблуждение. Врангель знал Лачинова лишь по непродолжительной совместной службе в одной бригаде с молодыми офицерами. Лачинов был с несколькими лицами своего управления в Царицыне на следующий день после отъезда главнокомандующего. Как показало дальнейшее, он оказался не в состоянии справиться со своим делом.
Астраханским губернатором был назначен Б.Е. Криштафович, по прежней своей службе хорошо знающий Астраханское войско. Подведомственная ему область пока ограничивалась лишь частью Черноярского уезда. В Царицын прибыл и Астраханский атаман Ляхов, честный и скромный человек. По приглашению его Врангель посетил станицу Верхнецарицынскую, первую из астраханских станиц, освобожденную от красного ига. Станичный сбор поднес Врангелю звание почетного казака.


L


Город Царицын “Красный Верден”, как называли его большевики, оказался в ужасном состоянии. Все мало-мальски состоятельное или интеллигентное население было истреблено, магазинов и лавок не существовало. Зимой в городе свирепствовали
страшные эпидемии, смертность была огромная, умерших не успевали хоронить, трупы сваливались в овраге у городской тюрьмы. По словам жителей в овраге свалено было до 12000 трупов. С весною трупы стали разлагаться, зловоние стояло на несколько верст кругом. Врангель отдал распоряжение сформировать рабочие команды и засыпать овраг. Работа длилась целую неделю. Улицы города представляли собой свалочное место. Одних конских трупов было вывезено из города и пригородов более 400. Уже через несколько дней по приходу белых город стал оживать. Улицы наполнились народом. С левого берега Волги понавозили всякой живности и зелени. Продукты быстро падали в цене. Постепенно стали открываться магазины…
29-го июня в Петров день у Врангеля был официальный обед для епископа, начальников губерний, представителей администрации города. В тот же день вечером Врангель выехал в Екатеринодар. Врангель хотел добиться присылки, наконец, кубанских пополнений.
Главнокомандующий принял Врангеля в присутствии генерала Романовского. Врангель доложил о ничтожно малом боевом составе полков, отсутствии необходимых пополнений, указал, что общая численность войск, находящихся в составе армии, столь незначительна, что совершенно не оправдывает существование многочисленных штабов, и что если части не будут пополнены, то, казалось бы, необходимым свести некоторые из






246

них вместе, расформировать ряд штабов и самую армию свести в корпус.
Главнокомандующий сослался на то, что “ничего не может поделать с казаками”, что “самостийники не ходят…” Присутствовавший при  разговоре генерал Романовский советовал Врангелю самому “переговорить” с казаками. Врангель довольно резко ответил, что его дело командовать армией, вести все переговоры с казаками не входит в его деятельность. Главнокомандующий, желая, видимо, прекратить разговор, предложил генералу Романовскому созвать совещание с участием Врангеля, войскового и походного атаманов.
Врангель вышел от главнокомандующего вместе с генералом Романовским. Неожиданно Романовский обратился к Врангелю:
- Я хотел переговорить с Вами, Петр Николаевич. Я замечаю с Вашей стороны за последнее время какое-то недоброжелательное отношение, Вы как будто нас в чем-то упрекаете, между тем мы всячески стараемся Вам помочь.
Врангель заверил генерала Романовского, что никакой недоброжелательности с его стороны нет, что если он подчас с излишней горячностью и высказывает свои мысли, то это исключительно оттого, что он не может не делить радостей и горестей его войск и оставаться безучастным к тяжелому положению в армии.
- Я рад, что мы объяснились, - сказал генерал Романовский. Они расцеловались.
На следующий день состоялось совещание с казаками. Совещание происходило на квартире генерала Науменко. Присутствовали генералы Романовский, Плющевский-Плющик, атаман генерал Филимонов и генерал Науменко. Врангель изложил общую обстановку, дал сведения о боевом составе частей и данные о необходимости пополнений. Генерал Филимонов, не касаясь вопросов по существу, стал говорить о том, что казаки глубоко обижены несправедливым к себе отношением, что давнишние чаяния их иметь собственную Кубанскую армию, несмотря на неоднократные обещания генерала Деникина, не получили удовлетворения, что будь у казаков собственная армия, все, от
мала до велика, сами стали бы в ее ряды.
Генерал Романовский возражал, между прочим, указав, что среди кубанцев нет даже подходящего лица, чтобы стать во главе армии.
- Разве что Вячеслав Григорьевич мог быть командующим армией, - со скрытой иронией добавил начальник штаба.
Генерал Науменко поспешил заявить, что он сам себя не считает подготовленным к этой должности, но что в замене командующего армией нет необходимости. Командующий Кавказской армией, которая состоит почти из одних кубанцев, хотя по рождению и не казак, но имя его достаточно популярное среди Кубанского казачества и оставление его во главе Кубанской армии удовлетворило бы и “правительство” и казаков. Войсковой атаман поддерживал генерала Науменко.
Врангель решил сразу покончить с делом и раз и навсегда выяснить совершенно определенно взгляд его на этот вопрос.
- Пока я командующий Кавказской армией, я не ответственен за политику Кубани. С той минуты, как я явился бы командующим Кубанской армией, армией отдельного государственного образования, я стал бы ответственен за его политику. При настоящем же политическом направлении Кубани мне, ставши во главе Кубанской армии, осталось бы одно – скомандовать “взводами налево кругом” и разогнать законодательную Раду…






247

Наступило общее смущенное молчание. Генерал Романовский поспешил закончить
совещание, прося атамана и генерала Науменко сделать все возможное для скорейшей высылки в армию Врангеля пополнений. Ничего более определенного Врангель добиться не мог.
Пробыв в Екатеринодаре 4 дня, Врангель вернулся в Царицын.


LI


Немедленно по занятию Царицына Врангель приказал выбрать позицию к северу от города и начать ее укрепление. Последняя должна была преграждать подступы с севера к Царицыну и к станции Гумрак, позволяя использовать в течение боев кольцеобразную железнодорожную цепь Царицынского узла. Из пленных сформирован был ряд рабочих дружин. Лесные материалы и огромные запасы проволоки, брошенные красными при отходе, имелись на месте.
5-го июля, узнав от перебежчиков, что расположенные в районе деревень Николаевка - Романов красноармейские части готовы при наступлении белых сдаться в плен, части 1-ой конной дивизии на рассвете зашли со стороны деревни Николаевки в тыл 12-му советскому полку, который действительно после небольшого сопротивления целиком сдался в плен. Части дивизии стремительно двинулись на Рыбинское, где захватили в плен весь штаб 2-ой советской стрелковой бригады. Дивизия взяла в этот день свыше 1000 пленных, около 30 пулеметов и большой обоз.
Вплоть до 10-го июля армия вела упорные бои, стремясь овладеть подступами к Камышину. К противнику все время продолжали подходить свежие части. Врангель
приказал 2-му корпусу выдвинуться из резерва на присоединение к первому. Части 2-го корпуса 6-го июля начали сосредотачиваться в Балаклее.
К вечеру 11-го июля части армии, произведя перегруппировку, заняли исходное для атаки противника положение. Атака была назначена на рассвете. Войскам ставилась задача: атаковать и разбить противника, стремясь прижать его к реке Волге и овладеть Камышином.
15-го июля под сокрушительными ударами групп генерала Покровского пал Камышин. Противник, окруженный со всех сторон и прижатый к Волге, искал спасение в бегстве. Многие его части были почти полностью уничтожены.
На левом берегу Волги генерал Мамонтов, успешно продвигаясь вперед, овладел Владимировской станцией Ахтуба, выйдя на железную дорогу. Его разъезды в районе станций Эльтон и Шунгай взорвали железную дорогу Саратов-Астрахань и захватили один эшелон, следовавший к Астрахани с пополнением. К сожалению, Астраханская операция генерала Эрдели развивалась очень медленно. Пустынная, безводная местность чрезвычайно затрудняла движение белых войск, а болотистые русла многочисленных притоков Волги представляли чрезвычайно трудно преодолимое препятствие, надежно прикрывавшее Астрахань.
В середине июля в районе Эльтонских озер части генерала Мамонтова вышли в






248

связь с уральцами. Разъезд уральских казаков, пересекших на пространстве сто с лишним
верст пустынную степь, соединился с белыми частями. Уральцы много месяцев вели тяжелую борьбу, чрезвычайно страдали, почти не имея снабжения, и всячески просили им помочь. Врангель дал еще ранее указание об овладении Камышином. 2-ой Кубанской дивизии генерала Говорущенко переправиться на левый берег Волги с целью войти в соединение с уральцами. Однако почти в тот же день оперативная сводка штаба Главнокомандующего принесла известие о тяжелых неудачах на фронте адмирала Колчака. Оренбуржцы были разбиты и частью положили оружие. Уральцы поспешно отходили на восток.


LII


Кубань все еще пополнений не присылала. Некомплект в войсках достиг громадных размеров. Полки насчитывали не более 300-400 шашек. Некоторые и того меньше. Огромный некомплект был и в пластунских частях, 6-ая дивизия не закончила формирование. Прибывшие ингуши и дагестанцы были совершенно не боеспособны. Люди не обучены, не хватало седел, не было вовсе шашек. Лошади в коннице и артиллерии были окончательно измотаны. Некоторые 4-х орудийные батареи пришлось ввести в 2-х орудийные. Материальная часть пришла в полное расстройство. Между тем, противник сосредотачивал к Саратову на поддержку отступающим вдоль Волги красным частям новые свежие силы. Последние брались частью из внутренних губерний, частью снимались с Сибирского фронта.


LIII


Ставка требовала продолжения наступления, не желая считаться ни с какими доводами. По овладении Камышином генерал Романовский вызвал Врангеля к аппарату и лично передал указание Главнокомандующего преследование продолжать энергично.
Врангель ясно отдавал себе отчет о том, что в ближайшее время, несмотря на всю доблесть частей, наступление его войск захлебнется. Требуя от своих войск выполнения указаний Главнокомандующего, Врангель в то же время принимал все меры на случай необходимости своего отхода, всячески торопил работы по укреплению Царицынской позиции, требовал принять меры по завершению формирования 6-ой пехотной дивизии. Во главе последней был поставлен храбрый и деятельный генерал Писарев. Врангель неустанно телеграфировал Кубанскому войсковому и походному атаманам и председателю Законодательной Рады, требуя присылки подкреплений. По соглашению с кубанским правительством довольствие Кавказской армии оно приняло на себя. Взятое на себя обязательство, Кубань выполняла самым недобросовестным образом. На жалобы Врангеля кубанское правительство оправдывалось, ссылаясь на какие-то денежные






249

расчеты с главным командованием. Обращения в ставку оставались без ответа.
Из писем из Екатеринодара и отъезжающих туда лиц Врангель знал, что в ставке им очень недовольны. Генерал Романовский громко объявил Врангеля в “оппозиции” главному командованию. Это служило камертоном и для прочих чинов штаба. Врангель не сомневался, что значительную роль играли здесь секретные сводки и “информация вверх” пресловутого Освага. Чья-то незримая рука искусно вела закулисную игру. Еще в бытность нахождения Врангеля в Ростове ему попалась в руки одна из секретных сводок донского штаба. Отмечая благожелательное к Врангелю отношение местного населения, она упоминала вскользь, “что среди обывателей ходят слухи, что в ближайшее время генерал Врангель явится приемником генерала Деникина”. Врангель тогда же, показывая сводки генералу Юзефовичу, сказал ему, что фраза эта помещена неспроста, а, несомненно, с задней мыслью вселить в главнокомандующего предубеждение против ближайших помощников. Впоследствии Врангель имел случай убедиться, что подозрения его были вполне основательны, и что чья-то злая воля удачно использовала слабые струны главнокомандующего.


LIV


В то время как на фронте не прекращались ожесточенные бои, в тылу армии постоянно работали кинематографы, кафе. Царицын ожил. Первое время имели место столь свойственные прифронтовым городам картины разгула тыла, скандалы и пьяные дебоши. Однако, учитывая все зло, могущее явиться следствием этого, Врангель, не
останавливаясь перед жестокими мерами, подавил безобразие в самом корне.
Воспользовавшись тем, что несколько офицеров во главе с астраханским есаулом учинили в городском собрании громадный дебош со стрельбой, битьем окон и посуды, во время которого неизвестно каким образом попала часть столового серебра, Врангель передал их всех военно-полевому суду по обвинению в вооруженном грабеже. Суд приговорил есаула, известного пьяницу и дебошира, к смертной казне через расстрел, а остальных к низшим наказаниям. Несмотря на многочисленные обращения к Врангелю ходатайства губернатора, астраханского войскового штаба и ряда лиц, приговор был приведен в исполнение и соответствующий его приказ расклеен во всех общественных и увеселительных местах города. После этого случая пьянство и разгул прекратились.


LV


Обеспокоенные действиями генерала Мамонтова на левом берегу Волги красные, подвезя из Саратова свежие силы, перешли против него в наступление, однако, ничего сделать доблестным белым частям не могли и сами понесли ряд тяжелых потерь, причем






250

3-я Кубанская дивизия захватила много пленных и пулеметов.
Между тем, части армии, произведя после взятия Камышина перегруппировку, продолжали преследование разбитой армии красных. Согласно новой группировке 4-му конному корпусу ставилась задача наступать на север вдоль саратовского тракта, а группе Буденного сосредотачиваться в районе Красного Яра. Левобережный отряд полковника Львова занял слободу Николаевскую против города Камышина, выдвинув вперед на Ткачев - Потемкино сильную разведку.
Преследование красных, невзирая на усталость людей и лошадей, велось стремительно.
20-го июля противник перешел в контратаку. 4-ый конный корпус был атакован большими силами красной конницы “товарища” Думенко. После упорного боя, понеся большие потери в людях и конском составе и потеряв часть своей артиллерии (3 орудия), генерал Топорков вынужден был отойти назад в район Павлова - Гнилушка. На следующий день генерал Топорков снова перешел в наступление и, хотя отбросил противника, но сам вновь понес большие потери.
Группа генерала Покровского, занявшая Красный Яр и выдвинувшаяся к 22-му июля на линию деревень Тетереватка – Грязнуха - В. Добрынка, также столкнулась с превосходящими силами красной конницы. В течение трехдневных упорных боев генерал Покровский разбил конницу Буденного. Этот новый успех стоил белым очень дорого. Части понесли большие потери и особенно значительные потери были среди командного состава. Силы армии были надломлены.


LVI


На фронте адмирала Колчака противник продолжал одерживать крупные успехи, преследуя отступающие по всему фронту войска Верховного Правителя.
Учитывая опасность в случае занятия белыми Саратова, противник, используя свои успехи на Востоке, снимал с Сибирского фронта ряд дивизий, спешно перебрасывая их к Саратову. Из внутренних городов России беспрерывно подходили свежие пополнения. Спешно производилась мобилизация в прифронтовой полосе.
Напрягая крайнюю энергию, красные в середине июля успели сосредоточить в Саратове большую часть своей 11-ой армии. Силы, коими располагал противник, достигли 40000 человек, превосходя численностью армии Врангеля во много раз. Результаты ошибочной стратегии главного командования начинали сказываться. Предложенный Врангелем по освобождении Северного Кавказа план – освободившиеся по завершении Кавказской операции силы белых использовать на Царицынском направлении, дабы соединиться с силами адмирала Колчака – был Главнокомандующим отвергнут. Вместо этого Кавказская армия была переброшена в Донецкий бассейн. Сложившаяся независимо от командования общая обстановка вынудила белых в конце апреля сосредоточить значительные силы на Царицынском направлении, но драгоценное время было уже потеряно, противник получил возможность, действуя по внутренним
операционным линиям, сосредоточить свои силы на Восточном фронте, разбить армии






251

 Верховного Правителя и освободившимися силами обратиться на ВСЮР.


LVII


25-го июля Врангель на автомобиле с начальником штаба выехал в Камышин. Чем дальше продвигались они на север от Царицына, тем более местность представляла собою характерные черты средней полосы России. Вид деревенских построек, характерный великорусский говор крестьян, все это резко отличалось от Кавказа и Задонья.
26-го вечером они выехали из Камышина по железной дороге до станции Неткачево, где находился штаб генерала Покровского. Осмотрев расположившиеся в резерве части, они проехали с генералом Покровским в Каменный Овраг к генералу Топоркову. Врангель хотел совместно с начальником штаба и командирами корпусов обсудить общее положение, которое складывалось для них весьма неблагоприятно. Значительно усилившийся, превосходящий белых во много раз численностью, противник должен был ожесточенно перейти в наступление и части белых должны были неминуемо быть отброшены к югу. Единственный их коммуникационный путь – Волга – был под ударами врага. Белая транспортная флотилия состояла всего из двух захваченных ими в Царицыне буксиров весьма слабой силы. На своевременный подход подкреплений
рассчитывать было нельзя. При значительном удалении от базы и отсутствия путей подвоза артиллерийское снабжение пришло в расстройство. Вплоть до Царицына подготовленных узлов сопротивления не было. Войска, отброшенные к югу, неминуемо должны были сотни верст катиться назад. Имей мы силы продолжать наступление и атаковать противника в Саратове, не дав ему закончить сосредоточение, обстановка могла бы круто измениться в пользу белых. Однако в настоящих условиях об этом нечего было и думать. Не только продолжать наступление, но и рассчитывать продолжительное время удержаться на месте на настоящих позициях они не могли. Надо было думать лишь о том, чтобы сберечь армию впредь до прибытия подкреплений и возможности с помощью их перейти в контрнаступление.


LVIII


На военном совещании 27-го июля было принято решение в случае перехода противника в общее наступление избегать решительных боев и медленно отходить, задерживать на каждом рубеже, лишь нанося короткие удары врагу с целью выигрыша.
Горькое чувство овладело Врангелем. Он ясно отдавал себе отчет, что ошибочная стратегия Главнокомандующего неминуемо сведет на нет все успехи белых, достигнутые такой дорогой ценой. Второй раз успехи армии Врангеля сводились на нет, что, легшие в основу оперативного плана обещания главнокомандующего передачи Врангелю сил, необходимых для успешного завершения операции, не выполнялись. Сосредоточив все






252

внимание на казавшемся Деникину главнейшем направлении – “Московском” – главное
командование уделяло Добровольческой армии все свои заботы. Нелады между
Главнокомандующим и кубанским правительством тяжело отражались на снабжении войск. Низшие органы штаба главнокомандующего проявляли в отношении нужд далекой сердцу генерала Деникина Кавказской армии полную невнимательность.
Врангель собирался выехать в Царицын 30-го июля, однако в ночь с 29-го на 30-е флотилия красных, прорвавшись с севера, на рассвете стала бомбардировать Камышин. В городе поднялась паника. Противник, выпустив несколько десятков снарядов, отошел на север. Потери от бомбардировки оказались незначительными. В городе было убито два и ранено несколько человек и повреждено несколько домов. Население вскоре успокоилось, однако Врангель не счел возможным, во избежание толков, уехать в этот день и выехал лишь на следующий.
Немедленно по прибытию в Царицын Врангель вновь телеграфировал походному атаману Науменко: “Полки растаяли. Из предназначенных нам на июнь 131 вагона интендантских грузов не прибыло ни одного. Ежели так будет продолжаться, то не только войска откажутся воевать, но повернут в тыл тех, кто заставляет их голодать”.


LIX


Вместе с тем Врангель сам решил поехать в Екатеринодар, дабы путем личных переговоров добиться у кубанского правительства срочной высылки армии подкреплений и наметить меры упорядоченного снабжения.
Врангель приказал принять все меры для ускорения работ по укреплению Царицынских позиций.
1-го августа с рассветом противник на всем фронте перешел в решительное наступление, нанося главный удар по обе стороны Саратовского тракта левофланговым частям 4-го корпуса и частям 3-ей пластунской бригады, расположенных между деревнями Французская - Макаровка. После сильной артиллерийской подготовки красные настойчивыми атаками прорвали фронт пластунов и вынудили их к быстрому отходу, чем обнажился левый фланг 4-го корпуса, который, будучи тесним с фронта и глубоко обойден с фланга, вынужден был также начать отход. Дабы поддержать части генерала Покровского, Астраханский полк 6-ой дивизии из состава отряда полковника Львова, находящегося все еще в слободе Николаевской, был переправлен в Камышин.
Одновременно с переходом в наступление против частей Кавказской армии обнаружилось и давление противника на фронте всего Донского корпуса, положение которого становилось тяжелым. 10-ая донская бригада, все время доблестно действовавшая на левом фланге конной группы, поспешила на поддержку корпуса, отойдя за реку Медведицу…
Несмотря на тяжелые бои на фронте армии, Врангель не отказался от решения проехать в Екатеринодар. Встреченный на вокзале генералом Науменко и чинами войскового штаба, и приняв почетный караул Гвардейского дивизиона, он поехал к атаману. Обрисовав общее положение, Врангель заявил, если срочно ему не будут






253

высланы необходимые пополнения, и армия его не будет обеспечена продовольствием, он Царицын не удержит, войска будут отброшены в безводную степь, где неминуемо
погибнут, и путь на Кубань будет противнику открыт.
В тот же вечер Врангель присутствовал на заседании кубанского правительства, где говорил то же самое. Его слова произвели желаемое впечатление. Члены правительства единодушно обещали Врангелю полную помощь. Атаман просил Врангеля на следующий день посетить Законодательную Раду и там повторить его доклад. Врангель изъявил согласие. Они условились, что Врангель прибудет в Раду к 11 часам. Соответствующее приглашение от председателя Рады должно было быть доставлено ему утром. Отъезд в Царицын он назначил на час дня.
Однако в назначенный час приглашение председателя Рады он не получил. Наконец, в половине 12-го прибыл на вокзал весьма смущенный генерал Науменко и с ним какой-то офицер, отрекомендовавшийся Врангелю состоявшим в распоряжении председателя Рады. Офицер доложил Врангелю, что председатель Рады О. Макаренко “случайно узнал от атамана” о желании Врангеля посетить Раду, но, не имея от него соответствующего заявления, не может прислать ему официального приглашения.
- Передайте председателю Рады, - ответил Врангель, - что в качестве командующего Кавказской армией я готов был оказать честь посетить ее и сделать доклад о нуждах кубанских частей. Об этом я поставил в известность вчера атамана и членов правительства. С отдельными просьбами к господину Макаренко я обращаться не буду. На фронте идут жестокие бои. Мое присутствие там необходимо. Я выезжаю через полтора часа. По приезде в армию я поставлю в известность мои части о том отношении, которое встретил их командующий в лице председателя Рады.
Прибывшие уехали. Через час посланец Макаренко вернулся и доложил Врангелю, что Рада его ждет. Почти одновременно прибыли несколько членов рады, между ними представители черкесов, прося Врангеля прибыть на заседание. Врангель отказался, заявив, что назначенный час его отъезда отложен быть не может. Через полчаса Врангель выехал в Царицын…
Работы по укреплению Царицынской позиции значительно подвигались. Стрелковые окопы были большей частью закончены, хотя ходы сообщения не были еще готовы. Проволочные заграждения в 3-и ряда имелись перед всем фронтом, за исключением крайнего правого фланга, ближайшего к Волге. В общем, укрепленная позиция при всей своей незаконченности могла дать обороняющим ее войскам значительные преимущества и придать уверенность в их силах. Однако все же трудно было рассчитывать, что эту уверенность, необходимую для победы, могут найти в себе войска, хотя и доблестные, но перенесшие крайне тяжелое отступление, обескровленные и потерявшие значительную долю своего былого порыва. Укрепленная позиция, как бы сильна она ни была, не могла чудесно превратить отступающие войска в победоносные, необходимо было поддержать отходящие части свежими силами, образовать хотя бы некоторый небольшой резерв из свежих войск.










254


LX


Этот резерв должна была составить прибывающая 2-ая Кубанская. Врангель решил оттянуть этот резерв ко времени подхода армии к Царицыну с левого берега Волги. К
25-му августа ожидалось 4 танка. После взятия Царицына имевшиеся в армии 6 танков были переброшены в Добровольческую армию. 2-ая Кубанская пластунская бригада заканчивала свое сосредоточение к середине августа. Прибыв с фронта Добровольческой армии, она имела в своем ближайшем боевом прошлом ряд сравнительно легких успехов и явилась единицей бесспорной боевой ценности. 3-я Кубанская казачья дивизия генерала Мамонтова после ряда блестящих дел, не испытав ни разу расслабляющего влияния неудач, полностью сохраняла свой боевой пыл. К 20-му августа в пяти полках и двух отдельных дивизионах было до 2000 шашек. Что же касается Саратовского полка, то, как  и прочие полки 6-ой дивизии – за исключением пополнений, главным образом пленными, он в боевом отношении существенной силы не представлял. Врангель вызвал в Царицын
телеграммой всех находящихся в отпуске и командированных строевых начальников, в
том числе генерала Улагая и успевшего поправиться после ранения генерала Бабиева.
Между тем, армия, ведя арьергардные бои и имея тяжелые потери, продолжала отступать. Численный состав конных полков дошел до 100-150 шашек. Стрелковые полки конных дивизий почти полностью были выведены из строя. Астраханский полк 6-ой пехотной дивизии был уничтожен вовсе. В двух гренадерских полках оставалось вместе 450 штыков. А 3-я пластунская бригада была сведена в 2-х и даже в 1-о орудийные бригады.
Вместе с тем, учитывая тяжелое положение армии, Врангель тогда же приказал начать эвакуацию города.
Благодаря растерянности и нерадивости железнодорожной администрации, или вследствие злонамеренной скрытой работы агентов противника, эвакуация шла весьма неуспешно. Вместо намеченных семи эшелонов в первый день удалось отправить лишь четыре, на третий ушло всего три поезда.
Взяв с собой несколько казаков, своего коня, Врангель лично отправился на вокзал, где застал готовый к отходу пассажирский эшелон. Большое число вагонов оказалось гружеными пианино, зеркалами, мебелью и т.п. Врангель тут же приказал конвойным выбрасывать все это на платформу, ломать и рубить, а освободившиеся вагоны отдать под конвойные грузы. Осматривая далее грузившиеся на запасных путях эшелоны, где, вместо того чтобы как значилось по ведомостям, должны были находиться армейские грузы, оказались частные пассажиры, главным образом, евреи, торговцы, выезжавшие с принадлежавшими им товарами. Прижатые Врангелем к стене, они признались, что вагоны куплены ими. Деньги поделили начальник станции, составитель поездов и сцепщик. Врангель тут же арестовал этих лиц и в тот же день передал военно-полевому суду в обвинении в содействии успеху противника. В ту же ночь они были повешены: двое на вокзалах города, один на городской площади. Соответствующий приказ Врангеля был той же ночью отпечатан: Врангель приказал расклеить его на всех станциях железной






255

дороги. С этого дня эвакуация шла блестяще. Вместо намеченных семи удалось ежедневно отправлять восемь эшелонов. Ко времени подхода красных к Царицыну эвакуация была закончена.


LXI


Двухлетний тяжелый опыт войны не прошел даром: войска многому научились, а дорого обошедшиеся недочеты были учтены. Значительное число старших начальников, оказавшихся неподготовленными к ведению боя в современных условиях вынуждены были оставить свои посты: жизнь выдвинула ряд способных военачальников. Однако протекционизм, свивший себе гнездо во всех отраслях русской жизни, по-прежнему сплошь и рядом выдвигал на командные посты лиц далеко не достойных. Шаблон, рутина, боязнь, боязнь нарушить принцип старшинства все еще царили, особенно в высших штабах.
Состав армии за два года успел существенно измениться, выбыла большая часть кадровых офицеров, солдат, особенно в пехоте.
Новые офицеры ускоренного производства, не получившие воинского воспитания,
чуждые военного духа, воспитателями солдат быть не могли. Они умели столь же красиво, как и кадровое офицерство, умирать за честь родины и родных знамен, но оторванные от своих занятий и интересов, глубоко чуждых духу армии, с трудом перенося неизбежные лишения боевой жизни, ежеминутную опасность, голод, холод и грязь, они быстро падали духом. Тяготились войной и совершенно не способны были поднять и поддержать дух своих солдат.
Солдаты после двух лет войны в значительной массе также были уже не те. Немногие оставшиеся в рядах старые солдаты, несмотря на все перенесенные тяготы и лишения, втянулись в условия боевой жизни. Но остальная масса, те пополнения, которые беспрерывно вливались в войсковые части, несли с собой совсем иной дух. Состоя в значительной степени из запасных старших сроков, семейных, оторванных от своих хозяйств, успевших забыть пройденную ими когда-то войсковую школу, они неохотно шли на войну, мечтая о возвращении домой, и жаждали мира. В последних боях сплошь и рядом наблюдались случаи “самострелов”, пальцевые ранения с целью отправки в тыл, которые стали особенно часты. Наиболее слабы по составу были третьеочередные дивизии.
Со всем этим армия представляла собой все еще грозную силу, дух ее был все еще силен, и дисциплина держалась крепко. Не было случаев каких-либо беспорядков или массовых выступлений в самой армии, и для того, чтобы они стали возможными, должно было быть уничтожено самое понятие о власти и дан наглядный пример сверху возможности нарушить связывающую офицеров и солдат присягу.










256


LXII


Врангель прибыл в Ростов вечером. Главнокомандующий мог его принять в Таганроге лишь на следующий день утром, и Врангель решил, воспользовавшись свободным вечером, поехать в театр. Приняв и отпустив встречающих его должностных лиц, он вдвоем с приехавшим с ним  графом Гендриковым, отправился пешком в город. Не желая привлекать к себе внимание, Врангель взял ложу во втором ярусе и, поместившись в глубине ее, стал слушать пение. Шли “Птички певчие”. Исполнители и постановка были весьма посредственными, однако, он давно не был в театре, рад был послушать музыку. В антракте он разглядывал толпу, наполнявшую зал. Изрядные туалеты дам, дорогие меха и драгоценные камни вперемешку с блестящими погонами и аксельбантами военных придавали толпе праздничный, нарядный вид, заставляя забывать тяжелую обстановку смуты…
Антракт кончился, в зале потушили огни, но занавес не поднимался. На авансцену вышел какой-то господин и обратился к публике:
- В то время как мы здесь веселимся, предаваясь сладостям жизни, там, на фронте геройские наши войска борются за честь Единой и Неделимой России. Стальной грудью прикрывают они нас от врага, обеспечивая мир и благоденствие населению. Мы обязаны им всем, этим героям и их славным вождям. Я предлагаю вам всем приветствовать одного
из них, находящегося здесь – героя Царицына, командующего Кавказской армией,
генерала Врангеля.
Яркий луч рефлектора осветил ложу, где сидел Врангель, взвился занавес, оркестр заиграл тушь, собранная на сцене труппа и публика, повернувшись к его ложе, аплодировали.
Не дождавшись конца действия, Врангель и сопровождавшие его, вышли, решив пройти в гостиницу “Палас” поужинать. Однако сделать это не удалось. Как только показался Врангель в ресторане гостиницы, переполненном народом, раздались крики “Ура”, вся ужинающая публика встала из-за своих столов, оркестр заиграл тушь. Едва Врангель присел к первому свободному столику, как со всех сторон потянулись бокалы с вином. Один за другим стали подходить  знакомые и незнакомые, поздравляя с последними победами, расспрашивая о положении на фронте… Среди прочих задавались вопросы:
- Ну, как отношения Ваши с генералом Деникиным?
- Правда ли, что Вы окончательно разошлись с Главнокомандующим?
Чья-то невидимая рука продолжала неустанно вести закулисную интригу, сея смуту и сомнения в умах.
Отказавшись от ужина, Врангель поспешил вернуться к себе в поезд.










257


LXIII


В десять часов утра генерал Врангель принят был в Таганроге Главнокомандующим в присутствии начальника штаба. Генерал Деникин встретил его вполне любезно, однако, под внешним доброжелательством чувствовалась холодная сдержанность. Прежней сердечности уже не было. Доложив подробно обстановку, Врангель попросил у Главнокомандующего дальнейших указаний. Генерал Романовский настаивал на новом наступлении армии Врангеля в прежнем направлении. Врангель мог лишь повторить  ранние соображения о невозможности успешно выполнить эту задачу. В конце концов, Главнокомандующий согласился с Врангелем и тут же отдал приказание начальнику штаба – “Кавказской армии вести активную оборону Царицына”. Затем генерал Деникин пригласил генерала Врангеля обедать.
Время до обеда Врангель использовал, чтобы повидать некоторых нужных ему лиц, в том числе генерал-квартирмейстера генерала Плющевского-Плющик. В оперативном отделении он видел нескольких молодых офицеров генерального штаба, старых его знакомых, и убедился, что непрочность стратегического положения Белых ему в полной мере ясна. Некоторые из них обращались к нему с просьбой “обратить внимание Главнокомандующего”, “повлиять на Главнокомандующего”… Видно было, что вера в высшее командование среди ближайших сотрудников в значительной мере поколеблена.
После обеда генерал Деникин пригласил Врангеля в свой рабочий кабинет, где они пробеседовали более двух часов. Общее стратегическое положение Белых, по словам генерала Деникина, было блестящее. Главнокомандующий, видимо, не допускал мысли о
возможности поворота боевого счастья и считал “занятие Москвы” лишь вопросом
месяцев. По его словам, противник, разбитый и деморализованный, серьезного сопротивления оказать не может. Указывая на карте на левый фланг Белых, бесконечно растянувшегося Фронта, где действовал сборный отряд генерала Розиншильд-Паулина, генерал Деникин, улыбаясь, заметил:
- Даже Розиншильд-Паулин и тот безостановочно двигается вперед. Чем только он бьет врага – Господь ведает. Наскреб какие-то части и воюет… Восстанию разбойника Махно в тылу  генерал Деникин также серьезного значения не придавал, считал, что “все это будет быстро и легко ликвидировано”.
С тревогой и недоумением слушал Врангель слова Главнокомандующего.
В отношении внешней и внутренней политики Белых генерал Деникин не был столь оптимистичен. Он горько жаловался на англичан, “ведущих все время двойную игру”, и негодовал на соседей Белых – грузин и поляков.
- С этими господами я решил прекратить всякие переговоры, определенно заявил им, что ни клочка русской земли они не получат.
Что же касается внутреннего положения, то Главнокомандующий, отдавая себе отчет в неудовлетворительности его, раздраженно говорил “об интригах” в Ростове, виновниками которых в значительной мере считал отдельных деятелей консервативной
группы – совета государственного объединения, председателем которого являлся статс-






258

секретарь А.В. Кривошеин.
Часть этой группы, стоя в оппозиции к главному командованию, будто бы настаивала на приглашении находящегося за границей великого князя Николая Николаевича, единственного человека, по мнению этой группы, могущего объединить вокруг себя разносторонние элементы национальной борьбы.
- Конечно, все это несерьезно, сам великий князь отказывается приехать в Россию, я приглашал его вернуться в Крым, но получил ответ, что великий князь считает, что его приезд мог бы повредить нашему делу, так как будет встречен недоброжелательно Западной Европой, которая все же нас сейчас снабжает…
С величайшим раздражением говорил генерал Деникин о “самостийности казаков”, особенно обвинял кубанцев. Действительно, за последнее время демагогические группы кубанской законодательной Рады все более и более брали верх, и недопустимые выпады против главного командования все чаще повторялись. Со своей стороны Врангель продолжал считать, что самостийные течения, не имея глубоких корней в казачестве и не встречая сочувствия в большей части казацких частей, не имеют под собой серьезной почвы, что грозный окрик Главнокомандующего может еще отрезвить кубанцев, а твердо проводимая в дальнейшем определенная казачья политика даст возможность установить взаимное доверие и сотрудничество в работе.
За несколько дней до отъезда Врангеля из Царицына он имел продолжительный разговор по аппарату с находившимся в Екатеринодаре генералом Покровским, который со своей стороны на основании ряда разговоров с войсковым и походным атаманами и некоторыми членами Рады вынес то же убеждение. Напомнив Главнокомандующему о тех тяжелых днях, которые еще недавно пришлось пережить войскам Врангеля вследствие разрухи на Кубани и борьбы между ставкой и Екатеринодаром, Врангель высказал Главнокомандующему свое глубокое убеждение, что если казачий вопрос не будет в
ближайшее время коренным образом разрешен, то борьба между главным командованием
и казаками неминуемо отразится на общем положении фронта Белых. Этот вопрос, по его мнению, должен был быть поставлен ребром собирающейся в ближайшее время верховной власти края – Кубанской Краевой Рады.
- Хорошо, а как, по Вашему мнению, можно разрешить этот вопрос?
Врангель доложил, что не посягает на казачьи вольности и, сохраняя автономию края, необходимо сосредоточить в руках атамана всю политику власти, оставив его ответственным единственно перед Краевой Радой, высшей законодательной властью в крае, и главным командованием в силу существующих договорных отношений. Ныне действующая законодательная Рада должна быть упразднена, а вся исполнительная власть сосредоточена в руках ответственного перед атаманом правительства.
Соответствующий проект мог быть выслан в Краевую Раду какой-либо группой ее членов. Допуская возможность выступления левых оппозиционных групп, Врангель предлагал, воспользовавшись затишьем на фронте, отправить в Екатеринодар под предлогом укомплектования и отдыха некоторое число частей Врангеля.
Генерал Деникин ответил не сразу. Подумав, он протянул Врангелю руку:
- Итак, карт-бланш, - сказал он.
В заключение Главнокомандующий приказал Врангелю прибыть на следующий день к 11 часам к помощнику Главнокомандующего генералу Лукомскому в Ростов, где






259

будет и он, генерал Деникин.
В три часа дня Врангель выехал в Ростов.


LXIV


На вокзале уже ждал ряд лиц, желавших видеть Врангеля. До позднего вечера поток посетителей не прекращался. Среди прочих лиц навестили его несколько общественных деятелей, пожелавших с ним познакомиться. Среди них член Особого Совещания, бывший член Государственной думы Н.В. Савич, помощник начальника управления внутренних дел В.Б. Похвистнов и другие. Заехал к нему и председатель государственного объединения статс-секретарь Кривошеин. Разговоры со всеми этими лицами произвели на него самое тягостное впечатление. Картина развала в тылу стала перед ним во всей полноте. Слухи об этом развале, конечно, и ранее доходили до Врангеля на фронте, но в этот день впервые развал этот обрисовался перед ним полностью.
На огромной территории России, занятой войсками Юга, власть фактически отсутствовала. Неспособный справиться с выпавшей на его долю огромной государственной задачей, не доверяя ближайшим помощникам, не имея сил разобраться в искусно плетущихся вокруг него сетях политических интриг, генерал Деникин выпустил эту власть из своих рук. Страна управлялась целым рядом мелких сатрапов, начиная от губернаторов и кончая любым войсковым начальником, комендантом и контрразведчиком. Сбитый с толку, запуганный обыватель, не знал, кого слушаться.
Огромное количество всевозможных авантюристов, типичных отщепенцев гражданской
войны, сумели, пользуясь бессилием власти, проникнуть во все отрасли государственного аппарата. Понятие законности совершенно отсутствовало. Бесконечное количество взаимно противоречащих распоряжений не давали возможности представителям власти на местах в них разобраться. Каждый действовал по своему усмотрению, действовал к тому же в полном сознании своей безнаказанности. Губительный пример подавали сверху. Командующий Добровольческой армией и главноначальствующий Харьковской области генерал Май-Маевский безобразным, разгульным поведением своим первым подавал пример. Его примеру следовали остальные. Хищения и мздоимство глубоко проникли во все отрасли управления. За соответствующую мзду можно было обойти любое распоряжение правительства. Несмотря на огромные естественные богатства занятого района Белыми, денежная валюта непрерывно падала. Представленный главным командованием на комиссионных началах частным предпринимателям вывоз почти ничего не приносил казне. Обязательные отчисления в казну с реализуемых за границей товаров, большей частью оставались в кармане предпринимателей.
Огромные запасы, доставляемые англичанами, бессовестно расхищались. Плохо снабженная армия питалась исключительно за счет населения, ложась на него
непосильным бременем. Несмотря на большой приток добровольцев из вновь занятых
армией мест, численность ее почти не возрастала. Тыл был набит уклоняющимися,






260

огромное число которых благополучно пристроилось к невероятно разросшимся бесконечным управлениям и учреждениям.
Многомесячные переговоры, тянущиеся между главным командованием и правительствами казачьих областей, все еще не привели к положенным результатам, и целый ряд важнейших жизненных вопросов оставался без разрешения.
Внешняя политика главного командования была столь же неудачной. Отношения с ближайшими соседями были враждебны. Поддержка, оказываемая Белым англичанами, при двуличной политике Великобританского правительства не могла считаться в должной степени обеспеченной. Что касается Франции, интересы которой, казалось бы, наиболее совпадали с интересами Белых, и поддержка которых представлялась всем особенно ценной, но и тут Белые не сумели завязать крепких уз. Только что вернувшаяся из Парижа особая делегация в составе генерала А.М. Драгомирова, А.А Нератова, Н.Н. Астрова, графини С.В. Пашной, профессора К.Н. Соколова и других не только не дала каких-либо существенных результатов, но, отправленная без достаточной подготовки на месте, она встретила прием более чем безразличный, и прошла в Париже почти незаметной.
Бессилие власти нашло свое отражение во всех сторонах жизни и престиж этой власти, несмотря на внешние стратегические успехи, быстро падал.


LXV


На следующий день в 11 часов утра Врангель прибыл к генералу Лукомскому. Главнокомандующий был уже там. Там же находился и начальник отдела пропаганды и
отдела законов Особого Совещания профессор К.Н. Соколов. Последний, как
государствовед, привлечен был генералом Деникиным в связи с необходимостью выработать изменения существующего временного положения об управлении кубанским краем, долженствующие быть внесенными на утверждение Краевой Рады.
Каждый из присутствующих получил задачу дальнейших действий. Врангель должен был вечером выехать в Екатеринодар и ознакомиться с обстановкой на месте. Из Екатеринодара он планировал поехать в Царицын, чтобы выбрать и отправить в Екатеринодар воинские части, после чего поехать в Пятигорск навестить главнокомандующего Северного Кавказа генерала Эрдели и обсудить с ним ряд мер по укомплектованию и снабжению терских казачьих и горских частей армии Врангеля. Ко времени его приезда в Пятигорск профессор К.Н. Соколов должен был приехать в Кисловодск, где они могли бы, не возбуждая лишних толков, встретиться и окончательно наметить надлежащее внесению в Кубанскую Краевую Раду изменения положения об управлении краем.











261


LXVI


Разгром Кубанской Рады, закончившийся повешением члена Рады Кулабухова и высылкой в Константинополь наиболее влиятельных представителей оппозиции, сыграл значительную роль в общем ходе борьбы с большевиками на Юге России. Этот инцидент был вопиющим нарушением прав Кубани.
Поводом к разгрому послужил факт заключения членами парижской делегации Кубанской Краевой Рады с правительством Горской республики особого договора, который был квалифицирован в Ставке и в Особом Совещании, как измена России. Причины же антагонизма между Главным командованием и кубанским представительным учреждением заключались в резких политических разногласиях в оценке методов и способа борьбы с большевиками и того положения, которое в этой борьбе занимало казачество вообще и Кубань в частности. Трудно было примирить прямолинейный консервативный централизм Ставки с федералистическими и даже самостийными течениями, игравшими такую видную роль среди демократически настроенных членов Кубанской Рады. Трудно было примирить деятельность местных парламентариев, опьяненных той ролью, которую им приходилось играть с авантюристическими стремлениями некоторых из военных руководителей, сумевших выдвинуться на Юге России в начале Гражданской войны.


LXVII


Расправа с Радой еще намечалась в конце 1918 года. Председатель Кубанского
правительства был Бич, который и возглавлял оппозицию в Ставке. Еще тогда к
Кубанскому атаману Билимовичу приходили генералы Покровский и Шкуро и предлагали ему при их содействии взять власть в свои руки. Атаман запротестовал против такого проекта, и тогда Покровский и Шкуро отказались от своей затеи.
Такая мысль атаману неоднократно высказывалась и во время разговора с Деникиным. Особенно настаивал на этом его помощник Лукомский.
- Совершенно не понимаю Вашего характера, - говорил он атаману. – Как Вы терпите все это? Почему Вы не разгоните Раду?
- Это слишком упрощенный грубо-примитивный способ борьбы, - возражал тот, - однако эта мера весьма опасная и чревата серьезными последствиями.
Оппозиционные настроения продолжали нарастать в Раде, участились резкие выступления против политики Ставки и Особого Совещания - нарастала неприязнь лично к атаману со стороны генерала Деникина, все более и более ненормальными становились взаимоотношения между Ставкой и членами Рады – представителями и руководителями казачества.






262

Все это приняло, в конце концов, такой серьезный характер, что генерал Деникин вынужден был принять экстренные меры для того, чтобы парализовать назревший конфликт с казачеством.


LXVIII


6-го и 7-го июня 1919 года в Екатеринодаре происходил съезд представителей Главного командования и казачества. В совещании участвовали: Деникин, Романовский, Драгомиров, Лукомский, атаманы казачьих войск: от Дона – Богаевский, от Кубани – Филимонов, от Терска – Вдовенко, от Астраханского войска – Ляхов. Присутствовали также председатели Донского, Терского и Кубанского правительства.
На этом совещании Деникин ребром поставил представителям казачества вопрос:
- С Русью ли идите вы, представители казачества, или против Руси?
Такая постановка вопроса вызвала у представителей казачества самую русскую отповедь. Казаки с полной ответственностью постоянно заявляли о своих пожеланиях, о своем, весьма отрицательном, отношении к той политической линии, которую проводили в отношении казаков Ставка и Особое Совещание. Они указали пути для исправления ошибок, для парализации того скверного настроения, которое создавалось, благодаря ненормальным взаимоотношениям.
На этом совещании выступил Кубанский атаман с речью, где утверждал, что казаки – чисто русские люди, наиболее сильные в физическом и моральном отношениях с наибольшей энергией и предприимчивостью. Гений русского народа всегда тянулся на юг, а не на север, а потому Петровская реформа – историческая ошибка. Казаки олицетворяли собою тягу на юг, туда, где больше света, больше тепла, больше солнца.
- Когда началась невзгода, когда снова на Руси настало смутное время, - говорил атаман, обращаясь к Деникину, - все витязи Русской земли пришли сюда, на юг, спасать
Россию вместе с нами, казаками. Казаки оправдывают вашу надежду, вашу веру… Так к
чему же тогда ваш вопрос, с кем казаки…? Я недоумеваю теперь, - продолжал атаман, - почему казаки, не один раз спасавшие Россию, ныне оказались где-то в стороне? Около вас все, кроме тех, кто должен быть. Около вас должны быть казачьи атаманы и председатели казачьих правительств. Вы неоднократно указывали, что высоко цените, любите казаков, и считаете их молодцами. Мы сами давно знаем себе цену. Нам надоело быть молодцами. Мы хотим быть гражданами. Мы, представители казачества, считаем, что имеем полное право быть привлеченными к государственному строительству.
Другие представители казаков высказались в этом смысле и резко указали на оскорбительную для них формулировку вопроса генералом Деникиным.
Генерал Деникин не ответил на казачьи требования по существу, а лишь заявил:
- Вы, господа атаманы, меня очень сильно “облаяли”, но я все же весьма удовлетворен тем, что вижу перед собой действительно русских людей…
Но едва ли Деникин был искренен. Того же дня вечером у атамана во дворце
состоялся парадный официальный обед в честь прибывших на совещание атаманов, на






263

котором присутствовало до двухсот человек, в том числе и представители союзных держав. Во время обеда играла музыка, исполнялись войсковым хором казачьи гимны – донской, кубанский.
Деникин во время обеда был мрачен, произнес совершенно неожиданный для всех тост. Он сказал приблизительно следующую речь:
- Вчера здесь, в Екатеринодаре, царили большевики. Над этим домом развивалась красная тряпка, в городе творились безобразия. Проклятое вчера. Сегодня здесь происходит что-то странное – слышен звон бокалов, льется вино, поются казачьи гимны, слышатся странные казачьи речи, над этим домом развивается кубанский флаг… Странное сегодня… Но я верю, что завтра над этим домом будет развиваться трехцветное национальное русское знамя, здесь будут петь русский национальный гимн, будут происходить только русские разговоры. Прекрасное “завтра”… Будем же пить за это счастливое, радостное “завтра”…
Для всех присутствующих этот тост был ушатом холодной воды и напрасно пытался поднять настроение взявший на себя по просьбе атамана роль “тулумбаша” – Баратов.


LXIX


В течение всего лета 1919 года взаимоотношения членов Рады с Главным командованием не улучшались, а ухудшались. Поводом к этому служили не только политические разногласия, но также и целый ряд второстепенных причин. Существование, например, кубанского флага было для Деникина бельмом в глазу. Атаман часто говорил Главнокомандующему:
- Если отдельные войсковые части и даже сотни, ну, например, ваша комендантская, имеют собственные значки, то, как же Вы хотите лишить целое кубанское
казачье войско права иметь свой собственный флаг?
Само собою, разумеется, что настойчивость казаков быть привлеченными к управлению освобождающимися областями и вообще к государственному строительству, встретила у Деникина отрицательное к себе отношение и способствовала образованию почвы для подготовки разгрома Кубанской Рады.
После отъезда из Екатеринодара Деникин продолжал внимательно следить за работами Рады. Несколько раз он присылал атаману письма, в которых указывал на то, что в Раде произносятся несоответствующие речи, подрывается престиж Добровольческой армии. В своих письмах Деникин подчеркивал, что считает атамана виновником всего этого, так как он будто бы не принимал мер против подобного рода агитации.
Когда 16-го сентября атаман проездом на Дон был у Главнокомандующего в Таганроге, тот прямо заявил:
- Считаю Вас виновником происходящего на Кубани брожения и агитации.
Тогда атаман не придал этому особого значения, тем более что на Дону ему оказали теплый и радушный прием. Из обмена мнениями выяснилось, что между






264

кубанцами и представителями донецкого казачества наблюдалась полная солидарность во взглядах на политические и воинские задачи.
Тем не менее, положение атамана Кубанского войска делалось необычайно тягостным. Нарастали трения с главным командованием, а параллельно с этим оппозиция в Кубанской Раде становилась все более и более энергичной и переходила в наступление, объявив открытый поход против атамана, своего атамана, и в то же время умалчивая о своих скрытых целях.
Вместе с той частью членов Рады, которая поддерживала атамана, они выработали план борьбы. Они решили предоставить оппозиции высказаться до логического конца и тем самым открыть свои карты.
Закусив удила, лидеры оппозиции совершали бестактность одну за другой. Наконец, оппозиции удалось провести в председатели Кубанской Краевой Рады Ивана Макаренко – “кубанского бога бестактности”.
Оппозиция лезла, что называется, на рожон и неминуемо должна была сломить себе шею. Но, к сожалению, в Ставке в это время уже определенно говорили о необходимости принять самые решительные репрессивные меры против бушующей Рады и вожаков оппозиции. Из войсковых начальников сильно поддерживал эту мысль генерал Покровский, который доказывал Деникину и Романовскому, что он знает хорошо кубанских казаков и убежден, что путем репрессивных мероприятий можно легко установить на Кубани полный порядок и спокойствие.


LXX


Врангель вернулся к себе в поезд, где до вечера беседовал с целым рядом посетителей. Некоторые из лиц, с коими пришлось ему говорить в этот день, опять задавали ему вопросы об “отношениях его с генералом Деникиным”, “о разногласиях с
Главнокомандующим и ним”. Слухи об этом исходили из самой ставки, об этом громко
говорил и начальник штаба генерал Романовский, и ближайшие к генералу Деникину лица. Врангеля обвиняли в “оппозиции главному командованию”, ему ставилась в вину близость его к “оппозиционным консервативным группам”. Как первое, так и второе было явной нелепостью. Поглощенный всецело военными операциями, он был далек от всякой политической борьбы, почти не имея связей среди общественных и политических деятелей. В настоящий приезд его в Ростов он впервые имел случай познакомиться с некоторыми из них.
А.В. Кривошеин также говорил ему о недовольстве ним ставки, он вообще не сочувствовал политике Главнокомандующего, ставил генералу Деникину в вину отсутствие определенной реальной программы и неудачный выбор сотрудников. Люди государственного опыта и звания к работе не привлекались. Ставка боялась обвинения в контрреволюционности и реакционности, подчеркивая либеральный демократизм. Ревнивый к своей власти, подозрительный даже в отношениях своих ближайших
помощников, генерал Деникин боялся сильных, самостоятельных людей. Эта черта






265

характера Главнокомандующего отлично учитывалась ближайшими к нему лицами, и на струнке этой охотно играли, как те, кто боялся за себя самого, так и те, кто искал развала дела Белых. “Секретные информации вверх” все время пугали генерала Деникина.
В Екатеринодаре, приняв встречавших Врангеля должностных лиц и почетный караул Кубанского гвардейского казачьего дивизиона, Врангель поехал к атаману во дворец.
Генерал Филимонов по убеждению своему был, конечно, совершенно чужд самостийным течениям. Прослужив долгое время атаманом Лабинского отдела, он был очень популярен среди казаков лабинцев, составляющих правое, разумное крыло Рады. К сожалению, недостаточно твердый, нерешительный, он потерял почву под ногами и выпустил власть из своих рук. Самостийники, видя в нем враждебного их убеждениям человека, жестоко его травили. Ставка, не нашедшая в его лице исполнителя своих велений, его не только не поддерживала, но явно дискредитировала атаманский авторитет. Лишенный должной поддержки, чувствуя, как власть ускользает из его рук, атаман тщетно искал точку опоры, метался из стороны в сторону, и буря политической борьбы неминуемо должна была унести его.
С генералом Филимоновым разговаривать было бесполезно, и Врангель решил посвятить его в дело ближайшего помощника его, исполнявшего должность походного атамана и начальника военного управления генерала Науменко. Последний, весьма разумный человек, отлично отдавал себе отчет в необходимости изменить существующий порядок вещей. После обеда у атамана Врангель с генералами Покровским и Науменко беседовал весь вечер. За последние дни самостийники окончательно закусили удила. Выступление в Раде их главы И. Макаренко и других открыто призывали кубанцев “отмежеваться от главного командования и добровольцев”. Местная пресса пестрела целым рядом демагогических статей, среди чинов гарнизона велась самая преступная агитация, имелся ряд сведений о связи самостийников с “зелеными”, оперирующими к северу от Новороссийска в районе станции Тоннельная.
Генерал Покровский был настроен крайне решительно, предлагая попросту “разогнать Раду” и “посадить атамана”, облеченного всей полнотой власти. Генерал
Науменко, более осторожный, конечно, против этого возражал. Врангель изложил
намеченный им план действий, который и был, в конце концов, всеми принят.
Предполагалось, что немедленно по открытию заседания Краевой Рады, созыв коей был намечен на 24-ое октября, группой лабинцев будет внесен проект нового положения об управлении краем. Основные положения проекта были следующие: носительницей высшей власти в крае является краевая Рада. Законодательная Рада упраздняется, и вся полнота власти осуществляется войсковым атаманом и назначенным им правительством. Краевая Рада собирается атаманом не менее как раз в год. Созыв по заявлению определенного числа членов самой Рады отменяется. Проект отменяет необходимость создания отдельной кубанской армии.
Со своей стороны генерал Науменко считал, что и со стороны главного командования должны быть сделаны некоторые уступки. Таковыми, по его мнению, должны были быть: скорейшее завершение денежных расчетов с главным командованием, передача на довольствие Кубани казачьих частей, прекращение действий в пределах Кубани реквизиционных и ремонтных комиссий, предоставление войску права призывать






266

на службу иногородних и т.д.
Ко времени открытия заседания Краевой Рады решено было перебросить в Екатеринодар один казачий полк и батарею.
На другой день Врангель выехал в Царицын.


LXXI


По приезде в Царицын он отправил помощнику главнокомандующего Лукомскому письмо, в котором сообщал, что 24-го октября созывается Краевая Рада, на которой группа членов рады собирается утвердить новые положения конституции. Врангель в этом письме предлагал для продуктивной работы атамана и правительства провести в жизнь главным командованием меры, которые способствовали бы улучшению боеспособности Кавказской армии.
Письмо Врангель отправил с генералом для поручений полковником Артифексовым 14-го октября 1919 года.
18-го октября полковник Артифексов привез Врангелю ответ от Лукомского. Одновременно он уведомил Врангеля о принятом Главнокомандующим решении по вопросам, поставленным Врангелем в письме от 14-го октября.
Тотчас по приезде в Царицын Врангель решил поехать в конную группу, чтобы лично выбрать те части, которые предполагалось отправить в Екатеринодар. Генерал Покровский просил Врангеля о назначении 2-го Уманского полка, входившего в состав его корпуса. Врангелю в то же время необходимо было переговорить по целому ряду вопросов с только что вступившим в командование конной группой командиром 2-го Кубанского корпуса генералом Топорковым.
Генерал Улагай за последнее время под влиянием непрерывных тяжелых боев окончательно изнервничался, переходил мгновенно от большого подъема к полной
апатии, обижался и раздражался от всякой мелочи. Обидевшись по какому-то поводу на
генерала Шатилова, генерал Улагай просил освободить его от командования корпусом. Врангель пытался, было, его отговорить, однако, ввиду его дальнейших настояний и, сознавая, что в настоящем его душевном состоянии он уже к работе мало пригоден, в конце концов, согласился. На должность командира 2-го корпуса взамен генерала Улагая Врангель ходатайствовал о назначении генерала Науменко.
Врангель нашел полки значительно пополненными и в прекрасном виде. Однако из разговоров со старшими начальниками он вынес убеждение, что, увеличившись численно, части изменились в худшую сторону. Присланные за последнее время Кубанью пополнения в значительной мере состояли из тех казаков, которые в тяжелые июльские дни, пользуясь безвластием в крае, укрылись в тылу. Ныне эти шкурники вернулись, значительно развращенные усилиями самостийников.
Переговорив с генералом Топорковым и ближайшими его помощниками, Врангель наметил для переброски в Екатеринодар бригаду полковника Буряка, не успевшую еще получить пополнений, малочисленную, но крепкую духом.






267

Отправляя эти полки в Екатеринодар, Врангель, учитывая настроение генерала Покровского, счел нужным указать ему на необходимость с его стороны всеми мерами избегать вооруженных выступлений. Врангель надеялся, что ему удастся одним призраком военного переворота образумить зарвавшихся самостийников. Ошибочная стратегия Деникина начала приносить свои плоды. Противник, сосредоточив крупные силы на стыке Донской и Добровольческой армии, повел решительное наступление на фронте Воронеж - Лиски и одновременно в направлении на Севск, стремясь охватить фланги Добровольческой армии и срезать острый угол, вытянувшийся безобразным клином к Северу фронта белых.
18-го октября Врангель получил телеграмму от генерала Романовского, который в связи с наступлением красных просил доложить ему для доклада Деникину, может ли он, Врангель, выделить что-либо из имеющихся у него казачьих дивизий, а может, Врангель и сам сможет немедленно начать активную операцию, дабы общим движением сократить фронт Донской армии и дать ей возможность вести операцию на северо-западе.


LXXII


Врангель счел его предложение половинчатым и со своей стороны полагал возможным изменить неблагоприятно сложившуюся для белых обстановку лишь крупным решением – выделить из состава Кавказской армии три с половиной Кубанских дивизий, не считая посылаемой в Екатеринодар. Оставить в Царицынском районе части 1-го корпуса и инородческую конницу, сведя ее в отдельный корпус с его подчинением непосредственно Главному.
В тот же день об этом Врангель телеграфировал генералу Романовскому и просил, что в случае принятия его решения, считать желательным оставление командиром корпуса генерала Покровского.
На следующий день Врангель  получил ответ, что Главком приказал срочно
перебросить его резерв в район Купянска один конный Кубанский корпус, желательно 
2-ой.
Входившая в состав 2-го корпуса 3-я Кубанская дивизия, действующая в Черноярском направлении и скованная на фронте все время наседавшим противником, отправлена быть не могла, и взамен ее Врангель наметил включить в состав 2-го корпуса 4-ую Кубанскую дивизию, о чем и телеграфировал Романовскому.
Таким образом, в состав корпуса должны были войти 2-ая и 4-ая Кубанские и Кабардинская дивизии. Однако о переброске последней в силу неизвестных Врангелю причин, Главнокомандующий отказался. Генерал Романовский по аппарату через дежурного офицера прислал записку, что Кабардинская дивизия перевозке не подлежит, если уже началась перевозка, то следует прекратить и принять меры к быстрой перевозке 2-ой и 4-ой Кубанских дивизий.
Из состава Кавказской армии были переброшены лишь две дивизии. В связи с ослаблением и без того малочисленной армии и полным истощением фуражных и






268

продовольственных средств, в районе станции Котлубань – станицы Кагалинской, Врангель решил занять более сосредоточенное расположение, отведя конницу свою к югу от станции Карповка – хутора Разсошинского. Вместе для прикрытия Царицына с востока, Врангель решил занять небольшой плацдарм на левом берегу Волги, перебросив туда небольшой отряд в составе вновь сформированного стрелкового полка 3-ей Кубанской казачьей дивизии, батареи и дивизиона конницы.


LXXIII


24-го октября, ко дню открытия заседания Краевой Рады, Врангель от имени армии телеграфировал ее председателю, где возлагал надежды, что Рада найдет верные пути к созидательной работе на пользу России и обеспечит нужды тех, кто в поволжских степях проливает кровь свою за счастье России.
Совершенно для Врангеля неожиданно, в день намеченного им выезда в Екатеринодар, он получил адресованную всем командующим армиями и атаманам Дона, Кубани и Терека телеграмму Деникина о том, что между правительством Кубани и Меджилисом горских народов заключен договор, в основу которого положена измена России и передача кубанских казачьих войск Северного Кавказа в распоряжение Меджилиса, чем обрекается на гибель Терское войско. Договор подписан Бичем, Савицким, Кулабуховым, Немитоковым с одной стороны, и Чермоевым, Гайдаровым, Хадзараговым, Баиматовым с другой. В телеграмме Деникин приказывал в случае появления этих лиц на территории Вооруженных Сил Юга России немедленно передать их военно-полевому суду.
Телеграмма эта коренным образом изменила обстановку. Из поименованных в телеграмме лиц член Рады Кулабухов находился в Екатеринодаре, что могло не быть известно Главнокомандующему. Приказ об аресте его в Екатеринодаре мог быть
выполнен лишь распоряжением местной краевой власти, согласия каковой на это у
генерала Деникина быть не могло. Было совершенно ясно, что конфликт между главным командованием и Кубанской Краевой Радой на этой почве неизбежен. Конечно, впредь до разрешения этого конфликта не могло быть и речи о возможности пересмотра и изменения Краевой Радой самого положения о крае.
Предоставив Врангелю полную свободу действий, генерал Деникин ни слова не сказавши ему, посылкой своей телеграммы ставил его перед свершившимся фактом, совершенно спутывая все карты Врангеля.
Профессор К.Н. Соколов, предупрежденный телеграммой Врангеля, должен был ждать Врангеля на станции Тихорецкой. В Екатеринодаре также были предупреждены о приезде Врангеля.
Врангель решил отъезд не откладывать, приехать в Екатеринодар и, в зависимости от обстановки на месте, действовать в дальнейшем.
Прибыл Врангель в Екатеринодар поздно вечером. Отпустив встретивших его лиц, он пригласил к себе в вагон генералов Науменко и Покровского. Телеграмма






269

Главнокомандующего лишь подлила масла в огонь. И атаман, и правительство, и Рада усмотрели в ней нарушение основных прав Кубани. Рада готовила решительный протест. Председателем Краевой Рады был избран глава самостийников Н. Макаренко. Для охраны Рады самостийники сформировали отряд их казаков Таманского отдела, наиболее распропагандированного. Генерал Покровский вновь настаивал на самых решительных действиях, предлагал попросту оцепить Раду войсками, схватить и на месте расстрелять целый ряд лиц. После этого, по его словам, Рада выбирает атаманом того, кого ей прикажут.
Врангель самым решительным образом воспретил Покровскому, какие бы то ни было выступления, аресты и т.п.  без его на то разрешения. Сам он решил, не останавливаясь в Екатеринодаре, проехать в Кисловодск, где выждать в зависимости от дальнейшего хода событий возможность действовать.
Генерала Науменко Врангель просил ежедневно по прямому проводу осведомлять его об обстановке.
Тут же на вокзале Врангель написал письмо Лукомскому, которое отправил с состоящим в его распоряжении полковником Лебедевым.
Учитывая возможность дальнейших осложнений, Врангель желал иметь точные указания Главнокомандующего.


LXXIV


В Пятигорске, где Врангель решил на несколько часов остановиться, его встретил главнокомандующий Северного Кавказа генерал Эрдели.
После обеда, переговорив с генералом Эрдели и Терским атаманом генералом Вдовенко, Врангель выехал в Кисловодск.
Поездка его в Екатеринодар на несколько дней, видимо, откладывалась. Профессор
К.Н. Соколов, имея срочные дела в ставке, дальше ждать не мог, и решил ехать в
Таганрог. Он был вполне в курсе дела. Представлялось ясным, что выполнение требования Главнокомандующего касательно ареста члена Рады Кулабухова потребует вооруженного вмешательства, последствия которого трудно было учесть. Однако отступать было уже поздно. Ясно было и то, что теперь добиться упразднения Законодательной Рады и изменения положения об управлении краем в смысле нам желательном, возможно было лишь насильственным путем.
Врангель провел профессора К.Н. Соколова доложить Главнокомандующему известную ему обстановку и предложить три решения.
Первое из этих решений было предложено генералом Покровским: разгром Рады, беспощадная расправа с самостийниками и возглавление края насильственно посаженным атаманом. Участвовать в этом Врангель не считал для себя возможным. В этом случае он предполагал предоставить генералу Покровскому свободу действий, в дальнейшем
получать приказания непосредственно из ставки.
Второе решение предусматривало маловероятный случай, если бы генерал






270

Деникин, отказавшись от своего первоначального решения, попытался вступить на компромиссный путь мирных переговоров.
Решению этому Врангель также сочувствовать не мог и предлагал в этом случае отдать генералу Покровскому приказ о невмешательстве и немедленно вернуться в Царицын.
Наконец, третье решение намечало арест Кулабухова и других сочувствующих ему лиц, предание их военно-полевому суду, а затем переговоры с Радой с целью добиться от нее изменения положения об управлении краем. Это решение, наиболее трудное по исполнению, требовало большой твердости, осторожности и ловкости. Однако, по его глубокому убеждению, оно в настоящих условиях было единственно правильным.
Врангель учитывал возможность и того, что генерал Деникин попытается вообще от всякого определенного ответа уклониться. Врангель же считал необходимым обусловить свои действия точными указаниями Главнокомандующего. Быстро развивающиеся события при отсутствии указаний свыше войскам могли ежечасно вызвать вооруженное столкновение. Имея это в виду, он писал Главнокомандующему, что, не получив до указанного срока никакого ответа, предоставляет генералу Покровскому возможность расправиться с Радой по его усмотрению. Участие Врангеля в этом случае было ограничено лишь последующими переговорами с Радой. Возможность подобного исхода должна было побудить генерала Деникина дать определенный ответ.
Вместе с тем Врангель просил Главнокомандующего о включении Кубани в армейский район Кавказской армии.
Врангель вручил профессору К.Н. Соколову соответствующее письмо на имя помощника Главнокомандующего генерала Лукомского.
В Кисловодске Врангель нашел много старых знакомых. Здесь же проживала великая княгиня Мария Павловна с сыном, великим князем Андреем Владимировичем. Врангель завтракал у нее. Он нашел великую княгиню сильно постаревшей и осунувшейся. Она почти не вставала с кушетки. Она и великий князь горько жаловались на генерала Деникина, который отказал великому князю в возможности служить в армии.
Великому князю было чрезвычайно тягостно сидеть без дела, он считал, что его долг, как
всякого честного русского человека, принять участие в борьбе за честь и свободу Родины
и просил Врангеля ему в этом помочь. Врангель посоветовал ему написать непосредственно Главнокомандующему.
Вечером великий князь зашел к Врангелю, чтобы показать составленное им письмо, которое Врангель отправил в Екатеринодар с состоящим в его распоряжении полковником Кубе.


LXXV


30-го октября Врангель получил адресованную Главнокомандующему, всем командующим армиями и атаманам телеграмму Кубанского войскового атамана и председателя правительства. В своей телеграмме Кубанский войсковой атаман и






271

кубанское краевое правительство категорически заявляли, что краевое правительство никаких договоров с Меджилисом горских народов не заключало, и никого на заключение таких договоров не уполномочивало. Лица, перечисленные в телеграмме Главнокомандующего, Бич, Немитоков, Савицкий и Кулабухов были делегированы кубанской краевой Радой, а первые два и кубанским краевым правительством. Правительство послало своих делегатов как представителей в состав Российской делегации в Париже в помощь Сазонову, а также для защиты интересов Кубани перед мирной конференцией и для информации. Если перечисленные лица в телеграмме Главнокомандующего действительно подписали от имени краевого правительства договор с Меджилисом горских народов, о чем краевому правительству в то же время официально неизвестно, то вопрос о превышении названными лицами данных им полномочий подлежит суждению краевого правительства и существо договора суждению Кубанской Краевой Рады, на рассмотрение которой в данный момент выносится. Во всяком случае, упомянутые лица являются дипломатическими представителями и как таковые пользуются неприкосновенностью, почему в случае совершения ими незаконных действий могут подлежать суду только Кубанской Краевой власти. Приказ о предании названных лиц военно-полевому суду является нарушением прав Кубанской Краевой власти.
Кубань вправе требовать срочной отмены телеграммы Вашего превосходительства в виду обвинения Краевой власти в измене несомненного исключительного права только Краевой власти судить своих дипломатических представителей.
Пришедшие в Кисловодск газеты принесли текст речей членов кубанской Краевой Рады.
Большинство речей было открыто враждебно генералу Деникину и “добровольцам”. Упрекал Главнокомандующего в несправедливости в отношении казаков, в желании использовать их как пушечное мясо, поставив во главе большинства кубанских частей начальников не кубанцев. Макаренко позволил себе возмутительную фразу: “у нас во главе кубанских войск нет ни одного порядочного генерала…”. Фраза эта вызвала крики протеста.
31-го октября Врангель получил телеграмму Главнокомандующего, в которой он
подтвердил о немедленном приведении ранее отданного распоряжения по усмотрению командующего армией, и принять все меры к прекращению преступной агитации в Екатеринодаре.
Руки теперь у Врангеля были развязаны.


LXXVI


В этот же день прибыл к генералу Врангелю генерал Науменко. Они подробно обсудили дело. Генерал Покровский должен был произвести аресты Кулабухова и ряда других лиц и немедленно предать их военно-полевому суду, каковой должен быть
сформирован при имеющейся у него бригаде полковника Буряка. Дабы не ставить атамана






272

в тяжелое положение и тем еще более осложнить вопрос, Врангель просил генерала Науменко переговорить от его имени с генералом Филимоновым и постараться убедить его сложить с себя атаманское звание.
Врангель тут же написал соответствующее предписание генералу Покровскому, которое и передал генералу Науменко для вручения его генералу Покровскому лишь после того, как атаман примет решение.
В предписании ставилась задача генералу Покровскому в соответствии с требованием ставки арестовать члена Парижской конференции Кулабухова, а равно всех тех лиц, деятельность коих имеет определенные признаки преступной агитации в связи с текущим политическим моментом. Арестованных немедленно передать военно-полевому суду и приговор суда привести в исполнение.
Главнокомандующему Врангель доносил, что приказание Покровскому будет вручено при подаче войсковым атаманом в отставку, о которой ему дан совет.
Одновременно Врангель телеграфировал войсковому атаману, что оскорбительные выражения, допущенные нынешним председателем Краевой Рады по отношению старших войсковых начальников и безнаказанное присутствие среди членов Краевой Рады лиц, объявленных приказом Главнокомандующего изменниками и передача их военно-полевому суду, лишает его возможности посетить Краевую Раду по его приглашению. При настоящих условиях посещение им Краевой рады несовместимо с достоинством ни его лично, ни армии, во главе которой он стоит.
1-го ноября Врангель получил посланное через полковника Лебедя приказание Главнокомандующего, что после ареста одного из членов Краевой рады Кулабухова, тот может быть для осуждения препровожден в Таганрог. К пакету была приложена записка генерала Лукомского, в которой сообщалось, что предложения по поводу ареста членов Краевой рады за измену Главнокомандующим одобрены.


LXXVII


Все распоряжения были отданы Врангелю, оставалось лишь ждать.
2-го ноября Врангель получил телеграмму председателя Краевой рады Макаренко, а ответ на приветственную телеграмму, посланную им Краевой радой из Царицына.
3-го ноября Врангель получил рапорт генерала Покровского, извещающего о вручении ему посланного через генерала Науменко предписания.


LXXVIII


Несмотря на всю остроту положения, приказ Деникина о предании военно-полевому суду членов парижской делегации Краевой Рады, заключивших договор о союзе
с Горской республикой, явился для всех, в том числе и самих членов Рады и атамана,






273

полной неожиданностью, тем более, лично атаман не знал ничего о таком договоре. Прежде чем отдать этот приказ, Деникин запросил атамана, действительно ли такой договор был подписан представителями Кубани и были ли они на это уполномочены.
Атаман ответил, что на это они уполномочены не были, правительству о таком договоре ничего не известно, но им, атаманом, наводится справка и обо всем этом он сообщит дополнительно.
Через несколько дней Деникин вторично запросил атамана о том же. В своем ответе на запрос атаман указал, что такой договор был действительно заключен и что по объяснениям запрошенного им председателя Законодательной Рады Султан-Шахим-Гирея договор заключался на тот случай, если Россия не будет освобождена от большевиков и антибольшевистская Кубань представлена будет собственными силами.
Вслед за второй телеграммой атаманом был получен приказ о предании  военно-полевому суду за измену Родины лиц, подписавших договор, то есть Бича, Савицкого, Немитокова и Кулабухова. Этот резкий противоречивый конституции Кубани и всем соглашениям с Главным командованием приказ был адресован не только атаману Кубани, но и атаманам Дона и Терека.
В ответ на этот приказ атаманом и правительством была послана Деникину телеграмма с протестом против такого распоряжения. В копии телеграмма сообщена донскому и терскому атаману.
В телеграмме говорилось о том, что атаман и правительство Кубани относится к этому акту Деникина с осуждением. По поводу договора они принимают свои меры. Что же касается вмешательства в это дело со стороны Главнокомандующего, то такого рода выступления вызовут среди казаков естественное недовольство главным командованием. Когда атаман сообщил о высылке телеграммы Раде, то та всецело присоединилась к этому протесту. Вместе с тем атаман рекомендовал членам Рады немедленно приступить к
обсуждению вопроса о подписавших договор членах Рады, а также послал к Деникину делегацию с целью добиться отмены отданного приказа.
К сожалению, Рада не последовала его совету и продолжала заниматься очередными делами.
Между тем, вслед за атаманским протестом и как бы в ответ на него последовало новое распоряжение о назначении генерала Покровского командующим тыловым районом Кавказской армии, куда, таким образом, вошла и Кубань. Значение местной власти сводилось к нулю.
В Екатеринодар прибыл Покровский.
- Генерал Деникин, - заявил атаман Покровский, - настаивает на немедленном аресте Кулабухова и всех видных представителей оппозиции, всего около тридцати-сорока человек. Кулабухов же должен быть арестован в первую очередь.
Атаман доказывал Покровскому, что эти аресты совершенно недопустимы, что пользы от этого, разумеется, никакой не будет.
- Может быть, эти господа, - заявил тогда Покровский, - найдут нужным и возможным устроить вместе с атаманом совещание?
Атаман согласился на просьбу Покровского помочь ему устроить такое совещание, причем Покровский просил, чтобы все это происходило у атамана.
- В другое месте, - говорил он, - эти господа вряд ли пойдут.






274

Согласившись и на это, атаман потребовал, однако, у Покровского, чтобы он гарантировал личную неприкосновенность всех членов Рады, которые придут на совещание.
Покровский заверил атамана своим честным словом, что он гарантирует полную безопасность участникам совещания.
Разговор этот происходил 5-го ноября в 4 часа дня. Совещание было назначено в тот же день, в семь часов вечера. В присутствии Покровского атаман написал председателю Краевой Рады Ивану Макаренко записку о том, что просит представителей оппозиции к нему на совещание. Для того чтобы это не бросилось в глаза, атаман пригласил и лидеров поддерживавшей атамана группы. Все они обещали придти, предупредив, что немного опоздают.
Но не было еще семи часов, когда атаман у себя в кабинете услышал, что на лестнице поднимается большая группа лиц. Атамана это заинтересовало, и атаман послал узнать, в чем дело. Оказывается, это пришел генерал Покровский и с ним человек семь-восемь офицеров. Атаман пригласил Покровского в кабинет к себе и спросил его:
- Что же все это означает?
В ответ на его вопрос Покровский довольно развязно заявил, что он решил при выходе с совещания арестовать “всех этих господ”.
- Но ведь Вы дали мне обещание не делать этого. Осуществление Вашего проекта я считаю совершенно недопустимым…
- Вы здесь ни при чем, - возразил Покровский. – Арестовывать буду я, а не Вы. Я отвечаю за свои поступки. Я дал слово, а теперь беру его обратно. Мною уже отдан соответствующий приказ гвардейскому дивизиону окружить этот дом.
Тогда атаман заявил Покровскому, что не допустит ареста и что совещание у него не состоится, так как он предателем не был и не будет.
После разговора с атаманом Покровский согласился отпустить офицеров и дал слово, что отменит все свои распоряжения.
Однако атаман уже принял меры предосторожности, немедленно вышел в соседнюю комнату и протелефонировал Ивану Макаренко, что сам придет в Раду и что назначенное совещание отменяется.
Предупреждение, как оказалось, было сделано своевременно.
После этого Покровский снова пришел к атаману и сообщил список лиц, которых он считает необходимым арестовать. В списке было человек тридцать.
На атаманское возражение, что это совершенно недопустимо, Покровский ответил, что он готов ограничиться и меньшим числом. При этом он высказался в том смысле, что хорошо было бы, если бы подлежащие аресту разбежались. Последнее указание атаман пропустил мимо ушей, так как уж, конечно, он не мог сделать такого предложения своим политическим противникам.
После долгих переговоров Покровский остановился на шести лицах, подлежащих аресту. Такими лицами были Петр и Иван Макаренко, Манжула, Воронинов, Роговец и Бескровный. Об этом он сообщил атаману официально как о своем ультимативном требовании, в случае неисполнения которого он прибежит к силе оружия.
Об этом ультиматуме атаман доложил в заседании Рады на словах, потом прочел письмо, переданное ему Покровским. Выход из создавшегося положения атаман видел в






275

немедленной посылке делегатов от Рады к Деникину.
В раскаленной атмосфере выступил после атамана с речью Иван Макаренко. Здесь нужно сказать, что Макаренко и его единомышленники пришли, по-видимому, к выводу, что настало время действовать открыто, и действовать решительно. Макаренко приказал своему отряду для охраны Рады, составленному из уклонившихся от фронта казаков Темхинского и Екатеринодарского отделений, окружить здание Рады (Екатеринодарский зимний городской театр), поставил сотню казаков за кулисами и часовых у всех входов и выходов. Решение было, не более и не менее, как захватить власть.
Выступив на эстраду, Макаренко заявил:
- Атаман, по-видимому, рекомендует нам подчиниться такому решению: из этого совета видно, что атамана у нас нет. Поэтому я предлагаю передать власть президиуму Краевой Рады.
На протесты атаман, что он такого заявления не делал и на его требования дать еще ему слово, Макаренко заявил:
- Я не могу предоставить Вам слово, как атаману, потому что у нас атамана нет. Это видно и из того, что генерал Покровский обращается к атаману не как к атаману, а как к “милостивому государю”.
Члены Рады реагировали на все это совершенно неожиданным для Ивана Макаренко образом. В зале послышались возгласы:
- У нас есть атаман… Нужно сменить председателя…
В хаотической бурной обстановке было предложено поставить вопрос о доверии атаману и председателю Краевой Рады. Был объявлен перерыв, после которого Иван Макаренко вышел и покаянным голосом заявил, что он сознает свою ошибку, и что, считая дальнейшее пребывание на посту председателя для себя невозможным, просит
отпустить его на свободу.
На этом заседание закончилось. Уходя, атаман обещал членам Рады переговорить о мирной ликвидации инцидента с Деникиным и Романовским.
6-го утром к атаману на квартиру явились внесенные в список шесть человек, в том числе и Кулабухов. Список, как выяснилось, был уже увеличен Покровским еще на десять человек. Все эти лица были арестованы.
Атаман тогда написал и послал Деникину телеграмму, в которой сообщал, что им посылается ему делегация, которую настойчиво просил выслушать.
Эта телеграмма не была послана. Ее возвратил атаману с телеграфа генерал Покровский и при этом сообщил, что согласно его распоряжению на провода принимаются только телеграммы, посылаемые с его ведома.
- Отослана эта телеграмма или нет? – спросил атаман у Покровского.
- Кажется, отослана, - ответил он.
В действительности телеграмма была задержана.












276


LXXIX


6-го утром генерал Покровский вызвал Врангеля к аппарату и сообщил следующее: ультиматум им был предъявлен вчера, срок истек к 12 часам дня. На совещании у атамана присутствовали: Сишков, Скобцев, Горбушин, оба Успенские и другие. Все они уговаривали во избежание кровопролития отказаться от своих требований и убеждали дать согласие на посылку делегации Главкому. Видя явную оттяжку времени, он, Покровский, прервал переговоры и убыл к войскам. В этот момент совещание признало необходимым выдать ему Кулабухова, которого он арестовал и отправил к себе на квартиру. Тут же совещание по вопросу о выполнении его второго требования – выдачи ему лидеров самостийников, постановило ехать в Раду и потребовать от них сдачи ему. Прибыв к войскам, состоящим на ; из Екатеринодарского гарнизона, Покровский был встречен ими криками “ура”, им был послан в Раду офицер, передавший президиуму его требование – немедленно выдать ему лидеров и собрать Таманский дивизион охраны Рады для сдачи оружия. В виду с затяжкой с ответом и истечением срока, им была введена в Раду сотня для занятия караулов и разоружения таманцев. Против Рады была также выстроена сотня. В период процесса безболезненного разоружения к нему стали являться самостийники, которые тут же арестовывались и отправлялись во дворец. Рада реагировала на все требования сочувственно. В данный момент у него на квартире сидит: Петр Макаренко, Омельченко, Воронинов, Манжула, Роговец, Феськов, Подтопельный, Жук, Балабас и сын Бескровного. Брат Рябовола, Иван Макаренко и Бескровный скрылись и разыскиваются. Дальнейшие аресты производятся. Таманцы обезоружены и взяты под стражу. Рада выбрала делегацию для посылки Главкому с изъявлением покорности и с декларативным заявлением об ориентации за Единую Россию, делегация сидит у него. Обратный его приезд во дворец сопровождался криками “ура” всего населения. Убедившись в безболезненном окончании операции, атаман решил, что он может
оставаться у власти, сочувствия этому со стороны политических деятелей нет, в данный момент ситуация совершенно не в его пользу. В конце разговора Покровский заявил, что немедленно свяжется со ставкой, чтобы та не дала смягчающих решений по отношению к атаману.
Врангель немедленно отдал приказ войскам армии, что горсть предателей прикрывалась именем кубанцев, отрекшейся от матери России. Они грозили свести на нет то, что сделано сынами Кубани для возрождения Великой России. Некоторые из них дошли до того, что заключили договор с враждебными горскими народами – договор предания в руки врага младшего брата Кубани – Терека.
Как командующий Кавказской армией он обязан спасти армию и не допустить смуты в тылу.
Во исполнение отданного им приказания командующим войсками тыла армии генералом Покровским взяты под стражу и преданы военно-полевому суду в первую голову двенадцать изменников.








277


LXXX


Вечером 6-го ноября атаман отправился на прямой провод, соединился с помощником Главнокомандующего генералом Романовским и обратился к нему “от себя и всех кубанских казаков” с просьбой: “во имя заслуг казачества, жертв, понесенных ими, во имя моря пролитой казачьей крови” принять меры к тому, чтобы приговор о казне Кулабухова не был приведен в исполнение. Кроме того, атаман просил принять делегацию, которая сейчас выезжает по этому же вопросу.
Романовский ответил атаману, что доложит Деникину о ходатайстве атамана по поводу смягчения участи Кулабухова. Однако он сомневается в результате этого ходатайства.
- Что же касается делегации, - закончил Романовский, - то я желал бы узнать об этом мнение Покровского.
Покровский был на стации, атаман попросил его подтвердить, что он ничего против посылки делегации не имеет, что он и сделал.
- Ответ будет дан по телеграфу, - заявил в заключении Романовский.
Но ответа атаман не получил. В ночь на 7-ое ноября атаману прислали телеграмму арестованного Кулабухова на имя Покровского, в которой говорилось о том, что Главнокомандующий просьбу войскового атамана отклонил.
Какую просьбу – неизвестно.
Это было в 5 часов утра. Утром атаману было доложено, что Кулабухов уже повешен. Оказывается, что Покровский приказал привести в исполнение приговор военно-полевого суда, как только получил эту телеграмму.


LXXXI


В этот же вечер Врангель выехал в Екатеринодар. На вокзале его встретил войсковой атаман, члены войскового штаба, походный атаман генерал Покровский и многочисленная депутация. Почетный караул был выставлен от Гвардейского казачьего дивизиона. Верхом в сопровождении генерала Покровского и чинов штаба Врангель поехал на квартиру генерала Покровского по улицам, где шпалерами выставлены были войска – полки бригады полковника Буряка, юнкерское училище, части местного гарнизона. Отданный им вчера приказ уже был отпечатан и расклеен на стенах домов в большом количестве экземпляров. Врангель рассчитывал, что торжественная встреча должна произвести на членов Рады, особенно на серую часть их, должное впечатление.










278


LXXXII


Военно-полевой уд над Кулабуховым состоялся, был утвержден генералом Покровским и на рассвете смертный приговор приведен в исполнение. По остальным арестованным Рада возбудила ходатайство, послав депутацию к Главнокомандующему, чтобы смягчить их участие.
Об исполнении приказания в отношении ареста и суда Кулабухова Врангель доложил Деникину.


LXXXIII


Покровский давал слово атаману, что без ведома Деникина и утверждения приговора, он Кулабухова не повесит. Ввиду этого атаман сам заявил в Раде о том, что сомневается, что делегация, посланная к Деникину, сумеет добиться отмены этого договора. Оказалось, однако, что когда делегаты обратились со своим ходатайством к Деникину, тот заявил:
- К сожалению, уже поздно: приговор приведен в исполнение.
Понятно, что члены делегации, которым Покровский также дал слово, что он подождет с приведением приговора в исполнение до выяснения результатов их ходатайства, были страшно возмущены всем происшедшим.
Когда был повешен Кулабухов, в Екатеринодар прибыл Врангель.
Атаман обратился к нему с просьбой умерить воинственный пыл Покровского. Врангель ответил, что он сделает все, чтобы парализовать дальнейшую деятельность
Покровского, которую он считает нецелесообразной.
Это было необходимо. Потому что Покровский говорил, что и все остальные арестованные будут повешены и уже готовы виселицы.
Арестованные лидеры оппозиции были высланы за границу.
Так закончился разгром Кубанской Рады.


LXXXIV


От генерала Покровского Врангель поехал в Раду, где к его приезду собрались все ее члены. Врангель решил в своем обращении  к Раде, возможно, менее касаться политической стороны вопроса, не считая возможным стать в этом всецело на сторону главного командования, политики которого в отношении Кубани он во многом






279

сочувствовать не мог.
Врангель имел в виду настаивать исключительно на том тяжелом положении, в котором, благодаря борьбе Кубанской Краевой Рады с Главнокомандующим, оказалась Кавказская армия; указать, что, борясь с генералом Деникиным, Законодательная Рада не остановилась перед предательством тех сынов Кубани, которые кровью своей обеспечили существование края. Врангель мог вернуться к армии, лишь обеспечив ей в дальнейшем всемерную поддержку Кубанского войска, которая будет возможной лишь, если глава войска – атаман, получит полную мощь.
Встреченный в вестибюле атаманом и председателем правительства, Врангель прошел в зал. При входе его вся Рада встала, и члены ее, и многочисленная публика, заполнившая трибуны, встретили Врангеля аплодисментами. Атаман, поднявшись на трибуну, приветствовал Врангеля речью, в которой особо подчеркнул, что всех членов волнует участь задержанных членов Краевой Рады, и обратился с просьбой к Врангелю освободить и передать в руки Краевой Рады, которая сумеет вынести и определить им должное. По окончании речи атамана взошел на трибуну Врангель. Он говорил об армии, где служили сыны и братья членов Рады, и требовал то, что ими завоевано, должно было быть оценено по достоинству, и суровый должен быть вынесен приговор тем, кто своими делами чернит великое дело, сделанное Кубанью для спасения Родины.
Отметил все трудности 300-т километрового похода армии. О том, что он постоянно обращался к атаману, правительству за помощью и те неизменно эту помощь ему оказывали.
Далее он упомянул о нуждах Кавказской армии, которая оставалась без удовлетворения Законодательной Радой.
В своей речи Врангель ничего не сказал о передаче арестованных и поэтому после его выступления был объявлен перерыв. Многие члены лично обращались к нему с просьбой о передаче арестованных в распоряжение Краевой власти. Он никому ничего не обещал. Этот вопрос мог решить только Главнокомандующий.
Прямо в перерыв вместе с генералом Покровским вернулся к себе в поезд. Туда прибыла к нему депутация Краевой Рады с новым ходатайством за арестованных.
Врангель принял их возможно любезнее. Вновь указал на то тягостное положение, в котором оказались его войска вследствие той политической борьбы, которая велась в тылу армии, на то, что в дальнейшем борьба эта должна отразиться на духе войск. Он заявил, что кровавый урок необходим, что он один может заставить опамятоваться тех, кто, принося в жертву политике родную армию, губит саму Кубань, а с нею и Россию, что ему не нужны чьи-либо жизни, но необходима гарантия в том, что былое не повторится, и армия не окажется вновь в отчаянном положении. В заключении Врангель, как бы вскользь заметил, что, конечно, и этот кровавый урок был бы лишним, если бы самой Краевой Радой была бы представлена главе войска – атаману – полная помощь, и в действиях своих он был ответственен лишь перед верховным хозяином края – Краевой Радой.
- Как со стороны атамана, так и со стороны правительства, я неизменно встречал полную поддержку и не сомневаюсь, что не будь атаман и правительство связаны по рукам Законодательной Радой, все происшедшее не имело бы места.
Слова Врангеля произвели должное впечатление. За поданную им мысль его






280

собеседники охотно ухватились.


LXXXV


Генерал Филимонов, доказавший, что при настоящих условиях он не в силах крепко держать атаманскую булаву, должен был уступить место свое другому. Это ясно сознавалось всеми. Однако сам атаман не хотел этого понять. Попытка генералов Науменко и Покровского убедить его в этом успеха не имела. 9-го ноября, днем, атаман выехал к Врангелю. Зная, что Врангель вечером уезжает в Таганрог, он просил его вновь ходатайствовать перед генералом Деникиным о смягчении участи арестованных членов рады. В заключении он обратился к Врангелю с просьбой повлиять на генерала Деникина в смысле смягчения его враждебного отношения к Кубани и, в частности, к нему, генералу Филимонову. Врангель с полной ответственностью ответил, что сделать этого не может, что после происшедшего трудно требовать от Главнокомандующего благожелательного отношения к нему, генералу Филимонову, что дальнейшее требование его во главе края, несомненно, отразится неблагоприятно на отношении Главнокомандующего к Кубанской Краевой власти, и что при настоящих условиях единственным выходом для генерала Филимонова представляется, по мнению Врангеля, отказ от атаманской булавы. Генерал Филимонов возражений не делал, однако, определенного ответа не дал.
Вечером Врангель выехал в Таганрог.


LXXXVI


Со времени последнего приезда Врангеля в ставку стратегическое положение Белых значительно ухудшилось. Конница противника на стыке Добровольческой и Донской армий, оттеснив части Белых, глубоко врезалась в его фронт, угрожая тылу Добровольческой армии, 1-ый корпус поспешно отходил. Орел, Курск были оставлены, и фронт Белых быстро приближался к Харькову. В тылу, в Екатеринославской губернии, кипели восстания. В связи с неудачами на фронте росло неудовольствие в тылу. Предпринятое генералом Юденичем наступление на Петроград закончилось неудачей. Остатки его армии отошли в Эстонию.
Разбитые армии Колчака поспешно отходили на восток. Гроза надвигалась.
Врангель прибыл в Таганрог 10-го утром, и прямо с вокзала отправился к Главнокомандующему. Доложив обстановку, Врангель упомянул о вчерашнем разговоре его с атаманом.
- Конечно, - сказал генерал Деникин. – Генерал Филимонов атаманом быть не может, он главный виновник всего происшедшего.
(10-го генерал Филимонов сложил свои полномочия).
Затем Врангель спросил, кого Главнокомандующий считал бы желательным видеть






281

во главе края: генерал Покровский, весьма, видимо, желавший быть выбранным атаманом, имел на это мало шансов. Другим кандидатом был генерал Науменко. Со своей стороны, Врангель полагал, что наилучшим атаманом был бы последний. Главнокомандующий ответил, что в это дело не считает возможным вмешиваться. Присутствующий генерал Романовский заметил, что генерал Покровский, прекрасно выполняющий возложенные на него поручения, видимо, рассчитывает на поддержку ставки в его домаганиях.
- Во всяком случае, если будете говорить с ним, скажите, что Главнокомандующий о нем позаботится, - добавил, обращаясь к Врангелю, Романовский.
Закончив доклад о событиях на Кубани, Врангель просил Главнокомандующего разрешения высказать несколько соображений по оперативным вопросам. Врангель вновь доложил, что выход из настоящего тяжелого положения он видит лишь в принятии крупного решения – срочной переброски из состава Кавказской армии части конницы в район Купянска для усиления действующей там конной группы.
Оставшиеся в этом случае части Кавказской армии Врангель предлагал свести в отдельный корпус, поставив во главе его генерала Покровского. Об этом Врангель доносил еще 18-го октября. Генерал Деникин выслушал его.
- Хорошо, я подумаю, - сказал он. - Когда Вы думаете ехать?
Врангель ответил, что хотел бы уехать сегодня в Ростов, где ему надо было повидать генерала Лукомского и других лиц по ряду служебных вопросов. Генерал Деникин приказал Врангелю ожидать его в Ростове, где он должен был быть во вторник.
В 5 часов утра Врангель выехал в Ростов.
О приезде его уже знали несколько человек. Желавшие его увидеть, ждали его на вокзале. Весь вечер и весь следующий день приток посетителей не прекращался. Все
задавали один вопрос: “Уволен ли Май-Маевский?”, “Состоялось ли Ваше назначение?” Получив отрицательный ответ, негодовали, обвиняли генерала Деникина, ругали Май-Маевского.
Еще недавно глухое недовольство Главнокомандующим прорвалось наружу. По мере приближения фронта неудовольствие в тылу росло.
Безобразная пьяная жизнь командующего Добровольческой армии, распущенность войск, разврат и самоуправство в тылу не были уже секретом ни для кого. Все ясно сознавали, что так дальше продолжаться не может, что Белые быстрыми шагами идут к гибели. Многие из ближайших помощников Главнокомандующего и ряд общественных деятелей указывали генералу Деникину на необходимость замены генерала Май-Маевского другим лицом с должным авторитетом в глазах армии и общества. Каждый хотел верить, что дело в твердых и умелых руках еще поправимо. В поисках приемника генерала Май-Маевского остановились все на Врангеле.
Врангеля всячески выдвигали. В эти тревожные дни это было злобой дня. Стоило Врангелю приехать в какое-либо учреждение, как сбегались все служащие, толпа собиралась вокруг его автомобиля. На почтово-телеграфной станции, куда он приехал для переговоров по аппарату с Царицыном, чиновники и телеграфисты сделали ему целую овацию – кричали “ура” и аплодировали.
Всем этим охотно пользовались враждебные Главнокомандующему круги, стремясь противопоставить имя Врангеля генералу Деникину.
События на Кубани встречены были обществом весьма сочувственно. В атмосфере






282

безвластия и готовящегося развала всякое проявление твердости власти приветствовалось.


LXXXVII


Утром 11-го Врангель получил донесение генерала Шатилова о переходе противника в наступление против Белых на левом берегу Волги. Донесение было спокойное, генерал Шатилов считал положение Белых частей вполне прочным. Тем не менее, Врангель решил поспешить вернуться в армию и лишь дождаться в Ростове Главнокомандующего.
Все слышанное здесь, замеченное Врангелем, некоторое колебание генерала Деникина, в связи с высказанными Врангелем оперативными соображениями, приказами Главнокомандующего ожидать его в Ростове для получения его окончательного решения по этому вопросу, наконец, сказанная в присутствии Главнокомандующего генералом Романовским фраза, что генерал Покровский может рассчитывать на какое-то новое назначение – все это вместе взятое заставило Врангеля думать, что генерал Деникин склоняется к передаче Врангелю командования Добровольческой армией. Еще месяц тому назад и с радостью он принял бы это назначение. Тогда еще положение Белых на этом главном участке фронта можно было исправить и соответствующей работой в тылу его закрепить. Теперь могло быть уже поздно. Армия находилась в полном отступлении. Расстройство тыла увеличивалось с каждым днем. Трудно было рассчитывать, что
Врангелю, почти чуждому войскам армии человеку, едва знакомому с местными условиями, удастся успешно справиться с почти безнадежной задачей.
Мучительные мысли лезли в голову. Однако долг подсказывал, что он не вправе отказываться.
Поздно вечером генерал Покровский вызвал Врангеля к аппарату и сообщил, что “сегодня были выборы атамана, объединились на нейтрализующем кандидате и 350 голосами провели Успенского”.
На вопрос Врангеля: “Чем объясните Вы это?”, генерал Покровский ответил, что его боятся и слишком еще свежа рана. Кандидатура Науменко неприемлема, благодаря своей, с одной стороны, честной работе в казачестве походного атамана, с другой же, что главное, по причине близости к Филимонову, других же кандидатов не было совершенно. Случайно кто-то указал, что на белом свете тихо, мирно живет Николай Митрофанович, находящийся в дружбе со ставкой. Все решили, что это выход, и провели его подавляющим большинством.
Вернувшись в поезд, Врангель нашел письмо Главнокомандующего, в котором Деникин не согласился направлять войска из Кавказской армии в Добровольческую, а Кавказскую армию переформировывать в корпус. Он решил оставить существующую организацию.
Таким образом, от предложенной Врангелем перегруппировки генерал Деникин отказался, все осталось по-прежнему, и вопрос о перемещении Врангеля отпадал.







283


LXXXVIII


12-го утром к Врангелю приехал генерал Покровский и почти одновременно Главнокомандующий. Сведения от генерала Шатилова становились тревожными. Противник настойчиво теснил Белых на левом берегу Волги. К тому же по реке сообщение с правым берегом было чрезвычайно затруднительно и положение частей на левом берегу становилось серьезно.
Генерал Деникин беспокоился и приказал Врангелю спешить с возвращением в армию. В этот же день Врангель с генералом Покровским выехал в Екатеринодар и прибыл 13-го. Сведения от генерала Шатилова становились все более тревожными. Его части, не выдержав натиска противника, начали отход. Шатилов приказал левобережному отряду начать переправу, которая происходила, благодаря ледоходу в весьма тяжелых условиях.
С вокзала Врангель поехал к вновь избранному атаману Успенскому, который произвел на Врангеля самое отрадное впечатление – спокойного, разумного и стойкого человека. Атаманская булава была, видимо, в верных руках. Дальнейшее зависело от генерала Деникина. Все происшедшее лишний раз подтвердило взгляд Врангеля на казачий вопрос. Он не сомневался, что не прими Главнокомандующий неожиданно для него решение о передаче суду обвиняемых им в измене членов Рады, переворот произошел бы без человеческих жертв.
В тот же день Врангель дал предписание генералу Покровскому о том, что в связи с нынешним положением в тылу армии, избрание атаманом Успенского, дает ему основание быть уверенным, что будут приняты срочные меры по обеспечению нужд армии и, учитывая ходатайство Покровского, освободил его от возложенных обязанностей  на него командующего войсками тыла армии.
Возвращаясь пешком от атамана, Врангель встретил генерала Улагая. Он имел вид помолодевший, жизнерадостный. От прежней подавленности не осталось и следа. Они расцеловались. Улагай стал расспрашивать Врангеля, верны ли слухи о том, что тот назначается командующим Добровольческой армии. Врангель рассказал ему о его предложениях генералу Деникину и его ответе.
- Все равно, рано или поздно, это должно случиться, - сказал генерал Улагай.
- Едва ли, да если и так, то боюсь, что будет уже поздно: однако, ежели бы это случилось, согласились бы Вы вновь работать ос мной. Сейчас во главе конной группы стоит генерал Мамонтов. Моим первым шагом была бы замена его другим начальником. В настоящих условиях наша конница одна может решить дело.
Генерал Улагай ответил, что всегда будет рад работать с ним.











284


LXXXIX


После обеда к Врангелю заехал с ответным визитом атаман. Их разговор еще более подтвердил его первое благоприятное впечатление. Перед самым отъездом Врангеля к нему зашел, возвращающийся из Таганрога в Кисловодск с ответом от Главнокомандующего на письмо великого князя, полковник Кубе. Он ознакомил Врангеля с содержанием письма. Генерал Деникин, отдавая должное чувствам великого князя, не находил возможным при настоящих условиях удовлетворить его желание служить в армии.
Они прибыли в Царицын утром. В течение ночи переправа войск Белых была благополучно завершена, несмотря на тяжелые условия. Части отошли, вывезя всех раненых, орудия и пулеметы. В руках противника остались лишь несколько повозок. На следующий день противник атаковал части Белых на правом берегу реки, наступая по всему фронту. К вечеру передовые части Белых отошли на укрепленную позицию.
15-го на рассвете, после сильной артиллерийской подготовки, противник атаковал позиции Белых, направляя главный удар вдоль берега реки. Ударная группа поддерживалась жестким огнем тяжелых батарей судовой артиллерии. Около 10-ти часов утра противнику удалось захватить небольшой участок укрепленной позиции. Неприятельские части стали распространяться внутри укрепленного плацдарма. Однако брошенными резервами противник был сметен и в беспорядке отброшен. К полудню Белые полностью восстановили положение, захватив пленных и пулеметы.
16-го и 17-го неприятель продолжал свои атаки, но безуспешно. 18-го Белые сами перешли в наступление, нанося главный удар конницей в охват правого фланга и в тыл противника в общем направлении на Дубровку. Под угрозой захвата противник стал
поспешно отходить, преследуемый по всему фронту частями Белых.
К 20-му числу передовые части Белых достигли Дубровки.
С очищением Белыми правого берега реки неприятель получил возможность безнаказанно обстреливать своей артиллерией Царицын. Врангель приказал его поезд перевести в Саренту.
Еще в Кисловодске Врангель чувствовал себя нездоровым. Однако превозмогал себя. Через несколько дней нездоровье прошло, но за последние дни он вновь занемог, трясла лихорадка, разлилась желчь. Врач определил возвратный тиф. Несмотря на отвратительное самочувствие, Врангель продолжал оставаться на ногах, руководя операциями. 22-го Врангель неожиданно получил телеграмму генерала Романовского, вызывающей его в Таганрог, “в виду получения нового назначения”. Врангель вызвал в Саренту генерала Покровского, приказал ему вступить в командование армией и в сопровождении начальника штаба генерала Шатилова выехал в Таганрог.
С тяжелым чувством оставлял Врангель родную армию.









285


CX


15 долгих месяцев состоял Врангель во главе кавказских войск. Во главе их очистил от красной нечисти Кубань, Терек и Ставрополь. Прошел тяжелый путь от Маныча до Волги, дрался в Поволжье. За это время его войска неизменно одерживали победу, разбив врага более чем в ста боях. Взяли более 500 орудий, неисчислимое число пулеметов и захватили более 200000 поенных.
Положение Белых на главном операционном направлении за последние дни неизменно ухудшилось.
Фронт армии Май-Маевского ежедневно откатывался на 20-30 километров. Бои шли у самого Харькова. Конница Буденного, тесня конные части генерала Май-Маевского, быстро продвигалась к югу, разрезая добровольческие и донские части. Предложенное Врангелем месяц тому назад решение уже являлось запоздалым. Врангель ясно сознавал, что рассчитывать на успех при этих условиях нельзя и задавал себе вопрос, вправе ли он принять на себя непосильную задачу, зная заранее, что разрешить ее и оправдать возложенные на него надежды он не в силах…






























286


Г л а в а    ш е с т а я

Командующий Добровольческой армией


I


В начале 1919 года в пределах Северного Кавказа не осталось ни одной организационной группы Красных войск. К середине февраля его Кавказская Добровольческая армия имела обеспеченный и относительно мирный тыл, армия получила возможность повернуть на север для похода на Москву.
Перед Главнокомандующим ВСЮР встал вопрос: направить ли главные силы на взятие Царицына и тем самым бросить на произвол судьбы Дон и оставить большевикам Донецкий бассейн, или же, не оставляя Царицынского направления, сохранить во что бы то ни стало каменноугольный бассейн, этот важнейший плацдарм для будущего наступления на Москву и не дать погибнуть Дону.
Генерал Деникин остановился на втором решении, и с февраля 1919 года с Северного Кавказа на Дон потянулись Кубанские и Терские дивизии. С конца февраля началось жестокое противостояние в Донецком бассейне. Красные, несколько раз переходившие в наступление, даже имея первоначальный успех, неизменно отбрасывались в исходное положение пехотой и бронепоездами, добровольцами генерала Май-Маевского и кубанцами Шкуро.
Начало мая 1919 года стало поворотным моментом в судьбе Вооруженных Сил Юга России. Большевистский фронт дрогнул, и все Белые армии Юга – от Каспийского до Черного морей – перешли в наступление. Кавказская армия генерала Н.П. Врангеля (кубанские и терские казаки), совершив бросок через калмыцкие степи, со второго захода, прорвав с помощью танков, управляемых английскими добровольцами, проволочные заграждения, 30-го июня взяли неприступный “Красный Верден” – Царицын. В Царицыне сдались 40000 солдат и офицеров РККА, белым достались сотни грузовиков с военным снаряжением. Передовые части Кавказской армии начали наступление на Саратов и Астрахань, и заняли плацдарм на левом берегу Волги напротив Царицына. В августе в заволжских степях разъезды Врангеля встретились с Уральскими казаками. В июне Белые войска освободили Екатеринослав и Харьков. В армию шел приток добровольцев, но применялась и выборочная мобилизация. Полки – Алексеевский, Корниловский, Марковский были развернуты в дивизию. Это были ударные силы ВСЮР.
3-го июля, в только что взятом Царицыне, генерал Деникин издал знаменитую директиву армиям: “Имея конечной целью захват сердца России – Москвы”….
В директиве указывались направления движений армий, причем Кавказской назывались такие пункты, как Саратов, Пенза, Нижний Новгород, Владимир, Воронеж и даже другие города. В задачу Добровольческого корпуса ставилось наступление на






287

Москву по кратчайшему направлению через Курск, Орел и Тулу с обеспечением своего тыла с запада занятием Киева и других переправ через Днепр и Десну. Директива эта получила в военных кругах название “Московская”.


II


После нанесенных Белыми весенних поражений Красное командование напрягло все силы, чтобы восстановить Южный фронт. Был смещен ряд военачальников. Революционные, заградительные и карательные отряды применяли жестокий террор для установления в войсках дисциплины. Новые мобилизации вызвали приток пополнения, и армии Южного фронта были усилены новыми дивизиями. Этими мерами Красному командованию удалось довести численность своих армий до 180 тысяч человек. Кроме того, их армия выросла и в боевых качествах: учреждение в апреле 1918 года института политических комиссаров в каждой воинской части позволяло большевикам достаточно широко использовать офицеров Русской армии. Это оказало большую помощь в деле создания регулярной вооруженной силы. К началу 1919 года в составе РККА против Белых действовало 15 армий. Максимальная общая численность Белых армий доходила до 500 тысяч человек. Высшее военное руководство сосредоточилось у председателя Революционного Военного Совета республики Л.Д, Троцкого и Главнокомандующего Вооруженными Силами Республики С.С. Каменева. Армиям Красных противостояли войска, объединенные под верховным командованием адмирала А.В. Колчака, а также армии ВСЮР под командованием Главкома ВСЮР генерал-лейтенанта Деникина, войска Главнокомандующего Северо-западным фронтом генерала от инфантерии Н.Н. Юденича и Главнокомандующего восками Северной области генерал-лейтенанта Е.К. Миллера.


III


В конце лета  Добровольческая армия преследовала отступавшие части Красных армий, продвигаясь на Воронеж и Курск. Добровольцы генерала Май-Маевского захватывали тысячи пленных. Состоявшие из мобилизованных крестьян 8-ая и 33-я советские дивизии в полном составе перешли к Белым. Из пленных красноармейцев была образована Тульская дивизия. На левом фланге 13-го августа 1919 года войска генерала
Н. Бредова вошли в Киев, 20-го сентября на правом фланге корпус генерала А. Кутепова освободил от большевиков Курск. 30-го сентября генерал Шкуро вошел в Воронеж. 10-ой армии РККА удалось к сентябрю оттеснить малочисленную Кавказскую армию от Саратова назад к Царицыну. Но на Московском направлении наступление продолжалось.
14-го октября корниловцы освободили Орел, а 5-ый кавалерийский корпус генерала Юзефовича вошел в Новгород-Северский. Белые бронепоезда заняли оборону в 20-ти






288

километрах к северу от Орла. Конные разъезды Белых вошли в Тульскую губернию. 40-дневный рейд 4-го Донского корпуса генерала К.К. Мамонтова по Тамбовской, Воронежской и Рязанской губерниям в июле-августе разрушил тылы Красных. Ко второй половине октября фронт ВСЮР протянулся от Астрахани на Царицын – Воронеж - Орел и Киев. До Москвы оставалось 250 километров. 98 тысячам Белых противостояли 150 тысяч Красных.
В октябре 1919 года Белым пришлось несколько полков снять с фронта и бросить к Екатеринославу против анархистов Махно.


IV


Видя, как успешно развивается Белое наступление на Юге России, Красное командование разработало план новой операции, имевшей целью уничтожения ядра Добровольческой армии. 22-го сентября 1919 года Главковерх Каменев отдал директиву о переброске на Южный фронт наиболее крепкой и надежной латышской дивизии и конницы Семена Буденного.
Главным контрударом в начале октября красные намечали охватить Добровольческую армию с флангов. Советский план преследовал две цели: стратегическую и политическую. Первая – прорвав деникинский фронт на стыке Добровольческой и Донской армий, разъединить их. Вторая – отрезав добровольцев от казачества, раз и навсегда устранить связь между этими двумя главными силами Белого движения, парализовать их. Для проведения в жизнь планов красное командование образовало две мощные группировки. 14-ая Красная армия, получив сильные подкрепления и резервы, должна была ударить с северо-запада от Орла в левый фланг 1-го армейского корпуса генерала Кутепова. Одновременно с востока предполагалось бросить конный корпус Буденного в направлении на Воронеж, а затем Касторную (узловую станцию на железной дороге между Курском и Воронежем), чтобы прорваться в тыл добровольческим войскам и отрезать их от Донской армии.
В штабе генерала Деникина расстановка сил противника не являлась тайной. Но нет сомнения, что грозившая опасность сильно приуменьшалась, также как и успехи неприятеля в области стратегии. Советских стратегов, бывших полковников Каменева и Шорина, бывшего полковника Егорова, удавалось нещадно бить в течение последних месяцев, поэтому никто не предполагал, что эти люди могли, в конце концов, многому научились на собственном опыте и направили этот опыт, приобретенный благодарными учениками. Они усвоили методы неприятеля, в особенности его искусство маневрировать, и применили это искусство в широком масштабе. Однако после своей победы не последовали примеру Петра Великого, который, разбив Карла XII под Полтавой, поднял бокал своих шведских учителей, научивших его побеждать.
Тем временем генерал Деникин, будучи уверенным в стойкости Кутеповского корпуса, решил не приостанавливать его наступление к северу от Орла. Он не слишком беспокоился о намерении удара 14-ой армии по левому флангу Кутепова. Угрозу же






289

конницы Буденного он считал более серьезной, но опасность от нее видел не столько для правого фланга добровольцев, сколько для левого фланга Донской армии, менее стойкой, хотя и гораздо более многочисленной. И чтобы ее подкрепить, передал ей конницу генерала Шкуро.
Встречные бои начались в центре у корпуса генерала Кутепова и, как искры пожара, перекинулись на другие участки фронта. Вскоре все его огромное протяжение было охвачено зловещим пламенем. И белое, и красное командование отлично сознавало, что разыгравшемуся сражению суждено решить участь всей кампании.
Войска генерала Кутепова вели упорные и ожесточенные бои. Села переходили из рук в руки в рукопашных схватках. И тут в полной мере сказалось численное превосходство противника. Густые и непрерывные цепи его двигались на разбросанные по длинной линии фронта батальоны и роты марковцев, корниловцев, дроздовцев, стараясь смять и охватить их фланги. Белые доблестно отбивались от красных, потери их росли с невероятной быстротой. Воинские части Кутепова таяли на глазах, а оперативные резервы оказались израсходованными.


V


В начале 1919 года большевики в полной мере оценили значение конницы противника. Весной и летом с предельной быстротой была сформирована и собрана в мощный кулак кавалерия красных. Во главе ее был поставлен Семен Михайлович Буденный.
Родился Буденный в 1883 году и происходил из иногородних, перебравшихся в область войска Донского из Воронежской губернии. Поселилась его семья в районе станицы Платовской, неподалеку от реки Маныч. В 1903 году Буденный был призван в армию, участвовал в войне против Японии, служил в Приморском драгунском полку. Оттуда в 1907 году отправлен в Петербургскую школу наездников при Высшей офицерской кавалерийской школе, начальником которой за год до этого был генерал Брусилов. Школа наездников готовила инструкторов по выездке молодых верховых лошадей. Эта работа очень привлекала Буденного. Она давала возможность по возвращении с солдатской службы устроиться берейтором при одном из больших конных заводов. Закончив обучение в школе наездников, Буденный вернулся в свой полк и остался служить в нем сверхурочно в звании старшего унтер-офицера. В начале войны 1914 года его перевели в 18-ый Северский драгунский полк взводным унтер-офицером 
5-го эскадрона, во взвод, которым командовал поручик Кучук Улагай, впоследствии генерал и выдающийся кавалерийский начальник в армии генерала Деникина. Таким образом, будущие противники сначала были однополчанами и близкими боевыми соратниками. В конце 1914 года Кавказскую кавалерийскую дивизию, в которую входил полк Буденного, перебросили с западного фронта на Кавказский фронт против турок. Там за боевые отличия и храбрость он был награжден Георгиевскими медалями, которые солдат получал только за личную храбрость. Он стал обладателем полного банта






290

Георгиевского кавалера. С приходом к власти большевиков Буденный встал на сторону Советов и быстро выдвинулся на гражданской войне. Он оказался находчивым и лихим кавалерийским начальником, умеющим ухватить главное. Для него лошадь являлась “не столько средством передвижения, сколько оружием” и, когда он сформировал конный корпус, развернувшийся затем в Первую Конную армию, лошади в его частях были самые лучшие, специально отобранные на конных заводах центральной России.
Во время гражданской войны Буденный подружился с Климентием Ворошиловым, назначенным членом Реввоенсовета Конной армии, и близко познакомился со Сталиным, который с осени 1919 года был членом Реввоенсовета Южного фронта. Но отношения его с Троцким не клеились, и в дальнейшей карьере Буденного, когда Сталин захватил бразды правления страной в свои руки, это пошло ему на пользу. Советский военный министр, руководивший назначениями на ответственные посты, Троцкий, не слишком высоко оценил интеллектуальные способности необразованного Буденного. Он видел в нем военную смекалку старого кавалерийского унтер-офицера.
Конница Буденного к северо-востоку от Воронежа перешла в наступление. Готовясь захватить этот город, а затем вместе с частями 13-ой армии овладеть железнодорожной станцией Касторная и нанести удар в общем направлении на Курск, она сильно потрепала части генерала Шкуро и угрожала тылу Кутеповского корпуса. Упорные, жестокие бои длились 30 дней. Перед давлением противника пришлось отходить, оставляя города, местечки, селения.
Положение на фронте становилось чрезвычайно серьезным. Однако генерал Деникин, переживший на своем веку немало труднейших ситуаций, не потерял бодрости духа. Он сознавал, что только разгром корпуса Буденного мог вернуть ему инициативу действий, возможность маневра и широкого наступления, и что для этого необходимо было собрать сильный кулак. А потому Деникин двинул против большевиков последние подкрепления с Северного Кавказа и с фронта против Грузии возле Сочи. Основным ядром ее были конные части генерала Мамонтова. С переброшенными на помощь им подкреплениями образовался отряд в семь тысяч сабель, три тысячи штыков и пятьдесят восемь орудий. В распоряжении отряда были отданы танки, бронепоезда и авиационные средства.
К этому времени Главнокомандующий полностью определился заменить командующего Добровольческой армией генерала Май-Маевского генералом Врангелем, способного использовать кавалерийские возможности, включив в его конную группу Мамонтова.


VI


Врангель прибыл в Таганрог 23-го ноября совсем больной. Приступ лихорадки кончился, но слабость была чрезвычайная и разлилась желчь. С вокзала он поехал к генералу Деникину, который принял его в присутствии начальника штаба. Главнокомандующий сразу приступил к делу:






291

- Ну-с, прошу Вас принять Добровольческую армию.
Врангель заметил, что в настоящих условиях едва ли сможет оправдать оказываемое ему доверие, что предлагавшиеся им ранее меры уже являются запоздалыми, что необходимые перегруппировки мы уже сделать не успеем и стратегического узла Харьков нам не удержать. Генерал Деникин перебил его:
- Да, Харьков, конечно. Придется оставить, это все отлично понимают, и оставление Харькова нисколько не может повредить нашей репутации.
Врангель довольно резко ответил, что он заботится не о своей репутации, а о том, чтобы выполнить то, что от него требуется, и что он не считает себя вправе взяться за дело, которое невыполнимо.
- Ну, в таком случае, все остается по-прежнему, - с видимым неудовольствием прервал его Главнокомандующий.
В разговор вмешался генерал Романовский:
- Вашим отказом, Петр Николаевич, Вы ставите Главнокомандующего и армию в самое тяжелое положение. Только что закончено сосредоточение нашей конницы в Купянском районе. Вы отлично понимаете, что руководить такой крупной конной массой, кроме Вас, никто не может. При этих условиях Вы не имеете права отказываться от этого назначения.
Слова генерала Романовского несколько поколебали Врангеля.
- Я прошу разрешения подумать. Во всяком случае, я считаю совершенно необходимым дать мне возможность выбрать своих ближайших помощников, в частности, во главе конницы должен быть поставлен хороший кавалерийский начальник. Пока конной группой руководит генерал Мамонтов, от конницы ничего требовать нельзя.
Генерал Деникин заметил, что замена генерала Мамонтова другим лицом обидит донцев. Однако после возражения Врангеля, что после намеченной Главнокомандующим переброски из Кавказской армии еще одной конной дивизии в конной группе будет более половины кубанцев, генерал Деникин согласился в случае принятия им армии на замену генерала Мамонтова генералом Улагаем.
Врангель вернулся к себе в вагон, где застал генерала Шатилова, успевшего побывать в управлении генерал-квартирмейстера и подробно ознакомиться с общей обстановкой, о которой и доложил Врангелю.
Общий фронт белых войск проходил от Царицына на Дубровку и дальше к устью реки Иловли, откуда по правому берегу Дона от Нижней Калитвы на город Волчанск, уже белыми оставленный, пересекая Богодухов, также белыми уже очищенный. Оттуда линия фронта проходила к югу от городов Зеньки и Гадач на станцию Гребенка и далее южнее городов Остер и Козелец на Бердичев, оставляя киевский узел в руках белых. Еще дальше линия фронта шла на Старо-Константинов и Проскуров и, не доходя последнего пункта, спускалась к югу, проходя восточнее городов Гусятин и Каменец-Подольский на города Могилев-Подольский и Тирасполь, и упиралась в Черное море между городами Одессой и Аккорманом (Одесса занималась еще белыми). Общее положение фронта белых было около 2000 километров. В боевом составе ВСЮР на 2000 километров фронта числилось около ста тысяч человек. Кроме того, в распоряжении Главнокомандующего имелись еще около тридцати тысяч человек пополнений. Силы красных на всем фронте против ВСЮР составляли около 170-180 тысяч штыков и сабель при 700-800 орудиях.






292

Теснимая 13-ой и 14-ой советскими армиями с фронта и охватываемая конной группой Буденного с правого фланга Добровольческая армия под угрозой глубокого охвата конной массой противника от самого Орла на протяжении 300 километров беспрерывно катилась назад. В настоящее время закончившие сосредоточение 4-ой Донской и 2-ой и 3-ий кубанские корпуса расположились в треугольник между железнодорожными линиями Валуйки - Купянск и Купянск - Волчанск.
Добровольческий корпус генерала Кутепова, ведя упорные бои, прикрывал Харьков. Фронт проходил у самого города. Западнее, к югу от Богодухова, заняв широкий, 50-километровый фронт, растянулись части 5-го кавалерийского корпуса генерала Юзефовича и терские казаки генерала Агеева, имея против себя слабые части противника. Недостаток войск восполнялся сборным отрядом из запасных кавалерийских и пехотных частей генерала Кальницкого.
Общая численность действовавшего против армии противника составляла около 51000 штыков, 7000 сабель и 250 орудий.
После тяжелого 300-километрового отступления и ряда кровопролитных боев части белых жестоко пострадали. Весь 1-ый Добровольческий корпус состоял всего из 2600 штыков. Некоторые полки были сведены в батальоны. Два Марковских полка, Алексеевская дивизия и Особая бригада, почти полностью уничтоженные, отведены были в глубокий тыл на формирование. 5-ый кавалерийский корпус состоял всего из тысячи с небольшим сабель. Отряд генерала Кальницкого имел всего около 100 штыков и 200 сабель.
В штабе Главнокомандующего все надежды возлагались на конную группу. Правда, кубанские и терские части, ведшие в течение многих месяцев беспрерывные бои и получавшие лишь ничтожные пополнения, сильно пострадали. Зато донские полки были совершенно свежими, большой численности и имели прекрасный конский состав. В штабе, видимо, еще надеялись, что удачными действиями конницей белых дело можно исправить, нанеся противнику один сокрушительный удар, вырвать  у него из рук инициативу.
Последней директивой Главнокомандующего всем армиям были поставлены задачи наступательного характера. Несмотря на то что не только наступление белых не получало должного развития, но противник беспрерывно теснил белых на всем фронте ВСЮР, упомянутая директива Главнокомандующего все еще оставалась в силе.
Тяжелое положение белых еще осложнялось тем, что в районе Екатеринослава, Полтавской и Харьковской губерний в тылу армии повсеместно вспыхивали крестьянские восстания. Особенно крупные шайки действовали в районе Екатеринослава под начальством известного разбойника Махно.


VII


Банда Нестора Ивановича Махно в отличие от других шаек, не имевших политической программы, провозгласила лозунг анархистов-коммунистов. В






293

своеобразном преломлении в ней соединились идея организации свободных коммун, 
(которые должны были составить основу будущего общества) с полнейшим произволом и насилием.
Махно был из крестьянской семьи большого села Гуляй-Поле Александровского уезда Екатеринославской губернии. Родился он в 1889 году и с малых лет принужден был работать. Отец его по заказу мариупольских мясников закупал для них в своей округе рогатый скот и свиней, а сын помогал отцу резать свиные туши. Одиннадцати лет Нестора отправили работать в город Мариуполь подручным у приказчика в галантерейной лавке. Впоследствии Махно работал в телеграфии, присматривался к тому, как работали наборщики, и это ремесло ему понравилось. Там же он познакомился с анархистом Волиным (В.М. Эйхенбаумом), который своими рассказами об учении Бакунина и Кропоткина пробудил в нем интерес. В понятии Махно их теории сводились к простой формуле: разрушать все окружающее и не признавать над собой ничьей власти.
В 16 лет он организовал налет на уездное казначейство в городе Бердянске. Захватили кассу и убили трех чиновников. Сам Махно скрылся, но вскоре был выдан одним из своих товарищей. Суд присудил его к пожизненной каторге. С 1908 года он сидел в Бутырской тюрьме в Москве. Здесь встретился с отбывающим пожизненное заключение анархистом П.А. Аршиновым. Они сошлись на том, что оба совершили террористические акты, так как Аршинов в 1906 году участвовал в организации взрыва полицейского участка поблизости от Екатеринослава, а затем в убийстве начальника железнодорожных мастеровых той же губернии. Аршинов стал духовным наставником и учителем Махно.
Революционная деятельность Махно началась с марта 1917 года, когда Временное правительство по общей амнистии освободило из тюрьмы всех политических заключенных. Махно сразу помчался на родину, в Гуляй-Поле. С осени того же года организовал своих односельчан и приступил к налетам на селения окрестных помещиков, убивая владельцев и расхищая их движимое имущество. После оккупации Украины войсками центральных держав он создал к осени 1918 года значительные отряды партизан и устраивал серьезные набеги на расположения небольших австро-германских гарнизонов. В основу своей политики Махно положил правило: нещадно убивать врагов крестьянства – помещиков и всех офицеров, как русской, так и австро-германской службы. Период немецкой оккупации Украины явился для Махно школой ведения партизанской войны.
После поражения Германии Махно сотрудничал с армией большевиков, надвигавшейся с севера на Украину. В марте 1919 года его повстанческие части официально вошли в состав Красной армии. Месяцем позже начались трения, кончившиеся полным разрывом в мае, когда Троцкий объявил Махно вне закона.
Наступление деникинских войск летом 1919 года гнало Махно на запад. Много крестьян из его отрядов по дороге разбежалось по своим деревням. Сам же Махно с ядром своей “армии”, с длинным обозом раненых добрался до города Умань, поблизости от которого находились войсковые части Петлюры. Петлюра и Махно, оба воевавшие с Деникиным, заключили между собой соглашение о нейтралитете, причем петлюровцы взяли на себя уход за ранеными махновцами. Оторванные от своей базы – Гуляй-Поля, махновцы четыре месяца непрерывно отступали под напором деникинских частей. Шли
они в неизвестном для них направлении свыше 600 километров. В конце сентября,






294

утомленные, оборванные, голодные они готовы были восстать против своего вождя. И чуя грозившую опасность, Махно принял неожиданное для всех решение. Он вдруг круто повернул свой отряд в обратном направлении, ударил в лоб преследовавшим его добровольцам и, прорвав их расположение, полным ходом бросился на восток, к родным местам. По дороге армия его снова обрастала крестьянами.
Армия генерала Деникина в то время напрягала все силы в борьбе с большевиками вдоль огромного фронта: Житомир – Киев – Чернигов - Орел – Елец – Воронеж - Лиски - Царицын. Войска были брошены на передовые, а тыл оказался оголенным. И по этой гладкой степи беспрепятственно неслись на тачанках с запада на восток повстанцы батьки Махно. Никто в его штабе статистикой не занимался, и численность его войск осталась предметом догадок. Советские источники высказывали предположение, что к середине октября 1919 года число махновцев достигло 25 тысяч человек. По дороге они взрывали военные склады добровольцев, истребляли местную администрацию и государственную стражу, портили железнодорожные пути, неся повсюду хаос, панику и разорение. В двадцатых числах октября неожиданно для всех Махно ворвался в Екатеринослав, один из самых значительных городов Украины, и подверг его жестокому разграблению. Махновские части хлынули на Таганрог к ставке генерала Деникина.
Командованию Юга России пришлось спешно перебросить с фронта войска. Это произошло как раз в момент, когда военное счастье Деникина начинало колебаться.
Терская и чеченская дивизии генерала Шкуро, а также бригады донцев сильно потрепали Махно. Но банды его, несмотря на большие потери, снова пополнялись. Тогда ликвидация была поручена пехотным частям, переброшенным с запада, под командованием генерала Слащева. Они остановили махновские отряды в 80 километрах от Таганрога и временно разогнали их. Но истребить повстанческие банды им не удалось: они то распылялись, то вновь воскресали: крестьяне прятались по своим деревням, сам батька Махно куда-то исчезал, чтобы появиться и годом позже участвовать совместно с Красной армией в разгроме войск генерала Врангеля в Крыму.
Рейдом по глубоким тылам Добровольческих войск Махно оказал большую услугу Красной армии. Он помог ей вырвать военную инициативу из рук Деникина. Но через год, использовав Махно в своих целях, большевики снова объявили его вне закона, и на этот раз всерьез занялись его ликвидацией.
Махно стал объектом охоты в государственном масштабе. Окруженный многотысячными красными войсками, много раз раненый, с простреленной шеей ниже затылка, с правой щекой, пробитой пулей, он защищался с горстью соратников, которым противник грозил виселицей, как затравленный зверь, и продолжал упорно отбиваться от наседавшего врага. Пройдя с непрерывными боями многие сотни километров от Гуляй-Поля до румынской границы, прорывая то тут, то там неприятельские линии, Махно в конце августа 1921 года перебрался через Днестр в Румынию. Оттуда он попал в Польшу и после многих заключений переехал из Польши в Париж.
В итоге этот странный человек с замашками отъявленного бандита оказался русским политическим эмигрантом во Франции.
Озлобленный на всех и вся, тщеславный, он умер под Парижем в 1935 году от туберкулеза легких.







295


VIII


В два часа к Врангелю в поезд прибыл начальник штаба Главнокомандующего генерал Романовский в сопровождении генерал-квартирмейстера генерала Плющевского-Плющик.
Генерал Романовский ехал в Ростов на совещание Южно-Русской конференции, много уже месяцев обсуждавшей вопрос об организации Южно-Русской власти. Конференция эта, в которую входили представители Дона, Кубани и Терека с одной стороны, и уполномоченные Главнокомандующего – члены Особого Совещания Челищев, Федоров, Носов, Савич, Шетинин и Соколов, генералы Вязьмитинов и Романовский с другой стороны, работая с июня месяца, все еще не могли ни до чего договориться.
Генерал Романовский стал убеждать Врангеля дать согласие на принятие предложенного ему назначения.
- Я сейчас уезжаю в Ростов. Позвольте мне, Петр Николаевич, перед отъездом успокоить Главнокомандующего. Ваш отказ ставит нас в почти безвыходное положение. Генерал Май-Маевский с делом окончательно справиться не может…
- О чем же Вы раньше думали? Что генерал Май-Маевский не годен – об этом давно знают все. Вы знаете, что я сам не раз предлагал помочь, пока еще не было поздно. Правда, тогда еще положение казалось не безнадежным, и воспользоваться моей помощью Главнокомандующий не пожелал. Вы помните, как весною я указывал на необходимость бить противника на Царицынском направлении, предупреждал о том, что, если мы этого не сделаем, противник сам обрушится на нас. Тогда меня даже слушать не хотели, а когда мои предсказания сбылись, меня же призвали спасать положение…
- Стоит ли говорить о прошлом, будем думать о настоящем. Сейчас положение таково, что Главнокомандующий вправе требовать от Вас жертвы. Конечно, эту жертву Вы принесете не ему, а России.
Врангель решился.
- Хорошо, я согласен. Однако я ставлю условием, чтобы мне была дана возможность выбрать главных моих помощников. Я уже доказывал Главнокомандующему, что доколе во главе конницы будет стоять генерал Мамонтов, конница будет уклоняться от боя и заниматься только грабежом. Я прошу немедленно вызвать для принятия конной группы генерала Улагая. Развал в тылу и на фронте может быть остановлен, только если гражданское и военное управление будет находиться в руках людей к этому подготовленных. Помощником генерала Май-Маевского по гражданской части состоит генерал Бутчик, а начальником его канцелярии полковник Шатилов. Ни того, ни другого я не знаю, но, видимо, они с делом справиться не могут. Мне давно было дано право заменить их лицом по моему усмотрению. Начальником штаба, начальником снабжения и начальником санитарной части также хочу иметь лиц, которым мог бы всецело доверять. Я прошу дать мне возможность взять с собою всех этих лиц из состава Кавказской армии. В настоящее время в Кавказской армии дело это поставлено настолько прочно, что их с успехом заменят их помощники. Здесь же все это






296

придется налаживать.


IX


В октябре 1919 года, в момент наивысшего военного успеха, события на огромной территории, захваченной войсками Деникина, приняли чрезвычайно тревожный оборот.
Не прекращавшиеся трения между белым командованием и казачьими областями обострились после освобождения их от большевиков. Донское и кубанское казачество по своей численности являлось главной силой в руках деникинских войск, и казаки желали иметь голос в решении вопросов внутренней жизни страны. Однако их мнение отражало по преимуществу местные интересы. Среди политических деятелей Дона, и особенно Кубани, было немало людей, придерживающихся мысли, что казачья борьба с советской властью должна вестись не только до окончательного освобождения их областей от коммунизма. На этой почве конфликт казачества с главным командованием принимал все более резкие формы. Генерал Деникин продолжал исповедовать идею ”самой широкой автономии частей русского государства и крайне бережного отношения к вековому укладу казачьего быта”. Но на деле ему неоднократно приходилось вмешиваться во внутренние дела казачьих областей. Это раздражало и создавало напряженную атмосферу взаимного недоброжелательства, которое со временем неизбежно должно было проникнуть в казачьи войска и этим самым отразиться на их боеспособности.
Еще тревожнее обстояло дело с моральным обликом самой надежной части деникинских войск, а именно Добровольческой армии. Несмотря на свое название, она уже с середины 1918 года фактически перестала быть “добровольческой”. И трагедия заключалась в том, что наряду с действительно идейной группой офицеров, студентов, гимназистов, юнкеров и многих старых солдат в армию постепенно вливался чуждый и враждебный ей по духу элемент, зараженный духом корысти и преступности. Им в особенности отличалось пополнение, поступавшее в армию с Украины.
В конце 1917 года правительство на Украине сменялось одно за другим: Центральная Рада, большевики, снова Центральная Рада, гетманщина, Директория, петлюровщина и опять большевики. Все эти правительства занимались всевозможными реквизициями. Ни одно из них не пользовалось доверием и уважением народа.
Повсюду бесчинствовали многочисленные атаманы, образовавшие вокруг себя партизанские банды из вооруженных крестьян (бывших солдат). В отместку за реквизицию зерна все эти атаманы: Шуба, Зеленый, Волынец, Струк, Соколовский, Палий, Ангел, Божко, и в особенности атаман Григорьев, организовывали налеты на города.
К приходу Добровольческой армии на Украину слово ”власть” и связанное с ним понятие о какой-то законности и порядке окончательно утратило свое значение, особенно в глазах крестьянства.
И когда Добровольческая армия вступила на Украину, эта развращенная вольница частично попала в ее ряды. Разложение армии изнутри пошло ускоренными темпами.






297

Разросшись к середине 1919 года количественно, она не приняла облика регулярной армии, в ней сохранились прежние принципы партизанства. По-прежнему большинство ее частей формировалось и вооружалось на ходу во время похода.
Большим злом, развращавшим армию и настраивающим против нее местное население, было так называемое “самоснабжение”, то есть реквизиция воинскими частями продовольствия и фуража по всей прифронтовой полосе.
В армии следовало ввести жесткую дисциплину, карать всех виновных в ее нарушении, невзирая на чин и прошлые заслуги, и нещадно расправляться с грабителями и насильниками. С этой первостепенной задачей белому командованию справиться не удалось.
Моральное разложение армии тяжело переживалось старыми добровольцами, но больше всех страдал от этого генерал Деникин. Различные меры наказания, вплоть до расстрела, применялись военным судом, когда дело доходило до сведения деникинского штаба. Но такое случалось редко. Многие из старших командиров сквозь пальцы смотрели на грабеж, так как сами не гнушались пополнять скудное жалование за счет “благодарного населения” и захваченных у большевиков складов государственного и частного имущества. Термин от ”благодарного населения” цинично применялся тогда ко всяким продуктам, теплой одежде и к другим вещам, которые приходящие войска отбирали у местного населения.
Как мог Главнокомандующий не знать того, что происходило вокруг?
Он знал, но знал далеко не все, а о многом узнавал, когда было уже слишком поздно. Он писал личные письма командующим армиями, указывал на факты, которые становились ему известными, требовал немедленных строжайших мер. Одно из таких писем, отправленное им генералу Май-Маевскому, впоследствии попало в руки большевиков, и было опубликовано. В нем Деникин обрушивался на командующего Добровольческой армией. Он писал, что происходят грандиозные грабежи отбитого у большевиков государственного имущества, частного достояния мирного населения. Грабят отдельные воинские чины, небольшие шайки, грабят целые воинские части, нередко при попустительстве и даже с соизволения лиц командного состава. Разграблено и увезено или продано на десятки миллионов рублей самого разнообразного имущества, начиная с интендантских вещевых складов и кончая дамским бельем. Расхищены кожевенные заводы, продовольственные и мануфактурные склады, десятки тысяч пудов угля, кожи, железа. На железнодорожных контрольных пунктах задерживаются (представителями деникинской власти) отправляемые под видом воинских грузов вагоны с громадным количеством сахара, чая, стеклом, канцелярскими принадлежностями, косметикой, мануфактурой. Задерживаются отправляемые домой захваченные у неприятеля лошади…
Изложенная в достаточной степени ситуация, рисует ту беспросветную картину грандиозных грабежей и хищений, ту вакханалию стихийного произвола и самоуправства, которые неизменно царят в прифронтовой полосе.
Хотя к этому времени генерал Деникин и начал проявлять подозрительность к большинству окружавших его политических советников, тем не менее, продолжал с каким-то детским доверием относиться к старым добровольцам, не имевшим касательства к политическим и государственным вопросам. Их боевые заслуги в начале белого






298

движения казались ему гарантией честности, патриотизма и бескорыстия. Старый солдат, он продолжал верить в “элемент чести и рыцарства” своих старых соратников. Дорого ему пришлось заплатить за это доверие и снисходительность.
Недочеты Май-Маевского в полном их объеме стали известны Деникину лишь после того, как он вынужден был устранить его с поста командующего армией.
Имущество, захваченное у неприятеля и полученное снабжением, скрывалось местными воинскими частями от главного интендантского управления. Армия скрывала запасы от центрального органа снабжения, корпуса от армий, дивизии от корпусов, полки от дивизий… Военная добыча стала для некоторых снизу одним из двигателей, а для других сверху – одним из демагогических способов привести в движение иногда инертную, колеблющуюся массу.
Донская армия в этом отношении не уступала Добровольческой. Она перевозила на Дон даже заводские станки, не говоря уже о нашумевшем в свое время рейде генерала Мамонтова, прорвавшегося с отборным отрядом донской конницы в глубокий тыл противника. Возвращаясь из этого рейда, Мамонтов телеграфировал в Новочеркасск, что посылает всем родным и друзьям не только привет и богатые подарки: донской казне – 60 миллионов рублей, на украшение церквей – дорогие иконы и церковную утварь.
Заваленный потоком текущих дел, в лихорадочной обстановке гражданской войны, Деникин не справлялся с невероятной нагрузкой непрерывно возникавших вопросов. Он посылал комиссии для расследования злоупотреблений, призывал к чести, к совести, издавал грозные приказы, возмущался, угрожал, требовал. Деникин упустил момент вовремя ввести в войсках железную дисциплину, сурово карающую всякий разбой, всякое насилие над людьми. В то время как пленных чекистов и красных комиссаров публично вешали на городских фонарях, своих уголовных преступников из солдатской массы старались ликвидировать незаметно, за кулисами. И психологический эффект, который в данном случае смертная казнь должна была произвести на воинские части и на население, терял свою силу.
Одним из немногих исключений общей политики “замалчивания” был генерал Врангель. Он с шумом и треском публично вешал грабителей в своей армии, и это, вероятно, тоже послужило лишним поводом к выдвижению его кандидатуры на пост командующего Добровольческой армией, которая больше всех была на грани развала.


X


На утро следующего дня Врангель вторично был у Главнокомандующего. Генерал Романовский успел, видимо, с ним поговорить, и затронутые им накануне вопросы все утвердительно разрешены. Генерал Шатилов и начальник санитарной части доктор Лукашевич были с Врангелем в Таганроге. Начальник снабжения генерал Вильчевский вызывался телеграммой. Генералу Улагаю была послана телеграмма в Екатеринодар. Относительно начальника гражданской части Главнокомандующий предложил Врангелю переговорить с начальником управления внутренних дел В.П. Носовичем, своего






299

кандидата у Врангеля не было.
Прежде чем откланяться, Врангель спросил у Деникина, кого он намечает его преемником на должность командующего Кавказской армией.
- Этот вопрос уже решен. Командующим Кавказской армией назначается генерал Покровский.
Врангель заметил, что едва ли генерал Покровский, как командующий армией, окажется на высоте – ни опыта, ни достаточных знаний для этого у него нет.
- Ну, какая там армия, там и войск-то едва ли на корпус хватит! Да и у противника теперь там силы ничтожны. – Генерал Деникин помолчал. – Вот начальника штаба ему надо дать соответствующего. Как Вы думаете, генерал Зигель (генерал-квартирмейстер Кавказской армии) подойдет?
Врангель ответил, что считает генерала Зигеля прекрасным офицером, вполне к должности начальника штаба подготовленным.
- А что, он человек честный?
- Насколько я его знаю, Ваше превосходительство, это в высшей степени порядочный офицер.
- Ну, прекрасно, по крайней мере, он не даст Покровскому обобрать армию, как липку…
Жутким недоумением отозвались в душе Врангеля слова Главнокомандующего.


XI


Вечер 24-го и весь день 25-го ноября Врангель провел в Ростове. Необходимо было повидать ряд лиц и разрешить в различных управлениях насущные дела. Вопрос о помощнике Врангеля по гражданской части был разрешен весьма быстро. Начальник управления внутренних дел В.П. Носович горячо рекомендовал Врангелю на эту должность Воронежского губернатора С.Д. Тверского. Врангель и раньше слышал о нем неоднократно самые лестные отзывы. С.Д. Тверской как раз только что прибыл в Ростов и находился в управлении. Врангель с ним тут же познакомился, и было решено, что он выедет в армию вместе с Врангелем. Вечером Врангель через Новочеркасск-Лихую выехал в Харьков.
От самой границы Донской области к северу железнодорожные станции и разъезды были забиты поездами. Всюду сказывалась поспешная, беспорядочная эвакуация. Многочисленные поездные составы были заполнены войсковыми и частными грузами, беженцами вперемешку со стремившимися в тыл под разными предлогами воинскими чинами. Среди них большинство было здоровых.
Огромное число составов оказались занятыми войсковым имуществом отдельных частей. На одной из станций Врангель встретил поезд: большое число пульмановских классных и товарных вагонов охранялись часовыми Корниловского ударного полка. Из окон своего вагона Врангель мог наблюдать, как в большом салон-вагоне первого класса, уставленного мягкой мебелью и с пианино у одной из стен, оживленно беседовали






300

несколько офицеров-корниловцев. Врангель послал своего адъютанта выяснить, что это за состав, и с удивлением узнал, что это поезд Корниловского ударного полка. Такие поезда оказались в большинстве воинских частей. Штаб армии сложил с себя всякие заботы о довольствии войск, предоставил им довольствоваться исключительно местными средствами. Войска наперебой стремились захватить побольше: что не могло быть использовано для непосредственных нужд частей, отправлялось в тыл для товарообмена и продажи. Огромное число воинских чинов находилось в тылу в длительных командировках по “реализации военной добычи”. В войсках вырабатывался взгляд на войну, как на средство наживы. Армия развращалась. Подвижные запасы частей по мере продвижения на север, быстро увеличивались, обозов не хватало и при благосклонном попустительстве свыше, под захваченное добро брались подвижные составы. Некоторые части занимали под полковые запасы до двух вагонов.
С началом отхода награбленное добро поспешно увозилось в тыл, забивая железнодорожные узлы, нарушая и усложняя график важнейших воинских перевозок. Эвакуация велась самым беспорядочным образом, плана, видимо, никакого не было. Спешно отправленные в тыл всевозможные управления и учреждения, не получали никаких указаний о пути следования. Поезда забивали железнодорожные узлы, недели стояли не разгруженными. Станции были наполнены огромным числом беженцев, главным образом, женщин и детей, замерзающих, голодающих и больных. По мере продвижения на север все ярче рисовалась картина развала.
На станции Змиев, куда прибыл Врангель вечером, ему доложили, что штаб генерала Май-Маевского оставил уже Харьков. Через несколько минут штабной поезд подошел к станции с севера. Врангель пошел к генералу Май-Маевскому, которого застал весьма подавленным. Его отозвание было для него, видимо, совершенно неожиданным, и он горячо сетовал на “незаслуженную обиду”, хотя убран был и он, и начальник его штаба (генерал Ефимов) с “почестями” – зачислением в распоряжение Главнокомандующего.
Не задерживаясь в Змиеве, генералы Май-Маевский и Ефимов последовали в Таганрог. Вечером Врангель отдал армии приказ о вступлении его в должность командующего Добровольческой армией.
Поздно вечером были получены сведения об оставлении отрядом генерала Кальницкого Полтавы. Отряд отходил в направлении на Константиноград. Главнокомандующим был отдан приказ о переброске из Кавказской армии конницы на фронт Добровольческой армии. В приказе подтверждалось назначение генерал-лейтенанта барона Врангеля командующим Добровольческой армией и главноначальствующим Екатеринославской, Курской и Харьковской губерний.


XII


С оставлением штабом армии Харьковского узла телеграфная связь с войсками чрезвычайно затруднялась. Врангель решил перейти ночью в Славянск, оттуда представлялось наиболее удобным связаться с войсками генерала Мамонтова, Кутепова,






301

Юзефовича и Кальницкого. В Харьков к генералу Кутепову был послан Врангелем состоящий в его распоряжении полковник Артифексов с приказанием удерживать город как можно дольше, дабы успеть закончить эвакуацию всех раненых, больных и важнейших воинских грузов. В Славянск Врангель прибыл утром на рассвете и застал станцию совершенно забитой всевозможными эшелонами.
Вокзал и ближайшие постройки были заняты огромным количеством беженцев в самом плачевном положении. Санитарные поезда стояли более недели не разгруженными. В ближайшем к вокзалу здании фабрики оказался какой-то всеми забытый, оставленный врачебным персоналом лазарет, несколько десятков тяжело больных и раненых оказались в своем ужасном положении. Те, кто мог еще двигаться, разошлись в поисках крова и пищи, остальным грозила буквально голодная смерть. Под влиянием всего пережитого один из раненых офицеров за несколько часов до приезда Врангеля покончил жизнь самоубийством, повесившись. Узнав как-то о его прибытии, двое страдальцев нашли в себе силы кое-как добраться до вокзала, надеясь хоть у него добиться помощи.
С помощью врачей и сестер, стоявших на станции товарных поездов и из найденных последних материалов, был оборудован в одном из ближайших зданий лазарет, в городе закуплено продовольствие. Через несколько часов все несчастные были устроены.
К вечеру удалось наладить связь с большинством начальников, не удалось лишь связаться с генералом Май-Маевским. Генерал Кутепов вел жестокий бой к северу от города Харькова. Эвакуация шла полным ходом, чему в значительной мере способствовал широко развитый Харьковский узел и энергия заведующего эвакуацией – инженера Филоненко. Штаб 5-го кавалерийского корпуса, как оказалось, помещался в поезде. Части корпуса, как Врангель упоминал, были растянуты на огромном 50-верстном фронте жидкой завесой. Врангель потребовал, чтобы штаб корпуса немедленно сел на коней, а части корпуса заняли сосредоточенно удобное для действий маневром расположение.
Части генерала Кальницкого отходили под слабым давлением противника.
К вечеру 28-го ноября части 5-го кавалерийского корпуса и терская волжская бригада сосредоточились уступом впереди левого фланга добровольцев. Штаб корпуса оставил поезд. Командир корпуса генерал Юзефович был отозван еще генералом Май-Маевским и выехал накануне в тыл. Во главе корпуса, сведенного в дивизию, временно стал генерал Чекотовский. Он был совсем болен и доносил, что если в ближайшие дни не поправится, то вынужден будет сдать командование командиру одной из бригад генералу Барбовичу. Добровольцы все еще держались против наседавшего противника. Бой шел в предместьях Харькова и ночью генерал Кутепов предполагал город оставить. Раненые и большая часть наиболее ценных грузов были вывезены, однако, много ценного имущества, как в городе, так и в составах, осталось противнику.
От генерала Мамонтова все еще сведений не было.
29-го красные вступили в Харьков. Прибывший из Харькова полковник Артифексов восторженно отзывался о доблести добровольческих частей и чрезвычайно хвалил стойкость и распорядительность командира корпуса. Вместе с тем он докладывал о возмутительном поведении “шкуринцев” – чинов частей генерала Шкуро, значительное число которых, офицеров и казаков, оказалось в Харькове. Вместо того чтобы в эти трудные дни сражаться со своими частями, они пьянствовали и безобразничали в






302

Харькове, бросая на кутеж бешеные деньги. Сам генерал Шкуро находился на Кубани в
отпуске, и ожидался в армию со дня на день. Зная хорошо генерала Шкуро, Врангель считал его присутствие в армии вредным и телеграфировал Главнокомандующему с просьбой отчисления от командования корпусом генерала Шкуро, вконец развратившего свои войска.
На эту телеграмму ответа не последовало, хотя Врангель тщетно в последующие дни запрашивал ставку. Наконец, после долгих настояний, генерал Плющевский-Плющик в разговоре по аппарату с начальником штаба Врангеля сообщил, “что они дали совет генералу Шкуро в армию не возвращаться”. Генерал Деникин не мог решиться покарать недостойного начальника.
Через несколько недель генерал Шкуро был назначен командующим Кубанской армией.


XIII


Врангель принял ряд мер для наведения порядка в тылу. На узловых станциях Кременная, Лиман, Лозовая были учреждены особые комендатуры во главе с генералами или штаб-офицерами, при коих стояли особые военно-полевые суды. Все следующие на юг эшелоны осматривались. Имущество разбиралось и бралось на учет, из боеспособных воинских частей формировались маршевые команды для отправки на фронт. Уличенных в грабежах, ослушников и дезертиров было приказано немедленно предавать суду и таковой приводить в исполнение. Несколько офицеров генерального штаба было послано для производства рекогносцировки позиций – узлов сопротивления, долженствующих прикрыть узлы железных и грунтовых дорог станций Лиман – Барвенково - Лозовая.
Распределялись санитарные, интендантские и артиллерийские учреждения.


XIV


29-го Главнокомандующий отдал новую Директиву. Генералу Покровскому приказывалось продолжать активную оборону Царицына, генералу Сидорину оборонять линию Дона от станицы Качалинской до станицы Казанской, сосредоточив все возможные силы, дабы остановить и разбить противника, наступающего от Воронежа. Врангелю приказывалось, обеспечивая каменноугольный район, продолжать сосредоточение и перегруппировку войск, имея в виду при первой возможности переход в наступление для обратного овладения Харьковским районом.
Генералу Драгомирову ставилась задача, активно обороняясь на левом берегу Днепра, стремиться разбить правобережную группу красных.
Наконец, генералу Шиллингу, объединившему войска Новороссийской области,






303

приказывалось продолжать наступление на фронте Коростень – Новоград-Волынский -
Шепетовка и принять меры к скорейшему завершению операции генерала Слащева против повстанцев Махно.
Разграничительная линия между Добровольческой и Донской армиями была установлена: Аксайская – Славяносербск – Старобельск – Бирюч - Касторное.


XV


Врангелю, наконец, удалось связаться с генералом Мамонтовым. Он приказал ему, обеспечивая частью сил добровольцев правый фланг, собрать кулак на своем правом фланге, и разбив находящуюся против него пехоту противника, ударить во фланг обходящей его коннице красных. 1-го декабря генерал Мамонтов стянул свои части в районе Понасовка - Таволжанка и завязал бой с противником в этом районе.
Прибыл, с нетерпением ожидавшийся Врангелем, генерал Улагай. Дав ему все необходимые указания, Врангель просил его как можно скорее выехать в Купянск для принятия командования конницей, однако, на станции Рубежное генерал Улагай временно задержался, ожидая прибытия вызванных им некоторых лиц своего нового штаба. Врангель решил передвинуться из Славянска в Юзовку, откуда по условиям телеграфной связи управление было удобнее, и где представлялось возможным разместить главнейшие отделы штаба и гражданской канцелярии. Помощник его по гражданской части С.Д. Тверской был ему очень полезен. Так как Врангель был поглощен военными операциями, то все заботы о гражданских вопросах он всецело поручил ему. Они оба, также как их ближайшие помощники, работали буквально целые сутки. Врангелю было особенно тяжело, так как им вновь овладел приступ лихорадки, и он сильно ослабел.
2-го декабря белые оставили Киев. Однако частью еще удерживали восточные головы мостов через Днепр. 4-го декабря войска Киевской и Новороссийской областей были объединены в руках генерала Шиллинга.
В этот день генерал Врангель получил сведения, что в район станции Кузеновка и Сватово, в 30 километрах южнее Купянска, обнаружено до 3000 пехоты и конница красных, из них около 1000 сабель движется от станции Кривошеевка на юго-запад. Связь Врангеля с Купянском и конной группой генерала Мамонтова оказалась прерванной. Однако Врангель не придавал этому особого значения, ожидая с часа на час донесения от генерала Мамонтова об ударе его частей во фланг и тыл прорвавшимся красным. Между тем, ни в этот день, ни в следующий, донесений от генерала Мамонтова не поступило. По сведениям железнодорожной администрации в районе станции Кабанье (20 километров южнее Сватово) стекалось много отдельных всадников и повозок войсковых обозов частей генерала Мамонтова. По тем же сведениям селение Волхов Яр в 35 километрах западнее Купянска было занято двумя полками красных, а в районе станции Балаклея, в 30 километрах юго-восточнее Змиева, какие-то шайки грабили проходившие обозы. Таким образом, благодаря преступному бездействию генерала Мамонтова, противник успел глубоко охватить правый фланг Добровольческого корпуса, продолжавшего удерживать






304

линию реки Мжа и Гнелица.
Генерал Кутепов, сняв с фронта 1-ый Марковский полк, направил его со станции Граково на Волхов Яр. Не успевшие еще закончить укомплектование 2-ой и 3-ий Марковские полки, приступили к погрузке на станции Шебелинка, откуда должны были быть переброшены на Изюм для прикрытия этого пункта.
Врангель предоставил в распоряжение генерала Улагая бронепоезд, дабы он мог попытаться проехать к своей коннице, и через Улагая передал предписание генералу Мамонтову, коего за “преступное бездействие” отрешал от командования.
5-го декабря генерал Улагай выехал на бронепоезде со станции Рубежное на Купянск, но дальше станции Кабанье продвинуться не мог, в районе станции Сватово слышна была сильная артиллерийская стрельба. Конница Буденного продолжала продвигаться в разрезе между Добровольческой и Донской армиями. Заняв Старобельск и село Евсук, 2-ой и 3-ий Марковские полки, прибыв в Изюм, выдвинулись на фронт Вербняговска (направление на Сватово) - Верхний Бахтин. 1-му Марковскому полку по выполнению задачи у Волхова Яра, приказано было прибыть на станцию Закомельская (20 километров к северу от Изюма). Корниловская дивизия отведена была сперва на фронт Яковенково – станция Шебелинка – Нижний Бишкин и далее отводилась на фронт Савинцы – Ацевка. Дроздовцы – сперва на фронт Сухая Гомольта – Линевка, и далее на фронт Сумцевка – Алексеевское – Димитриевка.
5-ый корпус отошел в район Медведовка – Власовка. Константиновский отряд – в район Рассоховатой.
В Константинограде остановлены были терцы для прикрытия направления на Лозовую. Получены были сведения об оставлении белыми 3-го декабря Киева.


XVI


В связи со сложившейся обстановкой Главнокомандующим была дана новая директива, в коей указывалось, что противник прилагает все усилия для овладения Каменноугольным районом, продвигаясь в разрезе между Донской и Добровольческой армиями. Войскам ставились задачи:
Генералу Покровскому – продолжать оборонять Царицын, выделив в резерв Главнокомандующего в район Новочеркасск – Аксайская 1-ую конную дивизию.
Генералу Сидорину – удерживать линию Славяносербск – Калединск и, прикрывая железную дорогу Лихая – Царицын, обеспечить по Дону левый фланг Кавказской армии. Все усилия направить к тому, чтобы левым своим крылом совместно с Добровольческой армией разбить противника, наступающего на фронте Луганск – Миллерово.
Генералу Врангелю – активно оборонять линию реки Донец (от стыка с Донской армией) и далее через Славянск – Лозовую надежно обеспечивать Каменноугольный район. К своему правому флангу сосредоточить ударную группу с целью совместно с донцами разбить противника, наступающего в общем направлении на Луганск.
Генералу Шиллингу прикрыть Новороссийскую область и Крым, удерживая






305

железнодорожные узлы: Синельниково, Кременчуг, Черкассы, Бобринское, Цветково,
Христиновка, Винница, Жмеринка. Главные же силы спешно направить в район Екатеринослава для быстрой ликвидации банд Махно и дальнейших действий во фланг и тыл противника, наступающего против Добровольческой армии.
Генералу Эрдели приказывалось срочно направить в резерв Главнокомандующего в район Новочеркасск – Аксайская одну конную и одну пластунскую бригады.


XVII


6-го декабря, наконец, удалось установить связь с конницей генерала Мамонтова. Последний 4-го декабря занял, было, Сватово, но 5-го декабря был вытеснен из этого пункта и отошел в район Маловатка – Кабанье – Юрьевка – Николаевка – Александровка – Алексеевское.
Генерал Улагай выехал к войскам для принятия командования.
Со станции Рубежное вернулся офицер, возивший генералу Улагаю пакеты, и принес от последнего донесение. Генерал Улагай доносил, что выезжает для принятия командования конной группой. От проезжавших через Рубежное отдельных офицеров и солдат генерала Мамонтова он имел самые неутешительные сведения о состоянии конницы. Кубанские и терские части окончательно вымотались, было много безлошадных казаков. Донские части, вконец развращенные еще во время рейда генерала Мамонтова в тыл красных, совсем не желали сражаться. Сам генерал Мамонтов, обиженный заменой его генералом Улагаем, сказался больным и выехал в штаб Донской армии, не дождавшись прибытия своего заместителя.
Последним надеждам, возлагавшимся Главнокомандующим на эту конную группу, видимо, не суждено было осуществиться. За два дня – 4-го декабря – Врангель получил рапорт заболевшего и эвакуированного в тыл временно командовавшего 5-ым кавалерийским корпусом генерала Чекотовского.
В рапорте командир корпуса докладывал, что конский состав дошел до полного изнурения. Лошади не кованы, лошади скользят и падают, так как в настоящее время все дороги покрыты льдом, скорость движения полков – 3 километра в час. Конные батареи впрягли в орудия все, офицеры ходят пешком. Из тыла получить пополнение практически невозможно. Кадры офицерского состава гибнут, незаметно исчезают. Дивизии имеют численный состав едва ли достигающий численности полка. В заключение своего рапорта командир корпуса указал на самое плачевное положение 1-ой кавалерийской дивизии, и предлагал вывести ее в тыл для восстановления боевых возможностей.
Если бы эти сведения подтвердились, то следовало бы признать, что боеспособных конных частей в армии нет и только что отданная Главнокомандующим директива, предусматривавшая возможность совместного удара Донской и Добровольческой армий по красным, явилась бы неосуществимой.








306


XVIII


К 6-му декабря 1-ый корпус находился: 2-ой и 3-ий Марковские полки – Бахтин – Федоровка. 1-ый Марковский полк в селе Кунье, 1-ый и 2-ой Корниловские полки на фронте Ново-Серпухов – Вербовка. 3-ий Корниловский полк, прикрывая отход дивизии, вместе с 6-ой батареей погиб в лесах северо-восточнее Змиева. Дроздовцы на фронте Сумцево – Алексеевское – Димитриевка.
Несмотря на подавляющую численность противника и тяжелые условия отхода, добровольческие полки дрались геройски. 5-ый конный корпус после боя отошел в район села Водолага.
7-го числа Улагай был на всем фронте атакован значительными силами красных. Со стороны Ново-Астрахани наступало в общем направлении на Кременную до 7000 сабель противника. Потерявшая сердце конница, теснимая с фронта и обходимая с фланга, в беспорядке стала отходить. Донцы бежали, бросая артиллерию, пулеметы и обозы. Часть конницы отошла в район Лимана и Ямполя, остальные части бежали за правый берег Донца, переправившись в Рубежное. 8-го числа Врангель получил телеграмму от Улагая, в которой он указывал, что конница конной группы становится совершенно небоеспособной. Она малочисленна по сравнению с кавалерийской армией противника, она совершенно потеряла дух, разлагается с каждым днем все больше и больше. Конница совершенно не желает сражаться. Нанести какой-либо удар или отразить наступление противника на фланге становится совершенно невозможным делом. Рассчитывать на эту конницу уже невозможно. Необходимо оттянуть оставшиеся кадры дивизий и корпусов, формировать совершенно новые полки, пополнение в старые полки заражается общим настроением и также становится не боеспособным.


XIX


Вечером генерал Улагай вновь телеграфировал и напоминал, что конная группа не боеспособна. Донские части не желают выдерживать даже легкого нажима противника, меньшего числом вчетверо, не говоря уже о массовом наступлении противника. Кубанских и терских частей совершенно нет. Жалкие обрывки сведены в один полк. Артиллерии почти нет, пулеметов тоже.
Между тем, 1-ый конный корпус продолжал отход. Марковцы перешли в Голую долину, корниловцы и дроздовцы отошли на фронт Цареборисов – Изюм – Веревкино – Войнекино – Лозовенька – Новоивановка. Для прикрытия Лимановского узла со станции Славянск был выдвинут 1-ый Кубанский стрелковый полк 2-ой пехотной дивизии, недавно прибывший из Новороссийска, 5-ый кавалерийский корпус стал перед левым флангом пехоты в селе Димитриевка.






307

Терцы (волжская бригада) оставили Константиноград, отойдя к Натальино. На левом фланге Донской армии красные ворвались в Беловодск.
9-го декабря противник продолжил активно наступать на всем фронте Добровольческой армии и на левом фланге донцев. Донская группа, действовавшая в районе Беловодска, принуждена была отойти к Деркульскому государственному конному заводу.
Конница генерала Улагая отошла в район Рубежное – Переездная – Белая Гора – Каменка – Черногорский.
Противник начал переправу через Северный Донец. Части 1-го корпуса принуждены были оставить Изюм и отойти на фронт: Марковская дивизия – Маяки – Хрищище – Корниловская – Богородичное – Спеваковка, заняв переправы по Северному Донцу, Дроздовская, сведенная в три роты – Спеваковка – Петровское – Красногорка.
1-ый Кубанский стрелковый полк был вытеснен из района Лиманского уезда и на поддержку ему были направлены из Славянска остальные части 2-ой пехотной дивизии.
Обстановка складывалась все более грозно, повелительно диктуя срочное принятие главным командованием общих крупных решений. Последняя директива Главнокомандующего являлась явно запоздалой. В ставке, видимо, все еще не отдавали себе ясного отчета о положении. Врангель телеграфировал Главнокомандующему, прося разрешения прибыть с докладом.
В подробном рапорте на имя генерала Деникина Врангель, не щадя красок, с полной правдивостью высказывался о стратегическом положении, указывал на ошибки, послужившие причиной к настоящему развалу, и намечал некоторые меры, которые, по его мнению, в предвидении новых грозных событий надлежало принять.


XX


После ознакомления с принятой Добровольческой армией Врангель сразу же
доложил Главнокомандующему о неблагоприятном ее положении, указав две причины: пренебрежение основных принципов военного искусства, полное неустройства тыла.
Еще весной 1919 года рапортом от 4-го апреля Врангель указывал, что действия одновременно по нескольким операционным направлениям для белых невозможны. Нужно было расширить фронт под Царицыном, а в районе Харькова сосредоточить крупную массу конницы для дальнейших действий на кратчайшем к Москве направлении. В ответ на совещании в Царицыне ему было указано, что его предложения вызваны “желанием первым войти в Москву”. Наконец, когда противник сосредоточил на Орловском направлении крупные силы и стал теснить белых, Врангеля, тогда командующего Кавказской армией, Романовский запросил, какие он силы может выделить в помощь Добровольческой армии. Врангель ответил, что выделение одной, двух дивизий дела не решит, а предлагал принять крупное решение – “перебросить из вверенной ему армии 3,5 кубанских дивизий”. Предложение было отвергнуто – из состава Кавказской армии переброшено лишь две дивизии.






308

Обстановка вынудила все полки взять из Кавказской армии 3,5 дивизии, но время было утеряно безвозвратно.
Гонясь за пространством, белые бесконечно растянулись в паутину и, желая все удержать и всюду быть сильными, оказались всюду слабыми.
В противоположность белым большевики придерживались принципа полного сосредоточения сил и действий. Вначале они сосредоточили силы в районе Саратова, отбросили Кавказскую армию к югу, и только тогда, когда Кавказская армия потеряла всякую возможность проводить наступательную операцию, красное командование, сосредоточив силы для прикрытия Москвы, начало операцию против Добровольческой армии, растянувшейся на огромном фронте при полном отсутствии резервов и, обрушившись на нее, заставило ее покатиться назад.
Продвигаясь вперед на Москву, белые ничего не делали для закрепления захваченного пространства, на всем протяжении от Азовского моря до Орла не было подготовлено в тылу ни одной укрепленной полосы, ни одного узла сопротивления. И теперь армии, катящейся назад, не за что уцепиться.
Двигаясь вперед, армия растягивалась, части растягивались, тылы непомерно разрастались. Расстройство армии увеличилось еще и допущенной командованием армии мерой “снабжения” войск, сложив с себя все заботы о довольствии войск, штаб армии предоставил войскам довольствоваться исключительно местными средствами.
Война обратилась в средство наживы, а довольствие местными средствами – в грабеж и спекуляцию. Бралось все, что не могло быть использовано войсками, отправлялось в тыл для товарообмена. Выросло огромное число чинов, обслуживающих тыл. Целый ряд офицеров находились в командировках по реализации военной добычи частей. Армия развращалась, обращалась в торгашей и спекулянтов. Неудовлетворительная постановка контрразведки и уголовно-розыскного дела, в то же время сильная большевистская агитация в тылу армии.
Необеспеченность железнодорожных служащих жалованьем привела к тому, что при приближении большевистского фронта нужные служащие бросали свои места и уходили к противнику.
Население, которое встречало армию с искренним восторгом, стало вновь испытывать на себе ужасы грабежей, насилия и произвола.
В итоге - развал фронта и восстание в тылу. Врангель застал штаб армии уже покинувшим Харьков, и армию в полном отступлении. Эвакуация велась хаотично, никакого плана не было. Никаких указаний никто не отдавал, все неслись, куда глаза глядели.
В боевом составе армии ко дню его приезда численность в 1-ом корпусе около 2600 штыков, в 5-ом кавалерийском корпусе – около 1015 сабель, в Полтавской группировке около 100 штыков, 200 сабель, в конной группе около 3500 сабель. Всего около 3600 штыков и 4700 сабель. Некоторые части были сведены: Кубанский корпус – в бригаду, Корниловские полки – в батальоны, два Марковских полка и Особая бригада сохранили лишь кадры и были отправлены в глубокий тыл. Дроздовская дивизия сведена в три роты. Артиллерия почти вся выбыла из строя.
В тылу находились на формировании и пополнении Алексеевская дивизия, насчитывающая не более 300 штыков.






309

Силы противника по данным разведки состояли из 51000 штыков, 7000 сабель и 205 орудий.
Состояние конницы самое плачевное. Лошади давно не кованые, все подбитые.
По свидетельству командиров корпусов и начальников дивизий боеспособность большинства частей совершенно утеряна.
В настоящее время принят ряд мер для упорядочения тыла: довольствие армии взято в руки отдела снабжения, спешно создаются узлы сопротивления, объявлена мобилизация и делается все для спешного пополнения частей. Однако все эти меры являются весьма запоздалыми и прежде, нежели армия будет воссоздана вновь, уйдет немало времени.
Противник это учитывает и бросает все, что может, для дальнейшего использования своего успеха.
В своем донесении Врангель вновь предлагал принять определенный план действий, выбрав одно главное операционное направление, на котором и сосредоточить главную массу сил. Принять немедленно меры по эвакуации вглубь страны тыловых учреждений. Немедленно подготовить в тылу страны укрепленные полосы и узлы сопротивления. Расформировать части военных и гражданских учреждений, непомерно разросшихся и умножившихся и все гадкие погнать на фронт. Обеспечить безопасность и материальное существование офицеров и служащих в казенных учреждениях. Немедленно принять ряд самых жестоких мер для борьбы с произволом, грабежом и пьянством, разлагающими армию. Принять ряд мер к пополнению частей людьми и лошадьми. Упорядочение постановки контрразведки и уголовного розыска. Милитаризация железных дорог.
Зная, что Главнокомандующий все еще не учитывает всей тяжести положения белых и упорно не допускает мысли и возможности дальнейших крупных успехов противника, Врангель боялся, что многие из намеченных им мер – эвакуация Ростова и Таганрога, спешное оборудование в тылу укрепленных узлов сопротивления и прочее, запоздает.
Для воздействия на генерала Деникина со стороны его ближайших помощников Врангель направил копии его рапорта одновременно обоим помощникам Главнокомандующего - генералу Романовскому и Лукомскому. Доверительно ознакомил Врангель с содержанием рапорта и Н.В. Савича, прося его повлиять на Главнокомандующего, дабы необходимые меры по укреплению тыла были бы своевременно приняты.


XXI


Врангель выехал в Таганрог с начальником штаба. Генерал Деникин принял их в присутствии генерала Романовского. Войдя, Врангель передал Главнокомандующему и начальнику его штаба упомянутый выше рапорт и просил генерала Деникина внимательно прочесть его, прежде чем выслушать его доклад.






310

Главнокомандующий придвинулся к лампе, стал читать. Врангель наблюдал за ним. Лицо Деникина поразило Врангеля. Оно казалось каким-то потухшим, безнадежно подавленным. Окончив чтение, он безнадежно положил рапорт на стол и тихим, упавшим голосом сказал:
- Что же делать, а все-таки надо продолжать…
- Конечно, Ваше превосходительство, надо, надо продолжать, и надо сделать все возможное, чтобы вырвать победу из рук врага, но прежде надо принять определенное решение. Противник, действуя вразрез между моей армией и донцами, стремится отбросить мою армию и прижать ее к морю. Конница генерала Улагая совершенно небоеспособна. Если Вы прикажите армии отходить на Дон, на соединение с донцами, войскам придется совершать труднейший фланговый марш все время под ударами врага. Другое решение – прикрыть армией Крым и отводить мои войска на соединение с войсками Новороссии…
Генерал Деникин оживился:
- Этот вопрос я уже решил в своем сердце, - твердо сказал Главнокомандующий, - я не могу оставить казаков. Меня обвиняют за это в предательстве. Ваша армия должна отходить с донцами.
Задав несколько второстепенных вопросов, Главнокомандующий, видимо, тяготясь разговором, отпустил Врангеля. Они вышли с генералом Шатиловым.
- Какое впечатление вынес ты из нашего разговора? - спросил Врангель.
Генерал Шатилов развел руками:
- По-моему, они окончательно растеряны…
Врангелю стало бесконечно жаль генерала Деникина: что должен был испытать этот человек, видя крушение того здания, которое с таким трудом он столько времени возводил и в прочность которого, несомненно, верил. Как, однако, должен был он чувствовать себя в тяжелые дни, когда по мере того, как изменяло ему счастье, отворачивалось от него большинство тех, кто еще недавно кадил ему. В эти дни лишь твердость, решимость и спокойствие духа вождя могли спасти положение. Это спокойствие духа, эту твердость мог иметь лишь вождь, не потерявший веру в свои войска, убежденный в том, что и они ему верят. Нравственная поддержка Главнокомандующего его ближайшими сотрудниками должна была быть в эти дни, казалось Врангелю, особенно ему необходима.
Врангель написал в это время Деникину письмо, в котором выразил ему свою поддержку и выразил готовность ему во всем помогать.


XXII


В течение 10-го декабря противник продолжал переправу через Северный Донец. На фронте 1-го корпуса особых изменений не было. 5-ый кавалерийский корпус под давлением противника отошел в район: разъезд Булацелевский – Кантерево - Середовский, оставив часть сил в селе Преображенском для удара во фланг противнику,






311

наступающему вдоль реки Орел. На Полтавском направлении белые потеряли Скотоватое. Терская бригада сосредоточилась к селу Андреевка. Общая линия фронта к этому дню вырисовывалась следующим образом: правый фланг примерно до станции Мигулинской оставался на прежних позициях. От Мигулинской линия фронта шла на Чертково, откуда, повернув круто на юг и проходя параллельно железной дороге Луганск – Миллерово, километрах в 20 севернее, выходила к станции Рубежное, и в районе Лимана, откуда переходила на правый берег Северного Донца, и шла в общем направлении на станцию Краснопавловка и Вольное, южнее Константинограда и Кобеляк на Кременчуг – Пальмиру, Конев, Фастов, севернее Сквиры к Казантипскому узлу, левее линии фронта оставалась без изменений.
11-го декабря конница генерала Улагая вновь отошла под давлением противника в район станции Шепилово - Липовая. Генерал Улагай доносил, что он вынужден отступать еще далее. Донцы также продолжали медленно отходить. Между тем, пехота еще продолжала удерживать свои позиции, протянув свой правый фланг до устья реки Бахмут. Положение становилось все более грозным. Фронт был разрезан пополам, и в прорыв устремились крупные массы конницы красных. Отправляя в этот день Главнокомандующему упомянутое выше письмо, Врангель вместе с тем вновь доносил, что события развиваются с чрезвычайной быстротой и неблагоприятно сложившаяся для белых на фронте обстановка становится грозной. Фронт разрезан пополам и отступает на юго-запад и юго-восток двумя группами. Он предлагал: первую группу армий постепенно отводить на линии рек Сал и Дон, спешно укрепить указанный фронт. Подготовить узлы сопротивления по линии реки Маныч и укрепить район Новороссийска. Левую группу отводить в Крым, спешно укрепляя подступы к нему. Кавказскую, Донскую и Добровольческую армии при отводе на обозначенную линию свести в одну армию из 4-х корпусов (Добровольческий, 1-ый Кубанский и два Донских). Все лишние штабы расформировать. Из войск левой группы составить отдельный Крымский корпус. Немедленно объявить сполох на Дону, Кубани и Тереке, возложив руководство сбором пополнений на популярных генералов. Войти в переговоры с союзниками о перевозке, в случае необходимости, в иностранные пределы, куда при первой возможности начать эвакуацию матерей, жен и детей офицеров, отдающих Родине жизнь.


XXIII


От 5-го кавалерийского корпуса было получено донесение о переходе его в район Елизаветовка – станция Краснопавловка. Восточнее этого района показались сильные разъезды красных, поддержанные тремя полками пехоты. На Полтавском направлении части белых отошли за реку Орел. Терцы были вынуждены оставить Андреевку и, отойдя на восток, вели бой в селе Дар-Надежд.
12-го декабря бои на всем фронте армии продолжались. По непроверенным сведениям город Луганск был занят красными.
Штаб армии из Юзовки переходил в Харцызск. На станции Ясиноватая Врангель






312

был предупрежден о подходе поезда генерала Сидорина, выехавшего к нему навстречу. Он ехал из Таганрога сговориться с ним о дальнейших совместных действиях.
В этот день Главнокомандующим была отдана короткая директива, в коей указывалось:
Генералам Покровскому и Эрдели выполнять прежние задачи.
Генералам Сидорину и Врангелю сосредоточить силы к смежным флангам за счет других участков для удара по прорывающейся конной группе красных.
Генералу Шиллингу – ускорить сосредоточение сил к правому флангу для удара по флангу и тылу противника, теснящего Добровольческую армию, и для прикрытия Крыма.
Директива эта явно являлась запоздалой. Генерал Деникин, видимо, все еще не отдавал себе отчета в размерах поражения белых.
Врангель дал генералу Сидорину прочесть его оба рапорта Главнокомандующему от 9-го и 11-го декабря, рапорта генералов Улагая, Науменко, Чекотовского…
Врангель разочаровал Сидорина, он ему заявил, что в настоящее время об ударе его частей совместно с его не может быть и речи. Армии у него, в сущности, нет, есть горсть людей… Что он имеет приказ Главнокомандующего отходить на соединение с донцами, но он не уверен даже, что без помощи донцев сможет это выполнить.
Это сообщение для генерала Сидорина, видимо, было в значительной степени неожиданным. Донская армия, по его словам, была, в общем, вполне боеспособна, в распоряжении командующего армией имелось достаточное число пополнений, однако, части, скованные на всем фронте боями, быстро перегруппировать было нельзя. Существенной помощи Донская армия Врангелю оказать не могла. Генерал Сидорин жестоко сетовал на ставку, не ориентировавшую командующих армиями, совершенно выпустившую из рук управление и, видимо, не желавшую отдать себе отчет в сложившемся грозном положении.
- Ни я, ни начальник штаба никаких указаний добиться не можем. Вчера генерал Романовский в разговоре с генералом Кельчевским на вопрос последнего о том, какие меры намечает Главнокомандующий для исправления положения белых, ответил: “Вот Ваш командующий армией едет к генералу Врангелю, они там что-нибудь придумают”.
Все яснее становилось, что справиться с грозным положением ставка не сумеет.
Врангель высказал свои опасения генералу Сидорину.
Генерал Сидорин, весьма раздраженный на ставку, сваливал всю вину на ближайших помощников Главнокомандующего, генералов Плющевского-Плющик и Романовского, которому он, по его словам, неоднократно указывал на ошибочность нашей стратегии, неминуемо долженствовавшей привести нас к крушению. В ответ на эти указания генерал Романовский будто бы однажды сказал:
- Все то, что Вы говорите, верно, но именно таким образом мы спутываем все карты противника.
В заключение генерал Сидорин попросил Врангеля передать ему в армию обратно донцев Мамонтова, на что со стороны командующего, в случае его согласия, препятствий не встречалось. Генерал Сидорин рассчитывал, что Донскому командованию удастся привести части в порядок. Врангель не возражал. Донцы, по донесениям Улагая, не только не представляли боевой силы, но примером своим развращали соседние части.
В пределах Таганрогского округа действовала уже донская власть. С отходом туда






313

армии возникал целый ряд мобилизационных и других вопросов, разрешить которые без местной власти Врангель не мог. Он предполагал в ближайшие дни из Харцызска приехать в Ростов и предложил генералу Сидорину съехаться там, дабы совместно разрешить эти вопросы. Разрешение их через ставку и атамана, как приходилось убеждаться на собственном опыте, затянулись бы бесконечно.
В Ростов хотел Врангель просить приехать и генерала Покровского для разрешения совместно с ним целого ряда вопросов, связанных с передачей из Кавказской армии в Добровольческую тыловых запасов и учреждений этих войск, которые были переданы из состава Кавказской армии.
Врангель условился с генералом Сидориным, что о времени его приезда в Ростов он известит его заблаговременно телеграммой.


XXIV


13-го, 14-го, 15-го декабря войска Донской и Добровольческой армий продолжали по всему фронту отход.
Конница генерала Улагая перешла в район станции Алмазная – станция Алчевская – Селезневка – Ящиково. Пехота 1-го корпуса без давления противника и, пользуясь местами железнодорожными перевозками, согласно приказу командира отходила: Марковская дивизия – в район Баранское – станция Черпухино – станция Дебальцево, Корниловская – к станции Горловка, 2-ая дивизия – на фронт Луганское – Курдюмовка. От Дроздовской дивизии, отошедшей на фронт Райское – Веселое (30 километров западнее Бахмута) сведений 15-го не поступало. Не закончившая формирование Особая бригада выдвинута была в район Воздвиженская (северо-западнее станции Очеретино). Остаткам Алексеевской дивизии, не успевшей укомплектоваться и, в сущности, небоеспособной, приказано было стягиваться к станции Никитовка (20 километров севернее Таганрога), где дивизия должна была принять подходящие пополнения. Группа генерала Кальницкого отошла в район Казенное – Терское – Иваньковка, имея Полтавский отряд в районе Добренькая – Александрополь.
Добровольческие полки отходили в чрезвычайно тяжелых условиях, по колено в снегу и грязи. Лошади артиллерии и обозов выбивались из сил и падали.
Многочисленные, орудовавшие в тылу шайки восставших крестьян, нападали на отсталых и одиночных людей.
На фронте войск генерала Шиллинга белыми взорваны были мосты у Кременчуга и Черкасс. На всем фронте от Кременчуга до Триполья противник подошел к Днепру, переправившись через него у Переяслава.
15-го декабря Главнокомандующий отдал новую директиву, в которой уточнял задачи:
Генералу Покровскому начать планомерную эвакуацию Царицына, отходить за линию реки Сала (Торговый – Цимлянская) для прикрытия Ставропольского и Тихорецкого направлений. Одну Кубанскую дивизию выделить в резерв.






314

Донской и Добровольческой армиям прикрыть Ростовское и Новочеркасское направления.
Генералу Сидорину постепенно отойти на линию Цимлянска – Усть-Белокалитвенская – Каменская – Ровеньки.
Генералу Врангелю продолжать отход на намеченную линию (Ровеньки – Дьяково – Матвеев Курган – Лиман – Миусский).
Генералу Шиллингу продолжать прежнюю задачу, поставив главной целью прикрытие и оборону Крыма и Северной Таврии.
Генералам Тяжельникову и Эрдели выполнять прежние задачи.
Одновременно прибыл из Таганрога ординарец, возивший генералу Деникину письмо Врангеля от 10-го и рапорт от 11-го декабря. Он привез генералу Врангелю письмо от генерала Деникина.
В письме Деникин указывал, что в таком содружестве и чувства и работа – источник сил и надежд в тяжелое время перемены боевого счастья. И оно вернется, он в это глубоко верит. А душевный порыв Врангеля есть его самый искренний отклик.
Казалось, Главнокомандующий в полной мере оценивал побуждения Врангеля. Однако в тот же день, несколькими часами позже, Врангель получил телеграмму, адресованную всем командующим армиями, где указывалось, что некоторые начальники позволяют себе предъявлять требования в недопустимой форме, грозя уходом, что подобные обращения недопустимы, и Главнокомандующий требует от подчиненных беспрекословного повиновения.
Это был ответ на поданные Врангелем рапорты.


XXV


Полтора месяца позже в Новороссийске генерал Лукомский рассказывал Врангелю, что, получив копию его рапорта Главнокомандующему от 9-го декабря, он во время очередного доклада Деникину заговорил о необходимости, ввиду приближения к Таганрогу и Ростову фронта, начать эвакуацию этих городов.
Генерал Деникин насторожился:
- Видно, Вы также получили от генерала барона Врангеля копию такого рапорта, который он подал мне, стоит только посмотреть на мой экземпляр, как убедишься, что с него снято несколько копий.
Генерал Деникин впоследствии не мог простить Врангелю, что рапорт его, указывавший на ошибки Главного командования, стал известен хотя бы его ближайшим помощникам. Он готов был подозревать Врангеля в намерении размножения этого рапорта с целью дискредитирования его политики и стратегии. Об этом впоследствии сам Деникин писал Врангелю.









315


XXVI


По передаче в Донскую армию 4-го Донского корпуса конная группа генерала Улагая была сведена в бригаду. Во главе последней оставался полковник Фостиков. Генералы Улагай и Науменко выезжали в Екатеринодар. На фронте положение становилось очень тяжелое. Конница красных настойчиво продолжала продвигаться вперед. Часть этой конницы численностью до дивизии большого состава обрушилась на
4-ый Донской корпус генерала Мамонтова в районе Илимия – Юрьевка и жестоко потрепала его. Остатки корпуса сосредоточились в районе станции Ровеньки.
Одновременно Буденный с шестью полками обрушился на части полковника Фостикова у станции Мануйловка и оттеснил их к станции Депрерадовка, откуда полковник Фостиков перешел 16-го декабря к станции Чернухино. Оставив шесть конных полков действовать на фронте Городище – Чернухино, Буденный четырьмя полками двинулся в район Депрерадовка – Дебальцево, вытеснил оттуда Марковскую дивизию и продолжал движение с этими 4-мя полками на Ольховатку. Части белых отходили на юг. Одновременно еще одна бригада конницы Буденного была обнаружена в районе Троицкое – Луганское (в 12 километрах к северу от станции Хацепетовка).
Чтобы прикрыть направление на станции Криничная и Ясиноватая в районе станции Енакиево (10 километров южнее Хацепетовки), спешно была направлена 2-ая дивизия с фронта Государев Буерак – Зайцево – Курдюмовка. Дроздовская дивизия перешла в район Скотоватое. Корниловцы (без 3-го полка, направленного в Амвросиевку) из района станции Горловка по железной дороге сосредотачивались в районе станции Бесчинская. Врангель переходил с его поездом на станцию Матвеев Курган.
Рассчитывая оттуда проехать в Ростов, Врангель, согласно уговору с генералом Сидориным, телеграфировал ему и генералу Покровскому, прося прибыть их для выяснения совместного ряда вопросов. Ввиду того, что генерал Покровский не мог оставить свою армию без разрешения Главнокомандующего, Врангель копию с посланной ему телеграммой послал генералу Романовскому. Неожиданно в ответ Врангель получил телеграмму последнего, адресованную всем командующим армиям, где от имени Главнокомандующего указывалось на недопустимость обращения Врангеля к командующим Донской и Кавказской армиям без его разрешения “пределов своих армий не оставлять”.
По-видимому, генерал Деникин в телеграмме Врангеля усмотрел подготовку какого-то заговора его ближайших помощников.


XXVII


Если раньше у Деникина не было доказательств, что против него готовится






316

заговор, то в ближайшие недели он получил целый ряд свидетельских показаний, подтверждающих, что генерал Врангель вел переговоры с некоторыми из старших начальников об удалении Деникина с поста Главнокомандующего.
Об этом Деникин получал свидетельства генерала А.Г. Шкуро, Терского атамана генерала Г.А. Вдовенко, председателя терского круга П.Д. Губарева и генерала И.Е. Эрдели.
Так или иначе, к концу осени 1919 года у Деникина сложилось твердое убеждение, что единственный человек, который мог заменить его, был начальник штаба И.П. Романовский.
Иван Павлович Романовский, сын артиллерийского офицера, родился в 1877 году, окончил Кадетский корпус в Москве. Затем Константиновское артиллерийское училище в Петербурге и в 1897 году он вышел подпоручиком в лейб-гвардии 2-ую артиллерийскую бригаду, куда поступил годом позже и другой, впоследствии знаменитый участник белого движения, генерал С.Л. Марков. Оба офицера окончили Академию Генерального штаба, участвовали в русско-японской войне. Потом пути их разошлись, чтобы снова, и на этот раз окончательно, сойтись осенью 1917 года. Марков был начальником штаба у Деникина, командующего Юго-Западным фронтом. Романовский занимал тогда должность генерал-квартирмейстера в ставке Верховного Главнокомандующего генерала Корнилова. Оба генерала приняли участие в корниловском выступлении, оба были арестованы, сидели затем вместе в Быховской тюрьме, бежали на Дон и одновременно вступили в ряды Добровольческой армии, с той лишь разницей, что Марков сразу попал в строй, а Романовский был выбран Корниловым на должность начальника штаба Добровольческой армии. После смерти Корнилова он остался на том же посту при генерале Деникине и с тех пор стал его неразлучным спутником.
Появились упорные слухи (впоследствии оказавшиеся вполне обоснованными), что левое крыло партии эсеров готовило покушение на жизнь Деникина. Законодательство, существовавшее на юге России, не предусматривало преемственности власти, поэтому генерал Деникин решил составить завещание в форме приказа войскам, где в случае его смерти он назначал Главнокомандующим генерал-лейтенанта Романовского. Приказ этот в запечатанном конверте лежал в деникинском несгораемом шкафу и о существовании его знали, кроме Деникина, два человека: сам И.П. Романовский и генерал-квартирмейстер Плющевский-Плющик.


XXVIII


По мере приближения фронта к Таганрогу и Ростову тревога и неудовольствие в тылу росли. Все громче раздавались голоса обвинения Главнокомандующему в катастрофе. Враждебными элементами неудовольствие это усиленно муссировалось, распространялись слухи о “готовящемся перевороте”. Информацию “вверх” Освага спешили об этом донести. Врангель сознавал, что дальше так продолжаться не может, что при отсутствии должного доверия между Главнокомандующим и его ближайшими






317

сотрудниками работа невозможна – Врангель решил со станции Матвеев Курган проехать в Таганрог и там честно и прямо объясниться с генералом Деникиным.
16-го декабря Врангелю была сообщена в копии телеграмма начальника штаба Главнокомандующего на имя генерала Топоркова. Генерал Романовский телеграфировал, что Главком Топоркова назначает начальником резерва и возлагает на него задачи: скорейшее пополнение прибывающих в резерв войск, общее наблюдение за постройкой Новочеркасско-Ростовской позиции, принять меры, чтобы резерв мог принять на этой позиции прибывающие войска Донармии и Добрармии.


XXIX


По данным разведывательного отделения к тому времени Добровольческая армия имела перед собой части трех советских армий. Против конной группы и 1-го корпуса действовали части 13-ой армии, пять пехотных и стрелковых дивизий, три кавалерийские дивизии Буденного, три конных бригады, три конных полка и два отдельных пехотных полка. На Харьковском направлении действовала 14-ая армия в составе двух стрелковых дивизий (около 8000 штыков, 40 орудий и 500 сабель). На фронте Константиноград – Кобеляки действовали части Особой армии – одна дивизия, два особых революционных партизанских отряда и один кавалерийский полк (примерно 4000 штыков и 800 сабель).
Общая численность: 23-32 тысячи штыков, 9-10 тысяч сабель и 122-153 орудия. Против этих сил держалась горсть людей, измотанных многокилометровым отступлением, жестокими, беспрерывными боями и всевозможными лишениями.
Параллельно преследуемые красной конницей, отходили Добровольческие полки, увозя с собой своих раненых. Артиллерия и обозы вязли в непролазной грязи, их с трудом приходилось вытаскивать войскам. Люди сутками не спали и не ели, однако, несмотря на все лишения, руководимые железной рукой генерала Кутепова, полки сохраняли высокий боевой дух.
Главнокомандующий, видимо, обеспокоенный общей обстановкой, опасался, что Врангель, вопреки полученному приказанию, будет все же отходить на Крым. Генерал Романовский последние дни несколько раз вызывал его и начальника штаба к аппарату, передавая требования генерала Деникина, невзирая на все препятствия, во что бы то ни стало Добровольческую армию отводить на соединение с донцами.
17-го декабря полковник Фостиков, оставив Чернухино, продолжал отходить на юго-восток вдоль линии железной дороги. Марковская дивизия, отходя с боями из района Депрерадовка – Дебальцево, к 17-му декабря заняла 1-м полком Чистяково, где с утра начался бой. Красные наступали с востока, запада и юга. 2-ой и 3-ий полки этой дивизии и стрелковый полк 1-ой Кавказской дивизии были в районе Иваново – Орловка, южнее Дебальцево, откуда 3-му полку приказано было двинуться на Рассыпную. 2-ая дивизия вела бои с тремя пехотными и двумя конными полками красных у Давид-Орловки (15 километров северо-западнее станции Сердитая) и к вечеру отошла в район Алексеево-Орлово, откуда ей было приказано сосредоточиться в районе станции Сердитая.






318

Дроздовская дивизия получила приказание сосредоточиться в районе станции Харцызск.


XXX


В эти дни приехал навестить Врангеля начальник английской миссии генерал Хольман.
Врангель был с ним в приятельских отношениях. Очень доброжелательный и чрезвычайно порядочный человек, он был весьма смущен крупной переменой политики главы английского правительства. В газетах только что появилась речь Ллойд Джорджа, нам явно враждебная. Врангель указал генералу Хольману на то тяжелое впечатление, которое речь эта произвела в армии: ее толковали как измену нам в настоящие тяжелые дни.
- Позвольте мне говорить с Вами, как с другом. Все то, что ваше правительство сделало для нас, всю ту большую материальную и моральную помощь, которую Англия оказала нам в последние месяцы, наша армия знала, и симпатии к Англии все более росли. Теперь неизбежно должны наступить разочарование и естественное озлобление. Едва ли, независимо от внутренней политики Великобритании, это в ваших интересах. Наше положение весьма тяжело, однако, не безнадежно. Готовясь к продолжению борьбы, мы в то же время должны принять меры, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Я недавно писал генералу Деникину, что нам необходимо войти в соглашение с союзниками об эвакуации семей офицеров. Офицер не может выполнять свой долг, когда он поглощен заботами об участи своей жены и детей.
Помощь семьям армии со стороны англичан была бы высоко оценена войсками и в значительной мере сгладила бы впечатление от тех речей английского премьера, которые известны армии из газет…
Генерал Хольман чрезвычайно сочувственно отнесся к словам Врангеля. Он обещал ходатайствовать в этом направлении перед своим правительством и, переговорив по этому поводу с командированным для переговоров с генералом Деникиным членом английского парламента Мак-Киндером, приезд которого ожидался со дня на день, генерал Хольман впоследствии полностью выполнил свои обещания.


XXXI


Получив согласие Главнокомандующего, Врангель выехал в Таганрог. Генерал Деникин на этот раз принял его один, генерала Романовского не было. Выслушав его доклад о положении на фронте, генерал Деникин заговорил о том, что он наметил после соединения его армии с Донской, Добровольческую армию свести в корпус.
- В дальнейшем придется объединить командование Донской армией и






319

Добровольческого корпуса. Большинство частей будет донских. Новочеркасск – столица Дона, и донцы, конечно, будут настаивать, чтобы общее командование было их, донское. Придется объединить командование в руках генерала Сидорина.
Генерал Деникин как будто искал доказательств необходимости такого решения. Врангель считал решение это совершенно правильным, о чем и сказал Главнокомандующему. Вместе с тем, Врангель просил его верить, что в настоящие тяжелые дни он готов принять на себя любую задачу, которую ему угодно было бы на Врангеля возложить.
- Если, почему-либо мне в армии дела не найдется, то я, быть может, могу быть полезным в тылу. Наконец, ежели бы Вы признали нужным отправить кого-либо в Англию, то и там…
- Ну, нет, - сказал генерал Деникин, - конечно, Вам дело здесь найдется. Мы Вас не выпустим, - улыбаясь, добавил он.
- Ваше превосходительство, разрешите мне с полной искренностью коснуться одного личного вопроса. Я ясно чувствую с Вашей стороны недоверие и недоброжелательство. Я бы хотел знать, чем оно вызвано.
- С моей стороны? Помилуйте! Если оно есть, то, конечно, только с Вашей. Я со своей стороны, особенно вначале, шел к Вам со всей душой. Вы меня всячески старались оттолкнуть. Ваши донесения облекались в такую форму, что я вынужден был скрывать их от подчиненных. С моей же стороны Вы не можете указать ничего подобного.
- Это не совсем так, Ваше превосходительство, возьмите хотя бы Вашу последнюю телеграмму о запрещении командующим армиями съехаться в Ростов. Чем иным, кроме недоверия к Вашим помощникам, могу я ее объяснить? Что же касается моих донесений, то если они и были подчас резкими, то это только оттого, что я болезненно переживал все горести моих войск.
Генерал Деникин встал:
- Оставим все это, - сказал он, протягивая Врангелю руку.
Они расцеловались. Однако Врангель ясно почувствовал, что это объяснение ничего не разъяснило. Генерал Деникин просто хотел скорее кончить тягостный для него разговор.


XXXII


18-го декабря конница противника продолжала наступать. Части полковника Фостикова в районе станции Ровеньки соединились с 4-ым Донским корпусом, последний занимал фронт Ровеньки – Картушино. Атаки красной конницы 4-ым Донским корпусом были отбиты. Корниловцы в районе станции Бесчинская были атакованы конницей противника и стали отходить на юг, но затем были направлены на Степановку, куда отступали от Чистяково после тяжелого боя марковцы. При отходе три полка конницы противника отрезали и захватили обоз корниловцев. 2-ая дивизия отходила от Сердитой на Степановку. Дроздовцы, оставив полк для прикрытия эвакуации на станции Иловайская, отступили на станцию Кутейниково. Отход Марковской и 2-ой дивизий






320

совершался в весьма тяжелых условиях. Марковцы, отступая от станции Чистяково через села Алексеево – Леоново, были в этом селении атакованы со всех сторон конницей красных, потеряли все обозы, артиллерию и часть пулеметов, и едва пробились к селу Степановка, где расположились совместно с корниловцами. 2-ая дивизия, отступая от Сердитой на Степановку и Мариновку, проходя мимо Алексеево – Леоново, также была атакована конницей красных и, отбивая ее атаки, отошла к деревне Мариновка, преследуемая частями 4-ой и 6-ой дивизий Буденного.


XXXIII


19-го декабря из района Степановки корниловцы были направлены в район Новоселье - Тузловское – Лысогорская. 2-ая дивизия выступила в район Равнополье – Писаревка, что в 20 километрах северо-восточнее станции Матвеев Курган. Дроздовская дивизия сосредоточилась в районе станции Амвросиевка. Алексеевская дивизия, не принимавшая участия в этих боях, начала подходить к станции Неклиновка, куда она была направлена еще 14-го декабря.
Части группы генерала Кальницкого к этому времени отошли в район станции Рутченково (терская бригада) – станции Кураховка (Полтавский отряд) и селение Питайловка – Голициновка (части 5-го кавалерийского корпуса).


XXXIV


По сведениям из других армий – Кавказская армия заканчивала эвакуацию Царицына. Донская – оставила линию Северного Донца. На левом фланге 4-ый Донской корпус, значительно пополненный и крутыми мерами командующего Донской армией приведенный в некоторый порядок (из одних только расформированных огромных обозов корпуса было отловлено в строй 4000 казаков), одержал победу, выбив противника из ряда хуторов, лежавших в балках Должин и Медвеженка, отбросив его на север и заняв хутора Ивановский, Медвеженский и деревню Варваровку, причем захвачено было 6 орудий и 12 пулеметов. Части войск Новороссии на левом берегу Днепра сосредоточились на линии Покровское – Абазино, станции Чаплино и Мечетная были заняты красными. На правом берегу Днепра у Кичкаса отряд белых вел бой с шайками Махно. От Кременчуга части белых отошли на линию Александрия – Користовка. На Фастовском направлении белые отошли в район Городище. На Винницком и Жмеринском направлениях белые сосредоточились к Зябковцы и Рохны.
Тяжелый, многосотверстный фланговый марш Добровольческих войск был закончен. Армия выполнила почти невыполнимую задачу и, отразив все удары подавляющего по численности врага, вышла на соединение с донцами. Труднейшая






321

операция эта – редкий пример в истории военного искусства. Выполнить ее могли лишь войска исключительной доблести.


XXXV


19-го вечером Врангель заехал в Ростов.
Врангель прибыл в Таганрог, когда стало уже совсем темно. Над городом стояло зарево пожара, горели какие-то склады, на дебаркадере вокзала стояла растерянная, объятая паникой толпа. Ставка оставляла город. Огромное число тыловых учреждений и запасов не успели эвакуироваться. Порядок в городе совершенно отсутствовал. Объятые ужасом обыватели, ежеминутно ожидая прихода большевиков, бросились на вокзал и, узнав, что поездов не будет, в отчаянии метались по перрону. Многие пешком и на подводах направлялись в Ростов.
К Врангелю явился офицер английской миссии. Он жаловался, что личный состав миссии, имущество и архив забыты штабом Главнокомандующего. Несмотря на ряд обещаний предоставить для миссии состав, штаб выехал, не исполнив данного обещания. Врангель предложил миссии разместиться в его поезде, однако, миссия не считала возможным выехать, оставив на произвол судьбы архив и служащих, поместить которых в поезд было нельзя.
Врангель обещал по приезде в Ростов сделать все для срочной посылки поезда за миссией. Впоследствии ему удалось это выполнить и англичане благополучно выехали. Помощи пришли просить также архимандрит и несколько монахов Курского Кореневского монастыря, сопровождавших Чудотворную Икону Кореневской Божьей Матери, недавно торжественно перевезенную из Курска. Просьбы их, обращенные к штабу Главнокомандующего, оказались бесплодны. Врангель их поместил в своем вагоне.
Поздно ночью Врангель прибыл в Ростов. На утро Главнокомандующим назначено было совещание в его поезде. Ждали приезда из Новочеркасска генерала Сидорина. Вскоре поезд командующего Донской армией прибыл, и Врангель с генералом Шатиловым зашли к генералу Сидорину, чтобы вместе идти к Главнокомандующему. Он застал у него в вагоне начальника его штаба генерала Кельчевского. Генерал Сидорин возмущался действиями штаба Главнокомандующего, жестоко обвиняя и генерала Деникина, и генерала Романовского. По его словам, со стороны ставки всякое руководство отсутствовало. Подходившие со стороны Таганрога эшелоны совершенно забили железнодорожные пути, и эвакуация Новочеркасска приостановилась. Весьма раздраженный, он выражался очень резко. Возмущался и генерал Кельчевский.
- Да что тут говорить! Достаточно посмотреть, до чего нас довели. Раз они с делом справиться не могут, то остается одно – потребовать, чтобы они уступили место другим.
- Сейчас ничего требовать нельзя, - выразил Врангель, - если сегодня что-либо потребуете Вы, то завтра всякий другой будет иметь право предъявить свои требования Вам. Для меня, как и для Вас, очевидно, что генерал Деникин не в силах остановить развал, справиться с положением, но я считаю, что насильственное устранение главы






322

армии его подчиненными в те дни, когда на фронте борьба, было бы гибельно. Спасти положение мог бы только сам генерал Деникин, если бы он сознал, что с делом справиться не в силах и добровольно бы передал власть другому. Но об этом нет речи.
Через три месяца генерал Деникин это сделает. Но спасти дело уже было нельзя.
Им доложили, что их ждет Главнокомандующий.
У генерала Деникина они застали генерала Романовского, Топоркова и Стогова. Через несколько минут прибыл начальник военных сообщений генерал Техмелев. Они только сели, как Главнокомандующему доложили, что его желает видеть начальник английской миссии генерал Хольман.
Генерал Хольман и его многочисленный штаб совершенно не отделяли русских интересов от английских: он работал с большой энергией, увлечением и пользой для нашего дела. В узких пределах, не могших вызвать особенного внимания и тревоги парламента, и в особенности внимания рабочей партии, английское командование допускало участие англичан и в боевых действиях. Так, Черноморская британская эскадра оказывала войскам серьезную поддержку в операциях на побережье Азовского и Черного морей, английские авиационные отряды вели самоотверженную разведку и бои в рядах армии, а сам генерал Хольман лично участвовал в воздушных атаках.
Генерал Деникин приказал доложить, что у него совещание, однако, генерал Хольман настаивал.
Главнокомандующий приказал его принять. Генерал Хольман только что получил телеграмму от прибывшего в Новороссийск господина Мак-Киндера. Последний от имени Великобританского правительства уведомил его о готовности Великобритании оказать содействие по эвакуации и дать приют семьям военнослужащих, больным и раненым.
После ухода генерала Хольмана Главнокомандующий ознакомил прибывших к нему с общим положением и принятыми им решениями. Войска отводились на намеченную Главнокомандующим позицию (укрепленная эта позиция существовала лишь на бумаге, значение ее было чисто “психологическое”, как выразился Главнокомандующий).


XXXVI


Добровольческая армия сводилась в корпус. Общее командование войсками Новочеркасской и Ростовской позиций вручалось генералу Сидорину. На Врангеля возлагалась задача объявить “сполох” на Кубани и Тереке и спешно формировать там казачью конную армию. Тыловые учреждения Добровольческой армии подлежали переформированию и передаче корпусу генерала Кутепова. Последняя задача возлагалась на начальника штаба Добровольческой армии. Врангель просил разрешения Главнокомандующего взять с собой генерала Шатилова, оставив его заместителем генерала Кельчевского. Главнокомандующий согласился.
Отъезд свой в Екатеринодар Врангель наметил на следующий день. До вечера не прекращался поток посетителей, одни приходили справиться о положении, узнать






323

причины оставления им командования армией, о чем слухи уже проникли в город, другие – с просьбой оказать им содействие для выезда. Тревога, быстро возрастая, начала охватывать город. Росло и общее недовольство, уже не стесняясь, громко обвиняли Главнокомандующего. Ползли темные слухи о назревающем “перевороте”.
Слухам этим, ходившим уже давно, готов был верить и сам генерал Деникин. 6-го декабря в отделе пропаганды государственной стражей был произведен неожиданный обыск и выемка документов, главным образом “секретной информации”. Был арестован ряд лиц, в том числе корреспондент информационной части при ставке. Как оказалось, обыск и аресты произведены были по доносу, что будто бы против генералов Деникина и Романовского готовится покушение. Заговор якобы инсценировался крайними “монархическими” кругами. Негласным руководителем заговора будто бы являлся сам помощник Главнокомандующего генерал Лукомский. Конечно, при проверке все дело оказалось чушью, однако, доносчик продолжал оставаться при генерале Романовском для “информации”.
История эта как нельзя более рисовала тот развал, который проник во все отрасли государственного аппарата.


XXXVII


Наряду со шкурными, личными вопросами, поглотившими охваченного тревогой обывателя, Главнокомандующий и ближайшие к нему общественные круги, как будто не замечая действительности, всецело, казалось, поглощены были вопросами высшей политики.
Только что генералом Деникиным был дан наказ Особому Совещанию от 15-го декабря, излагавший основную программу политики Главнокомандующего: Единая, Великая и Неделимая Россия. Защита веры. Установление порядка. Восстановление производительных сил страны и народного хозяйства. Поднятие производительности труда.
Борьба с большевизмом до конца.
Военная диктатура. Всякое давление политических партий отметать. Всякое противодействие власти – справа и слева – карать. Вопрос о форме правления дело будущего. Русский народ создаст верховную власть без давления и без навязывания. Единение с народом. Скорейшее соединение с казачеством путем создания Южно-Русской власти, отнюдь не растрачивая при этом прав общегосударственной власти. Привлечение к русской государственности Закавказья.
Внешняя политика – только национальная, русская. Невзирая иногда на возникающие колебания в русском вопросе у союзников, идти с ними, ибо другая комбинация морально недопустима и реально неосуществима. Славянское единение “За помощь – ни пяди русской земли”.
Далее следовал еще ряд пунктов.







324


XXXVIII


15-го декабря был дан наказ Особому Совещанию, а 17-го само Совещание было упразднено. Оно заменилось “Правительством при Главнокомандующем” в составе председателя и семи членов – начальников управлений: военно-морского, внутренних дел, финансов, торговли и промышленности, юстиции и главных начальников сообщений и снабжения. Начальники управлений земледелия, народного просвещения и исповеданий, не входя в состав правительства, подчинялись последнему.
Наконец, при правительстве учреждалось “Совещание по законодательным предложениям”.
Из новых людей в правительство вошел статс-секретарь А.В. Кривошеин, назначенный начальником управления снабжения, Н.В. Савич прошел к нему в помощники.
Создание Особого Совещания по законодательным предложениям доказывало, что, невзирая на тяжкое военное положение и утерю почти всей захваченной территории, готовились расширить  государственное строительство. Особенно злободневным был “земельный вопрос”. Целый ряд земельных проектов разрабатывался в правительстве и обсуждался в близких к нему политических группах…
Врангель написал армии прощальный приказ. В нем, дабы разъяснить нелепые толкования оставления им командования армией, он упоминал о том, что Главнокомандующий возложил на него задачу собрать на помощь истекающим кровью войскам старых его соратников – казаков. Он говорил о том, что он стал во главе армии в грозные дни измены белым боевого счастья: “С тех пор, - писал он, - вы шли по колено в грязи, в холод, вьюгу и непогоду, отбивая во много раз сильнейшего врага”. В заключение он благодарил начальников и войска за проявленную стойкость и мужество.
Он решил до объявления приказа войскам показать его Главнокомандующему и 21-го декабря проехал к нему на станцию Нахичевань, где стоял его поезд. Генерал Деникин приказ одобрил, ему лишь не понравилась фраза: “с тех пор вы шли…”.
- Вот только это неладно, как будто до Вас они ничего не сделали, это может им показаться обидным.
Врангель тут же вычеркнул из приказа слова “с тех пор…”.
Перед отъездом Врангель зашел в вагон к генералу Романовскому. Он был не совсем здоров, простужен. Казался усталым и угрюмым. В разговоре Врангель между прочим спросил его:
- Отдает ли себе Главнокомандующий ясный отчет в том, насколько наше положение грозно.
- Что же Вы хотите, не может же Главнокомандующий признаваться в том, что дело потеряно, - уклончиво ответил он.
Среди паники, охватившей город, общего неудовольствия, беспорядка и растерянности, Врангель выехал в Екатеринодар.







325


Г л а в а   с е д ь м а я

Состоящий в распоряжении


I


На вокзале в Екатеринодаре Врангель был встречен генералом Науменко и чинами войскового штаба. Отпустив последних, Врангель пригласил генерала Науменко к себе в вагон. О возложенной на него Главнокомандующим задачи было в Екатеринодаре уже известно. Военные круги его назначению весьма сочувствовали, что же касается кубанских политиков, то, по словам генерала Науменко, самостийные круги уже начали враждебную Врангелю агитацию. В связи с общим развалом демагоги вновь подняли головы. Борьба между самостийниками и главным командованием снова разгоралась.
2-го января ожидалось открытие в Екатеринодаре Верховного казачьего круга – казачьей Думы, как его называли казаки. В круг входило около 150 представителей от Дона, Кубани и Терека. Намечалось выработать конституцию “союзного казачьего государства”.
Новый атаман, генерал Успенский, тяжело заболел тифом (через несколько дней он умер), и отсутствие атамана особенно способствовало борьбе политических страстей. Вместе с тем чрезвычайно неприятно поразили Врангеля сведения о работе на Кубани генерала Шкуро. Последний, прибыв из ставки, объявил по приказанию Главнокомандующего “сполох”, объезжал станицы, собирал станичные сборы, мобилизовывал казаков в формируемую Кавказскую армию. Такая задача ставилась и Врангелю. При генерале Шкуро состояли командированный в его распоряжение начальником военного управления генерал Вязьмитинов, генерального штаба полковник Гонтарев, несколько адъютантов и ординарцев. В составе его штаба находились также два кубанских офицера – братья Карташевы. Последние, как ему хорошо было известно, были секретными агентами штаба Главнокомандующего. Об этом говорил ему в октябре генерал Романовский, предлагая воспользоваться услугами Карташевых при выполнении возложенной на него Главнокомандующим задачи по обузданию самостийной Рады, однако, Врангель тогда не счел нужным этим предложением воспользоваться. Впоследствии один из Карташевых пытался весьма недвусмысленно уговорить стоящего при нем генералом поручений полковника Артифексова быть через него, Карташева, осведомителем ставки.
Как Врангель имел уже случай упомянуть, слежка за старшими командными лицами, включительно до ближайших помощников Главнокомандующего, велась ставкой систематически. Получив от полковника Артифексова должный отпор, Карташев попытался объяснить свои слова недоразумением и попыток своих не возобновлял. Теперь оба брата Карташевы, объезжая с генералом Шкуро станции, вели против






326

Врангеля самую ярую агитацию, распространяя слухи о том, что он готовит “переворот” с целью “провозгласить в России монархию и признать немцев” (генерал Науменко ознакомил его с рядом донесений контрразведывательного отделения кубанского войскового штаба, не оставлявших сомнений в вышеизложенном). В основу этих бессмысленных инсинуаций ложился явно подлый расчет – произвести соответствующее впечатление с одной стороны на “демократическую общественность”, а с другой – на англичан.
Начальник штаба Английской миссии, ведающий дипломатической частью, генерал Кийз находился как раз на Кубани, и надо думать, не без указаний из Лондона ловил рыбу в мутной воде, усиленно за последнее время заигрывая с кубанскими самостийниками. О данном Главнокомандующим поручении генералу Шкуро Врангелю ничего известно не было. Отношение Врангеля к генералу Шкуро было известно генералу Деникину, и не могло не быть известным и самому генералу Шкуро.
При создавшейся политической обстановке выполнение возложенной на Врангеля Главнокомандующим задачи при отсутствии со стороны ставки должной поддержки становилось, конечно, невозможным. Вместе с тем, Врангель не считал возможным уклоняться вовсе от работы. Врангель решил подробно ознакомиться с разработанными войсковыми штабами планами мобилизации и формирования кубанских и терских частей, дать соответствующие указания и необходимые инструкции командирам корпусов для дальнейшей работы их на местах, после чего, наладив дело, от него отойти. Врангель предупредил генерала Науменко, что на следующий день будет в войсковом штабе, где просит начальника штаба сделать доклад по намеченным штабом мобилизации и формированиям, и что просит к этому времени прибыть в штаб его, генерала Науменко, генерала Улагая и генерала Шкуро. Оказалось, что генерал Улагай также лежит в тифу. На другой день утром прибыл к нему генерал Шкуро. Он с напускным добродушием и нарочитой простоватостью начал жаловаться на “строгое” его к нему отношение:
- Сам знаю, что виноват, грешный человек, люблю погулять и выпить. Каждому из нас палка нужна. Треснули бы меня по голове, я бы и гулять бросил, а то гляжу, командующий армией, наш Май-Маевский, гуляет, ну нам, людям маленьким, и сам Бог велел.
Врангелю стало мерзко, и он поспешил закончить разговор.


II


В то же утро был у Врангеля генерал Кийз. Он произвел на него весьма неприятное впечатление, недоброжелательного и неискреннего человека. В разговоре он весьма осторожно пытался критиковать действия главного командования, надеясь, вероятно, встретить в нем поддержку. Он обвинял генерала Деникина в недостаточной твердости, с одной стороны, и политической гибкости, с другой, указывая на то, что непримиримостью своей политики Главнокомандующий отталкивает готовых оказать им всяческое содействие поляков, что будто бы Балканские славяне готовы были бы, при известных






327

шагах с их стороны, их поддержать. Вскользь затронул он вопрос о взаимоотношениях главного командования с казачеством, “справедливо желающим осуществить свои национальные чаяния”.
Не встретив с его стороны поддержки, он искусно перевел разговор на другую тему, и стал сетовать на отсутствие единения между русской эмиграцией и на неудачный подбор наших дипломатических представителей, на которых, по его словам, в значительной мере падала вина за безразличное или враждебное отношение к Белому движению за границей. Он, видимо, хотел переложить на нас самих ответственность за новый, открыто враждебный Белому движению, курс английской политики.
Разработанный войсковым штабом мобилизационный план Врангель полностью одобрил, внеся лишь несущественные поправки. По расчетам штаба Кубань могла в течение шести недель выставить до 20000 конницы, намечалось формирование трех корпусов. Казаками Ейского и Таманского отделов должны были быть укомплектованы полки корпуса генерала Топоркова. Генерал Науменко должен был собирать казаков линейцев и лабинцев. Генерал Шкуро – казаков Баталпашинского отдела. Они наметили и обсудили совместно главнейшие вопросы, дальнейшая работа должна была вестись на местах.


III


Вечером Врангель выехал в Пятигорск, где совместно с генералом Эрдели, войсковым атаманом генералом Вдовенко и начальником терской дивизии генералом Агеевым также разработал меры по укомплектованию терских частей.
Из разговоров с казачьими правителями Терека и Кубани Врангель вынес убеждение, что они не верили в возможность восстановления генералом Деникиным их положения. Но если и Врангель, и другие помощники Главнокомандующего, в тревоге за участь дела белых предлагали те или иные стратегические решения, указывали на желательность тех или иных мероприятий, на необходимость замены оказавшихся не на месте лиц, то среди казачьих верхов возможность спасти положение видели в реорганизации самой власти. С отходом армии в казачьи пределы выдвигались предложения о создании общеказачьей власти, самостоятельной в вопросах политики внутренней и внешней. За Главнокомандующим предполагалось оставить лишь оперативное руководство войсками.
Вечером 24-го декабря Врангель выехал в Кисловодск с тем, чтобы на следующий день ехать в Батайск, где в поезде находился Главнокомандующий.
Они собрались в вагоне встречать сочельник, когда к дебаркадеру Кисловодского вокзала подошел ярко освещенный поезд. В Кисловодск прибыл навестить проживавшую там свою семью генерал Шкуро. Гремели трубачи, на площадях и окнах вагонов мелькали волчьи папахи. Генерал Шкуро зашел к Врангелю, чтобы просить его с женою отобедать у него 25-го. Врангель пытался отказаться, однако он настаивал, что сочтет себя обиженным в случае их отказа. Пришлось согласиться. Отобедав у генерала Шкуро, Врангель выехал






328

в Батайск.


IV


На станции Тихорецкая располагался в поезде штаб командующего Кавказской армией. Армия отходила вдоль железной дороги Царицын – Великокняжеская, ведя все время тяжелые бои. В одном из последних боев жестоко пострадали гренадеры, причем убит был начальник гренадерской дивизии полковник Чичинадзе, бывший командир стрелкового полка 1-ой конной дивизии в бытность ее командования Врангелем. Генерал Покровский ехал к Главнокомандующему и просил Врангеля прицепить его вагон к его поезду.
На станции Тихорецкой Врангелю вручили телеграмму генерала Романовского, адресованную старшим начальникам. В ней сообщалось о том, что начальник штаба Добровольческой арии генерал Шатилов, самовольно оставив фронт, выехал в тыл с генералом Врангелем и что Главнокомандующий приказал “о действиях генерала Шатилова произвести расследование”. Телеграмма эта передавалась Врангелю в поезд на всех последующих станциях по пути следования.
Разрешение генералу Шатилову выехать с генералом Врангелем на Кавказ, было Врангелем испрошено у Главнокомандующего, причем присутствовал и генерал Романовский. Генерал Деникин тогда же на его просьбу ответил утвердительно, согласившись на его предложение заместителем начальника штаба оставить генерала Вильчевского. Упомянутая телеграмма могла иметь  лишь одну цель – опорочить генерала Шатилова в глазах армии. Удар был косвенно направлен на Врангеля.
Врангель прибыл в Батайск 26-го утром и в сопровождении генералов Покровского и Шатилова прошел к Главнокомандующему. В вагоне последнего они застали генералов Романовского и Драгомирова. В районе Ростова с утра шел жестокий бой. Конница Думенко, потеснив 10-ую донскую бригаду, обнажила фланг частей белых, занимавших Новочеркасско-Ростовскую позицию. Новочеркасск был оставлен донцами. Противник продвигался в тыл добровольцам к Нахичевани и Ростову. Генерал Романовский настаивал на том, чтобы поезд Главнокомандующего перешел в Тихорецкую. Генерал Деникин не соглашался.
Врангель сделал доклад Главнокомандующему о том, что им сделано во исполнение данного ему поручения в Екатеринодаре и Пятигорске, и вручил рапорт, в коем описывал общую политическую обстановку в казачьих областях, в связи с которой рассчитывать на продолжение казаками борьбы, по его мнению, было бы трудно Удерживание в наших руках при этих условиях юга Новороссии приобретало, по его мнению, ныне особое значение.
В рапорте Врангель указал, что в связи с приближением врага к пределам казачьих земель, среди казачества ярко обозначилось недоверие к Высшему командованию и стремление к обособленности. Вновь выдвинуты предположения о создании
общеказачьей власти, опирающейся на казачью армию. За Главным командованием






329

остается право общего руководства военными операциями. Собирающаяся 2-го января в
Екатеринодаре казачья дума, должна окончательно решить этот вопрос, пока рассмотренный лишь особой комиссией из представителей Дона, Кубани и Терека. Работа комиссии уже закончена и соглашение по всем подробностям достигнуто.
Большевистски настроенные слои, поговаривают о возможности для новой власти достигнуть соглашения с врагом. Есть основания думать, что англичане сочувствуют созданию общеказацкой власти.
В настоящее время продолжение борьбы для белых возможно, лишь опираясь на коренные русские силы. Рассчитывать на продолжение борьбы казаков и их участие в ее продолжении вторично вглубь России нельзя. Бороться под знаменем “Великая, Единая и Неделимая Россия” они больше не будут. Единственное знамя, которое может быть, это лишь борьба за “Права и вольности казачества”, и эта борьба ограничится, в лучшем случае, очищением от врага казачьих земель…
При этих условиях главный очаг борьбы должен быть перенесен на запад, куда должны быть сосредоточены все наши главные силы.
По сведениям, полученным от генерала английской службы Кийза, есть полное основание думать, что соглашение с поляками может быть достигнуто. Есть основание рассчитывать на помощь поляков, болгар и сербов.
Имея на флангах русские армии (Северо-Западную и Новороссийскую) и в центре поляков, противобольшевистские силы займут фронт от Балтийского до Черного морей, имея прочный тыл и обеспеченные снабжением.
В связи с изложенным выше, Врангель предлагал: принять меры к удержанию юга Новороссии, перенесению главной базы из Новороссийска в Одессу, постепенной переброске на запад регулярных частей с выделением ныне же офицеров для укомплектования Северо-Западной армии, где в них огромный недостаток.
Закончив доклад, Врангель заявил, что “при создавшейся на Кубани обстановке и ведущейся против него с разных сторон агитации, он не считает возможным объединить командование Кубанских частей”.
За весь его доклад генерал Деникин не проронил ни слова. Прочтя рапорт, он отложил его в сторону и продолжал молча слушать.
- Так что, Вы, Петр Николаевич, решительно отказываетесь командовать кубанцами? - спросил генерал Романовский.
- Да, при настоящей обстановке, я не в состоянии буду что-либо сделать.
Затем Врангель подтвердил, что не считает возможным в настоящие трудные дни сидеть, сложа руки, и готов приложить свои силы для любой работы. Если в армии ему этой работы не найдется, то готов выполнить любую задачу в тылу, в частности, считает своим долгом вновь обратить внимание Главнокомандующего на необходимость немедленного укрепления Новороссийского района, который ныне является нашей главной базой.
- Ну, нет, - прервал Врангеля Главнокомандующий, - начав теперь укреплять Новороссийск, мы тем самым признаем возможность поражения: морально это недопустимо.
Врангель счел излишним возражать.
Генерал Шатилов вынул из кармана телеграмму генерала Романовского и вслух






330

прочел ее:
- Разрешите узнать, что это значит? – видимо, с трудом сдерживаясь, обратился он к начальнику штаба Главнокомандующего.
Генерал Романовский молчал. Врангеля взорвало:
- Что это значит? По-моему, это значит одно: что интриги, благодаря которым мы оказались здесь, и ныне продолжаются…
Наступило неловкое молчание. Наконец, генерал Романовский что-то пробормотал о недоразумении:
- Позвольте мне эту телеграмму, я разберусь, - сказал он, кладя бумагу в карман.
Главнокомандующий стал прощаться.
- Ваше превосходительство, разрешите мне просить генерала барона Врангеля остаться, - обратился к генералу Деникину генерал Романовский.
Они остались втроем.
- Я хотел спросить Вас, Петр Николаевич, к кому относите Вы Ваши слова об интригах? Если ко мне, то не откажите подтвердить это в присутствии Главнокомандующего, - сказал генерал Романовский.
- Удивляюсь, что, зная меня, Вы могли сомневаться, что ежели бы я хотел назвать Вас, то не сделал бы этого прямо. Я не знаю и знать не хочу, кто занимается этими интригами, одно определенно мне известно: что эти интриги плетутся уже давно. Примеров недалеко искать. Возьмите хотя бы Вашу телеграмму командующим армиями с указанием Главнокомандующего о недопустимости моей телеграммы Сидорину и Покровскому, когда я просил их прибыть в Ростов.
- Положим, что, послав такую телеграмму, Вы тоже были не правы, - угрюмо заметил генерал Деникин.
Он встал и протянул Врангелю руку. Врангель отклонился и вышел.


V


После отъезда Врангель зашел к генералу Покровскому, где застал Донского атамана А.П. Богаевского и председателя Донского Круга В.Н. Харламова.
- Я очень рад, что Вы зашли, Петр Николаевич, - обратился к Врангелю генерал Покровский, - я как раз убеждаю Африкана Петровича (Богаевского) нам помочь. С отходом за Дон мы будем всецело в лапах кубанских самостийников, в полной зависимости от казаков. Необходимо привлечь к себе казачью массу, лучшую часть казачества. Должен быть сделан яркий шаг, указывающий, что Главнокомандующий казакам верит и решительно ставит крест на прошлом. Вы знаете, какой ненавистью пользуются у казаков Особое Совещание, которое считают виновником всех зол. Хотя сейчас Особое Совещание и упразднено, но правительство осталось прежнее, вышедшее из состава этого совещания. Надо убедить Главнокомандующего, что в настоящих условиях необходимо призвать в состав правительства таких лиц, которым казаки доверяют. Я считаю, что единственным лицом, могущим в настоящих условиях быть






331

главой правительства, как лицо приемлемое для казаков и в то же время близкое
Главнокомандующему и всему нашему делу – это генерал Богаевский.
Соображениям генерала Покровского нельзя было отказать в известной основательности.
- Что же делать, если я могу быть полезным делу, то я согласен, - сказал генерал Богаевский.
Их разговор прервал вошедший генерал Кельчевский. С фронта были получены тревожные сведения. Обойденные с фланга и тыла добровольцы, отходили на левый берег Дона. Дроздовцы и корниловцы проходили через Ростов и Нахичевань, когда город уже был занят большевиками. Частям белых приходилось пробиваться. Поезд Главнокомандующего отходил в Тихорецкую. Несколькими часами позже туда же выехали Врангель и Шатилов.


VI


27-го утром генерал Покровский зашел за Врангелем. Они вместе пошли к Главнокомандующему. У него находился уже генерал Романовский. Генерал Покровский стал говорить то же, что говорил Врангелю вчера. Не дав ему окончить, генерал Деникин прервал его:
- Этого никогда не будет, - резко заявил он.
Генерал Романовский, обратившись к Врангелю, сказал, что Главнокомандующий согласился с необходимостью немедленно начать работы по укреплению Новороссийского района, что организацию и наблюдение за работами Главнокомандующий возлагает на него, для чего в его распоряжение командируется начальник инженерной части полковник Баумгортен со своими чинами.
Врангель просил разрешения взять с собой генерала Шатилова и личный его штаб, а также оставить в его распоряжении известное число вагонов из состава его поезда, так как по имеющимся у него сведениям помещение в Новороссийске найти нельзя.
- Я полагаю, что со стороны Главнокомандующего препятствий не будет, - сказал генерал Романовский.
Генерал Деникин молча, утвердительно кивнул головой. За все время общего разговора генерал Деникин не сказал Врангелю ни слова. Это была последняя встреча Врангеля с Деникиным.


VII


28-го утром Врангель прибыл в Екатеринодар и узнал от генерала Покровского, что накануне вечером генерал Деникин предложил генералу Богаевскому стать во главе






332

правительства, на что последний согласился. Вместе с тем, генерал Деникин пошел еще на
одну уступку казакам, решив из кубанских частей сформировать отдельную кубанскую армию. В Екатеринодаре оказался генерал Шкуро, направлявшийся в Тихорецкую. Он зашел к Врангелю и сообщил, что получил телеграмму генерала Деникина, вызывающую его к себе. Вызов свой в ставку он объяснял тем, что Главнокомандующий намечает должность командующего Кубанской армией предложить ему.
Через день назначение генерала Шкуро состоялось.
Врангель прибыл в Новороссийск 29-го декабря. Город в эти дни, донельзя забитый многочисленными эвакуированными учреждениями, переполненный огромным количеством беженцев, представлял собой жуткую картину. Беспрерывно дул обычный в эту пору ледяной норд-ост. В нетопленных домах ютились среди жалких спасенных пожитков напуганные, лишившиеся своего имущества, выбитые из колеи беженцы. Свирепствовал тиф, ежедневно унося сотни жертв. На забитой эшелонами станции стояло большое количество санитарных поездов, больных и раненых не успевали разгружать. Благодаря спешной эвакуации в условиях крайне тяжелых, смертность среди раненых резко возросла. Приходящие санитарные поезда привозили десятки мертвецов. Их на вокзале выносили из вагонов, складывали на телеги, и кое-как прикрыв рогожей или брезентом, везли по городу. Из-под покрышки торчали окоченевшие руки, ноги, виднелись оскаленные лица мертвецов.
В Новороссийске собрались все члены бывшего Особого Совещания и многочисленные гражданские и военные управления. Генерал Деникин предложил генералу Богаевскому составить новое правительство, просил телеграммой генерала Лукомского временно продолжать выполнять обязанности председателя правительства. Власть в городе осуществлялась военным губернатором генералом Тяжельниковым и комендантом города генералом Корвин-Круковским… Многочисленное начальство отдавало каждый свои распоряжения, сплошь и рядом противоречивые. В связи с общим развалом ощущалось безвластие.
В день приезда Врангель был у генерала Лукомского и губернатора, обещавших ему всяческое содействие в выполнении возложенного на него поручения. Врангель собрал собрание из представителей губернатора, комендатуры, Красного Креста, Земского и Городского союзов, имеющих целью организовать окопные работы и наладить помещение и продовольствие для рабочих команд. Несколько офицеров генерального штаба высланы были на рекогносцировку намеченной позиции.
Рекогносцирующим отрядам приходилось придавать конвой, так как кругом города уже действовали “зеленые”. Конвой назначался от разного рода тыловых команд, так как войск в городе не было. С большим трудом, преодолевая препятствия всякого рода, все же удалось через несколько дней наладить работы. Для технического руководства работами был привлечен бывший начальник военно-инженерного управления генерал Милеант. Генерал Лукомский обратился к Врангелю с просьбой помочь ему в вопросе эвакуации. Врангель выработал совместно с генералом Кийз общий порядок записи, точно установил категории лиц, имеющих на эвакуацию право, образовал особое смешанное англо-русское бюро по регистрации и записи эвакуирующихся, назначив своим представителем в составе бюро исполняющего обязанности генерала для поручений при нем полковника Артифексова. Он отлично справился с делом.






333


VIII


31-го декабря посетил Врангеля прибывший из Англии по поручению Великобританского парламента господин Мак-Киндер. Он прибыл в сопровождении генерала Кийза. После обмена несколькими общими фразами господин Мак-Киндер просил разрешения Врангеля обратиться к нему с одним весьма, по его мнению, важным вопросом. Вначале он показал Врангелю полученную из Лондона телеграмму, в коей сообщалось о полученных в Варшаве сведениях о происшедшем якобы на Юге России перевороте, имевшем целью замену генерала Деникина другим лицом. Этим лицом будто бы является Врангель. Господину Мак-Киндеру указывалось проверить достоверность этих сведений.
Господин Мак-Киндер спросил Врангеля, насколько эти сведения верны и на чем они основаны. Врангель ответил, что глубоко ценит его открытое, прямое обращение к нему и что без всякого затруднения с особым удовольствием готов ответить на его вопрос. Сообщенные ему сведения для Врангеля не новы. Его враги, пытаясь сеять смуту в умах, давно эти и подобные сведения распространяли. Врангель во многом сочувствовал политике и стратегии Главнокомандующего, однако, добровольно пойдя за ним, никогда и ни при каких обстоятельствах не пойдет против начальника, в добровольное подчинение к которому стал. Генерал Мак-Киндер горячо благодарил Врангеля и просил разрешения сослаться на него в своем ответе Великобританскому правительству. Врангель вновь подтвердил сказанное, повторив, что порукой этому является его слово и вся прежняя его боевая служба. В этот же день Врангель рапортом донес Главнокомандующему об имевшемся у него с господином Мак-Киндером разговоре.
Ответа на этот рапорт не последовало.


IX


Через несколько дней после приезда Врангеля в Новороссийск генерал Лукомский получил телеграмму о назначении его генерал-губернатором Черноморья. От него отныне зависело разрешение всех местных военных и гражданских вопросов. В числе прочих, ведению его отныне подлежали и вопросы по укреплению Новороссийского плацдарма. Возложенная на Врангеля задача отпадала сама собой.
Между тем, положение на фронте продолжало ухудшаться. Белые занимали фронт по левому берегу Дона и Маныча. 6-го и 7-го января белые имели временный успех, конница под начальством генерала Топоркова, нанесла красным жестокое поражение, причем белые захватили несколько орудий и много пулеметов.
Борьба между главным командованием и казаками продолжалась. 5-го января открылся Верховный круг. Силою вещей доминирующее значение приобретали кубанцы –






334

они были хозяевами. Кубанская Краевая Рада, собравшись под Новый год, спешила разделать все, что сделано было в ноябрьские дни. Законодательная рада была восстановлена, атаманом выбран генерал Букретов, стоявший недавно в оппозиции к Главнокомандующему. Верховный круг проводил идеи “широкого народоправства”  и соглашался лишь на оставление в руках генерала Деникина прав Главнокомандующего. Все яснее становилось, что на Северном Кавказе белым не удержаться.


X


Тем временем войска генерала Слащева отошли за перешейки в Крым. В Новороссии части белых удерживались на линии станция Долинская – станция Чабановка – Елизаветград – Плетенный Ташлык – Кривое озеро (около 40 километров к юго-западу от Ольвиополя). Поезда белых доходили до станции Жмеринка.
В связи с тяжелой обстановкой на Кавказе взоры всех невольно обращались на запад. Крым и Новороссия выбирались и приобретали особое значение, как последнее убежище.
Между тем, оттуда поступали тревожные сведения. И в Крыму, и в Новороссии войска находились, видимо, в ненадежных руках. По слухам, генерал Слащев, лично храбрый и решительный, как самостоятельный, был совершенно не на месте. Его пристрастия к наркотикам и вину были хорошо известно. Генерал Шиллинг, как начальник, не пользовался должным авторитетом. В армии и обществе это отлично учитывали и все громче раздавались голоса о необходимости замены этих начальников.
16-го января белая конница под начальством генерала Павлова имела крупный успех, разбив красную конницу Буденного, причем белыми захвачено 40 орудий.


XI


Генерал Деникин выступал на круге, настаивая на сохранении в руках Главнокомандующего власти и предлагая образование законосовещательной палаты и образование правительства с включением казачьих представителей. Он заявил, что никакого “союзного казачьего государства” он не признает, и если таковое будет создано, то он с добровольцами уйдет. В заключение он сказал, что ставит себе целью лишь воссоздание России, будущая форма правления которой для него второстепенный вопрос.
Как и можно было предвидеть, предложения Главнокомандующего сочувствия не встретили. Через сутки генерал Деникин уступил и дал согласие на образование законодательной палаты и ответственного министерства. Главнокомандующий от диктатуры отказывался. В последующие дни был сделан ряд новых уступок.
22-го января круг принял проект организации новой власти. От диктатуры не






335

осталось и следа. Генерал Деникин признавался главой южнорусской власти - в дальнейшем законом должен был быть установлен порядок преемственности власти. Формирование министерства поручено было председателю совета управляющих отделами Донского правительства Н.М. Мельникову. Однако последнему удалось сформировать правительство лишь к двадцатым числам февраля. Пока продолжало действовать старое правительство генерала Лукомского.


XII


Из Новороссии продолжали поступать тревожные сведения. Белые части на всем фронте отходили. Войска располагались в трех группах: 1-ая – южнее Вознесенска, на линии Новая Одесса – Ресилиново – Березовка, 2-ая – у Ольвиополя, и 3-я – в районе Гайворон – Рудница. В самой Одессе было спокойно.
Неожиданно Врангель получил телеграмму генерала Шиллинга, в которой предлагал Врангелю должность его помощника, но с согласия Главнокомандующего.
Врангель немедленно приехал к генералу Лукомскому, и просил его снестись со ставкой. Будучи совершенно не ориентированным о положении дел на месте, Врангель просил дать ему возможность, прежде чем окончательно согласиться на предложение генерала Шиллинга, лично переговорить с ним и ознакомиться со всей обстановкой. 15-го января генерал Лукомский телеграфировал Главнокомандующему о том, что генерал Врангель просит ознакомиться со всей обстановкой Новороссии, чтобы дать согласие быть помощником генерала Шиллинга и просит проехать к последнему. В случае согласия Главнокомандующего на предложение Шиллинга, то если Врангель с Шиллингом сговорится, то может там и остаться.
Ответ последовал через три дня, он был утвердителен.
Врангель хотел ехать немедленно, однако, правильного сообщения с Одессой не было, приходилось ждать до 27-го января, когда должен был отправиться в Крым пароход Русско-Дунайского пароходства “Великий князь Александр Михайлович”.
С 20-го стали поступать весьма тревожные сведения из Одессы. Борьба в Новороссии, видимо, подходит к концу.
За три дня до отъезда, Врангель заехал к генералу Лукомскому. Последние сведения сообщали об угрожающем положении в Одессе. Врангель просил генерала Лукомского справиться в ставке о положении и выяснить, стоит ли ему ехать.


XIII


Утром 25-го января генерал Лукомской прислал Врангелю полученную им из штаба телеграмму, в которой генералу Шиллингу даны указания удержать одесский






336

плацдарм и только в крайнем случае войска могут быть переброшены в Крым.
На телеграмме резолюция генерала Лукомского: “Копию генералу Врангелю, начальнику штаба”.
Между тем, последние сведения ясно указывали, что падение Одессы следует ожидать с часу на час. Одесса эвакуировалась, тыловые учреждения и войска направлялись в Крым. Генерал Хольман, бывший у Врангеля в тот день, показал ему полученное им из Одессы радио, сообщающее о том, что город через несколько часов будет сдан. Генерал Хольман весьма резко отзывался о действиях генерала Шиллинга, указывая, что с отходом войск Новороссии в Крым руководство обороной перекопа перейдет в руки генерала Шиллинга, а это знаменует собой неминуемую потерю Крыма.
- Я сообщил генералу Деникину полученные мною сведения, - сказал генерал Хольман, - и написал ему, что, по моему мнению, генерал Шиллинг командовать войсками Крыма не может, и что единственный человек, который может удержать Крым – это Вы.
Генерал Лукомской, с которым виделся Врангель в тот день, также говорил ему, что после всего того, что происходило в Одессе, поручить оборону Крыма генералу Шиллингу нельзя, и что он, генерал Лукомской, настаивает перед Главнокомандующим на безотлагательной посылке Врангеля в Крым для принятия командования.
Поздно вечером Врангель получил записку генерала Лукомского, в которой сообщал, что господин Хольман получил телеграмму Главнокомандующего, где он указывал, что он доволен делами в Крыму и Слащевым и поэтому не считает необходимым направлять Врангеля в Крым, а направить его в Одессу. Можно считать, что в Одессе дела не так плохи и ему удастся их совсем исправить.
И через некоторое время Врангель получил телеграмму от Главнокомандующего, в которой указывалось, что генерал Слащев исправно бьет большевиков и со своими делами справляется. В случае отхода войск из Одессы в командование войсками в Крыму вступит генерал Шиллинг.
27-го января Врангель получил телеграмму генерала Романовского, где указывалось, что ввиду оставления войсками Новороссии и переезда Шиллинга в Крым, должность его помощника по военной части замещаться не будет, о чем он сообщил по приказанию Главнокомандующего.
При этих условиях, сознавая, что Врангелем воспользоваться не хотят, и дела для него ни в армии, ни в тылу не находится, не желая оставаться связанным службой и тяготясь той сетью лжи, которая беспрестанно плелась вокруг него, он решил оставить армию.
27-го он подал прошение об отставке. Одновременно возбудил ходатайство об освобождении его от службы и генерал Шатилов. Врангель решил отправить семью в Константинополь, самому переехать в Крым, где у него была дача.












337


XIV


При выходе из Новороссийска пароход слегка покачивало, но при подходе к Севастополю море было спокойно. Пароход едва успел бросить якорь, как подошел катер начальника штаба флота адмирала Бубнова. Поднявшись по трапу, адмирал Бубнов прошел прямо к Врангелю. Он передал ему просьбу пришедшего накануне на пароходе в Севастополь генерала Шиллинга прибыть немедленно на квартиру командующего флотом адмирала Ненюкова, где генерал Шиллинг его уже ждал
От адмирала Бубнова Врангель узнал кошмарные подробности оставления Одессы. Большое число войск и чинов гражданских управлений не успели погрузиться. В порту происходили ужасные сцены. Люди пытались спастись по льду, проваливались и тонули. Другие, стоя на коленях, протягивали к отходящим кораблям руки, моля о помощи. Несколько человек, предвидя неминуемую гибель, кончили самоубийством. Часть армии во главе с генералом Бредовым, не успев погрузиться, по имеющимся сведениям, решили пробиваться в Румынию.
На переправе через Днестр они были встречены румынскими пулеметами, и Бредову пришлось повернуть на север. Пробиваясь с боями вдоль Днестра, отряд пришел в Польшу, где между генералом Бредовым и польским командованием был заключен договор о временном нахождении и последующей перевозке чинов отряда с находящимися при них семьями на территорию, занятую войсками генерала Деникина.
В связи с вышеизложенным, по словам адмирала Бубнова, в армии и в тылу было большое озлобление против командующего войсками Новороссии. Общий развал не миновал и Крыма. Сумбурные, подчас совершенно бессмысленные, самодурные распоряжения генерала Слащева не могли внести успокоения.
В Крыму скопилось огромное количество разрозненных тыловых войск части управлений, громадное число беженцев. Запуганные, затерянные, потерявшие связь со своими частями и управлениями, не знающие кого слушаться, они вносили собой хаотический беспорядок. Власти – комендант крепости генерал Субботин и губернатор Татищев совсем растерялись. Всем этим искусно воспользовались темные силы. Какой-то авантюрист, именовавшийся капитаном Орловым, собрав вокруг себя кучку проходимцев, объявил беспощадную борьбу под лозунгом “оздоровление тыла для плодотворной борьбы с большевиками”.
Присоединив укрывающихся от мобилизации в горах татар, Орлов беспрепятственно занял Симферополь, арестовав оказавшихся там коменданта Севастопольской крепости генерала Субботина, начальника штаба войск Новороссии генерала Чернавина и начальника местного гарнизона. Растерявшиеся гражданские власти во главе с губернатором, беспрекословно подчинились неизвестному проходимцу.
Конечно, такой порядок вещей долго продолжаться не мог. Генерал Слащев направил в Симферополь с фронта войска, при приближении которых Орлов со своей шайкой бежал в горы. Однако спустя несколько дней, он появился вновь. Из Ялты поступали сведения о движении его отряда со стороны Алушты. В Ялте войск не было, и






338

занять город шайке Орлова не представляло затруднения. В эти дни общего развала, тревоги и неудовольствия, преступное выступление Орлова вызывало бурю страстей. Исстрадавшиеся от безвластия, возмущенные преступными действиями администрации на местах, изверившиеся и выкинутые властью лозунги, потерявшие голову обыватели, увидели в выступлении Орлова возможность изменить существующий порядок. Среди обывателей и даже части армии Орлов вызывал к себе сочувствие…


XV


На фронте положение было тревожно. Малочисленные, сборные войска генерала Слащева, хотя и продолжали успешно удерживать Чонгарское и Перекопское дефиле, однако, значительные потери, усталость и недостаток снабжения и снаряжения заставляли опасаться, что сопротивление это продолжительным быть не может.


XVI


Врангель проехал с адмиралом Бубновым в помещение штаба флота, где жил и адмирал Ненюков, в кабинете которого Врангель застал генерала Шиллинга. Высокий, плотный, с открытым свежим лицом, он производил довольно приятное впечатление.
- Ваше превосходительство, - обратился он к Врангелю. – Я буду говорить с Вами не как командующий армией, а как старый гвардейский офицер. Вы, вероятно, знаете, в каких тяжелых условиях была оставлена Одесса. Мне этого, конечно, не простят. Мне хорошо известно то неудовольствие, которое существует здесь против меня. Я прибыл вчера, и мне сразу это стало ясно. При этих условиях я не могу оставаться во главе войск. Я готов, если Вы будете согласны, сдать Вам командование.
Врангель ответил, что вопрос о его назначении в Крым уже поднимался в ставке, что Главнокомандующий решительно в этом отказал, что, оставшись не у дел, он перед самым отъездом подал рапорт об увольнении от службы, что хотя Крымский театр и является в настоящее время стратегически почти независимым от Кавказского, однако, он, стоя во главе крымских войск, будет неизбежно сталкиваться с целым рядом вопросов, касающихся распоряжений ставки, и что при существующем со стороны генерала Деникина к нему отношении, его назначение едва ли будет полезным для дела.
Генерал Шиллинг продолжал настаивать. Адмирал Ненюков его поддерживал.
В конце концов, Врангель согласился. Генерал Шиллинг в тот же день хотел переговорить со ставкой.









339


XVII


Утром Врангель сделал визит генералу Субботину. Генерал Субботин, глубоко потрясенный историей своего ареста капитаном Орловым и сознававший бессилие свое справиться с делом, возбудил ходатайство об освобождении его от должности.
Заехал Врангель и к проживающему в Севастополе в гостинице ”Кист” генералу Май-Маевскому. Он был, видимо, тронут его визитом. Говоря о бывшей своей армии и тяжелых условиях, в которых пришлось ему оставить войска, он упомянул о приказе Врангеля, отданном армии по вступлении в командование.
- Не скрою от Вас, мне было очень больно читать этот приказ.
Врангель решительно недоумевал, чем упомянутый приказ мог задеть бывшего командующего армией и спросил его об этом.
- Да как же, а Ваша фраза о том, что Вы будете беспощадно преследовать за пьянство и грабежи, ведь это как ни как, а камешек в мой огород.
Врангель продолжал недоумевать.
- Помилуйте, - пояснил генерал Май-Маевский. – На войне начальник для достижения успеха должен использовать все, не только одни положительные, но и отрицательные побуждения подчиненных. Настоящая война особенно тяжелая. Если Вы будете требовать от офицеров и солдат, чтобы они были аскетами, то они и воевать не будут.
Врангель возмутился.
- Ваше превосходительство, какая же разница при этих условиях будет между нами и большевиками?
Генерал Май-Маевский сразу нашелся:
- Ну вот, большевики и побеждают, - видимо, в сознании своей правоты заключил он.
Днем у командующего флотом Врангель снова встретил генерала Шиллинга, который имел несколько смущенный вид. Он сообщил Врангелю, что за истекшие сутки получил ряд сведений, в значительной мере разъяснявших первые его тяжелые впечатления, что того общего недоверия и неудовольствия войск, которых он опасался, видимо, нет, и он не теряет надежды справиться с делом. Врангель со своей стороны просил его считать их вчерашний разговор, как бы не имевшим места.
Орлов со своей шайкой продолжал приближаться к Ялте. Начальник Ялтинского гарнизона генерал Зыков и уездный начальник граф Голенищев-Кутузов посылали одну за другой телеграммы, прося помощи. 7-го февраля Врангель получил телеграмму генерала Шиллинга (хотя Врангель никакого официального положения не занимал, но все телеграммы генерала Шиллинга старшим начальникам отчего-то адресовались и ему). В телеграмме указывалось, что Севастополь и его район на осадном положении.
Через несколько часов Врангель неожиданно получил вторую телеграмму генерала Шиллинга, который просил принять начальство над всеми сухопутными и морскими силами в крепостном и прибрежном районах. Просил, что его задача мерами, какими он






340

признает успокоить офицерство, солдат и население, прекратить бунтарство капитана Орлова, направив его отряд на фронт.
Одновременно генерал Шиллинг уведомил о назначении Врангеля главнокомандующим ВСЮР всех старших начальников.
Врангель немедленно телеграфировал генералу Шиллингу о том, что разделение власти в Крыму при существующем уже многовластии лишь усложнит положение и увеличит развал тыла, а, следовательно, он, Врангель, от предложения вынужден отказаться.
Копии с телеграммой генерала Шиллинга и ответной Врангеля, Врангель отправил прибывшему накануне в Севастополь на похороны скончавшейся матери помощнику Главнокомандующего Деникина генералу Лукомскому, приложив полученную им от одного из офицеров, направленного в Ялту на пароход “Колхида”, прокламацию капитана Орлова.
В воззвании  капитана Орлова говорилось, что в Крым прибыли войска и их руководитель генерал Шиллинг просит его к проводу, но он отказывается с ним говорить за невосполнимые тысячи погибших в Одессе. Он знает, что в Крыму находится генерал Врангель, а это тот человек, которому он верит, который готов отдать на борьбу с большевиками все, и с этим генералом он готов говорить.
Генерал Лукомский, встревоженный положением, учитывая растущее неудовольствие против генерала Шиллинга, немедленно по приезде телеграфировал Главнокомандующему, вновь настаивая на вручении Врангелю командования в Крыму. На необходимость сделать это, он указывал и генералу Шиллингу. Однородная телеграмма Главнокомандующему была послана и командующим флотом адмиралом Ненюковым. По получении от Врангеля пересланных ему телеграмм, генерал Лукомский вновь телеграфировал Главнокомандующему и просил о немедленном назначении Врангеля на место Шиллинга, что это единственное решение для ликвидации дела без кровопролития и для сохранения фронта. Медлить невозможно.
Утром Врангель получил записку Лукомского, в которой указывалось, что его генерал Шиллинг просил, чтобы он (Лукомский) обратился к Главнокомандующему о назначении Врангеля к нему помощником. Главнокомандующий не согласился и приказал Шиллингу самому справляться с тем, что происходит. Генерал Шиллинг находит, что при создавшейся обстановке присутствие Врангеля в Крыму нежелательно. Настояние генерала Шиллинга на оставлении Врангелем Крыма глубоко его возмутило. Он телеграфировал ему, что тот находит пребывание его (Врангеля) в Крыму нежелательным и высказывает Шиллингу, что предыдущая его служба не даст никому права делать ему подобные заявления.
Одновременно Врангель послал Шиллингу, помимо его, телеграммы капитану Орлову. В телеграмме Орлову Врангель указывал, что тот в своем воззвании выказывает желание, минуя своих начальников подчиниться напрямую ему. Русская армия и была тем сильна, что обязывала воина подчиняться старшим начальникам. Клятвопреступление привело к братоубийственной войне. В заключение Врангель призвал Орлова подчиниться требованиям начальников.
Через несколько часов Врангель получил ответ генерала Шиллинга, в котором тот указывал, что он дважды обращался к Главнокомандующему о передаче в Крыму власти






341

ему, но Главнокомандующий оба раза отказал. Будучи нравственно и юридически
ответственным за многие жизни в Крыму, и полагая, что отъезд Врангеля из Крыма облегчит ему привести тыл к повиновению, он напоминал, что просьба оставить Врангелем Крым обусловлена во благо общего дела, а не личными сентенциями.


XVIII


По мере приближения Орлова к Ялте тревога и растерянность в городах росли.
К голосам помощника Главнокомандующего и командующего флотом присоединили свой голос ряд общественных деятелей. Ими была послана генералу Деникину телеграмма, покрытая многочисленными подписями. Они просили Главнокомандующего, чтобы безотлагательно был поставлен Врангель во главе власти в Крыму.


XIX


Дело разрешилось совершенно неожиданно полученной комендантом Севастопольской крепости телеграммой, сообщающей выдержку из приказа Главнокомандующего от 8-го февраля. По генеральному штабу увольняется от службы согласно прошению: помощник Главнокомандующего ВСЮР и начальник морского управления генерального штаба генерал-лейтенант Лукомский, состоящие в распоряжении Главнокомандующего ВСЮР генерального штаба генерал-лейтенанты: барон Врангель и Шатилов. По морскому ведомству увольняются от службы командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ненюков и начальник штаба командующего Черноморским флотом контр-адмирал Бубнов.
Если увольнение Врангеля и генерала Шатилова и явилось следствием поданных ими прошений об увольнении от службы, то массовое увольнение всех прочих лиц без прошения одним с ними приказом могло быть объяснено лишь желанием Главнокомандующего пресечь новый мерещившийся ему “мятеж”. Последнее предположение не замедлило получить подтверждение в полученном приказе генерала Деникина, упоминающего о том, что “выступление капитана Орлова руководится лицами, затеявшими подлую политическую игру”. Генералу Шиллингу приказывалось арестовать виновных, “не взирая на их высокий чин или положение”.
Упомянутая выписка из приказа об увольнении от службы ряда лиц и приказ Главнокомандующего были расклеены во всех витринах Крымского отделения Освага.
Удар пришелся по тем, кто собирался его нанести. Обращение Врангеля к капитану Орлову успело появиться уже в местных газетах и для всех не могло быть сомнений, кто истинные руководители “подлой политической игры”.






342

Накануне подхода Орлова к Ялте, туда прибыл генерал Покровский, который по
расформированию Кавказской армии, многочисленные части которой были переданы в Кубанскую армию, остался не у дел. Не чувствуя над собой сдерживающего начала, в сознании полной безнаказанности, генерал Покровский, находивший в себе достаточную силу воли сдерживаться, когда это было необходимо, ныне, как говорится, “соскочил с нареза”, пил и самодурствовал. Прибыв в Ялту, он потребовал от местных властей полного себе подчинения, объявил мобилизацию всех способных носить оружие, заявил о решении своем дать бой мятежнику Орлову. Обывателей хватали на улицах, вооружали, чем попало. Орлов подходил к городу. Генерал Покровский с несколькими десятками напуганных, не умеющих стрелять “мобилизованных”, вышел его встречать. “Мобилизованные” разбежались, и Орлов арестовал генерала Покровского, без единого выстрела занял город. Прибывший на “Колхиде” отряд, составленный из каких-то тыловых команд, оставался безучастным зрителем. Проведя несколько дней в Ялте, произведя шум и ограбив кассу местного отделения государственного банка, Орлов ушел в горы.


XX


В эти дни Крым переживал тревогу. Красные, перейдя в наступление, 13-го февраля овладели Тюн-Джанкойским полуостровом, нанесли белым частям значительные потери и захватили 9 орудий. В городе росли угрожающие слухи, в витринах Освага появились истерические, “суворовские” приказы генерала Слащева. Через день все успокоилось, противник отошел обратно на Чонгарский полуостров.
Генерал Слащев, на несколько часов приезжавший в Севастополь, посетил Врангеля. Врангель видел его последний раз под Ставрополем, он поразил его тогда своей молодостью и свежестью. Теперь его трудно было узнать. Бледно-землистый, с беззубым ртом и облезлыми волосами, громким, ненормальным смехом и беспорядочными, порывистыми движениями, он производил впечатление почти потерявшего душевное равновесие человека. Одет он был в какой-то фантастический костюм – черные, с серебряными лампасами брюки, обшитый куньим мехом ментик, низкую папаху “кубанку” и белую бурку.
Перескакивая с одного предмета на другой и неожиданно прерывая рассказ громким смехом, он говорил о тех тяжелых боях, которые довелось ему вести при отходе на Крым, о тех трудностях, которые пришлось преодолеть, чтобы собрать и сплотить сбившиеся в Крыму отдельные воинские команды и запасные части разных полков, о том, как крутыми, беспощадными мерами удалось ему пресечь в самом корне подготавливавшееся  севастопольскими рабочими восстание.
Через день прибыл из Ялты генерал Покровский. По его словам, Главнокомандующий решил убрать генерала Шиллинга и он, Покровский, несколько раз по прямому проводу говорил со ставкой и вечером выехал на фронт. Однако через день, не заезжая в Севастополь, он вернулся в Ялту. По слухам, генерал Слащев донес






343

Главнокомандующему, что в случае назначения Покровского он просит его от
командования корпусом уволить. Намечавшееся назначение генерала Покровского не состоялось.


XXI


Неожиданно Врангель получил телеграмму генерала Хольмана, принятую радиостанцией дредноута “Мальборо”. Телеграмма эта его немало изумила. Врангель не мог допустить, что она была послана без ведома генерала Деникина. В этой телеграмме Хольман предлагал свое посредничество на встречу Врангеля и Деникина об обсуждении дальнейшей судьбы Врангеля.
Врангель решил от всяких объяснений уклониться и просил генерала Шатилова проехать к генералу Хольману и передать, что он чрезвычайно ему благодарен за предложенное посредничество, так как он не чувствует за собой никакой вины, не находит нужным давать кому бы то ни было объяснения.
Генерал Шатилов выехал в Новороссийск на миноносце. Через день он вернулся и сообщил ему переданные через генерала Хольмана и командующего английским флотом адмиралом Сеймуром требования Главнокомандующего, чтобы Врангель немедленно выехал из пределов Вооруженных Сил Юга России.
Требование это было обусловлено тем, что будто бы вокруг Врангеля собираются все недовольные генералом Деникиным. Адмирал Сеймур предупредил генерала Шатилова, что высадиться в Новороссийске ему запрещено.
Трудно передать то негодование, которое вызвало у Врангеля сообщение генерала Шатилова. Не говоря о том, что требование генерала Деникина было по существу незаслуженным и обидным, ему было бесконечно больно оставить близкую среду его армии и покинуть в такое тяжелое время Родину. Он не хотел быть среди тех, кто ныне, как крысы с тонущего корабля, бежали из Новороссийска, Севастополя, Ялты, Феодосии. В то же время он не желал дать возможности бросать ему хотя бы тень упрека в создании затруднений Главнокомандующему в эти грозные дни. С болью в сердце он решил ехать. Он не хотел воспользоваться для отъезда иностранным судом, правильных же рейсовых русских судов в Константинополь не было. Он написал командующему флотом адмиралу Саблину, заменившему адмирала Ненюкова, прося предоставить в его распоряжение какое-либо судно.
Адмирал Саблин любезно предоставил Врангелю возможность воспользоваться отходящим через несколько дней в Константинополь пароходом “Александр Михайлович”, на котором Врангель продолжал все время жить. Душа кипела от боли за гибнувшие дела, от негодования за незаслуженную обиду, от возмущения той сетью несправедливых подозрений, происков и лжи, которой столько месяцев опутывали его. Врангель написал генералу Деникину письмо.
Написанное под влиянием гнева письмо, точно излагая историю создавшихся взаимоотношений, грешило резкостью, содержало местами личные выгоды. В заключении






344

своего письма Врангель писал, что со времени увольнения его в отставку, он считает себя
от всяких обязательств по отношению к Деникину свободным и предложение Деникина для себя совершенно не обязательным. У Деникина нет средств, заставить Врангеля выполнить свои требования, и, тем не менее, Врангель решил оставить Россию.
Однако если его требование на Родине может хоть сколько-нибудь повредить Деникину защитить ему и спасти тех, кто ему доверился, Врангель, ни минуты не колеблясь, оставляет Россию.
Копию с того письма Врангель послал тем, кто косвенно из-за него пострадал: генералу Лукомскому, адмиралу Ненюкову, Бубнову и генералу Хольману, передавшему требования генерала Деникина о выезде.


XXII


Через несколько дней генерал Хольман ответил Врангелю письмом, в котором сожалел о разрыве Врангеля и Деникина, и что ему причинило глубокую боль просить оставить Крым, так как он искренне верит в лучшие намерения Врангеля и преданность его Родине, и считает правильным и полезным для настоящего положения сделать это.


XXIII


Сведения о высылке Врангеля быстро распространились. Известие об этом было встречено в армии и обществе весьма болезненно. Врангель ежедневно получал огромное число сочувственных писем и телеграмм. Многие приходили лично – соболезновали, просили остаться. Это было очень тягостно. Отъезд Врангеля все откладывался. “Великому князю Александру Михайловичу” негде было принять угля. Все угольщики направлялись в Новороссийск, где шла поспешная эвакуация. Оттуда приходили тревожные сведения.


XXIV


В начале января 1920 года на Юге России были оставлены Новочеркасск и Ростов. Отойдя на левый берег Дона, добровольцы и донцы заняли фронт. На главном ростовском направлении стоял Добровольческий корпус генерала Кутепова, а выше по Дону – Донская армия генерала Сидорина. После нескольких дней относительного затишья наступление красных возобновилось. Переправившись через Дон, части Красной армии






345

были с большими для них потерями отброшены назад. 20-го февраля 1920 года
Добровольческий корпус стремительной атакой вновь взял Ростов, в то время как Донская армия овладела станицей Аксайской на путях к Новочеркасску. Белые захватили 6 бронепоездов и 6 тысяч пленных, но продвижение на север не могло получить развития, так как конница Буденного прорвала фронт Кубанской армии и вышла в глубокий тыл Белых.


XXV


Добровольческий корпус, которым командовал Кутепов, был подчинен (после своего отхода за Дон) командующему Донской армией генералу Сидорину. Но добровольцы сохраняли дисциплину, а донцы утеряли ее, и генерал Кутепов, не без основания, предполагал, что Сидорин, невзирая на многочисленность своих войск, сознательно направлял добровольцев в наиболее опасные места фронта. Часто бывая в штабах Сидорина и Кутепова, Главнокомандующий видел, что между ними с каждым днем все выше вырастала “глухая стена недоверия и подозрительности”. Чтобы избежать открытого столкновения, Деникин решил изъять корпус генерала Кутепова из оперативного подчинения командующего Донской армией и подчинить его непосредственно себе. Это решение, удовлетворив Кутепова, не могло, однако, сгладить недоверия друг к другу двух генералов, боевое сотрудничество которых в тот критический момент было совершенно необходимо.
А тем временем войска неудержимо стремились к Новороссийску. И опасаясь, что волна отступающих донских частей, утративших боеспособность, зальет Новороссийск и силой захватит все плавучие средства, подготовленные для эвакуации в Крым, Кутепов послал Главнокомандующему телеграмму. В телеграмме он перечислял десять требований, из которых несколько с особой силой ударили по самолюбию Главнокомандующего.
Деникин хорошо знал Кутепова с самого начала белого движения и ценил его. По складу характера Кутепов более чем другие соратники был схож с Деникиным: та же боевая храбрость, то же грандиозное мужество, прямолинейность в высказывании мысли и то же отсутствие малейшей склонности к интригам. Кроме того, Деникин знал и не сомневался в том, что Кутепов искренне не любил его. И вдруг такие требования…!
- Вот и конец! – подумал он.
Те настроения, которые сделали психологически возможным такое обращение добровольцев к своему Главнокомандующему, предопределили ход событий: в тот день Деникин решил, бесспорно, оставить свой пост. Он не мог этого сделать тотчас же, чтобы не вызвать осложнений на фронте, и без того переживавшем критические дни. Предполагал уйти, испив до дна горькую чашу новороссийской эвакуации, устроив армию в Крыму и закрепив Крымский фронт.








346


XXVI


Успех добровольцев, овладевших 7-го февраля Ростовом, был кратковременным. 10-го числа под напором противника Белые оставили город, отойдя на левый берег Дона.
Поредевшие, истекавшие кровью полки, выбивались из сил. Вновь сформированные кубанские части под влиянием агитации отказывались драться и расходились по домам. В тылу повсеместно вспыхнули восстания. Теснимые красными, наши войска отошли к самому Екатеринодару.


XXVII


23-го февраля красные, открыв по Перекопскому участку сильный артиллерийский огонь, перешли в наступление и к восьми часам 24-го овладели деревней Юшунь. Однако в десять часов 26-го части белых, перейдя в контратаку, после упорного боя вновь заняли Юшунь, отбросив противника в исходное положение.


XXVIII


Наконец, уголь прибыл. “Александр Михайлович” мог уходить, однако, в день отъезда оказались повреждения в машине. Кем-то сняты были крышки с клапанов. Потеряв надежду выехать на русском судне, Врангель, скрепя сердце, сел на английский корабль.
Стояла легкая зыбь. Печально смотрел Врангель на исчезающие за горизонтом родные берега. Там, на последнем клочке родной земли, прижатая к морю, умирала армия. То знамя, которое она несла, было повреждено в прах. Вокруг этого знамени шла предсмертная борьба, роковой исход которой не оставлял сомнений.
















347


Г л а в а   в о с ь м а я

В отставке


I


Врангель много считал и слышал про Босфор, но не ожидал увидеть его таким красивым. Утопающие в земле красивые виллы, живописные развалины, стройные силуэты минаретов на фоне голубого неба, пароходы, парусные суда и ялики, бороздящие по всем направлениям, ярко-синие, прозрачные воды, узкие живописные улицы, пестрая толпа – все было оригинально и ярко красочно.
Врангель с генералом Шатиловым остановились в здании русского посольства, где военный представитель генерал Агантев любезно предоставил в их распоряжение свой кабинет. Громадные залы посольства были переполнены беспорядочно прибывающими с Юга России многочисленными беженцами, ожидавших возможности, по получении необходимых виз, проехать дальше. Те, которым ехать было некуда, устраивались на Принцевых островах, пользуясь помощью союзников: американцы, англичане, французы и итальянцы брали на себя попечение о беженцах, распределив между собой помощь на Принцевых островах.
Семья Врангеля пользовалась гостеприимством англичан на острове Принкипо. Врангель и его жена тяготились чужеземной помощью и решили при первой возможности перебраться в Сербию, остановка была за деньгами. Они выехали из России совсем без средств. После долгих хлопот Врангелю с помощью оказавшегося в Константинополе Н.В. Кривошеина удалось сделать заем в одном из банков и на первое, по крайней мере, время, они могли считать себя обеспеченными.
Отъезд их задерживался тяжелой болезнью матери его жены.
Врангель сделал визиты союзным военным комиссарам. Французского и итальянского не застал, и познакомился лишь с американским, жизнерадостным, добродушным адмиралом Бристоль, и английским адмиралом де Робек. У него Врангель познакомился с командующим оккупационными Великобританскими войсками генералом Мильи. Красивый старик, совершенный тип английского джентльмена, адмирал де Робек, видимо, мало интересовался политической обстановкой и негласным руководителем последней являлся генерал Мильи. Он проявил большой интерес к настоящим событиям на Юге России, долго и подробно его расспрашивая. Коснулся он и вопроса о взаимоотношениях его с Главнокомандующим и дошедших до него слухов о подготавливающемся в Крыму перевороте. Врангель мог подтвердить ему лишь то же, что говорил ранее господину Мак-Киндеру.








348


II


К середине февраля в ставке еще теплилась слабая надежда удержать наступление красных на линии реки Кубань.
В случае неудачи было решение переправить войска в Крым. Планомерная их эвакуация из Новороссийска представлялась невыполнимой. Не хватало транспортных и других плавучих средств для перевозки всех людей. О лошадях, артиллерии, обозах и об огромных запасах, хранившихся на складах в Новороссийске, не могло быть и речи. Оставалась только одна возможность спасти артиллерию и конный состав: переправить их в Крым из Тамани.
Когда настал момент осуществить этот план, Главнокомандующий 7-го марта дал директиву Донской армии и Добровольческому корпусу оборонять Таманский полуостров. Выполнение главной задачи возлагалось на генерала Кутепова. Ему приказано было занять частью сил полуостров и прикрыть северную дорогу от Темрюка.
Ни Сидорин, ни Кутепов приказа не выполнили.
Задуманная операция, легко осуществимая и сулившая переброску артиллерии и конницы в Крым, провалилась. В частях начиналось самое худшее – паника. Психология массы сметала расчеты стратегии, и руководство армией было окончательно утеряно.
То, что осталось от войск генерала Деникина, неудержимо хлынуло к Новороссийску. И там, в порту, катастрофа становилась неизбежной. Чувствуя моральную ответственность за гибнущее предприятие, спешно прибыл в Новороссийск из Константинополя британский главнокомандующий на Востоке генерал Мильи с эскадрой адмирала Сеймура.
Срочно были направлены к Новороссийску французские военные суда.
Но ни французы, ни англичане, ни подоспевшие русские суда не могли в создавшейся обстановке справиться с задачей эвакуации.
Из Новороссийска приходили тяжелые вести.


III


Прижатая к морю армия, заканчивала борьбу. Из Новороссийска один за другим прибывал транспорт, переполненный обезумевшими от ужаса беженцами. Армия отходила, почти не оказывая сопротивления. Было очевидно, что транспортных средств не хватит и большая часть войск останется не погруженной.
Главнокомандующий находился в Новороссийске на цементном заводе под охраной англичан. Жена его прибыла в Константинополь и остановилась в Русском посольстве. Передавались слухи, что генерал Деникин, видя неминуемый развал и гибель армии, заявил, что Новороссийск не оставит и пустит себе пулю в лоб. Однако вскоре






349

стало известно, что 14-го Главнокомандующий на миноносце оставил Новороссийск. Ставка перешла в Феодосию. Успели погрузиться для переброски в Крым лишь добровольцы, за исключением одного из Марковских полков, сводная кубанская бригада, гвардейская бригада 1-ой донской дивизии и некоторые другие части Донской армии. Оставленные на побережье части Кубанской и Донской армии отходили на Туапсе. Войска Северного Кавказа сосредотачивались в Поти. Эвакуация Новороссийска превосходила своей кошмарностью оставление Одессы. Стихийно катясь к морю, войска совершенно забили город. Противник, идя по пятам, настиг не успевшие погрузиться части, расстреливая артиллерией и пулеметами сбившихся в кучу на пристани и молу людей. Прижатые к морю наседавшей толпой, люди падали в воду и тонули. Стон и плач стояли над городом. В темноте наступавшей ночи вспыхивали в городе пожары.


IV


Одновременная эвакуация всех Белых частей через Новороссийск была немыслима. Погрузить всех, не говоря уже об артиллерии, обозах, лошадях и запасах, которые приходилось бросать. Войска отходили от Кубани к Новороссийску очень быстро, а на рейде порта стояло слишком мало судов. Эвакуация была организована плохо, никто не руководил, в чем потом винили генерала Деникина. Дороги к Новороссийску были забиты брошенными и испорченными орудиями и повозками, а в самом городе, переполненном сверх всякой меры, шла борьба за место на пароходе – борьба за спасение. Много человеческих драм разыгралось в те дни.
Неожиданно Врангель получил от генерала Деникина письмо-ответ на посланное Врангелем ему перед отъездом из Крыма. В письме Деникин писал, что если у него и было маленькое сомнение о роли Врангеля в борьбе за власть, то, получив письмо от Врангеля, эти сомнения рассеялись окончательно.


V


Последними покинули Новороссийск Главнокомандующий и генерал Романовский. Поместив свой штаб, а также штабы Донской армии и Донского атамана на пароходе “Цесаревич Георгий” они перешли на русский миноносец “Капитан Сакен”. На его палубе они провели бессонную ночь. Тем временем все корабли покинули порт. Оставшись одни в Новороссийской бухте, они увидели на следующее утро с капитанского мостика, что на пристани выстроилась какая-то воинская часть. Деникин приказал капитану миноносца подойти к берегу. Погрузили сколько возможно людей. Вышли из бухты. В это время какой-то миноносец полным ходом полетел к пристани. Бухнули орудия, затрещали пулеметы: миноносец вступил в бой с передовыми частями большевиков, занявших уже






350

город. Это был “Пылкий”, на котором генерал Кутепов, получив сведения, что не погружен еще 3-ий Дроздовский полк, прикрывавший посадку, пошел на выручку. Потом все стихло.


VI


Врангель с женой стали готовиться к отъезду. Несмотря на то, что в Константинополе оказалась масса знакомых, Врангель мало кого видел, целые дни проводя в прогулках по городу и его окрестностям, знакомясь с многочисленными памятниками старины. Изредка по вечерам посещал одно из бесчисленных кафе и за чашкой турецкого кофе беседовал с А.В. Кривошеиным и П.Б. Струве.
Наконец, день их отъезда был окончательно установлен. За несколько дней до него Врангель получил письмо генерала Слащева. Письмо это совершенно сумбурное. Слащев убеждал его не уезжать из Константинополя


VII


Часть беженцев удалось отправить в Турцию, около 3,5 тысяч военных – вывезти в Крым. Но десятки тысяч казаков попали в плен к красным. Часть добровольцев, в том числе 3-ий Дроздовский полк и несколько казачьих полков не пошли на корабли, пошли береговой полосой. Некоторые из них были подобраны каботажными судами, остальные, столкнувшись с преграждавшим путь большим отрядом зеленых (то есть разбойников), рассеялись. Некоторые ушли в горы западного Кавказа. Там они, как армия возрождения России под командой генерала М.А. Фостикова, вели партизанскую войну до сентября 1920 года, когда около 5 тысяч кубанцев через Грузию были эвакуированы в Белый Крым.


VIII


Вскоре пришло известие об оставлении генералом Романовским должности начальника штаба Главнокомандующего. Уступая требованию общественного мнения, генерал Деникин решился принести в жертву своего ближайшего сотрудника (общественное мнение было весьма неблагоприятно к генералу Романовскому). Его называли “злым гением Главнокомандующего”, считая виновником всех ошибок последнего. Его винили во всех неудачах и открыто говорили о том, что настало время его пристрелить. Чтобы сохранить ему жизнь, Деникин согласился освободить Романовского






351

от должности.
К тому времени Деникин уже пришел к заключению, что и ему пора оставить командование и передать его в другие руки, самому уйти со сцены.
Когда-то, вскоре после окончания Первого Кубанского похода, генерал Деникин в беседе с офицерами о задачах Добровольческой армии закончил свою речь пророческой фразой:
- В тот день, когда я почувствую ясно, что биение пульса армии расходится с моим, я немедленно оставлю свой пост, чтобы продолжать борьбу другими путями, которые сочту прямыми и честными.
И, верный своему слову, Деникин решил, что настало время осуществить когда-то данное обещание. В том, что влияние Главнокомандующего в армии ослабело, не было сомнения. После отъезда Врангеля в Константинополь, появились два новых претендента на власть: генералы Слащев и Покровский. Оба вели интриги против Деникина, и в переговорах о свержении его каждый из них выставлял свою кандидатуру на его пост. Но толчком к принятию окончательного решения послужила телеграмма генерала Кутепова, полученная Главнокомандующим 28-го февраля.


VIX


20-го марта, накануне отъезда семьи Врангеля на острова, адмирал де Робек пригласил Врангеля завтракать на флагманский корабль “Аякс”. Врангель выходил из посольства, когда ему вручили принятую английской радиостанцией телеграмму из Феодосии от генерала Хольмана. Последний сообщал, что генерал Деникин решил сложить с себя звание Главнокомандующего и назначил военный совет для выбора себе приемника. На этот совет генерал Деникин просил прибыть Врангеля. Телеграмма показалась Врангелю весьма странной. На службе он уже более не состоял и приглашение генералом Деникиным его, только что оставившего пределы армии по его требованию, трудно было объяснить. Обстоятельства, при которых генерал Деникин принял это решение, стали Врангелю известны лишь впоследствии.


X


Поздно ночью, 19-го марта, Деникин вызвал своего начальника штаба генерала Махрова.
Вид у Деникина был измученный, усталый.
Деникин вручил Махрову для рассылки приказ о выборе нового Главнокомандующего, имел с Махровым короткую беседу, которую закончил словами:
- Мое решение бесповоротно. Я все взвесил и обдумал. Я болен физически и разбит






352

морально: армия потеряла веру в вождя, я – в армию.
Приказ был разослан всем начальникам, включая, конечно, командиров Добровольческого и Крымского корпусов, а также начальников дивизий и бригадных командиров, старших офицеров флота, ставки, других штабов с предложением собрать
21-го марта в Севастополе Военный Совет под председательством генерала А.М. Драгомирова “для избрания приемника Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России”.
В число участников Деникин включил и находившихся не у дел известных ему претендентов на власть и наиболее активных представителей оппозиции. Особой телеграммой из Константинополя был вызван на Военный Совет генерал Врангель.
Одновременно с телеграммой генерал Деникин отправил письмо председателю Военного Совета генералу Драгомирову. В письме он сообщал, что три года он вел борьбу, отдавая ей все силы и имея власть как тяжелый крест. Бог не благословил успехом войска, им предводительствующие. И хотя вера в жизнеспособность армии, в ее историческое призвание им не потеряна, но внутренняя связь между ним, как вождем, и армией порвана. Он не в силах больше ее вести.
Предложил Военному Совету избрать достойного, которому он передаст преемственность власти и командование.


XI


Врангель завтракал на “Аяксе”. С большим трудом он поддерживал разговор со своим окружением. Мысли все время вертелись вокруг полученной телеграммы. Врангель не сомневался, что борьба проиграна, что гибель остатков армии неизбежна. Отправляясь в Крым, Врангель оттуда, вероятно, уже не вернется. В то же время долг подсказывал, что, идя с армией столько времени ее крестным путем, деля с ней светлые дни победы, он должен испить с ней и чашу унижения и разделить с ней участь ее до конца. В душе его происходила тяжелая борьба.
Завтрак кончился, адмирал де Робек просил Врангеля и генерала Мильи пройти к нему в кабинет.
- Сегодня я отправил Вам принятую моей радиостанцией телеграмму генерала Хольмана. Если Вам угодно будет отправиться в Крым, я готов предоставить в Ваше распоряжение судно. Я знаю положение в Крыму и не сомневаюсь, что тот совет, который решил собрать генерал Деникин для указаний ему приемника, оставит свой выбор на Вас. Знаю, как тяжело положение армии, и не знаю, возможно ли ее еще спасти… Мною только что получена телеграмма моего правительства. Телеграмма делает положение армии еще более тяжким. Хотя она адресована генералу Деникину, но я не могу скрывать ее от Вас. Быть может, содержание ее повлияет на Ваше решение. Я повторяю, не считаю себя вправе скрыть ее от Вас и, зная ее содержание, поставить Вас в положение узнать тяжелую истину тогда, когда будет уже поздно.
Он передал Врангелю адресованную генералу Деникину ноту: Верховный






353

Комиссар Великобритании в Константинополе получил от своего правительства распоряжение сделать следующее заявление генералу Деникину. Верховный Совет находит, что продолжение гражданской войны в России представляет собой, в общей сложности, наиболее озабочивающий фактор в настоящем положении Европы. Правительство его Величества желает указать генералу Деникину на ту пользу, которую представляло бы собой в настоящем положении обращение советскому правительству, имея в виду добиться амнистии, как для населения Крыма вообще, так и для личного состава Добровольческой армии, в частности. Проникнутое убеждением, что прекращение неравной борьбы было бы наиболее благоприятно для России, Британское правительство взяло бы на себя инициативу означенного обращения по получении  согласия на то генерала Деникина и предоставило бы в его распоряжение и в распоряжение его ближайших сотрудников гостеприимное убежище в Великобритании.
Британское правительство, оказавшее генералу Деникину в прошлом значительную поддержку, которая только и позволила продолжать борьбу до настоящего времени, полагает, что оно имеет право надеяться на то, что означенное предложение будет принято. Однако если бы генерал Деникин почел бы себя обязанным его отклонить, дабы продолжить явно бесполезную борьбу, то в этом случае Британское правительство сочло бы себя обязанным отказаться, от какой бы то ни было ответственности за этот шаг и прекратить в будущем всякую поддержку или помощь, какого бы то ни было характера генералу Деникину.


XII


Отказ англичан от дальнейшей помощи Белому движению отнимал последние надежды. Положение армии становилось отчаянным. Но Врангель уже принял решение.
- Благодарю Вас, если у меня еще могли быть сомнения, то после того, как я узнал содержание этой ноты, у меня их более быть не может. Армия в безвыходном положении. Если выбор моих старых соратников падет на меня, я не имею права от него уклониться.
Адмирал де Робек молча пожал Врангелю руку. Он решил выехать немедленно. Генерал Шатилов, узнав о его решении, пришел в ужас.
- Ты знаешь, что дальнейшая борьба невозможна. Армия или погибнет, или вынуждена будет капитулировать, и ты покроешь себя позором. Ведь у тебя ничего, кроме незапятнанного имени не осталось. Ехать теперь – это безумие, - убеждал он Врангеля.
Однако, видя, что его доводы бессильны, он объявил, что едет вместе с Врангелем, не решаясь оставить его в этот грозный час.
21-го марта броненосец “Император Индии” вышел в Крым. Море стихло. Мощно рассекая волны, уносил Врангеля корабль к родным берегам. Там готовился эпилог русской трагедии. Над предпоследним актом ее готов был опуститься занавес истории.









354


XIII


Утром 22-го марта 1920 года “Император Индии” бросил якорь в Севастопольском рейде. Стоял чудный весенний день. В неподвижном море отражалось голубое море и, залитый лучами солнца, белел и сверкал раскинувшийся по высоким берегам бухты, Севастополь. На набережных виднелись снующие по всем направлениям люди, бухту бороздили многочисленные ялики и челны. Жизнь, казалось, шла своей обычной чередой и дикой представлялась мысль, что этот прекрасный город переживает последние дни, что, может быть, через несколько дней его зальет кровавая волна, и здесь будет справляться красная тризна.
К кораблю подошел катер под Андреевским флагом и по трапу на палубу поднялся морской офицер. Он доложил, что прислан к генералу Врангелю командующим флотом и что для генерала отведено помещение на крейсере “Генерал Корнилов”. Врангель приказал перевезти его вещи на крейсер, а сам решился съехать на берег и, прежде всего, повидать председателя военного совета генерала Абрама Михайловича Драгомирова. По словам встречавшего его офицера, заседание совета должно было состояться в 12 часов дня в “Большом дворце”, занятом командующим флотом, где и находится генерал Драгомиров.
Первое знакомое лицо, встреченное Врангелем при сходе на берег, был генерал Улагай. Врангель не видел его с декабря прошлого года, в то время он лежал в Екатеринодаре тяжело больной тифом. После своего выздоровления он в последние дни борьбы на Кубани командовал Кавказской армией, сменив генерала Шкуро, удаление которого потребовала от генерала Деникина Кубанская рада. Расчет ставки, усиленно выдвигавшей Шкуро в надежде использовать его популярность среди казаков, оказался ошибочным. Кавказская армия – кубанцы, терцы и часть донцев – не успев погрузиться, отходила вдоль Черноморского побережья по дороге на Сочи и Туапсе. За ними тянулось огромное число беженцев. По словам генерала Улагая общее число кубанцев доходило до сорока тысяч, донцев – до двадцати. Части были совершенно деморализованы, и о серьезном сопротивлении думать не приходилось. Отношения к “добровольцам” среди не только казаков, но и офицеров было резко враждебно: генерала Деникина и “добровольческие” полки упрекали в том, что “захватив корабли, они бежали в Крым, бросив на произвол судьбы казаков”. Казаки отходили по гористой, бедной местами средствами, территории. Их преследовали слабые части конницы Буденного, во много раз малочисленнее белых частей, но окрыленные победой. Большинство кубанских и донских обозов были брошены, запасов продовольствия на местах не было, и люди и лошади голодали. В виду ранней весны подножный корм отсутствовал, лошади ели прошлогодние листья и глодали древесную кору. Казаки отбирали последнее у населения, питались прошлогодней кукурузой и кониной.
Генерал Улагай оставил свою армию в районе Сочи. Заместителем своим он назначил генерала Шкуро, во главе донских частей оставался генерал Стариков. Последние дни в Сочи среди членов Кубанской рады разногласия особенно усилились.






355

Все громче раздавались голоса о необходимости вступить в переговоры с большевиками, другие предлагали просить о защите Грузию. Кубанский атаман генерал Букретов и председатель правительства инженер Ивашин за несколько дней до отъезда генерала Улагая выехали в Крым.
На вопрос Врангеля:
- Неужели при таком превосходстве наших сил нет возможности рассчитывать хотя бы на частный успех – вновь овладеть Новороссийском и тем обеспечить снабжение, а там, отдохнув и оправившись, постараться вырвать инициативу у противника…
Генерал Улагай безнадежно махнул рукой и ответил:
- Какой там, казаки драться не будут. Полки совсем потеряли дух.
Врангелю стало ясным, что дело действительно безнадежно. Дух был потерян не только казаками, но и начальниками. На продолжение борьбы казаками рассчитывать было нельзя.
В Крым переброшено было, включая тыл, около двадцати пяти тысяч добровольцев и до десяти тысяч донцев. Последние прибыли без лошадей и без оружия. Даже большая часть винтовок была при посадке брошена. Казачьи полки были совершенно деморализованы. Настроение их было таково, что генерал Деникин, по соглашению с Донским атаманом генералом Богаевским и командующим Донской армией генералом Сидориным, отказался от первоначального намерения поручить донским частям оборону Керченского пролива и побережья Азовского моря, и решил немедленно грузить их на пароходы и перебросить в район Евпатории, отобрав от полков последнее оружие.
Добровольческие полки прибыли также в полном расстройстве. Конница без лошадей, все части без обозов, артиллерии и пулеметов. Люди были оборваны и озлоблены, в значительной степени вышли из повиновения начальников. При этих условиях и Добровольческий корпус боевой силы в настоящее время не представлял.
Фронт удерживался частями генерала Слащева, сведенными в Крымский корпус. Корпус состоял из бесчисленного количества обрывков войсковых частей, зачастую еще в зародыше, отдельных штабов и нестроевых команд. Всего до пятидесяти пехотных и кавалерийских частей. При этом боевой состав корпуса не превышал 3500 штыков и 2000 шашек. Общая численность противника на фронте генерала Слащева – 13-ой советской армии была до 6000 штыков и 3000 шашек. При этих условиях сил у генерала Слащева для обороны перешейков было достаточно, однако, сборный состав его частей и их слабая подготовка и отмеченное разведкой постоянное усиление противника, заставляло считать положение Белых далеко не устойчивым.


XIV


Врангель застал генерала Драгомирова в Большом дворце. Через час должно было открыться заседание Военного Совета, и он спешил ознакомить его в общих чертах с последними событиями.
Собрание накануне совещания оказалось чрезвычайно многочисленным. Несмотря






356

на все усилия генерала Драгомирова, определенного решения добиться не удалось, значительное число участников совещания решительно отказались обсуждать вопрос о назначении приемника Главнокомандующего, считая недопустимым введение в армию принципа выборочного начала и полагая, что приемник генерала Деникина должен быть назначен приказом последнего. Добровольцы твердо и единодушно настаивали на том, чтобы просить генерала Деникина остаться у власти. Начальник Дроздовской дивизии генерал Витковский заявил, что чины его дивизии находят невозможным для себя принять участие в выборах и категорично от этого отказываются. К его заявлению сразу же присоединились начальники Корниловской, Марковской и Алексеевской дивизий, других частей добровольческого корпуса. Все собравшиеся добровольцы внимательно следили за поведением генерала Кутепова. Они не могли понять, почему он не выдержал их единогласного призыва к генералу Деникину не покидать их.
А Кутепов, знавший о непреклонном решении Главнокомандующего, подавленный всем происходящим, утверждал, что генерала заменить никто не может, в противном случае наше дело будет проиграно.
Генерал Сидорин от имени донцев отказался давать какие-либо указания о приемнике, считая свое представительство слишком малочисленным, не соответствующем боевому составу. Отказался голосовать за свой корпус и генерал Слащев. Генерал Слащев под предлогом необходимости его присутствия на фронте от дальнейшего участия уклонился и выехал из Севастополя. С ним уехали и представители Крымского корпуса. После совещания генерал Драгомиров донес по аппарату в Феодосию, где оставался генерал Деникин, о результатах первого совещания и высказанном последнем пожелании. Однако генерал Деникин решительно отказался о назначении себе приемника и подтвердил свой выбор нового Главнокомандующего Военным Советом.
Со своей стороны Врангель считал совершенно недопустимым выбор нового Главнокомандующего его будущими подчиненными и единственно правильным назначение такового самим генералом Деникиным. Врангель ознакомил генерала Драгомирова с привезенным им ультиматумом англичан.
- По тем отрывочным сведениям, которые я имел в Константинополе, и которые получил только что от генерала Улагая и при условии лишения нас всякой помощи со стороны союзников, я не вижу возможным продолжать борьбу, - сказал Врангель. – Я прибыл сюда потому, что не счел возможным не разделить с армией ее, быть может, последние часы, и если судьба пошлет мне испытание встать во главе армии, я его приму. Однако я считаю, что при настоящих условиях генерал Деникин не имеет нравственного права оставить то дело, во главе которого он до сих пор стоял. Он должен довести это дело до конца и принять на себя ответственность за все, что произойдет.
- Решение Главнокомандующего уйти – окончательно. Я убежден, что он его не изменит, - ответил генерал Драгомиров.
20-го марта генерал Деникин писал генералу Драгомирову, что он окончательно и бесповоротно принял решение об уходе из армии и предлагал Военному Совету избрать ему приемника.








357


XV


Соседняя зала, где должно было происходить совещание, постепенно наполнялась народом. Оттуда доносился шум, говор, топот многочисленных ног. Вошедший с какими-то бумагами адъютант приоткрыл дверь, и Врангель увидел значительную толпу в несколько десятков человек.
- Это не Военный Совет, Ваше превосходительство, а какой-то совдеп, - сказал Врангель. – Я полагаю совершенно невозможным скрыть от военного совещания новые обстоятельства, в корне меняющие обстановку.
Врангель указал на ноту англичан.
- Новый Главнокомандующий, кто бы он ни был, должен с полной определенностью знать, что при этих условиях будут от него требовать его соратники, а последнее, что может им обещать новый вождь. Все это невозможно обсуждать в таком многолюдном собрании, в значительной мере состоящем из мальчиков. Ведь некоторые из нынешних командиров полков в нормальное время были бы только поручиками. Я полагаю, что из состава совета должны быть удалены все лица младше командиров корпусов или равных им по власти.
Генерал Драгомиров с Врангелем охотно согласился. Они тут же по списку наметили состав этих лиц: председатель – генерал от кавалерии Драгомиров, командующий флотом вице-адмирал Герасимов, Донской атаман генерал-лейтенант Богаевский, командующий Донской армией генерал-лейтенант Сидорин, начальник его штаба генерал-лейтенант Кельчевский, начальник военного управления генерал-лейтенант Вязьмитинов, комендант Севастопольской крепости генерал-лейтенант Турбин, генерал-лейтенанты: Шатилов, Боровский, Покровский, Юзефович, Шиллинг, Кутепов, Улагай, Ефимов, Стогов, Топорков, начальник штаба командующего флотом генерал-майор Махров.
Генерал Драгомиров отпустил прочих участников совещания, просил старших начальников перейти к нему в кабинет. Известие об ультиматуме англичан всех поразило. Значение его в полной мере учитывалось всеми, все были сумрачны и молчаливы. Генерал Драгомиров сообщил присутствующим, что генерал Деникин по-прежнему настаивает на выборе себе приемника. Однако все члены Совета продолжали считать такой порядок разрешения вопроса недопустимым.
Председательствующий предложил следующий выход из положения: старшие начальники в частном совещании выскажут предположения и назовут лицо, которое, по их мнению, может в настоящую минуту наиболее успешно выполнить возложенную на него задачу. Генерал Драгомиров сообщит об этом генералу Деникину, доложив, что мнение участников совещания не связывает Главнокомандующего в его решении и еще раз предложит генералу Деникину приказом назначить себе приемника.
Врангель просил слова и вновь повторил сказанное уже генералу Драгомирову: в настоящих условиях он не видит возможности рассчитывать на успешное продолжение борьбы. Ультиматум англичан отнимает последние надежды. Предстоит испытать






358

горькую чашу до дна. При этих условиях генерал Деникин не имеет права оставлять армию. Его слова были встречены гробовым молчанием. Ему стало ясно, что, как самим генералом Деникиным, так и всеми присутствующими, вопрос об оставлении  Главнокомандующим своего поста уже предрешен.
- Если генерал Деникин все же оставит армию, - продолжал Врангель, - и на одного из нас выпадет тяжкий крест, то прежде чем принять этот крест, тот, кто его будет нести, должен знать, что от него ожидают те, кто ему этот крест вверил. Повторяю, я лично не представляю себе возможным для нового Главнокомандующего обещать победоносный выход из положения. Самое большее, что можно от него требовать – это сохранить честь вверенного армии русского знамени. Конечно, общая обстановка мне менее знакома, чем всем присутствующим, а потому я, быть может, преувеличиваю безвыходность нашего положения. Я считаю совершенно необходимым ныне же выяснить этот вопрос.
Все молчали.
Наконец, генерал Махров стал говорить о том, что каким бы безвыходным ни казалось положение, борьбу следует продолжать – “пока у нас есть хоть один шанс из ста, мы не можем сложить  оружие”.
- Да, Петр Семенович, это так, - ответил генерал Шатилов, - если бы этот шанс был… Но, по-моему, у противника не девяносто девять шансов, а девяносто девять и девять в периоде…
Генерал Махров не возражал.
Для Врангеля не было сомнений, что выбор участников совещания остановится на нем. Жребий был брошен, он сказал все, и дальнейшее зависело не от него. Сославшись на нездоровье, Врангель попросил генерала Драгомирова разрешения оставить совещание.


XVI


На душе было невыразимо тяжело. Хотелось быть одному, разобраться с мыслями. Врангель вышел из дворца и пошел бродить по городу, ища уединения. Он прошел на Исторический бульвар и долго ходил по пустынным аллеям. Тяжелое гнетущее чувство не проходило. Ему стало казаться, что душевное равновесие не вернется, пока он не получит возможности поделиться с кем-либо всем, что мучило его душу. Ему вспомнилось посещение его, в бытность в Севастополе, епископа Севастопольского Вениамина. Это было накануне оставления им родной земли. Он также тогда переживал тяжелые часы. Теплая, полная искренней задушевности беседа с владыкой облегчила тогда его душу. Врангель  решил пройти к епископу Вениамину, который уже знал о его приезде и, видимо, ему обрадовался.
- Вы хорошо сделали, что приехали сюда. Господь надоумил Вас. Это был Ваш долг, - сказал он. – Я знаю, как тяжело Вам, знаю, какой крест Вы на себя берете. Но Вы не имеете права от этого креста отказываться. Вы должны принести жертву родной Вам армии и России. На Вас указал промысел Божий устами тех людей, которые готовы Вам вручить свою участь. Еще до Вашего приезда, как только генерал Драгомиров собрал






359

совет, к нему обратился, указывая на Вас, целый ряд русских людей, духовенство православное, католическое и магометанское, целый ряд общественных организаций. Вот у меня копия с двух таких обращений.
Владыка, порывшись в лежащих на столе бумагах, передал Врангелю две из них.
Пока Врангель читал, владыка вышел в соседнюю горницу, откуда вынес икону Божьей Матери старинного письма, в золотой оправе, с ризой расшитой жемчугом.
Он подошел к Врангелю.
- Этой старинной иконой я решил благословить Вас, когда Вы прибудете сюда на Ваш новый подвиг.
Врангель преклонил колено. Владыка благословил его. Тяжелый камень свалился с сердца. На душе просветлело и он, спокойно решившись покориться судьбе, вернулся в Большой дворец.


XVII


Совещание давно уже кончилось. Следующее заседание было назначено на 6 часов вечера. Старшие начальники единогласно указали на Врангеля, как приемника генерала Деникина. Генерал Драгомиров сообщил Главнокомандующему о результатах сегодняшнего совещания.
Во дворец приезжал, державший флаг на дредноуте “Император Индии”, адмирал Сеймур. Глубоко порядочный человек, тип английского джентльмена в лучшем смысле этого слова, он был положительно удручен новым политическим выступлением своего правительства. Он через несколько часов уходил в Феодосию.
Командующий флотом адмирал Герасимов предложил Врангелю перекусить. На вопрос Врангеля о тоннаже, запасах угля и масла, которыми могли бы обеспечить суда на случай необходимости эвакуации, он получил безнадежно неутешительный ответ. Тоннаж в портах Крыма достаточен, однако ни одно судно выйти в море не может. Не только нет запасов угля и масла, но и на кораблях ни угля, ни масла нет. Даже боевые суда нет возможности освещать электричеством.
- Вы не поверите, - добавил адмирал Герасимов, - нам нечем даже развести пары на буксирах, чтобы вывести суда на рейд. Если, не дай Бог, случится несчастье на фронте, никто не выйдет.
В 6 часов совещание старших начальников возобновилось под председательством генерала Драгомирова. Врангель передал присутствующим, что указание их на него, как будущего приемника генерала Деникина, ему известно, что оказываемое ему его соратниками в эти грозные дни доверие его особенно обязывает пред самим собой и перед ними это доверие оправдать, что прежде, чем дать свое согласие, он должен быть уверен, что в силах выполнить то, что от него ожидают, что, как он уже имел случай высказать, он не вправе обещать им победы, что в настоящих условиях они на победу рассчитывать не могут. Он может обещать лишь одно: не склонить знамени перед врагом и, если им суждено будет погибнуть, то сохранить честь русского знамени до конца.






360

- Англичане решили выйти из игры, - сказал Врангель. – Отказ наш от их посредничества даст им возможность отойти в сторону, умыв руки. Никаких переговоров с большевиками с нашей стороны, конечно, не допускаю. Мне представляется в настоящих условиях необходимым, прежде всего, не дать возможности англичанам выйти из игры. Переложить на них одних переговоры, всячески затягивая таковые, а тем временем закрепиться, привести армию и тыл в порядок и обеспечить флот углем и маслом на случай эвакуации. Если мои соображения разделяются, я прошу совет особым актом указать, какие задачи ставятся новому Главнокомандующему.
Врангель тут же предложил проект акта. Генерал Шатилов записал его под его диктовку: “На заседании старших начальников, выделенных из состава Военного Совета, собранного по приказанию Главнокомандующего в Севастополе 22-го марта 1920 года для избрания заместителя генералу Деникину, председателем совета генералом от кавалерии Драгомировым было оглашено ультимативное сообщение Британского правительства генералу Деникину с указанием о необходимости прекращения неравной и безнадежной борьбы с тем, чтобы Правительство Короля Великобритании обратилось бы с предложением к Советскому правительству об амнистии населению Крыма и, в частности, войскам Юга России, причем в случае отказа генерала Деникина на это предложение, Британское правительство  категорически отказывается ему впредь оказывать всякую поддержку, и какую бы то ни было помощь.
При этих условиях совещание выразило желание просить Главнокомандующего о назначении его заместителем генерала Врангеля с тем, чтобы он принял на себя главное командование путем сношения с союзниками, добился бы неприкосновенности всем лицам, боровшимся против большевиков, и создал бы наиболее благоприятные условия для личного состава Вооруженных Сил Юга России, который не найдет для себя возможным принять обеспечение безопасности от Советского правительства”.
- Я вправе надеяться, - в заключении сказал Врангель, что вы не откажетесь поставить свои подписи под этим постановлением, ежели, конечно, его текст вас удовлетворит, и тем разделить со мной ту тяжкую ответственность, которую я принимаю по вашему желанию перед русскими людьми. Я отлично даю себе отчет, насколько эта ответственность тяжела и потому прошу еще раз все это обдумать.
Врангель оставил совет и вышел в соседнюю комнату. Прошло десять, пятнадцать минут, обсуждение продолжалось. Изредка через двери доносились до него оживленные голоса: о чем-то спорили. Наконец, дверь в кабинет отворилась. Вошел командир Добровольческого корпуса генерал Кутепов.
- Ваше превосходительство, пройдите туда, без Вас все равно ничего не решат:
- Как так, в чем дело?
Генерал Кутепов пожал плечами.
- Да вот. Все понимают, что другого решения нет, а поставить свою подпись не соглашаются.
- Кто же собственно не соглашается?
- Генерал Турбин и генерал Улагай.
Коменданта крепости генерала Турбина Врангель почти не знал, зато смелого и благородного генерала Улагая знал отлично. В отсутствии гражданского мужества Врангель его подозревать не мог. Причину с его стороны надо было искать в чем-то






361

другом. Врангель прошел в комнату.
- У вас, господа, по-видимому, возникли какие-то сомнения. Я считаю необходимым их выяснить, ибо то решение, которое мы примем, может иметь значение, лишь, если оно будет единодушным.
Генерал Улагай стал возражать: против решения никто ничего не имеет. Однако он, Улагай, считает, что поставленные Врангелем  условия согласия получения акта за подписью участников совета есть признак недостаточного доверия его к своим сотрудникам, что ни один из них, конечно, от своих слов не откажется, и в письменном подтверждении этих слов необходимости нет.
- Я поражен, - сказал Врангель, - слышать эти слова от генерала Улагая. Особенно от него. Мы, кажется, пережили не мало вместе и не раз имели случай друг друга испытать. Я не допускаю мысли о возможности между нами какого-то недоверия. Мне лично нет надобности в письменном подтверждении слов каждого из здесь присутствующих. Однако никто из нас не знает, что ожидает нас, быть может, в ближайшем будущем. Каждый из нас, а я тем более, должны будем дать ответ перед будущей Россией, перед русскими людьми, наконец, перед теми, кто нам дорог.
Генерал Улагай тотчас заявил, что он готов дать свою подпись. Генерал Турбин со своей стороны не возражал. Стали подходить к столу и подписывать.
Подписали: генерал от кавалерии Драгомиров, вице-адмирал Герасимов, генерал-лейтенант Богаевский, генерал-лейтенант Сидорин, генерал-лейтенант Кельчевский, генерал-лейтенант Вязьмитинов, генерал-лейтенант Шатилов, генерал-лейтенант Турбин, генерал-лейтенант Боровский, генерал-лейтенант Покровский, генерал-лейтенант Топорков, генерал-лейтенант Юзефович, генерал-лейтенант Шиллинг, генерал-лейтенант Кутепов, генерал-лейтенант Ефимов, генерал-лейтенант Улагай, контр-адмирал Евдокимов, генерал-лейтенант Стогов и генерал-майор Махов.
Последним подписал Врангель с припиской, что он делил с армией славу побед и не может отказаться испытать с ней чашу унижения. Черпая силы в поддержке его старых соратников, соглашается принять должность Главнокомандующего.
В то время как подписывался акт, генерал Драгомиров был вызван к аппарату генералом Деникиным, который справлялся о том, известно ли Врангелю новое политическое положение и постановление  утреннего совещания. Получив утвердительный ответ, генерал Деникин сообщил, что им отдается приказ о назначении Врангеля его приемником.
У многих участников совещания не было уверенности в том, что Главнокомандующий пришлет такой приказ. У многих все же были сомнения, утвердит ли генерал Деникин их выбор. Они не знали подробностей, но всем было известно, что между ними (Деникиным и Врангелем) были дурные отношения, и вина за них падала не на генерала Деникина.
Но для таких сомнений не было повода.
В ответ Деникин 12-го марта отдал свой последний приказ войскам. Приказ этот гласил, что генерал-лейтенант барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными Силами на Юге России. Всем, честно шедшим с ним, Деникиным, в тяжелой борьбе, низкий поклон. Господи, дай победу армии, спаси Россию.
Врангель и Драгомиров вышли в зал, где тем временем собрались все члены






362

совещания. Генерал Драгомиров предоставил Врангелю слово.
Врангель начал говорить и при первых же словах почувствовал, как спазмы сжимают ему горло. Его глубоко растрогала оказанная ему всеми его соратниками неподдельная, трогательная и радостная встреча. Он ясно чувствовал, что среди безысходного горя, разбитых надежд, страданий и лишений, они ищут в нем поддержку и опору. Привезенное им известие наносило им новый удар.
Что ожидает их в ближайшем будущем? Что станется с теми, кто шли с ним, жертвуя личными интересами, здоровьем и самой жизнью во имя борьбы за свободу и счастье родины? Что станется с десятками тысяч русских людей, которые в слепом ужасе бежали сюда, на последний клочок русской земли, под защиту штыков армии?
Неужели напрасно принесено столько жертв, пролито столько крови и слез?
Неужели бесследно будет вычеркнута из истории России страница борьбы ее лучших сынов, борьбы среди смрада российского пожарища, потоков крови, развала и бесчестия Родины? С трудом, выдавливая фразы из горла, закончил он свою речь.


XVIII


Врангель остался с генералом Драгомировым и с генералом Шатиловым в зале. Они решили немедленно ответить на ноту Великобританского правительства и просили послать за начальником политической канцелярии управления иностранных сношений Б.Л. Татищевым (начальник управления иностранных сношений А.А. Нератов был болен), стал докладывать генералу Шатилову ответ англичанам. Татищев вскоре прибыл, и нота тут же была подписана Врангелем. В ноте сообщалось, что генералом Деникиным Врангель назначен Главнокомандующим Вооруженными Силами Юга России, и он вступил в обязанности.
Категорическое требование Великобританского правительства прекратить борьбу ставит армию в невозможность продолжать таковую. В связи с тем, что исключается возможность непосредственных переговоров с врагом, он отдает участь армии, флота и населения занятых областей, а также тех, кто участвовал в настоящей борьбе, на справедливое решение Великобританского правительства. Он считает, что долг чести тех, кто лишает своей помощи в самый решительный час армию Юга России, оставшуюся неизменно верной общему делу союзников, обязывает их принять меры к обеспечению неприкосновенности армии, населения занятых областей, а также тех лиц, которые не пожелали бы вернуться в Россию и, наконец, тех, кто боролся против большевиков и ныне томится в тюрьмах Советской России.
Врангель указывал в ноте, что находит необходимым, чтобы та возможность, которую Британское правительство предлагает Главнокомандующему и его главным сотрудникам найти приют вне России, была бы предоставлена в одинаковой степени всем тем, кто предпочел бы оставление своей Родины принятию пощады от врага. Он готов согласиться на самые тяжелые условия для существования за границей этих лиц, чем обеспечилось бы, что этой возможностью воспользуются только те, кому совесть не






363

допускает воспользоваться милостью врага. Само собой разумеется, что во главе этих лиц должны считать его самого.
Возможно, быстрое разрешение вопроса о перемирии и его осуществление является необходимым.
Переговоры могли бы быть возложены на представителя английского командования, находящегося в России.
Для спокойного разрешения вопросов, связанных с прекращением военных действий и ликвидацией военных и гражданских учреждений в связи с передачей Крыма Советскому правительству, необходимо предоставить ему, Врангелю, не менее двух месяцев от дня завершения переговоров.
В течение этого времени союзники должны продолжать снабжать армию и население занятых областей всем необходимым.






































364


Г л а в а    д е в я т а я

Правитель и Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России


I


Из Севастополя Врангель собирался ехать в Крым на крейсере “Генерал Корнилов”, так ему передали принятую по аппарату телеграмму генерала Слащева, который телеграфировал, что считает положение генерала Врангеля в Севастополе опасным, и просил разрешения прибыть с бронепоездом его войск для охраны Врангеля. Врангель приказал ответить, что в охране не нуждается, прибытие и войск считает излишним, лично же генерала Слащева всегда будет рад видеть.
Поздно ночью Врангель вернулся в отведенное ему помещение на борту “Генерала Корнилова”.
Едва стало светать, как Врангель уже проснулся, разбуженный непривычным шумом утренней уборки. Звенели цепи, трещали скребки, шумела выбрасываемая насосами вода, гулко отдавался в металлических переборках корабля тяжелый топот уборщиков. Сон не возвращался, докучливые беспокойные мысли лезли в голову. Врангель встал, оделся и сел писать приказ войскам.
Что мог сказать он им, чем ободрить упавший дух. Тяжелое положение белых, по-видимому, безвыходное, известно и офицерам и солдатам. Не сегодня, так завтра, им станет известна и измена союзников. Не дрогнут ли при этом новом ударе сердца тех, кто грудью своей прикрывает последнюю пядь родной земли? Войска знали, что Врангель никогда не скрывал от них правды и, зная это, верили ему. Он и теперь не мог обещать им несбыточные надежды. Он мог обещать, лишь выполнить свой долг и, дав пример, потребовать от них того же.
В своем приказе Врангель сообщил, что он в соответствии с приказом генерала Деникина становится его приемником. Призвал всех, верных своему долгу, напрячь силы и с честью вывести армию и флот из создавшегося положения.


II


В помещение, где находился Врангель, вошел генерал Шатилов. Он также почти не спал, просидел до поздней ночи с начальником штаба генералом Махровым. Он успел






365

ознакомиться с главнейшими вопросами общего положения.
Правительственного аппарата не существовало. С переходом в Крым “демократическое” правительство Мельникова пало, и бывшему начальнику финансового управления М.В. Бернацкому было поручено генералом Деникиным составить новый “деловой” кабинет. За исключением М.В. Бернацкого, находившегося в Феодосии, находился и бывший начальник управления иностранных сношений А.А. Нератов. Все остальные начальники гражданских управлений и многие из ближайших их помощников разъехались. Вот главе остатков громоздких управлений с огромным числом служащих без помещений, с остатками растерянных и брошенных дел, остались второстепенные исполнители.
При упразднении и расформировании частей управлений и учреждений по распоряжению генерала Деникина всем оставшимся за штабом было обещано четырехмесячное содержание. Огромные суммы подлежали выдаче в качестве “эвакуационного” пособия.
Крошечный Крым, при полном отсутствии естественных богатств, должен был принять, кормить и оплачивать в течение многих месяцев и армию, и бесконечно разросшиеся тылы Вооруженных Сил Юга России.
Неумелая финансовая политика, упорный отказ генерала Деникина от использования для привлечения иностранного капитала громадных естественных богатств юга России, несовершенство налогового аппарата приводили к тому, что вся финансовая система сводилась к печатанию денежных знаков. Однако новые и новые эмиссии не могли удовлетворить денежной потребности, беспрерывно возраставшей по мере обесценивания денежных знаков бесконечными их выпусками. При отходе в Крым из четырех экспедиций, заготавливающих государственные бумаги, три были частью вывезены и бездействовали, частью погибли. Оставшаяся в Феодосии экспедиция не успевала печатать. С утерей всего юга России и оставлении белых союзниками и без того незначительные суммы, находящиеся в банках и на руках финансовых агентов главного командования за границей, не могли считаться прочно обеспеченными от захвата многочисленными кредиторами.
На довольствии в армии состояло более 150 тысяч ртов, но из этого числа лишь около одной шестой могли почитаться боевыми элементами, остальную часть составляли раненые, больные, инвалиды разных категорий, воспитанники кадетских корпусов и военных училищ, громадное число чинов резерва, в большинстве случаев престарелых чинов, многочисленных тыловых учреждений.
Крым местными средствами был беден и в мирное время он жил за счет богатой Северной Таврии. Теперь же, с населением в значительной степени возросшим, с расстроенным долгими годами германской и гражданской войны хозяйственным аппаратом, он не мог прокормить население и армию. В городах южного побережья: Севастополе, Ялте, Феодосии и Керчи, благодаря трудному подвозу с севера, хлеба уже не хватало.
Цены на хлеб беспрерывно росли. Не хватало совершенно и необходимых жиров. Не было угля, и не только флот, но и железнодорожный транспорт были под угрозой.
Огромные запасы обмундирования и снаряжения были брошены на юге России, и раздетую, и в значительной степени безоружную армию нечем было снабжать. Винтовок






366

было в обрез, пулеметов и орудий не хватало, почти все танки, броневые машины и аэропланы были оставлены в руках противника. Немногие сохранившиеся боевые машины не могли быть использованы за полным отсутствием бензина. Огнеприпасов, особенно артиллерийских снарядов, могло хватить лишь на короткое время.
Уцелевшие орудия нечем было запрячь. Конница осталась без лошадей, и единственная конная часть была вторая конная дивизия генерала Морозова (около 2000 шашек), входившая в состав отошедшего в Крым с севера сухим путем корпуса генерала Слащева. Кроме этого корпуса, все отошедшие в Крым войска лишились своих обозов. В бедном коневыми средствами Крыму недостаток конного состава не представлялось возможным пополнить, особенно при наступившем времени весенних полевых работ.
Войска за многомесячное беспорядочное отступление вышли из рук начальства. Пьянство, самоуправство, грабежи и даже убийства стали обычным явлением в местах стоянки большинства частей. Развал достиг и верхов армии. Политики – пьянствовали, интриговали, разводили недостойные дрязги и происки. Благодатная почва открывала широкое поле деятельности крупным и мелким авантюристам. Особенно шумели оставшиеся за бортом, съедаемые неудовлетворенным честолюбием, выдвинувшиеся не по заслугам генералы: бывший командующий Кавказской армией генерал Покровский, генерал Боровский, сподвижник грабительского набега генерала Мамонтова, его начальник штаба генерал Постовский. Вокруг них собралась шайка всевозможных проходимцев, бывших членов многочисленных контрразведок, секретного отдела Освага.
Среди высшего командования донцев также было неблагополучно. Генерал Сидорин и генерал Кальчевский, окончательно порвав с “добровольцами”, вели свою самостоятельную казачью политику, ища поддержки у “демократического” казачества.
Генерал Слащев, бывший полновластный властитель Крыма, с переходом ставки в Феодосию оставался во главе своего корпуса. Генерал Шиллинг был отчислен в распоряжение Главнокомандующего. Хороший строевой офицер, генерал Слащев, имея сборные случайные войска, отлично справлялся со своей задачей. С горстью людей, среди общего развала, он отстоял Крым. Однако полная, вне всякого контроля самостоятельность, сознание безнаказанности окончательно вскружили ему голову. Неуравновешенный от природы, слабохарактерный, легко поддающийся самой низкопробной лести, плохо разбирающийся в людях, к тому же подверженный болезненному пристрастию к наркотикам и вину, он в атмосфере общего развала окончательно запутался. Не довольствуясь уже ролью строевого начальника, он стремился влиять на общую политическую работу, засыпал ставку всевозможными проектами и предложениями, одно другого сумбурнее, настаивал на смене целого ряда других начальников, требовал привлечения к работе казавшихся ему выдающимися лиц.
Аппарат внутреннего управления был в полном расстройстве. Проделав эволюции от единоличной диктатуры до демократического правительства, при котором главнокомандующий являлся лишь главою вооруженных сил, генерал Деникин спутал все карты в колоде своей политической игры.
Во главе гражданского управления в Крыму стоял Таврический губернатор Перлик, недавно назначенный (после оставления этого поста Н.А. Татищевым). Он бессилен был при отсутствии твердых руководящих указаний сверху управлять внутренней жизнью страны.






367

Если этих твердых руководящих указаний не давалось последнее время, то и раньше единая определенная политика отсутствовала. Одновременно с гражданским управлением политика проводилась и политической частью штаба во главе со вторым генерал-квартирмейстером. Двойственность и, как следствие, ее нелогичность при таком порядке вещей были неизбежны. Неудовлетворительный подбор представителей власти на местах при общем бессилии правительственного аппарата еще более этот “разбой” усиливал.


III


Отношение местного татарского населения было в общем благожелательным. Правда, татары неохотно шли в войска, всячески уклоняясь от призывов, но никаких враждебных проявлений со стороны населения до сего времени не наблюдалось. Настроение в городах, особенно в портовых, в прошлом в значительной степени с промышленным населением, также, в общем, не внушало особых тревог, хотя под влиянием работы эсеров, успевших проникнуть по новому демократичному закону в значительном количестве в местные городские самоуправления, среди рабочих портового завода в Севастополе уже имели место значительные беспорядки. В штабе имелись сведения о готовящейся забастовке.
Ушедший в горы с некоторыми своими приспешниками, капитан Орлов присоединил к себе несколько десятков укрывавшихся в горных деревушках дезертиров. Он изредка появлялся на Симферопольском шоссе, нападая на отдельных проезжающих и одиночных стражников. Однако на более крупные предприятия не решался. С отходом армии в Крым к нему бежали ищущие наживы, не брезгующие средствами, проходимцы. Среди последних оказался и бывший личный адъютант генерала Май-Маевского капитан Макаров. Имелись сведения, что большевистские агенты снабжали отряды Орлова и Макарова оружием и деньгами.


IV


Условия будущей работы представлялись безнадежно тяжелыми. Не только приходилось все строить заново, но и погашать старые обязательства.
Генерал Шатилов успел повидать и новых чинов штаба Главнокомандующего. С оставлением генералом Романовским поста начальника штаба и уходом генерал-квартирмейстера генерала Плющевского-Плющик, начальником штаба Главнокомандующего был назначен генерал Махров. Должность генерал-квартирмейстера занял полковник Коновалов. Делами второго генерал-квартирмейстера ведал полковник Дорман.






368

Генерала Махрова Врангель знал очень хорошо. Он долгое время состоял в Кавказской армии начальником военных сообщений. Это был чрезвычайно способный, дельный и знающий офицер генерального штаба. Ума гибкого и быстрого, весьма живой, он не прочь был поиграть “демократизмом”. Либерализм начальника штаба в настоящее время являлся в значительной мере отражением политических взглядов его ближайших помощников обоих генерал-квартирмейстеров.
Среди офицерства ставки и высших чинов, настроенных в общем праве, либерализм начальника штаба и его ближайших помощников вызвал большие нарекания. Их обвиняли в “эсеровщине”.
Однако полковник Коновалов даже его врагам признавался за выдающегося по способностям офицера. Впоследствии Врангель имел случай убедиться в справедливости этого мнения. Полковник Дорман был также способный офицер.
Дежурным офицером состоял генерал Трухачев, занимавший эту должность с первых шагов Добровольческой армии, хорошо знающий свое дело.
Врангель наметил в дальнейшем ограничить работу штаба исключительно военными вопросами, изъяв из ведения штаба вопросы политического характера. Он считал, что всякие перемены личного состава, особенно в настоящие дни общего развала, были бы только вредны. Неизбежные перемены могли быть сделаны лишь постепенно более или менее безболезненно в порядке работы. В виду сложившихся в последнее время его отношений с генералом Деникиным, он считал особенно необходимым возможно щепетильно относиться к тем его сотрудникам, которые ныне становились его. Все эти соображения он высказал генералу Шатилову, прося его вместе с тем дружески переговорить с генералом Махровым, ознакомить того с его соображениями и взглядами на дальнейшую ожидаемую его от штаба работу.
В разговоре с генералом Махровым надлежало, в частности, затронуть вопрос и о той части работы штаба, касающейся внутренней разведки, которая, вероятно, перешла к нему после расформирования пресловутого Освага. Врангель подразумевал ту “информацию вверх”, коей освещалась деятельность старших начальников, не исключая помощников Главнокомандующего. Он не мог допускать мысли о возможности предательства его ближайших сотрудников и всякую слежку за ними считал недостойной.
Предстоящая работа требовала огромного с его стороны напряжения и личного участия, как в тылу, так и на фронте. В настоящие трудные дни личное влияние вождя приобретало особое значение. Одной из крупных ошибок его предшественника было постепенное полное прекращение общения с войсками. Врангель предложил генералу Шатилову должность своего помощника с тем, чтобы при его поездках на фронт, тот смог бы его заменить в Севастополе. Приказ о назначении генерала Шатилова помощником Главнокомандующего состоялся 24-го марта.


V


Вскоре прибыл генерал Махров. Он привез известие об отъезде генерала Деникина.






369

Генерал Деникин покинул пределы России в день избрания Врангеля Главнокомандующим. Он уехал из Крыма в Константинополь на британском миноносце “Император Индии”, на том самом корабле, который привез в Крым генерала Врангеля. Ехал он в сопровождении двух верных друзей: генерала Романовского и английского генерала Хольмана. Со штабом своим простился днем, а в семь часов вечера направился из гостиницы “Астория” в Феодосию к ожидавшему его автомобилю.
В коридоре гостиницы и у входа из нее столпилось много людей. Вид у них был удрученный. Со слезами на глазах они прощались в лице Деникина с целой эпохой своей жизни. А он, придавленный горем, с застывшим взглядом, не замечая никого из окружавших, машинально продвигался вперед и вдруг остановился. Перед ним стоял офицер, один из бывших заключенных осенью 1917 года в Быховской тюрьме. Деникин крепко его обнял.
В тот день гостиница “Астория” напоминала дом, из которого только что вынесли близкого дорогого покойника. В одном из ее номеров, уткнувшись лицом в подушку, навзрыд, как ребенок, плакал бывший штаб-офицер для поручений при генерале Деникине. Сам Деникин оставил лишь краткую заметку об этом мучительном дне:
“Вечер 20-го марта. Тягостное прощание с ближайшими моими сотрудниками в ставке и офицерами конвоя. Потом. Потом сошел вниз в помещение охранной офицерской роты, состоявшей из старых добровольцев, в большинстве израненных в боях. Со многими из них меня связывала память о страдных днях первых походов. Они взволнованы, слышатся глухие рыдания… Глубокое волнение охватило и меня: тяжелый ком, подступивший к горлу, мешал говорить. Спрашивают: почему? Теперь трудно говорить об этом, когда-нибудь узнаете и поймете…
Поехали с генералом Романовским в английскую миссию, оттуда вместе с Хольманом на пристань. Почетные караулы и представители иностранных миссий. Краткое прощание. Перешли на иностранный миноносец…
Когда мы вошли в море, была уже ночь. Только яркие огни, усеявшие густо тьму, обозначали еще берег покидаемой русской земли. Тускнеют и гаснут.
Россия, Родина моя…”
Подписывая свой последний приказ и покидая Россию, генерал Деникин не знал еще, что генерал Врангель привез с собой из Константинополя ноту британского правительства ультимативного характера, адресованную ему, Деникину, где предлагалось “оставить неравную борьбу”. Правительство Англии предлагало вступить в переговоры с Советским правительством с целью добиться амнистии чинов Добровольческой армии, а в случае отказа Деникина от этого предложения, оно снимало с себя ответственность за дальнейшее и угрожало прекратить всякую поддержку или помощь.
Об этой ноте, не попавшей в его руки, благодаря суете того дня, Деникин впервые узнал только за границей, когда занавес над деникинским периодом русской смуты был уже опущен.











370


VI


23-го марта, вскоре после 4-х часов дня, к пристани Тонханэ в Константинополе подошел катер, доставивший на берег с британского миноносца генералов Деникина, Романовского и Хольмана. На пристани их ожидали английский офицер и генерал В.П. Агапеев, русский военный представитель при британском и французском командовании в Константинополе. Как только приехавшие генералы сошли на берег, англичанин быстро направился к Хольману и с тревожным видом стал ему о чем-то говорить. Хольман сразу обратился к Деникину:
- Ваше превосходительство, поедем прямо на английский корабль.
Англичан, несомненно, что-то тревожило.
Но жена Деникина уже около двух недель находилась в здании русского посольства, и Деникину, прежде всего, хотелось видеть свою семью. Он спросил Агапеева, не стеснит ли его пребывание бывшего Главнокомандующего и начальника штаба в посольстве. Получив от Агапеева любезный ответ, генералы Деникин и Романовский, простившись с Хольманом, поехали в посольство на ожидавшем их автомобиле британского командования. Агапеев следовал за ними в своей машине.
Деникин знал, что часть посольского здания превратилась в нечто похожее на общежитие беженцев. Но он не отдавал себе отчета в том, что это огромное помещение было буквально набито самыми разнообразными людьми, большинство которых – бежавшие с юга России офицеры, преимущественно не нюхавшие пороха, из состава всяких штабов, разведок и контрразведок. Пребывание в Константинополе генерала Врангеля и Шатилова, критиковавших деникинскую ставку и “обличительное” письмо Врангеля к Деникину накалили атмосферу в посольском общежитии. В этом людском муравейнике, кишевшем раздражением и злобой, всякие эксцессы и выпады против Деникина и Романовского были более чем возможны. Это знали англичане, об этом не мог не знать генерал Агапеев. Однако Агапеев на пристани не предупредил Деникина о настроениях, царивших в посольском общежитии. Не знал Деникин и то, в каких условиях живет его жена. Приехав в Константинополь, ей удалось не без труда получить в посольском доме две комнаты с ванной, где вместе с ней поместилось еще восемь человек (годовалая дочь Марина, нянька, дед Ксении Васильевны Деникиной, ее мать со вторым мужем, полковником Ивановым, дети генерала Корнилова: дочь Наталья Лавровна и малолетний сын Юрий, и еще девица Надя Колоколова, отец которой командовал Архангелоградским полком до Деникина, и которую после смерти родителей генерал приютил у себя). И семья Деникина, и все близкие ей люди испытали на себе неприязнь окружавших и подчеркнутое невнимание со стороны служащих посольства, почувствовавших в воздухе, что в Крыму наступала перемена власти.
Две комнаты жены с девятью жильцами не могли вместить двух приехавших генералов, и Деникин обратился к пришедшему дипломатическому поверенному в делах с просьбой отвести ему вместе с Романовским лишнюю комнату. Он получил сухой и уклончивый ответ. Для бывшего Главнокомандующего не оказалось в русском посольстве






371

комнаты… На помощь подоспел Агапеев, предложив остановиться во флигеле военного агента.
По роковой случайности адъютанты Деникина и Романовского выехали из Феодосии на другом корабле и прибыли в Константинополь часом позже своих генералов. А потому И.П. Романовский взял на себя их обязанности и всякие мелкие хлопоты.
В то время, когда генерал Деникин разговаривал с Агапеевым, Романовского в комнате уже не было. Вдруг раздалось два выстрела.
- Однако у вас пальба, - заметил Деникин Агапееву, а вслед за тем в комнату вбежал бледный полковник Б.А. Энгельгорд.
- Ваше превосходительство, генерал Романовский убит!
Деникин, сидевший на стуле, ничего не ответил, только схватился двумя руками за голову и молчал. Сознание помутнело и силы оставили его – первый раз в жизни.
А тем временем в бильярдной комнате посольства дочь генерала Корнилова Наталья Лавровна, стоя на коленях рядом с лежавшим на полу Романовским, в отчаянии требовала:
- Ради Бога, скорее доктора!
Когда привели доктора (И.С. Назарова), генерал Романовский уже скончался, не приходя в сознание.
Убийца бежал. Его не обнаружили.
Возмущенный происшедшим, генерал Мильи, британский главнокомандующий и военный губернатор Константинополя, никого не опрашивая, приказал ввести в здание русского посольства караул из новозеландцев с английскими офицерами для охраны бывшего Главнокомандующего ВСЮР. С момента своего отъезда из Крыма генерал Деникин считался гостем британского правительства и находился под покровительством Англии. Охрану его в посольстве фактически приняли на себя генерал Хольман с помощью генерала Уолша, заведовавшего британской полицией в Константинополе.


VII


Вечером была первая панихида. Гроб с телом генерала Романовского поместили в маленькой комнате. Деникин подошел к гробу своего друга, долго и пристально смотрел на “скорбное и спокойное” лиц покойника, и со слезами на глазах отошел в темный угол.
После панихиды по настоянию генерала Мильи Деникин с семьей, приближенными и с детьми генерала Корнилова отправился на английское госпитальное судно. Сопровождали их британские офицеры. На следующее утро, пересев на дредноут “Марльборо”, он покинул берега Босфора и направился в Англию.
Расследованием убийства генерала Романовского занялся начальник международной полиции в Константинополе англичанин полковник Баллард. Однако все попытки обнаружить убийцу оказались безрезультатными. Ясно было лишь одно, что убийство носило чисто политический характер, как месть за прошлые неудачи. В жизни генерала Деникина убийство И.П. Романовского было глубочайшей личной драмой,






372

жестоким эпилогом всего его бескорыстного служения родине. Со смертью неразлучного друга Ивана Павловича обрывалась одна из последних нитей, связывавших Деникина с эпохой больших надежд, душевных потрясений, радости и безысходного горя.


VIII


Общая стратегическая обстановка представлялась в следующем виде: отношения большевиков с поляками окончательно испортились и со дня на день можно было ожидать возобновления борьбы на польском фронте. Туда были переброшены освободившиеся после разгрома армии генерала Деникина красные части, за исключением незначительного числа войск, оставленных для преследования окончательно деморализованных, потерявших всякую боеспособность, прижатых к Черному морю казаков.
На Крымском фронте против частей генерала Слащева действовала 13-ая советская армия, общей численностью 6 тысяч штыков и 3 тысячи шашек (число бойцов на передовой линии: общее число на фронте и в тылу в шесть раз больше). В состав 13-ой советской армии входили части эстонской пехотной дивизии, 46-ой стрелковой и 8-ой червоного казачества дивизий, 13-ой кавалерийской бригады и ряда мелких отрядов: карательный китайский, заградительный, пограничный, конный и т.д. За последние дни к противнику подошла латышская пехотная дивизия, и ожидалось прибытие 3-ей стрелковой дивизии.
Позиция противника усиленно укреплялась и усиливалась артиллерией. Стратегический план красного командования, по-видимому, предусматривал крупные наступательные операции на польском фронте, ограничиваясь на Крымском фронте обороной. Занятые белыми войсками позиции были весьма неудобны, так как делали чрезвычайно затруднительной активную оборону. В летнее время Сиваш в средней своей части мелел, и позиции легко обходились. Представлялось настоятельно необходимым выдвинуть часть позиций вперед, овладев выходами из Сальского и Перекопского дефиле.
Генерал Махров предлагал воспользоваться для намеченной операции частью полков Добровольческого корпуса, наименее утерявших боеспособность, произведя на обоих флангах противника десанты и одновременно нанеся удар с фронта и действуя десантными частями в тыл противника. Врангель предложил генералу Махрову детально разработать намеченную операцию совместно с командующим флотом и одновременно снестись с морской базой белых в Константинополе, дабы необходимый для десантных операций флота уголь был бы срочно доставлен. Врангель дал указание немедленно наметить будущую линию обороны белых и произвести все расчеты по организации будущих работ по ее укреплению. Придавая исключительное значение укреплению северных выходов из Крыма, он предполагал поручить организацию и общее руководство работами бывшему его начальнику штаба генералу Юзефовичу.
Одновременно должны были производиться работы для подготовки укреплений к северу от Севастополя с целью прикрыть порт и главную базу белых.






373

Врангель дал указания немедленно принять самые решительные меры по учету,
разбору и сохранению всех эвакуированных в Крым запасов по оборудованию, где только возможно, необходимых мастерских и складов. Все дело снабжения, как армии, так и городов Крыма, Врангель решил сосредоточить в одних руках, что одно давало возможность избежать излишних межведомственных трений и гарантировало наиболее планомерное использование в общих интересах скудных местных средств. Главным начальником снабжения Врангель решил назначить генерала Вильчевского, бывшего начальника снабжения Кавказской армии, неподкупная честность, энергия и твердость которого ему были хорошо известны


IX


Бесчисленное количество войсковых частей необходимо было свести в более крупные сосредоточения, сократить многочисленные штабы и усилить боеспособным элементом боевой состав полков, дать армии, дать армии правильную организацию. Врангель наметил свести войска первоначально в три корпуса: корпус генерала Кутепова, главным образом большие части Добровольческого корпуса – Корниловская, Марковская и Дроздовская дивизии; корпус генерала Слащева, сведя бесконечные части, его составляющие, в две пехотные дивизии – 13-ую и 34-ую, кадры которых входили в состав корпуса; донские части должны были составить Донской корпус. Регулярные конные части намечалось свести в шесть полков.
Готовясь к продолжению борьбы, Врангель считал совершенно необходимым безотлагательно обеспечить армию на случай несчастья. Он предложил генералу Махрову немедленно разработать, совместно со штабом командующего флотом, план эвакуации, наметить те порты, куда войска должны были отходить и где они должны были грузиться, принять меры к сосредоточению в этих портах необходимого тоннажа запасов угля и масла. До той поры, пока флот не был обеспечен углем и маслом, белые оставались под угрозой гибели.
Снабжение Крыма, как топливом, так и всем прочим, производилось через Константинополь. Там же пребывали верховные союзные комиссары, непосредственные руководители, политики своих правительств на ближнем Востоке и юге России. Врангель просил генерала Шатилова безотлагательно проехать в Константинополь и совместно с нашим военным представителем наметить меры по обеспечению Крыма хотя бы на первое время необходимыми запасами.
Генерал Шатилов должен был повидать Великобританского верховного комиссара адмирала де Робек и командующего английским оккупационным корпусом генерала Мильи, с коими и вести переговоры в духе ноты в ответ на предъявленный ультиматум, всемерно стараясь не дать англичанам возможности “выйти из игры”, втягивая их в переговоры с большевиками и, по возможности, выигрывая время. Генерал Шатилов решил выехать через день, 25-го марта.







374


X


Прибыл генерал Слащев. После их последнего свидания он еще более осунулся и обрюзг. Его фантастический костюм, громкий нервный смех и беспорядочный отрывистый разговор производили тягостное впечатление.
Врангель выразил ему восхищение перед выполненной им трудной задачей по удержанию Крыма, и выказал уверенность, что под защитой его войск он будет иметь возможность привести армию в порядок и наладить тыл. Затем Врангель ознакомил его с последними решениями военного совета. Генерал Слащев ответил, что с решениями военного совета он полностью согласен и просил верить, что его части выполнят свой долг. Он имел основание ожидать в ближайшие дни наступление противника. Врангель вкратце ознакомил его с намеченной операцией по овладению выходами из Крыма. Затем генерал Слащев затронул вопросы общего характера. Он считал необходимым в ближайшие же дни широко оповестить войска и население о взглядах нового Главнокомандующего на вопросы внутренней и внешней политики.
Неопределенная за последнее время неустойчивая политика генерала Деникина в связи с широко развившейся пропагандой враждебно настроенных групп, давших этому делу толчок, окончательно сбила с толку всех. Необходимо было ясно и определенно дать ответ на наиболее жгучие вопросы, вырвать из рук врагов козыри их политической игры. Без этого не вдохнуть в войска утерянную веру и правоту дела и не вернуть доверия населения. С этим нельзя было не согласиться.
Ту же генерал Слащев стал жаловаться “на левизну” начальника штаба и его ближайших помощников, на несоответствие целого ряда старших начальников добровольческих частей, которые, якобы “совсем не надежны”, что его корпус, во главе с ним самим, единственно верные части, и что он имеет сведения о том, что в Севастополе старшие чины Добровольческого корпуса “подготавливают переворот”, чем и вызвана была его телеграмма накануне. Врангель поспешил прекратить разговор, предложил генералу Слащеву съехать с ним на берег, чтобы повидать прибывших с ним людей его конвоя.
На Нахимовской площади был выстроен полуэскадрон. Врангель поздоровался с людьми, благодарил их за славную службу и объявил, что в ознаменование заслуг славных войск, отстоявших последнюю пядь родной земли, производит их начальника генерала Слащева в генерал-лейтенанты, а его начальника штаба в генерал-майоры. Генерал Слащев отбыл на фронт, Врангель вернулся на крейсер “Генерал Корнилов”, где принял депутацию духовенства и общественных деятелей.












375


XI


Депутации приветствовали Врангеля в весьма теплых выражениях, высказав уверенность, что отныне русское знамя в твердых руках. Он благодарил, упомянув о том, что нравственная поддержка, оказываемая ему ими, особенно ценна в эти дни:
- Вы знаете наше положение, то тяжелое наследство, которое досталось мне, и слышали уже, вероятно, о том новом ударе, который нанесен нам нашими недавними союзниками. При этих условиях с моей стороны было бы бесчестным обещать вам победу. Я могу обещать, лишь с честью вывести вас из тяжелого положения, - закончил он.
После этого Врангель беседовал с членами депутаций. Здесь также затрагивалось большинство вопросов, которые так больно переживались всеми: крестьянский, в связи со жгучим земельным вопросом, ставшим главным орудием пропаганды среди крестьянства врагов дела, острый вопрос об отношениях южнорусской власти к новым государственным образованиям, отношение главного командования с казачьими правительствами. Наконец, отношение к западноевропейским державам и, в частности, возможность при измене делу Антанты опереться на Германию. Все эти вопросы весьма волновали общество и армию. Ответы Врангеля были встречены, по-видимому, с большим удовлетворением и собеседники его настаивали на необходимости ознакомления с его взглядами возможно более широких кругов населения.


XII


При отъезде депутаций епископ Вениамин, бывший в числе присутствующих, просил разрешения остаться, желая иметь с Врангелем особый разговор. Епископ обращал внимание Врангеля на угрожающий упадок нравственности в армии. Междоусобная война со всеми ее ужасами извращала все нравственные понятия, грязнила душу. В то же время ничего не делалось для духовно-религиозного воспитания войск. Работы духовенства в войсках почти не было. Врангель не мог с этим не согласиться. Управляющий военным и морским духовенством протопресвитер Шавельский, находясь безотлучно при ставке главнокомандующего, стоял лично, видимо, весьма далеко от войск. Войсковое духовенство сплошь и рядом было не на высоте. В связи с общей работой по возрождению армии Врангель считал совершенно необходимым не только беспощадную чистку ее от порочных элементов, но и проведение целого ряда мер для повышения нравственного уровня в войсках, в том числе и духовно-религиозного воспитания. Работа и в этом отношении предстояла большая, и во главе военного духовенства должен был быть поставлен человек исключительно деятельный. Мало зная высшее духовенство, Врангелю трудно было наметить такое лицо: он решил посоветоваться с членом церковного собора






376

графом П.Н. Апраксиным, бывшим таврическим губернатором, ныне председателем Ялтинской городской думы, человеком высоко честным и глубоко религиозным. Тот находился в Севастополе, и Врангель просил того на следующий день прибыть к нему. Граф Апраксин горячо рекомендовал Врангелю самого епископа Вениамина, который, помимо других качеств, как епископ Севастопольский, был хорошо известен населению Таврии и пользовался среди последнего высоким уважением.
Протопресвитер Шавельский, по словам графа, под влиянием событий последнего времени, сильно пал духом. Разбитый душой, глубоко морально потрясенный, он в настоящее время для работы был мало пригоден. Врангель написал протопресвитеру Шавельскому письмо, прося его взять на себя задачу ознакомиться на месте с положением беженцев за границей, о тяжелых условиях существования которых до всех доходили слухи, и принести им слово утешения. 31-го марта состоялся приказ о назначении епископа Вениамина управляющим военным и морским духовенством.


XIII


Из Феодосии прибыл М.В. Бернацкий и подал Врангелю прошение об отставке. Врангелю удалось убедить его взять прошение обратно. Его уход в эти дни оставил бы Врангеля в беспомощном положении. М.В. Бернацкий считал необходимым в ближайшее время проехать заграницу, чтобы точно выяснить, на какие из депонированных заграницей сумм главкомат имеет возможность рассчитывать.
В этот день посетили Врангеля представители союзнических военных миссий. Из разговоров с представителями французской миссии генералом Манжем, Врангель убедился, что об ультиматуме, предъявленном англичанами, ему ничего неизвестно.
23-го марта на Нахимовской площади был назначен торжественный молебен и парад войскам. После обедни в соборе крестный ход во главе с епископом Вениамином под колокольный звон направился к Нахимовской площади, по дороге к нему присоединились крестные ходы из других церквей. Вдоль Екатерининской улицы и вокруг площади стояли развернутые фронтом войска, против памятника адмиралу Нахимову был установлен аналой. Здесь стояла группа высших чинов и представители союзнических миссий. Окна, балконы, даже крыши домов были усеяны зрителями. Стоял тихий, солнечный день. Голубое небо отражалось в гладкой, как зеркало, бухте. Плавно неслись звуки церковного пения соборного хора, в неподвижном воздухе не трепетал огонь многочисленных свечей, стоял дым кадильного курения. Молебен кончился, епископ Вениамин огласил изданный накануне указ Правительствующего Сената. Указ гласил, что 22-го марта 1920 года бывший Главнокомандующий генерал Деникин своим приказом назначил своим приемником Главнокомандующим ВСЮР генерала Врангеля. Указ обязывает всех сынов России сплотиться вокруг нового Главнокомандующего в служении святому делу, спасении Родины.
Прочувствованное слово сказал протопресвитер Шавельский, благословил Врангеля иконой святого Михаила Архангела.






377

На возвышение поднялся епископ Вениамин.
- Слушайте русские люди, слушайте русские воины, слушайте вы, представители наших союзников, слушайте вы, большевики, которые находятся здесь среди толпы…, - звенящим, покрывающим всю площадь, голосом начал владыка.
Он говорил о тяжелых страданиях, ниспосланных нашей родине свыше, как искушение за грехи всех слоев русского народа, о высоком подвиге, который свершают те, которые среди развала и позора родины чистым несут родное русское знамя, о том тяжелом крестном пути, которым вот уже несколько лет идет русская армия.
Путь этот тернист, он не кончен. Мы только что перенесли тяжелые испытания, ближайшее будущее, быть может, готовит нам новые. Но вера творит чудеса, тот, кто верит, кто честно и мужественно идет указанным ему совестью путем, тот победит.
- Месяц тому назад русская армия, прижатая к морю у Новороссийска, умирала, быть может, через два месяца она воскреснет и одолеет врага…
Связанная с огромным подъемом и необыкновенной силой проповедь произвела большое впечатление.
После окропления войск святой водой полки построили на площади резервный порядок. Врангель, поднявшись к памятнику адмирала Нахимова, обратился к войскам. Обрисовав в нескольких словах тяжелое положение белых, он сказал, что без трепета и колебаний стал во главе армии в эти дни. Он верит, что Господь не допустит гибели правого дела, что Бог даст ему ум и силы вывести армию из тяжелого положения. Зная безмерную доблесть войск, он непоколебимо верит, что войска помогут ему выполнить его долг перед родиной и верит, что все дождутся светлого дня воскресения России. Войска проходили церемониальным маршем.
Поношенная, обстрелянная одежда, сбитые, заплатанные сапоги, усталые, землистые лица, но весело и бодро блестят глаза, твердо отбивают шаг. Где-то в глубине души шевелится теплое, бодрое чувство: “Нет, не все еще потеряно, нет, мы можем еще держаться…”
После парада Врангель присутствовал на устроенном в его честь флотом завтраке в морском собрании. Беседовал с офицерами и представителями команд. И здесь настроение было бодрое, приподнятое, казалось, каждый старается себя уверить в возможности светлого будущего.
Из морского собрания Врангель поехал в штаб, где принимал представлявшихся чинов штаба, а затем делал визиты военным представителям Англии, Франции и Соединенных Штатов.


XIV


На другой день Врангель съехал с крейсера “Генерал Корнилов” и переехал в подготовленное для него помещение в город, так называемый “Малый дворец”, одноэтажный небольшой особняк с крохотным садом, выстроенный когда-то для великого князя Алексея Александровича, генерал-адмирала Русского флота.






378


XV


По окончании военного совета 22-го марта старшие начальники разъехались: генерал Улагай отправился к своей армии, генерал Сидорин в Евпаторию к своим донцам, генерал Кутепов в Симферополь. На местах началась работа по реорганизации Крымского, Донского и Добровольческого корпусов, производился учет материальной части, войска приводились в порядок.
Штаб Врангеля совместно со штабом командующего флотом подробно разработал предстоящую операцию по овладению выхода из Крыма. Для начала наступления ожидалось лишь прибытие вышедших из Константинополя транспортов с углем. Для участия в операции, помимо корпуса генерала Слащева, были намечены части Добровольческого корпуса: дроздовцы и алексеевцы. По завершении операции Врангель наметил сосредоточить добровольцев в северо-западной части полуострова, возложив на Добровольческий корпус оборону Перекопского перешейка, части Крымского корпуса сосредоточить к востоку и возложить на него оборону перешейка у Салькова и Геническа. Эшелонированный вдоль линии железной дороги и имея весьма малый фронт, корпус мог передохнуть и спокойно произвести намеченную реорганизацию.


XVI


Из Симферополя прибыл исполняющий должность губернатора Перлик. Начальника губернии чрезвычайно беспокоил вопрос о продовольствии городов. Вследствие расстроенного транспорта подвоз хлеба из северной хлебородной части полуострова в города южного побережья совсем прекратился, что, в связи с прибытием в Крым большого числа войск и беженцев, делало вопрос о продовольствии этих городов особенно острым. Большой недостаток ощущался и в других предметах продовольствия. Не хватало жиров, чая, сахара. Беспорядочные, самовольные реквизиции войск еще более увеличивали хозяйственную разруху и чрезвычайно озлобляли население. Необходимо было принять срочные меры, чтобы остановить дальнейшую разруху.
С приходом армии в Крым чрезвычайно усилилась работа большевистских агентов. Работа эта последнее время особенно сильно велась среди крестьянского населения. Хотя в Крыму земельный вопрос и не стоял так болезненно, как в прочих частях нашего отечества, но и здесь, особенно в северных земледельческих уездах, агитация на почве земельного вопроса могла встретить благодатную почву. Что же касается уездов Северной Таврии с крупными селами и громадными помещичьими имениями, то вопрос этот стоял там особенно остро. По имевшимся оттуда сведениям, враждебная белым пропаганда среди крестьян имела там более большой успех. Начальник губернии также придавал исключительное значение ознакомлению населения с взглядами власти на земельный






379

вопрос.
Благодаря тому, что генерал Деникин до последнего времени не решался разрубить этот Гордеев узел и дальше бесконечного обсуждения в комиссиях вопрос не пошел, а за это время враждебные белым группы успели использовать его, как орудие политической борьбы. Вокруг этого вопроса создалась такая сложная болезненная атмосфера, что даже и сочувствующие нам общественные группы и благонамеренные органы прессы окончательно потеряли под ногами почву.


XVII


Пресса в Крыму была представлена целым рядом повседневных изданий: “Юг России”, “Крымский вестник”, “Вечернее слово” и другие.
Конечно, камертон давала севастопольская пресса “Вечернее слово”.
За последнее время во всей прессе с исключительной горячностью обсуждался вопрос о стеснении цензуры, предъявлялись требования предоставить свободу печати и т.д. Шумиха принимала недопустимые размеры. Врангель пригласил к себе трех редакторов газет. Предложив им чаю, Врангель высказал большое удовлетворение видеть у себя представителей власти, к голосу которой, конечно, прислушивается провинциальная печать.
- Некоторые из вас, господа, знают меня, вероятно, по прежней моей деятельности и знают, что я всегда был другом печати. Печатному слову я придавал исключительное значение, особенно в настоящие дни, когда вся страна, весь народ не могут оставаться в стороне от событий, переживаемых родиной. Уважая чужое мнение, я не намерен стеснять печать независимо от направления, конечно, при условии, если это направление не будет дружественно нашим врагам. Вместе с тем, я должен указать, что мы находимся в положении исключительном.
Мы в осажденной крепости – противник не только угрожает нам с севера, но мы вынуждены нести охрану всего побережья, где можно ожидать высадок его отрядов. При этих условиях мы не можем обойтись без цензуры. В самых либеральных государствах на театре внешних действий, а тем более в осажденных врагом крепостях, самая строгая цензура неизбежна. Эта цензура не может исключительно распространяться на военные вопросы, ибо во время войны, а тем более войны гражданской, где орудием борьбы являются не только пушки и ружья, но и идеи, отделить военную цензуру от общей невозможно.
Я не сомневаюсь, господа, в вашем патриотизме и очень бы хотел избавить вас от тех стеснений, которые мешают вашей работе. Вместе с тем, будучи ответственен за то дело, во главе которого стою, я вынужден принять меры для ограждения армии и населения, под защитой армии находящегося, от всего того, что могло бы им угрожать. Я предлагаю на ваше усмотрение два выхода: или сохранить существующий ныне порядок, причем я обещаю вам принять все меры к тому, чтобы упорядочить цензуру, чтобы подобрать соответствующий состав цензоров, или освободить печать от цензуры,






380

возложив всю ответственность на редакторов. В этом случае последние являются
ответственными перед судебной властью. В случае появления статей или заметок, наносящих вред делу нашей борьбы, они будут отвечать по законам военного времени, как за преступление военного характера. Должен обратить ваше внимание, что по военным законам действия, наносящие вред нам и служащие на пользу противника, караются весьма строго, вплоть до смертной казни. Обдумайте, господа, мои предложения и дайте мне ваш ответ.
Первым подал голос редактор “Крымского вестника”, поспешивший заявить, что ввиду нашего исключительного тяжелого положения и, учитывая все приведенные Врангелем соображения, он готов признать вопрос об отмене цензуры несвоевременным. С ним согласился представитель редакции “Юга России”. Один Бурнакин сказал, что готов принять ответственность за свой орган. После этой беседы вопрос об отмене цензуры на столбцах печати больше не обсуждался.


XVIII


В эти дни в Крым пришли официальные известия об убийстве в Константинополе в здании Российского посольства генерала Романовского. Подлое убийство из-за угла. Подробности не были еще известны.
27-го марта, в соборе, штабом главнокомандующего служилась панихида по своему бывшему начальнику. Выходя из собора после службы, Врангель увидел на паперти П.Б. Струве и Н.М. Котляревского, бывшего сотрудника и секретаря А.В. Кривошеина. В день отъезда Врангеля из Константинополя П.Б. Струве в городе отсутствовал и, вернувшись, узнал о выезде Врангеля в Крым. Он поспешил прибыть в Севастополь, справедливо полагая, что Врангелю необходимы люди, желающие работать и преданные делу. Врангель глубоко оценил эти побуждения. Человек большого ума, огромной эрудиции, Струве, как ученый и политик, был хорошо известен в Европе. Как советник он мог быть Врангелю чрезвычайно полезен.
От П.Б. Струве и Н.М.  Котляревского еще раз рассказали Врангелю подробности убийства генерала Романовского и обстоятельства, вызвавшие занятие здания Российского посольства английскими войсками. Н.М. Котляревский привез Врангелю рапорт военного представителя генерала Агапеева.
Напуганная убийством генерала Романовского, боявшаяся за участь мужа, жена генерала Деникина обратилась к прибывшему одновременно с ним в Константинополь генералу Хольману с просьбой прислать для защиты мужа английские войска. Обязанности российского дипломатического представителя исполнил русский консул Якимов, заменивший давно назначенного, но все еще не прибывшего к месту назначения, поверенного в делах Щербатского. Якимов заявил английским властям протест против нарушения экстерриториальности посольства. Генерал Агапеев просил генерала Деникина снестись с генералом Хольманом и не допустить оскорбительного для русского достоинства ввода в посольство английских солдат. Все оказалось тщетным. Генерал






381

Деникин не выполнил просьбу генерала Агапеева. Англичане заявили, что бывший
главнокомандующий находится под их покровительством, и они не могут отказать ему в
защите.
Вслед за вводом в посольство английских солдат генералом Агапеевым была сделана попытка напомнить генералу Деникину, что на нем, как на бывшем Главнокомандующем ВСЮР лежат некоторые нравственные обязанности в вопросе о достоинстве России, что ввод солдат другой страны в русское посольство является наглой выходкой генерала Хольмана. Но генерал Деникин, не дав ему договорить, резко оборвал Агапеева, встал и тоном, не допускавшим возражений, сказал:
- Ваше превосходительство! Зачем Вы мне это говорите…?
То напоминание, которое Агапеев сделал, было, конечно, неприятно генералу Деникину. Агапеев полагал, что он принял решение, сознавая, что оно несовместимо с престижем той идеи, которой он служил, но, не желая, чтобы это сознавали другие. Так как попытка Агапеева потерпела полное крушение, то ему ничего не оставалось больше, как повернуться и уйти.
Посольство было занято гуркосами. Генерал Деникин даже на панихиде присутствовал окруженный ими. На другой день, накануне похорон своего соратника и друга, генерал Деникин выехал в Англию.


XIX


После отъезда Деникина английским командованием было выпущено объявление с предупреждением, что если виновники убийства Романовского не будут обнаружены, то все русские офицеры будут выселены из района Константинополя. На убитом генерале Романовском в боковом кармане кителя оказалось перлюстрированное письмо генерала Шатилова к генералу Науменко. Письмо было частное, касавшееся личных вопросов – просьбу устроить службу одному лицу.
Необходимо было оградить  русский престиж, и Врангель отдал приказ об отчислении генерала Агапеева и генерала Щербатского, как не принявших достаточных мер по охране генерала Деникина и прибывших с ним лиц, “следствием чего явилось убийство в Константинополе генерала Романовского и ввод в русское посольство английских войск”.
В частном письме генералу Агапееву Врангель изложил ему свои соображения и просил не сетовать на него, ибо он вынужден поступить так, дабы избегнуть в дальнейшем возможности повторения со стороны англичан новых бестактностей. Врангель принял меры, чтобы приказ его стал известен представителям союзного командования. Приказ возымел действие, и через несколько дней вышедшие в Константинополе объявления английских властей были сняты, а начавшиеся, было, против русских мелкие репрессии совершенно прекратились. В дальнейшем, несмотря на враждебную белым политику Английского правительства, со стороны английских представителей в Константинополе и в Крыму Врангель встречал неизменно самое






382

корректное, предупредительное отношение. Много позже, уже после оставления России,
Врангель от его английских друзей слышал, что приказ, отданный им в ограждение русского достоинства, отданный в дни, когда судьба Крыма была всецело в руках англичан, был англичанами оценен по достоинству.
Военным представителем в Константинополе Врангель решил назначить генерала Лукомского, большой ум и организаторские способности которого Врангель высоко ценил. Во главе дипломатического представительства поставить А.А. Нератова, дипломата старой школы, долгое время бывшего товарищем министра иностранных дел при царском правительстве, опытного, осторожного и исключительно тактичного человека, к тому же имевшего большие связи по старой службе в иностранных дипломатических кругах.
А.А. Нератов близко стоял к армии, постоянно руководя управлением иностранных сношений, за отсутствием начальника управления С.Д. Сазонова, постоянно проживавшего в Париже.
Сазонов, далеко стоявший от борьбы, не был в состоянии учесть новую обстановку, приспособиться к новым условиям работы. Он не мог примириться с тем, что положение представителя Великой России теперь другое, и, оберегая свое достоинство, все время уходил от дела. Его присутствие в Париже стало бесполезным, да и по существу место руководителя внешней политики должно было быть в центре государственного управления.
Врангель решил предложить А.А. Нератову назначение в Константинополь, просить П.Б. Струве стать во главе управления иностранных сношений.
С уходом Сазонова теряло смысл и само существование пребывающей в Париже политической делегации, одним из членов которой являлся С.Д. Сазонов. Делегация эта под главенством бывшего председателя Временного правительства князя Г.Е. Львова и при участии ряда общественных деятелей выступала по вопросам внешней политики, с протестами, записками и меморандумами, не имевшими, конечно, существенного значения. Врангель телеграфировал послу в Париже, что в дальнейшем все сношения будут вестись исключительно через него одного. Члены делегации из общественных деятелей стали с этого дня в оппозицию главному командованию, не брезгуя ничем, чтобы вредить в иностранных кругах тому делу, которое с таким трудом приходилось вести.


XX


29-го марта Врангель объявил положение об управлении областями, занимаемыми вооруженными силами Юга России.
В приказе указывалось, что Правитель и Главнокомандующий ВСЮР обнимает всю полноту военной и гражданской власти без всяких ограничений.
Непосредственно Главнокомандующему подчиняются: помощник главнокомандующего (их 26), начальник штаба, начальник военного управления, начальник морского управления – он же командующий флотом, государственный






383

контролер, начальник гражданского управления, начальник хозяйственного управления,
начальник управления иностранных сношений.
Все лица составляют при Главнокомандующем совет, имеющий характер органа совещательного.
Приказ этот Врангель издал по предварительному соглашению с атаманами и председателями правительств Дона, Кубани, Терека и Астрахани.
Наконец, Главнокомандующий в отношении подведомственных ему казачьих войск получил полную мощь и нахождение в руках армии казачьих частей, хотя бы и разных войск, но на разных основаниях, был положен конец. Этот приказ впервые ясно и определенно поставил вопрос о диктатуре.


XXI


Все вопросы по снабжению войск и населения, экспорту и импорту были объединены в руках начальника снабжения. Через два дня об этом последовал приказ.
Одновременно последовал приказ о самовольных войсковых реквизициях лошадей, скота и прочее, по уменьшению тягот населения от постоя войск, по обеспечению населения продовольствием. В целях сокращения убоя скота введены были обязательные для войск и населения три постных дня в неделю. Войскам запрещалось брать хлеб из частных лавок. Было организовано повсеместное войсковое хлебопечение. Запрещен был вывоз продуктов за пределы Крыма.
Вновь назначенный начальник снабжения взялся за дело с той исключительной энергией, которая была ему свойственна. Организовывался целый ряд мастерских, седельных, оружейных, слесарных, швейных и сапожных. Огромный Севастопольский завод приспособлялся для починки орудий, пулеметов, броневых машин и аэропланов.
Намечался целый ряд мер по приведению армии в порядок и организации тыла. Врангель все время думал об обеспечении на случай несчастья возможности эвакуации, требуя присылки все новых и новых транспортов угля.
В нескольких десятках километров от Симферополя имелись залежи угля. Об этих залежах было давно известно, но они даже не разрабатывались. Крым пользовался донецким углем. Врангель приказал срочно исследовать месторождения и организовать его добычу и доставку в порт.


XXII


В случае необходимости для белых оставить родную землю, трудно было рассчитывать на сочувствие других стран. Ни одна из них, вероятно, не согласилась бы дать им приют. Исключение могли составить лишь славянские страны и, прежде всего,






384

Сербия, столь много обязанная Великой России. Врангель послал Сербскому королевичу
Александру письмо, прося его приюта и защиты на случай несчастья. Врангель писал, что делает все возможное, чтобы спасти от красного ига последний клочок русской земли и хочет верить, что Господь ему в этом поможет, но что он должен предвидеть худшее.
Приближались дни Светлого Праздника. Как мало они напоминали такие же дни минувших годов тихой русской жизни. Весна была в полном разгаре, церкви полны молящихся, но не было обычного предпраздничного ожидания. Цены страшно росли, продуктов не доставало, все жили под гнетом грозного будущего. В Страстную пятницу Врангель исповедовался, на следующий день приобщился. После заутрени в соборе разговлялся в офицерском собрании лейб-гвардии Казачьего полка, несшего гарнизонную службу в городе. Полк этот был один из немногих, где сохранился старый офицерский состав. Большинство сотенных командиров командовали сотнями еще в германскую войну.


XXIII


В первый день праздника 29-го марта Врангель принимал поздравления представителей иностранных миссий и высших чинов, а вечером на яхте командующего флотом “Лукулл” вышел в Ялту. Врангель наметил посетить ряд городов, чтобы на месте ознакомиться с нуждами населения.
Они прибыли в Ялту 30-го утром. На дебаркадере приветствовали его целый ряд депутаций от сената, городского самоуправления, Красного Креста, прессы. Приняв депутации, Врангель поехал в городской Собор, где прибывший с ним епископ Вениамин отслужил молебен, затем в гостиницу “Россия”, где в большом зале присутствовал на торжественном заседании сената, после чего принимал целый ряд лиц. Тут же в гостинице “Россия” обществом помощи чинам Добровольческой армии был устроен завтрак. Днем Врангель осматривал расположенные в Ялте лазареты и санатории.
На следующее утро Врангель вернулся в Севастополь. Встречавший его только что прибывший из Константинополя генерал Шатилов, сообщил неприятное известие. Накануне на городском бульваре офицер лейб-гвардии Петроградскоог полка капитан Манегетти, встретив нескольких матросов, сделал им какое-то замечание. Один из матросов ответил. Капитан Манегетти, выхватив револьвер, выстрелил в упор и убил матроса. Среди команд флота и в городе случай вызвал массу разговоров. Расследование уже было закончено, оно показало, что и офицер, и матросы были в нетрезвом состоянии. Действия капитана Манегетти не были вызваны необходимостью самозащиты офицерского достоинства, и поведению его нельзя было найти оправдание. Врангель приказал на другой день предать капитана Манегетти военно-полевому суду, причем заседание суда назначить гласным. Зал был переполнен публикой, среди которой много было людей флотских команд. Капитан Манегетти был приговорен к смертной казни, причем суд принял во внимание его прежние боевые заслуги и ходатайствовал перед Главнокомандующим о смягчении наказания. Врангель заменил смертную казнь






385

разжалованию в рядовые. Инцидент не имел дальнейших последствий. Через несколько
месяцев капитан Манегетти доблестно погиб в бою.
31-го марта Врангелем был подписан приказ о введении во всех частях гарнизонных судов чести для штаб- и обер-офицеров, причем права судов в отношении наложения наказаний были значительно расширены, вплоть до разжалования в рядовые.


XXIV


Генерал Шатилов имел в Константинополе несколько свиданий с английским верховным комиссаром. Последний не скрывал своего убеждения в бесполезности переговоров Великобританского правительства с большевиками.
Генерал Лукомский принял уже ряд мер по обеспечению Крыма необходимым и, прежде всего, углем, на чем Врангель особенно в своих письмах к нему настаивал.
В Севастополе Врангель пробыл всего день и переехал в Симферополь, где смотрел части 1-го корпуса, несущие в городе гарнизонную службу, присутствовал на молебствии в соборе, принимал ряд должностных лиц и осмотрел несколько лечебных заведений. По приезде на вокзал Врангель был встречен почетным караулом от Добровольческого корпуса и был очень поражен увидеть выстроенный у его вагона караул юнкеров Константинопольского училища, входившего в состав частей, подчиненных генералу Слащеву. На правом фланге стоял сам генерал Слащев. Последний доложил ему, что, узнав о предстоящем прибытии его в Симферополь и “не доверяя добровольцам”, прибыл с юнкерами для его охраны. Врангель весьма сухо заметил, что одинаково доверяет всем частям армии и в какой-то особой охране не нуждается, и, поздоровавшись с юнкерами, прекратил дальнейшие разговоры и пошел к почетному караулу 1-го корпуса, а затем на площадь, где были выстроены войска. Генерал Слащев был, видимо, весьма смущен.


XXV


31-го марта в районе Перекопа разыгрался упорный встречный бой. Со стороны противника действовала 1-ая латышская дивизия с конницей, 2-ая донская дивизия генерала Морозова, поддержанная пехотой, аэропланами, боевиками и танками, которые были разбиты белыми. Перекопский вал и ближайшие подступы остались в руках белых. 1-го апреля красные, подтянув только что прибывшую 3-ю стрелковую дивизию и сосредоточив до трех тысяч конницы, пытались снова наступать, но встреченные контратакой, были отбиты. В этот день десант белых – Алексеевская бригада, имевшая целью отвлечь резервы красных, благополучно высадился у деревни Кирилловки, в сорока километрах северо-восточнее Геническа и занял село Ефремовку. Однако при дальнейшем продвижении на соединение со своими частями в районе Геническа алексеевцы были






386

атакованы красными и, не проявив должной стойкости, стали отходить, причем понесли
значительные потери.
2-го апреля части белых овладели южными предместьями Геническа. Одновременно в районе Хорлов была произведена высадка левого десанта белых – полков Дроздовской дивизии. Высадка производилась при чрезвычайно трудных условиях: красные занимали Хорлы двумя полками с большим количеством пулеметов и четырьмя орудиями, хорошо пристреленными по единственному ведущему в порт каналу. Славные дроздовцы с помощью моряков преодолели все препятствия.
3-го апреля части правого десанта продолжали продвижение на Ново-Алексеевку. Одновременно правофланговые части Крымского корпуса под начальством храброго генерала Ангуладзе атаковали и овладели станцией Сиваш. Испорченный противником Сивашский мост был быстро исправлен и белые, продолжая наступление, при поддержке бронепоезда, после блестящей атаки юнкеров-константиновцев заняли укрепленную противником станцию Чонгар. В Перекопском районе весь день 3-го апреля шел сильный бой. Все атаки противника были отбиты белыми частями, усиленными прибывшими марковцами. В этот день дроздовцы, продолжая наступление, овладели селом Адаман, где захватили четыре орудия в полной запряжке. Дроздовская дивизия дралась блестяще, имея противника со всех сторон и испытывая недостаток в снарядах.


XXVI


3-го вечером Врангель выехал на фронт и рано утром со станции Тагонаш в автомобиле с генералом Слащевым проехал к своим частям, ведшим наступление на станцию Джимбулук. Вместе с Врангелем прибыл пожелавший сопровождать его епископ Вениамин. Белые части при поддержке огня бронепоезда вели наступление. Противник отходил. Его артиллерия обстреляла белые цепи. Стрелки залегли на гладкой солончаковой равнине. Неприятельские снаряды взбивали фонтаны черной жидкой грязи. Выйдя из автомобиля, Врангель пошел вдоль цепи, здороваясь с людьми, высказывая  им благодарность за славное вчерашнее дело. Епископ Вениамин с крестом в руке благословлял людей. Начальник дивизии генерал Ангуладзе лично поднял цепь и повел стрелков.
Вскоре укрепленная красными станция Джимбулук была взята белыми. Противник с Чонгарского полуострова беспорядочно отходил на север. Получено было от командира Алексеевской бригады полковника Гравицкого донесение, что им занят Геническ. Противник отходил, преследуемый белыми частями. Обойдя стоящие в резерве войска, Врангель вернулся на станцию Джанкой и оттуда на автомобиле проехал к Перекопу. На следующий день утром части генерала Ангуладзе заняли станцию Сальково.
Между тем, дроздовцы продолжали наступать и отбивать атаки конницы противника, прорвали фронт красных южнее Преображенки и присоединились к белым частям у Перекопа, вынеся с собой всех своих раненых и захваченные трофеи. Во время боя под генералом Витковским было ранено две лошади. За бои последних дней белыми






387

было захвачено 100 орудий и шестьдесят пулеметов.
Поставленная Врангелем войскам задача была выполнена, но главное значение боя было моральное. Последние бои показали, что непобедимый дух в армии еще жив. А раз жив дух, то не все еще потеряно.
Врангель послал генералу Шатилову телеграмму, приказав широко оповестить о белой победе население.
В Севастополе были получены сведения о возобновлении военных действий на Польском фронте. Польские войска перешли в наступление и по всему фронту теснили красных. Тяжелое военное положение белых несколько облегчилось. Теперь они могли рассчитывать, что противник, отвлеченный всецело поляками, даст белым временную передышку. Эту передышку белые должны были всемерно использовать.
Войскам было приказано немедленно приступить к укреплению занятых ими позиций. Одновременно приказано было начать подготовку укрепленных тыловых позиций в районе села Юшунь и станции Тагонаш. Приказано было спешно строить железнодорожную ветку от станции Джанкой на село Юшунь. Постройка этой ветки была намечена генералом Слащевым еще до прибытия Врангеля в Крым, однако работы пока мало продвинулись. Необходимые для укрепления позиций материалы частью находились на месте, частью должны были быть подвезены из Феодосии и Севастополя. Руководство работами по укреплению выходов из Крыма и проведению ветки Джанкой-Юшунь были возложены на генерала Юзефовича.


XXVII


Возвращаясь в Севастополь, Врангель на некоторое время остановился в Симферополе, где принял в вагоне ряд лиц, в том числе прибывшего из Евпатории редактора газеты “Евпаторийский вестник” Ратимова, добивавшегося иметь с Врангелем личный разговор. Ратимов ходатайствовал о поддержании издаваемого им органа весьма сочувственного армии направления. Положение газеты в Евпатории было весьма трудное, ибо поддержку со стороны расположенного там штаба Донского корпуса газета не встречала. При штабе корпуса издавалась газета “Донской вестник” и в “Евпаторийском вестнике” штаб видел конкурента и противника, ибо самое направление донского органа было определенно враждебно главному командованию. В подтверждение своих слов Ратимов передал Врангелю целый ряд номеров “Донского вестника”. Пересмотрев их, Врангель просто оторопел. Орган издавался при ближайшем участии командира корпуса и начальника штаба, что было ему хорошо известно. Редактором состоял начальник политической части сотник граф Дю-Шайля. О нем Врангель уже ранее имел сведения самого неблагоприятного характера. Тот принимал деятельное участие во враждебной главному командованию политике донцев.
Оппозиция донского командования не была для Врангеля новой, однако то. Что он увидел, превосходило все его ожидания.
В ряде статей официального органа самым недопустимым образом разжигалась






388

вражда казаков против “генералов и сановников”, проводилась мысль об отделении всего
казачества от России. Врангель не знал, чему более удивляться: подлости ли изменнической работы лиц, стоящих во главе донцев, или наглости их открытой, ничем не прикрываемой работы. Врангель предложил господину Ратимову проехать с ним в Севастополь.
Прибыв туда, Врангель немедленно послал за донским атаманом генералом Богаевским, передав ему доставленные Ратимовым номера “Донского вестника” и предложил лично переговорить с Ратимовым. Оставив генерала Богаевского и Ратимова вдвоем, Врангель прошел к себе в кабинет и тут же набросал приказ, в котором написал, что по соглашению с донским атаманом генерал-лейтенанту Сидорину сдать должность генерал-лейтенанту Абрамову. Отрешить от должности начальника штаба корпуса генерал-лейтенанта Кальчевского и генерал-квартирмейстера генерал-майора Кислова. Начальника политического отдела и редактора газеты сотника графа Дю-Шайля предать военно-полевому суду. Газету закрыть.
Закончив приказ, Врангель вышел к генералу Богаевскому. Последний у окна просматривал донскую газету. Вид у него был смущенный и расстроенный. Врангель протянул ему свой приказ.
- Вы ничего не имеете против того, что я упоминаю о Вашем согласии?
- Да, конечно…, - видимо, с громадным трудом, едва слышно ответил атаман.
Врангель тут же подписал приказ и передал его адъютанту для исполнения.
Проведенное следствие обнаружило полную виновность генералов Сидорина и Кальчевского. Сотник граф Дю-Шайля являлся второстепенным исполнителем. В момент ареста он попытался покончить жизнь самоубийством и тяжело себя ранил. Генерал Сидорин пробовал привлечь на свою сторону офицеров корпуса, однако, успеха не имел.
Ознакомившись с результатами следствия, Врангель передал генералов Сидорина и Кальчевского и сотника графа Дю-Шайля военно-полевому суду. Суд под председательством генерала Драгомирова приговорил обоих генералов к каторжным работам, каковое наказание Врангель заменил им, во внимание к прежним боевым заслугам Донской армии, исключением со службы с лишением мундира.
Сотник граф Дю-Шайля тяжело раненый, лежал в госпитале, и дело о нем было выделено: оно рассматривалось много позднее. Ввиду того, что граф Дю-Шайля был не более как мелкий проходимец, простой исполнитель, и что генерал Врангель нашел возможность смягчить участь главных виновников, суд сотника графа Дю-Шайля оправдал. Последний выехал за границу, и после оставления всеми белыми родной земли продолжал враждебную армии политику.
Одним решительным ударом был положен предел оппозиционной работе донского командования. Проискам и интригам недовольных генералов наступил конец. Одновременно с генералом Сидориным и Кальчевским выехали за границу генералы Покровский, Боровской, Пестовский. И интриги прекратились.











389


XXVIII


Один лишь генерал Слащев не мог успокоиться. Убедившись, что и в разговорах с ним Врангель тщательно избегал касательно всего того, что не имеет отношения к вопросам, связанных с его командованием, он стал засыпать Врангеля своими сумбурными рапортами. Рапорты эти столь характерны, для примера, в одном из них он доносил о том, что многочисленные штабы бывшего главнокомандующего не вполне уясняют себе сложность переживаемого времени, не понимают современного курса политики и условий новой работы. Замечается перегруженность канцелярии, многочисленность проектов, комиссий, предположений о ломке всего того, что может быть и худо, но способствовало удержанию Крыма.
Все это сказалось: что печать, идущая на помощь фронту, остается без бумаги, либо болтается из стороны в сторону, интриги вызывают самые невероятные слухи, а причины этому – нежелание некоторых лиц, которые хотят создать что-то новое, расстаться со старыми местами: интриги на маленькой территории Крыма невероятно растут.
Сейчас в штабе Главнокомандующего остались лица “корейского” направления с добавлением себялюбия, к этому присоединяются карьеризм и переменчивость взглядов некоторых старших начальников. Генералы Кутепов и Витковский на военном совете, когда избирался приемник Деникина, заявили, что если Деникин уйдет, то они служить не смогут. Генерал Махров и полковник Коновалов портят все дело и подрывают обаяние имени Врангеля. От имени главнокомандующего посылают телеграмму о возложении всей ответственности за принятый им бой, чем могли сорвать операцию. Бронепоезда задерживаются в тылу, его настойчивые требования не исполняются. Сменяются лица, работающие на совесть в тылу для фронта. Отменяются отданные им приказания.
Для спасения Родины и по долгу службы осмеливается ходатайствовать перед Врангелем: пресечь попытки провести у него на фронте перемену личного состава, поддержать старую печать; объявить себя диктатором (неограниченным правителем) без флера, а ясно для всех (для народов); дать немедленно крестьянам землю (за плату хлебом), а рабочим хлеб за труд; под благовидным предлогом устранить генералов Кутепова,  Витковского, Махрова, полковника Коновалова.
Слащев утверждал, что он взял на себя смелость подать этот рапорт, потому что не может работать в создавшейся обстановке, которая если не изменится, то ручаться он за фронт не может. Интриги разложили фронт. А при несогласии с его выводами снять с него ответственность за оборону Крыма.












390


XXIX


В Севастополе Врангель пробыл всего один день и 7-го апреля вновь выехал в Симферополь, где посетил университет и присутствовал на совете университета.


XXX


Генерал Кутепов железной рукой приводил свои войска в порядок, беспощадно предавая военно-полевому суду и подвергая смертной казни грабителей и дезертиров. Местные либерально-общественные круги во главе с симферопольским головой Усовым стали генералу Кутепову в оппозицию, предъявляя от имени общественности протесты против смертной казни и т. д. Врангель предложил городскому голове на другой день прибыть в Севастополь. Сообщая о его выезде, либеральная пресса намекала, что в связи с вызовом симферопольского городского головы к Главнокомандующему, ожидается ряд перемен в высшем командовании, что главным командованием будут приняты меры против самовольных действий некоторых высших чинов.
Городской голова вошел в кабинет Врангеля с видом победителя. Но, видя, что он не подает ему руки и не просит сесть, заметно смутился.
- Я знаю о неладах Ваших с генералом Кутеповым, являющихся исполнителем моих приказаний, - сказал Врангель. – Я не хочу разбирать вопроса, кто прав: я ли, дающий эти приказания, или Вы. На мне лежит ответственность перед армией и населением, и я, действую так, как мой ум и моя совесть мне повелевают. Вы на моем месте действовали бы, конечно, иначе, однако судьба во главе русского дела поставила не Вас, а меня, и я поступаю так, как понимаю свой долг. Для выполнения этого долга я не остановлюсь ни перед чем и без колебания устраню всякое лицо, мне в выполнении этого долга мешающего. Вы протестуете против того, что генерал Кутепов повесил несколько десятков вредных армии и людскому делу лиц. Предупреждаю Вас, что я не задумаюсь увеличить число повешенных еще одним, хотя бы этим лицом оказались Вы.
Господин Усов вышел из кабинета, как в воду опущенный. Через день газеты сообщили, что “вернувшийся из Севастополя Симферопольский городской голова отказался сообщить подробности своего разговора с главнокомандующим”. Еще через несколько дней те же газеты сообщили, что господин Усов тяжело заболел и подал в отставку.











391


XXXI


В Севастополь вновь прибыл с Кавказского побережья генерал Улагай и командир Донского корпуса Стариков. Попытки генерала Улагая перейти в наступление оказались тщетными. Казаки совсем не хотели драться. Среди кубанского правительства, рады и высшего командования кубанцев и донцев происходили нелады. Генералы Улагай и Стариков настаивали на перевозке кубанцев и донцев в Крым, однако Кубанский атаман генерал Букретов не соглашался.
Врангель собрал совещание из атаманов донского, кубанского и терского войск, генералов Улагая и Старикова, генерала Шатилова, генерала Махрова и командующего флотом. Генералы Улагай и Стариков повторили свои доклады. Атаманы донской и терский их поддержали, генерал Букретов вновь заявил, что считает перевозку кубанцев в Крым нежелательной, что, как кубанский атаман, он считает необходимым предварительно опросить всех казаков об их желании. На возражения Врангеля, что и он не может допустить обсуждений казаками приказаний начальников, генерал Букретов ответил:
- А я, как атаман, не могу допустить, чтобы казаков перевозили в Крым, где они будут пасынками, как были всегда в Добровольческой армии. В этом я не вижу надобности. Неправда, что казаки не желают драться. Не желают драться лишь их старшие начальники - генералы Улагай, Шкуро, Науменко, Бабьев и другие.
- Раз так, то пускай сам генерал Букретов командует армией, - вспылил генерал Улагай.
Врангель остановил его и обратился к Букретову:
- Вы упрекаете старших начальников в нежелании драться. Зная всех их, я, конечно, этому верить не могу, однако, из Ваших слов мне ясно, что при подобном отношении атамана, правительства и рады к высшему командному составу, последний не может иметь среди казаков должного авторитета. Вы уверяете, что казаки готовы драться с другими начальниками. Отлично, вступайте в командование Кубанской армией сами и бейте большевиков.
- Нет, командовать армией я не согласен.
- В таком случае нам разговаривать не о чем. Ответственность на себя Вы взять не хотите, а агитацию безответственных лиц среди казаков против их командующего армией я допустить не могу. Можете идти, но из Крыма вы не выедете.
Врангель обратился к генералу Герасимову:
- Поручаю Вам принять меры, чтобы ни одно из отходящих из Крыма судов не приняло на свой борт генерала Букретова.
Генерал Букретов вышел. Все присутствующие казались весьма смущенными. Генерал Богаевский и генерал Вдовенко стали убеждать Врангеля изменить свое решение.
- Атаман – лицо неприкосновенное, - говорил генерал Богаевский, - Вы только что отдали с согласия атамана приказ, где подтвердили права казачества на внутреннее самоуправление: задержание генерала Букретова произведет тяжелое впечатление на всех






392

казаков.
Генерал Шатилов также стал убеждать Врангеля. Тот твердо стоял на своем.
- Я не могу допустить, чтобы генерал Букретов вернулся к армии и там продолжал агитацию. Я ни одну минуту не верю ему, что казаки готовы драться, но пусть он сам несет ответственность за все, что произойдет…
Наконец, генерал Шатилов предложил поехать к генералу Букретову и лично переговорить с ним. Через полчаса генерал Шатилов вернулся и сообщил, что генерал Букретов готов согласиться на командование армией. Врангель вновь просил генерала Шатилова проехать к кубанскому атаману и передать ему, что Врангель сожалеет о происшедшем недоразумении и просит его вернуться на совещание. Генерал Букретов прибыл.
- Я рад узнать, что Вы изменили свое решение и готовы принять на себя тяжелую ответственность. Забудем все бывшие недоразумения, - сказал Врангель, протягивая ему руку.
Тут же подписал Врангель приказ о назначении  генерала Букретова командующим Кубанской армией и зачислил в его распоряжение генералов Улагая, Шкуро, Науменко и Бабьева.
Дабы подчеркнуть еще раз единение Главнокомандующего с атаманами, Врангель просил генерала Богаевского согласиться принять на себя звание командующего Донской армией. Фактически таковой не существовало, ибо войска, находившиеся уже в Крыму, были сведены в корпус, а части генерала Старикова по составу не превосходили дивизии, и, в случае переброски в Крым, должны были войти в состав Донского корпуса. Принятие генералом Богаевским должность командующего Донской армией имело значение лишь принципиальное.


XXXII


9-го апреля состоялось под председательством Врангеля первое заседание совета начальников управлений при нем. Открывая заседание, он ознакомил совет с общим политическим и военным положением и, указав на то, что им принимаются все меры для боеспособности армии, подчеркнул, что эта боеспособность зависит в большей степени от того, как организован тыл.
В первую очередь Врангель обратил внимание на необходимость принятия ряда мер по улучшению хозяйственного положения – удешевления предметов первой необходимости, увеличения запасов муки в городах и прочих. В Крыму имелись запасы сырья, готовой соли, большое количество железного лома, туфов и, в районе станции Бешуй, угля. Необходимо было принять меры для возможности их разработки и использования. Затем Врангелем было обращено внимание на необходимость сокращения непомерных штатов всевозможных управлений и учреждений, несоответствие складов служащих в различных ведомствах, на необходимость разработать вопрос о нормировании рабочих ставок и хотя бы частичной натурализации






393

оплаты труда. Наконец, Врангелем было обращено внимание на то, что городские и земские самоуправления расходуют получаемые ими многомиллионные авансы не по прямому их назначению, а на повышение окладов служащих и тому подобное.
Генерал Вильчевский доложил, что при условии расходования не более фунта хлеба в сутки на человека, он надеется, что муки хватит в Крыму до нового урожая. Им уже был принят ряд мер для устранения продовольственного кризиса и для обеспечения населения недостающими продуктами путем подвоза. Так выписано было несколько миллионов порций солонины и мясных консервов из Болгарии, приобретены были жиры в Константинополе. В ближайшие дни должны были начаться изыскания бешуйских угольных месторождений.
Совет наметил образование особой комиссии под председательством Врангеля и его помощника генерала Шатилова для пересмотра штатов всех учреждений с целью возможного сокращения их и для установления единообразных окладов содержания во всех ведомствах, соответственно классам занимаемых должностей. Другая комиссия была образована под председательством генерала Вильчевского для разработки вопроса о нормировании рабочих ставок и возможном переходе, хотя бы к частичной натурализации оплаты труда, и с целью наметить другие пути к облегчению рабочим борьбы за существование, устройство кооперативов, швален, развитие существующих уже потребительских лавок под названием “Армия – населению”.
В конце заседания исполняющий обязанности начальник управления финансов Б.В. Матусевич сделал доклад о причинах падения русского рубля. Намечено было образовать под председательством начальника управления финансов особую комиссию, коей поручить ряд мер по улучшению налоговой системы и по увеличению доходов казны.


XXXIII


Врангель все более убеждался, что те лица, которые до сего времени стояли во главе различных отраслей государства управления на Юге России, не были в состоянии справиться с той огромной задачей, которую судьба ставила им. Вся гражданская и экономическая жизнь в стране была разрушена, все приходилось создавать сызнова, не просто восстанавливать, а именно создавать, в полной мере учитывая все новые политические и экономические условия. С такой задачей могли справиться лишь люди, обладавшие широким запасом знаний и государственного опыта и необыкновенной политической гибкостью. Последние два условия, конечно, трудно было совместить в одном лице. Наиболее испытанные государственные деятели приобретали необходимый опыт и знание дела, проведя всю службу в прочно сложенных бюрократических условиях старой России. Они никак не могли от этих условий отрешиться, не могли плодотворно работать при отсутствии прочно и правильно налаженного административного аппарата в условиях военно-походной жизни междоусобной войны. В работу свою они неизбежно переносили все отрицательные черты нашей старой бюрократии, не умели близко подойти  к населению, вводили в живое дело неизбежный канцеляризм и служебную волокиту,






394

условные, потерявшие свое значение, формы. Необходимая в эпоху революционных потрясений свободная в формах, творческая работа была им не под силу. Те круги либеральной общественности, среди которой черпал своих сотрудников генерал Деникин, были для работы еще менее подходящими. Люди в большинстве случаев слов, а не дела, принадлежащие главным образом к тому классу русской интеллигенции, которой даже в политической борьбе был чужд действенный порыв, были неспособны к творческой работе, не обладая в то время ни необходимыми знаниями, ни достаточным опытом.
Врангель ясно понимал, что в настоящих, исключительно тяжелых условиях с огромной работой, предстоящей в Крыму, может справиться лишь государственный деятель, обладающий исключительными данными. Единственным лицом, которому эта работа могла бы быть под силу, был по его убеждению А.В. Кривошеин.
Врангель знал его лично давно, его государственная деятельность в течение многих лет была известна всей России. Человек выдающегося ума, исключительной работоспособности, он изучил за свою продолжительную службу самые разнообразные отрасли государственного управления. Служил и в земском отделе министерства внутренних дел, где близко ознакомился с крестьянским вопросом, в государственном земельном банке, состоял начальником перечисленного управления, товарищем министра финансов. В бытность последним широко развивал деятельность крестьянского банка и направил ее к повсеместному созданию мелкой крестьянской собственности. В течение десяти лет был министром земледелия, ближайшим сотрудником П.А. Столыпина, проводя в жизнь земельную реформу последнего.
Достижением высоких служебных положений он обязан был одному себе, своим личным качествам, причем, имея исключительное значение в высших правительственных кругах, он в равной мере пользовался исключительным авторитетом и в кругах общественных.
Выдающийся администратор, он всегда удачно выбирал своих сотрудников, целый ряд которых впоследствии, пройдя школу, выдвинулись на разнообразных поприщах государственной службы.
Человек исключительной эрудиции, культурности и широкого кругозора, с вполне определенными ясными взглядами, он умел быть терпеливым, обладал редкой способностью уметь стать на точку зрения другого, убедить своего собеседника, с исключительным тактом избегая всего того, что могло бы последнего задеть. Принадлежа всей своей предыдущей службой к государственным людям старой школы, он, конечно, не мог быть в числе тех, кто готов был принять революцию, но он ясно сознавал необходимость ее учитывать. Он умел приспособиться к новым условиям работы, требующим необыкновенного импульса и не терпящим шаблона.
Врангель понимал, какую огромную жертву принес бы Александр Васильевич, если бы согласился разделить с ним его тяжкий крест, но, зная его, не терял надежды, что он согласится, что горячий патриот и человек долга, он принесет эту жертву во имя родины.
9-го апреля Н.М. Котляревский выехал в Париж к А.В. Кривошеину с его письмом.









395


XXXIV


На пост премьера Правительства Юга России Врангель пригласил ближайшего помощника П.А. Столыпина А.В. Кривошеина. Начальник переселенческого управления и сотрудник Кривошеина сенатор Г.В. Глинка принял Управление земледелия, бывший депутат Государственной думы Н.В. Савич стал Государственным контролером, а известный философ и экономист П.Б. Струве – министром иностранных дел. Интеллектуально это было сильнейшее правительство России, политически оно состояло из политиков центра и умеренно правой ориентации.

XXXV


Первые шаги новой власти, решительные меры по восстановлению порядка в тылу и недавняя победа на фронте внесли в население некоторое успокоение, однако, лицо новой власти продолжало быть закрытым. Враждебная белым пропаганда делала свое дело. В многочисленных разговорах Врангеля с представителями военной и гражданской власти и с общественными деятелями он неизменно убеждался, что от новой власти ожидают разъяснения наиболее больных вопросов. Вопросы эти всегда были те же: земельный, отношение к казачеству и государственным новообразованиям, отношение к государствам западной Европы. Весьма дружественно расположенный к Белым начальник американской миссии адмирал Мак Колли и французский – генерал Манжен, также указывали Врангелю на необходимость, в противовес тенденциозному освещению намерений нового командования в иностранных кругах, широко ознакомить с его взглядами общественное мнение.
Идя навстречу общим пожеланиям, Врангель пригласил представителей печати ознакомить их со своим взглядом на предстоящие Белым задачи:
После тяжелых шестидневных боев белые овладели плацдармами Крыма и прочно их за собой обеспечили.
Армия после пережитых испытаний спешно приводится в порядок, переформировывается. В самом ближайшем будущем Врангель проведет целый ряд мер организационного характера, которые должны устранить часть недочетов, значительно затруднявших управление армией.
Проведен уже отчасти в жизнь целый ряд мер для повышения нравственного уровня в войсках. В частях введены суды чести для офицеров, коим представлены широкие права до разжалования штаб-офицеров включительно.
Наравне с заботами об армии будет проведен ряд мер к разрешению наиболее назревших вопросов государственной жизни.
Трехлетняя анархия, неоднократная смена власти, из которых каждая провозглашала программы, имеющие целью увлечь за собой симпатии населения






396

заманчивыми обещаниями, исполнить каковые физически не могла никакая власть – настолько усложнили целый ряд отраслей промышленно-экономической жизни, что разрешить это сразу нет никакой возможности.
Примером может служить хотя бы земельный вопрос.
Врангель стремился к тому, чтобы разрешить наиболее назревшие вопросы, не превышая пределы фактической возможности.
Создание для населения Юга России, занятого войсками Белых, такого правопорядка, при котором население могло бы быть удовлетворено в своих чаяниях возможно шире – вот основная задача власти.
Врангелем намечен целый ряд мер, чтобы наибольшее количество земли могло бы быть использовано на правах частной собственности теми, кто в эту землю вложил свой труд. Мелкому крестьянину-собственнику принадлежит сельскохозяйственная будущность России, крупное землевладение отжило свой век.
Улучшение материального благосостояния рабочих и удовлетворение их профессиональных нужд являлось одной из главнейших забот Врангеля.


XXXVI


Теперь о причинах бывших неудач.
Причины эти чрезвычайно разнообразны. Резюмируя их, можно сказать, что стратегия была принесена в жертву политике, а политика никуда не годилась.
Вместо того чтобы объединить все силы, поставившие себе целью борьбу с большевизмом и коммуной и проводить одну политику, “русскую”, вне всяких партий, проводилась политика “добровольческая”, какая-то частная политика, руководители которой видели во всем том, что не носило на себе печать “добровольцев” – врагов России.
Дрались и с большевиками, и с украинцами, и с Грузией, и с Азербайджаном, и лишь немного не хватало, чтобы начать драться с казаками, которые составляли половину армии и кровью своей на полях сражений спаяли связь с регулярными частями. В итоге, провозгласив единую, великую и неделимую Россию, пришли к тому, что разделили все антибольшевистские русские силы и разделили всю Россию на целый ряд враждующих между собой образований.
Врангель видел к воссозданию России совершенно иной путь. Несколько дней тому назад им заключено соглашение с представителями всех казачьих войск, коим между ним
и казаками установлены определенные взаимоотношения. Казачьи области остаются в своем внутреннем самоуправлении самостоятельными, их же вооруженные силы полностью подчиняются Врангелю.
В областях не казачьих Врангель объединил всю полноту гражданской и внешней власти без всяких ограничений, причем при разрешении вопросов внутренней жизни Врангель намерен широко обращаться к помощи общественных сил.
Белые в осажденной крепости и лишь единая твердая власть может спасти






397

положение. Надо побить врага прежде всего, сейчас не место партийной борьбе.
Когда опасный для всех призрак большевизма исчезнет, тогда народная мудрость найдет ту политическую равнодействующую, которая удовлетворит все круги населения. Пока же борьба не кончена, все партии должны объединиться в одну, делая внепартийную деловую работу, значительно упрощенный аппарат управления им строится не из людей какой-либо партии, а из людей дела. Для не го нет ни монархистов, ни республиканцев, а есть лишь люди знания и труда.
На такой же точке зрения Врангель стоит в отношении к вопросу о так называемой “ориентации”. “С кем хочешь, но за Россию”, - вот его лозунг.
В частности, касаясь германской ориентации, о которой так много пишут и говорят за последнее время, Врангель не мог придавать ей серьезного значения. Германия, истощенная войной и занятая внутренними делами, едва ли может оказать реальную помощь другим странам.
На триумфальном шествии из Крыма к Москве можно освободить Россию, и создать хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа.
Крым должен был стать своеобразным и опытным полем, на котором можно было бы создать “модель Белой России”, альтернативную “России большевистской”. В национальной политике, отношениях с казачеством Врангель провозгласил федеративный принцип. 22-го июля с атаманами Дона, Кубани, Терека и Астрахани (генералами А.П. Богаевским, Г.А. Вдовенко и В.П. Ляховым) было заключено соглашение, гарантировавшее казачьим войскам полную независимость в их внутреннем устройстве.


XXXVII


11-го апреля Врангелем был отдан приказ об образовании под председательством сенатора Глинки, одного из ближайших сотрудников А.В. Кривошеина, бывшего начальника переселенческого управления комиссии по разработке земельного вопроса. В основу работы комиссии должны были быть положены следующие руководящие начала, то есть вся годная к обработке земельная площадь должна быть надлежащим образом и полностью использована; землей должны владеть на правах установленной частной собственности; посредником для расчетов между крупным и мелким землевладельцем должно быть государство.
Врангель понимал, что в бесконечных разнообразных этнографических и экономических условиях необъятных пространств России, среди общего развала и смуты, разрушивших все хозяйство страны и нарушивших все правовые взаимоотношения, разрешить удовлетворительно земельный вопрос в полном объеме невозможно, что любое решение вызовет неудовольствие многих, что, несомненно, в будущем жизнь внесет свои неизбежные коррективы. Но настоящие условия этой жизни не позволяли дальше ждать, требовалось разрубить этот гордиев узел. Разрешение этого вопроса имело исключительно психологическое значение. Оно должно было выбить из рук врагов главное орудие






398

политической борьбы, ударить по воображению населения и армии, произвести соответствующее впечатление в иностранных кругах.
С первых дней приезда Врангеля в Крым он обратил внимание на необходимость установления начал нормального правопорядка, столь пошатнувшегося за годы гражданской войны.


XXXVIII


Одной из главнейших причин развала армий генерала Деникина было отсутствие в них твердого правового уклада и чувства законности. Войска развратились, военно-судебное ведомство во главе с военным и морским прокурором было бессильно. Приказом Главнокомандующего право на возбуждение уголовного преследования представлено было непосредственным начальникам виновных. В существовавшие корпусные суды дел почти не поступало, почти все дела рассматривались военно-полевыми судами, находившимися фактически в полном подчинении войсковым начальникам. Военно-полевые суды стали постоянно действующим аппаратом судебной власти и, состоя из лиц в большинстве случаев незнакомых с самими элементарными юридическими познаниями, сплошь и рядом совершали грубые непоправимые ошибки, в корне нарушая основные понятия законности и правопорядка. Престиж суда оказался подорванным.
Приказом Врангеля от 6-го апреля предание суду должно было производиться не по усмотрению войскового начальника, а путем непосредственного вынесения прокурорским надзором обвинительного акта в суд с сообщением о том начальству обвиняемого для отдания в приказ.
Наряду с другими мерами для решительного искоренения грабежей и разбоев приказом Врангеля от 14-го апреля образованы были особые военно-судные комиссии при начальниках гарнизонов, комендантов крепостей, а впоследствии при штабах корпусов, дивизий и отдельных бригад. Комиссии в составе председателя и пяти членов назначались по возможности из лиц с высшим юридическим образованием, а делопроизводитель обязательно с таковым. Комиссии подчинены были непосредственно главному прокурору. Их рассмотрению подлежали дела об убийствах, грабежах, разбоях, кражи, самочинных и незаконных реквизициях, а равно о всяких других незаконных действиях, клонящихся к стеснению местных жителей, совершаемых военнослужащими. Пределы власти каждой комиссии распространялись на территории соответствующего уезда или из чинов данного войскового соединения. Несколько позднее, в интересах более полного обеспечения мирного населения, в состав комиссий было включено по два представителя крестьян от волости с правом совещательного голоса и их присутствие при производстве комиссией расследования. Причем производящий расследование обязан был отмечать в соответствующих протоколах и актах о пожелании представителей волости и удовлетворить их, если они не противоречили закону и могли быть вынесены без ущерба для дела.
Расследование дела производилось одним из членов комиссии на правах военного






399

следователя, но без тех формальностей, кои установлены в законе при производстве предварительного следствия. Конечно, при такой конструкции допускалось некоторое смешение следственных и чисто судебных функций, но в условиях работы комиссий, которые должны были обладать всей полной властью и независимостью и в то же время действовать скоро и решительно, этот недостаток был неизбежен. Однако член комиссии, производящий расследование, не мог участвовать в постановлении по данному делу приговора по существу. При рассмотрении дел военно-судебные комиссии должны были руководствоваться правилами о военно-полевых судах. Приговоры утверждались соответствующими военными начальниками. В случае несогласия последних с приговором, дело предавалось в корпусный или военно-окружной суд.
Военно-судные комиссии за все время борьбы Белых в Крыму оказали правительству огромную помощь в борьбе со всевозможными злоупотреблениями, разъедавшими армию. Грабежи войск прекратились почти совершенно. Об этом свидетельствовал ряд беспристрастных очевидцев, целый ряд приговоров сельских судов, обращавшихся к Врангелю с благодарностью за учреждение комиссий, избавивших население от грабежей и разбоев, красноречивее всяких слов свидетельствовавших об их значении. Даже та часть крымской прессы, которая первоначально высказывалась против военно-судных комиссий, вынуждена была впоследствии признать их полезное значение.
Рядом приказов были изъяты из ведения военно-полевых судов дела о несовершеннолетних от десяти до семнадцатилетнего возраста, и исполнение над присужденными к смертной казни предписывалось не производить публично. При общем огрубении народов публичное приведение приговора в исполнение мало устрашало, вызывая лишь еще большее нравственное отупение.


XXXIX


Политическое положение Белых продолжало оставаться неопределенным. 19-го апреля адмирал Сеймур вручил Врангелю следующую ноту: Великобританское Адмиралтейство в лице лорда Керзона направило господину Чичерину телеграмму, в коей сообщает, что хотя ВСЮР и были разбиты, но нельзя допустить, чтобы они были обречены на полную гибель, и если не последует немедленного ответа от Чичерина на принятие посредничества лорда Керзона и прекращение дальнейшего наступления на юге, Британское правительство вынуждено будет направить корабли, чтобы охранять армию в Крыму и предупредить вторжение советских войск в ту область, в которой находятся ВСЮР.
23-го апреля начальник французской миссии генерал Манжен уведомил Врангеля, что Французское правительство будет согласовывать свои действия с правительством Великобритании, дабы поддержать генерала Врангеля, предоставляя ему всю необходимую материальную поддержку, пока он не получит от Советов условий перемирия, обеспечивающих его армии соответствующее положение.
24-го апреля прибывший из Крыма в Константинополь Нератов телеграфировал,






400

что, согласно большевистскому радио, Керзон передал в Москву требования об установлении перемирия с Добровольческой армией, угрожая, в случае продолжения военных действий, вмешательством английского флота. Чичерин изъявил согласие немедленно приступить к переговорам о мире.
Однако через пять дней, 29-го апреля, начальник английской миссии генерал Перси вручил Врангелю ноту, что ответ, который получило Английское правительство от Чичерина на их предложение установить условия для генерала Врангеля в Крыму, не был до сих пор удовлетворительным. Вместо того чтобы выдвинуть условия Советов, Чичерин стремился добиться других политических уступок, которые англичане не могли ему предоставить. Таким образом, англичане бессильны в настоящий момент исполнить просьбу генерала Врангеля. В этом случае, если мы не можем добиться от Советов условий, которые просит Врангель, то лучше, чтобы он сам их добился. Однако продолжение войны имело бы роковой исход и не могло бы быть поддержано англичанами никакой материальной помощью.


XL


Тем временем, переговоры поляков с большевиками были прерваны, польские войска перешли в наступление, и теснил красных по всему фронту. Последние спешно сосредотачивали все свои силы. Падение Крыма развязало бы красному командованию руки, давая возможность сосредоточить все усилия против поляков. Это, конечно, учитывала Франция, неизменно поддерживающая Польшу. Французское правительство не могло сочувствовать политике англичан. По поручению Врангеля Струве телеграфировал послу в Париже В.А. Маклакову с просьбой выяснить взгляды Французского правительства.
1-го мая Маклаков ответил, что Французское правительство относится отрицательно к соглашению с большевиками. Никакого давления о сдаче Крыма не окажет, и не будет участвовать ни в какой подобной медиации, если бы другие ее предприняли. Сочувствует мысли удержаться в Крыму и Таврической губернии. Считая большевизм главным врагом России, Французское правительство сочувствует продвижению поляков. Не допускает мысли и скрытой аннексии ими Приднепровья. Если бы было создано Украинское правительство, оно, может быть, признало только де-факто.
2-го мая Врангель письмом на имя генерала Пирси ответил на переданную им ему ноту Великобританского правительства от 29-го апреля. В письме он писал, что еще 2-го апреля Великобританское правительство предъявило генералу Деникину требование о прекращении гражданской войны, угрожая в противном случае лишением ВСЮР всякой поддержки. При вступлении им в должность Главнокомандующего он сообщил Великобританскому правительству, что, будучи вынужденным принять его требования, он отдаст участь армии, флота и населения Юга России на справедливое решение Правительства Его Британского Величества, причем он полагал долгом чести тех, кому оставались все время неизменно верны, спасти всех, кто не пожелал бы принять пощады






401

от врага. Вместе с тем он указал на невозможность для Белых вступить в непосредственные переговоры с противником.
В сообщении, сделанном лордом Керзоном Чичерину, сделано категорическое заявление, что в случае отказа советского правительства от посредничества Англии, Британское правительство вынуждено будет направить свои суда для принятия всех нужных мер по охране армии Врангеля в Крыму и предотвращению вторжения советских сил в то убежище, которое в Крыму нашли ВСЮР.
Из сообщения лорда Керзона становится ясно, что Чичериным выдвинуты некоторые неприемлемые политические требования, побуждающие Британское правительство считать, что единственный выход из создавшегося положения, чтобы Врангель сам добивался от советского правительства желаемых условий для себя.
Врангель указывал, что не может допустить мысли, что Британское правительство отказывается ныне от того посредничества, которые оно само взяло на себя после того, как он его поставил в известность о невозможности для него непосредственных переговоров с врагом.
Врангель указал, что борьба с большевиками есть борьба народная, что никакая амнистия, никакие обещания не дадут мира большевистской России, ибо сам народ не стерпит Советского режима. Он писал, что единственным средством приостановить непрерывную анархию в России является сохранение в ней здорового ядра, которое могло бы объединить вокруг себя все стихийные движения против тирании большевиков. Не новым наступлением на Москву, а объединением всех борющихся с коммунистами народных сил может быть спасена Россия от этой опасности, которая грозит переброситься на Европу. Поэтому сохранение неприкосновенности территории, занятой ВСЮР и обеспечение неприкосновенности казачьих земель совершенно необходимы для осуществления той цели, которую ставят союзники и в достижении которой нуждается цивилизованный мир прекращения гражданской войны и анархии в России.
Для облегчения Британскому правительству ведения переговоров с советской властью, Врангель предполагал послать в Лондон особо уполномоченных лиц, знакомых с настоящим положением дел в пределах его территории и казачьих земель и посвященных в его предположения.
В заключение Врангель считает своим долгом указать и Британскому правительству и всей Антанте на опасность для них того положения, которое получится в случае лишения ими его и его армии всякой поддержки в настоящий критический момент, без какого-либо с его стороны к тому повода. Такой факт был бы торжеством советской власти и капитуляцией перед коммунизмом, и в будущем не мог бы отразиться на отношении к союзникам русского народа, который не примирится с советской властью.


XLI


В середине апреля большевики перешли против белых кавказских частей в наступление и заняли Сочи. Командующий Кубанский армией генерал Морозов и






402

некоторые члены рады вступили 17-го апреля с согласия генерала Букретова в переговоры с большевиками. Получив об этом сведения, Врангель приказал спешно выслать в порт Адлер весь свободный тоннаж и обратился к адмиралу де Робеку с просьбой помочь английским флотом. Туда же выехал генерал Шкуро, на коего Врангель возложил поручение принять для перевозки в Крым те части, начальники которых не поддержали бы вступить в переговоры с большевиками. Погрузка производилась в весьма трудных условиях, с лодок, грузились как на русские транспорты, так и на английские военные корабли. Лошадей, орудия и пулеметы пришлось бросить. Так как при эвакуации Новороссийска в Крым попади одни донцы, то Врангель приказал теперь в первую голову грузить кубанцев.
Генерал Букретов, генерал Морозов, члены кубанского правительства и рады убеждали офицеров и казаков, что Крым ловушка и что через несколько дней части армии в Крыму вынуждены будут капитулировать.
19-го апреля погрузки закончились, и корабли отошли в Крым. Большая часть кубанцев сдались, незначительная часть ушла в горы, остальные были погружены. Погрузилась и большая часть донских полков и Терско-Астраханская бригада.
Сам генерал Букретов, сложив с себя звание Кубанского атамана и передав атаманскую булаву, согласно кубанской конституции, председателю кубанского правительства инженеру Иванису, убежал в Грузию. За ним последовали члены Кубанской рады – самостийники, захватив с собой часть кубанской казны.


XLII


21-го апреля части с Кавказского побережья прибыли в Феодосию. Врангель через день приехал туда, смотрел полки, беседовал с офицерами. Большинство офицеров и казаков его старые соратники, сражавшиеся под его началом на Северном Кавказе и под Царицыном. В Крым прибыли наиболее сильные духом, изверившиеся и малодушные остались на Черноморском побережье. Прибывшие офицеры и казаки негодовали на предательство атамана и самостийных членов рады. Врангель был уверен, что, очистившись от малодушных, находясь вне тлетворной работы демагогической рады и поставленные под начальство крепких духом офицеров, отдохнувши и пополнившись всем необходимым, прибывшие казачьи полки вновь станут теми прекрасными частями, которые неизменно били врага на Северном Кавказе и в Задонье.
Донские части направились в Евпаторию, где должны были войти в состав Донского корпуса. Кубанские части Врангель наметил свести в дивизию. Во главе кубанской дивизии и приданной ей бригаде терцев-атсраханцев, Врангель поставил доблестного генерала Бабьева.
Бабьев был один из наиболее блестящих кавалерийских генералов на юге России. Совершенно исключительного мужества и порыва, с редким кавалерийским чутьем, отличный джигит, обожаемый офицерами и казаками, он, командуя полком, бригадой и дивизией, неизменно одерживал блестящие победы. Его конные атаки всегда вносили






403

смятение в ряды врага. За время Великой войны и междоусобной брани, находясь постоянно в самых опасных местах, генерал Бабьев получил девятнадцать ран. Правая рука его была сведена, однако, несмотря на все ранения, его, не знающий удержу порыв, остался прежним. Горячий русский патриот, он с величайшим негодованием относился к предательской работе казачьих самостийников. Врангель мог быть спокоен за те части, во главе которых он стоял.


XLIII


За несколько дней до поездки в Феодосию Врангель смотрел в Евпатории полки Донского корпуса. Во главе корпуса теперь стоял генерал Абрамов, высокой доблести, неподкупной честности, большой твердости и исключительного такта начальник. Донец по рождению, офицер генерального штаба по образованию, командовавший до революции регулярной дивизией, долгое время исполнявший должность генерал-квартирмейстера в одной из армий, командовавший на юге России гвардейской казачьей бригадой, генерал Абрамов пользовался заслуженным уважением всей армии. Став во главе корпуса, он твердой рукой наводил порядок. Сменив целый ряд начальников, подтянул офицеров и казаков. Врангель не сомневался, что ему удастся в самое короткое время привести корпус в порядок и вернуть ему прежнюю боеспособность.


XLIV


Тогда же из Евпатории проехал Врангель на фронт, где видел части Крымского и Добровольческого корпусов. Намечаемая им перегруппировка закончилась. Крымский корпус был эшелонирован на Сальском направлении вдоль линии железной дороги, добровольцы сосредоточились на Перекопском направлении. Юнкерские училища, дравшиеся в составе войск генерала Слащева, были выделены, и юноши, многие почти мальчики, жизни которых были столь дороги будущей России, получили возможность учиться. Части на фронте, успевшие поотдохнуть, почиститься и приодеться, имели бодрый, веселый вид.
Работы по укреплению позиций шли полным ходом. Рылись окопы, строились пулеметные гнезда, позиции заплетались проволокой. Кипела работа и по постройке тыловых укреплений, лихорадочно строился Юшуньский подъездной путь. Руководивший работами генерал Юзефович для ускорения работ по постройке железной дороги использовал целый ряд подъездных путей, имеющих второстепенное значение, перевозя разобранные шпалы и рельсы на новую дорогу.
Дисциплина в тылу, особенно в крупных городах, также значительно поднялась. Врангель неуклонно требовал от начальников гарнизонов самых решительных мер против






404

разнузданности и разгильдяйства воинских чинов в тылу, требовал, чтобы все боеспособные без уважительных причин не оставляли своих частей, чтобы все выздоровевшие немедленно отправлялись их лазаретов на фронт, настаивал на соблюдении установленной формы одежды.


XLV


В середине апреля Врангель сменил коменданта севастопольской крепости. Новым комендантом был назначен Писарев, хорошо ему известный по деятельности его в Кавказской армии, где он командовал корпусом. При нем Севастополь сразу подтянулся. В конце мая генерал Писарев был назначен Врангелем командиром Сводного корпуса, в состав которого вошли Кубанская дивизия и бригада туземцев, выделенная из состава Крымского корпуса. Генерала Писарева заменил генерал Стогов, остававшийся в должности коменданта до конца борьбы в Крыму.
Пришлось заменить и командующего флотом адмирала Герасимова, прекрасного человека, но мягкого и недостаточно решительного. 19-го апреля командующим флотом и начальником морского управления был назначен вице-адмирал Саблин.
28-го апреля Врангель отдал приказ о наименовании впредь армии “Русской”. Соответственно с этим, корпуса должны были именоваться армейские по номерам, казачьи по соответственному войску.
Название “Добровольческая” переносилось с Добровольческой армии и на политику ее руководителей. Оно перестало быть достоянием определенных воинских частей, оно стало нарицательным для всего, возглавляемого генералом Деникиным движения. “Добровольческая политика”, “добровольческая печать”, “добровольческие власти”, стали ходячими формулами. Славное в прошлом, связанное с первыми шагами героической борьбы генерала Алексеева и Корнилова. “Добровольчество” - название столь дорогое для всех участников этой борьбы, потеряло со временем свое прежнее обаяние. Несостоятельная политика генерала Деникина и его ближайших помощников, недостойное поведение засоривших армию преступных элементов, пагубная борьба между главным “добровольческим” командованием и казачеством - все это уронило в глазах населения и самой армии звание “добровольца”.
Их двух сражавшихся в России армий, конечно, право называться Русской принадлежало той, в рядах которой сражались все те, кто отдал все за счастье и честь Родины. Не могла же почитаться Русской та армия, вожди которой заменили трехцветное русское знамя красным и слово Россия – словом интернационал. Конечно, и в рядах Красной Армии было немало русских честных людей. В настоящее время Красная Армия по составу своему была уже не та, как два года тому назад. Во время борьбы на Северном Кавказе в рядах большевистских войск стояло все то мутное, что вынесла на гребне своем революция, все те худшие элементы, которые разложили и развратили Русскую армию. Такому врагу не могло быть пощады. По мере развития нашей борьбы обе стороны вынуждены были прибежать к мобилизации, и в ряды красных войск попадали такие






405

воины, как те, которые сражались в рядах Белых. Присутствие их на той или иной стороне большей частью зависело от случайных географических причин.
Этого не учел предшественник Врангеля. Его односторонняя непримиримая политика преследовала не только всех инакомыслящих, но и всех тех, кто случайно оказался причастным к любому делу, враждебному или просто недостаточно дружественному добровольческому. Преследованию подвергались не только те, кто так или иначе, вольно или невольно, был причастен к большевикам, но и к Украине и Грузинской республике и прочее. Неумная и жестокая политика вызывала ответную реакцию, отталкивала тех, кто готов был стать нашим союзником, и превращала искавших нашей дружбы во врагов. Белые несли с собой не мир и прощение, а жестокий карающий меч. Тысячи офицеров, видевших в Белых своих избавителей, переходя к ним, попадали под политическое подозрение и томились под следствием. Такое же отношение было и к гражданскому населению во вновь занимаемых Белыми областях. Под подозрение попадали и подвергались преследованию и те, вся вина которых состояла в том, что они под угрозами вынуждены были предоставить перевозочные средства для подвоза провианта красным войскам, или те, кто, умирая с голоду, служили писцом в потребительской лавке или телеграфной конторе.


XLVI


Приказом от 29-го апреля Врангель освободил от всяких наказаний и ограничений по службе всех офицеров и солдат, если они сдались и перешли на сторону Белых, безразлично до сражения или во время боев, а равно и всех служивших раннее в Советской армии, и по добровольному прибытию в войска ВСЮР подвергшимся наказаниям или ограничениям по службе, восстановив их в правах и преимуществах, выслуженных до 1-го декабря 1917 года. Равным образом были освобождены от всякого наказания и ограничения по службе все офицеры и солдаты, ранее служившие в новых образованиях (Украина, Грузия) и подвергшихся за это карам и ограничениям. Всем таким лицам возвращались их служебные преимущества.
Приказом от 8-го июня все эти льготы распространены были на членов гражданских управлений и учреждений. В двадцатых числах мая Врангель обратился с воззванием к офицерам Красной Армии.
Воззвание гласило, что Врангель стал во главе остатков Русской армии – не красной, а русской, еще недавно могучей и страшной врагам, в рядах которых служили когда-то и многие из них. Русское офицерство искони верой служило Родине и беззаветно умирало за ее счастье. Оно жило одной дружной семьей. Три года тому назад, забыв долг, Русская армия открыла фронт врагу, и обезумевший народ стал жечь и грабить Родную землю. Ныне разоренная, опозоренная и окровавленная братской кровью лежит перед ними мать-Россия. Три ужасных года, оставшиеся верными старым заветам, офицеры шли тяжелым крестным путем, спасая честь и счастье Родины, оскверненной собственными силами. Этих сынов, темных и безответных, вели вы, бывшие офицеры непобедимой






406

Русской армии…
Что привело вас на этот позорный путь, что заставило вас поднять руку на старых соратников и однополчан? Врангель говорил со многими из них, добровольно оставившими ряды Красной Армии. Все они говорили, что смертельный ужас, голод и страх за близких толкнули их на службу красной нечисти. Мало сильных людей, способных на величие духа и на самоотречение… Многие говорили ему, что в глубине души сознавали ужас своего падения, но тот же страх пред наказанием удерживал их от возвращения к ним.
Врангель хотел верить, что среди них, красных офицеров, есть еще честные люди, что любовь к Родине еще не угасла в их сердцах.
Врангель звал идти к белым, чтобы они смыли с себя пятно позора, чтобы они стали вновь в ряды Русской, настоящей армии.
Он, генерал Врангель, ныне стоящий Главнокомандующим армии белых, как старый офицер, отдавший Родине лучшие годы жизни, обещает им забвение прошлого и предоставляет возможность искупить их грех.
Воззвание это было приказано широко распространить среди противника, направляя за фронт через белых агентов, сбрасывая с аэропланов и т.п.


XLVII


Весьма озабочен был Врангель и облегчением тяжелого положения служащих военного и гражданского ведомств. При беспрестанном вздорожании жизни их положение, особенно семейных, было невыносимо тяжелым. Целым рядом приказов денежные отпуска были увеличены, были намечены отпуска для семей, главы которых оставались в безвестном отсутствии, остались при эвакуации Одессы и Новороссийска, попали в плен и т.п.
Вместе с тем проводилось усиление сокращения штатов непомерно разросшихся, был принят ряд мер по улучшению налоговой системы, повышены акцизные, таможенные и другие пошлины.
Однако рубль белых продолжал стремительно падать. Маленькая территория Крыма, конечно, не могла кормить армию. Ввоза не было, потребление значительно превышало предложение. Начальник финансового управления Бернацкий справедливо полагал, что поднять ценность рубля может лишь внешний заем, однако, в настоящих условиях на такой заем едва ли можно было рассчитывать. Тем не мене. С целью выяснить все возможности, М.В. Бернацкий 28-го апреля выехал в Париж.
В связи с вздорожанием жизни, становилось тяжелым положение и всего городского населения, в том числе и рабочих. Враждебные белым силы это, конечно, использовали, и за последние дни среди рабочих в севастопольских портовых заводах стало заметно брожение, готовилась забастовка, которая поставила бы белых в самое тяжелое положение. На заводах велась самая лихорадочная работа по исправлению орудий, пулеметов, аэропланов, броневых машин, по заготовке авиационных бомб,






407

шанцевого инструмента ит.п.
В Севастополе, кроме лейб-казачьего полка, других сил не было. Врангель решил лично переговорить с рабочими, вызвал выборных к себе и долго с ними беседовал. Врангель указал им, что еще 9-го апреля советом начальников управлений при нем намечено рассмотреть вопрос о возможности прийти на помощь рабочим, что в настоящее время комиссией, рассматривающей этот вопрос, уже намечено повышение поденной платы чернорабочих до сравнения ее с соответствующей оплатой труда низших служащих в правительственных учреждениях, причем в дальнейшем плата будет повышаться в соответствии и одновременно с увеличением содержания низших служащих в тех же учреждениях. Устанавливаемая таким образом плата должна приниматься за основание при установлении оплаты труда квалифицированных рабочих. Из свободных от назначения на фронт предметов обмундирования и продовольственных запасов рабочим будут выдаваться в счет заработной платы по идентичной цене, установленной для военнослужащих, предметы обмундирования с рассрочкой платежа на двенадцать месяцев и интендантский паек натурой, первоначально в половинном размере. В городах и пунктах пребывания рабочих было намечено открыть особенные казенные потребительские лавки, сосредоточить в них из казенных запасов возможное количество продовольственных продуктов, мануфактуры и других предметов домашнего обихода и снабжать ими рабочих по льготным ценам в размере до десяти процентов месячной заработной платы. В первую голову приказано было открыть две такие лавки в Севастополе. В заключение Врангель, указав рабочим на тяжелое положение государственного казначейства и скудность имеющихся запасов, выразил уверенность, что они оценят то, что сделает для них армия, делясь с ними последним, и со своей стороны помогут ей своей работой.
Рабочие ушли, видимо, очень удовлетворенные. Забастовка не состоялась и дальнейшие попытки к агитации успеха не имели.


XLVIII


25-го мая 1920 года был объявлен приказ Главнокомандующего о земле, а также правила о передаче распоряжением правительства казенных государственных, земельного банка и частновладельческих земель сельскохозяйственного пользования в собственность обрабатывающих землю хозяев и временное положение о земельных учреждениях.
Одновременно с изданием приказа о земле и приложенных к нему правил и временного положения было опубликовано “Правительственное сообщение по земельному вопросу”, подробно разъясняющее условия и причины издания Земельного закона, его содержание и значение.
“Приказ о земле” и приложенные к нему “правила” и “временное положение” были затем обнародованы указом Правительствующего Сената, действовавшего в то время в составе департаментов, восстановленных на Дону, и перенесшего свое местопребывание в Ялту.






408

Приказ о земле от 25-го мая 1920 года передавал все земельные дела в руки самого земледельческого населения. Правительственные должности по земельным делам, каковыми являлись губернский и уездные посредники, то их обязанности сводились лишь к объединению деятельности уездных и волостных земельных учреждений и оказанию всяческого содействия к успешному выполнению ими лежащих на них обязанностей в полном соответствии с требованиями закона.
В обнародованном “Приказе о земле” вся земля, в том числе и “захваченная” у помещиков в ходе “черного передела” 1917-1918 г.г., оставалась у крестьян. Он закреплял землю за крестьянами в собственность, хотя и за небольшой выкуп, гарантировал им свободу местного самоуправления через создание волостных и уездных земельных советов, а помещики не могли даже возвращаться в имение.
С земельной реформой тесно связана реформа местного самоуправления. “Кому земля, тому и распоряжение земским делом, на том и ответ на это дело и за порядок его ведения”: - так в приказе 25-го июля определились Врангелем задачи волостного земства.
Эффективность земельной и земской реформ даже в условиях неустойчивости фронта была высокая. К октябрю прошли выборы земельных советов, началось развертывание участков, были подготовлены документы о праве крестьянской собственности на землю, приступили к работе волостные земства.


XLIX


Значительно позже 15-го июля появился приказ Врангеля о волостном земстве. Приказом было восстановлено земское самоуправление. Главное основание временного положения о волостном земстве, развитого впоследствии положением и об уездном земстве (Приказ от 12-го октября 1920 года).
Волостному земству принадлежали вопросы управления всеми земскими сборами и повинностями - денежными и натуральными, следовательно, раскладка и надзор за выполнением повинностей, снабжение войск и населения продовольствием и фуражом по требованию военных и гражданских властей, всякого рода натуральных повинностей, хлебных и денежных сборов за землю (приказ от 25-го мая 1920 года). На том же земстве лежало разрешение через волостные земельные советы вопросов землепользования и организация содержания государственной стражи.
Уездному земству принадлежали вопросы наблюдения за выполнением земских повинностей волостными земствами: распределение по уездам и волостям пользования и содержания земских зданий и сооружений; определение обязанностей доли участия отдельных волостей уездных земских установлений и предприятий, а также в образовании и использовании капиталов, имеющих общественное значение; раскладка между волостями тех общегосударственных сборов, разверстка коих возлагалась на земские учреждения; распределение между волостями всех вообще поступающих через уездные земства на волостные земские потребности ассигнований, сборов и сумм; разработка указаний и инструкций волостным земствам по тем делам, кои, имея общеуездное






409

значение, требуют по свойству своему единообразного или согласованного применения; рассмотрение и утверждение волостных земских оценок и перевод натуральных повинностей в денежные.
Все земства ведут свое дело самостоятельно, но постановления волостных и уездных собраний требуют утверждения их высшей правительственной властью (губернской) лишь в трех случаях, точно определенных в законе об отчуждении и законе недвижимых имуществ: о займах, поручительствах и гарантиях со стороны земства; о заключении договоров с частными лицами – предпринимателями относительно устройства и эксплуатации ими земских сооружений или предприятий общего пользования.
Все прочие постановления земских собраний могут быть только приостановлены по волости – начальником уезда, а по уезду – губернатором, но лишь в том случае, когда ими будет усмотрено, что данное постановление не согласно с законом или постановлено с нарушением круга ведомств пределов власти, либо порядка действий земских учреждений или отвечает общим задачам борьбы за восстановление государственности. В зависимости от приостановления постановления вопрос окончательно разрешается: в первом случае – председателем съезда мировых судей (по волостным земствам) или окружным судом по административному его отделению (по уездным земствам) и во втором случае – общим присутствием уездного управления с постановлением совета – высшей центральной правительственной властью.


L


Вопрос о губернаторском земстве, его роли и деятельности в будущем строе земельных учреждений, в виду коренных изменений всего строя земской жизни, Врангель решил оставить открытым, считая его разрешение делом будущего.


LI


Как приказ о земле, так и временные положения о земстве, армией и крестьянством встречены были, по всем собранным сведениям, благожелательно. До самых последних дней пребывания белых на родине белые войска пользовались со стороны крестьян всегда благоприятным отношением. Население должно было убедиться, что власть искренне желает идти навстречу чаяниям народа и прилагает все усилия к проведению в жизнь намеченных мер. Ко времени оставления Крыма новый порядок землеустройства и земской жизни, задуманный, разработанный, объявленный и проводимый в жизнь с исключительной быстротой в течение полугода, начал понемногу осуществляться и применяться на практике уже в девяноста волостях из ста семи, входивших в занятую






410

белыми территорию.
Надо думать, будь эти условия сближения дела армии с желаниями крестьянства налицо в те дни, когда Русская армия победоносно шла к Москве и освобождена была уже от красного ига половина русской земли, общий ход белого движения был бы иной… И как знать, может быть, дни советской власти были сочтены.


LII


В это время путешествие Деникиных из Константинополя в Англию длилось долго, с остановками на Мальте и в Гибралтаре.
В Лондон Деникин с семьей и спутниками прибыл 17-го апреля. На вокзале Ватерлоо его встретил представитель британского военного министерства генерал сэр Филипп Четвуд с несколькими офицерами, а также генерал Хольман, перед тем вернувшийся в Англию. Встречали Деникина и русские дипломатические представители во главе с поверенным в делах Е.В. Саблиным, а также группа бывших русских общественных деятелей, оказавшихся в Лондоне, среди которых был П.Н. Малюков. Все старались высказать бывшему Главнокомандующему свое внимание. Саблин вручил ему телеграмму из Парижа, полученную русским посольством на имя Деникина за подписью князя Г.Е. Львова, С.Д. Сазонова, В.А. Маклакова и Б.В. Савинкова. Они считали долгом в тяжелых нравственных мучениях, переживаемых генералом, выразить чувства глубочайшего к нему уважения.
Подпись Бориса Савинкова под текстом этой телеграммы была неожиданной для Деникина.
С вокзала генерала и его друзей отвезли на автомобиле британского военного министерства в отель “Кадоган”, где им было отведено отличное помещение.
В те дни еще функционировали русское посольство и консульства с персоналом, назначенные в 1917 году Временным правительством. После захвата власти большевиками они стали за рубежом представителями вождей Белого движения. Их деятельность объединял С.Д. Сазонов – бывший министр иностранных дел царской России, исполнявший те же обязанности в правительствах адмирала Колчака и генерала Деникина. Сазонов находился в Париже, и все русские посольства направляли туда осведомленные записки и телеграммы о событиях, которые так или иначе их затрагивали.
Целая серия таких осведомительных писем о первых днях пребывания в Англии генерала Деникина была отправлена Е.В. Саблиным из Лондона в Париж от 19-го апреля. Он сообщал, что в течение имевшегося у него с генералом Деникиным разговора, происходившего в посольстве, бывший Главнокомандующий сказал ему, что он считает себя частным человеком. По его выражению, он разбит душевно и утомлен физически, и нуждается в покое и отдыхе. Перед его глазами все еще ужасные сцены последних дней отступления и тяжелых неуспехов. Он просил избавить его от разговоров на политические темы, так как беседовать на эти темы ему очень тяжело. Он желает поселиться в каком-нибудь провинциальном английском городишке. Когда Саблин назвал ему несколько






411

местечек в расстоянии часа езды от Лондона, он воскликнул: “Ой, нет, это близко, куда-нибудь подальше”.
Из английских государственных деятелей он посетил лишь господина Черчилля. Короля он поблагодарил своей прекрасной телеграммой. Он благодарит русскую колонию и организации за прием, но просит их не беспокоиться устройством каких-либо чествований. Он желает, чтобы его оставили в покое.
По окончании их разговора он проводил генерала до гостиницы пешком. Деникин засвидетельствовал ему самым категорическим образом о той широкой помощи, которая была оказана Югу России Великобританским правительством. Он в особенности хвалил английских военных. Он сказал, что генерал Хольман займется поисками для него места жительства.
Основной “капитал” Деникина в переводе на твердую валюту равнялся меньше тридцати фунтов стерлингов.
Генерал Деникин получил от англичан предложение поместиться в их поместьях совершенно бесплатно.
Его удручала мысль, что из-за семьи он вынужден принимать “милостыню” от Великобритании. У Деникина буквально ничего не было. Дома он ходил в своей военной одежде. Выходя на улицу, надевал непромокаемый военный дождевик без погон, а голову прикрывал случайно приобретенной клетчатой кепкой.


LIII


Внимание к Деникину русской колонии в Лондоне, вполне искреннее и сердечное, казалось ему тем сочувствием, которые приличия ради по старому обычаю выражают всякому порядочному человеку, испытавшему в жизни большое горе. Это внимание его тяготило. Никого он не хотел видеть, никуда не хотел идти.
Но обо всех переменах, происшедших в Крыму, его упорно расспрашивал лидер кадетской партии профессор П.Н. Милюков. Он хотел знать, что Деникин передал Врангелю? Всю ли верховную власть или только военную? Что скажет он, Деникин, если в один прекрасный день Врангель вдруг заключит с большевиками мир? Будем ли мы признавать врангелевское правительство, продолжал свой допрос Милюков. А если будем отрицать, то во имя какого, если не деникинского, ибо Деникин говорил, он есть символ и знамя, которое опускать нельзя.
В ответ Деникин повторял то, о чем уже неоднократно говорил после новороссийской катастрофы. А именно: что он морально разбит, что не хочет заниматься политикой, и желает, чтобы его оставили в покое. По поводу Врангеля он сказал, что передал ему командование над южнорусскими войсками, что после всего происшедшего не может считать себя главой правительства, в данное время он является просто частным человеком.
Вслед за тем Деникин твердо определенно и твердо заявил:
- Не мешайте Врангелю. Может быть, он что-нибудь сделает. Я хочу уйти от






412

политики, не вмешивайте меня.
В беседе Милюков спросил Деникина о необходимости Деникину принять на себя преемство российской власти Колчака и объявить об этом в соответствующей декларации. Деникин категорически отказался.
- Что же теперь будет? Ведь к власти придет Керенский…
Деникин ответил, что он сомневается в подобном исходе. Во всяком случае, он лично устраняется.
- Тогда, по крайней мере, не делайте заявлений о своем отказе от преемства…
- Никаких заявлений вообще я не намерен делать. Верховной власти от Колчака я не принимал, следовательно, и отказываться не от чего.


LIV


Невзирая на расхождения с Врангелем, генерал Деникин в отзывах о нем был безупречно корректен.
На вопросы Черчилля, Бигтса, Хольмана, Милюкова и других русских и английских деятелей, как надлежит относиться к Врангелю, Деникин отвечал:
- Врангель стоит во главе Вооруженных Сил Юга России, ведя борьбу против большевиков. И поэтому ему надо всемерно помогать.


LV


Пребывание генерала Деникина в Англии было кратким. В принципе к осени решено было переехать в Бельгию. Он покинул Англию раньше, чем предполагал, по причине совершенно им непредвиденной.
В середине августа 1920 года в газете “Таймс” была опубликована нота, которую еще в начале апреля лорд Керзон отправил в Москву народному комиссару иностранных дел Чичерину. Это была нота, предлагавшая Советскому правительству прекратить гражданскую войну. К великому изумлению Деникина, он прочел там следующее заявление Керзона:
“Я употребил все свое влияние на генерала Деникина, чтобы уговорить его бросить борьбу, обещав ему, что если он поступит так, я употреблю все усилия, чтобы заключить мир между его силами и вашими, облегчив неприкосновенность всех его соратников, а также население Крыма. Генерал Деникин, в конце концов, последовал этому совету и покинул Россию, передав командование генералу Врангелю”.
Правда, почти накануне катастрофы в Новороссийске к генералу Деникину явился один из членов Британской военной миссии генерал Бридж, предлагая посредничество английского правительства для заключения перемирия с Красной Армией. Деникин






413

ответил на это одним словом: никогда!
Таким образом, этот случай в Новороссийске не вязался с заявлением лорда Керзона. Сознательная подтасовка фактов и явный вымысел глубоко оскорбили Деникина. Он тут же написал резкое опровержение и отправил его в “Таймс”. Оно появилось 27-го августа 1920 года: “Я глубоко возмущен этим заявлением и утверждаю: что никакого влияния лорд Керзон оказать на меня не мог, так как я ни в каких отношениях с ним не находился; что предложение (британского военного представителя о перемирии) я категорически отверг и, хотя с потерей материальной части перевел армию в Крым, где тотчас же приступил к продолжению борьбы; что нота английского правительства вручена была уже не мне, а моему приемнику по командованию ВСЮР генералу Врангелю, отрицательный ответ которого был в свое время опубликован в печати; что мой уход с поста Главнокомандующего был вызван сложными причинами, но никакой связи с политикой лорда Керзона не имел. Как раньше, так и теперь я считаю неизбежной и необходимой вооруженную борьбу с большевиками до полного их поражения. Иначе не только Россия, но и вся Европа обратится в развалины”.
После истории с лордом Керзоном Деникин считал невозможным для себя оставаться в Англии. Кроме того, стремление британского правительства установить нормальные торговые сношения с Советской Россией, переговоры, которые велись по этому поводу в Лондоне между Ллойд Джорджем и советским представителем Красиным – все это предвещало, по мнению Деникина, признание Англией московских коммунистов законным правительством России. На самом деле англо-советский торговый договор был подписан лишь в марте 1921 года.




























414


Г л а в а   д е с я т а я

Возрождение Русской армии


I


С самых первых дней приезда в Крым Врангель работал ежедневно по 10-12 часов, требуя такой же работы от своих сотрудников.
Его день начинался с семи часов утра; с восьми открывался прием начальника штаба, командующего флотом, начальника военного управления, представленных лиц и посетителей. Прием продолжался до часу дня, когда он обедал. С двух до пяти принимал доклады прочих начальников управлений, а с шести до восьми, до ужина, почти ежедневно назначал прием тем или иным прибывающим в Севастополь лицам, с которыми хотел побеседовать более подробно, начальникам союзнических миссий. В редкие дни, когда перед ужином находился свободный час, Врангель с адъютантом делал прогулку по городу, осматривая лазареты, общежития. Вечером он или присутствовал на заседании совета начальников управлений, или прочитывал доклады, или отвечал на многочисленные письма. Ложился не ранее одиннадцати-двенадцати часов.
Первые несколько дней было особенно много посетителей. Многие обращались по самым незначительным вопросам, подчас с самыми вздорными просьбами. Дважды пришлось иметь беседы с психически больными.
Однажды ему доложили, что в числе записавшихся на прием имеется инженер-механик флота, желающий доложить ему о сделанном им изобретении, могущем иметь большое значение в настоящих условиях войны. Изобретатель не считал возможным ознакомить со своим секретом кого-либо другого, кроме Главнокомандующего. Врангель принял его. Это был молодой еще человек, симпатичный, с болезненным лицом. Он, видимо, несколько волновался. Врангель предложил ему сесть, сказал, что слышал о его изобретении и желал бы знать, в чем оно заключается.
- Ваше превосходительство, я не позволил от себя беспокоить Вас, ежели бы не думал, что мое изобретение может быть Вам полезно, особенно теперь, когда Вам, должно быть, так трудно, кругом предательство и измена, ни на кого положиться нельзя. И вот тот простор, прибор, который я избрал, может оказать Вам огромную услугу. Прибор этот нечто вроде компаса. Вы можете его незаметно закрепить его в Вашем письменном столе. Вы ведете беседу с каким-либо лицом, и это лицо Вам мало известно. Вы незаметно нажимаете кнопку прибора, и стрелка автоматически укажет Вам на циферблат, кто именно перед Вами – германофил или приверженец Антанты, большевик, кадет или монархист. У меня тут и чертежи прибора…, - он стал раскрывать свою папку…
Другой раз в числе представлявшихся принимал Врангель заведующего одним из офицерских кооперативов, старичка, отставного полковника. Он весьма детально и






415

подробно доложил ему о своем деле. Врангель обещал помочь и, отпуская, спросил его, где раньше он служил.
- Последнее время в Петрограде я состоял воспитателем корпуса, - он назвал один из корпусов, - имел счастье лично показывать наследнику цесаревичу музей, - он помолчал, затем, наклонившись к его уху, таинственно прошептал, - а как он вырос теперь, Ваше превосходительство, я его последний раз и не узнал совсем, выше него ростом стал. Здоровый, веселый, да и государь император и великие княжны, слава Богу, выглядели хорошо.
- Где и когда видели Вы в последний раз царскую семью?
- Да как же, в прошлом году в Ростове. Иду по Садовой, смотрю, государь в штатском, я его едва узнал, поздоровался со мной, потом я у них несколько раз бывал – видел и государя, и императрицу, и царских детей
С трудом удалось перевести беседу на другой вопрос. Как только разговор коснулся другой темы, полковник вновь стал рассуждать вполне разумно.


II


Разбитые поляками 12-ая, 15-ая и 16-ая советские армии почти не оказывали сопротивления. В течение нескольких недель поляки при содействии украинских петлюровских формирований очистили огромную территорию вплоть до Полоцка на Западной Двине до верховного течения Днепра, Киевский район и значительную часть правобережной Украины. Все резервы красного командования бросились на Западный фронт для спасения катастрофического положения. Туда, главным образом, направлялась конница. С Кавказа переброшена была 1-ая конная армия Буденного, наиболее сильная конная часть красных армий. Даже с Крымского фронта была снята единственная кавалерийская дивизия , 8-ая червонного казачества, брошенная на юго-западный участок Польского фронта. Железнодорожные пути на Юге России после отхода армий белых еще не были восстановлены, и переброска красных частей производилась медленно, походным порядком. Вместе с тем, овладение белыми выходами из Крыма показало, что остатки русской армии не потеряли свою боеспособность. Напряженная работа по возрождению армии и восстановлению порядка в Крыму не могли ускользнуть от внимания красного командования и, несмотря на то, что все усилия свои оно вынуждено было направлять на борьбу с поляками, оно не могло оставить без внимания и угрозу со стороны Крыма. Еще в апреле в резерв 13-ой армии прибыла из Екатеринославского района 52-ая стрелковая дивизия, занявшая в конце апреля боевой участок к западу от Перекопа. На участок севернее Сиваша прибыла 124-ая бригада 42-ой стрелковой дивизии. Две другие бригады этой дивизии были временно задержаны для подавления движения повстанцев под начальством батьки Махно, еще недавно сражавшегося против белых, теперь ведшем беспощадную борьбу с большевиками.
В конце апреля в 13-ую армию переброшена была из сибирского фронта из бывшей 3-ей советской армии 85-ая бригада 29-ой стрелковой дивизии. Благодаря прибывшим






416

частям и влитым пополнениям к маю месяцу в боевом составе 13-ой советской армии числилось до 12 тысяч штыков и 3 тысяч сабель.
Во главе 13-ой армии поставлен был полковник генерального штаба латыш Паука. По всему фронту армии большевиков производили усиленные фортификационные работы. Укрепленные позиции усилились большим количеством артиллерии. Поступали сведения о налаживании большевиками ближайшего тыла 13-ой армии и упорядочении железнодорожного сообщения в прифронтовой полосе.


III


Русская армия к маю месяцу уже представляла серьезную силу. Численность бойцов на фронте в западных и тыловых частях достигала 40 тысяч человек. Все боеспособное население было влито в строй. Материальная часть приведена в порядок. Белые располагали десятью танками, двадцатью аэропланами, правда, не современными, самого разнообразного типа. Работы по укреплению позиций на всем фронте значительно подвинулись. Войска успели отдохнуть и оправиться. Во всех частях велись усиленные строевые занятия.
Общая стратегическая обстановка начинала складываться для белых благоприятно. Белые не только могли быть временно спокойны за участь Крыма, но могли вновь помериться с врагом. Тяжелое экономическое положение не позволило далее оставаться в Крыму. Выход в богатые южные уезды Северной Таврии представлялся жизненно необходимым. Успехи белых должны были отразиться благоприятно и на их политическом положении.
В начале мая был окончательно разработан план летней кампании. Она сводилась к следующему: выдвижение Русской армии на линию Бердянск – Пологи – Александровск и Днепр; операция по овладению таманским полуостровом с целью создания на Кубани нового очага борьбы; выдвижение на линию Ростов – Таганрог – Донецкий каменноугольный район – станция Гришино – станция Синельниково; очищение от красных Дона и Кубани (казаки должны были дать живую силу для продолжения борьбы); беспрерывные укрепления Крымских перешейков (доведение укреплений до крепостного типа); создание в Крыму базы для ВСЮР.
30-го апреля была объявлена обязательная поставка 4 тысяч лошадей за установленную плату, для чего Крым делился на пять районов, соответственно его уездам. Прием производился особыми ремонтными комиссиями по одной на каждый район. Поставленными лошадьми удалось запрячь артиллерию и часть обозов и посадить на коней один кавалерийский полк в 400 коней.
15-го мая была объявлена мобилизация родившихся в 1900-1901 г.г. Боевые награды во все времена и у всех народов являлись одним из стимулов, побуждающих воинов к подвигам. Нельзя было отрицать значение боевых наград и в этой борьбе, которая велась во имя идеи, в основу которой легли высшие человеческие побуждения. В армиях адмирала Колчака, генерала Деникина, генерала Юденича подвиги отмечались






417

боевыми наградами. Солдаты, а в некоторых из этих армий и офицеры, награждались боевыми орденами, а в армиях генерала Колчака даже орденами Св. Георгия. За боевые отличия офицеры производились в старшие чины. В армиях генерала Деникина боевые подвиги награждались исключительно чинами. При беспрерывных боях многие получали в течение двух лет несколько чинов, и в штаб-офицеры и даже в генералы попадали совсем юноши. Являясь по своему чину кандидатом на высшие должности командиров частей и высших соединений, они не обладали ни достаточной зрелостью, ни должным опытом. Необходимо было, кроме чинов, ввести в армии другой вид боевых отличий. Награждение подвигов, совершенных в междоусобной брани, общероссийскими орденами, коими доселе награждались подвиги в борьбе с внешним врагом, представлялось едва ли уместным.
Приказом от 30-го апреля Врангелем был учрежден орден во имя Св. Николая Чудотворца в виде черного металлического креста с изображением Св. Николая и подписью “Верою спасется Россия” на трехцветной национальной ленте.
Определение подвигов и лиц, достойных награждению орденом Св. Николая Чудотворца возлагалась на орденскую следственную комиссию и на кавалерскую думу ордена.


V


В предвидении возобновления военных операций и, придавая в связи с этим исключительное значение вопросам железнодорожных перебросок и правильному обслуживанию войск железнодорожной сетью, Врангель объединил все железнодорожные депо в руках начальника военных сообщений, каковая мера впоследствии оказалась весьма удачной.


VI


Одновременно с мероприятиями военного характера был проведен ряд мер по гражданскому управлению.
11-го мая было объявлено “Временное положение о начальниках гражданской части при командирах корпусов”. Это положение обеспечивало впредь во вновь освобожденных местностях правильную организацию гражданского аппарата тотчас по занятии местности белыми войсками, и ставился перед самовольным полновластным распоряжением войсковых начальников, действовавших вразброд каждый по собственному усмотрению при полном наведении дела. Отныне гражданское управление  во вновь освобожденных местностях отводилось командирам корпусов через состоящих при них начальниках гражданской части с правами губернатора. Начальник гражданской






418

части, подчиненный в порядке управления своего района, непосредственно командиру корпуса, должен был получить общее руководящее указание от начальника гражданского управления. Он объединял деятельность начальников уездов в пределах корпусных районов с подчиненными им чинам сельской и городской стражи, начальников участков и волостных надзирателей и формировал через начальников уезда во вновь занятых городах и селениях городскую и сельскую стражу. При начальнике гражданской части состояли уполномоченные управлений финансов, юстиции, снабжения и отделов земледелия, исполнявшие его задания в пределах своего ведомства на основании руководящих указаний, получаемых от начальников надлежащих управлений. Это мероприятие оказалось весьма удачным и в дальнейшем в полной мере оправдало себя.


VII


Существенным образом реорганизовано было сельское дело. Уголовный розыск был отделен от государственно-политического, и получил возможность заняться прямым своим делом – борьбой с уголовной преступностью. За преступления уголовные и государственные в настоящих условиях виновные могли быть подвержены или высшей мере наказания – смертной казне, или заключению в тюрьму. Другие меры наказания не могли быть применены. Число тюрем было весьма ограничено и не могло вместить всех осужденных. Осужденные преступники продолжали оставаться в домах предварительного заключения, переполняя их до крайности, требуя значительной охраны и поглощая большие средства. Отбросы общества жили тунеядцами за счет страны, в то время как вся страна терпела неописуемые лишения, ведя борьбу за Родину.
Приказом Врангеля от 11-го мая была установлена мера административного характера – высылка в Советскую Россию лиц, изобличенных в явном сочувствии большевизму, в непомерной личной наживе на почве тяжелого экономического положения края. Приказ этот был выработан военным и морским судным отделом. Право высылки было предоставлено губернаторам и комендантам крепостей, причем требовалось обязательное производство дознания и заключение по последнему прокурорского надзора.
Весьма досадовал Врангель на поднятый в печати шум вокруг вопроса о возвращении в Крым русских беженцев новороссийской и одесской эвакуации. Некоторые из них попали за границей в весьма тяжелые условия. Особенно тяжело было положение на пустынном острове Лемнос, где среди детей была большая смертность. Оттуда писались отчаянные письма, вызывая справедливую тревогу близких.
Русские люди склонны были переходить от отчаяния к радужным надеждам. Те, кто недавно еще видел в Крыму могилу, ныне считал его неприступной крепостью. Ежедневно сыпалось бесконечное число ходатайств и петиций о возвращении тех или других лиц в Крым. Столбцы газет пестрели статьями под заголовками: “Верните нам наши семьи”, “Вернуть их обратно…”
Отлично понимая, что офицер или чиновник не может спокойно нести службу,






419

постоянно болея душой за близких ему лиц, Врангель в то же время отдавал себе отчет в том, что положение не может почитаться обеспеченным и, учитывая, что с приездом новых партий беженцев в Крым тяжелое положение страны еще более усилится, и всячески оттягивал разрешение этого вопроса.
Жизнь в тылу постепенно налаживалась, стали прибывать иностранные товары, открывались магазины, театры, кинематографы. Севастополь подчистился и подтянулся. Воинские чины на улицах были одеты опрятно, тщательно отдавали честь.
В начале мая, как в Севастополе, так и в других городах, появились случаи холеры. В середине месяца число заболеваний увеличилось и в Севастополе достигло двадцати пяти случаев в день. Врангель приказал во всех частях армии, в военных и гражданских управлениях и учреждениях, а затем и в городских участках произвести холерные прививки. Начальник санитарной части города доктор Лукашевич решительно взялся за дело и эпидемия не получила широкого распространения.


VIII


В конце апреля Врангель дал несколько обедов представителям иностранных миссий английской, французской, американской, японской, сербской и польской, и принял приглашение на обеды английской, французской и японской миссий. С представителями всех миссий без исключения установились наилучшие отношения. В разговорах с ними Врангель неизменно подчеркивал значение борьбы белых не только для самой России, но и для всей Европы, указывая, что угроза мирового большевизма не изжита, что доколе в Москве будут сидеть представители интернационала, ставящего себе задачей зажечь мировой пожар, спокойствия в Европе быть не может. Не может быть и экономического равновесия, пока с мирового рынка будет выброшена шестая часть света.
На изменение политики Великобритании рассчитывать не приходилось, белые могли искать поддержки лишь в правительстве Франции, и, может быть, Америки. С целью получения поддержки этих стран Врангель предпринимал шаги и в Севастополе, и в Париже.
12-го мая военный представитель в Константинополе генерал Лукомский писал по поручению Врангеля дипломатическому представителю А.А. Нератову о том, что надлежит всемерно использовать отмечаемое за последнее время благоприятное отношение американцев, неплохо бы рассчитывать как на дипломатическую, так и финансовую их поддержку.


IX


Принимая все меры для обеспечения дальнейшей борьбы, Врангель ни на один






420

день не забывал о необходимости обеспечить возможность эвакуации армии и населения на случай неудачи.
Решив в ближайшее время перейти в наступление, Врангель хотел заблаговременно принять меры против несомненных попыток англичан в этом помешать белым и одновременно, в случае успеха, использовать его с целью получения дальнейшей поддержки Франции. Врангель просил П.Б. Струве проехать в Париж.
14-го мая заместитель П.Б. Струве князь Трубецкой писал по поручению Врангеля А.А. Нератову о необходимости изыскать выход из создавшегося тяжелого продовольственного положения в Крыму - вынудить главное командование предпринять частичное наступление в целях овладения территорией Мелитопольского уезда. Не хотелось бы, чтобы наступление белых было истолковано иностранными державами, как противоречащее решению Главнокомандующего принять посредничество Англии для прекращения гражданской войны в России. Предпринимаемая операция имеет единственной целью обеспечить базу для продовольствия, без которой и армиям, Юга России, и самому населению Крыма угрожали бы голод и гибель.
2-го мая прибыл в Севастополь командующий английским оккупационным корпусом генерал Мильи. Он посетил Врангеля. Его посещение, по его словам, имело специальной целью ознакомиться с той громадной работой по организации армии и устройства тыла в Крыму, о коей он был осведомлен через своих агентов. Личные впечатления его в Севастополе, как он говорил, это полностью подтвердили.
Он просил Врангеля указать, не испытывает ли он нужду в каких-либо предметах боевого снаряжения, и выразил полную готовность сделать все от него зависящее для ее удовлетворения. Врангель благодарил за предложение и сказал, что в настоящую минуту особенно нуждается в бензине для боевых машин и рельсах для проведения ветки к Бешуйским копям, разработка коих обеспечит острую нужду в угле. Генерал Мильи отдал тут же распоряжение об отпуске бензина из Батуми и предложил воспользоваться для получения рельс старым русским имуществом, оставшимся в Трапезунде. На замечание Врангеля, что в Трапезунде могут встретиться затруднения со стороны турок, генерал Мильи предложил послать с транспортом английский броненосец для прикрытия погрузки.
В дальнейшей беседе Врангель вскользь упомянул о тяжелом экономическом положении Крыма. Великобританское правительство, взяв на себя инициативу переговоров с большевиками, до сего времени никаких существенных результатов не достигло. Дальнейшее пребывание в Крыму грозит армии и населению голодом. При этих условиях Врангель не видел другой возможности, как попытаться расширить занятую белыми территорию. Генерал Мильи, видимо, весьма заинтересовался его словами и попытался выяснить дальнейшие намерения Врангеля, однако от продолжения разговора уклонился.
Так, как Добрармия успешно защищала Крым, никакие меры по эвакуации не предпринимались, в английском парламенте появились мысли сохранить Крым. При наличии дальнейших успехов Добрармии должны были открыться шансы на продолжение помощи Англии.
Тем не менее, 29-го мая Врангелю была вручена нота британского Главного командования в Константинополе через начальника Английской военной миссии генерала






421

Перси. В ней Британское правительство требовало разъяснить генералу Врангелю, что он не должен ожидать никакой перемены в британской политике, как следствие наступления поляков. Правительство Его Величества разрешило приложить старания к прекращению действий на юге России в возможно непродолжительный срок. Советское правительство приняло британское предложение о ведении переговоров на основании общей амнистии и лорд Керзон отправляет в самом непродолжительном времени политического представителя для содействия генералу Врангелю, а до того времени советское правительство согласно на принятие участия в переговорах британского военного представителя.


X


20-го мая в Севастополь прибыл А.В. Кривошеин (А.В. Кривошеин в царское время был помощником П.А. Столыпина, был приглашен Врангелем на пост премьера правительства Юга России). Врангель не ошибся в нем. Он оставил семью, прочно материально обеспеченную службу, удобную и спокойную жизнь в Париже и, не колеблясь, прибыл туда, куда его звал долг.
Правда, он заявил Врангелю, что не предполагает окончательно оставаться в Крыму, что хочет осмотреться, разобраться в положении и готов помочь ему советом, после чего намерен вернуться к семье. Однако, зная его, Врангель не сомневался, что работа его захватит и, что он, войдя в нее, от нее не отойдет.
А.В. Кривошеин прибыл на английском крейсере “Кардиф” вместе с английским генералом Хопом, вручившим ему 21-го мая новую ноту Великобританского правительства. В ней указывалось, что английскому правительству стало известно о том, что Белые имеют намерение перейти в наступление против большевиков. Если Белые будут атаковать большевистские силы, то в этом случае неминуемо должен провалиться план Правительства Его Величества о ведении переговоров с Советским правительством и Правительство Его Величества не сможет более принимать какое-либо участие в судьбе Белых.
23-го мая на имя Верховного комиссара Великобританского правительства в Константинополе Врангель ответил на обе последние ноты англичан. В своем ответе Врангель указывал, что он по-прежнему исключает возможность его непосредственных переговоров с большевиками, переговоров, которые пожелало взять на себя английское правительство. Тем не менее, для предотвращения создания безвыходного положения, он вынужден принять меры к расширению занятых Белыми областей. В связи с этим он отдал 20-го мая приказ армии перейти в наступление. Высадка войск, в связи с этой операцией, уже начата и ее остановить невозможно. И он, Врангель, хочет верить, что когда Великобританское правительство, ознакомившись с создавшимся положением, признает, что ни с точки зрения необходимости снабжения армии и населения, ни с точки зрения чисто военной, у него не было другого выхода, как перейти в наступление, тем более что в случае успеха армии, таковым лишь облегчить переговоры






422

Великобританского правительства с Советами.
При этом он считает необходимым обратить внимание Правительства Его Величества на нижеследующие соображения: даже допуская возможность соглашения с большевиками, Врангель не видит, каким образом таковое было бы обеспечено. Есть примеры действий большевиков в отношении Кубани и Грузии, с каковыми ими только что были  заключены соглашения, наглядно подтверждающие хорошо известные взгляды большевиков, считающих всякие юридические и моральные обязательства не более, как буржуазным предрассудком. Он надеется, что, во всяком случае, Великобританское правительство не откажет ему в поддержке, которая была ему обещана и которую он высоко ценит, доколе основной вопрос о реальных гарантиях не будет окончательно разрешен.
В последних переговорах генерал Перси проявил исключительное благородство. А.В. Кривошеин перед своим отъездом из Парижа имел ряд собеседований с представителями французского правительства. С некоторыми из них он был связан старыми дружескими отношениями.
Результатом этих переговоров был обмен письмами между А.В. Кривошеиным и товарищем министра иностранных дел М. Палеологом. 7-го мая А.В. Кривошеин писал Палеологу, что через несколько дней он, Кривошеин, должен выехать в Крым по приглашению генерала Врангеля для свидания с ним, и он бы хотел иметь возможность засвидетельствовать ему о благожелательном отношении французского правительства к вопросу продолжения им борьбы против большевиков совместно с польскими и другими силами.
Ему было бы весьма ценно получить уверенность, что правительственные круги Франции придают все значение сохранения, хотя незначительной по размеру, части русской области, на которой сохранился бы нормальный правопорядок, дружественный союзникам и основанный на принципах справедливости и права, где русские национальные силы нашли бы убежище. Весьма важно было бы для генерала Врангеля иметь возможность рассчитывать на помощь Французского правительства военными материалами, а в случае невозможности продолжения борьбы, на помощь Франции в эвакуации Крыма.
На это письмо на следующий день последовал ответ о том, что он передал письмо председателю совета министров и министру иностранных дел и рад засвидетельствовать, что французское правительство признает все значение русской территории – последнего убежища русских националистов – русского убежища совести и права. Доколе генерал Врангель не получит гарантий, обеспечивающих его войска, мы приложим усилия для снабжения его продовольствием и материальными средствами для защиты от наступления большевиков и наш Черноморский флот будет препятствовать высадке противника на побережье Крыма.
В случае невозможности продолжения борьбы, мы будем способствовать эвакуации полуострова.
При этом Палеолог подчеркнул конфликтный характер своего письма.
Имел А.В. Кривошеин и ряд собеседований с русскими и политическими деятелями: старшиной русского дипломатического представительства М.Н. Гирсом, В.А. Маклаковым, назначенным при Временном правительстве послом в Париже, князем






423

Львовым, А.И. Гучковым, бароном Нольде, П.Н. Милюковым, Аджимовым и др. За исключением Гучкова все горячо отговаривали Александра Васильевича связывать себя с безнадежным делом в Крыму.
Милюковым и его партийными товарищами выдвигалась мысль, что ввиду ничтожного того клочка русской земли, где ведется ныне борьба, глава русских Белых сил не может говорить от имени национальной России. Он должен быть лишь главою белых войск. Представительство русского национального дела за границей должен взять на себя орган из общественно-политических деятелей, причем этот орган, естественно, должен находиться в Париже, центре европейской политики.
При этих условиях согласие Кривошеина стать помощником Врангеля, естественно, ослабляло их позицию. Авторитет Кривошеина в иностранных кругах был значителен. Его личное участие в деле должно было в глазах иностранцев подчеркнуть значение этого дела. А это не было на руку тем, кто только себя считал “солью земли русской”.
“Вы единственный государственный деятель, авторитет которого признается всеми без различия партиями, Ваша работа необходима для будущего России. Связав себя с безнадежным делом Врангеля, граничащим с авантюрой, Вы навеки будете потеряны для России…”, - убеждал А.В. Кривошеина Милюков.
Александр Васильевич перед своим отъездом повидал в Париже массу людей, почти все считали белую борьбу окончательно проигранной, не верили в возможности ее продолжения, готовы были считать всю предшествовавшую борьбу бесцельной.
Умудренный жизненным опытом, знающий сердце людей, Кривошеин понимал, что после первых успехов все малодушные вновь пойдут за армией. Учитывал он в полной мере и то значение, которое могли бы иметь, хотя бы кратковременные успехи белых, на отношение к белым иностранных представительств и, в частности, Франции. В то же время, ознакомленный Врангелем во всех подробностях с белым военным положением и готовящейся наступательной операцией, ожидая от нее, в случае успеха, многого, Александр Васильевич, видимо, боялся верить в этот успех, опасался неудачи и предостерегал Врангеля от опасного риска.
Начало наступления было назначено на 25-ое мая. 21-го Врангель выезжал в Феодосию, где должен был грузиться назначенный в десант корпус генерала Слащева.
Учитывая то исключительное значение, которое предавалось земельному вопросу и войсками и населением, Врангель считал необходимым обнародование закона о земле одновременно с переходом войск в наступление.
Кривошеин эти соображения разделял и, ознакомившись с проектом закона, не возражал против него и по существу, указывая, однако, на много погрешностей в изложении, и настаивая на опубликовании его в форме приказа.
Он сам составил в сопровождающем приказе правительственное сообщение.












424


XI


21-го мая английские войска праздновали день рождения своего короля. Генерал Перси просил Врангеля принять парад английских моряков и морской пехоты. Парад происходил на Историческом бульваре. Отлично, щеголевато одетые, рослые, здоровые люди производили прекрасное впечатление. После парада Врангель выехал в Феодосию.


XII


Два месяца тому назад Врангель прибыл в Крым. Волна красной нечисти готова была захлестнуть последнюю пядь русской земли, где, прижатые к морю, ждали ежечасно конца десятки тысяч людей.
Два года боровшиеся за счастье родины, остатки армии раздирались внутренними противоречиями, утратили веру в своих вождей, потеряли воинский облик. Объятые ужасом, оборванные и голодные молили о помощи толпы обывателей – стариков, женщин и детей.
Смерть протягивала над ними свою костлявую руку.
Прошло два месяца, и вновь сплотились вокруг родного знамени русские воины, вновь гордо взвился из праха трехцветный флаг, ощетинились стальной щетиной полки, грудью своей прикрыли родную землю, готовые возобновить борьбу за ее свободу. Под их защитой вздохнуло население, отчаяние сменилось надеждой, горячая любовь к родине охватила сердца.
И вместо костлявого призрака смерти встал лучезарный образ победы.


XIII


К 25-му мая перед фронтом Русской армии стояли следующие части противника: Латышская, 3-я, 46-ая, 52-я стрелковые дивизии, 85-я бригада 29-ой стрелковой дивизии, 124-ая бригада 42-ой стрелковой дивизии, 2-ая кавалерийская дивизия имени Блинова (прибывшая с Кубани из бывшего корпуса Думенко перед самым наступлением и предназначавшаяся на польский фронт), запасная кавалерийская бригада Федотова из частей управления формирований 1-ой конной армии Буденного и отдельные мелкие отряды Льва Каменева, особый отряд крымского ревкома, карательный отряд, караульный батальон и т.д. Общая численность противника составляла 15-16 тысяч штыков, 3-4 тысячи сабель. За последнее время имелся ряд сведений о том, что красное командование






425

готовится в ближайшие дни перейти против белых в решительное наступление.
Белая армия численно несколько превосходила противника. Дух войск был превосходен. Войска сведены были в четыре корпуса: 1-ый армейский корпус генерала Кутепова – Корниловская, Марковская и Дроздовская дивизии и 1-ая кавалерийская и 2-ая конная (наполовину регулярная, наполовину из донцев) дивизии; 2-ой армейский корпус генерала Слащева – 13-ая и 34-ая пехотные дивизии и Терско-Астраханская казачьи бригады; свободный корпус генерала Писарева – Кубанская дивизия и 3-я конная дивизия (туземцы и астраханцы); Донской корпус генерала Абрамова – 2-ая и 3-я донские дивизии и гвардейская донская бригада. Боевой состав армии 25 тысяч штыков и сабель (1/5-1/6 общей численности армии, считая и флот).
Произведенная конская мобилизация дала возможность посадить на коней один полк 1-ой конной дивизии (около 400 шашек), на конях были входившая в состав 1-го армейского корпуса 2-ая конная дивизия генерала Морозова (около 2 тысяч шашек) и Терско-Астраханской бригады 2-го корпуса. В сводном и Донском корпусах имелось лишь по конному дивизиону (150-200 шашек). Остальная конница действовала в пешем строю.


XIV


Директивой Врангеля от 21-го мая войскам ставились задачи: генералу Слащеву, после смены его частей на Сальковском направлении войсками генерала Писарева и погрузки в Феодосии высадиться в районе Кирилловка – Горелая, прервать линию железной дороги Сальково – Мелитополь и в дальнейшем, совместно с частями генерала Писарева, действовать в тылу Перекопской группы красных; генералу Писареву и генералу Кутепову атаковать противника на рассвете 25-го мая, разбить и отбросить за Днепр; генералу Абрамову с Донским корпусом оставаться в распоряжении Главнокомандующего в районе станции Джанкой.
Часть флота вошла в Днепровский лиман для обеспечения левого фланга операции.
Время начала операции и место высадки десанта сохранены были в полной тайне. Штабом намеренно распространялись слухи о готовящемся десанте в районе Новороссийска и Одессы. Директива генералу Слащеву должна была быть вскрыта им лишь на выходе десантного отряда в море.
20-го мая было Врангелем подписано обращение к народу. Обращение было сделано в виде приказа, в котором он указал, что русская армия идет освобождать от красной нечисти родную землю, и он призывал на помощь весь русский народ.
Обращение это было обнародовано 25-го мая. К этому же времени должен был быть отпечатан земельный приказ.










426


XV


22-го утром Врангель прибыл в Феодосию, где застал корпус генерала Слащева уже заканчивающим погрузку. Войска имели отличный вид. Сам генерал Слащев был настроен весьма бодро и уверенно. Врангель провел в Феодосии всего 2-3 часа. Обошел пароходы, нагруженные войсками, говорил с офицерами и солдатами и, отдав последние распоряжения, выехал обратно в Севастополь.
По дороге на станции Колай смотрел расположенные здесь части спешенной конницы. Созданию мощной конницы Врангель по-прежнему придавал исключительное значение, решив, по посадке полков на коней, свести конницу в крупные соединения; наметил сформирование в дальнейшем казачьего и регулярного конных корпусов, создание запасных и учебных кавалерийских частей, отдела ремонтирования. Работа по созданию, подготовке и обучению конницы была возложена на особую инспекцию, во главе которой стоял генерал-инспектор, на каковую должность Врангель назначил генерала Юзефовича (заведование работами по укреплению Перекопа и постройке подъездного пути Джанкой – Юшунь были преданы генералом Юзефовичем генерал-лейтенанту Макееву), прекрасного организатора, близко знающего по своей предыдущей службе личный состав конницы.
23-го утром Врангель вернулся в Севастополь с тем, чтобы в тот же день выехать в Джанкой.


XVI


А.В. Кривошеин успел в общих чертах ознакомиться с положением. Он беседовал с начальниками отдельных управлений, присутствовал на заседании совета и был поражен бедностью сил.
Впредь до изменения положения было невозможно рассчитывать на привлечение свежих людей. Никто не решался бы приобщиться к “крымской авантюре”. Достаточно подготовленных людей на местах также трудно было найти. Александр Васильевич это понимал, однако считал настоятельно необходимым заменить исполняющего должность начальника гражданского управления Перлика. После долгих поисков Александр Васильевич остановился на С.Д, Тверском, бывшем воронежском губернаторе, а затем помощнике его по гражданской части в бытность его командующим Добровольческой армией осенью 1919 года. С.Д. Тверской после эвакуации Новороссийска попал в Сербию и, как только стало известно об уходе генерала Деникина и вступлении Врангеля в главное командование, по собственному почину выехал в Крым. В связи с намеченной земельной реформой вопросы землеустройства решено было выделить в особое управление, во главе которого Александр Васильевич наметил поставить Г.В. Глинку.






427

Наконец, должность государственного контролера решено было предложить Н.В. Савичу, которого и А.В. Кривошеин и Врангель высоко ценили.
Дабы объединить действия наших военных агентур, связь с которыми из Севастополя была крайне затруднительна, было намечено всех военных агентов на Балканах подчинить военному представителю в Константинополе генералу Лукомскому, военных агентов прочих государств западной Европы – военному представителю в Париже. Занимавший эту должность генерал Щербачев сильно постарел. А.В. Кривошеин горячо рекомендовал заменить его генералом Миллером, бывшим Главнокомандующим Северной армией. Врангель знал генерала Миллера лишь по репутации и охотно согласился на это назначение, в дальнейшем оказавшееся весьма удачно.
С началом боевых операций присутствие Врангеля на фронте представлялось необходимым. Руководить непосредственно войсками и выполнять одновременно огромную работу по государственному управлению Врангелю представлялось непосильным, и он горячо просил А.В. Кривошеина помочь ему, приняв должность его помощника. Однако А.В. Кривошеин все еще не мог решиться. После долгих настояний Врангеля он согласился на время его отсутствия принять на себя исполнение должности председателя совета, однако лишь в порядке временного поручения, каковое и было возложено на него Врангелем особым официальным письмом.


XVII


23-го вечером Врангель с полевым штабом выехал в Джанкой.
24-го вечером получено было радио об удачной высадке войск генерала Слащева у Кирилловки. Высадка совершена была в чрезвычайно тяжелых условиях, при сильном шторме. На рассвете 25-го армия перешла на всем фронте в наступление. После короткой артиллерийской подготовки части генерала Писарева, поддержанные танками и бронепоездами, атаковали красных, в то время как десант генерала Слащева, овладев деревней Ефремовкой и Давыдовкой, переходил передовыми частями к линии железной дороги. Атакованные с фронта и угрожаемые с тыла, красные бежали, почти не оказывая сопротивления. Город Геническ, станция Ново-Алексеевка и деревня Ново-Михайловка были заняты частями Сводного корпуса. Бронепоезда белых были двинуты на станцию Рыково. Красные отходили на Рождественское. Здесь белыми взято было несколько сот пленных и два орудия. Одновременно корпус генерала Кутепова атаковал на перекопском участке главные силы 13-ой советской армии. Танки и броневики двигались впереди целей, уничтожая проволочные заграждения. Красные оказывали отчаянное сопротивление. Особенно упорно дрались латышские части. Красные артиллеристы, установив орудия между домами в деревнях Преображенка и Первоконстантиновка, в упор расстреливали танки. Несколько танков было разбито, однако пехота с помощью их овладела всей укрепленной позицией. Марковская и Корниловская дивизии выдвинулись на линию: Первоконстантиновка – Спендиарово (Марковцы) и Преображенка – Адамань (корниловцы). 2-ая конная дивизия генерала Морозова брошена была для преследования






428

красных. Дроздовская и 1-ая конная дивизии (пешая) оставались в резерве командира корпуса.
Оправившись после первого удара, красные, стянув против Марковской дивизии до двух дивизий пехоты и бригаду конницы, перешли в наступление и оттеснили марковцев от деревни Первоконстантиновки. На поддержку отходившим Марковцам была двинута Дроздовская дивизия. Одновременно 2-ая конная дивизия, выдвинувшись до Чаплинки, отбивала атаки пехоты и конницы противника, пытавшихся охватить марковцев с северо-запада. С помощью Дроздовской дивизии Первоконстантиновка вновь была занята белыми, но подоспевшими резервами красных марковцы и дроздовцы были вновь оттеснены. К ночи Первоконстантиновка оставалась за красными. За день белыми захвачено было пятнадцать орудий, три броневика, пленные и пулеметы.


XVIII


В пять часов вечера Врангель выехал поездом в Ново-Алексеевку, несколько часов тому назад занятую кубанцами. Перед фронтом войск Врангель наградил орденом Св. Николая поручика Любич-Ярмоловича, который, находясь на главном танке, прорвал проволочные заграждения и лично захватил одно орудие. Поручик Любич-Ярмолович был первым кавалером ордена Св. Николая. К вечеру Врангель вернулся в Джанкой.
26-го мая ожесточенные бои продолжались. Части генерала Слащева к вечеру вышли с боем на железную дорогу между станциями Большой Устюг – Акимовка, захватив до тысячи пленных различных частей из состава мелитопольского гарнизона. Белые бронепоезда выдвинулись к станции Соколочерное, где подбили бронепоезд красных. Сводный корпус генерала Писарева продолжал наступление: Кубанская дивизия на линию станции Юрицыно – село Рождественское, 3-я на линию Отрада – Ново-Троицкое. Противник в свою очередь атаковал своей конницей (дивизия Блинова до 2500 всадников, только что прибывшая с Кавказа), охватывая фланг Сводного корпуса. Деревня Ново-Михайловка была временно захвачена красными, однако к вечеру положение на этом участке было восстановлено.
Дроздовская дивизия после горячего боя окончательно заняла Первоконстантиновку. Красные под прикрытием артиллерии отходили на Владимировку. Их преследовали дроздовцы с запада и 2-ая конная дивизия генерала Морозова с севера.
Около 12 часов дня Владимировка была захвачена дроздовцами. На участке между Вдадимировкой и Строгановкой красные были настигнуты и прижаты к Сивашу. После короткого боя, атакованные белой воздушной эскадрильей, красные бросились врассыпную, часть их пыталась спастись вплавь через Сиваш и тонула, расстреливаемая белыми батареями. Переплывшие на южный берег Сиваша отдельные люди, задерживались белыми сторожевыми постами. Большая часть сложила оружие. Здесь захвачено было 1,5 тысячи пленных, пять орудий и три броневика.
За двухдневный бой 1-ым корпусом взято было 3,5 тысячи пленных, 25 орудий, 6 броневиков. Потери в частях корпуса были весьма значительные, особенно в командном






429

строю. В 1-ом Дроздовском полку выбыли из строя все батальонные и ротные командиры.


XIX


В ночь на 27-ое мая красная дивизия Блинова, использовав растянутое расположение 3-ей конной дивизии, ночным налетом заняла деревню Отрада и прорвалась в Ново-Михайловку, где захватила весь штаб 3-ей конной дивизии во главе с начальником дивизии генералом Ревишиным.
27-го утром Врангелем была отдана директива: генералу Слащеву овладеть районом Мелитополь – Екатериновка – Акимовка, в дальнейшем направить конницу на северо-запад, в тыл красным, отходящим от Сиваша; генералу Писареву, усиленному 2-ой донской казачьей дивизией, уничтожить Рождественско-Петровскую группу красных и овладеть Колгой, Ивановкой, Серагозами; генералу Кутепову овладеть Каховкой и Алешками; Донскому корпусу генерала Абрамова, без 2-ой казачьей дивизии, оставаться в его резерве в районе Ново-Алексеевки.
К вечеру части генерала Слащева заняли Мелитополь.
Части Сводного корпуса медленно продвигались вперед. Части 1-го армейского корпуса вышли на линию Аскания Нова – Чаплинка – Колончак и продолжали преследование красных. В Чаплинке захвачены были оставленные красными баллоны с удушливыми газами, лаборатория для добычи газов и батарея.
Конница генерала Морозова после разгрома красных под Строгановкой 26-го мая была спешно переброшена на Чаплинку. К вечеру 27-го мая генерал морозов достиг хутора Балтазаровского.
28-го мая генерал Слащев овладел станцией Мелитополь и продолжал удерживать город, несмотря на яростные атаки красных, подвезших из Александровки свежие резервы. Сводный корпус вел бой с кавалерией Блинова к юго-востоку от села Рождественское.
Между тем, перекопская группа красных, отходя главными силами на Каховку, получила новое подкрепление. 15-ая стрелковая дивизия, направлявшаяся с Дона походным порядком на польский фронт, была красным командованием повернута с похода и двинута на поддержку разбитых частей 13-ой советской армии. 28-го мая 15-ая стрелковая дивизия в составе трех бригад пехоты и бригады конницы общей численностью до 4,5 тысяч штыков и 800 сабель подошла в район Черной Долины.


XX


Части 1-го армейского корпуса занимали следующее расположение: Дроздовская дивизия в деревне Марьяновка – Самойловка (северо-западнее Аскании Нова);






430

Корниловская – на линии Черная Долина – Черненко; 2-ая конная дивизия генерала Морозова в центре боевого расположения к югу от Натальино; Марковцы в корпусном резерве южнее Чаплинки; 1-ая конная дивизия (пешая) на участке Большие Копани – Чолбасы.
15-ая стрелковая дивизия, поддержанная Латышской и 52-ой, обрушились на части генерала Морозова. Конница белых стала отходить на юг. Дроздовцы и корниловцы отбили все атаки противника. К вечеру белые части заняли в отношении главных сил красных, втянувшихся между дроздовцами и корниловцами, выгодное охватывающее положение.
29-го мая генерал Слащев, несмотря на яростные атаки с севера и востока, продолжал удерживать Мелитополь. К вечеру его конница заняла Елизаветовку, а бригада 34-ой дивизии – Койлы Елга.
В сводном корпусе на рассвете 29-го кубанцы были атакованы бригадой 2-ой красной кавалерийской дивизии и поспешно отошли к Ново-Алексеевке, при отходе потеряв батарею. Контратакой частей сводного корпуса красные были отброшены на север. К вечеру, развивая успех, кубанцы заняли хутор Адама, донцы – Рождественское. Наскоро сколоченные казачьи корпуса, в непривычной обстановке пешего боя, дрались плохо.
Используя выгодное положение, генерал Кутепов подтянул Марковскую дивизию к Чаплинке и четыре полка 1-ой конной дивизии к Черненко, с утра 29-го мая перешел всеми частями в наступление. Красные не выдержали концентрического удара и стали поспешно отходить. До темноты генерал Кутепов продолжал теснить противника, к вечеру подойдя на десять километров к Каховке. Левофланговая группа 1-го корпуса подошла к Алешкам.
30-го мая упорные бои в районе Мелитополя продолжались. Части генерала Слащева удерживали свои позиции. В этот день Сводный корпус занял Петровское (кубанцы) и Отраду (3-я конная дивизия). Части 1-го корпуса вышли на линию Днепра на всем фронте от Каховки до устья. Корниловская и 2-ая конная дивизия стремительной атакой захватили Каховку, где взяли 1500 пленных. Обозы и части пехоты красных успели отойти за Днепр, взорвав мосты. Конница красных с частью обозов отходила левым берегом Днепра на северо-восток. Конница генерала Морозова настигла эту группу (до 1000 сабель) у деревни Любимовка, жестоко потрепали их и продолжали гнать на восток.
С 25-го по 30-ое мая 13-ая советская армия потеряла до 8 тысяч пленных, около 30 орудий, два бронепоезда, массу пулеметов и огромные склады боевых припасов.
30-го мая Врангель отдал директиву, приказав войскам настойчивым преследованием довершить разгром врага: генералу Слащеву приказано было продолжать удерживать район Мелитополя, где красные, подводя свежие резервы, продолжали свои атаки; генералу Абрамову, объединив командование Донским и Сводным корпусами, преследовать красных в направлении Колга - Серагозы; генералу Кутепову, удерживая линию Днепра от Коир Западных (23 километра на северо-восток от Каховки) до устья, бросить Дроздовскую и 2-ую конную дивизии на северо-востоке с тем, чтобы в кратчайший срок выйти в район Рубановки (52 километра на северо-восток от Каховки и на 84 километра к западу от Мелитополя).
В четыре часа дня Врангель выехал в Севастополь.






431


XXI


За последние дни на западном красном фронте обстановка изменилась. В то время как белая армия атаковала противника, большевики в свою очередь перешли в наступление против поляков.
27-го мая красные войска захватили Белую Церковь, прорвав польский фронт.
30-го мая красные заняли Фастов и одновременно формировали Днепр в 60-ти километрах к северу от Киева и перерезали железную дорогу Киев – Коростень. 31-го мая Киев был оставлен польскими войсками.
Большевики усиленно раздували свои новые успехи против поляков и всячески замалчивали свое поражение на юге.
В Англию прибыл представитель советского правительства Красин. Переговоры его с Ллойд Джорджем, по-видимому, встретили благоприятную почву. Политика англичан стала белым резко враждебной.
24-го мая Нератов телеграфировал, что адмирал де Робек передал ему о полученном им из Лондона приказе задерживать в настоящее время военные грузы, назначенные для Крыма и отправляемые под английским флагом даже и на русских судах. Грузы, идущие под другими флагами, его не будут касаться. “Это распоряжение”, - телеграфировал Нератов, - “видимо, является средством давления на нас”.
Распоряжение английского правительства ставило белых в тягчайшее положение. Лишение их возможности получать военные грузы неминуемо свело бы все усилия белых на нет.
Врангель пригласил генерала Перси и имел с ним продолжительный разговор, краткое содержание коего князь Трубецкой 31-го мая сообщил Струве в Париж и Нератову в Константинополь: “Прибыв с фронта, Главнокомандующий пригласил генерала Перси и сообщил ему, что он заканчивает занятие той территории, на необходимость коей для снабжения Крыма он указывал с самого начала. Оставаясь лояльно на почве своих прежних заявлений, генерал Врангель через генерала Перси просит британское правительство выяснить затронутый в последнем его письме на имя верховного комиссара вопрос о реальных гарантиях, кои могли быть получены относительно неприкосновенности территории, занятой ВСЮР, в случае осуществления намечавшихся английским правительством переговоров с большевиками. Генерал Врангель просит английское правительство сообщить свой взгляд на это дело в возможно более краткий срок, дабы он мог в соответствии с этим принять то или иное решение, ибо только при наличии реальных гарантий и продолжении поддержки со стороны союзников, Главнокомандующий может не переходить за пределы намеченной им для указанной цели территории. Генерал Врангель подчеркивает, что было бы совершенно невозможно, в случае наступательных действий противника, ограничиться пассивной обороной. Из опроса пленных выясняется, что большевистская армия должна была перейти в общее наступление на Крымский полуостров 27-го мая, то есть через два дня после наступления принятого Главнокомандующим, дабы выхватить инициативу из рук противника.






432

Обстоятельства эти вновь подтверждают всю необходимость реальной гарантии”.
Через несколько дней 16-го июня Маклаков телеграфировал, что вопрос снабжения решен благоприятно, непосредственная, ближайшая опасность временно устранилась.
Хотя в дальнейшем англичане и продолжали чинить белым различные препятствия, но путем личных переговоров в Севастополе, Константинополе и Париже большинство грузов удавалось, хотя и с трудом, доставлять в Крым. С переходом к белым новых областей необходимо было принять самые неотложные меры по устранению во вновь занятых местностях должного правопорядка. Многое было уже сделано. На местах, при командирах корпусов имелся готовый аппарат гражданской власти. Отдельные случаи нарушения закона войсками беспощадно карались. Военно-судные комиссии с представителями от населения зорко следили за соблюдением законности в прифронтовом поле, однако настоятельно необходим был и ряд других мер.
Одной из таких насущных мер являлось упорядочение дела контрразведывательных органов (наблюдательных отделений), о чем 28-го мая был отдан соответствующий приказ. В нем гласилось, что в виду того, что в прошлом году на занимаемых Вооруженными силами на юге России местностях самочинно комендантами городов и другими военными властями контрразведки, которые совершали массу злоупотреблений и преступлений, чем возбуждали население против чинов армии, и в частности, против законных контрразведывательных органов, Врангель приказывал: борьбу с коммунистическими организациями и большевистскими агентами, остающимися для преступной работы во вновь занимаемых войсками белых местностях, возложить исключительно на наблюдательные пункты при штабах корпусов, дивизий и других организаций, подчиненных наблюдательному отделению; всякую организацию наблюдательных органов комендантами городов и вообще какими бы то ни было властями, помимо наблюдательного отделения, воспретить; виновных в неисполнении этого приказа, как организовавших или допустивших возникновение самочинных контрразведок, так и служащих в этих учреждениях, подвергнуть ответственности по суду.


XXII


В виду особого характера органов контрразведки и тех тяжких обвинений, которые не без основания возводились на контрразведывательные органы при генерале Деникине, представлялось необходимым особенно тщательное за ними наблюдение. Решено было возвратиться к существовавшему еще до мартовского переворота порядку наблюдения прокурорского надзора за производством дознаний по государственным преступлениям, производимыми чинами корпуса жандармов. По сношению главного военного прокурора с начальником управления юстиции были в дальнейшем выработаны правила такого надзора. Наблюдение за производством дознаний по делам и государственных преступлений было возложено (приказом от 8-го июня) на чинов прокурорского надзора военного и военно-морского ведомств – в прифронтовой полосе и гражданского






433

ведомства в тыловом районе. Лицом этим предписывалось иметь тщательное наблюдение за производством дознаний по государственным преступлениям, для чего они должны были присутствовать по возможности при всех важнейших следственных действиях и следить за законностью арестов.
Зв все время трехлетней гражданской войны это был первый случай, когда дело политического розыска становилось под контроль чинов прокуратуры.
31-го мая был объявлен приказ об учреждении при штабе каждого армейского корпуса должности начальника военно-судной части. На последнего возлагались: рассмотрение всех военно-судных дел, поступающих на разрешение командира корпуса и составление по ним доклада; ближайший надзор за деятельностью военно-полевых судов; ведение переписки по всем вопросам, относящимся до военно-судной части; исполнение указаний главного прокурора, относящихся к деятельности военно-судных комиссий корпуса и производство расследований, и исполнение других поручений по военно-судной части и распоряжений командира корпуса и главного военно-морского прокурора. Таким образом, и деятельность военно-полевых судов, как и следственных органов, была по мере возможности обставлена законными гарантиями.
Исполняющий должность губернатора Перлик оставил свой пост, таврическим губернатором был назначен С.Д. Тверской с возложением на него исполнения обязанностей начальника гражданского управления. Одновременно произошла замена таврического вице-губернатора, на какую должность был назначен А.А. Ладыженский, бывший помощник управляющего делами особого совещания. Ввиду необходимости С.Д. Тверскому иметь постоянное пребывание в Севастополе, А.А. Ладыженский фактически исполнял должность таврического губернатора.


XXIII


В эти дни прибыл в Крым бывший директор департамента полиции генерал Климович. Врангель знал его по репутации за весьма дельного и честного человека.
Работа большевистских агентов в Крыму за последнее время значительно сократилась. В апреле в Симферополе была обнаружена часть членов организации коммунистов, руководимой в этот период времени присланным из советской России Николаем Бабяхан. Организация ставила себе целью порчу железнодорожных путей и стрелок, взрывы мостов и бронепоездов. При обыске было захвачено большое количество взрывчатых веществ. Организация эта имела связь с большевистской ячейкой, образовавшейся в 7-ом запасном батальоне, расположенном в Симферополе, с автоброневым дивизионом при ставке Главнокомандующего и сгруппировавшимися в горах зелеными, возглавляемыми упомянутым выше капитаном Орловым. Одновременно была разгромлена большевистская организация в городе Керчи, причем захвачены пулемет, винтовки и значительное количество пироксилина.
С наступлением весны коммунисты перенесли центр своей деятельности в леса, оставляя в городах и других населенных пунктах лишь явочные конспиративные






434

квартиры, необходимые для взаимной связи организационных ячеек между собой и с советской Россией. Отряды зеленых состояли главным образом из всякого сброда – банд, бежавших зимой из Симферопольской тюрьмы, и эвакуированных из Харькова
арестантов-большевиков (в то время как раненые, больные, семьи служащих, ценнейшие грузы бросались за неимением свободного подвижного состава, все преступники, заполнявшие тюрьмы, бережно увозились в тыл), дезертиров и прочего преступного люда. Общая численность их к этому времени не превышала нескольких десятков человек, однако имелись сведения, что большевики, используя отсутствие действительной морской охраны берегов Крыма, приняли меры к пополнению отрядов зеленых людьми и снабжению их деньгами и оружием. Морским путем, моторными катерами из Новороссийска и Анапы, люди и оружие перевозились по ночам и, высаживаясь где-либо на пустынном берегу, уходили в горы на присоединение к зеленым.
Борьба  работой противника в тылу требовала опыта и исключительной большой энергии. Врангель принял решение использовать для этой борьбы генерала Климовича, и последний был назначен начальником особого отдела врангелевского штаба и помощником начальника гражданского управления.
31-го мая состоялось в морском собрании торжественное открытие ордена Св. Николая Чудотворца под председательством генерала от кавалерии Драгомирова. Врангель присутствовал на молебне и в тот же вечер выехал на фронт.


XXIV


Упорные бои в районе Мелитополя продолжались, однако, противник, видимо, уже выдыхался. Конница 2-го армейского корпуса под командованием генерала Шифнер-Маркевича вышла в тыл 2-ой кавалерийской дивизии Блинова. В районе Нижних Серагоз она перехватила обозы 3-ей и 46-ой стрелковых дивизий. Остатки этих дивизий и отдельные бригады 15-ой, 29-ой, 42-ой и 52-ой стрелковых дивизий потеряли всякую боеспособность и поспешно отходили на линию Орехов-Александровск.
Угрожая с тыла, кавалерия Блинова бросилась из района Новотроицкого на Агайман и Рубановку. Сводный корпус получил возможность выдвинуться на поддержку частей Слащева.
Днем 1-го июня Врангель получил сообщение, что в Севастополе среди офицеров флота обнаружен “монархический заговор” и что значительное число офицеров арестовано. Сведения эти показались Врангелю весьма страшными. Он только что был в Севастополе и общее настроение там не оставляло желать лучшего. Врангель приказал запросить подробности.
Оказалось, что накануне два каких-то мичмана явились в расположение лейб-казачьего полка и пытались уговорить казаков о возвращении Врангеля в Севастополь с тем, чтобы арестовать Врангеля, начальника штаба и некоторых других лиц, не сочувствующих, будто бы, возвращению на русский престол царя. Вместо Врангеля, будто бы, во главе армии станет великий князь Николай Николаевич, а временно, до его






435

приезда, пасынок его герцог Сергей Георгиевич Лейхтенбергский. Последний состоял ординарцем при генерале Слащеве. Та атмосфера, которая царила в штабе последнего, беспрерывный разгул и интриги не могли быть полезны юноше, и Врангель в его бытность в Феодосии решил отправить его к отчиму. Одновременно Врангель написал великому князю Николаю Николаевичу, прося, в интересах молодого человека, оставить его при себе. Герцог Лейхтенбергский в самый день обнаружения заговора выехал в Константинополь. Наивные агитаторы были задержаны казаками и представлены начальству. На первом же допросе они проговорились, назвав ряд соучастников.
Вся эта история представлялась мальчишеской выходкой. Врангелю было неприятно лишь то, что в ней замешан был герцог Лейхтенбергский, близкий великому князю Николаю Николаевичу и упоминалось имя последнего. Врангель решил не давать делу дальнейшего хода и в этот же день вечером выехал в Севастополь.
Как Врангель и ожидал, вся эта история оказалась глупым фарсом, однако за кулисами действовали большевистские агенты. В общих чертах дело представлялось следующим образом: еще зимой 1919 года среди группы молодых офицеров флота возникла мысль создать особый орден, долженствующий воспитывать среди офицерства высокие понятия о чести, воинском долге, традициях старых императорских армий и флота, забыты в разрухе Смутного времени. О существовании этого ордена Врангель знал и даже видел его устав. Он ничего предосудительного в себе не заключал.
Однако за последнее время в состав членов этого общества сумел втереться некий Логвинский, еврей, настоящая фамилия которого была Пинхус. Пинхус-Логвинский был личностью весьма темной, с уголовным прошлым, в последние перед революцией дни замешанный в мошеннических проделках пресловутой комиссии генерала Батюшина. Ныне, по имеющимся сведениям, Логвинский являлся одним из агентов большевиков. Втеревшись в доверие молодежи, Логвинский подготовил весь этот недостойный фарс: трудно было допустить мысль, чтобы он сам рассчитывал на какие-то серьезные от него результаты, вернее, он преследовал лишь цель дискредитировать власть.
Арестованные, в общем количестве десять-двенадцать человек, были все, за исключением одного, двух офицеров, зеленая молодежь, сама, видимо, не отдававшая себе ясного отчета в неблаговидности  своего поступка. Врангель приказал призвать их всех к себе, пристыдил их и сказал, что ставит крест на всю эту глупую историю. Вместо того чтобы бить баклуши в Севастополе и делать политику, они должны отправиться на фронт, где они могут принести пользу и загладить свою вину. Офицеры были прикомандированы к пехотным полкам и дальнейшей службой своей доказали преданность родине. Впоследствии они были постепенно возвращены во флот. Пинхус-Логвинский был расстрелян.
Врангель вернулся в Джанкой 3-го вечером.


XXV


Противник в беспорядке поспешно отходил по всему фронту. 13-ая советская






436

армия в боях с 25-го мая по 4-ое июня понесла огромные потери, доходившие в некоторых частях до 75% первоначального состава. При отходе части противника перепутались, потеряли связь между собой и со своими штабами. Огромные запасы достались в руки белых. Наиболее богатые уезды Северной Таврии были освобождены. Цены на все продукты в Крыму сразу понизились. Белая конница садилась на коней. Заблаговременно обеспечивалось снабжение значительным количеством денежных знаков, части расплачивались за лошадей по существующим рыночным ценам. Военно-судные комиссии беспощадно карали за всякие самовольные попытки реквизиций. Случаи незаконных реквизиций коней имели место, главным образом, в казачьих частях, особенно в донских. Казаки, непривычные к пешему бою, старались обзавестись конями, не считаясь ни с чем. Первые дни нареканий на казачьи части было особенно много, однако после отрешения Врангелем двух командиров полка и нескольких суровых приговоров, вынесенных военно-судными комиссиями, жалобы прекратились.
Преследуя противника по пятам, белые подходили к Ногайску, Большому Токмаку (50 километров на северо-восток и 75 километров на восток от Мелитополя) и, двигаясь вдоль Днепра, достигли железной дороги. Несмотря на тяжелые потери в войсках, окрыленных победой, подъем духа был огромен.
Вся крымская печать, без различия направления, ликовала.


XXVI


В последний приезд Врангеля в Севастополь он мог убедиться, что А.В. Кривошеин вошел совершенно в курс дела и овладел им. Врангель не возобновлял с ним разговоров о привлечении его к дальнейшей работе в качестве его помощника, решив выждать для этого разговора окончательное завершение операции. Теперь Врангель послал к нему генерала Шатилова. Как он и предвидел, Кривошеин, войдя в дело, не мог решиться отойти от него. Успехи белых рассеяли его последние колебания. Он уступил настояниям Врангеля. 6-го июня состоялось назначение А.В. Кривошеина помощником Врангеля.
Одновременно было решено, что генерал Шатилов займет должность начальника штаба Главнокомандующего. Назначение это Врангель наметил давно. Однако, не желая с первых шагов вступления Врангелем в командование армией производить коренную ломку в штабе, откладывал свой план до удобного времени.
Генерал Махров назначался военным представителем в Польше. Согласованность операций белых с операциями на польском фронте приобретала первенствующее значение. Политическая обстановка исключала возможность каких-либо непосредственных соглашений с польским правительством и требовала особой осторожности со стороны белых, дабы согласовать с поляками их военные операции, не связывая себя в то же время никакими политическими обязательствами. В этой сложной военно-политической обстановке генерал Махров вполне мог разобраться. Назначение генерала Махрова и Шатилова состоялось в середине июня.






437


XXVII


4-го июня Врангель поехал в Мелитополь, куда прибыл уже в сумерки. С вокзала он проехал в собор, где присутствовал на молебне, а затем, выйдя на площадь, говорил с народом, разъясняя, что Русская армия несет с собой не месть и кару, а освобождение от красного ига, мир, тишину, порядок, что в ближайшее время под защитой Русской армии каждый трудящийся получит возможность спокойно жить плодами своей работы. Пояснив вкратце сущность намеченных мероприятий по организации самоуправления в волостях и наделениях крестьян землей, подчеркнул, что благожелательная по всем слоям населения власть в то же время не потерпит никаких нарушений закона, и беспощадно будет бороться со злоупотреблениями и правонарушениями. Огромная, в несколько тысяч человек, толпа слушала в полном молчании. Едва Врангель закончил, как тысячеголосое “ура” покрыло площадь.


XXVIII


6-го июня белые части достигли линии Бердянск – Орехов – Плавни. Железнодорожная ветка Джанкой – Юшунь была в черте закончена, и Врангель имел возможность проехать поездом до самой станции Юшунь, откуда на автомобиле проехал  до деревни Чаплинка и Черная Долина, где он смотрел части 1-го корпуса. Войска имели веселый, бодрый вид. Население, относившееся в первые дни к войскам с недоверием, опасаясь обид и грабежей, успело убедиться, что Русская армия стала другой, что те войска, которые пришли ныне, ничем не напоминают те части, которые несколько месяцев назад мало чем отличались от большевиков. По дороге Врангель несколько раз останавливался в селах и беседовал с крестьянами и всюду слышал самые лучшие отзывы о войсках.
Из Черной Долины Врангель проехал в Каховку, где смотрел кавалерийские полки генерала Барбовича. Знаток своего дела, большой личной храбрости и порыва, человек исключительного благородства души, строгий к себе и другим, пользующийся любовью и уважением подчиненных, генерал Барбович был отличным начальником конницы.
Полки начинали садиться на коней. Переночевав в Каховке, Врангель вернулся на станцию Юшунь и 7-го вечером был в Джанкое.
8-го июня был объявлен приказ об освобождении от ответственности во вновь занятых областях служивших в советских учреждениях. Приказ гласил, что обновленная Русская армия вышла на путь освобождения Родины от анархии и террора. В этот ответственный момент, когда на армию устремлены взоры русского народа, ожидающего от нее освобождения от ужасов большевистского гнета и восстановления в стране начал права и законности, учитывая, что совместная служба многих русских людей носила






438

принудительный характер и вызывалась неблагоприятно сложившимися для них
обстоятельствами и государственной разрухой, приказываю: “Освободить от ответственности всех граждан во вновь занимаемых вооруженными силами областях, которые во время господства там советской армии состояли на службе в различных советских учреждениях и вообще принимали участие в работе советских властей, за исключением лиц, занимавших ответственные руководящие должности в советском управлении и сознательно осуществлявших или содействовавших осуществлению основных задач советской власти (первая часть ст. 1 закон от 30-го июня 1919 года об уголовной ответственности участников установления советской власти), а также учинивших одно из тяжких преступлений, предусмотренных последней частью (п.п. 1-6 ст. 108 по редакции приказа Добровольческой армии 1918 года № 319) Уголовного Уложения”.
В отношении офицеров и солдат Красной Армии с ее учреждениями руководствоваться приказом от 29-го апреля сего года за № 3052.
Объявляя во вновь занятых областях мобилизацию людей и лошадей, Врангель в то же время делал все возможное, чтобы прийти на помощь и населению. Начальнику управления снабжения было приказано принять меры по снабжению сельского населения кузнечным углем, железом и т.д., в каковых предметах деревня особенно нуждалась. От войск Врангель требовал всеми мерами помочь населению, предоставляя, главным образом, где возможно, для сбора урожая коневые средства.
Пришлось также, скрепя сердце, отдать приказ о разрешении беженцам возвращаться в Крым (8-го июня № 3292), в котором Врангель писал, что, идя навстречу настоятельным просьбам, разрешает всем желающим семьям военных и гражданских лиц, эвакуированных за границу, вернуться на территорию ВСЮР, но, что он должен предупредить, что в случае изменения обстановки, никакие просьбы и ходатайства о вывозе этих семей вновь за границу удовлетворяться не будут.


XXIX


9-го июня ставка перешла в Мелитополь. Врангель со штабом продолжал жить в поезде.
















439


Г л а в а   о д и н н а д ц а т а я

В Северной Таврии


I


К 10-му июня части Русской армии выдвинулись на линию Ногайск, западнее железной дороги Бердянск – Пологи – Генденфельд – Вальдгейм, огибая район Большого Токмака с северо-востока до Днепра у станции Попово; далее по левому берегу Днепра до его устья.
Расположение белых частей было следующее: от Азовского моря до Генденфельда – последовательно 2-ая донская (севшая на коней) и 3-я донская (пешая) казачьи дивизии Донского корпуса генерала Абрамова; от Вальдгейма до станции Попово – 13-ая и 34-ая пехотные дивизии 2-го армейского корпуса генерала Слащева; в районе Михайловка – Дроздовская пехотная дивизия и 2-ая конная (генерала Морозова) под общей командой начальника Дроздовской пехотной дивизии генерала Витковского. По левому берегу Днепра: разведывательные части Кубанской казачьей дивизии (ядро в селе Большая Белозерка); Туземной бригады (ядро в Дмитриевке); Корниловской дивизии (ядро в Натальино). Далее от Каховки до Днепровского Лимана части 1-ой конной дивизии генерала Барбовича, еще не посаженные на коней.
Жестоко потрепанная в боях с 25-го мая по 4-ое июня, 13-ая советская армия приводилась в порядок и спешно пополнялась маршевыми ротами и свежими частями. Группировка противника была такова: в районе Бердянска – запасная кавалерийская бригада Федотова; по железной дороге Бердянск – Верхний Токмак – прибывшая с Дона 40-ая стрелковая дивизия в составе трех пехотных и двух кавалерийских бригад; к северо-востоку и к северу от Большого Токмака – последовательно части 3-ей, 46-ой и 15-ой стрелковых дивизий; к востоку от железной дороги Мелитополь – Александровск – 2-ая кавалерийская дивизия Блинова; в районе к северу от станции Попово – части 29-ой, 42-ой и 52-ой стрелковых дивизий.
По правому берегу Днепра, главным образом в районе Бориславля, сосредотачивались части Латышской и 52-ой стрелковых дивизий и мелкие отряды. Повстанческое движение в районе Екатериновской губернии с весны 1920 года разрасталось, представляя значительную угрозу ближайшему тылу 13-ой советской армии. Красное командование было настолько этим обеспокоено, что одно время вынуждено было задержать в этом районе следовавшую на польский фронт конную армию Буденного. Однако повстанцы уклонялись от вооруженных столкновений с сильными частями, рассеиваясь при приближении значительных отрядов, и конница Буденного, не уничтожив очагов восстания, двинулась на польский фронт. Последнее время против повстанцев были выдвинуты 125-ая и 126-ая бригады 46-ой советской






440

дивизии.
По данным разведки, противник сосредотачивал на своем левом фланге в районе станции Пологи свежие части с целью перейти в наступление и вновь овладеть Северной Таврией.
10-го июня Врангель отдал директиву войскам для соответствующей перегруппировки: генералу Абрамову – сосредоточив на своем левом фланге сильную ударную группу, продолжать удерживать занятый район, основательно разрушить железнодорожную линию Бердянск – Верхний Токмак; генералу Слащеву – подчинив себе отряд генерала Витковского, нанести противнику короткий удар в северном направлении; по выполнении этой задачи отряд генерала Витковского направить в резерв Главнокомандующего в район Колга – Елизаветовка Северная – Нижние Серагозы, а частям 2-го корпуса прочно удерживать Мелитопольский район, выделив сильные подрывные части для порчи железной дороги Пологи – Александровск (нажим красных в направлении Большого Токмака в десятых числах июня вынудил оставить отряд генерала Витковского на Орехово-Александровском направлении); генералу Кутепову – оставив в распоряжении генерала Барбовича Марковскую пехотную и 1-ую конную дивизии, перейти к 14-му июня с Корниловской дивизией в район Нижние Серагозы, где, приняв в подчинение отряд генерала Витковского, составить резерв Главнокомандующего.


II


10-го июня Врангель проехал поездом в расположение 2-го армейского корпуса, где в колонии Гальбштадт и Большом Токмаке смотрел части 13-ой и 34-ой дивизий. Полки имели большой некомплект, однако люди были бодры и веселы. Дорогу из Гальбштадта в Большой Токмак Врангель сделал верхом. Расположенные здесь богатые колонии немецких колонистов встречали Врангеля хлебом-солью, немецкие девушки подносили цветы. Несмотря на пребывание колонистов более ста лет в России, колонии сохранили весь уклад немецкой деревни. Многие из колонистов вовсе не говорили по-русски. Немецкие колонии поражали исключительным богатством и высокой культурой хозяйств. Ночью Врангель уехал в Мелитополь, откуда проехал в Севастополь.


III


Успехи белых встревожили большевиков. Советская печать била тревогу, призывая уничтожить засевшего в Крыму “барона”, загнать его в “крымскую бутылку и т.д. Агенты противника усилили работу в Крыму. За последние дни среди рабочих портового завода в ночь начались брожения. Рабочие предъявили ряд требований и, не получив удовлетворения, забастовали. Однако теперь власть была достаточно сильна и могла






441

действовать решительно. Врангель отдал приказ уволить всех забастовавших и забастовщиков призывных годов немедленно отправить на фронт. Одновременно объявил, что в случае каких-либо беспорядков расправа будет самая беспощадная. Проявленная властью твердость отрезвила умы. Несколько десятков смутьян из числа молодых рабочих были отправлены в строй, и в дальнейшем до самых последних дней пребывания белых в Крыму, рабочие, несмотря на тяжелые материальные условия, беззаветно выполняли свой долг.
Из вновь занятых мест поступали отрадные сведения. Войска сумели заслужить доверие населения. Земельный закон встречал огромное сочувствие: приказ о земле читался на волостных сходах и вызывал горячее одобрение крестьян. Наряду с тем, происходили отдельные прискорбные явления. Некоторые представители власти на местах, не исключая подчас и наиболее крупных лиц, не сочувствуя новому закону, всячески старались обойти его, придать ему произвольное толкование. С этим приходилось настойчиво бороться. Были и другие, не менее прискорбные явления, побудившие Врангеля отдать приказ о недопущении на административные должности помещиков в освобожденных местах их постоянного местожительства, чтобы пресечь тем имевшие место случаи сведения личных счетов администраторов из помещиков с крестьянами.
Во вновь занятых местностях организовывалась государственная стража. Последняя была сравнима по содержанию с армией.
В Северной Таврии имелись большие запасы зерна, приближалось время сбора урожая. За обеспечением необходимым продовольствием занятых армией областей, белые могли надеяться получить избыток зерна для обмена его на необходимые белым продукты. Запасы обмундирования, снаряжения, бензина, масла и угля приходилось полностью приобретать за границей. Врангель всячески торопил постройки железнодорожной ветки Бешуй – Сюрень, с окончанием которой представлялась бы возможность пользоваться углем бешуйских месторождений. К первым числам июня добыча угля достигла тысячи пудов в день, но в виду недостаточных перевозочных средств (лошадей и повозок) месячная добыча угля не превышала пятнадцати тысяч пудов. Постройка железной дороги Бешуй – Сюрень, несмотря на все усилия, не могла быть окончена раньше октября.


IV


Финансовое положение продолжало оставаться крайне тяжелым. Маленькая территория не могла содержать армию. Хлеб в незначительном количестве и отчасти соль могли быть единственными предметами вывоза. При отсутствии местной промышленности и недостатке многих предметов сырья, почти все приходилось ввозить. Рубль продолжал падать, несмотря на повышение косвенных и прямых налогов. Переговоры Вернадского и Струве с заграницей с целью получения иностранного займа успеха не имели. В прочность дела Белых за границей мало верили.






442

15-го июня отданы были приказы об учреждении управлений торговли, и промышленности, и земледелия и землеустройства. Начальником первого по выбору А.В. Кривошеина был назначен В.С. Налбаидов, местный землевладелец, бывший член Таврической губернской земской управы и государственный контролер в крымском правительстве Крыма в 1919 году. Начальником второго – сенатор Г.В. Глинка. Через несколько дней, 20-го июня, последовал приказ о назначении государственным контролером Н.В. Савича.
Успехи красных войск на польском фронте продолжались. Польская армия отходила. Общественное мнение Франции, поставившей свою карту на Польше, волновалось. Интерес к Белым во Франции заметно увеличился. Французы отлично учитывали, что победоносное наступление белых должно оказать их союзникам, полякам, огромную помощь в эти тяжелые для польской армии дни. Находившийся в Париже П.Б. Струве весьма умело использовал обстановку. Он прочел несколько докладов о борьбе белых, обрисовал их успехи, подчеркивал новое направление политики главного командования, остановился на последних реформах во внутреннем управлении и земельном вопросе. Французская печать поместила несколько заметок об этих докладах, весьма сочувственно отзываясь о “широкой либеральной” политике правительства Юга России. П.Б. Струве имел свидание с рядом лиц близких французскому правительству и, наконец, принят был председателем Французского правительства Мильераном. Последний проявил большой интерес к борьбе на юге России и просил Струве письменно изложить ему взгляд Правителя Юга России на русский вопрос.
7-го июня Струве вручил председателю Французского правительства письмо, в котором писал, что Главнокомандующий ВСЮР поручил ему поделиться с председателем Совета министров идеями и намерениями, а также его дальнейшими видами в связи с настоящим положением в России, изложить принципы, которые генерал Врангель положил в основу своей внутренней политики.
Эти принципы заключили в себе весь опыт русской революции и состоят в следующем: захват крестьянами поместных земель должен быть признан. Это должно стать отправным пунктом для широкой аграрной реформы, долженствующей обеспечить крестьян, обрабатывающих землю, владением ею на правах полной собственности.
Будущая организация России должна быть основана на договоре, заключенном между политическими новообразованиями, фактически существующими.
Каковы бы ни были в будущем взаимоотношения различных частей России, в настоящее время разъединенных, политическая организация их территорий и конструкция их федерального союза должны быть основаны на свободном волеизъявлении населения через посредство представительных собраний, избираемых на демократической основе.
Далее Струве писал, что в основе желания прекратить гражданскую войну в политике Британского правительства лежит капитуляция белых перед красной армией и советской армией. А это не есть ни действительный, ни честный способ достигнуть этой цели. Прекращение гражданской войны могло быть на условиях не капитуляции ВСЮР перед Красной Армией, а разграничение между Россией Советской и Россией антибольшевистской, основанное на обеспечении жизненных потребностей обеих территорий. Главнокомандующий ВСЮР мог бы согласиться на прекращение гражданской войны на этих условиях.






443


V


В то время как французы явно делали шаги навстречу белым, политика англичан в отношении белых оставалась враждебной. Ллойд Джордж продолжал заигрывать с Советами. Открывшийся в Булони верховный союзный совет, имевший целью рассмотреть те предложения, которые должны были быть предъявлены Германии по предмету уплаты Германией военных убытков, одновременно затронул и ряд других насущных политических вопросов. В русском вопросе обнаружилось резкое расхождение английской и французской точек зрения.
В эти дни Врангеля посетили представители союзнических миссий, принесшие поздравления по случаю одержанной победы. Японский представитель майор Токахасси сообщил ему последние сведения с Дальнего Востока. Между дальневосточным правительством демократического характера, возглавляемого каким-то Медведевым и атаманом Семеновым при участии японцев, будто бы ведутся переговоры, и атаман Семенов в ближайшие дни должен стать во главе дальневосточной власти.
После заявления Великобританского правительства об отклонении от себя всякой ответственности за возобновление борьбы на юге России великобританская внешняя миссия была отозвана. Представитель английской миссии генерал Перси во всех предшествовавших переговорах держал себя истинным джентльменом. По получении предложения англичан вступить в переговоры с большевиками, генерал Перси телеграфировал своему правительству, что он отказывается участвовать в этих переговорах. Врангелю было известно, что в своих донесениях он горячо поддерживал невозможность для Врангеля отменить наступление.
Врангель давал отъезжающей миссии прощальный обед. В кратких словах он выразил сожаление, что с отъездом генерала Перси и его офицеров Русская армия лишится искренних друзей, что независимо от политики русские и великобританские офицеры и солдаты связаны кровью, пролитой в Великой войне, и дорогими для каждого воина понятиями о рыцарстве и чести. Врангель видел доказательства этому со стороны начальника английской военной миссии и его офицеров. Это особенно дорого Врангелю и его соратникам в настоящие дни, когда армия в своей борьбе одинока. Генерал Перси отвечал, что с грустью оставляет армию, великий подвиг которой не только для русского дела, но и для всего мира, должен быть ясен всем, кто был беспристрастным свидетелем ее борьбы, что, как солдат, он стоит вне политики, но, как англичанин, он верит, английский народ не оставит свою недавнюю союзницу, Русскую армию, в ее героической борьбе, что он и его офицеры сочтут долгом поведать о том великом подвиге русских патриотов, о которых так мало знает Европа. После обеда, уезжая, он еще раз говорил Врангелю, что сделает все возможное, чтобы обратить внимание своего правительства на те гибельные последствия, которые неминуемо будут иметь место для всей Европы, если оставленная одинокой Русская армия погибнет в борьбе.
- Я хочу верить, что политика нашего правительства будет другой, и не теряю надежды вновь во главе военной миссии вернуться  к вам. Если этого не будет, то мне






444

останется заняться своей фермой, - полушутливо сказал он.
Врангель, конечно, не придал его словам серьезного значения, однако, через несколько месяцев получил от него письмо. Он писал, что, убедившись окончательно в гибельной политике своего правительства, оставляет службу и, отказавшись от предложенной ему дивизии, уезжает в Канаду, где будет заниматься своей фермой. Впоследствии от своих английских друзей Врангель получил подтверждение этого.
Представитель американской миссии адмирал Мак Колли пригласил Врангеля с женой и А.В. Кривошеиным пройти в Ялту на американском миноносце. Среди нервной лихорадочной работы Врангель с наслаждением оторвался от дел и провел несколько часов, любуясь морем и чудными видами крымского побережья. Однако отдыхать пришлось недолго. В Ялте он получил переданную из Севастополя телеграмму о переходе противника в наступление в районе Большого Токмака. Получены были сведения о подходе на восточный участок фронта конного корпуса Жлобы. Части последнего прибыли с Кавказа по железной  дороге, и высаживались на станциях Волноваха, Розовка, Царевоконстантиновка. 14-го июня Врангель вернулся в Мелитополь.


VI


Врангель решил не дать противнику закончить сосредоточение и вырвать у него из рук инициативу. В этот же день он отдал приказ:
К 16-му июня войскам принять следующую группировку: Донскому корпусу, оставив заслон на бердянском и мариупольском направлениях, сосредоточить главную массу конницы в районе Верхний Токмак – Черниговка – Семеновка, имея задачей атаковать в дальнейшем противника на фронте Пологи – Вербовое; 2-му корпусу, оставив заслон на Александровском направлении, главную массу своих сил, в том числе и всю конницу и Дроздовскую дивизию, сосредоточить к северо-западу от Большого Токмака, имея задачей атаковать противника на фронте Вербовое – Орехов.
Однако 15-го июня противник силою до полутора дивизий конницы, поддержанной бронепоездами и бронеавтомобилями, сам повел решительное наступление на фронте Поповка – Ново-Полтавка, продвигаясь на Верхний Токмак. Части 3-ей донской дивизии генерала Гусельщикова после жестокого, доходившего до рукопашной схватки, боя, отошли на линию Михайловка – Бегам - Чокрак. Одновременно противник повел наступление и против 2-ой донской дивизии к северо-западу от Бердянска. На всем фронте 2-го корпуса шли упорные бои. Врангель послал приказание донцам перейти в наступление и разбить верхне-токмакскую группу красных. Генерал Слащев с Дроздовской и 2-ой конной дивизиями продолжал выполнять прежнюю директиву, действуя против северной группы противника. Вместе с тем, Врангель решил подтянуть резервы и отдал распоряжение Корниловской дивизии перейти в село Веселое.
Попытки донцев перейти в наступление успехом не увенчались. Противник продолжал теснить их по всему фронту.
Врангель послал приказание генералу Слащеву действовать возможно






445

решительнее, с тем, чтобы после разгрома находящегося против него противника, отряд генерала Витковского спешно направить на поддержку донцам в район Гальбштадта. Отряд должен был прибыть туда к ночи, на 17-ое июня. Врангель намечал нанести противнику, наступающему к юго-западу от Верхнего Токмака, согласованный дружный удар утром 18-го июня.
Во исполнение этого 16-го июня войскам даны были задачи: генералу Кутепову – к 12-ти часам 17-го июня сосредоточить всю свою ударную группу (Корниловская, Дроздовская и 2-ая конная дивизии) в районе Молочное – Тигервейде – Лихтенау. На рассвете 18-го атаковать противника; затем – обрушиться на правый фланг и тыл верхнетокмакской группы красных; донцам – 3-ей конной дивизией атаковать с фронта,
2-ой – в левый фланг и тыл; генералу Слащеву – удерживать фронт Большой Токмак – Васильевка.
16-го июня конница Жлобы продолжала теснить донцев. С тяжелыми арьергардными боями 3-я донская дивизия продолжала отходить. На рассвете 17-го июня 3-я донская дивизия располагалась на фронте Нейкирх – Рикенау.
16-го июня красные стали переплавляться через Днепр в районе Малой Знаменки, но после короткого боя были отброшены белыми на правый берег. С утра 17-го красные опять форсировали Днепр, но вновь были отброшены, потеряв пленных и пулеметы.
17-го, 18-го и 19-го июня донцы продолжали отходить, конница Жлобы продвигалась к юго-западу, понеся значительные потери от аэропланов белых. Жлоба избегал двигаться днем, совершая ночные переходы. Между тем, на фронте 2-го корпуса бои продолжались, и скованный противником Слащев, не имел возможности оказать отрядам генерала Витковского помощь, изнемогавшим в тяжелых боях донцам. Лишь
17-го июня обозначился решительный успех на фронте 2-го корпуса. В этот день части генерала Слащева атаковали противника на фронте Щербаковка – Янчокрак и наголову его разбили. 18-го числа генерал Витковский с Дроздовской и 2-ой конной дивизиями выступил в район Гальбштадт – Молочное. Таким образом, лишь к 19-му июня белые части заняли намеченное Врангелем для нанесения охватывающего удара исходное положение.
Части белых располагались: 2-ая донская дивизия (1500 шашек и около 1000 штыков) главными в районе деревни Ореховка; 3-я донская дивизия (2-3 тысячи штыков в районе деревни Астраханка, держа в Варваровке связь с Корниловской дивизией. Общая сила Донского корпуса 3500-4000 штыков, 1500 шашек, 18 орудий); 1-ый армейский корпус – Корниловская дивизия (1800 штыков) в районе Орлов – Тиге – Розенрот – Линденау; Дроздовская (2150 штыков) и 2-ая конная дивизия (1500 шашек) в районе Гальбштадт – Молочное. Общая численность 1-го армейского корпуса 4000 штыков, 1500 шашек, 50 орудий; в районе большого Токмака фронтом на севере – 13-ая пехотная дивизия; на участке железной дороги Федоровка – Стульнево – три бронепоезда.
Общие силы ударной группы – 10-11 тысяч штыков и шашек. Общая численность частей на фронте армии – 15 тысяч штыков, 6,5 тысяч шашек.
Главные силы конницы Жлобы группировались в районе Моргенау – Александеркрон – Клефельд – Тигервейде – Фриденсдорф.
Общая численность корпуса 7,5 тысяч шашек и 6 тысяч пехоты и, кроме того, две
кавалерийские дивизии общей численностью в 4,5 тысячи шашек и 1,6 тысячи человек






446

пехоты (на время операции Жлобе подчинялись: 2-ая кавалерийская дивизия Блинова, две конные бригады 40-ой дивизии и части 42-ой и 46-ой стрелковых дивизий). Численность всех частей 13-ой армии – 25 тысяч штыков и 12 тысяч шашек.
В шесть часов вечера 19-го июня Врангель отдал директиву: генералу Абрамову, обеспечив себе на бердянском направлении, перед рассветом 19-го июня главной массой своих сил решительно атаковать противника в общем направлении Генденфельд; генералу Кутепову, произведя необходимые перегруппировки, в ночь на 20-ое, перед рассветом
20-го, нанести главный удар противнику, атакуя частью сил вдоль реки Крульман, а большей массой – в охват правого фланга и тыла противника в общем направлении на Вальдгейм; генералу Слащеву, активно обороняя свой фронт, надежно обеспечить левый фланг генерала Кутепова; генералу Ткачеву всеми аэропланами способствовать уничтожению конной группы противника.
Директива заканчивалась указанием, “что успех операции зависит от скрытности, внезапности и согласованности удара”.
Соединившись проводом с командирами корпусов, Врангель лично отдал каждому из них соответствующие указания.
В развитие его директивы корпусам отданы были приказы: 1-му корпусу атаковать: Тигервейде (корниловцы) и Фриденсдорф (дроздовцы). Коннице 1-го корпуса (генерал Морозов) наступать севернее дроздовцев на Вальдгейм; Донскому корпусу – 2-ой дивизии перед рассветом в пять часов нанести удар в общем направлении на Генденфельд, держать связь с 3-ей донской дивизией, оказывая ей содействие ударом во фланг и тыл противника; 3-ей дивизии в пять часов двадцать минут атаковать Александеркрон – Штейнфельд и далее на Генденфельд, держа связь с 1-ым армейским корпусом.
Едва забрезжил рассвет, как на фронте 3-ей донской дивизии завязался встречный бой, перешедший в наступление. Донцы встретились с наступлением красных, 3-я донская дивизия с трудом удержала свои позиции. Врангель телеграфировал начальнику 3-ей донской дивизии генералу Гусельщикову, требуя удержания, во что бы то ни стало линии Астраханка – Варваровка, дабы дать возможность 1-му армейскому корпусу выйти во фланг и тыл врага. Благодаря донцев за блестящую работу последних дней, Врангель выражал уверенность, что они выполнят свой долг.


VII


В Мелитополе на станции явно слышалась орудийная стрельба. К поезду тянулись толпы обывателей с пожитками, справляясь, не пора ли оставлять город. Работа в штабе шла своим порядком, однако чувствовалось, что нервы всех напряжены до крайности. В резерве Главнокомандующего для прикрытия города оставался еще один юнкерский полк, выдвинутый в район села Вознесенского.
К полудню напряжение достигло предела. Корпуса находились в движении, и непосредственной связи с ними не было. Явственно доносился беспрерывный гул
стрельбы… Наконец, приближающийся звук пропел прямо над поездом, низко






447

снизившись, пронесся аппарат, бросил сигнальную ракету и выбросил донесение: противник разбит наголову, окружен войсками, генерал Ткачев сообщает о полном “разгроме противника”.
Стремительно наступая на Тигервейде, корниловцы к десяти часам утра заняли Рикенау и повернули на юг. Районы Клефельда, Александеркрона оказались занятыми значительными силами красной конницы, теснившей 30ю донскую дивизию. Корниловская артиллерия с открытых позиций открыла огонь по наступающим на донцев красным. Броневики, ворвавшись в колонны конницы Жлобы, расстреливали красные полки. Одновременно эскадрилья аэропланов осыпала красных кавалеристов сверху пулеметным огнем. Оставив атаку на 3-ю донскую дивизию, Жлоба всеми силами, до пяти кавалерийских бригад, бросился на корниловцев. Однако корниловцы, выдержанным ружейным и пулеметным огнем встретили атаку красной конницы. Артиллерия, выскочив на открытую позицию, открыла огонь во фланг атакующим. В то же время 3-я донская дивизия, быстро оправившись, сама перешла в наступление на север.
Атакованные с фронта и фланга и поражаемые метательными снарядами воздушной эскадрильи, массы красной конницы смешались и бросились бежать в разных направлениях. Большая часть, до двух дивизий, во главе с самим Жлобой, прорываясь на северо-запад, бросилась на Гальбштадт и Большой Токмак, но здесь была встречена резервами 13-ой пехотной дивизии и бронепоездами, в упор расстреливавшими беспорядочно метавшиеся толпы красных кавалеристов. Жлоба бросился на юг, но здесь снова попался под удар дроздовцев.
Последние, частью сев на повозки, преследовали противника, перехватывая ему дорогу и расстреливая в упор из пулеметов. Остатки красных дивизий были настигнуты в районе Черниговки конницей генерала Морозова и окончательно расстреляны. Вторая группа красной конницы из района Александеркрона бросилась на север, в направлении на деревню Моргенау, но здесь наткнулась на дроздовцев и, встреченная убийственным огнем, бросилась на восток, но была перехвачена 2-ой донской дивизией, овладевшей на рассвете деревней Штейнфельд и преследующей выбитых из этих селений красных, отходивших на Фриденсдорф. Передовые части конницы генерала Морозова и донцев долго преследовали остатки разгромленного противника, бегущего на Черниговку. Красные кавалеристы уже не оказывали никакого сопротивления. Многие бросали загнанных коней и разбегались по хуторкам и балкам.
Конная группа Жлобы была разгромлена совершенно. Вся артиллерия противника, свыше сорока орудий, до 200 пулеметов и 2 тысячи пленных попали в руки белых. Белые захватили до 3 тысяч коней. Полки 2-ой конной и  донской дивизий полностью пополнили свой конский состав. Штабы двух дивизий красной конницы были захвачены белыми.
Врангель в тот же день телеграфировал, сообщая о блестящей победе, и отдал распоряжение о широком распространении телеграммы среди населения Крыма, 21-го июня в Мелитополе быль отслужен торжественный молебен по случаю дарования им победы.










448


VIII


В течение 19-го и 20-го июня красные вновь переправились через Днепр в районе Бориславля, Каховки и Корсунского монастыря. Временно захватили пункты, однако вновь были отброшены за Днепр с большими потерями.
В то же время корпус генерала Слащева одерживал настойчивые атаки красных, особенно упорные к северу от Большого Токмака. С целью развить достигнутый успех Врангель приказал войскам: генералу Абрамову – обеспечив себе безопасность тыла со стороны Большого Токмака в кратчайший срок разбить бердянскую группу красных; генералу Кутепову – подчинив себе 2-ой армейский корпус, разбить ореховскую и александровскую группы красных. По окончании указанной операции сменить части 2-го армейского корпуса.
Не ожидая, что части успеют так быстро произвести перегруппировку, красные перешли 21-го июня в наступление и ворвались в Большой Токмак. При поддержке танков противник был выбит из города и отброшен на север. Одновременно противник повел наступление против 34-ой пехотной дивизии вдоль линии железной дороги Александровск – Мелитополь и к ночи 22-го июня занял Михайловку, западнее станции Пришиб. Частями Сводного корпуса генерала Писарева красные были атакованы 23-го июня во фланг и бежали на север. Части 1-го и 2-го армейских корпусов очищали от красных район Большого Токмака, Щербаковки и Янчокрака. 23-го июня противник начал отход на всем указанном фронте. За операцию 20-го и 23-го июня на ореховском и Александровском направлениях было захвачено свыше 3 тысяч пленных и много трофеев. За период с 15-го по 23-е июня (вторая крупная операция Русской армии) взято свыше 11 тысяч пленных, 60 орудий, 300 пулеметов, два броневика и большое количество огнестрельного и холодного оружия. План красного командования очистить Северную Таврию от Русской армии потерпел полную неудачу.


IX


Новая победа укрепила положение белых еще более и вселила в население уверенность в твердости их положения. В Севастополе радость победы была омрачена несчастьем, 21-го июня в два часа дня взорвались передаточные артиллерийские склады в районе Килем-бухты. Взрыву предшествовал пожар в химической лаборатории. Причины пожара, несмотря на все усилия, выяснить не удалось. Производившиеся впоследствии несколько дознаний, так и не смогли выяснить, был ли налицо злой умысел или небрежность. На самом складе находились преимущественно старые немецкие снаряды, и лишь небольшое количество русских полевых и ружейных патронов, предназначавшихся к очередной отправке на фронт. В непосредственной близости от склада стояли только что






449

прибывшие с артиллерийскими грузами из-за границы два транспорта “Саратов” и “Чита
и Венеция”. Пожар грозил им взрывом. Дождь снарядов и осколков осыпал все кругом. Команду близ стоящего линейного корабля “Генерал Алексеев” вывели на буксирах два парохода, предотвратив возможность большого несчастья. Жертв почти не было, всего лишь несколько раненых, но город пережил тревожные часы.
Воспользовавшись временным затишьем на фронте, Врангель проехал к донцам. Полки успели полностью сесть на коней. Огромное количество захваченных при разгроме конного корпуса Жлобы лошадей, седел, оружия и обозов дали возможность пополниться дивизиям. Еще недавно, непривычные к пешему бою, казаки едва могли считаться боеспособными. Теперь казачья конница представляла грозную силу. Когда Врангель смотрел на проходившие мимо него стройные ряды, ему казалось, что он видел сон – чудесное возрождение русской конницы.
Вернувшись в Мелитополь после объезда донских частей, Врангель немедленно проехал в Севастополь.
Объявленная мобилизация проходила успешно. Тяжелые, беспрерывные бои в течение пяти недель вывели из строя массу людей. Ряды армии таяли. Новые пополнения не могли возместить всех потерь. Являлась необходимость искать новые источники пополнения. Известное число офицеров и солдат мог дать тыл. Принятыми Врангелем решительными мерами бесконечно размножившиеся и разросшиеся до его вступления в командование штаты и управления беспрерывно сокращались. За последние два месяца были расформированы более трехсот шестидесяти учреждений, однако Врангель надеялся иметь возможность расформировать еще не менее ста пятидесяти. Рядом приказов по военному и гражданскому ведомствам было предложено немедленно отчислить в строй из всех тыловых учреждений всех здоровых воинских чинов, исключение делалось для специалистов и лиц, занимавших должности не ниже начальников отделений, заменив отчисленных полными инвалидами.
Главному интенданту приказано было принять все меры к выяснению действительной численности всех войсковых частей и исключить с довольствия всех лишних людей. Однако, несмотря на все эти меры, отношение боевого состава к общей численности, находившихся на довольствии ртов, осталось около одной пятой. Огромное число раненых, пленных и большое число возвращающихся в Крым эвакуированных ранее, в большинстве случаев престарелых или категорийных воинских чинов, увеличивало число ртов в тылу. Лишь небольшое число уволенных в тыл по категориям инвалидов могли быть использованы для укомплектования запасных полков, где проходили краткий курс обучения, как призванные по мобилизации, так и некоторая часть пленных, составлявших по-прежнему значительную часть пополнений. В большинстве случаев командиры частей и начальники дивизий сами отбирали известное число солдат из пленных и пополняли ими частью обозы и тыловые учреждения, частью ставили в строй. Остальные пленные содержались в лагерях под наблюдением агентов контрразведывательного отделения и, по изъятию коммунистов, отправлялись в запасные полки.
Конечно, все эти источники пополнения по своему качеству не могли возместить потерь белых, особенно в офицерском составе. Приходилось искать новые источники пополнения. Таковыми могли быть остатки северо-западной и северной армий, а также те






450

части генерала Шиллинга, которые во главе с генералом Бредовым отошли из Новороссии
в Польшу, где и были интернированы. Врангель предписал всем военным представителям принять все зависящее от них меры для направления в Крым всех боеспособных офицеров и солдат. Переговоры с Польшей и Румынией относительно возвращения отряда Бредова близились к благоприятному разрешению.
Вновь занятый белыми район, весьма богатый коневыми средствами, дал возможность посадить на коней полки и запрячь часть артиллерии. Однако все же для обозов лошадей не хватало, и Врангель вынужден был объявить дополнительную конскую мобилизацию 3 тысяч коней. В страдную летнюю пору поставка такого количества лошадей была для населения особенно тяжела. Стремясь всеми мерами облегчить тяготы населения от падающих на него натуральных повинностей на военные нужды, Врангель требовал от войсковых частей помощи населению по уборке урожая и засеву озимых полей свободными от наряда людьми и лошадьми войсковых обозов. Начальники гражданских частей при корпусах обязаны были собирать сведения по волостям о числе требуемых для уборки лошадей и повозок. Командиры корпусов делали соответствующие наряды. Ответственность за выполнение приказов дивизий возлагалась на командиров корпусов. О сделанных нарядах корпуса доносили Врангелю каждую неделю. Врангель предупреждал войска, что, ежели при объездах будет видеть вблизи расположения войсковых частей неубранные поля, взыскивать будет с начальника части.
При огромной численности превосходства противника для белых приобретали особое значение технические средства борьбы – аэропланы, танки, бронеавтомобили. В последних боях бронеавтомобили белых оказали неоценимые услуги, однако аппараты (всего 20-30) были в таком состоянии, что их могло хватить всего на один-полтора месяца. Танки, броневики и автомобили разного типа были в таком виде, что лишь беззаветная доблесть офицеров давала возможность ими пользоваться. Бензин, масло, резина доставались за границей с великим трудом, и в них ощущался огромный недостаток.
Все необходимое белым закупалось частью в Румынии, частью в Болгарии, частью в Грузии. Делались попытки использовать оставленное в Трапезунде, где находилось русское имущество, однако, все эти попытки встречали непреодолимые затруднения. Англичане чинили белым всевозможные препятствия, задерживали пропуск грузов под всевозможными предлогами. Всякими ухищрениями и, пользуясь доброжелательным отношением местных представителей Великобритании в Константинополе, белые кое-как эти препятствия обходили. Однако терялось огромное количество времени и напрасных усилий.
Другое препятствие представлялось еще более серьезным. На приобретение всего необходимого белые не имели валюты. Их финансовое положение становилось тяжелым. Небольшие запасы иностранной валюты истощались, новых поступлений не было, их рубль продолжал падать. Их единственным предметом вывоза мог быть хлеб и единственной возможностью обеспечить дальнейшее боевое снаряжение армии был обмен этого хлеба на предметы боевого снаряжения. Приходилось остановиться на мысли монополизации вывоза хлеба. Мера эта неизбежно должна была вызвать неудовольствие в тех коммерческих кругах, которые преследовали, прежде всего, личную наживу, но другого исхода с государственной точки зрения не было.







451


X


Жизнь в Северной Таврии постепенно налаживалась, восстанавливались органы местного самоуправления. Весь сложный земский аппарат был совершенно разрушен, все приходилось создавать сызнова. Мелитопольской земской управы, в виду полного отсутствия средств, была выдана двадцатимиллионная ссуда. Восстанавливалось и городское самоуправление.
26-го июня Врангелем был отдан приказ о водворении законности, охране свободы и безопасности мирных граждан на освобожденной Русской армией территории: отдел печати и местное политическое отделение передать в ведение начальника гражданского управления; центральное управление политической части и политические отделения при штабах корпусов упразднить; телеграфное агентство передать в ведение начальника управления иностранных дел; остальные отделения, а также издательства с типографией оставить в ведении обер-квартирмейстера отдела генерального штаба военного управления и т.д.
Давно задуманная Врангелем мера, наконец, проведена была в жизнь. Отныне штаб ведал исключительно военным делом, и гибельной двойственности в политической работе был положен конец.
Проведение этой меры встретило немало затруднений со стороны штаба, видевшего в этом умаление своих прав. Со стороны второго генерал-квартирмейстера полковника Дермана и его помощника, заведовавшего политической частью полковника Симинского и их сотрудников, делалось все, чтобы воспрепятствовать проведению этой меры в жизнь. Однако Врангель остался непреклонен. Ближайшее будущее показало, что, помимо неуместного самолюбия со стороны полковника Симинского, имелись и другие веские причины для противодействия намеченному Врангелем мероприятию. С расформированием политической части остались за штатом, и полковник Симинский отпросился в отпуск в Грузию. После его отъезда обнаружилось исчезновение шифра и ряда секретных документов, а произведенным расследованием было выяснено, что полковник Симинский состоял агентом большевиков. Через несколько месяцев по врангелевскому настоянию полковник Симинский был задержан в Грузии и отправлен в Крым, однако везший его пароход прибыл в Феодосию через день по оставлению белыми родной земли. Полковник Симинский был освобожден большевиками и избежал заслуженной кары.


XI


26-го июня состоялось заседание совета под председательством Врангеля. Он ознакомил совет с общим положением на фронте и указал в общих чертах ближайшие






452

задачи: задуманная красными против Русской армии операция закончилась их разгромом. Победа дает белым некоторую передышку. Эту передышку необходимо использовать – привести в порядок тыл, пополнить и правильно организовать армию. В дальнейшем Врангель намеревался бить по частям подходящего противника.
Необходимо энергично продолжать расформирование и сокращение тыловых учреждений, принимая вместе с тем меры для улучшения материального обеспечения служащих. Для усиления боеспособности армии необходимо обратить внимание на техническое ее оборудование. Снабжение армии аэропланами, автомобилями и обеспечение достаточным количеством снарядов и патронов является непременным условием успеха. Для приобретения всего этого необходим достаточный запас иностранной валюты. Таковой должен быть хлеб. Принимая все меры для того, чтобы победить врага, белые ни на минуту не должны забывать необходимость обратить Крым, их последнее убежище, в неприступную крепость, дабы в случае неудач на фронте они могли бы держаться в Крыму. Крым должен быть обеспечен всем необходимым – запасом продовольствия, фуражом, углем, нефтью, артиллерийскими запасами.


XII


Отношение населения к армии особенно благожелательно. Необходимо взамен приносимых населению жертв дать населению порядок и улучшить его экономическое положение. Необходимо принять самые срочные меры, чтобы наладить гражданское управление в тылу, ввести волостные земства, обеспечить население наиболее необходимыми товарами – углем, железом, земледельческими орудиями, мануфактурой, обувью, устранить задержки в уплате денег по реквизиционным квитанциям, облегчить крестьянам подводную повинность.
Также и в отношении городского населения и, в частности, рабочих. Все, что возможно с государственной точки зрения, должно быть сделано для разрешения рабочего вопроса в интересах рабочих. Вместе с тем необходима самая решительная борьба с попытками саботажа, забастовок и т.д. Необходимо, чтобы главнейшие жизненные центры были обеспечены для непрерывного действия правительственного аппарата. Надо подобрать соответствующие кадры рабочих из военнообязанных для обслуживания экспедиции заготовленных денежных знаков, главнейших железных дорог, водопроводных и электрических станций, в частности, обращал внимание на электрическую станцию в Симферополе, центральную для всего фронта.
В заключение Врангель обратил внимание на необходимость требования от всех учреждений и лиц в настоящих условиях самой напряженной работы. Работа должна идти революционным темпом, рутины быть не может. Объявленные правительством мероприятия не только должны проводиться быстро, но и так, чтобы население верило, что со стороны власти нет колебаний в проведении в жизнь намеченных мер. В этом отношении особенно необходимо обратить внимание на проведение в жизнь приказа о земле. Необходимо, чтобы у крестьян была уверенность, что этот приказ власть искренне






453

готова провести в жизнь. Из бесед Врангеля с крестьянами во время последнего его отъезда он убедился, что этого нет.
Недостаток людей чувствовался во всем. Если в войсках было мало опытных строевых начальников, то гражданские управления были особенно бедны людьми. Еще при его предшественнике эти управления выполнялись людьми случайными, в дальнейшем, после развал ВСЮР значительное число служащих оставили пределы родины и в большинстве управлений оставались лишь те, кто не мог по тем или иным причинам выехать за границу, или обремененные семьей вынуждены были из-за куска хлеба тянуть служебную лямку. При этих условиях трудно было требовать от них творческой работы.
С первых же дней своего вступления в должность помощника Врангеля и председателя совета, А.В. Кривошеин написал целому ряду лиц, призывая их к работе. Однако, кроме Н.В. Савича, ни один из этих лиц не решился отдать свои силы на дело, казавшееся безнадежным. Большинство отнекивалось под тем или иным предлогом. Одни ссылались на свое здоровье, другие на свои личные частные дела, некоторые признавались, что потеряли веру в дело и в самих себя. Так, бывший министр земледелия А.А. Ритих, намечавшийся Александром Васильевичем на должность начальника гражданского управления, телеграфировал, что “потерял веру в свои силы”.
А.В. Кривошеин горько жаловался Врангелю на трудности в работе в таких условиях.
- За исключением Савича и Струве мне даже посоветоваться не с кем, - говорил он. – Помощников совсем нет, приходится всю мелкую работу делать самому.
Он действительно работал до двенадцати часов в сутки. Однако духом не падал. Последние новости об успехах белых в значительной степени ободрили его.
- Все зависит от наших дальнейших успехов: увеличится занятая нами территория, удастся захватить нам каменноугольный район или нефтеносные кавказские земли, будет поддержка иностранцев, будут деньги – тогда все пойдут к нам, - говорил он.


XIII


Подолгу обсуждали они вместе настоящее положение, искали выходы. Маленькая территория Крыма не могла долго прокормить армию. Незначительная база не давала возможности, опираясь на нее, начать обширные операции против армии советской России. Расширение этой базы – захват новых, обладающих единственными богатствами областей, могущих дать новые источники пополнения и обеспечить заграничный кредит, являлось необходимым. Однако расширение занятой территории требовало увеличения численности армии. Последнее при отсутствии технических средств, оружия и снаряжения, являлось недостижимым. Перед ними был заколдованный круг. Поляки отходили по всему фронту. За последние дни их отступление обращалось в беспорядочное бегство. Уже теперь красное командование получило возможность, снимая войска с польского фронта, направлять их на юг. За последнее время против белых было






454

обнаружено несколько прибывших с запада новых дивизий. В недалеком будущем, покончив с поляками, красные получат возможность всей массой своих сил обрушиться на белых.
Единственным источником пополнения армии могли быть еще казачьи земли. При развале армии Деникина десятки тысяч казаков разошлись по домам с конями, оружием и снаряжением. Огромные боевые запасы были оставлены на Северном Кавказе и на Дону. Несмотря на то, что на Дону и на Кавказе в течение нескольких лет велась кровавая борьба, эти края были богаты еще местными средствами. Все это заставляло склоняться к перенесению борьбы белых в казачьи области. Сведения разведки с Кубани и Дона были благоприятны. В целом ряде станиц казаки восставали против советской власти. Население укрывало белых разведчиков и всячески помогало им. Правда, имелись сведения о том, что по занятии Кавказа красное командование приняло ряд мер к разоружению населения. Большая часть казаков была выселена в центральные губернии России…
Операция по расширению базы белых путем захвата казачьих областей могла вестись, лишь опираясь на местные силы, рассчитывая, что при появлении частей белых по всей области вспыхнут восстания. Для операции белые не могли выделить значительных сил, так как удержание их житницы Северной Таврии являлось жизненной необходимостью. Лишь впоследствии, в случае первоначальных крупных успехов и захвата богатых областей Северного Кавказа, белые могли бы, оттянув войска к перешейкам Крыма и закрепившись здесь, направить большую часть сил для закрепления и развития достигнутых на востоке успехов.
После всестороннего обсуждения Врангель принял план: пополнив армию, приведя в порядок тылы, нанести противнику удар на Северном фронте и тем развязать себе руки. Затем, удерживаясь в Северной Таврии, перебросить часть сил (кавказские казачьи полки) на Кубань и, опираясь на местное казачество, очистив от большевиков кубанские земли, в дальнейшем, дефиле, перебросить на помощь кубанцам донские полки.
В предвидении начало операции по очищению от красных казачьих земель представлялось необходимым окончательно разрешить “казачий вопрос”. В связи с этим надо было точно определить взаимоотношения правительства Юга России с казачьими правительствами. Широкая местная автономия, дающая возможность использовать налаженный уже аппарат местного казачьего управления, Врангелю представлялась желательной. В то же время для обеспечения успеха белым дальнейшей борьбы все наиболее жизненные отрасли государственной власти – вооруженную силу, финансы, пути сообщения, почту и телеграф, Врангель считал необходимым сохранить в полном своем распоряжении.
Для заключения соглашения с казаками обстановка была благоприятной. Самостийные течения потеряли у казаков всякое значение. Строевое казачество относилось к ним явно враждебно. Чувствуя недоверие в строевых частях, находясь в полной зависимости от правительства Юга России, атаманы и их правительства всячески искали сближения с главным командованием. Донской атаман генерал Богаевский и терский генерал Вдовенко были сами по себе чужды “самостийности”. Они не имели ни достаточно широкого государственного кругозора, ни должной силы характера, чтобы бороться с демагогией казачьих политиканов.






455


XIV


Что касается кубанцев, то за сложением с себя звания атамана генералом Букретовым, атаманская булава оказалась в руках председателя кубанского правительства инженера Иваниса, весьма близкого к самостийным кругам рады. Против него в среде кубанских частей было большое озлобление, его считали одним из виновников позорной сдачи Кубанской армии. Собравшиеся, с согласия Врангеля, 25-го июня в Феодосии для обсуждения некоторых своих казачьих дел, члены Кубанской рады объявили генерала Букретова и инженера Иваниса изменниками и потребовали сложения ими с себя полномочий, однако Иванис от этого отказался, считая то постановление членов рады незаконным за отсутствием кворума. Последнее было справедливо. Вместе с тем Иванис официальным письмом уведомил Врангеля, Что считает для себя обязательным подписанное в апреле соглашение с главным командованием. В разговорах с Врангелем он выражал готовность дополнить этот договор отдельным соглашением по намеченным им основаниям. Члены рады продолжали настаивать на сложении Иванисом своих полномочий. На одном из заседаний члены рады единогласно объявили об избрании ими кубанским атаманом генерала Улагая. Постановление было явно незаконно. Это сознавал и сам генерал Улагай, категорически отказавшийся от принятия атаманской булавы. Помимо незаконности избрания, генерал Улагай указал и на другие причины своего отказа. Он вообще уклонялся от политической деятельности, считая себя исключительно строевым начальником.
После долгих переговоров члены рады согласились отложить вопрос о выборе нового атамана до того времени, когда рада получит возможность собраться в законном составе.


XV


Весьма озабочен Врангель был вопросом о печати. С упразднением политической части штаба отдел печати переходил в ведение начальника гражданского управления. Как чины этого отдела, так и большинство цензоров на местах, были прежними служащими Освага. Осваг не без оснований оставил о себе недобрую память. Там пристраивались те, кто имел руку, и состав служащих был чисто случайным. Ни опыта, ни определенных твердых убеждений в большинстве случаев у этих людей не было. За исключением одной серьезной газеты “Великая Россия”, издававшейся под редакцией В.М. Левитского и при участии И.Н. Львова, Н.Н. Чебышева и В.В. Шульгина, остальная печать была типично мелко провинциальной. Печать эта весьма слабо отражала значение русского национального дела и характер южнорусской власти в вопросах внешней и внутренней политики. Сплошь и рядом, преднамеренно или случайно, по вине редакции или






456

недосмотру, или непонимания цензора, в печать проскальзывали заметки, сообщения или статьи, долженствующие произвести за границей весьма для них неблагоприятное впечатление.
В газете монархического направления “Русская правда”, издававшейся в Севастополе, появился целый ряд статей определенно погромного характера. Весьма дружественно расположенные к делу представители Америки – адмирал Мак-Колли и Франции, заменивший генерала Манжена, майор Этьеван, почти одновременно один за другим пришли к Врангелю с номерами газеты в руках, и предупреждали его о том неблагоприятном впечатлении, которое помещенные в газете статьи неминуемо произведут на общественное мнение в этих странах. Врангель тогда же отдал приказ, объявив вновь выговор, и закрыл газету.
В настоящей сложной политической обстановке при господствующих на западе демократических влияниях и полной зависимости от западноевропейских государств, приходилось быть особенно осторожным. Враждебные белым круги русской зарубежной общественности вели предательскую работу, подыгрываясь к западноевропейской демократии. В белой борьбе хотели видеть борьбу не национальную, а националистическую, не освобождение, а реставрацию, пользуясь всяким поводом: так в обращении Врангеля к “русским людям”, выпущенном в дни их перехода в наступление, слово “хозяин”, напечатанное к тому же крупным шрифтом, вызвало в левой прессе целую бурю. К сожалению, органы печати, подобные “Русской правде”, давали к этому повод. 5-го июля в газете “Великая Россия” была помещена, имеющая декларативный характер, беседа Врангеля с представителем этой газеты Н.Н. Чебышевым: Врангель высказал свои взгляды по общим вопросам политики, выдвинутых ходом событий. В частности, на вопрос, за что борются белые, Врангель заявил, что может быть только один ответ: они борются за свободу…
По ту сторону фронта, на Севере, царит произвол, угнетение, рабство. Можно держаться самых разнообразных взглядов на желательность того или иного государственного строя, можно быть крайним республиканцем, социалистом, даже марксистом, и все-таки признавать так называемую советскую республику образцом самого небывалого, зловещего деспотизма, под гнетом которого погибает и Россия, и даже новый ее, якобы господствующий класс пролетариата, придавленный к земле, как и все остальное население. Теперь это не оставляет тайны и в Европе. Над советской Россией приподнята завеса. Гнездо реакции в Москве. Там сидят поработители, трактующие народ, как стадо. Только слепота и недобросовестность могут считать белое движение реакционным. Белые борются за раскрепощение народа от ига, которого он не видел в самые мрачные времена своей истории. В Европе долгое время не понимали, но теперь, по-видимому, уже начинают ясно понимать то, насколько имеют мировое значение домашние распри. Если жертвы белых пропадут даром, то европейскому обществу, европейской демократии придется самим встать на вооруженную защиту своих культурных и политических завоеваний против окрыленного успехом врага цивилизации.
На вопрос, кто хозяин России, Врангель отвечал, что себя он никаким образом таковым не считает. Но никак не может признать “хозяином” земли русской неведомо кем уполномоченный Московский Совнарком – бурьян, выросший из анархии, в которую погружена Россия. “Хозяин” – это сам русский народ. Как он хочет, так и должна






457

устроиться страна. Если он пожелает иметь монарха, Россия будет монархией. Если он признает полезной для себя республику – будет республика.
Но нужно дать ему возможность выразить свое желание без чрезвычаек и без наведенных на него пулеметов. Большевики разогнали учредительное собрание, рассадили по тюрьмам, убили некоторых его членов. Большевики боятся всякого правильного законного правительства, в котором может вылиться воля народа. Белое движение стремится установить минимальный порядок, при котором народ мог бы, если пожелает, свободно собраться и свободно выразить свою волю. Личные вкусы Врангеля не имеют никакого значения. С минуты принятия на себя власти он отрешился в своей официальной деятельности от личных влечений к тому или другому порядку. Он беспрекословно подчинялся голосу русской земли.
- Я всей душой жажду прекращения гражданской войны, - утверждал Врангель.
По его мнению, каждая капля пролитой русской крови отзывается болью в сердце. Но борьба неизбежна, пока сознание не прояснилось, пока люди не поймут, что они борются против себя, против своих прав на самоопределение, что они совершают над собой немыслимый акт политического самоубийства. Пока в России не установится настоящая политическая власть, любое настроение, не такое, которое будет основываться на освященных вековыми исканиями человеческой мысли началах законности, обеспеченности личных и имущественных прав, на началах уважения к международным обязательствам, в Европе никогда не наступит ни мира, ни улучшения экономических условий. Невозможно будет заключить ни одного мало-мальски прочного международного соглашения и ни о чем как следует договориться. История когда-нибудь оценит самоотречение и труды горстки русских людей в Крыму, которые в полном одиночестве на последнем клочке русской земли боролись за устои счастья человеческого, за отдаленные очаги европейской культуры. Дело Русской армии в Крыму – великое освободительное движение. Это священная война за свободу и право.


XVI


А.В. Кривошеин, так же как и Врангель, сознавал необходимость упорядочения печатного дела, подбора соответствующих лиц в центральных и местных отделах цензуры. К сожалению, в этом деле приходилось считаться с отсутствием людей. Заведование отделом печати было предложено профессору Новгородцеву и профессору Алексееву. Однако оба отказались: отказались и другие лица, находящиеся вне Крыма. Впредь до определения соответствующего лица, начальником отдела печати оставался Г.В. Немирович-Данченко, назначенный на эту должность по рекомендации исполняющего должность начальника гражданского управления С.Д. Тверского. Человек крайне ограниченный, без всякого опыта и достаточных знаний, Немирович-Данченко был совершенно не на месте.
В связи с успехами большевиков на польском фронте положение представителя советского правительства в Лондоне значительно окрепло. На поляков англичане






458

оказывали давление, побуждая заключить мир. Итальянцы также склонялись к заключению соглашения с советами. Одни Франция и Америка оставались верными прежней политике.
Мильеран в палате депутатов 24-го июня заявил, что собирается вступать в сношение с советским правительством, ибо нельзя одновременно вести переговоры с Англией и предлагать ее же рабочим делать революцию. Понятно, что первой обязанностью правительства, претендующего на официальный статус, должно быть признание обязанным для него всех международных соглашений заключенных предшествующими русскими правительствами. “Вот тогда мы посмотрим…”
Основным условием официальных сношений союзников с большевиками французское правительство ставило признание последними всех предшествующих обязательств русского правительства. Ллойд Джордж готов был идти и в этом вопросе на уступки. Франция поэтому воздержалась от переговоров, а английское правительство отправило ноту советскому правительству, содержащую предложение заключить перемирие с поляками и согласиться на установление союзниками границ между Россией и Польшей.
Польские войска должны будут уйти на линию, установленную в прошлом году конференцией, как предел бесспорно польских территорий, то есть за линию, проходящую через Брест-Литовск. Большевикам предлагается не переходить за черту, отстоящую от этой линии на 50 километров к востоку. В случае установления перемирия, для заключения мира с советским правительством и решения всех вопросов, с ним связанных, предлагается собрать в Лондоне в начале августа конференцию с участием, кроме Польши, еще Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, а также представителей Восточной Галиции, для представления последним возможности отстаивать свои притязания на независимость. В случае принятия Советами этого предложения, английский премьер, со своей стороны, согласится на свободный выбор большевиками своих представителей. Сообщая об этом, Гирс телеграфировал: что это перемирие должно быть распространено на фронт Врангеля, который должен будет отступить на Перекопский перешеек. Если Врангель на это согласится, ему будет предложено прислать своих представителей на Лондонскую конференцию. На ответ большевикам дается восемь дней. Предложение это делается от лица союзников.
Через два дня, 4-го июля, М.Н. Гирс вновь телеграфировал по поручению П.Б. Струве, выехавшего в США, где заседал Верховный Союзный совет. Английское правительство предложило Советам тотчас заключить перемирие с Польшей, созвав в Лондоне конференцию для установления мирных отношений регулирования русских дел. Английское правительство также предлагает Советам заключение перемирия на условиях, чтобы был рассмотрен крымский вопрос и чтобы во время перемирия Перекопский перешеек был сделан нейтральной зоной. Крымское правительство предполагается пригласить на конференцию, но не в качестве равноправных участников, а лишь только для обсуждения судьбы ее армии и беженцев. В письме к Ллойду Джорджу и Мильерану Врангель настаивал на необходимости для него сохранить занятую территорию и принять участие в конференции на равных правах с другими участниками. Мильеран при личном свидании указал Врангелю, что французское правительство не приняло участия в английском шаге, но вынуждено признать необходимость этого шага для предупреждения






459

тех опасностей, которые созданы для Польши и для белых победами большевиков.
Признавая всю важность участия белых в конференции, и в случае необходимости уступить в вопросе о сохранении территории, хоть он вполне готов признать значение для белых и этого вопроса. Врангель считал участие белых в конференции, имеющей великое значение для упрочения их положения и вообще для всего дела. При определении отношений к английскому правительству белые должны считаться с тем фактом, что победы большевиков над Польшей создали для белых тяжелое положение и дают красным  возможность обрушиться на белое движение всеми силами.
В палате общин Бонар Лоу заявил, что под покровительством мирной конференции будет создана конференция представителей советской России, Польши и Галиции для переговоров об окончательном мире между Россией и соседними с ней государствами. Британское правительство делает отдельное предложение о заключении перемирия между войсками советской России и генерала Врангеля условием, что войска генерала Врангеля немедленно возвратятся в Крым, что во время перемирия эта территория будет нейтральной, и что генерал Врангель будет приглашен в Лондон для обсуждения судьбы его войска и управляемой им территории, но не в качестве члена конференции.
7-го июля Нератов телеграфировал Струве по поручению Врангеля, что требования отвода войск к перешейкам равносильно обречению армии и населения голодной смерти, ибо полуостров не в состоянии их прокормить.


XVII


4-го июля Врангель выехал в Мелитополь.
К этому времени части армии закончили перегруппировку: 1-ый армейский корпус генерала Кутепова сменил 2-ой армейский корпус генерала Слащева, и занял участок от деревни Валдгейм через хутора Острякова и Вальсдорф и далее до Днепра у станции Попово; 2-ой армейский корпус стоял по течению Днепра, пополнялся и приводился в порядок после беспрерывных полуторамесячных боев.
Донской корпус оставался на старом участке от Азовского моря в районе Ногайска до Вальдгейма.
Сводный корпус генерала Писарева расформировался, кубанцы сели на коней и Кубанская казачья, 1-ая и 2-ая конные дивизии, сведенные в конный корпус под начальством бывшего начальника донской дивизии генерала Калинина, только что назначенного командиром корпуса, сосредоточился в районе Большого Токмака.
В Мелитополе формировалась 6-ая пехотная дивизия.
Красные также приводили свои части в порядок и перегруппировались. Свежие пополнения беспрерывно подходили к 13-ой советской армии, как из восточных округов Европейской России и западной Сибири, так и с Кавказа и польского фронта. За последнее время на фронте были обнаружены вновь прибывшие 68-ая и 69-ая бригады 23-ей стрелковой дивизии, сводная бригада Плетнева, 16-ая кавалерийская дивизия, 15-ая стрелковая дивизия была оттянута на отдых в Екатеринослав, 154-ая бригада 52-ой






460

стрелковой дивизии была оттянута на правый берег Днепра в районе Бориславля.
Силы противника на северном фронте исчислялись в одиннадцать пехотных и шесть конных дивизий, всего 35 тысяч штыков и 10 тысяч шашек. Общая численность армии противника исчислялась в 250-300 тысяч (считая и тыловые части).
Агентура из достоверных источников доносила сведения о кавалерийских дивизиях (2-ой и 16-ой) и дивизиях бывшего конного корпуса Жлобы, получивших после формирования и пополнения номера 20 и 21 - 2-ой конной армии. Последняя численностью 4,5-5 тысяч шашек обнаружена была в ближайшем тылу 13-ой советской армии на ореховском направлении. Были получены сведения о работе в тылу противника партизан. С некоторыми из партизанских отрядов Гришина, Процана, Яценко и других удалось установить связь. По мере возможности белые снабжали их деньгами и оружием.
5-го июля войскам был отдан приказ генералу Кутепову объединить командование Донским, 1-ым армейским и конным корпусами; сосредоточить сильную ударную группу в районе Токмака, и на рассвете 10-го июля (по просьбе генерала Кутепова впоследствии начало операции было отложено на два часа дня) разбить александровскую группу красных, стремясь прижать ее к Днепровским плавням. По выполнении этого задания, удерживая частью своих сил линию рек Жеребец – Конская, прочими силами ударной группы бить по тылам ногайской и верхнетокмакской групп противника; генералу Слащеву выполнять прежнюю задачу.
Приказав ставке переходить из Мелитополя в Джанкой, Врангель вечером 5-го июля вернулся в Севастополь.


XVIII


Положение на фронте поляков становилось все серьезнее. Чичерин в ответ на предложение Ллойд Джорджа о перемирии сообщил, что он отвергает всякое посредничество Англии в отношении между Польшей и Советами, а равно и с мятежником Врангелем, которому лишь в случае капитуляции обещает обеспечить жизнь.
Под давлением обстановки новое польское коалиционное правительство во главе с Витошем обратилось непосредственно к Советам с просьбой о перемирии.
Врангель всячески торопил отъезд генерала Махрова в Польшу. Наконец, после целого месяца сношений было получено согласие польского правительства на его назначение военным представителем в Варшаву, и он на американском миноносце выехал в Константинополь.


XIX


8-го вечером Врангель вернулся в Джанкой. На следующий день А.В. Кривошеин






461

вызвал Врангеля к аппарату.
- Только что получена телеграмма от П.Б. Струве. Французское правительство изъявило готовность признать де-факто правительство Юга России. Это большая политическая победа.
Да, это действительно была крупная победа внешней политики белых, увенчавшая трехмесячную работу.
Гирс телеграфировал 7-го июля, что Струве просит передать генералу Врангелю о том, что сегодня Мильеран вызвал его и сказал, что он согласен признать правительство ВСЮР, как правительство, существующее де-факто, при следующих условиях: мы должны знать, что признаем все долговые обязательства предшествующих русских правительств в доле соответствующей занимаемой нами территории, что нами признается происшедший в процессе революции переход земли в руки крестьян, который должен быть утвержден на праве собственности, и что мы в подходящий момент создадим народное представительство на демократической основе. Это заявление должно быть облечено в форму пожелания о нашем признании де-факто. Пожелание это должно быть обращено к председателю совета министров французской республики Мильерану. Я горячо советую принять без замедления предложение Мильерана, так как наше признание  де-факто Францией будет огромным успехом в деле закрепления нашего международного положения. Оно весьма облегчит дело нашего снабжения. Признание долговых обязательств надлежит выразить применительно ко всему русскому государственному долгу без оговорок о доле, соответствующей занимаемому нами пространству, ибо, как я подчеркнул Мильерану, мы считаем себя носителями национальной идеи, представителями российской государственности. Он с такой постановкой вопроса согласился. Предложение Мильерана сделано строго конфиденциально.
20-го июля Мильеран в палате депутатов заявил, что может позволить себе отметить положение генерала Врангеля, который в Крыму и в Таврии, благоприятствуемый в настоящее время обстоятельствами, мужественно с успехом борется с большевизмом. Им образовано настоящее правительство, существующее де-факто, сумевшее обеспечить себе поддержку и симпатии населения проведением аграрной реформы, распределением земли между крестьянами. В настоящее время оно занято установлением народного правительства. В тот день, когда это правительство, существующее де-факто, попросили бы о признании его как такового, ему было бы, само собой, разумеется, поставлено предварительным условием – объявить себя солидарным и ответственным за все обязательства, принятые на себя прежними русскими правительствами в отношении иностранных дел.
Согласно данных Врангелем указаний князь Трубецкой 18-го июля телеграфировал Струве, что благоволит уполномочить Гирса в форме, которую признает соответственной, сделать Мильерану заявление. Желательно подчеркнуть, что, принимая на себя все обязательства предшествующих российских правительств, они в качестве носителей русской государственности и национальной идеи, ожидают признания за собой соответственных прав.
Что касается земельного вопроса, то приказом Главнокомандующего от 25-го мая земля уже передается крестьянам на правах собственности, он уже фактически осуществил то, что ныне предъявляет в качестве пожелания. Равным образом в согласии с






462

прежними заявлениями Главнокомандующий уполномочивает Вас установить, что он
ставит главной своей задачей дать народу возможность  свободно изъявить свою волю относительно основных вопросов государственного устройства, как только обстоятельства это позволят. В полном соответствии с этими общими намерениями, приказом от 15-го июля власть и управление на местах предоставляется земским волостным учреждениям, выбираемым на демократических началах.
Благоволите передать Мильерану живейшую признательность Главнокомандующего за его сочувственное заявление. Поддержка, оказываемая в настоящее тяжелое время французским правительством русскому национальному делу, отвечает традиционной дружбе двух союзных держав и, несомненно, в будущем закрепит их взаимное тесное единение на почве тождественности взаимных политических интересов и целей.


XX


Между тем, 10-го июля, ударная группа белых – весь конный корпус с приданной ему, посаженной на повозки Дроздовской дивизией, сосредоточились в районе Большого Токмака. В 4 часа утра 12-го июля все части генерала Кутепова перешли в решительное наступление. В полдень конница генерала Калинина заняла Орехов, откуда генерал Калинин направил 2-ую конную дивизию с 3-им Дроздовским полком на Александровск. К вечеру эти части заняли деревню Жеребец. Корниловцы к вечеру выдвинулись с боями на линию Ланскроне – Шонзе – Сладкая Балка. Марковцы – на линию реки Янчокрак.
13-го июля Кубанская казачья дивизия с двумя полками Дроздовской дивизии вела бой в районе Орехова, 1-ая конная дивизия двинута была на помощь Марковцам, встретившим крайне упорное сопротивление. 2-ая конная дивизия пошла в обход на Александровск к северу. Генерал Калинин сразу разбросал свои части.
Врангель телеграфировал генералу Кутепову, указывал на необходимость действовать сосредоточенной массовой конницей.
Действия генерала Калинина утром 14-го были столь же неудачны. Сперва, по недостаточно проверенным сведениям, он двинул 1-ую конную и Кубанскую дивизии на Копани, заняв дроздовцами высоты западнее Орехова. Кубанцы имели красивое дело, захватив 1,5 тысячи пленных и одно орудие. Между тем, конница противника всеми силами обрушилась на 2-ую конную дивизию генерала Морозова, потеснила ее и беспрепятственно заняла орехов. Генерал Калинин бросился туда. К ночи дроздовцы овладели Ореховым. 1-ая конная дивизия заняла Аул. Кубанцы заночевали к востоку от Орехова. Корниловцы и марковцы вели весь день упорные бои, причем марковцы вышли на линию реки Конской, овладев деревней Веселый и Царицынским Кутом.
15-гоиюля донцы имели крупный успех, разгромили 40-ую стрелковую дивизию противника в районе Юльевки, захватили 1,5 тысячи пленных, 7 орудий, 35 пулеметов и отбросили противника на восток за железную дорогу. Генерал Калинин продолжал топтаться на месте. К вечеру его части располагались: 1-ая конная и Кубанская дивизии в






463

Ауле и Жеребце; 2-ая конная дивизия с 3-им Дроздовским полком в районе Камышеватки,
два дроздовских полка в Орехово. Марковцы, оставив охранение на реке Конской, отошли в район Щербаковка – Янчокрак. Корниловцы продолжали занимать свой участок. Врангель вновь телеграфировал генералу Кутепову, требуя от конницы решительных действий.
16-го с рассветом противник сам перешел в наступление в районе Сладкой Балки и потеснил корниловцев к долине реки Чингул. Одновременно конница красных оттеснила 3-ий Дроздовский полк и охранение Марковской дивизии и заняла район Юльевка – Веселое – Ново-Пригорьевское. Конница генерала Калинина продолжала топтаться в районе Жеребца – Васильевки – Малой Токмачки.
Убедившись, что генерал Калинин справиться с задачей не может, Врангель по телеграфу отчислил его, приказав вступить в командование корпусом начальнику Кубанской дивизии генералу Бабиеву.
17-гоиюля донцы вновь нанесли противнику жестокий удар, захватили 500 пленных, 3 бронепоезда, 3 орудия, пулеметы, склад снарядов и запасы бензина. К ночи Донской корпус остановился на высотах севернее Черниговки и Семеновки Северной. Корниловцы энергичным ударом овладели деревнями Вернерсдорфом, Скелеватой и Сладкой Балкой и вышли к вечеру правым флангом на линию Ново-Михайловка – Очеркотоватое. Марковцы, поддержанные 3-им Дроздовским и 7-ым конным полками
2-ой конной дивизии, наступали на Яковлевку, Юльевку, Веселое и Царицынский Кут. С вступлением в командование доблестного генерала Бабиева действия конницы сразу изменились. Выполняя указанную им задачу разбить главную группу противника – конницу красных, прижав к Днепру, генерал Бабиев направил: 1-ую конную и Кубанскую дивизии под командой генерала Барбовича от Малой Токмачки на Васиновку и далее на Жеребец в обход левого фланга конной группы противника. Одновременно 2-ая конная дивизия генерала Морозова двинута была на Аул, где завязала бой с конницей красных, наступавших на Ново-Павловку. Два дроздовских полка вышли на север от Орехова.
В районе Малая Токмачка – Блуменфельд конница генерала Барбовича столкнулась с красными частями 16-ой и 20-ой кавалерийских дивизий. При содействии дроздовцев, ударивших во фланг развернувшейся конницы красных, генерал Барбович рассеял противника и захватил 7 орудий. Преследование велось до двух часов ночи, и лишь полное истощение коней не дало возможности развивать успех.
День 18-го июля прошел спокойно. Донцы заняли 3-ей дивизией Верхний Токмак, Черниговку, Семеновку Южную; 2-ой дивизией – линию Семеновка Северная – Конские Раздоры – Пологи. Корпус генерала Бабиева сосредоточился для новой атаки. В ночь на 19-ое июля генерал Барбович 1-ой конной и Кубанской казачьей дивизиями внезапно атаковал деревню Васиновку, застигнув врасплох расположенную там дивизию красной конницы. Красные бежали в разных направлениях, оставив в руках белых три гаубицы, два бронеавтомобиля, пулеметы и обозы. В шесть часов утра 19-го одновременным ударом Кубанской и 1-ой конной дивизий с севера и 2-ой конной и Дроздовской с юга, генерал Бабиев атаковал деревню Жеребец, разбил следующую группу красных, захватил вновь пять орудий, зарядные ящики, пулеметы и обозы, после чего сосредоточил свои силы в районе Аула.
19-го июля донцы выбили красных из Конских Раздоров, но затем сами были






464

оттеснены на Семеновку и Ново-Григорьевку. Правый фланг занял район Басань –
Вербовое – Работой.
20-го противник продолжал отходить на север. Передовые части Кубанской дивизии с одним Дроздовским полком овладели городом Александровском, 1-ая и 2-ая конные дивизии наступали на север от Александровска. На 21-ое июля конница генерала Барбовича ночевала в районе Григорьевска.
В боях с 12-го по 21-ое июля белыми было взято свыше 5 тысяч пленных, более 30 орудий, 150 пулеметов, 4 бронепоезда и другая военная добыча. Верхнетокмакская, пологская и александровская группы красных были разбиты. В ночь на 22-ое июля части получили приказание, разрушив Александровский железнодорожный узел, оставить город.
К утру 22-го июля 1-ая конная и Дроздовская дивизии были оттянуты в деревню Жеребец, 2-ая конная в деревню Васиновку, кубанцы направлены были на станцию Пришиб для погрузки и переброски в Феодосию. Туда же направились терские и астраханские полки.
К вечеру 22-го июля Врангель вернулся в Севастополь.


XXI


22-го июля состоялось торжественное подписание соглашения врангелевского с атаманами и правительствами Дона, Кубани, Терека и Астрахани.
Соглашение включало следующие пункты: государственным образованиям Дона, Кубани, Терека и Астрахани обеспечивается полная независимость в их внутреннем устройстве и управлении; в Совете начальников управлений при Правителе и Главнокомандующем участвуют с правом решающего голоса по всем вопросам председатели правительств государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани, или заменяющие их члены сих правительств. Главнокомандующему присваивается полнота власти над всеми вооруженными силами государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани, как в оперативном отношении, так и по принципиальным вопросам организации армии. Государственные образования Дона, Кубани, Терека и Астрахани обязуются производить по указанию Главнокомандующего мобилизацию не менее сроков и категорий, какие устанавливаются на территории ВСЮР. Все необходимые для снабжения борющихся с большевиками ВСЮР продовольственные и иные средства предоставляются по требованию Главнокомандующего территориями Вооруженных Сил и государственными образованиями Дона, Кубани, Терека и Астрахани по особой разверстке. Управление железнодорожными путями и магистральными телеграфными линиями предоставляется власти Главнокомандующего. Соглашения и переговоры с иностранными правительствами, как в области политической, так и в области торговой политики, осуществляется Правителем и Главнокомандующим. Если переговоры эти касаются интересов одного из государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани. Правитель и Главнокомандующий предварительно входят в






465

соглашение с надлежащим атаманом. Устанавливается общая таможенная черта и единое
косвенное обложение: отменяются всякие таможенные заставы и досмотры между отдельными территориями, участвующими в настоящем соглашении. На территории договаривающихся сторон устанавливается единая денежная система. Эмиссионное право осуществляется Правителем и Главнокомандующим. Установление денежной системы и распределение денежных средств, получаемых от эмиссии, составляет предмет дополнительных соглашений. Размеры эмиссий определяются постановлением совета начальников управлений при Правителе и Главнокомандующем при непременном участии представителей государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани и утверждаются Правителем и Главнокомандующим. По освобождении территории государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани настоящее соглашение имеет быть внесено на утверждение больших войсковых кругов и Краевой рады, но приемлет силу тотчас по его подписании. Настоящее соглашение устанавливается впредь до полного окончания гражданской войны.
Перед началом заседания в Большом дворце было отслужено молебствие преосвященным епископом Вениамином. На заседании под председательством Врангеля присутствовали: А.В. Кривошеин; генерал-лейтенант Шатилов; атаман донского казачьего войска генерал-лейтенант Богаевский; исполняющий обязанности атамана Кубанского казачьего войска и председатель Кубанского краевого правительства Иванис; атаман терского казачьего войска генерал-лейтенант Вдовенко; исполняющий обязанности астраханского атамана Ляхов; исполняющий обязанности председателя донского правительства Корженевский; за председателя кубанского правительства генерал-майор Захаров; председатель терского правительства Букановский; председатель астраханского правительства Саджи-Баянов. Члены совета при Главнокомандующем: временно исполняющий должность начальника военного управления генерал-майор Никольский; за начальника морского управления контр-адмирал Евдокимов; начальник управления иностранных сношений князь Трубецкой; исполняющий должность начальника гражданского управления Тверской; начальник управления торговли и промышленности Налбаидов; начальник управления юстиции сенатор Таганцев; начальник управления земледелия и землеустройства сенатор Глинка; временно исполняющий обязанности начальника финансового управления Матусевич; государственный контролер Савич и временно исполняющий должность управляющего делами совета Сергиенко-Богокутский.
Вечером у Врангеля состоялся большой прием в честь представителей казачества, на котором присутствовали представители иностранных миссий, высшие чины военных и гражданских учреждений, представители городского управления и земства.


XXII


На следующий день состоялось заседание совета под председательством Врангеля. Врангель ознакомил совет с военным положением и дал общие указания о работе в тылу на ближайшее время: работа эта идет по-прежнему не достаточно энергично. Так, вывоз






466

хлеба из Северной Таврии все еще не налажен. Правда, не достает рабочих рук и
транспортных средств, но вместе с тем налицо и недостаточная распорядительность. Необходимо принять все меры, чтобы широкие массы крестьянства были ознакомлены с “приказом о земле”. Армия должна нести крестьянам землю на штыках – вот психологическое значение приказа. Большевики это отлично учли и делают со своей стороны все возможное, чтобы препятствовать распространению приказа среди населения. В руках образцы распространяемого большевиками подложного секретного распоряжения, якобы исходящего от Врангеля – не приводить приказа о земле в исполнение.
Важнейшая задача в настоящее время – это выработать определенный план снабжения и планомерно провести его в жизнь. В отношении  армии и флота это уже сделано, необходимо сделать то же самое по гражданским ведомствам. Наметив общий план, проверить требования ведомств, и сократить их до возможного предела.


XXIII


Зеленые вновь проявляют свою деятельность. Борьба с ними должна вестись не столько военной силой, сколько путем внутреннего освещения и энергичной деятельности государственной стражи. Исполняющий должность начальника гражданского управления должен принять все меры для улучшения личного состава государственной стражи, ввиду чего ему будет предоставлено право при предстоящем новом наборе выбрать наиболее подходящих людей.
Приказ о новой мобилизации был объявлен 27-го июля. Призывались военнообязанные досрочных призывов 1921 и 1922 годов.


XXIV


Подготовка к предстоящей операции на Кубани продолжалась. Кубанцы, терцы и астраханцы заканчивали сосредоточение в Феодосии и Керчи. С Кубани и Дона поступали сведения о значительных восстаниях. Мелкие партии охотников, высаженные на азовском и черноморском побережьях, успешно вели партизанские действия. Наиболее крупная из этих партий под начальством донского войска полковника Назарова, высадившаяся удачно 26-го июля между Мариуполем и Таганрогом и значительно увеличившаяся примкнувшими к ней восставшими казаками. 9-го июля занимала район Александровск – Грушевск, в 35-ти километрах от Новочеркасска. Последние дни обнаружено было сосредоточение противника в районе Бориславля. По всему внешнему фронту активность красных увеличилась.







467


XXV


За последнее время становилось ясным, что из переговоров поляков с большевиками ничего не выйдет. Советская власть под возможными предлогами начало переговоров оттягивала, видимо, желая выиграть время и дать возможность победоносно двигающимся красным войскам завершить разгром врага. Правда, Ллойд Джордж еще делал отчаянные попытки достигнуть соглашения с Советами, однако, и он, видимо, начинал понимать безнадежность этих попыток. В одной из своих речей в палате он упоминал, что со своей стороны Англия сделала все для того, чтобы избежать необходимости “прибегнуть к крайним мерам”. Политика Франции оставалась неизменной. Франция готовилась всемерно поддержать Польшу, посылая туда военных руководителей, оружие и снаряжение.
Что касается Америки, то она решительно отказывалась от каких-либо переговоров с большевиками.
Казалось, приближался час, когда прозреет Европа, когда она учтет мировую опасность красного интернационала и поймет все значение белого движения.
22-го июля Гирс телеграфировал Струве, что ввиду срочности момента и борьбы, которую принял вопрос перемирия, генерал Миллер вступил в переговоры с французскими военными властями и о результатах намерен доносить непосредственно ему, Гирсу.
Было ясно, что разрыв произошел, и что отныне вопросы будут решаться не дипломатическими нотами, а оружием. Струве телеграфировал, что выезжает в Севастополь.


XXVI


В тихий ясный вечер, когда догорал закат, и радужными цветами играло и переливалось море и зажигались огни в погружаемом во тьму городе, Врангель сидел с генералом Шатиловым на террасе дворца.
В эти часы они часто сидели там, обмениваясь мыслями, обсуждали будущее. Они почти никогда не посвящали один другого в их внутренние переживания. В тяжелые, почти безнадежные дни, они молча соглашались щадить один другого. Разговор обыкновенно касался существенной, деловой стороны. Лишь возвращаясь к прошлому, подчас признавались они один другому в тех сомнениях и душевных муках, которые дотоле ревниво хранили в своей душе.
На этот раз разговор был более задушевный. Безмятежная тихая красота умирающего дня, временное затишье после многомесячных кровавых битв, некоторое прояснение в заволоченном черными тучами международном положении, все это вместе






468

взятое располагало к душевным излияниям.
- Да мы сами не отдаем себе отчета в том чуде, которому мы свидетели и участники, - задумчиво проговорил Шатилов. – Ведь всего три месяца тому назад, как прибыли сюда. Ты считал, что твой долг ехать к армии, я, что мой долг не оставлять тебя в эти дни. Не знаю, верил ли ты в возможность успеха, что касалось меня, то я считал дело проигранным окончательно. С тех пор прошло всего три месяца…, - он замолчал, потом продолжал: - Да, огромная работа сделана за это время и сделана не даром. Чтобы ни случилось в дальнейшем, честь национального знамени, поверженного в прах в Новороссийске, восстановлено, и героическая борьба, если ей суждено закончиться красиво… Нет, о конце борьбы речи теперь быть не может, насколько три месяца тому назад я был уверен, что эта борьба проиграна, настолько теперь я уверен в успехе. Армия воскресла. Она мала числом, но дух ее никогда не был так силен. В исходе кубанской операции я не сомневаюсь, там, на Кубани и на Дону, армия возрастет и численно. Население сейчас с нами, оно верит новой власти, оно понимает, что эта власть идет освобождать, а не карать Россию. Поняла и Европа, что мы боремся не только за свое русское, но и за ее, европейское дело. Нет, о конце борьбы сейчас думать не приходиться.
Молча слушал Врангель слова друга и помощника. Огромная работа сделана ими. Три месяца тому назад, прижатая к морю, на последнем клочке родной земли умирала армия. Русский народ отверг ее. В ней видел он не освободителей, а насильников. Европа отвернулась от них, готовая видеть во власти захватчиков России – власть, представляющую русский народ. Казалось, конец неизбежен. Теперь их войска победоносно двигаются вперед. Воскресшие духом, очистившись в страданиях, русские полки идут, неся с собой порядок и законность. Новая власть пользуется доверием народа. Ее лицо для него открыто. Мир, забывший, было, их, вновь их вспоминает, и борьба горстки русских патриотов начинает приобретать значение крупного фактора международной политики. Да, это так. Но как ничтожен маленький клочок свободной от красного ига русской земли по сравнению с необъятными пространствами, залитыми красной нечистью, России. Как бедны они по сравнению с теми, кто ограбил несметные богатства родины. Какое неравенство пространства, сил и средств обоих сторон. Редеют ежедневно их ряды, раненые заполняют тыл. Лучшие опытные офицеры выбывают из строя, их заменить некем. Изнашивается оружие, иссякают огнеприпасы, приходят в негодность технические средства борьбы. Без них они бессильны. Приобрести все это нет средств. Их экономическое положение становится все более тяжелым. Хватит ли сил у них дождаться помощи, придет ли эта помощь и не потребуют ли за нее те, кто ее даст, слишком дорогую плату. На бескорыстную помощь они рассчитывать не в праве.
В политике Европы тщетно было бы искать высших моральных побуждений. Этой политикой руководит исключительно нажива. Доказательств этому искать не далеко. Всего несколько дней назад на уведомление Врангеля о том, что в целях прекращения подвоза в большевистские порты Черного моря военной контрабанды, Врангель вынужден поставить у советских портов мины. Командующие союзными английским и французским флотами против этого протестовали, телеграфно уведомив Врангеля, что эта мера излишняя, раз они запрещают, кому бы то ни было, торговлю с советскими портами. Через четыре дня радиостанции морского ведомства приняли радиограмму французского миноносца, отправленную, по-видимому, по просьбе одесского союза кооперативов,






469

следующего содержания:
“Пароход (имя неразборчиво) отойдет 5-го августа в Геную с четырьмя тысячами тонн угля. Высылайте пароход с медикаментами, грузовыми машинами и хирургическими инструментами”.
Что порукой тому, что, используя силы белых, те, кому они сейчас нужны, не оставят их в решительную минуту. Успеют ли они дотоль достаточно окрепнуть, чтобы собственными силами продолжать борьбу.
Темно будущее и лучше не заглядывать в него. Выбора нет, они должны бороться, пока есть силы.







































470


Г л а в а   д в е н а д ц а т а я

Кубанская  операция


I


Подготовка к намеченной операции на Кубани закончилась. 29-го июля должна была начаться погрузка войск одновременно в Феодосии и Керчи. 1-го августа на рассвете десант должен был высадиться в районе станции Приморско-Ахтарской и, заслонившись с севера, быстро двигаться в направлении на станцию Тимошевская – Екатеринодар, присоединяя по пути повстанцев и поднимая в станицах казаков. В состав десантного отряда входили: 1-ая Кубанская дивизия (конная) генерала Бабиева, около 1000 шашек, 35 пулеметов, 6 орудий; 2-ая Кубанская дивизия (пешая) генерала Шифнер-Маркевича, 100 шашек, 48 пулеметов, 8 орудий; Северная пехотная дивизия генерала Казановича (1-ый Кубанский стрелковый полк; Алексеевский пехотный полк с Алексеевским артиллерийским дивизионом; Константиновское и Кубанское военные училища, силою около 2500 штыков и шашек, 130 пулеметов, 12 орудий, несколько броневиков и 8 аэропланов. Отдельный отряд генерала Черенова в составе Корниловского военного училища и Черкесского дивизиона, всего около 500 штыков с двумя горными орудиями был предназначен начальником десанта, именовавшегося группой особого назначения, к высадке у Анапы в целях демонстрации совместно с действовавшими в этом районе повстанцами.
По данным разведки Белых повстанческие отряды действовали: отряд полковника Скакуна, численность которого определялась ровно от 400 до 1500 человек – в плавнях района Ачуева; отряд генерала Фостикова – в Баталпашинском отделе в районе станции Удобная – Передовая – Сторожевая – Кардоникская. Отряд этот исчислялся в несколько тысяч казаков, и действовал под командой решительного начальника весьма успешно. К сожалению, все попытки установить с генералом Фостиковым непосредственную связь были безуспешны. Отряд полковника Менякова – в районе станиц Суворовская – Бекетовская – Боргустанская; наконец, вернувшийся недавно партизан полковник Лебедев, работавший некоторое время в районе Анапы, донес о весьма удачных действиях повстанцев (зеленых) вдоль линии железной дороги Екатеринодар – Новороссийск.
По донесению разведчиков казаки всюду враждебно относились к советской власти.
Сведения о противнике сводились к следующему: в районе Новороссийска – Таманского полуострова – 22-ая советская дивизия; на Тамани – бригада этой дивизии с кавалерийским полком; в районе станиц Крымская – Гостогаевская – бригада 9-ой советской дивизии; остальные части этой дивизии перебрасывались по железной дороге на север в район Ростова, видимо, для борьбы с действовавшим на Дону партизаном






471

полковником Назаровым. К северу от Таманского полуострова до самого Ейска побережье наблюдалось лишь слабыми частями 1-ой Кавказской кавалерийской дивизии (дикой), штаб которого располагался в станице Брюховецкой. Принимая во внимание крупные отряды повстанцев, численность наших войск лишь немногим уступала противнику.
Означенные сведения давали основания рассчитывать, что при условии соблюдения должной открытости и быстроты, высадку удастся провести беспрепятственно. В дальнейшем, двигаясь по родным местам среди сочувствующего населения и присоединяя к себе многочисленные повстанческие отряды, войскам удастся захватить самое сердце Кубани – Екатеринодар и, прежде, нежели красное командование успеет собрать значительные силы, очистить от красных северную часть Кубанской области.
По занятии Кубани, Врангель намечал оттянуть войска к Перекопу, перебросить на Тамань весь Донской корпус и, обеспечив прочную базу на Кубани, приступить к очищению Донской области. Во главе десантного отряда был поставлен генерал Улагай. Заменить его было некем. Пользуясь широким обаянием среди казаков, генерал Улагай один мог с успехом “объявить сполох”, поднять казачество и повести его за собой. За ним должны были, казалось, пойти все. Отличный кавалерийский начальник, разбирающийся в обстановке, смелый и решительный, он во главе казачьей конницы мог творить чудеса. Врангель знал его отрицательные свойства – отсутствие способности к организации, свойство легко переходить от большого подъема духа к унынию.
Ему необходимо было назначить твердого и знающего начальника штаба. На эту должность он наметил генерала Коновалова, однако последний настойчиво просил его не назначать. Генерал Шатилов горячо рекомендовал Врангелю генерала Драценко, занимавшего должность представителя Врангеля в Батуми. О генерале Драценко Врангель неоднократно слышал самые лучшие отзывы от генерала Деникина, Романовского и Эрдели, в бытность которого главнокомандующим Северного Кавказа генерал Драценко действовал против мятежных горцев. Генерал Шатилов знал генерала Драценко еще по Великой войне, где они служили вместе в штабе генерала Юденича. Позднее, в начале
19-го года, при очищении Врангелем от красных Северного Кавказа, генерал Драценко сражался под начальством генерала Шатилова в Дагестане, а затем, после ранения последнего некоторое время заменял его, действуя весьма удачно. Врангель вызвал генерала Драценко к себе, беседовал с ним и вынес о нем благоприятное впечатление. Генералу Улагаю Драценко также понравился и он предложил ему должность начальника штаба, на что Драценко охотно согласился.
Дав генералам Улагаю и Драценко общие указания, указав задачу и наметив те
силы и средства, которые по обстановке Врангель мог дать им для выполнения задачи, Врангель предоставил им самостоятельно разработать план операции, распределить войска, указать войскам частные задачи, наладить снабжение, поручив генералу Шатилову лишь общее наблюдение. В дальнейшем, будучи всецело поглощен государственными вопросами и руководством войск на Северном фронте, Врангель мало вникал в выполнение порученной им генералам Шатилову, Улагаю и Драценко задачи. Это было с его стороны, как показали события, крупной ошибкой. Уже прибыв в Феодосию на посадку войск 29-го июля, Врангель мог убедиться в этом. Огромный штаб Улагая помимо своей громоздкости производил впечатление совершенно не






472

сорганизованного, собранного, видимо, из случайных людей, между собой ничем не спаянных. Громоздкий тыл неминуемо должен был обременить войска.


II


Намеченный десант на Кубань не мог оставаться в тайне. О нем знал кубанский атаман, от него узнали члены кубанского правительства и рады. Молва о том, что “идут на Кубань”, облетела все тылы и докатилась до фронта. Распространяемые штабом сведения о том, что десант намечается в район Таганрога для помощи полковнику Назарову, никто не верил.
Огромное число беженцев-кубанцев потянулись за войсками. Теснота при посадке была невероятная. По донесению генерала Казановича мальчики-юнкера падали в обморок от духоты. По данным флота было погружено 16 тысяч человек и 4,5 тысячи коней при общей численности войск в 5 тысяч штыков и шашек. Все остальное составляли тыловые части и беженцы.
Менять что-либо было уже поздно. Врангель объехал пароходы, говорил с войсками, а затем пригласил к себе начальника группы, еще раз подтвердил данные ему указания:
- База отряда – Кубань. Оглядывания на корабли быть не должно. Всемерно избегать давления сил. Только решительное движение вперед обеспечит успех. Малейшее промедление все погубит.
За несколько дней до приезда Врангеля в Феодосию прибыла часть белых войск, отошедших зимой 20-го под начальством генерала Бредова из Одессы в Польшу и там интернированных. После многих месяцев переговоров удалось добиться их пропуска через Румынию в Крым. В Польше они находились в ужасных условиях. Содержались в тесных лагерях, раздетые, почти не кормленные. Покинув грузившиеся войска, Врангель смотрел прибывших “бредовцев”. Сердце сжималось от боли. В лохмотьях, босые, некоторые в одном нижнем, грязном белье… Прибывшие части должны были отдохнуть, одевшись и подкормившись в Феодосии, идти на пополнение частей 2-го корпуса.
В четыре часа дня 29-го июля, проводив корабли с войсками, Врангель выехал в Джанкой, куда прибыл к вечеру и где застал прибывший сюда накануне поезд штаба.


III


В последних числах июля стали поступать сведения об удалении красных на правом берегу Днепра. Со дня на день следовало ожидать форсирования крупными силами противника нижнего течения Днепра. Данные агентурной разведки и радиослежки
давали основания предполагать, что главный удар будет нанесен в районе Бориславля






473

(против Каговки) силами трех-четырех дивизий. В виду этих данных генералу Кутепову и генералу Слащеву были даны соответствующие указания: генералу Кутепову – упорно удерживать северный участок фронта, собрав к своему левому флангу возможно большее количество сил; генералу Слащеву – оборонять линии Днепра, обратив главное внимание на Перекопское направление; генералу Барбовичу – во главе конного корпуса в составе
1-ой конной дивизии, 2-ой кавалерийской (в составе дивизии одна бригада безлошадная), 2-ой Донской казачьей дивизии и Алексеевского военного училища было приказано сосредоточиться в районе села Серагозы в резерв Главнокомандующего. Туда же предполагал Врангель вывести Дроздовскую дивизию.
В случае переправы противника против 2-го корпуса значительных сил и отхода
2-го корпуса от Днепра к Перекопу, Врангель рассчитывал, дав противнику оттянуться от переправ, нанести удар переправившимся в тыл.
Намеченную группировку полностью осуществить не удалось. На фронте 1-го корпуса противник, пополнив растрепанные части, подтянув на участке между Большим Токмаком и линией Днепра 11-ую конную армию и вновь прибывшую 1-ую стрелковую дивизию, повел наступление на левый фланг 1-го армейского корпуса, стремясь прорвать линию вдоль Днепра и выйти в тыл белым частям. Одновременно противник перешел в наступление и против частей генерала Слащева.
25-го июля под прикрытием артиллерийского огня с правого берега Днепра, господствующего над песчаной равниной левого берега, красные высадились против Малой Каховки и приступили к наводке понтонного моста. Одновременно под прикрытием артиллерии противник переправлялся у Корсунского монастыря и Алешек. От Корсунского моста красные направились на село большие Маячки, выделив часть сил на деревню Британы. Потеснив части 31-ой пехотной дивизии, противник к шести часам вечера был уже в семи километрах от Британы. От Алешек противник частями 34-ой дивизии был отброшен. В 5 часов вечера части 13-ой пехотной дивизии, занимавшей район Любимовка – Лукьяновка, перешли в наступление на Большую Каховку, овладели, было, Малой Каховкой, но, поражаемые артиллерией с правого берега и, встретив значительно превосходящие силы, были оттеснены в исходное.
По донесению начальника дивизии, дивизия потеряла не менее половины состава. Начальник дивизии доносил, что боеспособность частей значительно понизилась. Дивизия отошла и 26-го, согласно приказу, сосредоточилась в районе Могила Высокая – Каменный Колодезь. Боями 25-го июля выяснено, что в районе Каховки переправились части Латышской и 52-ой стрелковой дивизий, у Корсунского моста – 15-ой стрелковой дивизии.
26-го июля красные продолжали наступление, но 13-ой пехотной дивизией атаки их были отбиты. В то же время части 34-ой пехотной дивизии ворвались в Корсунский монастырь, но контратакой противника были выбиты, однако к вечеру вновь овладели монастырем.
27-го июля на фронте 13-ой пехотной дивизии бой продолжался. Закончив переправу у Каховки и переведя на левый берег Днепра тяжелую артиллерию и части конницы, противник, развернувшись широким фронтом, повел наступление на юг, пытаясь охватить оба фланга пехоты белых.
Около трех часов дня, охватив правый фланг 13-ой дивизии, красные, выйдя в






474

глубокий тыл, заняли деревню Черная Долина. 50-ый Белостокский полк с батареей повернул фронт на юг, атаковал обошедшую колонну красных и обратил ее в бегство. К вечеру части 13-ой дивизии удерживали свои позиции. У Корсунского монастыря продолжалась артиллерийская перестрелка, у Алешек противник вновь переправился силой до 1 тысячи человек.
К 28-му июля 13-ая дивизия отошла, согласно приказанию генерала Слащева в район села Черная Долина. 133-й и 134-ый полки оттянуты были от Корсунского монастыря и “Казачьих лагерей” к хутору Марьяновскому. 2-ая бригада 34-ой дивизии и 8-ой кавалерийский полк перешли в село Преображенка в резерв командира корпуса. Таким образом, весь корпус занял сосредоточенное расположение, имея целью укрепить главнейшее Перекопское направление. В то же время корпус генерала Барбовича закончил сосредоточение в районе Серагозы.
Противник в течение 28-го июля продолжал продвигаться к югу. Передовые части его достигли села Дмитриевка – Зеленый Пад – Черненька.
На рассвете 29-го июля красные вновь атаковали 13-ую дивизию, охватив левый фланг ее от Черненьки до Маячек. Отбив атаки противника, 13-ая пехотная дивизия стала по приказу отходить на линию Масловка – Магдалиновка – Александровка. В этот же день конный корпус перешел главными силами в район села Константиновка, выдвинув 1-ую конную дивизию в село Ново-Николаевку.
В то время как части 2-го армейского и конного корпусов готовились нанести удар красным на левом берегу Днепра, положение на фронте 1-го армейского корпуса становилось угрожающим. На участке большой Токмак – Васильевка шли беспрерывные ожесточенные бои. Сосредоточив 11-ую конную армию, 1-ую, 3-ю и 46-ую стрелковые дивизии, пополненные коммунистическими частями и бригадами курсантов, противник делал отчаянные попытки прорвать фронт белых.
Атаки красных неизменно отбивались доблестными частями 1-го корпуса, однако последние понесли огромные потери. Некоторые полки были сведены в батальоны. Особенно велики были потери в командном составе. При этих условиях представлялось совершенно необходимым возможно быстрее закончить операцию переправившейся через Днепр группы противника, дабы освободить конницу генерала Барбовича, бросить ее на помощь изнемогавшим в неравном бою частям 1-го корпуса.


IV


26-го июля Врангель отдал приказ: генералу Барбовичу выступить в ночь на 30-ое июля на рассвете, и, выставив заслон против красных, занимающих Каховку, ударить в тыл противнику, действующего против генерала Слащева, и совместно с частями последнего разбить красных, не дав им отойти на Каховскую и Корсунскую переправы.
По установлению непосредственной связи с частями генерала Слащева поступить в его подчинение. Генералу Слащеву перед рассветом 30-го июля атаковать противника,
нанося главный удар в общем направлении на Большие Маячки – Каховку, стремясь не






475

дать противнику отойти на правый берег Днепра.
По соединению с частями генерала Барбовича подчинить себе последнего с тем, чтобы, использовав успех, возможно скорее освободить конницу.
Командиру авиагруппы с рассветом 30-го июля оказать бомбометанием содействие генералу Барбовичу и генералу Слащеву.
Вместо того чтобы в точности выполнить указания Врангеля и после разгрома генералом Барбовичем действовавших против 2-го корпуса частей противника бросить свою пехоту на его укрепленную позицию и, воспользовавшись его расстройством, овладеть ею, генерал Слащев привлек к этой задаче часть конницы – сначала пешую бригаду 2-ой конной дивизии и военное училище, а затем и Донскую дивизию, выделив из состава 2-го корпуса на помощь им лишь одну бригаду. 13-ой пехотной дивизии с туземным черкесским дивизионом, 34-ая дивизия была направлена для овладения Большими Маячками.
На рассвете части генерала Барбовича двинулись в общем направлении на Черненьку, в тыл противника. Обнаружив движение белой конницы, противник стал на всем фронте отходить теснимый частями 34-ой и 13-ой дивизий. Подходя к чаплинской дороге, генерал Барбович нагнал отходившую бригаду латышей. Белая конница атаковала противника, изрубила до 400 человек и продолжала наступление на деревню Черненьку, где атаковала красных, отходящих от Больших Маячек, разбила их наголову, взяв более 2 тысяч пленных и 3 орудия в полной запряжке. Остатки противника, преследуемые 3-ей конной кавалерийской дивизией, бежали на Корсунский монастырь, 34-ая пехотная дивизия к вечеру заняла Большие Маячки, где в свою очередь захватила до 800 пленных.
Бригада 13-ой пехотной дивизии в 4 часа дня вошла в связь с пешей бригадой 2-ой кавалерийской дивизии и юнкерами и совместно с частями 2-ой Донской дивизии с наступлением темноты атаковала укрепленную позицию красных. Наша атака успеха не имела. Части понесли значительные потери. Особенно тяжелы были потери в частях конницы.
Таким образом, несмотря на удачные действия доблестного генерала Барбовича, нанесшего противнику жестокое поражение, генерал Слащев решительного успеха не достиг. Возложив на конницу непосильную задачу по овладению укрепленной позицией, разбросав части своего корпуса, он не сумел использовать успеха конницы и дал противнику время оправиться и закрепиться. Между тем 1-ый корпус продолжал отбивать
ожесточенные атаки красных, в прямом смысле истекая кровью.


V


Считая, что благоприятная обстановка для нанесения решительного поражения переправившимся через Днепр частям противника генералом Слащевым неумело использована и что теперь ему укрепленной позицией противника не овладеть, Врангель отдал приказание конницу отвести в деревню Черненьку, где дать ей 31-го июля отдых, после чего отправить ее в район Серагозы в его резерв.






476

В ответ на это генерал Слащев просил оставить части генерала Барбовича до 3-х
часов дня 31-го июля. Он указывал, что рассчитывает взять Каховку на рассвете и что для этого ему необходимо сосредоточить свою пехоту, так как при условии, что бой у Корсунского монастыря и Алешек продолжается, одной лишь пехотой своего корпуса он операцию закончить не может. Разрешение Врангель дал, указав вместе с тем генералу Слащеву, что он не допускает использование конницы для атаки укрепленной позиции.
Ночная атака на Каховку, совершенная по-прежнему недостаточными силами (пешая бригада 2-ой кавалерийской дивизии, юнкера, одной бригады 13-ой дивизии и туземной дивизии), окончилась неудачей. В 8 часов утра красные сами повели наступление от хутора Терны на правый фланг 13-ой дивизии, но были отброшены, и в 9 часов  13-ая дивизия вновь перешла в наступление, однако успеха вновь не имела.
1-ая конная дивизия выступила в 6 часов утра на местечко Самсоново для содействия пехоте, встретила в шести километрах к северу от Черненьки пехоту противника, обходившего левый фланг 13-ой дивизии, опрокинула ее, и к вечеру заняла окраину Ключевой Балки на правом фланге Каховской позиции.
Длившийся весь день бой закончился новой неудачей, причем белые части вновь понесли большие потери: противник оказывал отчаянное сопротивление. Особенно упорно дрались латыши. Противник беспрерывно вел работы по укреплению своей позиции.
За эти дни красные успели сосредоточить на Каховском плацдарме сильную группу пехоты: Латышскую, 51-ую (только что прибывшую с Западного фронта) и 52-ую стрелковую дивизии и 6 четырехорудийные батареи. В районе Корсунского монастыря противник был окончательно разгромлен частями 34-ой, 2-ой Донской казачьей и 2-ой конной дивизий. Одновременно два батальона 34-ой дивизии при поддержке казаков заняли “казачьи лагеря” и Алешки, захватив 1200 пленных и 3 орудия.
Генерал Слащев вновь телеграфировал, прося разрешения задержать конницу, докладывая, что считает возможным, в виду окончательного разгрома противника в районе Корсунского монастыря и Алешек, усилить части 13-ой дивизии 2-ой бригадой этой дивизии 136-ым полком и тремя батареями, и что при этих условиях он уверен в успехе. Хотя и неохотно, Врангель все же дал ему согласие, вновь подтвердив необходимость беречь конницу. Поздно ночью Врангель выехал в Мелитополь, куда прибыл в 9 часов утра.


VI


На фронте 1-го корпуса противник, видимо, начал выдыхаться. Атаки его заметно слабели. С утра 1-го августа на большой части фронта наступило затишье. Генерал Кутепов бодро смотрел в будущее. В этот же день Врангель вернулся в Джанкой, где нашел телеграмму А.В. Кривошеина о состоявшемся признании Францией правительства Юга России де-факто. Вечером была получена телеграмма об удачной высадке белого
Кубанского отряда в районе поселка Ахтарского.






477

Несмотря на то, что молва о десанте на Кубань, вследствие нескромности кубанских правителей, конечно, дошла и до противника, красному командованию пункт высадки оставался неизвестен, и высадку удалось произвести без потерь.
В ночь на 2-ое августа Врангель выехал в Севастополь. К 4 часам 1-го августа перегруппировка частей на фронте 2-го корпуса закончилась. Однако в этот день и на следующий атаки белых успеха не имели.
Вечером 2-го августа генерал Слащев телеграфировал Врангелю в Севастополь, что от повторения атак на укрепленную атаку противника вынужден отказаться, и просил разрешения отвести свои части на линию Каменный Колодезь – Черненьку. Врангель ответил согласием, приказав одновременно отвести части генерала Барбовича в район Дмитриевка – Антоновка в его резерв. Вместе с тем Врангель приказал указать генералу Слащеву на неудовольствие Врангеля его действиями.


VII


Удержание противником Каховского плацдарма приковало к этому участку значительную часть белых сил, создало угрозу левому флангу белых в наиболее чувствительном для белых Перекопском направлении. Однако решительного успеха противник не достиг. Северная Таврия оставалась в руках белых и выделенные из состава армии силы десантного отряда беспрепятственно выполнили первую часть своей задачи, закончив высадку и быстро продвигаясь вглубь Кубани.
С развитием операций на Кубани Врангель решил перенести ставку в Севастополь, объединив командование 1-ым и 2-ым корпусами на северном участке фронтов в руках генерала Кутепова. Генерал Кутепов был начальник, хорошо разбирающийся в обстановке, большой воинской доблести, совершенно исключительного упорства в достижении поставленных целей, умевший близко подойти к офицерам и солдатам, прекрасный воспитатель войск.


VIII


10-го августа Мильеран письмом на имя г. Базили, советника посольства белых в Париже, уведомил о признании правительства Юга России де-факто. В письме, помимо известия о признании Францией правительства Юга России де-факто, было уведомление, что правительство Республики готово отправить в Севастополь дипломатического представителя, о чем поставил в известие правительство союзных республик.
Об этом Базили немедленно телеграфировал Струве, которому одновременно телеграфировал и Гирс, сообщая, что в виду срочной необходимости выступить в связи с фактическим признанием генерала Врангеля, он сделал в местной печати сообщение о






478

программе и целях южного русского правительства. Сообщение Гирса сводилось к следующему: “Правительство Юга России, обладающее полнотой власти и являющееся носителем русской национальной идеи, верное союзам и симпатиям России в полном единении с русским демократическим и патриотическим движением, кладет в основу своей политики, согласно своим декларациям, следующие начала: 1) в отношении будущего государственного строя России – главной целью, преследуемой правительством Юга России, является предоставление народу возможности определить формы правления России путем свободного изъявления своей воли; 2) равенство гражданских и политических прав и личная неприкосновенность всех русских граждан без различия происхождения и религии; 3) предоставление в полную собственность земли, обрабатывающим ее крестьянам, как законное освящение захвата земли, совершенное крестьянами в течение революции; 4) защита интересов рабочего класса и его профессиональных организаций; 5) в том, что касается государственных образований, создавшихся на территории России, правительство Юга России в духе взаимного доверия и сотрудничества с ними, будет следовать объединению различных частей России в одну широкую федерацию, основанную на свободном соглашении – объединение, которое явится естественным результатом общности интересов, прежде всего, общих экономических нужд; 6) в отношении народного хозяйства – восстановление производительных сил России на основах, общих всем современным демократиям, предоставляющих широкое место личной инициативе; 7) формальное признание международных обязательств, заключенных предыдущими правительствами России по отношению к иностранным державам; 8) выполнение обязательств по уплате долгов России – реальной гарантией коего является осуществление программы восстановления народного хозяйства”.
За исключением некоторого излишнего подчеркивания нашей “демократичности” и неудачной фразы о “законном освящении захвата земли, совершенного крестьянами в течение революции”, это сообщение в достаточной степени излагало общую политику Юга России.
В этот же день Базили телеграфировал, что в связи с заверениями в ответ на его обращение к нему, Мильеран письменно от 10-го сего месяца уведомил его, что французское правительство решило признать де-факто правительство Юга России, послав
в Севастополь своего дипломатического агента. Французское правительство ставит о сем в известность все союзные правительства. Одновременно начальник штаба Фоша, генерал Дестикер, получил инструкцию войти в контакт с генералом Миллером для совместного выяснения условий поддержки, которую французское правительство готово оказать правительству Юга России военным материалом. По этому же предмету он продолжает вести переговоры с министерством иностранных дел. Французскому коммерческому агенту в Лондоне господину Гальгуэ, принимавшему участие в переговорах верховного экономического совета с Красными, поручено прекратить всякое сношение и переговоры с Каменевым и Красиным.
В связи с фактическим признанием правительства Юга России за подписью Гирса печати сделано заявление, переданное не позже 20-го августа 1920 года. Фактическое признание правительства Юга России устанавливает на ближайшее время отношение к нам французского правительства и открывает возможность существенных облегчений и в






479

вопросах снабжения. Однако не следует упускать из виду, что как бы французское правительство искренне не желало оказывать нам содействие, линия поведения его все же находится в зависимости от общей конъюнктуры взаимоотношений западных держав между собой и большевиками. Посему необходимо использовать настоящий момент, чтобы постараться получить все, что возможно. Ввиду сего прошу срочно сообщить полные данные касательно Ваших нужд в военном материале.
Врангель тотчас же отдал распоряжение срочно заготовить и сообщить генералу Миллеру все необходимые средства.
3-го августа Врангель телеграфировал председателю совета министров французской республики о том, что, в виду принятого правительством республики решения признать правительство Юга России, он (Врангель) приносит свою горячую благодарность за драгоценную поддержку, оказанную русскому национальному делу в час величайших испытаний, когда белые напрягают все усилия для завершения их задачи, имеющей целью восстановление России на основе великих принципов свободы и прогресса.
Через несколько дней стала известна нота, опубликованная американским правительством, излагающая взгляды Соединенных Штатов на русский и польский вопросы. Польша должна быть политически территориально неприкосновенна. Сочувствуя переговорам держав о перемирии между Польшей и Советами, Америка противится созыву общей конференции, вероятно, результатом которого было бы признание большевиков и расчленение России. Высказываясь за сохранение единства последней, Штаты желают, чтобы решение всех вопросов, связанных с суверенитетом над территориями бывшей Российской империи, было отложено. Поэтому Америка уже оказала признание независимости всех окраин, кроме Армении. Она указывает, что окончательное установление границ Армении должно состояться с согласия и при участии России. То же участие необходимо для решения вопросов Ближнего Востока. США никогда не признают советского правительства, отрицающего существующий международный уклад, демократические принципы всех государств и стремящегося вызвать всемирную революцию с помощью третьего интернационала.
Американская нота встречена здесь с полным удовлетворением. Она вывела Францию из тяжелого положения изолированности и является серьезной нравственной
поддержкой ее антибольшевистской политики, парализуемой упорным стремлением Ллойд Джорджа добиться согласия с Советами. Парижский кабинет воспользовался выступлением Америки, дабы в опубликованной вчера ноте открыто заявить о своей полной солидарности с высказанными Америкой применительно к России демократическими и национальными принципами, принятие коих правительством Юга России побудило Францию фактически его признать. Для нас значение американского выступления заключается в подтверждении Штатами принципа территориальной неприкосновенности России.
Врангель поручил Струве через их посла в Вашингтоне принести американскому правительству его горячую признательность за эту поддержку, которую США оказали белым своим заявлением; что Главнокомандующий и правительство Юга России осведомились о заявлении, сделанном США итальянскому послу об отношении Америки к русской проблеме. Оба основных положения этой декларации: недопустимость






480

признания большевистского режима и стремление оградить территориальную неприкосновенность России – являются выражением руководящих стремлений русских национальных кругов. Эти начала всецело разделяются правительством Юга России и составляют основу его политической программы.


IX


Положение на польском фронте казалось безнадежным. Красная Армия, продолжая наступление, подходила к Варшаве. Фронт проходил в 50-ти километрах от города. Варшава спешно эвакуировалась. В то же время под влиянием патриотического порыва огромное количество добровольцев всех классов и всех возрастов записывались в войска. Прибывший в Польшу генерал принимал все меры, реорганизуя с помощью прибывших с ним офицеров французского генерального штаба польскую армию. Армия перегруппировывалась, имея целью при первой же возможности перейти в наступление и вырвать инициативу из рук противника.
Операция на Кубани развивалась успешно, 5-го августа войска генерала Улагая вышли на линию станции Томашевская – Брюховецкая, нанеся противнику ряд жестоких поражений. Наголову разбив Кавказскую казачью дивизию красных, захватив много пленных во главе с начальником дивизии Майером со всем его штабом и всю артиллерию дивизии, части генерала Улагая соединились с повстанцами полковника Скакуна. К нашим частям присоединилось до 2000 человек казаков освобожденных станиц.
6-го августа был отдан нижеследующий приказ. В нем указывалось, что в виду расширения занимаемой территории и в связи с соглашением с казачьими атаманами и правительствами, коим Главнокомандующим присваивается полнота власти над всеми вооруженными силами государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани – Главнокомандующий ВСЮР впредь именуется Главнокомандующим Русской армии, а состоящее при нем правительство – правительством Юга России. Означенное правительство, включая в себя представителей названных правительств, включая в себя
представителей названных казачьих образований, имеет во главе председателя и состоит из лиц, заведующих отдельными управлениями.
В связи с благоприятной военной обстановкой, последними успехами в области международных сношений и постепенным установлением в стране нормального правопорядка, доверие к власти крепло. Жизнь налаживалась, и лишь экономическое положение оставалось тяжелым. При общем расстройстве хозяйственной жизни, неизбежным при гражданской войне, необходимость содержать значительную, на занятой белыми территории, армию, ложилась тяжелым бременем на страну. Обыкновенные государственные расходы с лихвой покрывались доходами от прямого и косвенного обложения, но расходы на военные нужды при невозможности заключить внутренний или внешний заем и почти полном отсутствии экспорта, поглощали последние скудные остатки валютного фонда.
С образованием управления торговли и промышленности круг ведения начальника






481

управления снабжения значительно сократился. Последнее было упразднено, и начальник снабжения был подчинен начальнику военного управления. Одновременно генерал Вельчевский оставил свой пост. Безупречной честности и большой работоспособности, он все же не оказался на высоте при новом крупном масштабе работ. Он окончательно изнервничался, ссорился с представителями других ведомств, внося в работу много трений. На должность начальника снабжения Врангель привлек генерала Ставицкого. Назначение это оказалось удачным, и новый начальник снабжения успешно выполнял свои обязанности до самого оставления Крыма.


X


4-го августа Врангель получил рапорт генерала Слащева, в котором последний ходатайствует об отчислении его от должности и увольнении в отставку. Основание – удручающая обстановка, о которой он неоднократно просил разрешения доложить Врангелю лично, но получал отказ, а также безвыходно тяжелые условия для ведения операции, в которые его ставили (особенно отказом в технических средствах). В ходатайстве он вспомнил последнюю проведенную им неудачную операцию, в которой он приложил все свои силы согласно директиве и обстановки, но в телеграмме Главнокомандующий высказал по поводу этой операции неудовольствие. Все это вместе взятое привело его к заключению, что он уже свое дело сделал, а теперь является лишним.
Действительно Врангель выражал неудовольствие об неудачно проведенной операции Слащевым и Врангель не пожелал повторяться об этой операции, уговаривать Слащева забрать ходатайство, он решил удовлетворить его и освободить Слащева от должности. Ценя его заслуги в прошлом, Врангель прощал ему многое, однако за последнее время убеждался, что оставление его далее во главе корпуса является невозможным.
Злоупотребляя наркотиками и вином, Слащев окружал себя всякими проходимцами. Врангелю стало известно из доклада главного военного прокурора об
аресте военного чиновника Шарова, начальника контрразведки генерала Слащева, по обвинению в вымогательстве и убийстве ряда лиц с целью грабежа, которого генерал Слащев всячески выговаривал, отказывался выдать судебным властям. Следствие, между прочим, обнаружило, что в состоянии невменяемости генералом Слащевым был отдан чиновнику Шарову по его докладу приказ расстрелять без суда и следствия полковника Протопопова, как дезертира. Полковник Протопопов был расстрелян, причем вещи его, два золотых кольца и золотые часы, присвоил себе чиновник Шаров. Бескорыстность генерала Слащева была несомненна и к преступлениям чиновника Шарова он, конечно, прямого касательства не имел. Опустившийся, большей частью невменяемый, он достиг предела, когда человек не может быть ответственен за свои поступки.
Немедленно по получении рапорта генерала Слащева Врангель телеграфировал ему, указывая, что он с глубокой скорбью вынужден удовлетворить возбужденное тем ходатайство об отчислении от должности командира 2-го корпуса. Родина оценит все






482

сделанное им. Он (Врангель) просит принять от него глубокую благодарность. Назначенный командиром 2-го корпуса генерал Витковский завтра выезжает в село Чаплинку. Впредь до его прибытия в командование корпусом укажите вступить старшему. Вас прошу прибыть в Севастополь.
Назначенный командиром 2-го корпуса начальник Дроздовской дивизии генерал Витковский был генерал большой личной храбрости, прекрасно разбиравшийся в обстановке, исключительно хороший организатор. Последнее было особенно важно для 2-го корпуса, сильно расстроенного управлением последнего командира.


XI


Врангель решил в виду того, что с развитием операции на Кубани северный участок фронта является вполне самостоятельным, объединить войска 1-го и 2-го конного корпуса в 1-ую армию, во главе которой оставить генерала Кутепова. Во главе 1-го корпуса Врангель поставил коменданта Севастопольской крепости генерала Писарева. 5-го августа генерал Слащев прибыл в Севастополь. Вид его был ужасен: мертвенно-белый, с трясущейся челюстью. Слезы беспрерывно текли по его щекам. Он вручил Врангелю рапорт, содержание которого не оставляло сомнений, что перед Врангелем психически больной человек. Он упоминал о том, что “вследствие действий генерала Коновалова явилась последовательная работа по уничтожению 2-го корпуса и приведение его к лево-социал-революционному знаменателю”, упрекал Врангеля в том, что, “чтобы окончательно подорвать дух 2-го корпуса, заместителем Главнокомандующего назначен генерал Витковский, человек, заявивший в момент ухода генерала Деникина, что если уйдет Деникин – уйдет и Витковский со своей Дроздовской дивизией”. Рапорт заканчивался следующими словами: “Как подчиненный ходатайствую, как офицер у офицера прошу, а как русский у русского требую назначения следствия над начальником штаба Главнокомандующего, начальником штаба 2-го корпуса и надо мной…”
С трудом удалось Врангелю его успокоить. Возможно, задушевным отношением
Врангель постарался его убедить в необходимости лечиться, выказывая уверенность, что, отдохнув и поправившись, он вновь получит возможность служить общему делу. Врангель обещал сделать все зависящее от него, чтобы уход его не был истолкован как отрешение. В изъятие из общих правил, Врангель наметил зачислить генерала Слащева в свое распоряжение с сохранением содержания, что давало возможность ему спокойно заняться лечением. В заключение их разговора Врангель передал генералу Слащеву приказ, в коем наряду с возданием его заслуг по спасению Крыма присваивалось наименование “Крымский”, Врангель знал, что это была его давняя мечта.
Слащев растрогался совершенно: захлебывающимся, прерываемым слезами голосом, он благодарил Врангеля. Без жалости нельзя было на него смотреть.
В тот же день генерал Слащев со своей женой был у жены Врангеля с визитом. На следующий день Врангель с женой поехал отдавать визит. Слащев жил в своем вагоне на
вокзале. В вагоне царил невероятный беспорядок. Стол, уставленный бутылками и






483

закусками, на диванах – разбросанная одежда, карты, оружие. Среди этого беспорядка Слащев в фантастически белом ментике, расшитом желтыми шнурами и отороченном мехом, окруженный всевозможными птицами. Тут были и журавль, и ворон, и ласточка, и скворец. Они прыгали по столу и дивану, вспархивали на плечи и на голову своего хозяина.
Врангель настоял на том, чтобы генерал Слащев дал осмотреть себя врачам. Последние определили сильнейшую форму неврастении, требующую самого серьезного лечения. По словам врачей последнее возможно было лишь в санатории, и рекомендовали генералу Слащеву отправиться для лечения за границу, однако все попытки Врангеля убедить его в этом оказались тщетными, он решился поселиться в Ялте.


XII


Перегруппировка польских войск закончилась, и над стенами Варшавы завязались упорные бои. На некоторых участках фронта успех обнаружился на стороне поляков, и большевики терпели поражение.
На фронте войск генерала Кутепова (1-го конного и 2-го корпусов) 5-го августа возобновились жестокие бои. Красные силою до 1,5 тысячи штыков и 2,5 тысяч шашек обрушились на Корниловскую дивизию на участке Нижний Куркулок – Гендельберг. После поворотных атак красных Корниловская дивизия была оттеснена к селу Старый Мунталь. Одновременно была атакована Дроздовская дивизия с обоих флангов конницей и пехотой. Засыпанная ураганным артиллерийским огнем, неся большие потери, Дроздовская дивизия стала отходить на Розенталь, и к вечеру под продолжающимся давлением противника сосредоточилась в районе Нижнего Ниссау. Конница красных устремилась на Молочное. На фронте Марковской дивизии противник занял Эристовку и Карачекрак. Марковская дивизия отошла к Бурчатку.
Оживление боевой деятельности проявилось и в Каховском районе. Около трех конных полков с артиллерией и броневиками повели энергичное наступление от
Любимовки на передовые части 2-ой Донской казачьей и 2-ой конной дивизии. Контратакой в конном строю противник был опрокинут, и укрылся в Любимовку. Одновременно красные при поддержке артиллерии и броневиков вели наступление на 13-ую пехотную дивизию.
6-го августа части 1-го армейского корпуса перешли в контрнаступление. В результате после упорного боя корниловцы и Донская бригада генерала Клочкова овладели Нижним Мунталем и преследовали противника на северо-запад. Дроздовская дивизия вышла к Фридрихсвельду и, после ожесточенного боя с пехотой и конницей, отбросила противника к северу от Розенталя. На участке Марковская дивизия заняла станцию Чокрак. Бои на фронте 13-ой и 34-ой дивизий продолжались, 34-ая пехотная дивизия отбила атаки; фронт 13-ой дивизии был прорван, и дивизия вынуждена была отойти на Черненьку, прикрываясь с левого фланга 8-м кавалерийским полком, действовавшем в районе Больших Маячков.






484

7-го августа на фронте 1-го корпуса было спокойно. Попытки наступления против конного корпуса в районе Константиновка – Антоновка – Дмитриевка были отбиты.
8-го августа красные вновь перешли в решительное наступление по всему фронту 1-го корпуса. Бои шли севернее Большого Токмака – села Мунталя – Розенталя – Орлянска. Атаки красных отбивались, но противник упорно задерживался и окапывался на занятых рубежах. Особенно тяжелое положение создалась на участке Марковской дивизии, сдержавшей натиск крупных сил пехоты, поддержанной огнем пяти броневиков. В неравном ожесточенном бою марковцы понесли большие потери, два танка были подбиты артиллерией противника и сгорели. Одновременно красные продолжали распространяться на левом берегу Днепра. Заняли Завадовку, Горностаевку и Кайры Западные, двинулись на Рубановку, овладели районом Константиновка – Дмитриевка и городом Алешки. Части конного корпуса отошли на Успенскую.


XIII


В связи с создавшимся положением Врангель отдал генералу Кутепову приказ: оставив часть сил для прикрытия Бердянского и Верхнетокмакского направлений, сосредоточить сильную ударную группу между Большим Токмаком и железной дорогой на Александровск и нанести удар по Васильевской группе красных, стремясь прижать ее к плавням. На Каховском направлении, не ввязываясь в упорные бои, прикрыть Сальковское и Перекопское направления. По завершении операции против Васильевской группы красных перебросить часть сил на Каховское направление и отбросить противника за Днепр.
Между тем, белые части на Кубани, заняв 5-го августа станицы Поповичевская, Тимашевская, Брюховецкая, далее не продвигались. Последние сведения о противнике сообщали о сосредоточении красных на линии реки Бейсут и переброске на линию Дядьковская, Медведовская, Старовеличковская резервов 9-ой армии Левандовского.
Против частей Улагая были обнаружены новые части: 2-ая и 3-я Уральские
стрелковые бригады, 26-ая бригада 9-ой стрелковой дивизии. Было ясно, что противник начал сосредоточение своих войск для борьбы с белым десантом. Нельзя было терять ни одного дня: каждый лишний день давал противнику возможность подвести свежие силы. Между тем, генерал Улагай в течение 6-го, 7-го и 8-го августа продолжал стоять на месте.
От начальника Керченского укрепленного района генерала Зигеля поступило донесение, что высланные на Тамань разведчики обнаружили обход противника. Генерал Зигель отдал распоряжение наспех сформированному из запасных и тыловых частей в Керчи отряду высадиться на Тамань.
Утром 10-го августа Врангель выехал в Керчь. Непростительное промедление движения частей генерала Улагая тревожило его, беспокойные мысли сверлили мозг. На станции Владиславовка к Врангелю вошел генерал Шатилов. По расстроенному виду его Врангель сразу догадался, что он принес дурные вести. Генерал Шатилов молча протянул Врангелю телеграмму генерала Улагая, который телеграфировал, что в виду обнаружения






485

вновь прибывших свежих частей противника и подавляющей численности врага, положение серьезное и просил спешно выслать к поселку Ахтарскому суда для обеспечения погрузки десанта. Предчувствие не обмануло Врангеля. Краткие сообщения радио не давало возможности составить себе определенную картину происшедшего, однако, неудача всей задуманной операции уже определенно обозначилась. Необходимое условие успеха – внезапность была уже утеряна, инициатива выпущена из рук и сама вера в успех у начальника отряда поколеблена.
Вместе с тем очищение противником Таманского полуострова давало некоторые надежды, что не все еще потеряно. Если бы генералу Улагаю удалось разбить выдвинутые против него с Таманского полуострова части и перенести базирование свое на Тамань, положение белых оказалось бы достаточно прочным. К сожалению, для прочного закрепления впредь до подхода частей генерала Улагая к Тамани, войск под рукой не было. Генерал Зигель успел сформировать в Керчи сборную роту и сотню пластунов при одном орудии. Слабой численности и состава эти части не представляли собой боевой силы. Напряженные бои на северном фронте не позволяли взять оттуда ни одного человека.
Утром 11-го августа Врангель поехал в столицу Таманскую, где присутствовал на молебне и говорил со станичным сбором. Станица была почти пуста. Немногие оставшиеся казаки были совершенно запуганы, не веря в успех белых и ожидая ежечасно возвращения красных. Белые части были уже верстах в десяти к востоку от станицы. Противник отходил, не оказывая сопротивления.
По возвращении в Керчь Врангель нашел телеграмму генерала Бабиева, доблестного начальника 1-ой Кубанской казачьей дивизии, который сообщал о крупном успехе, достигнутом им в районе станиц Брыньковской и Ольгиной. Ему известно было о посланной накануне Врангелю телеграмме генерала Улагая, однако, по его, генерала Бабиева, убеждению, остановка для белых в настоящее время была благоприятна, и не было оснований отказываться от продолжения операций. Связь его с генералом Улагаем была утеряна, а потому он доносил непосредственно Врангелю. Телеграмму Бабиева Врангель летчиком выслал генералу Улагаю, добавив, что со своей стороны также считает необходимым операцию продолжать, имея в виду при первой возможности перебросить базирование на Тамань. От генерала Улагая Врангель требовал сообщения ему подробной
обстановки.
12-го утром от генерала Улагая была получена телеграмма: в виду изменившейся обстановки необходимость пересылки кораблей отпадает. Телеграмма эта мало успокоила Врангеля. Резкая перемена настроения начальника отряда ясно показывала, что равновесие духа было уже утеряно. Вечером вернулся летчик с подробным докладом об обстановке.
Белые части 5-го августа заняли: 1-ая Кубанская дивизия генерала Бабиева – станицу Переяславскую, сводная дивизия генерала Казановича – станицу Тимашевскую, 2-ая Кубанская казачья дивизия генерала Шифнер-Маркевича – станицу Поповичевскую, станицы Староджерельевскую и Полтавскую. Здесь обнаружены были части, переброшенные с Таманского полуострова. В районе станиц Старовеличковской и Дядьковской противник продолжал удерживаться. Вместе с тем, красные развертывались по линии реки Бейсут. Из перехваченного приказа красных явствовало, что в этом районе






486

сосредоточилась ударная группа с целью нанесения удара по базе белых.
К сожалению, генерал Улагай действовал вопреки собственным своим словам, обращенным к начальнику, что только решительное движение даст белым успех. База белых на Кубани. Корабли для белых сожжены. Улагай, наоборот, сковывал себя огромным громоздким тылом. В месте высадки – станице Приморско-Ахтарской – были сосредоточены большие запасы оружия, снарядов и продовольствия. Здесь же остались последовавшие за армией на Кубань семьи военных чинов и беженцы. Части белых при движении своем вперед вынуждены были оглядываться назад.
Получив сведения о сосредоточении красных по линии реки Бейсут и, опасаясь за свою базу, генерал Улагай заколебался. Генералы Казанович и Бабиев доказывали необходимость немедленного движения на Екатеринодар, где, по донесениям перебежчиков, красных войск почти не было, и царила полная паника, однако начальник отряда в течение 6-го и 7-го августа не мог принять определенного решения.
На 8-ое число им, Улагаем, было отдано приказание генералу Бабиеву разбить ударную группу красных в районе станицы Брыньковской – хутора Привольный, причем частям обеспечивать занятые пункты. Между тем, противник сам перешел в наступление и 8-го августа продвинулся в тыл белым частям, достигнув станицы Роговской. Однако здесь он был атакован частями генерала Бабиева и отброшен вновь к станице Брыньковской. 9-го противник перешел в наступление против частей генерала Шифнер-Маркевича и Казановича и одновременно атаковал терцев, прикрывавших станицу Ольгинскую. Терцы были потеснены. Расположенный в станице штаб десантного отряда вынужден был под огнем противника отходить. Генерал Улагай из Ольгинской проехал в штаб сводной дивизии, ведшей упорный бой с красными. От генерала Шифнер-Маркевича пришло донесение, что он понес большие потери и начал отходить. Вечером связь с генералом Бабиевым была прервана.
В ночь на 10-ое августа генерал Улагай отдал приказ 2-ой Кубанской и сводной дивизиям отходить к станице Гривенской. Тогда же им было отправлена телеграмма с просьбой о присылке кораблей.


XIV


Между тем, генерал Бабиев 9-го августа нанес противнику в районе хутора Ищенко – станицы Брыньковской жестокий удар, захватив до 1000 пленных и много пулеметов. Оставив передовые части на линии реки Бейсут, генерал Бабиев к ночи отошел к станице Ольгинской. Здесь 10-го августа, узнав о посланной Врангелю генералом Улагаем телеграмме и не имея с ним связи, генерал Бабиев решил телеграфировать сам Врангелю.
В течение 10-го и 11-го августа красные безуспешно атаковали части 1-ой Кубанской дивизии. Станицы Брыньковская и Ольгинская переходили из рук в руки, однако все усилия противника были тщетны, и к вечеру 11-го августа белые части удержал свое расположение. К вечеру этого дня генерал Бабиев вошел в связь с генералом Улагаем. Получив сведения об отходе 2-ой кубанской и сводной дивизий к станице






487

Гривенской, генерал Бабиев, прикрывая отходящие из поселка Ахтарского огромные обозы, 12-го августа перешел в район хутора Степного станицы Карпильской.
Летчик привез адресованную генералу Шатилову записку начальника штаба генерала Улагая, генерала Драценко. Последний сообщал, что вследствие создавшихся между начальником отряда и им отношений, он, в интересах дела считает необходимым замену себя другим лицом, что и ныне уже фактически устранен генералом Улагаем от дела, а между тем, тяжелая обстановка требует сосредоточения работы в опытных руках. По докладу летчика, недоразумение между начальником отряда и его начальником штаба не составляли секрета. О них открыто говорили в войсках, и генерал Улагай не скрывал своего неудовольствия генералом Драценко. Врангель приказал генералу Коновалову немедленно отправиться к генералу Улагаю, где заменить генерала Драценко, которому приказывалось прибыть к Врангелю. В тот же день генерал Коновалов вылетел в Гривенскую.
В течение 13-го августа части генерала Улагая несколько продвинулись, заняв район станиц Староджерельевская, Новониколаевская, хутор Степной. 14-го с утра противник перешел на всем фронте в наступление и овладел станицами Староджерельевской и Новониколаевской. В этом районе обнаружены были около трех дивизий пехоты и дивизии конницы красных с многочисленной артиллерией.
Между тем, белые части на Тамани продолжали медленно продвигаться. Сюда перебросил Врангель отряд генерала Черепова (Корниловское военное училище и Черкасский дивизион), высадившийся одновременно с частями генерала Улагая южнее Анапы и долженствовавший войти в связь с действовавшими там зелеными. Надежды, возлагавшиеся на зеленых, не оправдались. Атакованный красными отряд генерала Черепова, был прижат к морю, где с трудом продолжал держаться. Несмотря на тяжелые потери, юнкера выглядели молодцами.
13-го августа белыми на Тамани заняты были станицы Актанизовская и Вышестеблиевская. Однако дальше продвижение белых стало встречать серьезное сопротивление. Противник, оттеснив части генерала Улагая к Гривенской, успел освободить свои части с Тамани и красные спешили восстановить здесь утерянное
положение.


XV


Обстановка на польском фронте круто изменилась. Перешедшие в наступление польские войска нанесли красным решительное поражение. В районе между Наревом и прусской границей несколько десятков тысяч советских войск положили оружие, несколько десятков тысяч перешли немецкую границу и были разоружены. Большевистская армия отходила по всему фронту, преследуемая поляками. С каждым днем размеры успеха поляков обнаруживались в большем масштабе. Стратегическая обстановка менялась с быстротой калейдоскопа.
9-го августа Маклаков телеграфировал, что видел Палеолога, который сообщил,






488

что в связи с крушением большевистской атаки Польша, вероятно, очень скоро заключит мир в этнографических границах, на который имеет согласие великих держав. Палеолог понимает необходимость ускорить помощь белым. Будет сделано все возможное.
Заключение Польшей мира сделало бы положение белых бесконечно тяжелым. Неудача кубанской операции отнимала последнюю надежду получить помощь за счет местных средств русских областей. Предоставленные сами себе, белые неминуемо должны были рано или поздно погибнуть. Однако Врангель не терял надежду, что Франция недавно их признавшая и тем самым определенно подчеркнувшая отношение свое к советской власти, не оставит белых без помощи. Основание к этому давала и телеграмма Маклакова.
Необходимо было в предвидении возможных колебаний поддержать у французов уверенность в прочности положения белых. Известие об оставлении ими Кубани могло произвести в настоящее время за границей особенно неблагоприятное впечатление. Необходимо было этого избежать.
Согласно данных Врангелем указаний, Струве вручил начальнику французской миссии записку с соответствующими объяснениями. Одновременно Нератов телеграфировал Маклакову, что по указанию Главнокомандующего Струве передал начальнику французской военной миссии следующую записку, что генерал Врангель считает нужным представить французскому правительству и командованию следующие соображения об общем военном положении: крупные успехи поляков в борьбе с Красной Армией дают впервые за все время борьбы возможность путем согласованных действий польской и русской армий под высшим руководством французского командования нанести советской власти решительный удар и обеспечить миру всеобщее успокоение и социальный мир. Заключение одного только мира поляков с большевиками оставит общий вопрос не решенным и большевистскую опасность не устранит.
По сему Главнокомандующий ставит перед французским правительством и командованием вопрос о создании общего связного фронта вместе с поляками против большевиков при руководящем участии французского командования. В таком случае стратегические планы белых подлежали бы изменению, и центр тяжести переместила бы
на Украину. Предпринимать эту перемену стратегического плана без одобрения и поддержки французского правительства и командования Главнокомандующий не считает возможным. Но положение на фронтах таково, что оно требует срочного принятия решения и немедленного приступа в его осуществлении. В кубанской армии генерала Улагая, кроме контингентов более или менее экипированных и вооруженных, имеется 5 тысяч мобилизованных, у которых, однако, нет самого главного – винтовок. Вот в каких условиях Главнокомандующему приходится осуществлять сложную и трудную стратегическую операцию.
Соображения Главнокомандующего в пользу изменения стратегического плана таковы: сами поляки будут развивать операции на своем правом фланге, что уклонение вправо будет такой же ошибкой, какую допустил генерал Деникин, избегая связи с адмиралом Колчаком. Значительные силы, сосредоточенные большевиками на Кубани, обуславливают для нас необходимость переброски туда частей за счет оставления материковой Таврии. Между тем, общая обстановка требовала бы ее сохранения за ними. При активных действиях поляков на правом украинском фланге и концентрация наших






489

действий на левом – возможно образование общего связного фронта с целью полного уничтожения советской власти и успокоения Европы на основе общего мира.
Главнокомандующий настоятельно просит срочного ответа.


XVI


15-го августа части генерала Бабиева вновь перешли в наступление, однако успеха не имели. Противник обладал уже огромным численным превосходством. После упорного боя, длившегося целый день, генерал Улагай отдал приказ войскам отходить на Ачуев. По получении об этом известия Врангель приказал судам выйти к Ачуеву для принятия десанта. Туда же на миноносце выехал генерал Шатилов. Из доклада вернувшегося генерала Драценко Врангель мог убедиться в правильности составленного им заключения о причинах неудач белых на Кубани.
17-го августа белые части стали грузиться у Ачуева. Удобная для обороны местность давала возможность удерживать противника незначительными силами, спокойно производить погрузку. Войска грузились в полном порядке. Несмотря на тяжелые потери, численность частей значительно возросла. Так, например, дивизия генерала Шифнер-Маркевича, потерявшая убитыми и ранеными около 300 человек и 200 лошадей и вышедшая из Феодосии в составе 1200 человек и 250 лошадей, увеличилась до 1500 казаков и 600 лошадей. Все, кто мог, бежали от красного ига. К вечеру вернулся генерал Шатилов, доложивший, что погрузка войск идет вполне успешно. Первая Кубанская дивизия генерала Бабиева уже погружена на суда, остальные грузятся.


XVII


Между тем, на северном фронте положение стало грозным, 9-го августа красные возобновили атаки на большой Токмак, а бронепоезда красных интенсивным огнем обстреляли расположение Марковской дивизии.
Части конного корпуса вели бой с большими силами красных в районе деревни Успенской. Части второго армейского корпуса отходили под натиском противника на линию Черная Долина – Б. Копани.
10-го августа на северном участке фронта значительных боевых столкновений не было. Части конного корпуса продолжали вести бой. 1-ая конная дивизия отбросила противника в район Вознесенки, а после боя сосредоточилась в Торгаевке. 2-ая конная дивизия (спешенная) была обойдена с юго-запада и оттянута на Агайман. 34-ая пехотная дивизия вела бой в районе Натальино – хутора Балтазаровского, 13-ая пехотная дивизия сосредоточилась в районе Марьяновка – Белоцерковка.
К 11-му августа в районе Молочного сосредоточились части 1-ой и 2-ой донских






490

казачьих дивизий и перешли в решительное наступление на Тифенбрук – Сладкую Балку, в дальнейшем повернули на Гохгейм – Гендельберг с задачей атаковать васильевскую группу красных в направлении на северо-запад. Дроздовская дивизия овладела Андребургом. К вечеру донские казачьи дивизии заняли Эристовку и Карачекрак, но подверглись ураганному обстрелу бронепоездов красных, прикрывавших отход васильевской группы. Донские дивизии вынуждены были отойти. Пехота и конница красных стали очищать район Михайловка – Орлянка. Части 1-го армейского корпуса и донские казачьи дивизии заняли линию Сладкая Балка – Гендельберг – Бурчатск. Одновременно 1-ая и 2-ая конные дивизии перешли в наступление на Вознесенку, Новорепьевку и Успенскую, но успеха не имели. На поддержку конного корпуса была двинута 6-ая, вновь сформированная из частей Бредовского отряда, пехотная дивизия, которая к 13-му августа должна была сосредоточиться в Торгаевке. На участке 2-го армейского корпуса противник вел атаки на хутора северо-восточнее Балтазаровского, на левом фланге корпуса красные продвинулись до Чолбасы. 12-го августа 1-ый армейский корпус продолжал очищать от красных район Эристовки – Васильевки. К вечеру в районе Тифенбрука завязался встречный бой с частями красных. 1-ая и 2-ая донские дивизии преследовали красных в направлении Щербатовка – Янчокрак.
Конница красных, прикрывая отход пехоты, задерживалась на удобных естественных рубежах и переходила в контратаки. В районе Гохгейма – Гендельберга конница красных была после горячего боя опрокинута и отошла. Южнее Щербатовки против двух донских дивизий развернулась вся 11-ая конная армия красных, но она не выдержала удара донцев и ушла на север. Против Донского корпуса с утра красные повели наступление большими силами при поддержке 6-ти броневиков на фронте Торгаевки – Агайман, 2-ая конная дивизия, обойденная с севера, очистила Агайман и стала отходить на юго-восток на хутора Поздняково – Морозово.
Заняв Агайман, красные стали выходить в тыл 1-ой конной дивизии и отдельной
конной бригады генерала Шинкаренко. Стремительной конной атакой 1-ой конной дивизии положение было спасено. В доблестной конной атаке пал начальник дивизии генерал Агаев и выбыли из строя ранеными несколько командиров полков. На ночь 1-ая конная дивизия собралась в Нижних Серагозах.
2-ая конная дивизия – в хуторах Поздняково – Морозово, 6-ая пехотная дивизия подтягивались в Н. Серагозы. Красные продолжали вести атаки по всему фронту 2-го армейского корпуса, но были отбиты с большими потерями.
В течение 13-го августа красные вели атаки на отдельных участках донского и 1-го армейского корпусов. Части конного корпуса при поддержке 6-ой пехотной дивизии повели наступление на Торгаевку и Агайман, но не достигли успеха вследствие упорного сопротивления противника, снабженного большим количеством артиллерии и броневиков. На ночь части отошли в исходное положение. На участке 2-го армейского корпуса продолжались бои местного характера и артиллерийская перестрелка.
Опасаясь, что противник, развивая успех против конного корпуса, выйдет на сообщение армии – линию железной дороги Севастополь – Мелитополь, генерал Кутепов, не закончив разгром васильевской группы, решил перебросить Корниловскую дивизию из района Большого Токмака в помощь конному корпусу, который вместе с 6-ой дивизией с трудом сдерживал натиск противника.






491

В ночь на 14-ое августа Корниловская дивизия была направлена в район Базилеевки, куда она должна была прибыть к 15-му августа. 14-го августа красные вновь заняли Эристовку, Карачекрак, Васильевку, направляя главный удар на Андребург – Бурчатск, куда было брошено 2 тысячи красной конницы встык Марковской и Дроздовской дивизий, 2-ой Донской дивизии и одной бригаде 1-ой Донской дивизии было приказано ударить из района Большого Токмака в направлении  Вальсдорфа – Гохгейма, чтобы отразить наступление красной конницы на 1-ый армейский корпус.
В течение целых суток Дроздовская и Марковская дивизии вели ожесточенные бои с наступающим противником в районе Андребурга – Эристовки – Бурчатска. Указанные селения переходили из рук в руки. Несмотря на большие потери, красные упорно рвали фронт 1-го армейского корпуса, вводя в бой свежие части. Особенным ожесточением отличался ночной бой (на 15-ое августа) Дроздовской дивизии на улицах Андребурга. Красные были выбиты из селения. Марковская дивизия, сдержав наступление красных на Бурчатск, перешла в наступление на Васильевку, но овладеть последней не могла, и сосредоточилась на буграх южнее Бурчатска. Против конного корпуса красные не проявили особой активности, и перегруппировка частей ударной группы происходила без давления со стороны противника. Корниловская, 6-ая пехотная и 1-ая конная дивизии сосредоточились в Демьяновке под общим командованием генерала Скоблина. 2-ая конная дивизия отошла на Петровское, оставив арьергардные части в районе Кочкагуса. Держа связь между обеими группами, отдельная конная бригада генерала Шинкаренко группировалась между Колгой и Ивановкой. Атаки красных на 13-ую дивизию в районе Магдалиновки были отбиты 14-го августа с большими потерями.
На 15-ое ударной группе генерала Скоблина было приказано обрушиться на красных в направлении Серагозы – Агайман, 2-му армейскому корпусу – поддержать наступление Серагозы – Агайман и поддержать наступление ударной группы генерала Скоблина наступлением правого фланга.
Ударная группа Донского корпуса (1,5 казачьих дивизий), выступившая 15-го августа на Вальсдорф в северо-западном направлении для содействия наступления 1-го армейского корпуса сбила у Тифенбрука пехоту противника и завязала в районе Гохгейма упорный бой с пехотой и конницей красных. Последние ввели в бой большие силы, поддержанные большим количеством броневиков и артиллерии. Атаки донцев упорно отбивались, и бой не дал результатов. На ночь ударная донская группа была оттянута в Вальсдорф и Н. Куркулак.
Наступление 1-го армейского корпуса развивалось успешно. Части корпуса заняли Эристовку и Бурчатск. Красные превосходящими силами пехоты и конницы перешли в контратаку. Дроздовская дивизия отбила все атаки. Марковская дивизия отошла под давлением к Бурчатску.
Колонна красной конницы, до 1000 сабель, обходя левый фланг Марковской дивизии, двинулась из Васильевки на Скельку и далее на Орлянск. Другая конная группа противника до 800 сабель наседала на левый фланг Марковской дивизии. Использовав все резервы, Марковская дивизия принуждена была оттянуться в район Фридрихсфельда – Михайловки. Ударная группа генерала Скоблина около 20-ти часов сбила передовые части противника и подошла вплотную к Верхним и Н. Серагозам; отдельная бригада
генерала Шинкаренко заняла позицию восточнее Ивановки; 2-ая конная дивизия заняла






492

Санбуры. Общая атака ударной группы была отложена на 16-ое августа.
На участке 2-го армейского корпуса шли местные бои. Противник вел атаки на левый фланг 34-ой дивизии и центр 13-ой.
Части 1-го армейского и Донского корпуса произвели 16-го августа перегруппировку с целью парализовать движение конницы красных из района Васильевки – Орлянска в юго-западном направлении и в обход левого фланга Марковской дивизии,
2-ая Донская казачья дивизия и части Марковской дивизии, усиленные донским Дзюнгарским полком, сосредоточились в Михайловке для удара в направлении Орлянска. Общая атака Орлянской группы красных была назначена на рассвете 17-го августа, к каковому сроку могла поспеть донская конница.
Днем 16-го августа красная конница обрушилась двумя колоннами на донской стрелковый полк в районе М. Белозерки. После жестокого боя, в результате которого большая часть донского полка была захвачена в плен, остатки полка сосредоточились в Веселом.
С утра 16-го августа ударная группа генерала Скоблина перешла в решительное наступление. Корниловская дивизия стремительно захватила Ново-Александровку. Противник отошел в двух направлениях: на Покровку и на юго-запад. Против покровской группы была брошена 1-ая конная дивизия с 1-ым Корниловским полком. Выбитый из Покровки противник повернул на Рубановку, преследуемый конницей и корниловцами. Одновременно два других корниловских полка были двинуты на поддержку 6-ой пехотной дивизии, атаковавшей Верхние и Н. Серагозы. Несмотря на упорное сопротивление красных, переходивших в контратаки, корниловцы штыковым ударом ворвались в В. Серагозы. Красные бросились в панике на запад, но были встречены обходной колонной 1-го Корниловского полка. Части 6-ой пехотной дивизии продолжали атаки на Н. Серагозы с востока, бригады генерала Шинкаренко вели бой в районе Серагоз, 2-ая конная дивизия ворвалась передовыми частями в Агайман, но была вытеснена
подоспевшими из Торгаевки красными.
В течение 16-го августа крупные силы пехоты (Латышская и 15-ая стрелковая дивизии) напирали на фронт 2-го армейского корпуса. Нанося, нанося главный удар по левому флангу корпуса. Наступление красных сдерживалось. Но части 13-ой пехотной дивизии были потеснены к Григорьевску – Константиновке. Таким образом, 2-ой корпус был оттеснен к самому перекопу. Значительные силы красной конницы прорвали фланг 1-го корпуса, выйдя в тыл армии.
На 17-ое августа командующий 1-ой армией приказал: донскому корпусу, продолжая удерживать участок от Азовского моря до Вальсдорфа, 2-ой казачьей дивизией генерала Калинина, сосредоточенной в Михайловке, не позже рассвета 17-го августа стремительно атаковать красных и разбить их, стараясь прижать к плавням. Ни в коем случае не допускать движения красных на запад; 1-му армейскому корпусу энергичным наступлением левого фланга поддержать генерала Калинина; генералу Барбовичу продолжать стремительное наступление на Каховку; 2-му армейскому корпусу сосредоточить резервы к правому флангу, с рассветом энергично наступать на красных по всему фронту.
С утра 17-го августа на всем фронте возобновился жестокий бой. До полудня исход еще не был известен, генерал Кутепов считал положение очень тревожным. Врангель






493

решил проехать в Мелитополь. На станции Джанкой их предупредили, что разъезды красной конницы подходят к железной дороге. С потушенными огнями они в сумерках пошли на север. В Мелитополь Врангель прибыл поздним вечером. Несмотря на поздний час, большая толпа стояла на улицах, прилегающих к штабу. В сумрачных, угрюмых лицах чувствовалась тревога. Генерал Кутепов не терял спокойствия. К ночи донесения с большинства участков были получены.
В 8 часов утра 17-го августа 3-ий Марковский полк ворвался в Орлянск. 1-ый Марковский и Дзюнгарский полки вели бои северо-восточнее Орлянска. Красные упорно оборонялись. Сломив сопротивление, Марковская дивизия преследовала красных к Васильевке и Скельке. По очищении указанного района от красных Марковская дивизия расположилась в Орлянске и Скельке на случай попыток противника прорваться вдоль плавней Днепра к своей базе.
Дроздовская дивизия, двинутая на Бурчатск, столкнулась с наступавшими вдоль железной дороги значительными силами красных. Отбив атаки красных курсантов, и нанеся им тяжелые потери, Дроздовская дивизия овладела высотами севернее Фридрихсфельда и южнее Бурчатска.
2-ая донская казачья дивизия настигла часть прорвавшейся конницы противника в районе М. Белозерки, однако, генерал Калинин действовал крайне нерешительно. После боя М. Белозерка была занята донцами, но противник успел отойти на Менчекур, где около 17 часов наши части вновь нагнали красную конницу.
В это же время колонна красной конницы, обнаруженная летчиками в районе Песношено – Менчекур, подверглась бомбометанию самолетами белых. Красная конница разделилась на две группы: большая часть укрылась по хуторам между Менчекуром и Гавриловкой, а часть в 600 сабель с двумя тысячами пехоты направилась на Б. Белозерку.
После жестокого боя 17-го августа Корниловская дивизии заняла Н. Серагозы, атакованные одновременно с востока 6-ой пехотной дивизией и с юга-востока отдельной
конной бригадой генерала Шинкаренко. Окруженный с трех сторон противник бежал в полном беспорядке, не оказывая уже сопротивления. 1-ая конная дивизия около полудня ворвалась в В. Торгаевку (севернее Торгаевки), где был захвачен штаб 52-ой стрелковой дивизии (начальник дивизии с начальником штаба успели скрыться). После этого все части ударной группы генерала Барбовича преследовали красных к Торгаевке. Отрезанные от прямого направления на Каховку, красные бросились на юго-запад. Около 19 часов бригада красной конницы сводной дивизии Саблина, брошенная на поддержку своей бегущей пехоты, ворвалась в В. Торгаевку. Против нее была направлена 1-ая конная дивизия, которая выбила красных из В. Торгаевки и преследовала ее до темноты. Пехотные части ударной группы генерала Барбовича преследовали красных, выйдя на 8-10 километров западнее и юго-западнее Торгаевки. Темнота и полное утомление остановили преследование красных.
2-ой армейский корпус перешел согласно приказу с утра 17-го августа в наступление, и занял линию хуторов Балтазаровский – Белоцерковка. Вследствие обхода первого фланга корпуса пехоты и конницы противника, 34-ая пехотная дивизия вынуждена была осадить на бугры севернее Масловки и к югу от хутора Балтазаровского, Аскания Нова и хутора северо-восточнее Чаплинки были заняты пехотными и конными
частями красных.






494

Хотя успех дня склонялся в сторону белых, но положение продолжало оставаться тревожным. Присутствие красной конницы в нашем тылу сулило всякие неожиданности. Врангель телеграфировал непосредственно генералу Калинину, требуя от него решительных действий и возлагая на него ответственность, если красной коннице удастся уклониться от удара донцев.
На ночь Врангель вернулся к себе в поезд. С раннего утра он был в штабе армии.


XVIII


18-го августа противник возобновил атаки на участке Вальсдорф – Розенталь – Бурчатск, временно захватывая эти селения. Контратакой донцев и частей 1-го армейского корпуса противник был отброшен на север. Около 11 часов 2-ая донская казачья дивизия под командой генерала Калинина выступила главными силами из Веселого на Б. Белозерку, но оказалось, что противник оттуда ушел. Когда около 19 часов передовые части донской конницы заняли Б. Белозерки, главные силы прорвавшейся красной конницы уже ушли на Б. Белозерки на юго-запад. Генерал Калинин вновь упустил противника. Утренняя воздушная разведка, вследствие дождя, не могла установить направления рейда красной конницы, и только около 18 часов она была обнаружена в районе хутора Зеленый. Врангель приказал генералу Кутепову отрешить генерала Калинина от должности. Вступившему в командование дивизией генералу Татаркину был дан приказ немедленно двигаться на Рубановку, отжимая красную конницу к Днепру.
В ночь на 19-ое августа генерал Татаркин рассчитывал нагнать конницу красных. Продолжая преследование, части группы генерала Барбовича заняли Вознесенку и
двинулись на Антоновку. После упорного боя Корниловская и 1-ая конная дивизии отрезали красных от дороги на Любимовку; часть красных бросилась на Дмитриевку, часть прорвалась на Антоновку. Генерал Барбович преследовал красных до ночи. 2-ая конная дивизия двигалась на Агайман, на Н. Репьевку – Успенскую, встречая крайне упорное сопротивление противника
С утра 2-ой армейский корпус продолжал наступление. Красные оставили Асканию Нова и отошли на Натальино. Особенное упорство противник провел в бою под Натальино и на хуторах севернее Марьяновского, но был в результате боя выбит.
К ночи на 19-ое августа Корниловская, 6-ая пехотная и конная дивизии сосредоточились в районе Вознесенское – Челноково, 2-ая конная дивизия в Новорепьевске – Успенская. 2-ой армейский корпус на линии Натальино – Марьяновка. Острота положения миновала, и Врангель мог вернуться в Керчь. Слух об успехах белых разнесся по городу с быстротой молнии. На улицах царило оживление, всюду виднелись веселые лица. Огромная толпа провожала Врангеля криками “Ура”.
19-го Врангель прибыл в Керчь. Погрузка у Агоева шла успешно. На Тамани части белых заняли 18-го станицу Старотитаревскую. Однако 19-го противник, сильно усилившийся, сам перешел в наступление – к вечеру белые части были вытеснены. Начальник отдела генерал Харламов доносил, что несет большие потери и вынужден






495

отходить.
К ночи отряд генерала Харламова, понесший чрезвычайно тяжелые потери, отошел к станции Таманской. Врангель отдал приказ начать погрузку войск для переброски в Керчь.


XVIX


Кубанская операция закончилась неудачей. Прижатые к морю на небольшом клочке русской земли, белые вынуждены были продолжать борьбу против врага, имевшего за собой необъятные пространства России. Белые силы таяли с каждым днем. Последние средства иссякли. Неудача, как тяжелый камень, давила душу. Невольно сотни раз задавал Врангель себе вопрос, не он ли виновник происшедшего. Все ли было предусмотрено, верен ли был расчет.
Тяжелые бои на северном фронте, только что разрешившиеся с таким трудом, грозное там положение, не оставляли сомнений, что снять с северного участка большее число войск, нежели было назначено для кубанской операции, представлялось невозможным. Направление, в котором эти войска были брошены, как показал опыт, было выбрано правильно. Несмотря на нескромность кубанских правителей, задолго разработавших намеченную операцию, самый пункт высадки оставался для противника неизвестным. Красные ожидали белых на Тамани и в районе Новороссийска. Войска высадились без потерь и через три дня, завладев важнейшим железнодорожным узлом – Тимашевской, были уже в сорока километрах от сердца Кубани – Екатеринодара. Не приостановись генерал Улагай, двигайся он далее, не оглядываясь на базу, через два дня
Екатеринодар бы пал, и северная Кубань была бы очищена. Все это было так.
Но вместе с тем, в происшедшем была значительная доля вины Врангеля. Он знал генерала Улагая, знал и положительные и отрицательные свойства его. Назначив ему начальником штаба неизвестного ему генерала Драценко, Врангель должен был сам вникнуть в подробности разработки и подготовки операции. Врангель поручил это генералу Шатилову, который сам, будучи очень занят, уделил этому недостаточно времени. Врангель жестоко винил себя, не находя себе оправдания.
Единственное, что дал белым десант, это значительное пополнение десантного отряда людьми и лошадьми. Число присоединившихся казаков исчислялось десятью тысячами. Это число не только покрывало тяжелые потери последних дней на северном фронте, но и давало значительный излишек.
Врангель решил сформировать 2-ую кубанскую дивизию, пополнить иногородними сводную дивизию генерала Казановича и передать казаков в 1-ую кубанскую дивизию генерала Бабиева. Сводную дивизию, переименованную в 7-ую и 6-ую дивизии, свести в 3-ий корпус, во главе которого должен был стать генерал Скалой, прибывший в состав отряда генерала Бредова, бывший начальник 33-ей пехотной дивизии.
2-ой и 3-ий корпуса и Терско-Астраханская бригада должны были составить 2-ую армию, 1-ый и Донской корпуса – 1-ую армию, 1-ая и 2-ая кавалерийские дивизии –






496

отдельный конный корпус.
Вопрос о назначении  командующего 2-ой армией весьма Врангеля беспокоил. Единственным подходящим кандидатом мог быть генерал Абрамов, однако, его трудно было заменить. К тому же сам генерал Абрамов просил оставить его во главе своих донцев. После долгих колебаний Врангель остановился на генерале Драценко, которого горячо рекомендовал генерал Шатилов. По возвращении Врангеля из поездки к генералу Улагаю, он докладывал Врангелю, что одна из причин кубанской неудачи – нежелание генерала Улагая руководствоваться указаниями генерала Драценко.
Дальнейшее показало, что выбор генерала Драценко был крупной ошибкой. На должность начальника штаба генерал Драценко наметил генерала Масловского, бывшего начальника штаба главнокомандующего Северным Кавказом генерала Ляхова. Генерал Масловский был усердный работник, весьма исполнительный, но назначению его на соответствующую должность начальника штаба армии Врангель мало сочувствовал. Однако, взяв за правило не вмешиваться в выбор его сотрудниками своих ближайших помощников, согласился.
Разгром красных войск поляками обозначился в полной мере. Количество пленных, захваченных поляками, превосходило 100 тысяч. Немного меньше было интернировано в Германию. Вместе с тем, все более выяснилась возможность заключения Польшей и Советской Россией мира. Стала известна декларация Польши, определенно заявлявшая, что “Польша искренне желает мира” и намечался и пункт переговоров – Рига.


XX


Оставив генерала Шатилова в Керчи, Врангель в ночь на 20-ое выехал в Севастополь. Немедленно по приезде он принял ряд мер, чтобы сгладить впечатление от последней неудачи на Кубани.
По его поручению Струве телеграфировал Маклакову и генералу Миллеру, где просил обоих объяснить французскому правительству, что за последнее время большевики, учитывая стратегическое и моральное значение южного фронта, перебросили значительные силы в Крым и на Кубань, двинутые из границ Прибалтики и из Сибири, Азербайджана, Персии и других мест. Так, против генерала Врангеля было сосредоточено в половине августа 77 стрелковых и 15 кавалерийских бригад, из коих 15 стрелковых и 5 кавалерийских на Кубани. Встретив значительное сопротивление со стороны большевиков на Кубани, части белых могли действовать лишь медленно, имея перед собой во много раз превосходящие их силы противника. Продолжать операцию на Кубани можно было бы при этих условиях только, оставив Северную Таврию и отойдя на Перекоп. Это и входило в первоначальное намерение Главнокомандующего. Но за последнее время общая обстановка коренным образом изменилась. У поляков обнаружились неожиданные и крупные успехи и, в связи с ними, польские операции должны получить развитие в южном направлении; на Украине усиливается повстанческое движение. В то же время везде все больше назревает сознание, что большевизм с его разрушительной мировой






497

пропагандой, с его захватными стремлениями – есть мировая опасность. Все эти обстоятельства повелительно внушают мысль, что сейчас складывается исключительно выгодная обстановка для решительной и объединительной борьбы с большевизмом, для создания единого и связного фронта с общим военным руководством, которое согласовало бы и дело снабжения и военные действия разных противобольшевистских сил. В этой обстановке Главнокомандующий счел невыгодным и невозможным сосредоточить свои силы на восточном направлении, ради чего ему пришлось бы оставить Северную (материковую) Таврию. Наоборот, он решил временно отложить кубанскую операцию и отсечь наступление красных на Таврию, что ему и удалось вполне. Этим объяснена надлежащая исходная позиция для операции в западном направлении; в этом направлении при условиях соответствующей операции со стороны поляков и других противобольшевистских сил может быть создан единый фронт с целью полного уничтожения большевистских военных сил и низвержения советской власти. Масштаб и значение этих вопросов столь велики, что обсуждение их в особом совещании компетентных лиц представлялось бы чрезвычайно важным. Если бы французское правительство согласилось с этим, то Главнокомандующий готов бы был прибыть в Париж, чтобы личным своим участием содействовать установлению необходимых условий и плана согласованных общих действий.
Благоволите с надлежащей осторожностью, но в срочном порядке выяснить отношение французского правительства к этой мысли Главнокомандующего. Срочность необходима потому, что в только в течение приблизительно одного месяца возможно по
боевой обстановке отсутствие Главнокомандующего.
В то же время Врангель повторил это на заседании совета под его председательством. На следующий день после его приезда его посетил начальник американской военной миссии адмирал Мак Колли, который по поручению своего правительства представил Врангелю в письменной форме ряд вопросов по общей политике правительства Юга России. Они нижеследующие:
Входит ли в политику генерала Врангеля вопрос о восстановлении России на основах народного волеизъявления и обязуется ли он созвать Учредительное собрание, избранное волей народа всеобщим и прямым голосованием.
Решительно ли отвергает генерал Врангель всякое намерение установить в России представительный образ правления, игнорируя народное согласие и поддержку.
Правильно ли истолковываются недавние декларации генерала Врангеля о том, что, учитывая ошибки правительств генерала Деникина и адмирала Колчака и пользуясь их опытом, он не почитает в России восстановление законности и свободы как делом исключительно военным; что он в первую голову ставит вопрос об удовлетворении потребностей крестьян, составляющих значительное большинство народонаселения России; что генерал Врангель организовывает и обучает армию не для продолжения длительной войны против большевизма, как это делали адмирал Колчак и генерал Деникин, но что он согласился бы ограничиться обороной ядра русского национального возрождения; что общей его целью является попытка установить центр политического и экономического порядка и законности, вокруг которого могли бы свободно объединиться русские группировки и территории и развиваться согласно собственным пожеланиям.
Имеются сведения о том, что генерал Врангель устанавливает за линией фронта






498

местное самоуправление, посредством свободно избираемых земств и других демократических органов, что он в особенности стремится разрешить земельный вопрос конституционными путями, санкционируя за крестьянами владение землей. Правильны ли эти сведения?
Не имеется ли значительное число беженцев, нашедших у генерала Врангеля убежище от большевиков. Каково приблизительное число таких беженцев, и к каким классам и группировкам они принадлежат.
Можно ли полагать, что генерал Врангель, веря в то, что его движение в настоящее время представляет собой центр русских усилий для восстановления и возобновления единства и национальной жизни, в то же время не выдает себя и не приписывает себе роли главы всероссийского правительства; что в настоящее время он не требует признания себя вправе вступить в договоры, обязательные для какого-либо будущего российского правительства, если бы такое установилось, раздавать концессии или вообще, как-нибудь иначе распоряжаться национальным достоянием
Удовлетворяет ли генерала Врангеля недавняя декларация о политике США, как касательно Польши, Таек и касательно единства и целостности России.
Каковы меры предосторожности, на которые генерал Врангель мог бы положиться для того, чтобы уверить другие нации, что ему удастся продолжать дело восстановления той части российской территории, которая входит под его юрисдикцию, не позволяя ему в то же время превратиться в военную авантюру или политическую реакцию.
Вручая Врангелю эти вопросы, адмирал, искренний друг дела белых, сиял.
Он считал, что желание американского правительства получить ответ на предложенные вопросы является предварительным шагом перед признанием правительства Юга России Америкой. 24-го августа адмиралу Мак Колли был сообщен ответ на поставленные им вопросы:
Генерал Врангель неоднократно заявлял, что его цель состоит в предоставлении возможности русскому народу самому свободно выразить свою волю касательно будущей формы правления в России. Он еще раз подтверждает свое намерение установить условия, позволяющие созыв Национального Собрания, избранного на основах всеобщего избирательного права и посредством которого будет установлена форма правления в новой России.
Генерал Врангель не имеет ни малейшего намерения навязать России форму правления, действующую без народного представительства и лишенную поддержки общества.
Толкование недавних деклараций генерала Врангеля в том смысле, что он не полагает восстановление в России законности и свободы делом исключительно важным – совершенно справедливо. Вся совокупность уже существующих реформ, наоборот, указывает на то, что генерал Врангель придает первенствующее значение работе по восстановлению государства и удовлетворению потребностей крестьян, составляющих значительное большинство населения России. Именно с этой целью, имея в виду способствовать мирному развитию созидательных усилий правительства, генерал Врангель воздерживается от расширения территории, занятой его войсками, но старается упрочить целость политического и экономического центра, созданного на территории, как
занятой Русской армией, так и казаками, с которыми он находится в тесном союзе.






499

Сохранение этого здорового ядра совершенно необходимо, дабы оно могло служить центром притяжения, вокруг которого бы свободно собирались и развивались все усилия русского народа, направленные к национальному возрождению.
Сведения о реформах, предпринятых правительством генерал Врангеля по установлению волостных земств и по проведению аграрной реформы, вполне совпадают с действительностью. Первая из этих реформ передает власть на местах, а также заботы о местных и экономических интересах самому населению, которое и будет осуществлять эту власть посредством своих свободно избранных органов. Закон о волостных земствах в скором времени будет дополнен законом о земствах уездных. Оба эти закона будут служить основой для установления более общего представительного учреждения. Аграрная реформа имеет целью радикально разрешить аграрный вопрос и включит в себя переход путем выкупа всех годных к обработке земель в руки обрабатывающих их крестьян; земли эти передаются им в собственность, имея в виду создать в будущем сильный класс мелких земельных собственников, что вполне отвечает стремлениям русского крестьянина.
Число беженцев, нашедших у генерала Врангеля убежище от большевиков, очень значительно: оно превышает 500 тысяч для одного Крыма. Необходимо прибавить еще сюда примерно такое же число для беженцев, разбросанных по Ближнему Востоку, Египту и Европе. Главную часть беженцев составляют старики, женщины и дети. Все они, так или иначе, пользуются поддержкой и помощью со стороны правительства Юга России. В случае если бы неприкосновенность территории Юга России была бы
гарантирована, генерал Врангель счел бы своим долгом облегчить беженцам возвращение на родину, дабы позволить им приступить к продуктивной работе. Контингент беженцев составлен из самых разнообразных элементов. Они принадлежат ко всем классам общества, одинаково признавшим для себя невозможным переносить большевистскую тиранию.
Генерал Врангель полагает, что возглавляемое им правительство остается единственным хранителем идеи национального возрождения и восстановления единства России. В то же время он признает, что только правительство, установленное после разрешения национальным собранием вопроса о форме правления, сможет заключать договоры, затрагивающие суверенные права русского народа и распоряжаться национальным достоянием. Политическая декларация, сделанная недавно правительством США, совершенно совпадает  с политической программой генерала Врангеля, как в части, касающейся вопроса о сохранении единства и неприкосновенности русской территории, так и в вопросе о Польше. Генерал Врангель уже раньше счел своим долгом выразить по этому поводу свою живейшую признательность федеральному правительству.
Генерал Врангель полагает, что иностранные державы, знакомясь с его работой на деле, а не посредством устных деклараций, могли бы убедиться, что ничто не оправдывает опасений о том, что дело правительства Юга России могло бы выродиться в военную авантюру или в политическую реакцию. Что касается первого опасения, то генерал Врангель  напоминает, что он готов был бы прекратить гражданскую войну, как только бы им получены были бы сведения о действительных гарантиях неприкосновенности его территории, а также территорий казачьих, и как только русский народ, стонущий под
большевистским ярмом, получил бы возможность свободно высказать свою волю. Со






500

своей стороны генерал Врангель готов предоставить населению занятой им территории возможность свободно высказать свои пожелания, будучи твердо уверен, что население ни в коем случае не выскажется за советскую власть.
Что касается его лично, то генерал Врангель уже открыто заявил, что его цель состоит в установлении для народа возможности высказать свободно свою волю и что он, генерал Врангель, не колеблясь, подчиниться суверенному голосу русского народа.


XXI


Посол в Париже уведомил, что приезд Врангеля в настоящее время во Францию не желателен, как могущий создать затруднения правительству. В то же время он сообщил, что французское правительство готово оказать белым всяческую поддержку.
Через несколько дней Врангель получил уведомление, что в Севастополь прибывает французский адмирал Леже, имеющий поручение выяснить главнейшие нужды белых в отношении военного снабжения. В день прибытия в Севастополь адмирал Леже обедал у Врангеля. Вечером состоялось совещание при участии его начальника штаба А.В. Кривошеина, начальника штаба Ставки, командующего флотом с его начальником
штаба и начальника снабжения. Адмиралу Леже были представлены исчерпывающие данные. На другой день он выехал в Константинополь.


XXII


Упорные бои на северном фронте продолжались. 19-го августа на участке 1-го армейского корпуса боевых столкновений не было. Донская конница под командой вновь вступившего в командование генерала Татаркина около 8 часов 30 минут утра выступила переменным аллюром из Б. Белозерки на Рубановку, в то же время красная конница, по донесениям летчиков, около 8 часов вышла главными силами (до 1 тысячи сабель) из хутора Зеленый на юго-запад, имея в авангарде отряд до 400 сабель и отряд с востока силою также до 400 сабель. Около 20 часов конница генерала Татаркина подходила к Рубановке; хвост колонны красной конницы вытягивался в это время из хутора Стреженово на юго-запад.
С утра ударная группа генерала Барбовича, собранная в районе Федоровки, двинулась на Константиновку и Чокрак. Несмотря на отчаянное сопротивление красных и распутицу от ливня, части генерала Барбовича захватили Ново-Николаевку, Антоновку и Дмитриевку. Последняя несколько раз переходила из рук в руки. Около двадцати часов красные подтянули из Каховки свежие силы, и перешли густыми цепями в наступление на фронте больше десяти верст, причем левый фланг наступающих цепей красных уходил далеко севернее Константиновки. До подхода донской конницы генерала Татаркина






501

группе генерала Барбовича было приказано удержаться на занятом рубеже, 2-ой армейский корпус с боем вышел на линию севернее хуторов Тельников, Черненька.
С утра 20-го красные заняли Вальсдорф и Н. Мунталь. Сводная красная дивизия Саблина, около 1 тысячи сабель, атаковала 6-ую пехотную дивизию в районе Константиновки. Около полудня генерал Барбович, связавшись с передовыми частями донской конницы генерала Татаркина, перешел в наступление. Преодолев сопротивление красных западнее линии Константиновка – Антоновка, части генерала Барбовича около 17-ти часов теснили медленно отходивших красных к Каховке. Генерал Татаркин вел бой с красной конницей под Софиевкой Нассауской. По данным воздушной разведки главная масса красной пехоты с обозами около 19 часов подтягивалась к укрепленной каховской позиции. Корниловская дивизия неотступно следовала за красными, обстреливая отходившие колонны красных артиллерийским огнем. В это время конница красных стала обходить вдоль Днепра из Софиевки Нассауской к Любимовке. Генерал Татаркин шел на рысях к Любимовке, стараясь перехватить красной коннице дорогу к каховской позиции. 1-ая конная дивизия следовала левее конницы генерала Татаркина, 2-ой армейский корпус продвигался с боем на север.
Около полудня красные задержались и перешли значительными силами в контрнаступление против 2-го армейского корпуса. Атаки белых были отбиты, но 2-ой корпус не мог продвинуться вперед из-за жесткого артиллерийского огня противника с укрепленных каховских позиций. С подходом частей генерала Барбовича 2-ой армейский
корпус вновь перешел в наступление. До наступления темноты по всей линии каховских укрепленных позиций шел жесткий огневой бой.
21-го августа части 3-ей донской дивизии атаковали красных, окопавшихся на линии Н. Куркулак – Вальсдорф – Н. Мунталь и отбросили их на Тифенбрук – Гендельберг. Развивая преследование, донцы захватили указанные селения. В районе Сладкой Балки загорелся встречный бой с красной конницей (до 700 сабель).
В течение ночи на 21-ое августа пехота и конница красных отошла за проволоку каховской позиции. Ударная группа генерала Скоблина в два часа подошла к проволоке и около пяти часов Корниловская дивизия и части 6-ой пехотной дивизии ворвались в Любимовку. Встреченные сильнейшим огнем и забросанные ручными гранатами, атакующие части отошли с большими потерями в исходное положение на две версты восточнее Любимовки. Части 2-го армейского корпуса перешли в атаку в два часа ночи, но были встречены яростными контратаками красных и засыпаны ураганным артиллерийским огнем. Отбив контратаки 2-ой армейский корпус занял к восьми часам бугры и позицию красных перед хутором Терны. Левофланговые части корпуса заняли к вечеру Корсунский монастырь и вели разведку на Британы, казачьи лагеря. Каховскую укрепленную позицию с налета взять не удалось. Командующий 1-ой армией приказал сосредоточить всю конницу в его резерв в районе хуторов Дворянские, Гладкий и Тельник под общим командованием генерала Барбовича. Генералу Витковскому – объединить все пешие части, произвести перегруппировки и взять Каховку.
22-го августа на северном участке фронта все было спокойно. Под Каховкой части белых произвели перегруппировку. В то же время противник спешно укреплял Каховскую позицию новыми рядами проволочных заграждений. На правом берегу Днепра устанавливались тяжелые батареи, на Каховском плацдарме было обнаружено до девяти






502

легких батарей и несколько тяжелых орудий.
В ночь на 23-е августа была назначена общая атака каховской позиции, 6-ая пехотная и 2-ая конная (спешенная) дивизии повели в два часа демонстративные атаки под прикрытием артиллерийского огня. Разведывательные части залегли под густыми рядами проволочных заграждений, но вследствие сильного пулеметного и артиллерийского обстрела вынуждены были вместе с главными силами отойти в исходное положение, ведя в то же время интенсивный огонь по расположению противника. Корниловская дивизия, сосредоточенная в районе хутора Топилова (к востоку от деревни Любимовка) была неожиданно атакована в  1 час 30 минут ночи конницей противника в невыясненных силах. Отбив атаку, Корниловская дивизия вместе с танками и броневиками атаковала укрепленную позицию и стремительно прорвала первую линию укрепленной полосы противника. Части Корниловской дивизии, несмотря на жестокие потери, устремились на вторую линию, обороняемую громадным количеством пулеметов. Красные встретили корниловцев контратакой, с фронта, с охватом обоих флангов. Корниловцы стали отходить. Из четырех малых танков, поддерживающих атаку Корниловской дивизии, два погибли во время атаки артиллерийского огня.
Группа генерала Ангуладзе (13-ая и34-ая пехотные дивизии) атаковали противника в два часа в направлении М. Каховки. Не будучи в состоянии преодолеть проволочные заграждения, части 13-ой и 34-ой пехотных дивизий залегли под проволокой, расстреливаемые артиллерийским и пулеметным огнем. Перед рассветом, в виду
усиливающегося обстрела, части были оттянуты в исходное положение. В семь часов утра всем частям группы генерала Витковского было приказано занять наиболее выгодное положение и приступить к активной обороне.


XXIII


Вторичная неудача наших частей под Каховкой обнаружила крепость каховских позиций, стойкость красных при обороне и слабеющий наступательный порыв нашей пехоты.
Операция закончилась.
Генералу Витковскому было приказано активно оборонять нижнее течение Днепра (Кайры Западные – устье Днепра) силами 2-го армейского корпуса и 6-ой пехотной дивизии; генералу Барбовичу в составе 1-ой конной, 2-ой донской казачьей и 2-ой бригады 1-ой донской казачьей дивизии отойти к 26-му августа в район Покровка – Серагозы; Корниловской дивизии, понесшей во время последних боев большие потери, было приказано прейти в резерв в Н. Серагозы и в дальнейшем в Ново-Николаевку под Мелитополем. 2-ая конная дивизия была направлена в Петровское для следования по железной дороге на южный берег Крыма, где дивизия должна была садиться на коней.









503


XXIV


В Севастополь прибыл вышедший на участок одного из полков 1-го корпуса полковник Назаров во главе отряда партизан, высадившийся в начале июля под Мариуполем. После ряда успехов полковник Назаров в последних числах июля был настигнут превосходящими силами красных в районе станции Константиновской. Его отряд был разбит. Остатки отряда отошли в Сальские степи. Сам полковник Назаров был захвачен в плен, но бежал, и после долгих скитаний вышел на свой фронт. По его словам, население станиц, через которые они проходили, относилось к нему весьма сочувственно. Однако к отряду присоединились немногие, опасаясь жестокой расправы красных в случае неудачи. И на Дону, как и на Кубани, население проявило пассивность.
Для пополнения убыли в последних боях Врангель вынужден был вновь произвести набор, и объявил поставку еще 1500 людей. Неоднократные призывы и конские поставки тяжким бременем ложились на население, которое за время борьбы проявило полное сочувствие к власти. Однако военные тяготы становились для него непосильными, и за последнее время участились случаи уклонения от призыва.
Отдавая себе полный отчет в непомерных тяготах, предъявляемых населению требований, Врангель в то же время вынужден был всей силой власти эти требования поддерживать. Беспощадная борьба требовала общих жертв.
Пользуясь тяжелым положением края, противник делал все возможное, чтобы усилить работу свою в тылу армии.


XXV


В середине июля большевикам удалось морским путем, посредством моторных катеров, отправляющихся из Новороссийска и Анапы, установить связь с “крымским областным комитетом” коммунистической организации, одно время, было, разгромленной, но в конце июня вновь начавшей проявлять свою деятельность. 5-го августа они высадились вблизи местечка Копсар, затопив у берега свой моторный катер. Наибольший коммунистический отряд в двенадцать человек под начальством матроса Макроусова были снабжены пулеметами, патронами, ручными гранатами и значительными деньгами – до 500 миллионов рублей “романовскими”, курс которых в то время в семьдесят раз превышал цену денег главного командования, и 200 тысяч турецких лир. Благополучно пробравшись с помощью соучастников в леса, Макроусов, присвоивший себе громкое наименование “командующего крымской повстанческой армией”, пытался привлечь в свой отряд всякий сброд. К концу августа у Макроусова было уже около 300 человек, которые распределились им в три полка. Карасубазарский пешеконный полк под командованием бывшего сотника Гальки, при котором находился






504

сам Макроусов, Симферопольский полк, под командой уже известного капитана Макарова
(при этом полку находился и областной ревком с Бабяханом во главе) и Феодосийский полк, существовавший, собственно, номинально, так как вошедшие в состав этого полка шайки “Проньки”, “Останка”, “Лоло” и “Капитана”, так и не объединились, продолжая грабить за свой страх и риск.
Отряды Макроусова действовали весьма решительно. Так в ночь на 30-ое июля отряд зеленых совершил нападение на артиллерийский транспорт, увел лошадей и взорвал снаряды. В ночь на 2-ое августа было совершено нападение на Бешуйские копи, разграблена была касса, сожжен пороговой погреб и разрушена шахта. 22-го августа шайки Макроусова напали на Кучук Узен, и увели местного пристава и одиннадцать стражников. 29-го шайка в 150 человек при четырех пулеметах напала на местечко Судак, однако, находящимися здесь на излечении офицерами и солдатами, своевременно предупрежденными, была отбита и понесла значительные потери.
Областной ревком работал и в городах, располагая огромными деньгами. В течение четырех месяцев ревком получил из Москвы через курьера еврея Рафаила Кургана один миллион “романовских”, 10 тысяч фунтов стерлингов и на 40 миллионов золота в изделиях и бриллиантах.
В Симферополе, Севастополе, Ялте, Феодосии, Керчи и Евпатории образовались коммунистические комитеты, щедро снабжаемые деньгами. Между ними установилась живая связь курьерами.
20-го августа в Ялте была обнаружена коммунистическая ячейка, имевшая в своем распоряжении типографический шрифт и поддерживавшая связь с “Областкомом”. В том
же месяце в прифронтовой полосе были задержаны с мандатами Областкома два “курьера”, высланные с целью шпионажа. Почти одновременно на Перекопе был арестован советский “шпион-курьер” Симка Кессель, пробиравшийся из Крыма в Одессу.
Вскоре удалось добить нити для наблюдения за лицами, стоявшими в самом центре обновленной организации Областкома. В результате установленного наблюдения 21-го августа был задержан чинами розыска пробиравшийся из леса в Севастополь Мордух Акодис, получивший от Областкома задачу – воссоздать севастопольский городской революционный комитет, на что он получил 16 тысяч рублей “романовских”, оказавшихся при нем при аресте. Одновременно были арестованы в Симферополе проживавшие там по фальшивым паспортам, Рафаил Курган “Фоля” и Наум Глатман, явившиеся местными представителями Областкома, в квартире которых было обнаружено 250 тысяч “романовских” рублей в обертках со штампом Московского народного банка, миллион денег главного командования, золотые вещи и бриллианты по казенной оценке на сумму 28 миллионов рублей, партийная переписка, денежные отчеты и отчеты по партийной работе революционного областного комитета в Крыму. В тот же день в Севастополе были арестованы Герш Гауман и Осман Жилер, причем у первого была обнаружена переписка и почти не бывшая в употреблении печать севастопольского революционного комитета, а у второго переписка и три миллиона рублей партийных денег в разной валюте.
Материалы, добытые обысками у названных лиц, в связи с данными ими обширными и вполне откровенными показаниями, дали возможность выяснить полную картину всей работавшей в Крыму большевистской организации. В течение месяца число привлеченных к формальному дознанию превышало уже 150 человек. Организации






505

противника в Крыму был нанесен сокрушительный удар.
Успешности действий по обнаружению и разгрому коммунистической работы в Крыму Врангель обязан был генералу Климовичу. В его распоряжение была передана и вся государственная стража, действовавшая весьма успешно.


XXVI


В связи с беспрерывным падением рубля и возрастающей дороговизной материальное положение служащих становилось все более тяжелым. Необходима была им помощь. В первую очередь Врангель старался прийти на помощь офицерам. 25-го августа состоялось под его председательством заседание совета при участии некоторых старших военачальников для рассмотрения мер по облегчению быта военнослужащих. Из состава совета выделена была для разработки этого вопроса особая комиссия. Председателем этой комиссии был назначен генерал Слащев. За последнее время он, отдохнув и пожив в Ялте спокойной жизнью, как будто  оправился. Принимая участие в заседании, он особенно ратовал за необходимость помочь офицерам, 25-го августа комиссия рассмотрела выработанный штабом приказ  и, внеся несколько пожеланий, представила Врангелю на утверждение.
В тот же день приказ был обнародован. В нем говорилось, что величие Российского
государства покоилось на могучих Армии и Флоте. В переживаемое в настоящее время лихолетье небольшим числом, но крепкие духом, возрождающиеся Русская Армия и Флот – грудью своей отстаивают от красного интернационала последний клочок необъятной когда-то Родины.
Нужно верить, что настанет время и Русская Армия, сильная духом своих офицеров и солдат, возрастая как снежный ком, покатится по Русской земле, освобождая ее от извергов, не знающих Бога и Отечества.
Будущая Россия будет создана армией и флотом одухотворенными одной мыслью: “Родина это все”.
Вдохнуть в армию эту мысль могут, прежде всего, офицеры – душа армии.
К ним, офицерам, Врангель обращается в первую очередь.
Напрягите ваши силы, не покладая рук, работайте над усилием мощи армии и верьте, что успех вам будет сопутствовать.
Испытание, ниспосланное Господом Богом на многострадальную родину, еще продолжается, и он не в силах помочь вам и семьям вашим так, как бы он (Врангель) хотел и как вы все того заслуживаете.
Будем верить, что Мать-Россия в будущем достойно вас вознаградит.
В настоящее время Врангель может им помочь только частично, удовлетворить только самые наболевшие нужды, а потому и приказывает: начать с 1-го сентября ежемесячную выдачу всем нетрудоспособным членам семейств офицерским и классных чинов армии и флота – установленного казенного пайка продовольствия бесплатно. Право на получение этого пайка предоставляется всем членам семьи, находящимся






506

действительно на иждивении главы семейства, независимо от степени родства, но при условии их нетрудоспособности или фактической невозможности иметь заработок; жены и дети до 17-ти летнего возраста во всяком случае получают паек (если не получают его в другом месте службы). Определение права на получение пайка согласно этой статье приказа возлагается на личную ответственность начальников частей и учреждений, и подтверждается начальниками дивизий или пользующимися их правами начальствующими лицами. Дети до 12-летнего возраста и трудоспособные члены семьи, временно не имеющие заработка, получают паек в половинном размере. Порядок выдачи пайков из интендантских магазинов и возмещение денежной стоимости их полностью или частично по расценке кормового оклада при неизменности в наличии продуктов в магазинах, устанавливается особой инструкцией начальника снабжения.
Выдавать членам офицерских и классных семейств, имеющих право на паек, два раза в год материал для шитья одежды на первое время в количестве 6-ти аршин материи, а также по 1-му фунту кожи для починки обуви, первую выдачу произвести не позднее 1-го октября. Получающим половинные пайки – выдавать в половинном размере.
В тыловом районе начальникам гарнизонов и комендантам городов озаботиться в срочном порядке устройством для семейств офицерских и классных чинов экономических лавок, столовых, прачечных, починочных мастерских, и интендантству оказывать в этом деле возможное содействие. Распоряжением командующего войсками тылового района принять меры к объединению всяких существующих офицерских экономических обществ и кооперативных лавок и одно офицерское экономическое общество армии и флота с отделениями в главных городах Крыма. Для усиления оборотных средств этого общества будет выдана правительственная субсидия. О принятых мерах донести Врангелю.
Установить бесплатное обучение детей офицерских и классных чинов в правительственных и субсидируемых правительством учебных заведениях.
Председателю комитета государственного презрения озаботиться оказанием помощи и устройством в первую очередь сирот военнослужащих и инвалидов – защитников родины.
Представить бесплатную медицинскую помощь и медикаменты в военных лечебных заведениях семьям офицеров и классных чинов.
Всякого рода подходящие казенные работы и заготовления предоставлять преимущественно членам офицерских и классных семейств. Во всех тыловых штабах, управлениях и учреждениях замещать должности писарей, телефонистов, посыльных – по преимуществу членами их семейств с выдачей для установленного для вольнонаемных лиц содержания.
Начальнику военного управления по соглашению с начальником управления финансов разработать и представить Главнокомандующему в кратчайший срок соображения: а) об установлении прибавок к основному окладу в соответствии со сроком службы в рядах армии, б) об улучшении пенсионного обеспечения чинов армии и флота.
В связи с изменением по настоящему приказу порядка довольствия семейных офицерских чинов и вследствие непрерывно возрастающей дороговизны, установить на сентябрьскую треть размер содержания офицерских и классных чинов в двойном размере основного оклада; членам семей, не состоящим на котле при частях и командах, выдать установленный кормовой оклад.






507

Сверх всего указанного выдать на заготовление заблаговременно на зиму продуктов питания, топлива и прочее всем офицерам и классным чинам единовременное пособие в размере полного получаемого ими ежемесячного содержания, включая кормовые деньги.
Главнокомандующий верил, что намеченные им меры облегчат тяжелое положение офицеров, врачей и военных чиновников и дадут им новые силы для борьбы за родину в спокойном сознании, что семьи их не терпят крайней нужды.
30-го августа генерал Слащев представил Врангелю рапорт, указывая, что намеченных комиссией мер недостаточно. Он предлагал, “что все имущие слои населения должны сознательно отдать половину своего состояния, в чем бы оно не заключалось, на финансовое и экономическое возрождение России, хотя бы из имущества, находящегося в совдепии, причем является возможность выдать строго юридические обязательства на передачу половины этих имуществ в собственность государства”. Вместе с тем он предлагал одновременно “с обращением к честным работникам воздвигнуть виселицу для спекулянтов и мешающих возрождению России торгашей и себялюбцев”. Улучшение его здоровья оказалось лишь кажущимся. Отдых, видимо, не рассеял тумана в его голове.
По инициативе А.В. Кривошеина начальники управлений выступили с публичными докладами. Доклады эти организовывались группой общественных деятелей. Первый доклад делал П.Б. Струве, ознакомивший группу с общим международным положением и достигнутыми результатами в области военной политики правительства Юга России. После доклада присутствующими задавались письменные вопросы. Вслед за Струве такие
же доклады делали сенатор В.Г. Глинка, В.С. Налбаидов и М.В. Бернацкий. Доклады эти вызвали большой интерес. Зал каждый раз был переполнен. Особенный интерес был проявлен к докладам Струве и Глинки. Из всех гражданских ведомств результаты работы управлений иностранных сношений и земледелия и землеустройства были наиболее очевидны.
В поразительно короткий срок выборы в волостные земельные советы закончились. Уже имелось 68 волостных земельных советов. Почти везде были закончены обследования земельного фонда и составлены были списки лиц, имеющих право на получение земли в собственность. Многими земельными советами были выработаны и нормы землевладения. По новому приказу о земле уже появились собственники. В Мелитопольском и Днепровском уездах волостные и земельные советы приступили к разверстке нескольких крупных частновладельческих имений. В имении “Акманай” Филибера-Шатилова получили в собственность арендную землю двадцать два хозяина. На образование этих участков отпущено было около пятисот десятин по постановлению Ефремовского волостного земельного совета. В ближайшем времени намечалась дальнейшая передача земли в руки новых собственников в ряде волостей.


XXVII


За последнее время произведено было несколько назначений на высшие должности






508

в управлениях.
Начальником санитарной части вместо доктора Лукашевича назначен С.Н. Ильин, главноуполномоченный Р.О. Красного Креста в Крыму. Назначение это оказалось весьма удачным. Труды С.Н. Ильина в дни эвакуации оказались неоценимыми.
Помощником начальника военного управления был назначен прибывший в Крым генерал Данилов, бывший генерал-квартирмейстер штаба Верховного Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича в начале  Великой войны.
Внешняя жизнь в тылу ничем уже не напоминала недавние тревожные дни. Несмотря на близость фронта, совершенно не чувствовались, столь свойственные прифронтовым городам, распущенность и разгул. Многочисленное офицерство в тылу подтянулось. Мирная жизнь текла.
23-го августа состоялось устроенное в пользу детей-сирот гуляние на Приморском бульваре. Нарядная оживленная толпа, веселые лица, музыка, все уносило в далекое прошлое.


XXVIII


К концу августа разгром большевиков поляками выяснился в полной мере: около
250 тысяч коней попали в плен и частично были интернированы в Германию. Остатки
большевистских армий поспешно бежали на восток, преследуемые польскими войсками.
На правом фланге поляков действовали украинские части, быстро продвигаясь на Украину. В правобережной Украине повсеместно вспыхивали восстания. Отряды Махно, Гришина, Омельяновича-Павленко и другие беспрерывно тревожили войска красных, нападая на транспорты, обозы и железнодорожные эшелоны.
Врангельцам удалось установить с партизанами-украинцами связь, оказывая помощь оружием, патронами и деньгами. Среди населения правобережной Украины распространялись воззвания Врангеля, призывающие украинцев к борьбе с большевиками.
В двадцатых числах августа прибыла депутация от наиболее крупного партизанского отряда Омельяновича-Павленко. Он был старый кадровый офицер одного из русских гвардейских полков, ведший борьбу пол украинским желто-блакитным флагом.
Прибывшая депутация была у Врангеля. Стоявший во главе депутации старый полковник георгиевский кавалер, произвел на Врангеля хорошее впечатление. По его словам, население правобережной Украины озлоблено против большевиков, однако с
19-го года недобрая память о действиях добровольческих частей осталась, и это в связи с умелой пропагандой поляков и украинцев поддерживали сочувствие к самостийникам.
В связи с начавшимся оживлением на Украине, всполошились и заграничные украинские круги. Врангель получил известие, что из Парижа выехали в Крым представители украинцев-федералистов: Маркотул, Циткович и Могилянский.








509


XXIX


Общая стратегическая обстановка, казалось, складывалась так, как обрисовал Врангель ее французскому правительству. События на польском фронте придавали западному направлению первенствующее значение. Принятие Польского мира, усиленно предлагаемого большевиками и на котором настаивало правительство Ллойд Джорджа, было бы для Врангеля роковым. Освободившиеся на западном фронте три с половиной большевистских армий получили бы возможность обрушиться на Врангеля, и в этом случае исход борьбы был бы предрешен. Последнее пополнение белых, около десяти тысяч бредовцев, были влиты в армию; других пополнений, кроме отдельных офицеров из числа эвакуированных в 19-ом году в разные страны, не было. Местные средства людьми и лошадьми были полностью исчерпаны. Единственным источником пополнения оставались пленные, боеспособность которых, конечно, была весьма относительна.
Врангель принимал все меры, чтобы убедить французское и польское правительства в необходимости продолжения поляками борьбы, или хотя бы затягивание намечавшихся мирных переговоров с тем, чтобы воспользоваться оттяжкой части красных войск на польском фронте, пополнить и снабдить белые войска за счет огромной, захваченной поляками добычи, использовать как боеспособные части, перешедшие на сторону поляков и интернированных в Германии большевистских потерь, так и
захваченную победителями часть. Из задержавшихся в Польше остатков отряда генерала Бредова, отрядов Булак-Балаховича и полковника Пермыкина и русского населения вновь занятых поляками областей, Врангель предлагал сформировать в пределах Польши 3-ю Русскую армию. Врангель предлагал объединить командование польскими и русскими войсками в лице французского генерала с тем, чтобы при нем состояли представители белых и польских армий. Соответствующие переговоры велись, как непосредственно Врангелем с представителями польского и французского правительств в Крыму, так и представителями Врангеля в Париже и Варшаве.
30-го августа Маклаков телеграфировал, что французское правительство и Фош принципиально сочувствуют Вашей постановке вопроса, но осуществление ее пойдет медленнее, чем нужно. Мешает, кроме сложности вопроса, каникулярное время и отсутствие Мильерана, с которым можно сноситься только письменно. Сговор Ваш с поляками при участии Франции признается желательным, хотя, по мнению министерства иностранных дел, приезд самого Главнокомандующего мог бы политически повредить. Из разговоров с Замойским убеждаюсь, что политическое соглашение с поляками возможно. Но разрешение осложняется и затягивается, как желанием многих поляков заключить мир, так и вопросом материальной помощи для продолжения войны.
Безучастное и даже враждебное отношение к этому прочих держав затрудняет быстрое решение. Необходима подготовительная работа. Фош принимает горячее участие, очень советует Вам не торопиться с наступлением, стараясь прочно организовать тыл. Соглашение с поляками по моим разговорам возможно, отложив вопрос об окончательных границах, но сейчас же согласившись на определенный способ мирного






510

разрешения этого спора уже по восстановлении России, то есть на арбитраж или плебисцит. Не знаю Ваших разговоров в Варшаве. Необходимо к приезду Мильерана приготовить не только условия, но и дипломатических и военных представителей для совещания здесь.
Через два дня генерал Миллер дополнительно телеграфировал, что письмом 11-го сентября Мильерану маршал Фош поддерживает Ваши предложения, обуславливая осуществление их согласием Польши и присылкой польских уполномоченных в Париж, просит Мильерана поспешить с разрешением, в виду указанного Вами срока возможного приезда сюда.
Одновременно начальник польской военной миссии уведомил Врангеля, что польское правительство изъявило согласие на формирование Русской армии численностью до 800 тысяч человек в пределах Польши.
По поручению Врангеля А.А. Нератов телеграфировал Маклакову и Миллеру, что только что получены сведения, что польское правительство изъявило готовность на формирование Русской армии в пределах Польши из военнопленных большевиков в количестве 800 тысяч человек, причем указывается на то, что подобное формирование облегчило бы вопрос переброски и избавило от расходов по перевозке из Польши в Крым и дало бы выиграть время для разворачивания наших сил.
Главнокомандующий приветствует это решение при следующих условиях: чтобы таковая армия была бы выдвинута на правый фланг польско-украинской группы армии, дабы при дальнейшем наступлении примкнуть к левому флангу армии; армия должна
быть названа 3-ей Русской армией. В настоящую минуту Русская армия в Крыму состоит
из двух армий; командный состав 3-ей армии назначается Главнокомандующим генералом Врангелем; 3-я армия должна находиться в оперативном подчинении главнокомандующему западным противобольшевистским фронтом впредь до установления непосредственной связи с южным фронтом, после чего она переходит в подчинение генералу Врангелю.
Благоволите донести до сведения о сем французское правительство и командование.
Через несколько дней Врангель телеграфировал Миллеру, что согласился на формирование в Польше Русской армии из военнопленных большевиков на условиях, что она выдвигается на правый фланг польской и украинской армий и называется 3-ей Русской армией, командный состав назначается Врангелем. До соединения с остальными русскими армиями подчиняется в оперативном отношении главнокомандующему западным противобольшевистским фронтом. В связи с выгодой дальнейших действий и обстановкой Врангелем был возбужден вопрос объединения действий русских, украинских и польских войск для обеспечения наибольшего успеха. Соглашение с украинской армией намечается, назрел вопрос объединения с Польшей. Русские войска в Северной Таврии, усиленные значительно и пополнившиеся Кубанским десантом, готовы к действию в любом направлении. В случае объединения действий Врангель может начать операцию на правобережной Украине по овладению Херсонским и Николаевским районами с выходом в дальнейшем своим левым флангом на линию Черкассы, а центром и правым флангом на линии Мариуполь – Чаплино – Екатеринославль. Миллеру надлежит
принять меры воздействия на поляков для борьбы с большевиками по формированию 3-ей






511

Русской армии на указанных условиях и выдвижении ее украинцами на Черкассы для примыкания к левому флангу 2-ой Русской армии, в то время как маршальская армия правым флангом продвинется к Киеву и ограничится в дальнейшем обороной Днепра и Припяти; в случае намерения Польши заключить мир, всемерно затягивать переговоры с целью приковать силы красных на западе и создать выгодные условия для продвижения
3-ей Русской армии к Черкассам; при отрицательном решении вопроса о формировании
3-ей Русской армии, а также при мире с большевиками, принять все меры для скорейшей переброски в Крым всех русских надежных контингентов, как из Польши, так и из соседних стран. В этом случае желательно посылать их одетыми и с материальной частью.
Польское правительство, казалось, охотно шло на предложение Врангеля. Миллер телеграфировал, что поляки согласились прислать своего военного представителя в Париж для обсуждения согласования военных действий. Генерал, посылаемый Врангелем, должен быть вполне посвящен в его намерения, возможные планы, знаком с обстановкой и силами Врангеля.


XXX


Для ускорения переговоров Врангель решил командировать в Париж П.Б. Струве и генерала Юзефовича, коему он намечал поручить формирование русских частей в
Польше. Временно до прибытия генерала Юзефовича это должен был делать генерал
Махров.
Струве и Юзефович должны были передать французскому правительству краткую записку за подписью помощника Врангеля А.В. Кривошеина, излагавшую французскому правительству предложения Врангеля. В ней он писал, что поворот боевого счастья на сторону поляков застал Русскую армию во время операции по овладению Северным Кавказом. Для развития на Кубани успехов, в виду сосредоточения значительных сил противника против десантной группы белых, намечалась переброска войск с Таврического фронта; это неминуемо должно было их вынудить к отходу за Перекоп, к чему армия подготавливалась. Однако, в связи с разгромом польской армией большевиков, встал вопрос о создании на западе общего противобольшевистского фронта, причем сохранение белых частей на Таврическом фронте приобретало первенствующее значение. Это поставило белых в необходимость прекратить переброску войск на Кубань и, как следствие этого, отказаться от продолжения кубанской операции. Десантная кубанская группа получила приказание начать переброску войск в Крым. Это было выполнено не только без потерь, но и с большим приращением живой силы. Ныне Русская армия подготавливается к переходу в наступление, причем только согласованные операции ее с другими противобольшевистскими силами обещают достижение наибольшего успеха. Последнее же возможно только при условии объединения действий. Объединение украинских войск с польской армией уже осуществлено. Военное соглашение белых с украинской армией уже намечается.
Ныне назрел вопрос об объединении действий Русской армии с поляками, причем






512

дальнейшие успехи и дальнейшее продвижение приведет к состоянию общего фронта. Роль Франции в осуществлении этого вопроса имеет доминирующее значение. Спасение Варшавы и самой самостоятельности Польши с одной стороны и признание правительства Юга России и оказание помощи по снабжению Русской армии с другой – сделают вполне естественным, что обе армии охотно пойдут на руководство общей операцией против большевиков одним из французских генералов с тем, чтобы при нем состояли представители противобольшевистских армий. В случае осуществления этого проекта и продолжения наступления, Русская армия начала бы операцию на правом берегу Днепра, причем первоначально она могла бы овладеть Очаково – Николаевским и Херсонским районами, выдвинуться на линию Никополь – Вознесенск и наступать далее на линию Днепра, откидывая свой левый фланг к Черкассам, где было бы желательно соединиться с украинскими войсками. Повсеместные восстания на правобережной Украине в значительной степени облегчают задачу. Правый фланг и центр Русской армии одновременно продвинулись бы на линию Мариуполь – Чаплино – Екатеринославль.
При выполнении этой операции было бы очень желательно содействие французского флота при овладении Очаковым (траление мин и демонстрация у Одессы).
Выполнение намеченных заданий лишило бы большевиков хлебных районов, закрыло бы выход в Черное море и создало бы необычайно выгодное положение для дальнейших действий, причем польская армия могла бы ограничиться активной обороной на Днестре и Припяти, а Русская и украинская продолжали бы дальнейшие операции.
Овладение каменноугольным районом и захват Кубани должны быть следующими задачами Русской армии, так как лишение советской России этих источников топлива и хлеба означало бы для нее конец борьбы.
Выполнение намеченных задач возможно лишь при надлежащем снабжении, в котором Русская армия испытывает чрезвычайную нужду. Наступающие холода требуют принятия скорейших мер по обеспечению армии обмундированием, а неминуемая сыпнотифозная эпидемия – бельем. Русская армия раздета и 110 тысяч (цифры показаны несколько преувеличенными) бойцов и обслуживающих их солдат на фронте должны быть одеты по-зимнему. Кроме того, 200 тысяч офицеров, чиновников и солдат, обслуживающих тылы армии, надо одеть по-осеннему.
Одним из существенных вопросов является также усиление белых орудиями, так,  запас английских снарядов приходит к концу, только для поддержания нынешней артиллерии, в связи с перевооружением, необходимо до 80 орудий.
Гражданская война выдвинула авиацию, броневики и танки, особенно могущественное средство борьбы. Оказанная ими помощь Русской армии неисчислима. К сожалению, материальная их часть пришла в полное расстройство и присылка ее в достаточном количестве до крайности необходима. Ощущается недостаток ручного оружия, каковой с передачей белым при содействии Франции имущества румынского фронта будет устранен.
Для флота нужны шестидюймовые пушки канэ, 75 м/м пушки и снаряды к ним.
Средства связи: телефоны, телеграфные аппараты, а главное кабель, также нужны в
первую очередь.
В медицинских средствах Русская армия испытывает большой недостаток, который станет грозным с началом зимних эпидемий. Белье для лазаретов, дезинфекционные






513

средства, хирургические инструменты и перевязочные материалы крайне необходимы.
С оказанием белым помощи, в общих чертах изложенной выше, Русская армия выполнит намеченные задачи с полным успехом.
Прекращение Польшей военных действий и вступление ее в переговоры с советским правительством поставило бы Русскую армию в тяжелое положение.
Освободившиеся силы большевиков, в этом случае, были бы переброшены на южный фронт и, спустя несколько месяцев, мы имели бы перед собой новых три, три с половиной большевистских армий.
Но и при таких условиях Русская армия не сложит оружия, и будет драться с верой в успех и с верой в свою союзницу Францию, которой мы неизменно оставались верными и которая может оказать нам в этом случае существенную помощь. Затягивание мирных переговоров Польши с советской Россией с одной стороны, и скорейшая переброска в Крым из Польши и Германии (после некоторого отбора) захваченных и перешедших через германскую границу большевиков, а также остатков армий генерала Миллера и генерала Юденича с другой, дало бы нам возможность продолжать борьбу.
Самое затягивание мирных переговоров должно быть настолько продолжительным, чтобы можно было бы успеть перебросить контингент из Германии и Польши и закончить пополнение ими вновь формируемых частей.
Перевозимый контингент должен быть вполне обмундирован и вооружен, а вновь формируемым частям должна быть предоставлена необходимая материальная часть, для чего могли бы быть использованы запасы большевиков, захваченные поляками.
При осуществлении всего этого, Русская армия будет и одна продолжать борьбу с большевиками в твердой уверенности в конечном ее успехе, чем даст возможность и Польше быть спокойной в невозможности большевикам нарушить условия мирного договора.
Независимо от предоставления Русской армии военного снабжения, осуществление проекта требует и значительной денежной помощи в виде ссуды, покрытие которой наравне с оплатой военного снабжения могло бы быть предусмотрено специальным договором по экспорту во Францию зерновых продуктов, угля и других сырьевых продуктов из территорий уже занятых и предложенных к занятию Русской армией.


XXXI


Вместе с тем, Врангель решил предпринять поездку по фронту совместно с представителями союзнических миссий, имеющую целью с одной стороны вселить в них уверенность в прочности положения белых, с другой стороны, наглядно показать недостатки снабжения и необходимость срочной помощи в этом отношении.
30-го августа вечером Врангель выехал из Севастополя в сопровождении А.В. Кривошеина и представителей военной миссии Франции, Польши, Америки, Англии,
Японии и Сербии и нескольких корреспондентов русских и иностранных газет. Утром 31-го августа поезд остановился на станции Тагонаш, и руководство на автомобилях выехало






514

для осмотра частей. Работы на этом участке фронта были наиболее закончены. Густая сеть
проволоки, блиндажи, сложный лабиринт окопов, искусно маскированные батареи. Недавно установленная тяжелая крепостная батарея производила пробную стрельбу. Аэропланы ее корректировали. Прибывшие могли воочию убедиться в огромной работе, сделанной за последние несколько месяцев, почти при отсутствии средств. Вернувшись в поезд, Врангель с сопровождающими его лицами тронулись далее на станцию Акимовка, смотрели расположенный там авиационный парк и оттянутую в резерв славную Кубанскую дивизию генерала Бабиева. Воздушная эскадрилья под руководством выдающегося летчика, генерала Ткачева, производила в воздухе ряд блестящих маневров, тем более удивительных, что большинство аппаратов пришли в полную ветхость, и лишь беззаветная доблесть русского офицера заменяла технику. Полеты были окончены и военные представители окружили отважных летчиков, выказывая свое восхищение. Генерал Ткачев доложил о том, что большинство аппаратов совершенно изношены и, что в ближайшее время, если не будет получено новых, авиация окажется бессильной. Врангель использовал случай, чтобы указать на те усилия, которые делались им для получения новых аппаратов и на те непреодолимые препятствия, которые оказывались Врангелю не только со стороны наших врагов. Так, недавно, с большим трудом приобретенные ими в одном из государств (Болгария) аэропланы были по “недоразумению” уничтожены одной из иностранных контрольных комиссий
(англичанами). Представитель великобританской военной миссии, симпатичный
полковник Уольш, густо покраснел.
Дивизия генерала Бабиева прошла отлично. После смотра казаки джигитовали, чем привели в полное восхищение иностранных гостей


XXXII


Вечером Врангель с сопровождающими лицами прибыли в Мелитополь, где в штабе 1-ой армии начальник штаба армии генерал Достовалов сделал краткий доклад об общем положении и познакомил слушателей с историей борьбы войск генерала Кутепова в Северной Таврии. После ужина они вернулись в поезд и выехали на станцию Федоровка, откуда 1-го сентября утром приехали на автомобилях в колонию Кронсфельд, где смотрели оттянутую в резерв командующего армией Корниловскую дивизию.
От края до края огромной площади растянулись ряды войск. На середине площади поставлен аналой и в блестящих ризах духовенство служило молебствие. В тихом осеннем воздухе неслись звуки церковного пения, и где-то в небесной выси вторил им запоздалый жаворонок.
Загорелые, обветренные лица воинов, истоптанные порыжевшие сапоги, выцветшие потертые рубахи. У многих верхних рубах нет, их заменяют шерстяные фуфайки. Вот один, в ситцевой пестрой рубахе с нашитыми полотняными погонами, в старых, выцветших защитных штанах, в желтых английских ботинках, рядом другой и вовсе без штанов, в вязаных кальсонах. Ужасная, вопиющая бедность. Но как тщательно,






515

как любовно пригнана ветхая амуниция, вычищено оружие, выровнены ряды. После молебна Врангель вручил 1-му Корниловскому полку Корниловское знамя, знамя 1-го батальона имени генерала Корнилова. Это знамя, сохраненное одним из офицеров полка, вырвавшимся от большевиков, является для полка реликвией.
Части проходят церемониальным маршем. Один за другим идут стройные ряды, бодрый твердый шаг, веселые радостные лица и, кажется, что встанут из могил старые русские полки.
После парада тут же в колонии был предложен начальником дивизии обед. От имени Русской армии Врангель приветствовал представителей союзных держав.
- Я поднимаю бокал за присутствующих здесь дорогих гостей, - говорил в своей речи Врангель, - представителей военной и периодической печати дружественных белым держав Европы. Прежде всего, я горячо приветствую представителей нашей старой испытанной союзницы – Франции. Франция первая признала наше правительство. Это было первое драгоценное свидетельство твердой веры в нас, наше правое дело и нашу способность во имя свободы и справедливости успешно бороться с мировым врагом – большевизмом. За Францией – Америка, в исторической ноте, с исчерпывающей глубиной раскрыла свою точку зрения на русский вопрос, указав на мировое значение единства и неприкосновенности России и на невозможность признания когда-либо большевистского режима. С неизменной признательностью я вспоминаю огромную помощь, оказанную нам
Англией, и непоколебимо верю, что недалек час, когда все дружественные державы найдут своевременным открыто сказать, что Русская армия ведет борьбу не только за освобождение и благо России, но и за всемирную культуру. При нашем поражении никакая сила не в состоянии будет надолго сдержать волну красного интернационала, которая зловещим пожаром большевизма зажжет Европу и, быть может, докатиться и до Нового Света. Мне особенно приятно приветствовать здесь, на фронте, наших друзей, ибо среди них я вижу сегодня представителей не только армии и флота, но и широкого общественного мнения. Я уверен, что они громко засвидетельствуют в родных странах обо всем ими здесь виденном, что они правдиво, ничего не скрывая, расскажут о тех неимоверно тяжелых условиях, в которых Русской армии  приходится вести ее героическую борьбу с тиранией и варварством, не признающих ни Божеских, ни человеческих законов. Я уверен, что они также правдиво расскажут и о великих подвигах скромных русских людей, которые бестрепетно жертвуют жизнью в ясном сознании, что они это делают для спасения и замирения нашей родины и всего человечества.
В ответных речах иностранных правительств чувствовалось общее желание помочь, сквозила искренняя симпатия. Военные люди, захваченные всем виденным, на время перестали быть политиками.
После обеда Врангель с сопровождающими лицами проехали на позиции, где смотрели стоявшие в участковом резерве части Марковской и Дроздовской дивизий. Та же вопиющая нищета, та же блестящая выправка старых русских полков, тот же бодрый, уверенный вид.
Поздно вечером Врангель с сопровождающими лицами вернулись в поезд. Ночью А. В. Кривошеин с военными представителями и иностранными корреспондентами выехали в Севастополь, Врангель же проехал на станцию Юшунь, откуда на автомобиле 2-го сентября проехал во 2-ой корпус.






516

Полки 2-го корпуса, жестоко пострадавшие в каховских боях, недавно пополненные частями отряда генерала Бредова и прибывшими запасными, не успели еще вполне сколотиться, значительно уступая внешним видом полкам 1-го корпуса, однако и здесь настроение было спокойное и уверенное. Генерал Витковский работал, не покладая рук, спеша привести в порядок расстроенный его предшественником корпус. 5-го сентября Врангель вернулся в Севастополь.
По очищении белыми войсками Кубани, противник получил возможность часть освободившихся сил перебросить на крымский фронт. Обнаружены были вновь прибывшие части, как с Кавказа, так и из внутренней России и на других участках фронта. Правобережная группа красных войск под общим начальством Эйдельмана получила название 6-ой армии. Штаб армии в полном составе прибыл с северного фронта. В состав 6-ой армии входили: 13-ая (только что прибывшая из Пскова), 16-ая и 52-ая стрелковые дивизии, конная бригада Гофа.
На правом берегу Днепра действовали и 2-ая конная армия под командой бывшего войскового старшины Миронова в составе 2-ой, 16-ой и 21-ой кавалерийских дивизий и особой конной бригады. Общая численность 6-ой и 2-ой конных армий исчислялась в 15 тысяч штыков и 6 тысяч шашек.
Перед фронтом войск генерала Кутепова продолжала действовать 13-ая советская
армия в составе: конной бригады Федотова, морской экспедиционной дивизии,
сформированной из черноморских и каспийских матросов и матросского отряда днепровской флотилии; 2-ой донской стрелковой дивизии; 42-ой, 40-ой, 23-ей и 9-ой стрелковых дивизий; 7-ой кавалерийской дивизии (прибывшей с персидского фронта через Кубань); 9-ой кавалерийской дивизии, особой архангельской бригады, бригады
29-ой и 46-ой стрелковых дивизий и бригады курсантов.
Общая численность войск 13-ой советской армии достигала 30000 штыков и 7000 шашек. Общая численность 6-ой, 13-ой и 2-ой конной армии насчитывала 45000 штыков и 13000 шашек.
Силы белых к 1-му сентября не превосходили 25000 штыков и 8000 шашек (боевой состав). Части 13-ой советской армии располагались наиболее сильными группами в районах города Александровска (группа Нестеровича), Орехова, станции Пологи и села Верхний Токмак. В предвидении перенесения дальнейших операций в правобережную Украину представлялось необходимым закрепиться на правом берегу Днепра и овладеть каховским плацдармом противника, создающим нашему тылу постоянную угрозу


XXXIII


Прежде, чем приступить к операции в западном направлении, необходимо было разбить красных на северном и восточном участках фронта и этим развязать себе руки для предстоящей заднепровской операции. Врангель наметил нанести удар конными частями
Донского корпуса, охватывая левый фланг 13-ой советской армии.
Разбив последовательно верхнетокмакскую и пологскую группы красных, части






517

1-ой армии должны были, одновременно наступая с фронта и нанося удар в тыл ореховской и александровской групп противника, нанести ему окончательное поражение.
1-го сентября части Донского корпуса (2-ая и 3-я донские дивизии) перешли в наступление по всему фронту от побережья Азовского моря в район Ногайска до линии железной дороги Большой Токмак – Верхний Токмак.
40-ая и 42-ая красные стрелковые дивизии, не выдерживая удара, отходили на восток и на северо-восток.
2-ая донская дивизия вышла с боем в район Елизаветовки и двинулась на север, охватывая верхнетокмакский узел с востока. Конница 3-ей донской дивизии заняла одновременно район Вербовая – В. Курлак.
2-го сентября согласованными действиями всех трех дивизий Донского корпуса была разбита наголову верхнетокмакская группа красных. Взято около 1000 пленных, 3 бронепоезда, орудия и пулеметы. Части Донского корпуса овладели Верхним Токмаком, Бельманкой и Гусаркой.
С утра 3-го сентября Донской корпус приступил к ликвидации пологской группы красных, 2-ая донская дивизия двинулась из Гусарки на Воскресенку, применяя маневр охвата пологского железнодорожного узла с северо-востока. Конница 3-ей донской дивизии была направлена из Семеновки на Басань, бригада 1-ой донской дивизии – из Очертоватого в Вербовое. Кубанская казачья дивизия генерала Бабиева была подчинена
командиру Донского корпуса и перешла в район Молочного.
Под вечер 3-го сентября 2-ая донская и конница 3-ей донской дивизий вели бой в районе Полог. В этих боях было взято вновь большое количество пленных и военного снаряжения.
4-го сентября 2-ая донская дивизия шла уже на Гуляй-Поле. 1-ая и 3-я дивизии перешли в Опеополь под Пологами.
Врангелевской директивой от 4-го сентября указывалось, что части 1-ой армии, разгромив верхнетокмакскую группу красных, развивают наступление к северо-западу. Приказывалось: генералу Кутепову – с Донским и 1-ым армейским корпусами и кубанской казачьей дивизией, развивая начавшуюся операцию, разбить ореховскую и Александровскую группы красных, выйти на фронт Керменчик – Новоуспеновка – Кичкасская переправа и овладеть последней; частью сил обеспечивать мариупольское и волновахское направления; генералу Драценко – со 2-ым и 3-им корпусами и Терско-Астраханской бригадой удерживать левый берег Днепра от Б. Знаменки до устья Днепра; адмиралу Саблину – обеспечивая левый фланг армии, сосредоточить силы для уничтожения красного флота в Азовском море; генералу Барбовичу – с 1-ой конной дивизией оставаться в резерве.


XXXIV


В течение 4-го сентября 2-ая донская дивизия заняла Гуляй-Поле при слабом
сопротивлении арьергарда противника, который в полном беспорядке отходил главными






518

силами пехоты с обозами на Волноваху. В районе Басань – Вербовое противник встретил донцев контрнаступлением свежих частей (23-ей стрелковой и 9-ой кавалерийской дивизий). После упорного боя Сладкая Балка и Тифенбрук были заняты донцами. Одновременно части 1-го армейского корпуса отбросили красных с лини Андребург – Бурчатск и вышли в район Карачекрак – Васильевка.
5-го сентября донцы продолжали боевые действия против группы красных, 2-ая донская дивизия из района Гуляй-Поле шла на Новониколаевку, Нововоскресенку с целью прервать железную дорогу Александровск – Синельниково и овладеть в дальнейшем Кичкасской переправой.
3-ей донской бригаде 1-ой донской дивизии было приказано разбить ореховскую группу красных и выйти в район Жеребец – Любимовка.
Кубанской казачьей дивизии ударом в направлении Ново-Карловка, Омельник, Жеребец содействовать 3-ей донской дивизии.
2-ая донская и кубанская казачьи дивизии настигли северо-восточнее Орехова (Омельник – Фриденталь) части красных, шедшие на поддержку ореховской группе красных, и нанесли им жестокое поражение.
6-го сентября части Донского и 1-го армейского корпусов приступили к выполнению задачи по овладению Александровском и Кичкасской переправой. К вечеру Марковская дивизия заняла Александровск.
В ночь на 7-ое сентября Марковская дивизия пыталась с налета овладеть Кичкасской переправой, но, встреченная жестоким огнем с правого берега Днепра, задачи не выполнила.
За операцию на северо-восточном участке фронта с начала сентября донцы и 1-ый армейский корпус взяли более 10 тысяч пленных, 30 орудий, 6 бронепоездов, 3 броневика и большое число пулеметов.
1-ая Русская армия, разбив в начале сентября 13-ую советскую армию, вышла на линию Пологи – Кичкас.
7-го сентября Марковская дивизия вновь без успеха атаковала Кичкасскую переправу.
В течение 8-го сентября красные по всему фронту держались пассивно. Дроздовская дивизия и бригада Кубанской казачьей дивизии выступили в направлении станции Синельниково для нанесения в район Новогупаловки, приведя около тысячи пленных.
Стали получать сведения, что разгромленные на северном участке красные стягивают резервы в бердянском районе, в Берестовом были обнаружены части прибывшей на фронт матросской дивизии.
Одновременно поступили сведения о готовившейся высадке красных войск в тыл нашей 1-ой армии в районе к югу от Мелитополя.
Директивой 11-го сентября Врангель приказал генералу Кутепову разбить волновахскую группу красных и овладеть Мариуполем; адмиралу Николя – разбить азовский флот красных, запереть 15-го сентября Мариупольский порт и совместно с сухопутными войсками овладеть Мариуполем, разрушив базу красного флота.
11-го сентября гвардейская бригада 1-ой донской казачьей дивизии атаковала у Стародубской матросскую дивизию, и после повторных атак обратила матросов в бегство.






519

Часть матросов была порублена, около шестисот взято в плен.
3-я донская дивизия выступила на фронт Царево – Константиновка – Федоровка.
2-ая двигалась на Тургеновку – Чистополе для охвата Волновахи с севера. Эти дивизии Донского корпуса при продвижении на восток противника не встречали: последний спешно отходил на линию Мариуполь – Волноваха.
13-го сентября 1-ая донская дивизия перешла в район Стародубовская – станица Покровская, 3-я донская дивизия в район Богославская – Загатьевская.
2-ая – в село Павловское.
С рассветом 14-го сентября 1-ая донская дивизия выступила для овладения городом Мариуполем; 3-я донская дивизия для захвата волновахского железнодорожного узла, 2-ая – для перерыва железной дороги в район станции Велико-Анадоль.
В течение 14-го сентября 1-ая донская дивизия сосредотачивалась в станице Никольской с целью атаковать Мариуполь. 15-го сентября с северо-запада и с севера 3-я донская дивизия заняла с боем район станции Платоновка – Волноваха, конница 3-ей донской дивизии вела бой у Апостольского, 2-ая донская дивизия разбила на рассвете станции Велико-Анадоль, отряд красной пехоты до 4 тысяч штыков и отбросила его на восток, захватив несколько сот пленных и отрезав два бронепоезда красных. При преследовании 2-ая донская дивизия сбила красных у Новотроицкого и продолжала гнать противника на северо-восток.
15-го сентября 1-ая донская дивизия с боем овладела Мариуполем; 3-я донская дивизия, получившая задачу содействовать 1-ой дивизии наступлением на Мариуполь с севера и северо-востока, вела бой с прорывавшимися из Мариуполя красными, вышла на линию Павлополь – станция Асланово и преследовала красных на восток до станции Новониколаевской; 2-ая донская дивизия сосредоточилась в районе Новотроицкое – Ольгинское.
На рассвете 16-го сентября бригада конницы противника (7-ой кавалерийской дивизии) атаковала в Ольгинском части 2-ой донской дивизии, но была отбита. 2-ая донская дивизия преследовала противника на Александровку. 4-ый Назаровский полк под командой генерала Рубашкина совершил налет на станции Караванное и Мандрыкино, и к вечеру 16-го сентября занял станцию Юзово, где взорвал склады огнестрельных припасов и разрушил железнодорожные сооружения.
16-го сентября 1-ая донская дивизия была оттянута в резерв командира корпуса в районе Янисаль; части 3-ей дивизии оставались в Мариуполе для охраны города и порта.
За мариупольско-волновахскую операцию донцы взяли до 5-ти тысяч пленных, 9 орудий, 1 бронепоезд и много пулеметов.
17-го сентября противник вновь перешел в наступление на Новотроицкое – Ольгинское. Части Донского корпуса продолжали наступление. 1-ая донская дивизия совместно с 3-ей донской дивизией, направившей конницу в тыл красным в Еленовку, опрокинула противника на фронте Александровское – Новотроицкое – Ольгинское. Противник бежал к Марьевке, преследуемый частями 1-ой дивизии. Второй отряд боевых судов под командой контр-адмирала Беренса, пройдя с тралением семь линий минных заграждений, вошел в Мариупольский порт.
20-го сентября 1-ая и 2-ая донские дивизии были повернуты из района Волновахи
на Пологи – Орехов, где противник теснил слабые разведывательные части Донского






520

корпуса. Красная конница успела продвинуться до района Розовка – Царевоконстантиновка. Части 3-ей донской дивизии продолжали оставаться в Мариупольско-Волновахском районе.
В течение 19-го и 20-го сентября Дроздовская и Кубанская казачьи дивизии произвели вторичный налет на Синельниково, где вновь захватили более 3 тысяч пленных, 3 бронепоезда, орудия и много военной добычи.
21-го сентября второй боевой отряд судов оставил Мариупольский порт, вывезя все ценное имущество. Части 3-ей донской дивизии стали оттягиваться на запад.
22-го сентября 3-я донская дивизия сосредоточилась в районе Загатьевская – Розовка, 2-ая – в Пологах, 1-ая – в Гуляй-Поле. Части 1-го армейского корпуса совершили перегруппировку для предстоящей Заднепровской операции. Корниловская и Марковская дивизии сосредоточились в Александровске, Дроздовская – в Новогупаловке, кубанская казачья дивизия – в Протопоповке – Ивано-Анновке.
В течение сентября месяца 1-ая Русская армия рассеяла противника на всем фронте от Азовского моря до Кичкасской переправы. Задача Врангеля – развязать себе руки для заднепровской операции – была выполнена.


XXXV


В то время как на фронте шли непрерывные бои, в тылу продолжалась напряженная работа. Из дома, который Врангель дотоле занимал, он перешел в более обширное здание, занятое ранее командующим флота, носившее название “Большого дворца”. В Большом же дворце помещались его ближайшие помощники А.В. Кривошеин и начальник штаба генерал Шатилов. Их рабочий день начинался с семи часов и продолжался почти непрерывно до 11-12 часов ночи. Внимание приходилось уделять самым разнообразным вопросам: военным, внутренней и внешней политики, экономическим, финансовым. Последние особенно его и Кривошеина тревожили.
Несмотря на все трудности, удалось покрывать нормальными доходами обыкновенные расходы, однако, покрытие чрезвычайных расходов в течение года исчислялось с дефицитом в 250 миллиардов. Правда, приняв во внимание значительное обесценивание нашего рубля, эта цифра не представлялась чрезвычайной, однако, для незначительной территории Крыма и Северной Таврии, она все же была большой. Бедный местными средствами Крым, конечно, не мог прокормить весь государственный аппарат и огромную армию. Хотя боевой состав войск не превышал 30-35 тысяч (не считая флота), но непомерно разросшийся тыл, десятки тысяч заполнявших госпиталя раненых, громадное число пленных, как находящихся в запасных частях, так и сосредоточенных в концентрационных лагерях, военные учебные заведения, многочисленные тыловые учреждения, военные и морские управления - все это доводило численность, находящихся на иждивении правительства ртов, до 250-300 тысяч. Конечно, прокормить это количество было для государственной казны непосильно. Главную часть военного снабжения по-прежнему приходилось приобретать за границей за счет скудного валютного фонда.






521

Единственным предметом вывоза оставался хлеб. Правительство через контрагентов продолжало усиленно закупать зерно в Северной Таврии. Управлением торговли и промышленности были заключены с 24-го июля по 16-ое сентября с разными лицами контракты на поставку до десяти миллионов пудов зерна. В порты было доставлено уже до полутора миллиона пудов и вывезено за границу до одного миллиона. Помимо того, что зерно являлось единственным источником их вывоза, появление на западноевропейских рынках русского зерна из Крыма имело и большое политическое значение. Западноевропейские государства, и в частности Франция, жестоко пострадавшая за войну, испытывали большой недостаток в хлебе, и появление в Марселе парохода с грузом хлеба 275 тысяч пудов, было отмечено почти всей французской печатью.
Монополизация правительством Юга России хлебного дела вызывала значительные нарекания со стороны части промышленных кругов, в этом деле лично заинтересованных. На правительство Юга России сыпались обвинения в “стеснении торговли”, в “ухудшении частной инициативы”. Однако со всем этим не приходилось считаться.
Надежда на возможность внешнего займа оставалась весьма слабой. Дело
правительства Юга России представлялось мало устойчивым, не внушало уверенности в своей прочности. А.В. Кривошеин наметил созвать в Севастополе особое экономическое совещание из наиболее видных финансовых и торговопромышленных деятелей для обсуждения мероприятий к поднятию экономического и промышленного состояния Юга России и для изыскания возможности заключения займа. Совещание намечалось на конец сентября, к этому времени были разосланы приглашения. Многие, в том числе граф Коковцов, Давыдов, Ритих приехать отказались, ссылаясь на всевозможные причины, однако целый ряд лиц уведомили о принятии приглашения.


XXXVI


Переговоры поляков с представителями начались. Польская делегация прибыла в Ригу 5-го сентября. С первых же дней обнаружилось почти полное расхождение сторон. Казалось, каждая сторона предъявляла неприемлемые условия для другой, однако, переговоры не прерывались. За спинами договаривающихся ясно чувствовалась борьба интересов других держав.
Большевики, видимо, ясно отдавали себе отчет в обстановке. Учитывая, что, так или иначе, они достигнуть с поляками соглашения, руководители советской власти решили покончить с другим врагом. Был выброшен ударный лозунг: “все на Врангеля”. Несмотря на то, что остатки красных армий безудержно откатывались перед польскими войсками на восток, красное командование все свободные резервы теперь бросало на юг.
В середине сентября стали поступать сведения о движении на юг с юго-западного участка польского фронта и красной кавалерии Буденного (1-ой командной армии).







522


XXXVII


В правительстве Франции произошли неожиданные перемены. Президент Французской республики Дюшанель заболел и вынужден был оставить свой пост, избранным заместителем его оказался Мильеран.
Председателем Французского правительства был назначен Лейг. Ближайшие сотрудники бывшего председателя правительства, являющиеся представителями идеи сближения с национальной Россией, Пти и Палеолог, оставили свои посты. Врангель телеграммой поздравил нового президента.
Казалось, что происшедшие перемены не отразятся на внешней политике Франции.
27-го сентября Базили телеграфировал, что палата депутатов заслушала в субботу соглашение нового председателя совета министров. Левые сделали запрос о России. Лейг ответил, что Франция верит в русский народ и желает России скорейшего возрождения и не забудет помощи, оказанной ею Франции в начале войны. Врангель счел своим долгом
принести Лейгу письменную благодарность от имени правительства Юга России за теплые слова, сказанные им с трибуны, а равно приветствовать  от имени правительства Юга России Мильерана по случаю его избрания в президенты республики.
Врангель получил сообщение, что в Крым направляется представительство французского правительства во главе с верховным комиссаром графом де Мартель. В составе правительства находилась и военная миссия, имеющая задачей выяснить главнейшие нужды белых и наметить способы им помочь. Начальником военной миссии являлся генерал Берк.
10-го сентября прибыл российский посол в Париже Маклаков. По его словам, Мильеран, дав свое согласие на избрание президентом, обусловил одновременно сохранение своего влияния на внешнюю политику Франции. Новый председатель правительства и министр иностранных дел являлись послушным орудием президента.
Мильеран по убеждениям своим был непримиримым врагом советов и другом национальной России, однако, Франции приходилось считаться с политикой англичан, белым в настоящее время определенно враждебной.
Предрешить результаты рижских переговоров было нельзя. Однако Франция, вероятно, сделает все возможное, чтобы результаты этих переговоров наименее гибельно отразились на положении Русской армии. По свидетельству Маклакова донесения официальных и неофициальных иностранных агентов единодушно подчеркивали огромные результаты, достигнутые новым южнорусским правительством. Отмечался ряд реформ, особенное значение придавалось аграрной реформе и достигнутому соглашению с казачьими государственными новообразованиями.
17-го сентября Струве, Маклаков и генерал Юзефович выехали в Париж.










523


XXXVIII


20-го сентября Врангель выезжал на несколько часов в Мелитополь, где имел совещание с командующими армиями генералами Кутеповым и Драценко. Подготовка Заднепровской операции была закончена, и начало операции было намечено на 25-ое сентября.
На обратном пути Врангель едва не сделался жертвой покушения. За четверть часа до прихода его поезда был случайно обнаружен заложенный под железнодорожным полотном фугас.
Крестьянин, косивший траву вблизи железнодорожного полотна, заметил электрический провод. Он успел жать знать в железнодорожную будку, и поезд был задержан на ближайшей станции. Вызванная саперная команда обнаружила фугас огромной силы. Успей злоумышленники своевременно его взорвать, от поезда едва ли что-либо осталось. К сожалению, злоумышленники скрылись. Энергично проведенное расследование установило причастность к преступлению некоего Б.В. Стефановича-Стивенсона, который был задержан, однако, через несколько дней бежал из тюрьмы.


XXXVXI


В Крым прибыла делегация украинского национального комитета в составе председателя Маркотуна, генерального секретаря Цитовича и члена комитета Могилянского. Украинский национальный комитет являлся противником самостийной политики Петлюры. Он проводил мысль объединенной России, выговаривая для Украины местную автономию. Комитет работал в тесном единении с Галицким украинским правительством Петрушевича, провозглашавшего единение с Россией. Украинский комитет не имел за собой реальной силы, однако, являлся белым дружественной организацией, имевшей некоторые связи, как на западе, главным образом во Франции, так и на Украине, и к тому же, могущей быть использованной, как противовес украинцам-самостийникам. Врангель постарался оказать ему всяческое внимание, принял депутацию в присутствии А.В. Кривошеина, начальника иностранных сношений П.Б. Струве и начальника его штаба генерала Шатилова. Выразив принципиальное согласие с предложенными делегацией положениями, Врангель заявил, что в основу своей политики ставил объединение всех русских сил, борющихся с большевиками и готов поддержать развитие национальных образований на тех же основаниях, которые положил в основу соглашения Врангеля с казачеством. Комитету была оказана и некоторая материальная помощь.
18-го сентября атаманами Дона, Кубани, Терека и Астрахани был устроен в честь украинского комитета в помещении морского собрания банкет. Донской атаман от имени






524

казаков приветствовал украинский комитет, являющийся выразителем идеи объединения во имя общей матери России, за которую провозгласил “ура”. Отвечавший ему Маркотун, подчеркивал гибельность самостийных течений, питаемых иллюзиями, стремящимися к расчленению России. Он отметил достижения южнорусской власти, отказавшейся от непримиримой политики в отношении отдельных народностей, входивших в состав великой России и тем достигшей единения русских сил во имя борьбы с общим врагом. В заключение он предложил тост за Главнокомандующего.
Врангель отвечал обоим ораторам. В своей речи Врангель указал, что большевизм является угрозой не только России, но и всему миру. Россия для большевиков – это костер, которым они надеются зажечь европейский пожар. В польской печати не раз указывалось, что поляки борются не с русским народом, а с представителями интернационала. Врангель верил, что ближайшее будущее оправдает это заявление, и Польша не оставит в одиночестве тех, кто борется за общее дело культуры и цивилизации.
Представитель польской миссии господин Михальский подчеркнул в своей речи, что, несмотря на то, что польское правительство не упоминало в своей декларации о целях войны, последняя является борьбой с интернационалом. “Обещание внешних границ не остановит борьбу, правительство не оставит борьбы и уверено в победе”.
20-го сентября было обнародовано временное положение об уездном земстве и опубликован соответствующий приказ. В нем Врангель изложил, что его приказом от
15-го июля население сельских местностей призвано к устроению нового земского
порядка в волостях на началах широкого участия в этом деле всех крепких хозяйственных крестьян.
Для дальнейшего устроения на тех же началах земской жизни юга России Врангель признает необходимость, представить повсеместно созываемым ныне волостным земским собранием, образовать из своей же среды и уездные земские учреждения.
Заботы обо всех хозяйственных и культурно-просветительных нуждах деревни по уездам всецело возлагаются на избранные волостями уездные земские собрания, которым с этой целью даются обширные права, причем устраняется излишний надзор и всякое, не вызываемое требованиями государственной безопасности, вмешательство в их дела правительственной власти, чтобы ничем не стеснить свободу почина, самостоятельность и широту земской работы по восстановлению благоустройства и порядка жизни, разрушенных смутой.
Уездным земским собраниям вменяется обязанность выяснить вместе с тем желательный самому населению порядок ведения тех земских дел, которые непосильны для отдельных уездов и лежат теперь на губернском земстве. По делам этого рода уездам предоставляется объединяться в особые, по взаимному соглашению уездных земств, союзы, охватывающие губернию или целые области.
Новая земская волость даст и обновленные свежими силами земли, готовые к творческой работе, уездное земство, эту необходимую ступень подъема на пути к дальнейшему возрождению русской государственности. Верю, что междоусобица скоро закончится и наступит время избрать достойных земских людей во всероссийское народное собрание, которое укажет, как должна быть устроена Русская земля.
В связи с этим Врангель приказал впредь до установления общегосударственной властью окончательного порядка земского самоуправления вводить в действие в






525

местностях, занимаемых войсками Русской армии, утвержденное им 20-го сего сентября Временное положение об уездных земских учреждениях с соблюдением утвержденных того же числа правил.
Выборы в волостные земства в некоторых волостях уже закончились.
Население осторожно и вдумчиво отнеслось к выборам. Разруха местной жизни вызвала здоровое стремление к объединению. Выбранными  оказывались в большинстве волостей домовитые, хозяйственные крестьяне. Было выбрано и несколько крупных помещиков. Волостные советы в тех местностях, где их заменили еще волостные земства управы, проявляли большую работоспособность. В большинстве волостей обследование земель было закончено. Намечены были нормы землевладения. Местами было решено приступить к укреплению земель в собственность трудящимся на них хлеборобам.
Во многих наиболее богатых волостях обеспеченные крестьяне непосредственно покупали у владельцев участки. Помещик сразу получал выкупную сумму, крестьяне освобождались от выкупных платежей. Ярко проявилось стремление к получению земли в собственность, и получение ее законным путем. Дух нового закона был понят населением.
Число земельных сделок по полюбовному соглашению между крестьянами и помещиками было бы, несомненно, еще больше, ежели бы не тяжелые условия, созданные гражданской войной, постоянные призывы, лишавшие крестьянские хозяйства работников, недостаток коневых средств.
Для того чтобы посадить на коней прибывшие с Кубани войска, Врангель
вынужден был произвести новую конскую мобилизацию в Бердянском и Александровском уездах.
Стремясь всемерно облегчить тяжелое положение крестьян, неизменно требовал от войск помощи населению в полевых работах.
Одновременно с земским самоуправлением было обращено внимание и на городское, 23-го сентября открылось совещание под председательством исполняющего обязанности начальника гражданского управления С.Д. Тверского, имевшего целью рассмотрение действующего положения о выборе городских гласных. Саму систему выборов предлагалось оставить неизменной, изменения должны были коснуться лишь порядка выборов.


XL


С приближением зимнего времени следовало предвидеть появление заболеваний сыпным тифом. Главным военно-санитарным инспектором был выработан по предложению Врангеля детальный план борьбы с угрожающей эпидемией. Намечено было устройство трех заградительных пунктов, ряд больниц, общим числом по 6 тысяч коек, изоляционных пропускных пунктов.
Если со стороны врангелевских ближайших гражданских помощников и было сознание необходимости в исключительных условиях работы избегать всякой рутины,
бюрократизма и канцелярщины, то гражданские учреждения как непосредственно ими






526

возглавляемые, так и ведущие работу на местах, от всех этих недостатков отрешиться не могли. Работа в этих учреждениях во многих случаях оставалась неудовлетворительной, и к Врангелю поступало большое число справедливых жалоб.
12-го сентября был объявлен приказ и положение о высшей комиссии правительственного надзора. В приказе значилось, что он (Врангель) неоднократно замечал, что его приказания и требования не исполняются точно и быстро, а иногда остаются вовсе без исполнения.
Основательные жалобы на нарушение законов и прямых распоряжений не всегда доходят по назначению и частью не получают справедливого разрешения. У населения нет уверенности, что голос обиженного будет услышан, и оно нередко не знает, к кому обратиться за восстановлением своих попранных прав и надежным ограждением от чинимых обид. Для устранения этих непорядков Врангель требует учредить высшую комиссию правительственного надзора на следующих основаниях:
Высшая комиссия правительственного надзора образуется из ревизирующих сенаторов, председателя главного военного и военно-морского суда и особого постоянного члена комиссии. Председатель комиссии и постоянный член назначаются по избранию Главнокомандующего.
К ведению комиссии относятся: а) принятие и рассмотрение жалоб, заявлений и сообщений о злоупотреблениях, имеющих общегосударственное значение, а равно и всех вообще особо важных преступных деяниях по службе (государственной или
общественной), и серьезных неполадках в отдельных отраслях управления; б) рассмотрение всех передаваемых и принесенных в комиссию на имя Врангеля прошений.
Комиссии предоставляется по поступающим к ней сообщениям, жалобам и заявлениям: а) распоряжением председателя производить через чинов сенаторской ревизии предварительное расследование и собирать необходимые сведения; б) по постановлениям самой комиссии направлять сообщения, жалобы и заявления по подведомственности надлежащим учреждениям и должностным лицам, и входить к Врангелю с представлением о назначении расследований через особо назначенных для сего лиц или о производстве сенаторских ревизий.
По всем сообщениям, жалобам и заявлениям, препровожденным комиссией по подведомственности, надлежащие учреждения и должностные лица обязаны уведомлять комиссию о последовавшем направлении или разрешении означенных сообщений, жалоб и заявлений.
На постоянного члена комиссии, кроме участия в ее заседаниях, возлагается: прием, рассмотрение и доклад ему и направление прошений и жалоб, поступающих на его имя.
Делопроизводство комиссии возлагается председателем ее на одного или нескольких чинов ревизии по соглашению с надлежащим членом комиссии.
В состав комиссии вошли: генерал Экк (председатель) – сенаторы Неворов, Трегубов, Ненарокомов, генерал-лейтенант Макаренко, генерал Залесский, генерал Беляев и полковник граф Воронцов-Дашков.
Указывая на возможность для каждого обывателя в будущем принести жалобу на любого представителя власти с уверенностью, что жалоба дойдет до Врангеля и не останется не рассмотренной, Врангель предложил исполняющему обязанности






527

начальника гражданского управления принять меры к недопущению в периодической печати статей, имеющих целью дискредитировать представителей власти.
К этому приказу от 28-го сентября Врангель издает дополнительный приказ, в котором он указывал, что за последние дни в ряде органов печати появляются статьи, изобличающие агентов власти в преступных действиях, неисполнение его приказов. При этом большей частью пишущие указывают, что долг честных русских людей помогать в его трудном деле, вырывая язвы взяточничества и произвола.
Приказом от 12-го сентября учреждена комиссия высшего правительственного надзора, куда каждый обыватель имеет право внести жалобу на любого представителя власти с полной уверенностью, что жалоба дойдет до Главнокомандующего и не останется не рассмотренной. Этим путем и надлежит пользоваться честным людям, желающим действительно помочь общему делу. Огульную критику в печати, а равно тенденциозный подбор отдельных проступков того или другого агента власти объяснял не стремлением ему помочь, а желанием дискредитировать власть в глазах населения и за такие статьи будет взыскивать как с цензоров, пропустивших их, так и с редакторов газет.


XLI


Если оппозиционная левая печать всячески пыталась дискредитировать власть, то и правые “патриотические” круги своими выступлениями причиняли Врангелю немало забот. За последнее время небезызвестный отец Востоков усиленно вел работу, как в Севастополе, так и в других городах Крыма. Его проповеди носили чисто погромный характер. Отличный оратор, умевший захватить толпу, он имел, особенно среди простого люда, значительный успех.
В некоторых городах толпа пыталась произвести противоеврейские выступления. Врангель вынужден был отдать приказ, запрещающий “всякие публичные выступления, проповеди, лекции и диспуты, сеющие политическую и национальную рознь”. В нем говорилось, что Русская армия в тяжких боях освобождает родную землю. Ее право требовать единодушной поддержки всех, кому она обеспечивает мирное сосуществование. В этой поддержке должны объединиться все силы страны, отбросив несогласия и распри. Пока враг у ворот, я не допущу политической борьбы.
Запрещая всякие публичные выступления, проповеди, лекции и диспуты, сеющие политическую и национальную рознь, Врангель вменял в обязанность начальникам гарнизонов, комендантам и гражданским властям следить за выполнением его приказа. Нарушивших его, не взирая на сан, чин и звание, будет высылать из их пределов.
Отца Востокова Врангель вызвал к себе и постарался объяснить гибельность его работы. Неизвестно, что повлияло, беседа ли Врангеля, или упомянутый приказ, но отец Востоков проповеди свои прекратил.









528


XLII


Вопрос с печатью продолжал стоять неудовлетворительно. Закваска “Освага” продолжала чувствоваться. Субсидируемые правительством органы, а таких было большинство, льстили власти самым недостойным образом, но в проведении общих руководящих мыслей государственного значения помочь правительству не могли. Исключение составляла газета “Великая Россия”, редактируемая В.М. Левитским (серьезный орган, в котором участвовали Н.Н. Львов, П.Б. Струве, Н.Н. Чебышев, В.В. Шульгин и др.). Заведующий печатью Г.В. Немирович-Данченко по своей ограниченности и неподготовленности руководить делом не мог. Состав цензоров по-прежнему был неудовлетворительным. Врангель не раз обращал внимание А.В. Кривошеина на необходимость упорядочения печатного дела. Александр Васильевич и сам это сознавал. Он придавал печати исключительное значение, намечал проведение в этой области целого ряда мер, предлагая предварительно собрать съезд деятелей печати. Был намечен и срок съезда – 30-го октября. Однако, прежде всего, необходимо было предать руководство
печатью в подходящие руки, заменить Немировича-Данченко другим лицом. Между тем, все еще не удавалось найти подходящего заместителя. Неожиданно вопрос разрешился.
С некоторых пор одновременно в ряде газет появились статьи с нападками на деятельность тыла. Столбцы газет запестрели статьями под заглавием  “Флот и ты”, “Что они делают”, в коих незаметно подчеркивалось, что в то время “как войска безропотно умирают на фронте, тыл спит”, указывалось на неудовлетворительную работу многочисленных гражданских учреждений, следствием которой является недостаток снабжения войск. Как Врангель упоминал выше, работа гражданских управлений была далека от совершенства, однако постоянное настраивание фронта на тыл являлось недопустимым. Правительство делало все, что было в его силах и, конечно, если большинство нужд войск и не получало своевременного и полного удовлетворения, то в этом повинны были не исполнители власти, а общие условия, в большинстве случаев от правительства, а тем более от исполнителей, не зависящие.
Просматривая эти статьи, Врангель обратил внимание на некоторые ссылки, где указывались отдельные факты упущений или нераспорядительности, действительно имевшие место, сведения о которых, однако, могли проникнуть в печать лишь от лиц, близко стоящих к делу. Врангель обратил на это внимание А.В. Кривошеина. В тот же день Врангелю представился заведующий отделом печати, желавший передать ему отчет о деятельности этого учреждения.
В конце доклада он передал Врангелю папку с газетными вырезками.
- Позвольте передать Вам некоторые вырезки, Ваше превосходительство. Я должен покаяться: хотя начальник печати по своему желанию и не может участвовать в периодических изданиях, однако, желая использовать свои литературные способности, я, конечно, пол псевдонимом, принимал посильное участие в работе.
Врангель взял папку и с изумлением увидел те самые статьи, на которые несколько часов тому назад обратил внимание А.В. Кривошеина. Начальник печати одновременно






529

сотрудничал почти во всех газетах под самыми разнообразными, и в большинстве случаев, оригинальными псевдонимами: смиренный Пимен, Розовый Мускат (в тот же день Врангель через А.В. Кривошеина предложил Немировичу-Данченко подать в отставку).
Должность заведующего отделом печати А.В. Кривошеин решил предложить профессору Симферопольского университета Вернадскому, сыну известного академика Вернадского. Вернадского горячо рекомендовал П.Б. Струве.


XLIII


20-го сентября Врангель выезжал в Мелитополь на совещание командующими армиями и просил Александра Васильевича вызвать Вернадского в Севастополь ко времени его возвращения.
Секретарь А.В. Кривошеина Н.М. Котляревский передал поручение симферопольскому губернатору и получил ответ, что профессор Вернадский прибудет в
его поезд при обратном следовании в Севастополь. Возвращаясь после совещания, Врангель принял в вагоне исполнявшего должность симферопольского губернатора А.А. Ладыженского. На вопрос Врангеля:
- А что же Вернадский?
Ладыженский ответил, что Вернадский прибыл с ним лично на вокзал.
- Едва удалось его разыскать. Он был в научной экскурсии за городом. Я всю полицию на ноги поднял, - добавил Ладыженский.
Поезд приходил в Севастополь вечером, и к вечернему чаю Врангель прошел в вагон-ресторан. Вернадский был уже там. Врангель с удивлением увидел дряхлого старца, типичную фигуру, точно сошедшую с картин Маковенко, в пальто-разлетайке табачного цвета, с длинными седыми волосами, в очках на сморщенном лице. Врангель пригласил профессора сесть рядом с ним и завел разговор об общественной жизни в Симферополе; в конце октября предполагалось собрать в Симферополе съезд городов, долженствующих рассмотреть целый ряд вопросов городского самоуправления.
- Я, Ваше превосходительство, не в курсе этого дела. Я от жизни далек, занимаюсь исключительно научными вопросами, - ответил профессор.
Врангель недоуменно переглянулся с Шатиловым и отложил дальнейший разговор до Севастополя, и наскоро допив чай, прошел к себе в вагон.
К нему пришел Шатилов.
- Не понимаю, что случилось со Струве. Какой же это начальник печати…, - недоумевал Шатилов.
С вокзала они поехали во дворец. Врангель пригласил академика к себе в кабинет и послал адъютанта попросить А.В. Кривошеина зайти к нему. Врангель с трудом поддерживал разговор с Вернадским, с нетерпением ожидая прихода Александра Васильевича. Наконец, послышались его шаги, дверь приотворилась, однако, мгновенно вновь захлопнулась. Затем раздался осторожный скрип, дверь вновь приотворилась, и






530

Врангель увидел Александра Васильевича, делавшего ему за спиной Вернадского какие-то таинственные знаки. Врангель извинился перед Вернадским и вышел в приемную.
- Что Вы наделали? – спросил Врангель Кривошеина, - кого Вы привезли?
- А что?
- Да ведь это не тот, это отец.
24-го сентября назначение Вернадского сына состоялось.


XLVI


В последних числах сентября заболел командующий флотом адмирал Саблин. Болел он уже давно, однако перемогался. Теперь он слег. Болезнь – рак печени – быстро развивалась, и положение его стало безнадежным. Это была для флота большая потеря. Энергичный и знающий адмирал Саблин, несмотря на необыкновенно тяжелые условия, полное расстройство материальной части, сборный, случайный, неподготовленный состав команд, сумел привести флот в порядок. Корабли подчистились, подкрасились, команды
подтянулись. Материальная часть в значительной мере была исправлена, в портах были образованы неприкосновенные запасы: 500 тысяч пудов угля, 1500 пудов масла на случай эвакуации. Боевые суда эскадры успешно несли охранную службу побережья, прикрывали операции белых. Производившиеся белыми десанты всегда удачны. Надежд на выздоровление адмирала не было, и Врангель предложил должность командующего флотом и начальника морского управления, вызванному А.В. Кривошеиным в Крым, адмиралу Кедрову, который имел репутацию исключительно умного, решительного и знающего моряка. При личном знакомстве он произвел на Врангеля наилучшее впечатление. После некоторых колебаний адмирал кедров изъявил согласие должность принять. Этот выбор оказался чрезвычайно удачным. Беспримерная в истории исключительно успешная эвакуация Крыма в значительной мере обязана своим успехом адмиралу Кедрову.
В составе ближайших сотрудников Врангеля намечалась еще одна перемена. И для него, и для Кривошеина представлялось несомненным несоответствие занимаемой должности начальника финансового управления М.В. Бернацкого. В настоящих исключительных условиях требовался человек дела и практики. Бернацкий же был исключительно теоретик. Наметив заменить Бернацкого, Кривошеин сделал предложение бывшему министру финансов П.Л. Берку, прибывшему в Крым в числе приглашенных на экономическое совещание. Однако последний от предложения отказался. Таким же отказом ответил и председатель правления Азовско-Донского банка Каминка.
В прочность Крыма по-прежнему мало кто верил.
Большинство приглашенных на экономический съезд уже съехались. Приехали: профессор А.Н. Алексеев, князь Н.И. Аматуни, граф П.Н. Апраксин, П.Л. Берк, М.И. Бертнев, А.Д. Введенский, В.И. Воробьев, Ю.И. Гессен, В.И. Гурко, С.М. Гутник, С.Н. Чербель, Ю.Н. Глебов, профессор П.Н. Гензель, А.Н. Дьяконов, С.С. Демосфенов, В.С.
Дрибинцев, А.Ф. Дерюжинский, Р.И. Дорогостальский, П.П. Зеленов, Ф.А. Иванов, В.В.






531

Келлер, инженер Э.Б. Кригер-Войновский, А.А. Кокарев, Н.Т. Каштанов, П.А. Лобов, В.В. Лежни, А.В. Мономахов, В.В. Маркозов, князь В.А. Оболенский, П.В. Оболенский, А.Г. Попов, В.Н. Патрикеев, Я.Д. Прядкин, В.П. Рябушинский, И.А. Ростовцев, В.В. Розенберг, Н.Н. Савкин, В.С. Соколов, П.В. Семичев, А.А. Трусковский, И.И. Тхоржевский, А.С. Хлынунов, Т.А. Шамша, С.А. Шателек.
Подготовительные работы шли полным ходом. Были образованы группы: финансовая, под председательством П.Л. Берка; торгово-промышленная, под председательством Ф.А. Иванова и транспортная, под председательством В.И. Гурко. Начались групповые совещания.


XLV


20-го сентября принято было французское радио из Батума. Тамошний французский представитель сообщил, что несколько тысяч казаков-повстанцев под начальством генерала Фостикова после борьбы с большевиками, отошли к побережью в
район Сочи-Адлер с целью перейти в Грузию, однако, грузинское правительство отказывается их принять. Казаки просили помощи. Врангель тотчас приказал грузить патроны, снаряды и продовольствие на один из транспортов и выслал миноносец, дабы установить с повстанцами связь. На миноносце выехал генерал Шатилов. Он вернулся 22-го сентября.
Генерал Фостиков, поднявший восстание еще среди лета, собрал вокруг себя несколько тысяч казаков и после ряда удачных боев освободил от красных значительную часть лабинского и майкопского отделов. Однако после неудачи белых на Кубани положение его стало тяжелым. Огнеприпасов не хватало, красные постепенно окружали повстанцев. Предвидя неизбежность отхода из Кубани, генерал Фостиков пытался установить с Врангелем связь через Батум, где проживала большая часть кубанских правителей после позорной сдачи армии генерала Букретова. Однако все донесения, посылаемые кубанскими правителями, перехватывались, и до Врангеля не доходили. Наконец, из захваченной большевистской газеты генерал Фостиков узнал о состоявшемся признании правительства Юга России Францией и решил попытаться связаться с Врангелем через французского представителя в Батуме. Это донесение дошло до него.
Последнее время, окруженный со всех сторон большевиками, испытывая недостаток в огнеприпасах, генерал Фостиков решил отходить в Грузию. Всем желающим казакам он предложил разойтись по домам, с остальными, около двух тысяч, он отошел в район Сочи, где продолжал с трудом держаться. Патроны и провиант были совсем на исходе. Грузины отказывались пропустить казаков. Помощь требовалась немедленно. К сожалению, поднявшийся шторм не давал возможности отправить транспорт. Лишь через несколько дней судно могло выйти в море. Тем временем было получено радио, что казаки, теснимые красными, отошли в Грузию. Врангель отдал приказание конвоирующему транспорт миноносцу, во что бы то ни стало принять и погрузить казаков на транспорт, не останавливаясь, а в случае препятствия со стороны Грузии, прибегнуть к






532

содействию артиллерии. На требование предоставить  войскам возможность грузиться, грузины сначала ответили отказом. После продолжительных переговоров было достигнуто соглашение, однако, опасаясь большевиков, грузины согласились на погрузку казаков, казаки погрузились. Согласно отданному Врангелем приказанию, отряд генерала Фостикова, около двух тысяч человек казаков, выгрузился в Феодосии, где люди должны были отдохнуть, одеться, получить вооружение и в дальнейшем следовать на фронт. Генерала Фостикова Врангель произвел за отличие в генерал-лейтенанты и наградил орденом св. Николая Чудотворца.
24-го сентября Врангель выехал на фронт для руководства Заднепровской операцией. За четыре дня до отъезда Врангель отдал приказ о формировании 3-ей Русской армии в Польше. Приказ гласил, что с его согласия на территории Польши его представителем при польском правительстве генералом Махровым формируется 3-я русская армия. Задача этой армии – борьба с коммунистами, сначала под общим руководством польского командования, а затем, после соединении  с Русской армией, под его непосредственным начальством.
Приказываю всем русским офицерам, солдатам и казакам, как бывшим на территории Польши раньше, так и недошедшим в последнее время к полякам из красной армии, и честно бок о бок воевавшими с польскими и украинскими войсками, бороться
против общего врага, идя на соединение с войсками Крыма.































533


Г л а в а   т р и н а д ц а т а я

Заднепровская  операция


I


Подготовка Заднепровской операции затянулась почти на месяц. Большие трудности представлял сбор необходимого понтонного материала, в котором в Крыму испытывался большой недостаток. Подготовка операции выполнялась в условиях крайней секретности, так как успех переправы зависел в большой степени от ее неожиданности. При выборе места переправы – наведение понтонов – пришлось произвести сложную рекогносцировку берегов Днепра, которые в измененных своих местах (плавнях) ежегодно, во время весеннего паводка, меняют свои очертания. В двадцатых числах сентября были начаты работы по наводке моста через Днепр в районе Ушкелки в излучине Днепра, где его течение (с востока на запад) поворачивает на юго-запад.
Расположение войск к этому времени было следующим: от Азовского моря в районе Бердянска, через Верхний Токмак и севернее Александровска до Большой Знаменки на Днепре 1-ая армия генерала Кутепова, причем на восточном секторе армии – Донской корпус, на северном – 1-ый армейский корпус и Кубанская казачья дивизия, подтянутая в район Александровска. От Большой Знаменки до устья Днепра – 11-ая армия в составе 2-го и 3-го армейских корпусов и конного корпуса (1-ая конная дивизия и Терско-Астраханская бригада).
Противник, разгромленный в середине сентября на мариупольском, волновахском и синельниковском направлениях, активности на этих участках не проявлял. Деморализованные части 13-ой советской армии уклонились от сопротивления с белыми частями и, видимо, накапливали резервы для будущих боевых действий. Конница 13-ой советской армии (5-ая кубанская, 7-ая и 9-ая кавалерийские дивизии) продолжали вести усиленные разведки на восточном участке фронта.
Перед фронтом 2-ой армии генерала Драценко противник сосредоточил силы: в никопольском районе – 2-ую конную армию под командою бывшего войскового старшины Донского войска Миронова, на каховском плацдарме и на правом берегу Днепра в его нижнем течении – пополненные части 6-ой советской армии. Несмотря на тщательно поставленную агентурную разведку, противнику не удалось выяснить заранее место переправы через Днепр, но, ожидая движение войск в западном направлении, красное командование сосредоточило на правом берегу Днепра наиболее сохранившиеся части южного фронта. На бориславское направление спешно подходила с юго-западного фронта (из Галиции) 1-ая конная армия Буденного. Появление “буденовской” армии на южном фронте можно было ожидать около 10-го октября. До ее подхода и приведения в порядок необходимо было разбить никопольскую группу противника – 2-ую конную






534

армию, подкрепленную пехотными частями 6-ой и 8-ой советской армий, и каховско-бориславскую группу – 6-ую советскую армию, чтобы обеспечить за собой правый берег Днепра для дальнейшего движения на Украину.
Согласно директиве Врангеля от 20-го сентября генералу Кутепову ставилась задача: обеспечивая себя со стороны Таганрога, каменноугольного района, Чаплинка и Синельниково в ночь на 24-ое сентября форсировать Днепр в районе Александровска и, выставив заслон на екатериновском направлении и закрепившись на правом берегу Днепра, большей частью конницы наступать на фронт Долгинцево – Апостолово; генералу Драценко – с 3-им конным корпусом и 42-ым донским стрелковым полком в ночь на 25-ое сентября форсировать Днепр на участке Никополь – Садневка Нассауская и, направив конницу для захвата станции Апостолово, ударить в тыл каховской группе красных; генералу Витковскому, обеспечив сальское и перекопское направления в ночь на 25-ое сентября овладеть каховским плацдармом, после чего форсировать течение Днепра ниже Бориславля, содействуя генералу Драценко в разгроме каховской группы.


II


Вследствие незаконченной частями 1-ой армии перегруппировки – начало заднепровской операции отложено было на одни сутки. В ночь на 25-ое сентября Корниловская и Марковская дивизии под сосредоточенным артиллерийским и пулеметным огнем красных переправились вброд выше пояса с острова Хортица (в районе Александровска) на правый берег Днепра, овладели высотами последнего и, захватив в плен части 3-ей стрелковой дивизии красных, двинулись: Марковцы на Розенталь – Розенгардт, в северо-западном направлении; корниловцы – на Шенберг, в юго-западном направлении; Кубанская казачья дивизия под командой генерала Бабиева, форсировав Речище, прорвалась в Токмаковку. Противник отходил под ударами белых на всем этом фронте. В это же время (24-го сентября) противник навел понтонный мост из Никополя на остров Орлов и приступил к переправе на левый берег Днепра частями 1-ой стрелковой дивизии. 42-ой донской стрелковый полк под натиском противника вынужден был отойти за реку Конскую, на фронт Малая Знаменка – Водяное. К ночи на 26-ое сентября понтонный мост через реку в районе Ушкелки был готов, и 7-ая пехотная дивизия начала переправу.
В течение 26-го и 27-го сентября части 3-го армейского корпуса, поддержанные передовыми частями конного корпуса, с боем заняли фронт Покровское – Грушевка. 27-го сентября все белые части переправились на правый берег Днепра. До вечера 27-го сентября противник продолжал вести упорные атаки на фронте Водяное – М. Знаменка, переправив на левый берег Днепра до бригады пехоты, но, получив сведения об обходе Никополя с северо-востока ударной группой 1-го армейского корпуса Корниловской и Кубанской казачьей дивизиями, красные стали оттягиваться на правый берег Днепра,
42-ой донской стрелковый полк перешел в наступление и утром 26-го сентября занял южную окраину Никополя. Одновременно с северо-востока ворвались в Никополь части






535

 Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева и преследовали красных, отходящих в северном направлении.
В течение 26-го сентября 3-ий армейский корпус продвигался с упорным боем в направлении Чертомлык – Перевозное. Конный корпус под начальством генерала Науменко выдвинулся к Шолохову, откуда свернул на восток на соединение в Никопольском районе с Кубанской казачьей дивизией генерала Бабиева. Терско-Астраханская бригада 27-го сосредоточилась на линии железной дороги Никополь – Апостолово в районе железнодорожного моста через реку Бурзулук, взорвав его. При движении Корниловской и Кубанской дивизий от Кичкасской переправы в Никопольский район они вели бой с частями 1-ой и 3-ей стрелковых дивизий и 2-ой и 21-ой кавалерийских дивизий (2-ой конной армии). Конные части противника от решительных столкновений уклонялись. Совершая в то же время отходное движение в район Никополя, конный корпус генерала Науменко перехватил тылы никопольской группы красных и забрал большие трофеи (за 28-ое сентября взято более 3 тысяч пленных, 8 орудий, 6 броневиков, бронепоезд и прочая добыча).
Вечером 28-го сентября части 1-ой конной дивизии вошли в связь с Кубанской казачьей дивизией в районе Никополя.
29-го сентября конная группа в составе 1-ой конной дивизии, Кубанской казачьей дивизии и Терско-Астраханской бригады выступила под командой генерала Бабиева на Апостолово с задачей разбить находящегося там противника, разрушить железнодорожный узел и двинуться в юго-западном направлении в тыл каховской группе красных. Операция развивалась успешно.


III


Между тем, стремясь задержать наступление белых, грозившее основной коммуникационной линии 2-ой конной и 6-ой армии, противник повел наступление с востока (против 1-ой армии Кутепова) и от Каховки и Херсона. Этим маневром – зажима в клещи, применявшемся неоднократно в течение летней кампании в Северной Таврии, красное командование рассчитывало отвлечь белые силы от выполнения поставленных им задач. Тесня правофланговые части генерала Кутепова, противник продвигался в общем направлении на Мелитополь. Несмотря на настойчивые просьбы командующего 1-ой армией о возвращении ему переданных во 2-ую армию корниловцев и 42-го донского стрелкового полка, Врангель оставался непреклонен. Последние могли быть возвращены генералу Кутепову лишь по завершении возложенной на них задачи – содействие переправе 2-ой армии. 28-го сентября на крайнем правом фланге (мелитопольское направление) красные, тесня белые слабые части, подошли на один, два перехода от Мелитополя. Сводных резервов у Врангеля не было. Но переправа частей 2-ой армии была уже закончена, никопольская группа красных разгромлена, и конная группа генерала Бабиева вышла в тыл врага.
Тогда Врангель отдал приказ о передаче Корниловской дивизии и 42-го донского






536

стрелкового полка из 20ой армии генерала Драценко в 1-ую армию генерала Кутепова. Корниловская дивизия 29-го сентября у Никополя переправилась на левый берег Днепра и двинулась на восток. В Александровском районе части 1-ой армии с правого берега Днепра отводились на левый берег: переправы уничтожались. На поддержку Донскому корпусу в район Гуляй-Поля двинута была Дроздовская дивизия. Наступление на мелитопольском направлении было остановлено запасным полком Корниловской дивизии. Через несколько дней красные были отброшены по всему фронту 1-ой армией. Положение под Каховкой и в районе Херсона было восстановлено местными резервами.
Между тем, 2-ая армия Драценко продолжала выполнять свою задачу. Действиями командующего 2-ой армией Врангель был весьма недоволен. Генерал Драценко действовал вяло, нерешительно, как бы ощупью, чувствуя отсутствие ясного определенного решения, твердого руководства командующего армией.
Части 3-го армейского корпуса, выступившие 29-го сентября из Покровского для перегруппировки, были встречены конницей красных со стороны Шолохова. В свою очередь красная конница была атакована во фланг конной группой генерала Бабиева, следовавшей из Никополя, но от боя уклонилась и отошла на северо-восток. Со стороны Фирсовки на Бабино повели наступление части 52-ой стрелковой дивизии, но с большими потерями отброшены.
После боев в течение 29-го сентября конная группа генерала Бабиева расположилась на ночь в районе хутора Неклюевского (1-ая конная дивизия) и в Чертомлыке (Кубанская казачья дивизия и Терско-Астраханская бригада).
Пред фронтом генерала Бабиева были обнаружены все части 2-ой конной армии Миронова (2-ая, 16-ая и 21-ая кавалерийская бригада).
Части 3-го армейского корпуса продолжали топтаться на месте, ведя бой на линии хутора Перевозино – Подстепное – Николайталь – Маринское. Последнее селение было белыми занято. Врангель телеграфировал 30-го вечером Драценко, требуя решительного движения вперед и указывая, что своими нерешительными действиями он грозит сорвать весь первоначальный успех. Воздушная разведка белых обнаружила начатое красными очищение каховского плацдарма. Врангель отдал приказ частям генерала Витковского на рассвете 1-го октября атаковать каховскую позицию.


IV


Ночью Врангеля разбудили. Генерал Драценко доносил, что его войска натолкнулись на правом берегу Днепра на крупные силы противника, понеся тяжелые потери и, не желая подвергать армию гибели, он вынужден был отдать приказ об отступлении обратно на левый берег… Вся операция пошла насмарку.
На рассвете части генерала Витковского перешли в наступление. Однако штурм укрепленной каховской позиции 1-го октября был отбит. Части белых, дойдя до проволоки, продвинуться дальше не могли, залегли и несли тяжелые потери от жестокого артиллерийского огня. Отряд танков, прорвавшийся в Каховку, почти целиком погиб.






537

Данные воздушной разведки об очищении каховского плацдарма оказались ошибочными.
Несмотря на повторные запросы штаба 2-ой армии в течение всей ночи, подробностей происшедшего на правом берегу Днепра получить не удалось. Было выяснено лишь, что отход армии прикрывается кубанскими стрелками доблестного генерала Цыганка с севера и самурцами и терскими пластунами со стороны Фирсовки с запада. Конница в полном беспорядке, артиллерия и обозы беспрерывной лентой тянутся по мостам на левый берег Днепра.
В девять часов утра была получена короткая телеграмма генерала Драценко, что вчера, 30-го сентября, снарядом убит генерал Бабиев. Все стало ясно. Со смертью любимого вождя умерла душа конницы, исчез порыв, пропала вера в собственные силы. Положение не мог спасти принявший командование и почти тотчас раненый генерал Науменко. Смятение овладело полками. Части на рысях стали отходить к переправам. Ободрившийся противник перешел в наступление. Смятение в рядах расстроенной конницы увеличилось. Восстановить порядок было невозможно. Все устремились к переправам. На узких лесных дорогах, в плавнях смешались отходящие конная и пехотная части… Потрясенный всем виденным, растерявшийся генерал Драценко отдал приказ об отходе всей армии на левый берег Днепра.
К вечеру 1-го октября части закончили переправу. Понтонный мост был разведен и подтянут к левому берегу Днепра. Утром 2-го октября на лодках переправились прикрывающие переправу самурцы и терцы. Заднепровская операция закончилась.
Правильно задуманная, тщательно подготовленная и планомерно развивающаяся операция закончилась неудачей. Причиной этой неудачи, помимо случайной, преходящей – смерти Бабиева, являлись неудачные действия командующего 2-ой армией генерала Драценко. Последний с исключительным гражданским мужеством и подкупающей честностью сам признал это, прося освободить его от должности командующего армией. Заместителем ему Врангель наметил генерала Абрамова, приказав впредь до его прибытия, в командование армией вступить командиру 3-го корпуса генералу Скалону.


V


2-го декабря Врангелем была отдана директива генералу Скалону, оставаясь командиром 3-го корпуса и объединив командование 3-им корпусом и Терско-Астраханской бригадой, удерживать линию Днепра от Большой Знаменки до Дмитриевки; генералу Науменко с конным корпусом в составе 1-ой Кубанской дивизии перейти в район Верхние Серагозы – Новоалександровка; штабу 2-ой армии перейти в Мелитополь; генералам Скалону, Науменко и Витковскому перейти в подчинение генералу Кутепову.











538


VI


26-го сентября были получены сведения о заключении поляками перемирия. Военные действия на польском фронте приостановились, красное командование получило возможность все свои силы бросить против Врангеля. В то же время переговоры представителей Врангеля с французским правительством давали основания надеяться на то, что последние не оставят белых без помощи. Струве сообщил, что им ведутся успешные переговоры о предоставлении белым Францией займа и что в ближайшее время модно рассчитывать на помощь военным снабжением. В ближайшие дни французский верховный комиссар с военной миссией выезжал в Крым. Представители польского правительства в Крыму продолжали заверять об искреннем желании поляков войти в соглашение с белыми, давая понять, что достигнутое перемирие лишь вынужденная уступка Англии, что до заключения мира еще далеко.
Прибывшая в Севастополь утренняя газета помещала интервью с дипломатическим представителем польской военной миссии в Крыму князем Любомирским. В интервью князь утверждал, что заключение перемирия с большевиками было вызвано рядом обстоятельств. Польское правительство не хотело ни мира, ни перемирия. Польский народ, несмотря на тяжелую польско-германскую войну, все время происходившую на территории Польши, также полон ненависти к большевикам и готов продолжать войну. Перемирие было заключено главным образом потому, что западные государства, кроме благородной Франции, не только не оказывали помощь Польше, но даже настаивали на прекращении войны с совдепией.
Причина такого рода политики заключалась в следующем. Возрождавшаяся после войны промышленность лихорадочно требовала сырья… Сырья, которое ранее доставляла Россия, теперь уже не было, и пробел этот никем не заполнялся. Запад думал, что если с совдепией будет заключен мир, то из России тотчас потекут реки меда и молока. Большевистский гипноз был слишком силен и из-за него запад не видел действительности. Помимо этой главной причины на заключение перемирия повлияли также обстоятельства чисто технического характера. Чехи не пропускали в Польшу снаряжение и снаряды. Данциг также задерживал все, направлявшееся в Польшу. Польские войска терпели большой недостаток в снарядах, несмотря на помощь, оказываемую доблестной Францией. Все это вместе взятое заставило польское правительство заключить если не мир, то хотя бы перемирие.
По вопросу о союзе Польши с генералом Врангелем князь Любомирский заявил, что руководящие польские круги чрезвычайно сочувственно относятся к заключению союза с генералом Врангелем. Князь убеждал, что этот союз будет заключен в самом ближайшем будущем.
Если польские армии и прекратили военные действия, то, все же затягивая переговоры с целью приковать к себе красных на западном фронте, польское правительство оказало этим существенную поддержку белым.
30-го сентября генерал Шатилов телеграфировал Базили, что ввиду возможности






539

прекращения военных действий на польском фронте вопрос о скорейшем формировании 3-ей Русской армии в Польше приобретает исключительное значение. Армия эта, перейдя на русскую территорию, могла бы начать самостоятельную операцию из Проскуровского района, имея конечной целью выйти на Днепр на линию Черкассы – Киев.
При таком продвижении соединение с другими русскими армиями, базирующимися на Крым, обеспечено. Для осуществления намеченной здесь операции 3-ей армии необходимо добиться от поляков: разрешения немедленно же приступить к формированию; возвращение казакам конского состава и седел; предоставление материальной части, технических средств, обмундирования, лошадей и прочего; временно принять армию на полное довольствие.
Кроме того, необходимо, чтобы польская армия перед приостановлением военных действий, заняла такое положение, чтобы обеспечить левый фланг 3-ей армии при ее операции на Днепр, для чего желательно продвижение центра польской армии, по меньшей мере, на Фостов – Коростень, такую линию желательно держать как демаркационную. Это единственный выход из того тяжелого положения, в которое будет поставлена Русская армия в случае прекращения военных действий на польском фронте. Немедленное формирование казачьих дивизий из сдавшихся казаков приобретает при этом первостепенное значение.
Главнокомандующим одновременно командируется в Польшу ряд генералов и полковников для занятия командных казачьих должностей. В случае если бы формирование 3-ей армии оказалось бы неосуществимым или же при прекращении военных действий на польском фронте она не смогла бы быть созданной достаточно сильной для самостоятельных действий, то Главнокомандующий приказал принять все меры к быстрейшей эвакуации всего боеспособного элемента из Польши в Крым.
Связь белых с поляками была чрезвычайно затруднена. Переговоры приходилось вести исключительно через французов. Попытки установить радиосвязь с Варшавой успехом не увенчались. Несмотря на все ходатайства, союзные верховные комиссары решительно отказывали допустить установку белым радиостанции на территории русского посольства в Брюк-Дере.
Как ни мало доверял Врангель иностранным друзьям, однако, все же оставлял надежды, что польское правительство под давлением Франции будет возможно далее оттягивать заключение мира, дав белым время закончить формирование армии на польской территории или, по крайней мере, перебросить русские войска в Крым


VII


Получение свежих пополнений, военного снабжения и осуществление намеченного займа дали бы возможность продолжить борьбу. В предвидении этого удержание в руках белых Северной Таврии являлось существенно необходимым. Отход в Крым за перешейки обрекал белых на голод и лишения, но, являясь признанием невозможности продолжать активную борьбу, создавал угрозу лишения белых в дальнейшем всякой






540

помощи со стороны Франции. Здесь, в Крыму, белые перестали бы представлять угрозу советскому правительству и тем самым теряли всякий интерес в глазах западных держав.
С другой стороны, неудача заднепровской операции неминуемо должна была отразиться на духе войск. Новые тяжелые потери еще больше ослабили состав частей. Пополнений на месте взять было неоткуда. Угроза со стороны каховского плацдарма продолжала висеть над белыми. Противник на всем фронте беспрерывно усиливался. На мариупольском направлении были только что обнаружены части вновь прибывшей 5-ой Кубанской кавалерийской дивизии, сформированной на Кубани, 1-ая конная армия Буденного в составе 4-ой, 6-ой, 11-ой и 14-ой кавалерийских дивизий и особой отдельной кавалерийской бригады. К 1-му октября подошла в район Александрия – Елизаветград, где начала пополнение запасными кавалерийскими частями. Конницу Буденного можно было ожидать на одном из участков правого берега Днепра в десятых числах октября. С подходом 1-ой конной армии силы противника должны были превзойти белых в 3-3,5 раза, а численность конницы оказалась бы в 5 раз больше белых. При этом противник значительно превосходил артиллерийскими средствами.
1-го октября, накануне отдачи Врангелем директивы, он пригласил на совещание генералов Шатилова и Кутепова. Врангель предложил своим ближайшим помощникам всесторонне обсудить вопрос – принимать ли им бой впереди крымского дефиле, или очистить Северную Таврию, отойти за перешейки. Приняв во внимание всю совокупность условий, они пришли к единодушному решению – бой в Северной Таврии принять.  Это была последняя ставка. Всякое другое решение предопределяло неизбежный конец.


VIII


В ночь на 2-ое октября Врангель выехал в Севастополь. Перед самым отходом поезда из Мелитополя было получено донесение о налете прорвавшейся конницы красных на Большой Токмак. Здесь противник захватил часть обозов и взорвал восемь вагонов со снарядами. В Большом Токмаке находился проездом в Донской корпус донской атаман генерал Богаевский. Он едва не был захвачен в плен и должен был бежать пешком со своим адъютантом. На рассвете противник, преследуемый авиацией белых, поспешно отошел.


IX


В Севастополе Врангеля ждало известие о подписании мира поляками. Мир был заключен между  советской Россией и Украиной с одной стороны, и Польшей с другой, и признавал независимость Украины и Белоруссии. Обе стороны отказывались от возмещения расходов. Польша получила вознаграждение за имущество, вывезенное,






541

начиная с 1-го августа 1914 года. Договор о прелиминарных условиях мира подписан был еще 29-го сентября и интервью польского дипломатического представителя, помещенное в газетах 1-го октября, было дано уже после подписания мирного договора. Поляки в своем двуличии остались себе верны.
В широких слоях населения известие о заключении Польшей мира не произвело особого впечатления. Большинство, по-видимому, не отдавало себе отчета о значении этого обстоятельства для белой борьбы. Столь же мало учитывали, по-видимому, и неуспех белой заднепровской операции. Сообщенные сводкой ставки сведения о захваченных белыми за пятидневную операцию трофеях – 13,5 тысяч пленных, 27 орудий, 6 бронеавтомобилей и 1 бронепоезд, исключали в представлении населения возможность общего неуспеха. Со своей стороны Врангелем было сделано все, чтобы неудача операции не получила широкой огласки. Теперь более чем когда-либо, необходимо было поддержать за границей уверенность в прочности положения белых.


X


4-го октября состоялось заседание финансово-экономического совещания в присутствии Врангеля. Врангель благодарил членной совещания за помощь их правительству Юга России и выразил уверенность, что после отъезда за границу члены совещания будут помогать русскому национальному делу. Упомянув о тяжелой борьбе, которую им приходится вести, о лишениях, которые испытывает армия, он вскользь заметил, что значительное превосходство противника, получившего ныне возможность бросить на них все свои силы и острый недостаток в снабжении, может заставить их отойти в Крым, но в дальнейшем, оправившись и отдохнув, они вновь возобновят борьбу. Предвидя возможность неблагоприятного исхода предстоящего решительного сражения в Северной Таврии, Врангель исподволь подготавливал к этому.
5-го октября финансово-экономическое совещание закончило свою работу, наметив ряд практических мероприятий в разных областях финансового и промышленного дела и вынеся резолюцию, что в небывало тяжелых условиях их работы правительство Юга России достигло значительных успехов и шло единственно правильным путем.
Резолюция совещания гласила, что созванное правительством Юга Росси финансово-экономическое совещание, закончив рассмотрение вопросов, предложенных на его обсуждение, а равно возникших при ходе его работы, считает своим долгом сделать из всех данных, сообщенных ему правительством и полученных им от местных торгово-промышленных организаций, следующий заключительный вывод: общее экономическое положение земель, занятых Русской армией, оказывается, при непосредственном соприкосновении с действительностью, несравненно лучшим, нежели это представляется в Западной Европе не только иностранцам, но и даже проживающим там русским людям; производительные силы края и платежные силы населения используются в настоящее время скорее недостаточно и с избытком покрывают текущие расходы управления; средства нужны лишь для покрытия чрезвычайных военных издержек и в особенности для






542

снабжения армии, крепкой духом, идущей к близкой, окончательной победе и нуждающейся исключительно в материальном снаряжении и обмундировании. Для этой цели необходимо обеспечить заграничные кредиты, что ускорит торжество над противником и откроет возможность в дальнейшем вместе с расширением территории прочно укрепить финансовое положение. Тогда же, возможно, будет устранено то единственное ограничение свободы частной торговли, которое введено ныне правительством для вывоза зерна за границу в обмен на валюту. Соглашаясь с невозможностью по обстоятельствам военного времени ныне снять это ограничение, совещание выказывает уверенность, что недалеко то время, когда правительство и в этой области осуществит признаваемую им самим необходимость открыть полный простор свободному соревнованию в частной инициативе.
В заключении финансово-экономическое совещание не может не преклониться перед громадностью того труда, того военного и гражданского подвига, которые совершаются ныне правительством Юга России, и перед достигнутыми им в короткий срок успехами в крае, опустошенном войной и большевистскими приемами управления, быстро крепнущими основами свободной хозяйственной жизни и обыкновенного гражданского строя.
В тот же день у Врангеля был ужин в честь участников совещания. С речами выступили: П.Л. Берк, В.П. Рябушинский, В.И. Гурко, Н.А. Ростовцев, граф П.Н. Апраксин и И.И. Тхоржевский. Блестящую, исключительную после речь произнес В.П. Рябушинский.


XI


5-го октября состоялись похороны доблестного генерала Бабиева. Печально шел за гробом старого соратника Врангель. Не стало еще одного из стаи славных вождей. Еще одно славное имя внесено в длинный список русских витязей, кровью своей омывавших позор родины.


XII


6-го октября Врангель получил телеграмму атамана Семенова, стоявшего во главе борьбы на Дальнем Востоке. Семенов писал, что, оценив настроение казаков, инородцев и крестьян, населяющих российскую восточную окраину, он пришел к неуклонному решению: во имя блага России он не только признает Врангеля, как главу правительства Юга России, но и подчиняется ему на основе преемственности законной власти, оставаясь во главе государственной власти российской восточной окраины главного командования и выборным походным атаманом казачьих войск – Забайкальского, Амурского, Уссурийского и перешедших на ту же территорию во главе с их войсковыми






543

правительствами - Енисейского, Сибирского, Оренбургского и Башкирского.
Отрезвление сельского населения, вкусившего прелести большевизма, уже началось: прибывают добровольцы, казаки, инородцы, крестьяне. Части его армии находятся в Забайкалье, в Уссурийском крае и северной Монголии. От имени своего и подчиненных ему войск и населения он приветствовал Врангеля в великом подвиге служения Родине.


XIII


6-го октября прибыла на броненосце “Провенс” французская миссия во главе с верховным комиссаром графом де Мартель. На пристани был выставлен почетный караул от Гвардейского казачьего дивизиона. Прибывших приветствовали от имени Врангеля начальник военного управления генерал Вязьмитинов и исполняющий должность начальника управления иностранных сношений Б.А. Татищев.
На следующее утро Врангель принимал графа де Мартеля в присутствии его помощника В.А. Кривошеина, исполняющего должность начальника управления иностранных сношений Б.А. Татищева и начальника штаба генерала Шатилова. Граф де Мартель прибыл в сопровождении командующего средиземной эскадрой, державшей свой флот на броненосце “Провенс”, адмирала де Бон, его начальника штаба, начальника французской военной миссии генерала Бруссо и начальника штаба последнего полковника Бюкеншюца.
Вручая свои верительные грамоты, граф де Мартель обратился к Врангелю со следующей речью:
- Возлагая на меня представительство при Вашем превосходительстве в качестве верховного комиссара французской республики, мое правительство имело целью подтвердить то значение, которое оно придает союзу и тесной дружбе, не перестававшей связывать между собой французский и русский народы, несмотря на все прежние испытания. Мы не можем забыть неоценимых услуг, оказанных нам Россией в начале войны, когда первые волны германского нашествия нахлынули на наши границы. Мы знаем, что Брест-Литовский мир был делом рук определенного меньшинства, которое одно лишь и несет ответственность за свое предательство. Франция никогда не вступала на путь соглашательства с советской властью, поставившей себя по собственному желанию вне законов, признаваемых всеми. Франция решительно становится в ряды истинных сторонников, - продолжал граф де Мартель, - свободы, права и порядка. Именно это сознание воодушевляло Францию, когда она с чувством искреннего расположения приветствовала созданное вокруг Вашего превосходительства демократического правительства, относящегося с уважением к национальным меньшинствам и опирающегося на армию, тесно связанную с народом. Франция, которая по сей день залечивает раны, нанесенные ей войной, которая сама еще заканчивает восстановление разрушений на собственной территории, приняла решение оказать вам в полном объеме свою нравственную поддержку, а также и материальную помощь в пределах возможного.






544

- Вам известны, - заканчивал свою речь граф де Мартель, - чувства, которыми воодушевлен президент республики в отношении России. Со своей стороны глава французского правительства господин Лейг в следующих словах, произнесенных в парламенте, ясно определил свою политику: “мы высказываем пожелание”, сказал он, “чтобы русский народ, столь заслуживающий благородного и могущественного существования, обрел вновь спокойствие, порядок и благонравие. С этим именно чувством я прибыл в Крым. Являясь точным выразителем намерений французского правительства и искренним другом русского народа, я предоставляю в распоряжение Вашего превосходительства мое сердечное сотрудничество и искреннюю помощь”.
Врангель ответил на речь графа де Мартель:
- Господин верховный комиссар. С глубоким удовлетворением приветствую я на русской земле представителя Франции, с которой национальная Россия так тесно связана традиционными чувствами дружбы и привязанности. В Вашем лице я хотел бы выразить живейшую признательность правительству республики за почин, который она приняла на себя, заявив о своей солидарности с делом возрождения России.
Французский верховный комиссар произвел на Врангеля и на Кривошеина довольно неблагоприятное впечатление. Весьма неблагоприятно был поражен Врангель, увидев в числе его ближайших помощников полковника Бюкеншюца, неблаговидная роль которого в Сибири в дни, когда граф де Мартель представлял правительство Франции при адмирале Колчаке, была ему хорошо известна. Полковник Бюкеншюц усиленно заигрывал с враждебными адмиралу Колчаку эсеровскими кругами. Неблагоприятное впечатление еще более усиливалось тем, что в составе миссии находился майор Пешков, бывший русский офицер, в Великую войну сражавшийся в составе французских войск, приемный сын большевистского прислужника Максима Горького, брат большевика Свердлова.
В тот же день в 4 часа Врангель отдал графу де Мартель ответный визит на “Провенс”. 8-го октября Врангель давал миссии обед. Присутствовали: граф де Мартель с состоящими при нем лицами, начальник военной миссии генерал Бруссо с начальником штаба майором Этьеван и членами миссии, адмирал де Бон со своим штабом, А.В. Кривошеин, начальник штаба генерал Шатилов, начальник военного управления генерал Вязьмитинов, временно исполняющий должность начальника управления иностранных сношений Б.А. Татищев, начальник управления финансов М.В. Бернацкий, генерал от кавалерии  Драгомиров, прибывший из Константинополя генерал-лейтенант Лукомский, контр-адмирал Евдокимов, контр-адмирал Николя и корреспондент газеты “Матин” Шарль Риве.
Врангель приветствовал графа де Мартель, поднял бокал за здоровье президента республики, за его правительство, за величие и процветание Франции. На его речь граф де Мартель ответил в следующих выражениях:
- Генерал. Сердечно благодарю Вас за Ваше искреннее приветствие. Я глубоко тронут приемом, оказанного еще в Крыму, как представителю правительства французской республики. Вы совершенно справедливо вспомнили о том времени, когда Россия и Франция сражались рука об руку за общее дело. На полях битвы между нами протянулись новые щиты связывающей дружбы. Война потрясла вест мир, повлекла за собой целый поток страданий и горя. Россия, понесшая вместе с союзниками значительную долю
великих испытаний, до сих пор еще не обрела спокойствия и мира. Сейчас она борется






545

против тирании незначительного меньшинства, которое под видом ложно понятого гуманизма стремится восстановить самую страшную диктатуру и вместе с тем препятствует русскому народу свободно выявить свою волю и самостоятельно определить свои национальные стремления. Франция противница всякой тирании, не колеблясь, сделала свой выбор. Этот выбор пал на тех, кто оказался верным заключенному союзу и принятым в прошлом международным обязательствам, на тех, кто стремится дать русскому народу истинно свободный национальный строй. Им Франция окажет полную нравственную поддержку и всю материальную помощь, которую вправе от нее ожидать. Опираясь на широкие демократические начала и относясь с должным уважением к стремлениям меньшинств, сражающихся также против большевиков, вы можете полагаться на их действительную помощь. Вы можете быть уверены в торжестве дела, за которое вы боретесь. Каковы бы ни были предстоящие еще испытания, ваша доблестная армия, сражающаяся за право и справедливость, уже доказала свою уверенность в победе.
Генерал, я поднимаю бокал в честь ваших славных воинов и из блестящего вождя. Я пью за ваши успехи, за ваше окончательное освобождение великой союзной и дружественной нам России.
После обеда Врангель обходил группы гостей. Залитый ярким светом зал, цветы, блестящие мундиры, оживленные речи. Врангель подошел к генералу от кавалерии А.М. Драгомирову.
- Ну вот, мы и вышли на большую дорогу, - приветствовал Врангеля Драгомиров.
Врангель постарался ответить любезной фразой. Мысли были далеко, там, в Северной Таврии, где готовилось решение участи белых. Среди блестящей сутолоки дня сердце томило тяжелое предчувствие.
9-го октября адмирал де Бон давал Врангелю завтрак на броненосце ”Провенс”, отходящим в этот день в Константинополь. Адмирал де Бон, прелестный старик, производил чарующее впечатление. Искренний друг России, он впоследствии, в дни изгнания, остался таковым же. После завтрака А.В. Кривошеин и Врангель долго беседовали с адмиралом де Бон, графом де Мартель и генералом Бруссо, излагая нужды и пожелания белых. Адмирал де Бон из Константинополя должен был немедленно поехать в Париж, где и надеялся добиться удовлетворения насущных нужд белого движения.
Переговоры в Париже о займе успешно продолжались. Маклаков телеграфировал, что Струве просит передать: 20-го октября он был принят председателем совета Лейгом, а 22-го президентом республики. Последнему изложили финансовое положение, план займа. Отношение весьма благоприятное и полная надежда на успех.


XIV


В Крым направлялся транспорт “Рион” с теплой одеждой для войск, артиллерийскими боеприпасами. Казалось, долгожданная помощь приходила. Не поздно ли?
С фронта поступали сведения о беспрерывном подходе свежих частей противника.






546

Кроме 1-ой армии Буденного, направлявшейся к Бориславлю в районе Александровска, прибыла из Пскова 30-ая стрелковая дивизия. Все свободные резервы красного командования из внутренних округов и Западной Сибири, предназначавшиеся на польский фронт, теперь направлялись на юг. Многочисленные отряды “батьки” Махно, доселе работавшие в тылу красных, теперь, учуяв возможность поживиться в Крыму, переходили на сторону советских войск. Силы противника ежедневно увеличивались. В Александровск прибыл с западного фронта штаб 4-ой красной армии, дивизии которой были разбиты поляками во время варшавской битвы и частично интернированы в Германию.
Сама природа, казалось, становилась против белых. Наступили небывалые в это время года морозы. Войска почти раздетые, жестоко страдали от холода, появились обмороженные. Количество простудных заболеваний резко возросло. Полки таяли.
Бросая все свои свободные силы на юг, красное командование принимало одновременно меры для усиления работы своей в тылу белых. За последнее время вновь оживилась деятельность зеленых, усилилась работа и по военному шпионажу, руководимая регистрационным отделом (“Регистрдом”) Кавказского фронта, расположенным в Ростове-на-Дону. Этот “Регистрдом” через свои регистрационные пункты №№ 5 и 13, расположенные в Темрюке (Кубанской области) и через особые пункты (“Ортчк”) на побережье Таманского полуострова, высылал ряд разведчиков, направляя их на Темрюк – Тамань, а затем через узкий Керченский пролив на побережье Керченского полуострова и далее в Крым, и этим же путем принимал их обратно.
В течение месяца в городе Керчи и в прилегающем к нему районе было арестовано шесть советских шпионов и раскрыта организованная большевиками на территории, занимаемой белыми, “служба  связи” с таманским берегом, располагавшая в Керчи и в поселке Юрчаки (на Азовском море) тайными станциями, снабженными сигнальными ракетами, сферическими зеркалами для оптической сигнализации и материалами для химического письма. У одного из этих шпионов между прочими документами было найдено также предписание “связаться с Макроусовым”, то есть указание, как найти сего последнего.
Руководимая опытной рукой генерала Климовича работа контрразведки в корне пресекала попытки противника. Неприятельские агенты неизменно попадали в руки белых, передавались военно-полевому суду и решительно карались. Борясь всеми мерами с попытками противогосударственной работы и неизменно утверждая суровые приговоры военно-полевых судов, Врангель в то же время постоянно стремился поддержать значение суда, как органа свободного, независимого от административной власти, как бы высоко ни были поставлены ее представители. 9-го октября был издан приказ, окончательно устанавливающий самостоятельность военно-судебного ведомства, доселе в лице главного военно-морского прокурора все еще подчиненного начальнику военного управления и обязанного руководствоваться по военно-морским вопросам указаниями начальника морского управления. В приказе требовалось военное и военно-морское ведомство выделить из подчинения начальникам военного и морского управлений; главному военному и военно-морскому прокурору и начальнику военного и морского судного отдела военного управления впредь именоваться главным прокурором армии и
флота и начальником военного и военно-морского судебного ведомства с






547

непосредственным подчинением Главнокомандующему; военный и морской судный отдел военного управления переименовать в канцелярию начальника военного и военно-морского судебного ведомства.


XV


Французская миссия устраивалась в отведенном ей особняке, граф де Мартель делал визиты должностным лицам, а полковник Бюкеншюц и майор Пешков сговаривались с милыми их сердцу “оппозиционными” правительству “оппозиционными” группами.
Не успев очнуться от угара, охватившего их на заре русской революции, группы эти остались чуждыми всем перипетиям борьбы белых. Стоя слепо на платформе “защиты завоеваний революции”, сулившие им дешевые миражи личного почета и влияния, лица были склонны видеть угрозу этим “завоеваниям” в каждом мероприятии правительства, если такое рождалось независимо от их инициативы. К числу таких групп следует отнести некоторые общественные организации (земская и городская), часть профессиональных союзов и наиболее крупную из кооперативных организаций – “Центросоюз” с его филиалами – “Центросекцией”, “Днепросоюзом” и “Здравосоюзом”.
Организация эта с первых дней мартовского переворота, пополнявшая “как правило” свой состав исключительно лицами, имевшими “общественно-революционный стаж”, укомплектовала свои учреждения в огромном большинстве такими элементами, которым идеология прикрывшихся легким флером большевиков или “полубольшевиков” была более родной, чем идеология Русской армии, вынужденной во имя успеха той борьбы, которую она вела не на жизнь, а на смерть, стать на принцип военной диктатуры.
Группы эти не считались под шумок оказывать покровительство, а иногда и просто протягивать руку врагам в случаях, когда им казалось, что это не противоречит их “партийной этике”, а иногда и просто торговым интересам.
В этом последнем отношении особенно заслуживает быть отмеченной деятельность “Центросоюза” и его филиалов. Еще в период 1919 года, когда во власти Добровольческой армии находились города Одесса, Киев и Харьков, было документально установлено, что “Центросоюз”, “Центросекция” и “Днепросоюз” являются контрагентами советского правительства, получающими субсидии от советской власти и выполняющими задания таковой по доставке товаров и фуража Красной армии в губерниях северной России. Осмотром книг “Центросоюза” и Харьковского отделения Московского народного банка было установлено, что “Центросоюз” получил 50 миллионов рублей от советского правительства, а на местных складах “Центросоюза” были обнаружены товары, заготовленные для советской России. Из других кооперативных организаций особенным вниманием советской власти пользовались “Центросекция” (кооператив для рабочих), “Днепросоюз” и “Здравосоюз”, которые получили крупные субсидии от советов и, обслуживая последних, привлекали к этой
работе и те свои филиалы, которые находились на территории Русской армии.






548

Иллюстрацией деятельности находившихся в Крыму органов “Центросоюза” по обслуживанию ими интересов большевиков может служить изъятый выемкой в сентябре 1920 года в керченской конторе “Центросоюза” “план общей работы на 1920 год”, препровожденный в названную контору управляющим таврической конторой “Центросоюза” Добровольским при датированном 20-го февраля 1920 года письме члена южного правления того же союза Ионова, в котором были указаны следующие задачи: закупка сырья и отправка такового в необратимом виде в северные губернии и за границу; выработка фабрикатов и отправка их на север для дальнейшей обработки на фабриках “Центросоюза”; окончательная обработка продуктов и отправка их в готовом виде в северную Россию.
Эта переправка в северную Россию производилась частью через Батум и Грузию, а иногда путем сосредоточения товаров в таких пунктах, в которые эвакуировались Добровольческой армией, причем оставляемые товары перечислялись конторой “Центросоюза”, обслуживающей советскую Россию.
Декретом советского правительства от 20-го марта 1920 года все кооперативные организации советской России обращены были в “потребительские коммуны”. Та же участь постигла и главное управление “Центросоюза”, находившегося в Москве, которое было обращено в главный орган снабжения советской России. Главари “Центросоюза”, естественно, не пожелали добровольно расстаться со своим капиталом и самостоятельностью, но были принуждены к тому силой и репрессиями. На некоторое время сохранила свою самостоятельность лишь заграничная организация этого союза (“Иноцентр”), находящаяся в Лондоне и возглавляемая Беркенгеймом, Зальгеймом и Ленской, а также и контора, находящаяся в Крыму.
При таких условиях казалось бы естественным, хотя бы во имя сохранения остатка кооперации от полного поглощения ее большевиками, обращение лондонского “Иноцентра” к сотрудничеству с Русской армией. На деле вышло обратное, и Беркенгейм при приезде в июне 1920 года в Лондон с советской делегацией, возглавляемой Красиным, Ногиным и Разумовским, вошел с ними в соглашение и предложил оказать содействие к заключению торгового договора с советской Россией.
Этот последний факт выявил политическую физиономию “Центросоюза” крымских представителей, которые заверяли в своей преданности правительству Юга России. Им же объясняется скрытый недоброжелательный отпечаток, который лежал на так называемой “неторговой” деятельности “Центросоюза”, на которую сей последний ассигновал 90% со всех своих торговых оборотов. Эта “неторговая” деятельность выражалась в организации библиотек просветительных лекций в книгоиздательстве и приняла довольно широкие размеры.
По оставлении белыми родины некоторые из лиц, игравших видную роль в учреждениях “Центросоюза”, обосновавшихся на территории, принадлежащей ВСЮР и Русской армии, и пользовавшихся влиянием в общественных кругах, как то: М.К. Кузнецов (старый деятель “Центросоюза”), по партийной принадлежности “меньшевик”; Б.Ю. Кудиш (член “Днепросоюза” и представитель центрального союза кооперативов – “Центросоюза”), по партийной принадлежности большевик - коммунист, подвергавшийся аресту в 1919 году; Е.Ф. Филлипович (член “Днепросоюза” и староста украинского
“Центросоюза”), по партийной принадлежности социал-демократ – украинец, оказались в






549

составе советского правительства в Константинополе, а коллеги их по тому же “Центросоюзу” заполнили собою места советских представителей, начиная от Трапезунда и Зунгулдака до Лондона включительно.
25-го сентября началось расследование деятельности этих лиц, и произведен был ряд выемок, вызвавший среди упомянутых кругов сильный переполох.


XVI


Лидерами оппозиции из состава севастопольского городского самоуправления во главе с городским головой, социалистом-революционером Перепелкиным, была составлена и передана французскому верховному комиссару пасквильная записка, имевшая целью всячески опорочить в глазах представителей Франции правительство Юга России. Записка приводила ряд, частью искаженных, частью измышленных фактов. Несмотря на принятые предателями предосторожности, удалось получить копию этой записки. Врангель решил положить  подлой игре с самого начала предел. Воспользовавшись тем, что в связи с назначением на 30-ое октября в Севастополе съезда редакторов периодической печати, группа представителей печати просила их принять. Врангель в разговоре с ними коснулся того значения, которое в настоящих условиях, после заключения Польшей мира, должно иметь для белых признание их Францией. Упомянув о том, что на помощь французов белые могут рассчитывать только при условии веры французского правительства в их дело, Врангель высказал возмущение по отношению тех русских людей, которые, ставя выше общего дела личные или партийные интересы, не останавливаются перед тем, чтобы на пользу врагам всячески подрывать доверие иностранцев к делу белых. В подтверждение своих слов Врангель показал записку Перепелкина и других, переданную французам. Врангель видел, что его собеседники были искренне возмущены.
Конечно, через день вся эта некрасивая история стала достоянием города, вызвав общее негодование против некоторых из его представителей, во главе с городским головой. Последний пытался представить Врангелю какие-то “объяснения”, однако, он отказался его принять. Уступая общественному мнению, господин Переделкин сложил с себя звания городского главы и выехал из Севастополя. Весьма сконфужен был и граф де Мартель. Он приехал к А.В. Кривошеину, выказывая огорчение свое по поводу случившегося, пытаясь объяснить дело “какими-то недоразумениями”. Врангель не сомневался, что урок ему пошел на пользу.


XVII


Рассчитывая, наверное, найти поддержку у демократической Франции, оживились






550

и казачьи самостийники. Исполняющий должность кубанского атамана, бывший председатель кубанского правительства инженер Иванис, последнее время сидевший в Грузии, прибыл в Крым, и просил у Врангеля разрешения созвать Краевую раду. Он ходатайствовал вместе с тем о разрешении прибыть для участия в заседании рады тем из членов ее, которые после сдачи армии генерала Букретова бежали в Грузию. По словам Иваниса, без участия находившихся в Грузии членов рады кворума собрать было нельзя. Предательская работа этих лиц во главе с одним из членов бывшего правительства Тимошенко, Врангелю была хорошо известна, о чем, конечно, не мог не знать и Иванис, предусмотрительно просивший его дать гарантию неприкосновенности его единомышленников в случае приезда его в Крым. Врангель ответил, что старого поминать не будет, что против прибытия всех членов рады для участия в заседании ничего не имеет, о чем и просит его уведомить. Вместе с тем предупредил, что ежели их председательская работа возобновится в Крыму, то поступит с ними так же, как с прочими предателями. Как и следовало ожидать, Тимошенко и его единомышленники после этого отказались приехать.
Собрали в Евпатории свой круг и донцы. По приглашению круга Врангель с графом де Мартель 14-го октября прибыл в Евпаторию и присутствовал на заседании круга.
Отвечая на приветственную речь председателя, Врангель вновь вкратце упомянул возможности “временного” отхода армии за перешейки… После заседания войсковой круг давал Врангелю обед в местной гостинице “Бейлер”, во время которого, отвечая на приветствия атамана, граф де Мартель произнес большую речь. Он сказал:
- Господа казачьи представители, я счастлив быть среди вас в столь важный и решительный момент вашей жизни и судьбы вашей страны. Франция всегда была другом России и теперь с чувством глубокой горечи она смотрит на эту великую, богатую и прекрасную страну, захваченную насилием горстки людей, ведущей ее к разорению. Франция никогда не мирилась с большевизмом. Она всегда была во главе всемирного противобольшевистского движения и с радостью приветствовала появление у власти правительства генерала Врангеля, который при неимоверных трудностях предпринимал объединение всех энергичных людей для продолжения борьбы и обеспечения русским людям защиты их прав. Франция сознает, что если война против Германии закончилась победой, всеобщий мир может существовать лишь тогда, когда он наступит и в России, и большевизм, занесенный из Германии, будет выметен с русской земли. Франция знает, что казаки были в авангарде в течение всей гражданской войны и продолжают эту жестокую и трудную борьбу против врага. Вы сражаетесь, чтобы спасти миллионы русских людей, обреченных на смерть, которых горсть людей в своем эгоизме уничтожает безжалостно, с жестокостью, неизвестной в истории, как разрушало бы завтра Крым, если бы его территорию не защищал энергичный главнокомандующий – рыцарь без страха и упрека,
взявший на себя заботу, охранение порядка, спокойствия и защиты прав каждого.
Я горячо желаю, чтобы ваша земля, еще занятая противником, скоро увидела бы то же. Вы выбрали единственно верный путь, объединившись в борьбе. Еще несколько усилий и вы придете к цели – увидите ваши станицы и Тихий Дон.
Питая надежду на скорое осуществление этого, я передаю вам желание Франции и
братский привет ваших друзей и союзников, которые не пожалеют никаких усилий, чтобы






551

вам помочь по мере возможности и до конца.
Вечером Врангель с графом де Мартель выехали в Севастополь.


XVIII


12-го октября был опубликован приказ Врангеля, подводящий итоги работы гражданского ведомства за полгода деятельности правительства Юга России.
В приказе было обозначено, что полгода работы лиц и учреждений, призванных Врангелем к задачам гражданского управления, прошли в трудных и суровых условиях. Самые жизненные потребности тыла властно указывались войной. Но данные им гражданскому управлению указания, исполнились даже и при этих условиях успешно и всегда в дружном единении с армией. Программу свою Врангель объявил и от проведения ее не отступился. Благо и свобода народа, внесение в русскую жизнь оздоравливающих начал гражданского строя, чуждых классной и племенной ненависти, объединение всех уцелевших от разгрома живых сил России и доведение военной и идейной борьбы до того желанного часа, когда русский народ властно выразит свою волю: как быть России.
Для проведения этой программы ему нужны люди, сильные духом, знающие народную жизнь и умеющие ее строить. Партийная или политическая окраска их для него безразлична: были бы преданы родине и умели разбираться в новых условиях. Подбору таких стойких и умелых людей на всех ступенях государственной лестницы он (Врангель) придает коренное значение. В правительственной работе, как и на фронте, вся суть в людях.
На первом месте из всего сделанного гражданским управлением за шесть месяцев, Врангель должен поставить труды по разработке реформы земельного и местного земского самоуправления. Этими актами заложены основы государственного строя новой России, прочно закреплен мир с народом, необходимый для успеха войны с его поработителями.
Образование земельных советов и начавшееся укрепление земель за новыми собственниками стали фактами. Земельная реформа, обещанная разными правительствами, впервые осуществляется на территории Русской армии. В свою очередь земская реформа призвала новые широкие слои народа заново налаживать русскую жизнь.
Начато исполнение долга совести – помощи жертвам войны, инвалидам, вдовам и сиротам. Организована трудовая помощь бедствующим в Крыму беженцам.
Восстанавливается правосудие; расширена деятельность мировых судей; преобразованы и объединены учреждения государственного и уголовного розыска;
обеспечен надзор за точным соблюдением закона и приказов Главнокомандующего.
В области торговой политики – введена правительственная организация заграничного вывоза зерна. В ней просматривается начало реального сближения с западом и способ извлечь из вывоза валютные средства для снабжения армии. Понятно, что мера эта стесняет частную предприимчивость, но временно она неизбежна. Лишь постепенно
удастся подойти к предрешенному восстановлению Ставкой полной свободы торговли и






552

промышленной деятельности.
В области политических отношений – обеспечено взаимное понимание и заключены братские соглашения между правительством Юга России и правительством Дона, Кубани, Терека и Астрахани. Налаживаются дружественные связи с Украиной. С Дальнего Востока откликнулся атаман Семенов, добровольно подчинившийся со своей армией политическому руководству Юга России, как всероссийскому.
За это короткое время достигнуто признание власти Правителя Юга России со стороны дружественной Франции – сделан первый шаг к возвращению России в семью культурных европейских держав.
Сделано многое. Но еще больше предстоит сделать.
Главная задача, на которую теперь нужно налечь всей энергией и упорством – это задача воссоздания разрушенной экономической жизни. Конечно, во всей полноте эта задача будет разрешена не правительством Юга России, а временем и самим народом. Но и правительству Юга России нужно не ждать, а действовать.
Обесценение денежных знаков приняло характер народного бедствия. Бытовые условия жизни тяжелы для всех без различия, от рядового обывателя до члена правительства.
Недостаток товаров замедляет поступление из деревень хлеба.
Грозит опасность дальнейшего сокращения запашек. Необходимо привлечь крестьянские товарищества и союзы к непрерывному участию в обмене зерна на привозимые из заграницы товары.
Еще более тревожит положение городских жителей. Равновесие между городом и деревней нарушено. Положение рабочих требует серьезнейшего внимания и участия. Общие условия культурной городской жизни расстроены, дороговизна пропитания делает положение интеллигентных тружеников едва переносимым. Выход должен быть найден – помимо общих финансово-экономических мер – путем организации деятельной самопомощи при широком содействии государства, которое Врангель заранее обещает.
Состояние транспорта железнодорожного и пароходного, а также почтово-телеграфного дела требует неотложных решительных мероприятий. Нетерпимым является отсутствие личной и имущественной безопасности: разбоям должен быть положен предел. Необходимо последовательно улучшать все стороны хозяйственного быта в управлении.
Съехавшиеся в Севастополь на зов Врангеля видные деятели финансового и промышленного мира подтвердили правильность намеченного им пути. Советы их, он надеется, ускорят достижение цели: дать населению главное – хлеб и порядок.
В заботах материальных не забудем, что не менее хлеба насущного России нужна здоровая жизненная энергия. Будем беречь ее источник – религию, культуру, школу; будем готовить для России деятельную и знающую молодежь и ревностно оберегать святыню народных надежд – Церковь.
Намеченные задачи требуют усиленной работы плечом к плечу с земством при поддержке государственной настроенной научной и общественной мысли. Результаты правительственной деятельности только начинают сказываться. Но Врангель не мог не отметить их с чувством благодарности к его сослуживцам и высоко оценил их усилия тем, что единственным побуждением к работе при исключительно тяжелых условиях является
только сознание честно исполненного долга их перед родиной.






553

Долг Врангеля, его жизненное нравственное побуждение – выразить горячую признательность его помощнику А.В. Кривошеину, совету правительства и всем сотрудникам его по гражданскому управлению – за их неизменную помощь Русской армии в деле воссоздания России.
Одновременно был опубликован и соответствующий приказ по военному управлению.
За короткий шестимесячный срок в исключительно тяжелых условиях была действительно сделана огромная работа. Были неизбежные ошибки, оставались незначительные недочеты, но разрешению главнейших, насущнейших вопросов были отданы все имевшиеся силы и средства.
13-го октября противник начал переправу в районе Никополя. Бои разгорались и на других участках фронта. 15-го октября красные по всему фронту перешли в решительное наступление. По получении об этом известия, Врангель выехал для руководства операцией в Джанкой.


XIX


Перед началом наступления красных на Крым советская сторона предприняла ряд мер для морального разложения врангелевских войск и снижения их способности.
Еще в сентябре 1920 года к генералу А.А. Брусилову, проживавшему в то время в Москве, приехал секретарь Э.М. Склянского И.Ф. Мединцев и пригласил его срочно приехать в Кремль. При встрече Э.М. Склянский, ссылаясь на указание Л.О. Троцкого, сообщил А.А. Брусилову, что в “штабе и даже войсках Врангеля происходит настоящее брожение, войска заставляют силой бороться и покидать родную землю, что состав офицеров определенно настроен против распоряжений высшего начальства”, и намерен низвергнуть Врангеля и объявить его армию “красной Крымской под командованием Брусилова”.
Практически это означало военный переворот среди врангелевских войск с целью их спасения и прекращение Гражданской войны. На вопрос Э.М. Склянского “считает ли А.А. Брусилов возможным принять командование врангелевской армией, Брусилов ответил утвердительно. Тогда Э.М. Склянский предложил А.А. Брусилову подготовить воззвание к врангелевской армии. Это воззвание было подготовлено, подписано А.А. Брусиловым и некоторыми другими генералами, находившимися в Москве.
Правда, через несколько дней Э.М. Склянский сообщил А.А. Брусилову, что сведения были неверны, никакого бунта в рядах врангелевского офицерства не было.
Однако воззвание Брусилова все же было распространено в Крыму. Многие офицеры, поверившие этому воззванию, “попали в руки свирепствовавшего Бела Куна… массами их расстреливавшего”.









554


XX


6-го октября Врангель, приостановив наступление на Донбасс, начал наступление на правом берегу Днепра, стремясь захватить Одессу и установить связь с петлюровцами. Однако вскоре и это наступление провалилось. Полным провалом закончилась и попытка врангелевских войск 14-16-го октября захватить Каховский плацдарм силами 2-го армейского корпуса генерала В.К. Витковского.
При втором штурме Каховского плацдарма в рядах врангелевских войск на узком фронте действовало впервые 12 танков и 14 бронеавтомобилей. Но это не помогло. В бою белые войска потеряли 10 танков и 5 бронеавтомобилей. Трофейные танки красными срочно были отправлены в Харьков на ремонт.
В этих условиях Фрунзе решил первый удар по белым нанести на правом берегу Днепра силами 1-ой конной армии. Однако через два дня после указанного срока Буденный доложил, что “армия начать наступление не может вследствие отставания 6-ой кавалерийской дивизии, которая потеряла четыре дня на приведение себя в порядок”. Предлагалось начать операцию 31-го октября. Кроме того, требовались значительные перегруппировки сил и средств.


XXI


После перегруппировки части белых в десятых числах октября располагались в следующем порядке.
2-ая армия генерала Абрамова – от Азовского моря до Днепровских плавней, штаб армии в Мелитополе; 3-я донская казачья дивизия – на участке от Азовского моря до Б. Токмака (включительно); от Б. Токмака до плавней – 6-ая и 7-ая пехотные дивизии 3-го армейского корпуса; в резерве Главнокомандующего, в районе Михайловка – Тимашевка – 1-ая и 2-ая донские казачьи дивизии.
1-ая армия генерала Кутепова от Днепровских плавней по нижнему течению до Черного моря; штаб армии на станции Рыково; 42-ой донской стрелковый полк – на участке Балка – Знаменка, в Днепровске – ядро Марковской дивизии; в Верхнем Рогачике – ядро Корниловской дивизии; перед Каховским тет-де-ноном – 13-ая и 34-ая пехотные дивизии 2-го армейского корпуса; в Б. Маячках – ядро гвардейского отряда; в Нижних Серагозах – Торгаевка – ударная группа 1-ой армии, Дроздовская пехотная дивизия; 1-ая конная дивизия, Кубанская казачья дивизия, Терско-Астраханская конная бригада; 2-ая
конная дивизия подходили к Нижним Серагозам со стороны Рыкова.
Части красных располагались: на участке от Азовского моря до плавней – 4-ая и 13-ая советские армии; запасная кавалерийская бригада Федотова, морская экспедиционная дивизия, 2-ая донская и 3-я, 9-ая, 30-ая, 40-ая и 46-ая стрелковые дивизии,






555

бригада 29-ой стрелковой дивизии, бригада курсантов, 5-ая кубанская кавалерийская дивизия, 7-ая и 9-ая кавалерийские дивизии и повстанческие отряды, именующие себя “махновцами; на участке по правому берегу Днепра; в Никопольском районе – 2-ая конная армия Миронова, в составе 2-ой, 16-ой и 21-ой кавалерийских дивизий и отдельной кавалерийской бригады с приданными конной армии 3-ей и 46-ой стрелковыми дивизиями, бригадой курсантов и 85-ой бригадой 29-ой стрелковой дивизии, далее от Ново-Воронцовки до Алешек и в Каховском тет-де-ноне – части 6-ой армии в составе Латышской, 10-ой, 13-ой, 51-ой и 52-ой стрелковых дивизий, огневой ударной бригады, отдельной стрелковой бригады в районе Херсона и кавалерийской бригады Гофа.
К 14-му октября в районе Бориславля сконцентрировалась 1-ая конная армия Буденного в составе 4-ой, 6-ой, 11-ой и 14-ой кавалерийских дивизий и отдельной кавалерийской бригады (таким образом, против Русской армии во второй половине октября 1920 года развернулись 4-ая, 6-ая и 13-ая советские армии, 1-ая и 2-ая конные армии и повстанческие отряды, именовавшиеся Повстанческой армией Махно; в составе южного фронта действовали не менее четырнадцати пехотных кавалерийских дивизий: 1-ая, 2-ая донская, 3-я, 4-ая, 13-ая, 15-ая, 23-я, 30-ая, 40-ая, 42-ая, 46-ая, 51-ая, 52-ая, латышские стрелковые дивизии, отдельные бригады и отряды и 2-ая, 4-ая, 5-ая кубанская, 6-ая, 7-ая, 9-ая, 11-ая, 16-ая, 21-ая кавалерийские дивизии, сводная кавалерийская дивизия Гоффа и несколько отдельных кавалерийских бригад).
Общая численность красных войск на южном фронте исчислялась в 55-60 тысяч штыков и 22-25 тысяч сабель, имея в виду только бойцов на фронте. Численность всех войск красного южного фронта вместе с тыловыми частями была, конечно, значительно больше.
Кроме того, у М.В. Фрунзе сложились доверительные отношения со штабом Повстанческой армии Н.И. Махно, которая должна была наступать совместно с советскими войсками. Но махновцы не считали себя обязанными соблюдать военную дисциплину. Едва начав наступление, они прорывались в тыл белых, и совместно с примкнувшими к ним крестьянами, заняли свою “столицу” – Гуляй-Поле, а также Синельниково и Александровск. Сам Нестор Иванович за это был награжден орденом Красного Знамени. Но дальше на крымские перешейки махновцы двигаться опасались.
Соотношение сил было не в пользу Русской армии не менее как в три, три с половиной раза.


XXII


План красного командования сводился к захвату в клещи на полях Северной Таврии живой силы Русской армии и к стремительному прорыву через перешейки в Крым.
С этой целью по красному южному фронту была дана следующая директива: 2-ая конная армия должна 13-го октября старого стиля форсировать течение Днепра в Никопольском районе. Части 6-ой советской армии получили задачу расширить Каховский плацдарм и обеспечить за собой все нижнее течение от Ново-Воронцовки до устья. Одновременно






556

6-ая и 12-ая советские армии с севера и с востока должны были выдвинуться на линию Ногайск – Б. Токмак – Васильевка для занятия более выгодного для маневра положения. После этих подготовительных операций 4-ая, 6-ая, 13-ая, 1-ая и 2-ая конные армии должны были нанести решительный удар для разгрома Русской армии и прорыва в Крым.
Врангель своевременно учел планы красного командования и, стянув ударную группу генерала Кутепова в район Серагоз, предпринял операцию последовательных, по внутренним операционным линиям, ударов частями ударной группы по главным силам противника, наступающим из Никопольского района и Каховского плацдарма; на восточном участке фронта белых предполагалась активная оборона.
Согласно директиве красного командования противник 13-го октября переправился в Никопольском районе частями 2-ой конной армии с временно приданными ей пехотными дивизиями. В дальнейшем 2-ой конной армии Миронова была поставлена задача - стремительно ударить на юг в направлении станции Сальково. 4-ая армия из района Орехово – Александровск двинулась всей массой пехоты в направлении Васильевка – Тимашевка для нанесения удара главным силам Русской армии с северо-востока. 13-ой армии, занимавшей линию Бердянск – Пологи, ставилась задача овладеть Мелитополем. Главный удар должен быть нанесен из Каховского плацдарма частями 1-ой конной и 6-ой советских армий, причем, в то время как 6-ая армия должна была наступать на юг в общем направлении на Перекоп, 1-ая конная должна была бить по главным силам белых в районе Серагозы, стремясь прорваться к Салькову и Геническу. Закончив сосредоточение, красные 15-го октября перешли по всему фронту в решительное наступление.
Ко времени прибытия Врангеля в Джанкой в частях генерала Кутепова и генерала Абрамова уже третий день шел бой. Мороз все крепчал. Десятилетиями Крым не видел в это время таких холодов. Количество обмороженных беспрерывно росло. Люди кутались в первое попавшееся тряпье, некоторые набивали под рубахи солому… Несмотря на всю доблесть, Корниловская дивизия была оттеснена от Н. Рогачека, противник прочно закрепился на левом берегу реки и стал распространяться на юг. Потеснены были 15-го октября и части 2-го корпуса наступлением из Каховского плацдарма противником. Отсюда должно было ожидать главного удара красных
Врангель в распоряжение генерала Абрамова отдал бывшие в его резерве 1-ую и 2-ую донские казачьи дивизии, приказав им ударить в тыл противника действовавшей со стороны Н. Рогачека 2-ой конной армии красных, стремясь отрезать ее от переправ. Одновременно Врангель приказал генералу Кутепову, заслонившись с севера Корниловской дивизией, всеми силами ударной группы, сосредоточенной в районе Серагоз, обрушиться на каховскую группу красных.
16-го октября мороз с утра достиг 14-ти градусов. Спустился густой туман. В нескольких шагах ничего не было видно. К вечеру поступило донесение от 2-го корпуса, что части последнего, теснимые противником, продолжают отходить к Перекопу. Крупные массы конницы красных, обтекая правый фланг 2-го корпуса, быстро
продвигались на восток, 1-ая конная армия красных всей своей массой двинулась в тыл белым армиям, стремясь отрезать их от Крыма. Между тем, генерал Кутепов медлил. В течение целого дня 16-го он продолжал оставаться в районе Серагоз. Врангель по радио передал ему приказание спешно двигаться к Салькову, стремясь прижать прорвавшегося






557

противника к Сивашу. Однако было ясно, что противник успеет подойти к перешейку прежде, нежели части генерала Кутепова туда прибудут. Противник двигался беспрепятственно, и ожидать его в районе Сальково можно было к вечеру 17-го. Укрепленная позиция, прикрывавшая выходы из Крыма, была занята лишь слабыми караульными командами. Красные части с налета легко могли захватить сальковское дефиле, прервав всякую связь Крыма с армией. Необходимо было спешно занять дефиле войсками.


XXIII


Генералу Абрамову Врангель послал приказание в ночь с 16-го на 17-ое направить к Салькову под прикрытием бронепоездов сосредоточенную в Мелитополе 7-ую пехотную дивизию. В течение ночи эшелоны с войсками двинулись по железной дороге. Однако вследствие забитости пути движение шло крайне медленно. Мороз достиг 20-ти градусов. Неприспособленные к таким холодам станционные водокачки замерзли. Эшелоны с войсками застряли в пути. Наступили жуткие часы. Под рукой у Врангеля войск не было – доступ в Крым для противника был открыт. В течение всего дня 17-го все, кого можно было только собрать, из способных носить оружие, направлялись к Салькову. Юнкерские училища из Симферополя, артиллерийская школа, конвой Главнокомандующего; из Феодосии были вытребованы, не успевшие закончить формирование, кубанские части генерала Фостикова.
В сумерках передовые части красной конницы подошли к Салькову и завязали перестрелку со слабыми белыми частями. К ночи спешенная красная кавалерия пыталась наступать, однако, решительным огнем и артиллерией была отбита.
Среди ночи удалось связаться по радио с генералом Кутеповым. Он занимал район с Агаймана, и на утро 18-го предполагал двигаться в Отраду – Рождественское. Врангель приказал ему насколько возможно ускорить движение, войти в связь с частями 2-ой армии, отходящими по железной дороге и, объединив командование, ударить на противника с севера, прижимая его к Сивашу.


XXIV


Утром 18-го части генерала Абрамова стали подходить к станции Рыково. 3-я донская дивизия доблестного генерала Гусельщикова завязала бой с противником в
районе Ново-Алексеевки. К полудню части генерала Кутепова подходили к Рождественскому и Отраде, имея в правой, западной колонне, Кубанскую казачью 2-ую конную дивизию и Терско-Астраханскую бригаду, в левой, восточной – 1-ую конную и Дроздовскую дивизии, в арьергарде – Корниловскую дивизию.






558

Противник, видимо, плохо осведомленный в обстановке, продолжал всей массой своей конницы оставаться в районе Ново-Алексеевка – Сальково – Геническ. Положение конницы Буденного, прижатой с северо-востока и с севера белыми частями к болотистому, солончаковому, еще плохо замерзшему Сивашу, могло оказаться бесконечно тяжелым. Части пешей 3-ей донской дивизии генерала Гусельщикова совместно с подошедшей 7-ой пехотной дивизией, поддержанные бронепоездами, решительно обрушились на врага, видимо, не ожидавшего удара с этой стороны. Конница Буденного была застигнута врасплох; полки стояли по дворам расседланные. Беспорядочно металась красная кавалерия, врассыпную выскакивали наспех собранные эскадроны, прорываясь между пехотой белых. Одна батарея противника в полной запряжке и большая часть его обозов попала в руки генерала Гусельщикова. Выход в Крым для армии был открыт.
Действуй генерал Кутепов более решительно, цвет красной кавалерии, конницу Буденного, постигла бы участь конницы Жлобы. К сожалению, наступательный порыв войск был уже в значительной степени утерян. Не имея тыла, окруженные врагом со всех сторон, потрясенные жестокими испытаниями, войска дрались вяло. Сами начальники не проявляли уже должной уверенности. Главная масса красной конницы почти беспрепятственно успела проскочить перед фронтом конницы генерала Кутепова на восток.
К ночи части генерала Кутепова сосредоточились в районе Отрада – Рождественское, где и удерживались, отбивая атаки красных в течение 19-го октября. Части генерала Абрамова медленно отходили, ведя тяжелые бои, к Геническу и Салькову.
20-го октября генерал Абрамов стал втягиваться в дефиле. За частями генерала Абрамова стали подходить части генерала Кутепова, преследуемые по пятам конницей красных, 2-ая конная красная армия к этому времени сосредоточилась в Петровском, туда же подтягивались латышская, 9-ая, 30-ая и 52-ая стрелковые дивизии. Восточнее, вдоль железной дороги, наступали 5-ая и 9-ая кавалерийские дивизии и части Махно. Западнее действовали части 1-ой конной армии красных. К вечеру 20-го октября сальковскую позицию заняла Дроздовская дивизия. Остальные части генералов Кутепова и Абрамова (1-ая и 2-ая донские дивизии, 1-ая и 2-ая конные дивизии, Кубанская казачья дивизия, Терско-Астраханская бригада и Корниловская дивизия) приходили на Чонгарский полуостров Марковская дивизия с частями 7-ой пехотной и 3-ей донской дивизией прошли на Геническ.
В ночь на 21-ое октября красные обрушились на сальковскую позицию, прорвали, было, фронт Дроздовской дивизии и на плечах ее ворвались на Чонгарский полуостров, но контратакой были отбиты и положение восстановлено. Части 2-го корпуса заняли перекопскую позицию.


XXV


Решительная битва в Северной Таврии закончилась. Противник овладел






559

территорией, захваченной у него в течение лета. В его руки досталась большая военная
добыча: 5 бронепоездов, 18 орудий, около 1000 вагонов со снарядами, 10 миллионов патронов, 25 паровозов, составы с продовольствием и интендантским имуществом и около двух миллионов пудов хлеба в Мелитополе и Геническе. Наши части понесли жестокие потери убитыми, ранеными и обмороженными. Значительное число было оставлено пленными и отставшими, главным образом, из числа бывших красноармейцев, поставленных разновременно в строй. Были отдельные случаи и массовых сдач в плен. Так сдался целиком один из батальонов Дроздовской дивизии. Однако армия осталась цела и части белых в свою очередь захватили 15 орудий, около 2 тысяч пленных, много оружия и пулеметов.


XXVI


Армия осталась цела, однако боеспособность ее не была уже прежней. Могла ли эта армия, опираясь на укрепленную позицию, устоять под ударами врага. За шесть месяцев напряженной работы были созданы укрепления, делающие доступ врага в Крым чрезвычайно трудным. Рылись окопы, плелась проволока, устанавливались тяжелые орудия, строились пулеметные гнезда. Все технические средства Севастопольской крепости были использованы. Законченная железнодорожная ветка на Юшунь давала возможность обстреливать подступы бронепоездами. Не были закончены лишь блиндажи, укрытия и землянки для войск. Недостаток рабочих рук и отсутствие лесных материалов тормозили работы. Наступившие небывало рано морозы создавали особенно неблагоприятные условия, так как линия обороны лежала в местности мало населенной, и жилищный вопрос для войск становился особенно острым.
Еще в первые дни по заключении мира с поляками, решив принять бой в Северной Таврии, Врангель учитывал возможность его неблагоприятного для них исхода и того, что противник, одержав победу, на плечах их войск ворвется в Крым. Как бы ни сильна была позиция, но она неминуемо падет, если дух обороняющих ее войск подорван.
Врангель тогда же приказал генералу Шатилову проверить составленный штабом совместно с командующим флотом план эвакуации. Последний бой рассчитан на эвакуацию 60 тысяч человек. Врангель отдал распоряжение, чтобы расчеты были сделаны на 75 тысяч; распорядился о срочности доставки из Константинополя недостающего запаса угля.
Как только выяснилась неизбежность отхода белых в Крым, Врангель отдал распоряжение о срочности подготовки судов в портах Керчи, Феодосии и Ялты на 13
тысяч человек и 4 тысячи коней. Это задание должно было быть осуществлено предполагаемым десантом в район Одессы для установления связи с действовавшими на Украине русскими частями. Дабы полнее скрыть врангелевские предположения, были приняты все меры, чтобы в версию о подготовке судов для будущей десантной операции поверили. Так, штабу было приказано распустить слухи, что десант намечается на Кубань.
Сама численность отряда была намечена в соответствии с общей численностью войск, так






560

что не могла возбудить у лиц, даже осведомленных о численности армии, особого сомнения. На суда было приказано грузить запасы продовольствия и боевое снаряжение.
Таким образом, имея в Севастопольском порту некоторое число свободного тоннажа, Врангель мог, в случае несчастья, быстро погрузить в главнейших портах – Севастополе, Ялте, Феодосии и Керчи 50 тысяч человек, и под прикрытием отходящих войск спасти находящихся под их защитой женщин, детей, раненых и больных.
20-го вечером прибыл в Джанкой генерал Кутепов. Он выглядел наружно спокойным, однако в словах его проскальзывала тревога. Он, между прочим, осведомился, приняты ли меры на случай несчастья. Ответ Врангеля, видимо, успокоил его. 21-го прибыл генерал Абрамов. Переговорив с обоими командующими армиями, Врангель 22-го октября отдал войскам директиву: оборона Крыма возлагалась на генерала Кутепова, в руках которого объединились войска: от Азовского моря до Чувашского полуострова включительно, располагалась 3-я донская, до смены ее на этом участке 34-ой пехотной дивизией, которая в свою очередь подлежала смене на правом участке перекопского вала 1-ой бригадой 2-ой Кубанской дивизии 24-го октября.
1-ая и 2-ая донские дивизии должны были сосредоточиться в резерв в районе к северу от Богемки; на этот же участок должна была оттянуться после смены 3-я донская дивизия; средний участок Сиваша оборонялся Донским офицерским полком. Атаманским юнкерским училищем и стрелковыми спешенными эскадронами корпуса; конному корпусу с Кубанской дивизией приказано было сосредоточиться в резерве в районе к югу от Чирика; Корниловскую дивизию к 26-му октября должна была сменить на левом участке перекопского вала 13-ая пехотная дивизия; последняя временно, до подхода Марковской дивизии, оставалась в резерве 1-го армейского корпуса в районе Воинки; Дроздовская дивизия должна была сосредоточиться к 26-му октября в Армянском Базаре; Марковская дивизия, отходившая по Арбатской стрелке к Акманаю, подлежала перевозке по железной дороге в район Юшуни.
По завершении перегруппировки всех частей 1-ой армии к 29-му октября правый боевой участок от Азовского моря до Чувашского полуострова включительно должен был обороняться частями 2-го армейского корпуса генерала Витковского; левый участок, от Чувашского полуострова до Перекопского залива, передавался 1-му армейскому корпусу генерала Писарева.


XXVII


В ночь на 22-ое Врангель выехал в Севастополь. Малейшая паника в тылу могла
передаться в войска. Необходимо было сделать все, чтобы этого избежать. Немедленно по приезде он вызвал представителей прессы и ознакомил их с общим положением. Последнее было обрисовано им, как не внушающее особых опасений.
Одновременно появилось сообщение штаба о том, что, заключив мир с Польшей и освободив свои войска, большевики сосредоточили против белых пять армий, расположив
их в трех группах у Каховки, Никополя и Полог. К началу наступления общая






561

численность их достигла свыше ста тысяч бойцов, у коих четверть состава – кавалерия.
Сковывая армию белых с севера и северо-востока, красное командование решило главными силами обрушиться на левый фланг белых и бросить со стороны Каховки массу конницы в направлении на Громовку и Сальково, чтобы отрезать Русскую армию от перешейков, прижав ее к Азовскому морю и открыв себе свободный доступ в Крым.
Учтя создавшуюся обстановку, Русская армия произвела соответствующую перегруппировку. Главная конная масса противника, 1-ая конная армия с латышскими и другими пехотными частями численностью более 10 тысяч сабель и 10 тысяч штыков обрушилась с Каховского плацдарма на восток и юго-восток, направив до 6 тысяч конницы на Сальково. Заслонившись с севера частью сил, белые сосредоточили ударную группу и, обрушившись на прорвавшуюся конницу красных, прижали ее к Сивашу. При этом славными частями генерала Кутепова уничтожены полностью два полка латышской дивизии, захвачено 216 орудий и масса пулеметов, а донцами взято в плен четыре полка и захвачено 15 орудий, много оружия и пулеметов. Однако подавляющее превосходство сил, в особенности конницы, подтянутой противником  к полю сражения в количестве до 25 тысяч коней, в течение пяти дней атаковавшей армии с трех сторон, заставили Главнокомандующего принять решение отвести армию на заблаговременно укрепленную Сиваш-Перекопскую позицию, дающую все выгоды обороны. Непрерывные удары, наносимые Русской армией в настоящих боях, сопровождавшиеся уничтожением значительной части прорвавшейся в тыл белых конницы Буденного, дали армии возможность почти без потерь отойти на укрепленную позицию.


XXVIII


Вечером 22-го состоялось под председательством Врангеля заседание правительства Юга России, на котором Врангель подробно ознакомил участников совещания с последними боями, указал на тяжелое положение войск, на большое превосходство сил противника. Остановившись на том исключительно тяжелом положении, в котором окажутся армия и население в осажденном Крыму и на той напряженной работе, которая от всех потребуется, Врангель выразил уверенность, что белые отстоят последнюю пядь родной земли и, оправившись, отдохнувши и пополнившись, вырвут победу из рук врага.
Создавшиеся условия требовали в тылу сильной руки. Эту сильную руку, конечно, не мог представлять собой мягкий, гуманный С.Д. Тверской. Последний был назначен товарищем председателя высшей комиссии правительственного надзора. 25-го октября
последовал приказ об объявлении Крыма на осадном положении. В тот же день Врангель отдал приказ о назначении исполняющим обязанности Таврического губернатора начальника гражданского управления и командующего войсками армейского тылового района командира 3-го корпуса генерал-лейтенанта Скалона.
Принятыми мерами удалось рассеять начинавшуюся тревогу. Тыл остался спокойным, веря в неприступность перекопских твердынь. 26-го октября открылся в






562

Симферополе съезд представителей городов, в резолюции своей приветствовавший политику правительства Юга России, и выразивший веру в правоту своего дела. В Севастополе готовился съезд представителей печати. Жизнь текла своим чередом. Бойко торговали магазины. Театры и кинематографы были полны.
25-го октября Корниловский союз устраивал благотворительный концерт и вечер. Заглушив в сердце мучительное беспокойство, Врангель принял приглашение. Его отсутствие на вечере, устроенном союзом полка, в списке которого Врангель состоял, могло бы дать пищу тревожным объяснениям. Врангель пробыл на вечере до 11 часов, слушая и не слыша музыкальных номеров, напрягая все усилия, чтобы найти ласковые слова раненому офицеру и любезность даме.


XXIX


17-го октября скончался в Ялте адмирал Саблин и последовал приказ Врангеля об утверждении адмирала Кедрова в должность. Последний с первых шагов проявил кипучую деятельность, требуя такой же от своих ближайших помощников. В качестве таковых он привлек ряд новых лиц. Помощник начальника морского управления контр-адмирал Евдокимов был заменен контр-адмиралом Тихменевым, а начальник штаба командующего флотом контр-адмирал Николя – капитаном 1-го ранга Машуковым.
К 25-му октября группировка противника была следующая: в районе Геническа и на Чонгарском полуострове последовательно части 13-ой и 4-ой советских армий; за правым флангом 4-ой армии, на Чонгарском полуострове - 2-ая конная армия; на среднем участке северного побережья Сиваша – 1-ая конная армия, 7-ая кавалерийская дивизия и повстанческая армия Махно; на Перекопском перешейке – 6-ая советская армия. В течение 23-го, 24-го и 25-го октября противник безуспешно атаковал части белых в районе Чонгарского моста. Войска белых заканчивали перегруппировку. Жестокий мороз сковал болотистый соленый Сиваш льдом, линия обороны значительно удлинилась; благодаря отсутствию жилья и недостатка топлива, количество обмороженных росло. Врангель приказал выдать весь имеющийся на складе запас обмундирования.
В эти дни прибыл, наконец, транспорт “Рион” с зимней одеждой для войск, но было уже поздно.


XXX


26-го октября на станции Апостолово в салон вагона после совещания руководящих лиц фронта и армий Фрунзе, член революционного военного совета фронта Смилга и начальник полевого штаба Каратыгин подписали приказ о переходе войск Южного фронта в общее наступление.






563


Г л а в а      ч е т ы р н а д ц а т а я

Оставление  Русской  армией  Крыма


I


26-го октября вечером Врангель присутствовал на заседании правительства, когда вошедший ординарец вручил генералу Шатилову переданную по юзу телеграмму генерала Кутепова. Пробежав телеграмму, генерал Шатилов передал ее Врангелю. Генерал Кутепов доносил, что в виду создавшейся обстановки, прорыва противником позиций на Перекопе и угрозе обхода, он отдал приказ в ночь на 27-ое войскам отходить на укрепленную позицию к озерам Княжское – Красное – Старое – Карт-казак. Как содержание, так и самый тон донесения не оставляли сомнения, что белые накануне несчастья. Сославшись на необходимость переговорить по прямому проводу с генералом Кутеповым, Врангель передал председательствование А.В. Кривошеину и вышел в соседнюю комнату. За ним последовал генерал Шатилов. Для него, как и для Врангеля, было ясно, что рассчитывать на дальнейшее сопротивление войск уже нельзя, что предел сопротивляемости армии уже превзойден и что никакие укрепления врага уже не остановят.
Необходимо было срочно принять меры к спасению армии и населения. Врангель вызвал из зала заседания адмирала Кедрова и вкратце ознакомил его с обстановкой.
- Боже, зачем я согласился принять этот крест, - вырвалось у адмирала.
Однако он быстро овладел собой. Он имел тоннаж на 60 тысяч человек. Высланный из Константинополя дополнительный запас угля и масла только что прибыл; это давало возможность использовать еще некоторый тоннаж и рассчитывать принять 70-75 тысяч человек. На большее количество тоннажа не имелось. Врангель отдал распоряжение принять меры, чтобы все суда, могущие держаться на воде, были использованы. Из Константинополя приказал срочно потребовать количество судов, какое только представится возможным. Наконец, задержать в портах Крыма все коммерческие суда, в том числе и иностранные, для использования их тоннажа.
Предчувствуя недоброе, вышел из зала заседания А.В. Кривошеин. Он сильно волновался. Врангель постарался успокоить его, заверив, что все меры на случай несчастья уже приняты. Врангель в то же время попросил его со своей стороны всячески успокоить членов правительства.
Сам Врангель решил ехать на фронт, дабы на месте отдать себе отчет в обстановке.










564


II


27-го в три часа дня Врангель выехал в Джанкой, куда и прибыл уже в темноте. В Симферополе сели в его вагон командующий 2-ой армией генерал Абрамов и его начальник штаба генерал Кусонский; с объединением командования войсками, обороняющими Крым, в руках генерала Кутепова, штаб 2-ой армии расположился в Симферополе.
Немедленно по приезде в Джанкой Врангель принял Кутепова, доложившего ему общую обстановку.
В ночь на 26-ое октября пехота красных атаковала северную оконечность Чувашского полуострова (“Турецкие батареи”), но была остановлена огнем у проволоки. Пользуясь туманом, противник большими силами пехоты, поддержанной конницей, обошел “Турецкие батареи” с запада и повел наступление на Черный Чуваш. С утра 26-го октября обнаружилось наступление противника против перекопского вала, особенно интенсивное на флангах. Сосредоточив на Чувашском полуострове до двух пехотных дивизий с конницей, красные 26-го октября продолжали движение от Старого Чуваша на юго-запад.
С фронта на перекопские укрепления наступали главные силы красных: 51-ая стрелковая дивизия под командованием В.К. Блюхера; за ней, ожидая прорыва, практически вплотную двигались войска 6-ой армии. Штурм Перекопа осуществлялся лобовыми атаками многочисленных “волн цепей” пехоты. Потери в живой силе были огромными.
Одновременно около трех советских дивизий начали скрытую переправу через Сиваш. Подъем воды в Сиваше грозил отрезать части, находившиеся на Литовском полуострове. В отчаянии Фрунзе просит Блюхера захватить вал на Перекопе. Но белые и так уже сражались из последних сил.
В ночь на 28-ое октября белые оставили перекопские позиции. Началось наступление советских войск вглубь Крыма. Войска Фрунзе стремительно двигались к юшуньским позициям белых.
1-ая бригада 2-ой Кубанской дивизии под давлением противника отошла на укрепленную позицию к северу от Карловой Балки. 2-ой и 3-ий Дроздовские полки, двинувшиеся в атаку (из Армянского Базара) в район Караджаная против красных, распространявшихся от Чувашского полуострова, успеха не имели. Понеся большие потери, главным образом, в командном составе, Дроздовская дивизия к вечеру 26-го октября сосредоточилась в Армянском Базаре; 13-ая пехотная дивизия, отходившая после смены на Воинку, была задержана в районе Карловой Балки для усиления 1-ой бригады 2-ой Кубанской дивизии. Красные распространялись до Тупого полуострова, занимая основание Чувашского.
В виду создавшейся обстановки, угрожающей обходом перекопского вала и прорывом позиции на перекопском валу вследствие разрушений проволочных заграждений частям 1-го армейского корпуса приказано было в ночь на 27-ое октября






565

отойти на укрепленную позицию по северо-западным окраинам озер Княжское – Красное – Старое – Карт-казак. Отход был совершен без особого давления со стороны противника. Одновременно в Карловой Балке был подтянут для контрудара конный корпус генерала Барбовича (1-ая и 2-ая кавалерийская и Кубанская казачья дивизии); 1-ая и 2-ая донские дивизии были направлены из района Богемки на Чирик.
На рассвете 27-го октября 1-ая кавалерийская дивизия произвела успешную атаку и отбросила красных к Чувашскому полуострову, но вследствие тяжелых потерь от мощного артиллерийского огня развить успех не смогла, и красные вновь распространились к хутору Тихоновка. Для восстановления положения были двинуты 2-ая кавалерийская и 1-ая Кубанская казачья дивизии. В дальнейшем обнаружилось наступление больших сил красных на перешеек между озерами Красным и Старым. Части белых были вынуждены отходить на последнюю укрепленную позицию – юшуньскую.
Генерал Кутепов предлагал с утра идти в наступление с целью обратного захвата утерянных позиций, однако сам мало надеялся на успех. По его словам, дух войск был значительно подорван. Лучшие старшие начальники выбыли из строя, и рассчитывать на удачу было трудно. Врангель сам это прекрасно понимал, однако настаивал на необходимости удержать позиции, во что бы то ни стало, дабы выиграть, по крайней мере, пять-шесть дней, необходимых для погрузки угля, распределения судов по портам, погрузку на суда тыловых учреждений, раненых, больных из лазаретов. Генерал Кутепов обещал сделать все возможное, но по ответам его Врангелю было ясно, что он сам не надеется удержать позиции своими войсками.


III


Гроза надвигалась, белое движение висело на волоске, необходимо было напряжение всех душевных и умственных сил. Малейшее колебание или оплошность могли погубить все. Прежде всего, необходимо было обеспечить порядок в Севастополе. Войск там почти не было. Несущий охранную службу врангелевский конвой был незадолго перед тем выслан в район Ялты для окончательного разгрома загнанных в горы “зеленых” – Макроусова. Врангель приказал по телеграфу вызвать на вокзал в Симферополь к приходу его поезда роту юнкеров Алексеевского военного училища и подготовить нужное число вагонов, дабы рота могла с его поездом следовать в Севастополь. В Симферополе Врангель принял исполняющего должность губернатора А.А. Ладыженского и ознакомил его с обстановкой. Приказал генералу Абрамову принять все подготовительные меры к эвакуации военных и гражданских учреждений Симферополя, раненых и больных офицеров и юнкеров, семей служащих и лиц, коим в случае прихода большевиков грозила бы особая опасность. Все подготовительные меры должны были быть приняты по возможности скрытно, дабы преждевременно не возбудить тревоги. Врангель обещал, что приказ о начале эвакуации будет своевременно прислан и необходимое число подвижного состава предоставлено.
В 9.00 28-го октября Врангель в сопровождении юнкеров прибыл в Севастополь. С






566

вокзала Врангель приехал во дворец, пригласил А.В. Кривошеина, генерала Шатилова, адмирала Кедрова и генерала Скалона и отдал последнее распоряжение: приказал занять войсками главнейшие учреждения, почту и телеграф, выставить караулы на пристани и вокзале.
Окончательно распределил по портам тоннаж из расчета: Керчь – 20000, Феодосия – 13000, Ялта – 10000, Севастополь – 20000, Евпатория – 4000. Дал указание разработать порядок погрузки тыловых учреждений, раненых, больных, продовольственных запасов, наиболее ценного имущества, дабы, по отдаче приказа, погрузка могла начаться немедленно.
В 10.00 Врангель принял французского верховного комиссара графа де Мартель, представителей иностранных миссий, адмирала Мак-Колли, полковника Уольша, майора Токахасси, коих просил снестись с представителями их представительств в Константинополе на предмет оказания возможного содействия иностранными судами на случай необходимости для белых оставить Крым. Днем Врангель пригласил представителей русской и иностранной печати, которых ознакомил с создавшимся положением: армия, сражавшаяся не только за честь и свободу своей родины, но и за общее дело мировой культуры и цивилизации, армия, только что остановившая занесенную над Европой кровавую руку московских палачей, оставленная всем миром, истекла кровью. Горсть раздетых, голодных, выбившихся из сил героев, продолжает отстаивать последнюю пядь родной земли. Их силы подходят к концу, и не сегодня-завтра они могут быть сброшены в море. Они будут держаться до конца, спасая тех, кто искал защиты за их штыками.
Врангелем приняты все меры, чтобы на случай несчастья вывезти всех, кому грозит кровавая расправа. Врангель вправе надеяться, что те государства, за общее дело которых сражалась Русская армия, окажут гостеприимство несчастным изгнанникам.


IV


С быстротой молнии тревожные вести распространились по городу. Беспрерывно звонили по телефону, приходили справляться о положении. Среди тревожной болезненной обстановки неожиданно всплыла фигура генерала Слащева. На его больное, расстроенное воображение оцепеняюще подействовала нездоровая атмосфера тревоги и смутных слухов. В своем фантастическом костюме он появлялся на улицах, беседовал с толпой, собравшейся перед витриной телеграфного агентства, давал интервью представителям печати, давая понять, что в создавшемся положении виновны те, кто не слушал его, генерала Слащева, что и теперь еще не все потеряно, и что если ему, генералу Слащеву, поручат разбить врага, то он так же, как и несколько месяцев назад, это сделает.
По совету А.В. Кривошеина и генерала Шатилова Врангель послал предписание генералу Слащеву выехать немедленно на фронт в распоряжение генерала Кутепова: последнему приказано передать, чтобы он задержал генерала Слащева при себе, не допуская возвращения его в Севастополь. Генерал Слащев на автомобиле выехал в






567

Джанкой.
Поздно вечером были получены сведения с фронта: белые перешли с утра в контратаку, временно овладели оставленной накануне укрепленной позицией, но удержаться на ней не смогли, и под натиском превосходящих сил противника откатились на прежнюю позицию. Правый участок последней заняли спешенные части подошедших донцев. Резервы белых были исчерпаны.
На Чонгарском направлении действовала 4-ая советская армия. Начав наступление в ночь на 29-ое октября, она, преодолев сопротивление белых, ворвалась в Крым и создала угрозу юшуньским позициям врангелевских войск. В образовавшийся прорыв была введена подвижная группа фронта – обе конные армии и 30-ый конный корпус.
На утро 29-го октября коннице генерала Барбовича при поддержке донцев была дана задача: ударом во фланг опрокинуть дебушировавшие из Перекопского перешейка части противника, но наша конная группа сама была атакована крупными силами красной кавалерии с севера в район Воинки, и контрманевр белой конницы не удался. Одновременно противник продвинулся по Арбатской стрелке южнее хутора Счастливцево. На Тюп-Джанкойском полуострове (юго-восточнее Чонгарского) шли бои в районе Абуз-Кирка. У Сивашского моста противник подготавливал переправу.
Положение становилось грозным, остававшиеся в распоряжении белых часы для завершения подготовки к эвакуации были сочтены. Работа кипела. Днем и ночью шла погрузка угля; в помощь рабочим грузчикам были сформированы команды из числа нестроевых частей, тыловых управлений. Кипела работа в штабе и управлениях, разбирались архивы, упаковывались дела.


V


В два часа дня прибыл из Константинополя французский крейсер “Вальдек-Россе” в сопровождении миноносца, имея на своем борту временно командующего французской эскадрой адмирала Дюмениля. Адмирал Дюмениль был с графом де Мартель у Врангеля и произвел на него чарующее впечатление, человек выдающегося ума и исключительного благородства. Они беседовали около двух часов, итоги их беседы были изложены в письме адмирала к Врангелю от 29-го октября.
Адмирал писал: “Ваше превосходительство, полагая положение на фронте безнадежным, не видите ныне иного исхода, как эвакуацию всего гражданского населения, желающего избежать расправы большевиков, вместе с остатками белой армии, как ранеными, так и здоровыми. Для осуществления такой эвакуации необходима моя помощь, так как она не может быть осуществлена полностью без прикрытия подчиненными мне судами и помощи некоторых французских транспортов и буксиров.
Ваше превосходительство, в случае если Франция не обеспечит перевозку армии на соединение с армией русско-польского фронта, в каком случае армия была бы готова продолжать борьбу на этом театре, полагаете, что ваши войска прекратят играть роль воинской славы. Вы просите для них, как и для всех гражданских беженцев, помощи со






568

стороны Франции, так как продовольствия, взятого с собой из Крыма, хватит лишь на десяток дней, громадное же большинство беженцев окажутся без всяких средств к существованию.
Актив крымского правительства, могущий быть употребленным на расходы по эвакуации беженцев, их содержание и последующее устройство, составляет боевая эскадра и коммерческий флот.
На них не лежит никаких обязательств финансового характера, и Ваше превосходительство предлагаете немедленно передать их Франции в залог”.


VI


В этот день, 29-го октября, Фрунзе обратился по радио к генералу Врангелю с предложением прекратить сопротивление. Сложившим оружие была обещана амнистия. Об этом обращении информируются все войск Южного фронта. Они получают директиву, в которой, в частности, указывается: “Революционный Военный Совет Южного фронта сегодня послал по радио Врангелю, его офицерам и бойцам предложение сдаться в 24-часовой срок, в котором обеспечивает сдающимся врагам жизнь и желающим – свободный выезд за границу”.
Поздно ночью, закончив работу, Врангель лег отдохнуть, однако вскоре был разбужен. От командующего флотом прибыл начальник его штаба капитан 1-го ранга Машуков. Их радиостанция приняла советское радио. Красное командование предлагало ему сдачу, гарантируя жизнь и неприкосновенность всему высшему составу армии и всем положившим оружие.
Врангель приказал закрыть все радиостанции, за исключением одной, обслуживаемой офицерами.
Ленин, на другой день узнавший об этом обращении, гневно писал Фрунзе: “Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлен непомерной устойчивостью условий… Если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно”. Но опасения Ленина оказались напрасными. Генерал Врангель скрыл предложение Фрунзе от своих войск, обрекая их на поражение.


VII


Теснимы противником, белые части продолжали отходить. К вечеру части конной и Дроздовской дивизий отошли в район Богемки. Прочие части 1-го армейского корпуса сосредоточились на ночлег в районе села Тукулчак.
Врангель отдал директиву: войскам приказывалось, оторвавшись от противника,






569

идти к портам для погрузки, 1-му и 2-му армейским корпусам – на Евпаторию, Севастополь; конному корпусу генерала Барбовича – на Ялту; кубанцам генерала Фостикова – на Феодосию; донцам и Терско-Астраханской бригаде во главе с генералом Абрамовым – на Керчь. Тяжести оставить. Пехоту посадить на повозки, коннице прикрывать отход.
Вместе с тем Врангелем был подписан приказ, предупреждающий население об оставлении всеми родной земли. В приказе значилось, что оставшаяся одна в борьбе с насильниками, Русская армия ведет неравный бой, защищая последний клочок русской земли, глее существуют право и правда. В осознании лежащей на Врангеле ответственности, он обязан заблаговременно предвидеть все случайности.
По его приказанию уже начата эвакуация и посадка на суда в портах Крыма всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства с их семьями и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага. Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для ее эвакуации суда также стоят в полной готовности в портах, согласно установленному расписанию. Для выполнения долга перед армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих.
Дальнейшие наши пути полны неизвестности. Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает.
Да ниспошлет Господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье.
Одновременно было выпущено сообщение правительства о том, что ввиду объявления эвакуации для желающих офицеров, других служащих и их семейств правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России. Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи, как в пути, так и в дальнейшем. Все это заставляет правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственная опасность от насилия врага – оставаться в Крыму.
Приказ и сообщение разосланы были по телеграфу для широкого оповещения населения городов.


VIII


29-го поздно вечером состоялось под председательством А.В. Кривошеина последнее заседание правительства. С утра 30-го должна была начаться погрузка многочисленных отделов военного и гражданского управления. Отдав последние распоряжения, А.В. Кривошеин выехал в Константинополь на отходящем английском






570

крейсере “Центауч”. Врангель просил его переговорить с французским верховным комиссаром в Константинополе господином де Франс и заручиться содействием его на случай прибытия беженцев в Босфор. Вместе с тем, Врангель поручил Александру Васильевичу принять меры к организации помощи на момент прибытия беженцев, привлекши к работе русские, и, если представится возможность, иностранные общественные силы. Особенно надеялся Врангель на помощь американского Красного Креста.


IX


Отпечатанный в течение ночи приказ Главнокомандующего и сообщение правительства Юга России утром 30-го были расклеены на улицах Севастополя.
Охватившее население в первые часы волнение вскоре улеглось. Население почувствовало, что власть остается в твердых руках, что представители ее не растерялись, что распоряжения их планомерны и сознательны, что каждый сможет рассчитывать на помощь, что всякий произвол будет в корне пресечен. Несколько лиц, пытавшихся самоуправными действиями внести беспорядок, были тут же схвачены и один из них, солдат автомобильной команды, по приговору военно-полевого суда через два часа расстрелян.
Погрузка лазаретов и многочисленных управлений шла в полном порядке. По улицам тянулись длинные вереницы подвод, шли нагруженные скарбом обыватели. Чины комендатуры в сопровождении патрулей юнкеров и врангелевского конвоя ходили по улицам, поддерживая порядок движения обозов и наблюдая за погрузкой. Желающие выехать записывались в штабе генерала Скалона. Количество таковых оказалось необыкновенно велико. Становилось ясным, что расчеты ставки будут значительно превзойдены и тоннажа может оказаться недостаточно.
Мороз стал спадать. На море был штиль, и адмирал Кедров решил использовать все суда и баржи, могущие держаться на воде, взяв их на буксиры. В эти тяжелые часы, среди лихорадочной напряженной работы он проявил редкую распорядительность, не отдыхая ни днем, ни ночью, поспевая всюду, требуя от подчиненных того же. Огромная работа выпала и на долю начальника штаба. Он также не знал ни минуты покоя. И адмирал Кедров, и генерал Шатилов, и генерал Скалон и помощник его генерал Стогов – все оказались на высоте положения, с полным самонаблюдением, неослабевающим напряжением сил, выполняя свой дело.
Около полудня Врангель прошел в штаб и вызвал к аппарату генерала Кутепова; последний находился на станции Саробуз (15 километров к северу от Симферополя). Войска продолжали отход. Линия фронта проходила южнее станции Юшунь, отход производился в полном порядке. В конце разговора генерал Кутепов доложил, что с ним желает говорить генерал Слащев. Врангель уклонился от разговора под предлогом недостатка времени. Вскоре Врангелю была доставлена телеграмма генерала Слащева.
Главному, лично, - телеграфировал он, - видел части на фронте. Вывод – полное






571

разложение. Последний приказ о неприеме нас союзниками окончательно подрывает дух. Выход следующий: из тех, кто не желает быть рабом большевиков, из тех, кто не желает бросить свою родину – сформировать кадры Русской армии, посадить их на отдельные суда и произвести десант в направлении, доложенном Главкому им еще в июне месяце и повторенному в его докладах несколько раз. Колебанию и колеблющимся не должно быть места, должны идти только решившиеся победить или умереть. С подробным докладом выезжаю к Вам в поезде юнкеров и прошу по его приезде немедленно принять его, хотя бы ночью. Жду ответа в штабе один (то есть в штабе 1-ой армии).
В ответ Врангель просил передать генералу Слащеву, что желающим продолжать борьбу предоставляет полную свободу. Никакие десанты сейчас, за неимением средств, не выполнимы. Единственный способ – оставаться в тылу противника, формируя партизанские отряды. Если генерал Слащев решится на это – благословляю на дальнейшую работу. Предлагаю вам задержать генерала Слащева на фронте, где присутствие его несравненно нужнее, недели здесь.
Однако генерал Слащев не успокоился. Через несколько часов Врангель получил новую телеграмму, в которой он заявил, что глубоко оскорблен его нежеланием с ним говорить. “Прошу либо доверия, либо военно-полевого суда. Я же буду спасать родину или умирать”, и неожиданно закончил: “прошу Вас не отказать дать срочный ответ и сообщение ответной телеграммой. Пока всего хорошего” – Врангель, конечно, не отвечал. Ночью генерал Слащев прибыл в Севастополь, пытался видеть Врангеля, однако тот его не принял. “Спасать родину или умирать” он, видимо, уже раздумал и поспешил погрузиться на ледокол “Илья Муромец”.


X


Однако меньше чем через год, в середине ноября 1921 год, бывший белый генерал Я.А. Слащев вернулся из эмиграции. Возвращение Слащева в Советский Союз явилось крупным политическим актом разложения эмиграции, представлявшую в то время еще довольно серьезную силу. Любопытство к военным заслугам Слащева было большое. В Харькове с ним встречался Фрунзе в присутствии Дзержинского.
Михаил Васильевич Фрунзе желал встретиться с врангелевским генералом по двум причинам: из-за любопытства увидеть одного из бывших противников и узнать настроение эмиграции и последние новости из Турции.
Сначала поговорили о Махно.
- Махно крупно навредил Добровольческой армии, - признавал Слащев. – Угроза со стороны Махно была столь значительной, что на борьбу с ним были направлены не только мой корпус, но также конный корпус Шкуро и все запасные части, которыми на то время располагала Ставка Деникина. В конце 1919 года моим штабом была разработана блестящая операция по разгрому Махно. К сожалению, ей не дали осуществиться. Я был вызван в Крым для организации обороны полуострова.
Затем разговор был переведен на вопросы, связанные с обороной Крыма в 1920






572

году. Слащев заметно оживился. Эта тема была ему очень близка и сильно его волновала. Крымская оборонительная операция весной 1920 года в военных кругах считалась одной из самых блестящих. Это вынужден был признать даже сам генерал Врангель, недолюбливавший Слащева. Именно он подписал указ об именовании генерала Слащева – Крымским.
- Силами одного сильно ослабленного армейского корпуса в январе и марте 1920 года мне удалось сорвать наступление 13-ой армии красных, - отметил Слащев.
- Ваши действия постоянно отслеживались в Москве и там принимались ответные меры, - заметил Дзержинский. – Вы были все равно обречены.
- Обречены, когда на смену Деникину в начале апреля 1920 года пришел Врангель. Творческая боевая работа быстро уступила место политическим и придворным интригам. Я не смог работать в таких условиях и добровольно подал рапорт об отставке, - уточнил Слащев.
- А почему Вы не остались в Крыму после того, как его оборона рухнула под ударами Красной Армии? – поинтересовался Фрунзе.
- По двум причинам. Во-первых, меня бы шлепнули без суда и следствия уже при задержании, - горько улыбнулся Слащев. – Во-вторых, я считаю себя ответственным за многих людей. Мне нужно было отправить из Крыма жену и дочь. Затем на ледокол “Илья Муромец” мне удалось посадить остатки родного финляндского полка с полковым Георгиевским знаменем, избавив их от бесчестья и поругания. Я желал разделить судьбу этих людей и на чужбине. Но обстоятельства были против меня.
Обстановку в Турции Слащев обрисовал четко, говорил грамотным военным языком, свойственным выпускнику Императорской академии генерального штаба.
В заключение Фрунзе спросил Слащева:
- Неужели Вы отказались от борьбы с народной властью.
- Я никогда не был врагом России, - заметил Слащев. – Признаюсь, действия большевиков были мне непонятны и даже враждебны. Я, как солдат, выполнял приказы моего командования. Но наше поражение показало, что основная масса русского народа была на другой стороне. Вы победители, и я признаю это. Но и вы должны признать, что я сражался неплохо. Я хочу жить и умереть на Родине, и за это прямо предлагаю вам свои знания и опыт. Очень рассчитываю, что они будут востребованы новой властью и армией.
Слащева Дзержинский увез в Москву. Некоторое время он преподавал тактику в Высшей тактически-стрелковой школе командного состава (курсы “Выстрел”).
Слащев пережил Фрунзе и Дзержинского всего на несколько лет. Смерть настигла его 11-го января 1929 года в Москве, в его комнате, расположенной во флигеле дома на улице Красноказарменная,3, где проживали преподаватели курсов “Выстрел”. Стрелял некий Коленберг, который объяснил это убийство местью за брата, якобы казненного по приказу Слащева в Крыму в 1920 году.
Вечером посетили Врангеля представители городского самоуправления. Последние просили заблаговременно принять меры к охране города, портового завода и артиллерийских складов после ухода войск. Они предлагали охрану эту принять на себя, организовав ее из рабочих. Врангель охотно дал свое согласие, обещал выдать своевременно рабочим оружие. Это впоследствии и было сделано.
Прибыли граф де Мартель и адмирал Дюмениль. Граф де Мартель выражал






573

согласие принять под покровительство Франции всех оставляющих Крым. Для покрытия расходов по содержанию этих лиц французское правительство брало в залог русский тоннаж.


XI


30-го октября у Карловой Балки (северо-восточнее озера Красное) разгоралось одно из последних сражений между прикрывающей посадку врангелевских войск на корабли для эвакуации конницей генерала Барбовича и 2-ой советской конной армией Миронова. Две плотные лавы рванулись навстречу друг другу. Но вдруг в самый решающий момент красные конницы расступились, и перед противником оказалось 250 пулеметов на таганках. Первые ряды конницы Барбовича были сметены свинцом, остальные повернули назад. Сопротивление белых в Крыму окончательно сломлено.


XII


31-го октября состоялся обмен официальными письмами с французскими представителями. Врангель писал, что в тот момент, когда события заставляют его покинуть Крым, он должен иметь в виду использование его армии на территориях еще занятых русскими силами, признававшими его власть. Оставляя за его войсками их свободу действий в будущем, согласно тем возможностям, каковые ему будут даны в деле достижения национальных территорий, а, равно принимая во внимание, что Франция явилась единственной державой, признавшей правительство Юга России и оказавшей ему материальную и моральную поддержку – Врангель ставил свою армию, свой флот и всех тех, кто за ним последовали, под ее защиту и покровительство.
Вследствие сего Врангель отдал приказ, каковой он по этому поводу препровождает различным частям, входящим в состав русского военного и торгового флотов.
С другой стороны, он считает, что эти суда должны служить залогом оплаты тех расходов, каковые уже произведены Францией или могут ей предстоять по оказанию первой помощи, вызванной обстоятельствами настоящего времени.
В согласии с адмиралом Дюмениль, командующим французским флотом в Севастополе,  граф де Мартель имеет честь уведомить Врангеля, что при условии последующего одобрения (такое одобрение вскоре последовало), он принимает от имени своего правительства решение и обязательства, изложенные выше.









574


XIII


Врангель решил в ночь на 31-ое перейти в гостиницу “Кист” у Графской пристани, где помещалась оперативная часть его штаба, там же находился штаб Скалона.
Врангель собрался оставить дворец, когда ему доложили, что его просят к прямому проводу “революционный комитет города Евпатории”. Комитет желал доложить ему о положении в городе. Врангель подошел к аппарату, говорил представитель революционного комитета.
- В городе полное спокойствие. Власть принял образовавшийся революционный комитет. Войска и все желающие граждане погружены на суда. Суда вышли в море.
- Известно ли вам что-либо о войсках красных?
- Ничего неизвестно. Войск в городе никаких нет.
- Благодарю вас за сообщение. Желаю всего хорошего.
- Всего хорошего.
Около полуночи вспыхнул пожар американских судов Красного Креста. Толпа черни начала грабить склады, однако, прибывшая полусотня его конвоя быстро восстановила порядок. Ночь прошла спокойно.
С утра 31-го октября начали погрузку прибывшие из Симферополя эшелоны. Раненые грузились на оборудованный под госпитальное судно транспорт “Ялта”. Начальник санитарной части С.Н. Ильин, сам совершенно больной, едва державшийся на ногах, лично распоряжался всем, принимая прибывающих раненых и наблюдая за их размещением.
Суда, принявшие накануне севастопольские учреждения, перегруженные до последних пределов, выходили в море. К счастью, посадка была совершенно спокойна. В бухте продолжали оставаться транспорты, предназначенные для частей 1-ой армии. Транспорты по приказанию Врангеля были заняты караулами от частей. Войска продолжали обходить согласно директиве. К 10.00 утра фронт проходил около Саробуза. Отступление шло почти без сопротивления с противником. Около полудня Врангель с адъютантом ходили по городу. Улицы были почти пусты, большинство магазинов закрыто, изредка встречались запоздавшие повозки обозов, спешившие к пристани одинокие прохожие. При встрече, как всегда, приветливо кланялись. Крепла уверенность,
что погрузка пройдет благополучно, что всех удастся погрузить.


XIV


В сумерках прибыл генерал Кутепов со своим штабом. Войска отходили в полном порядке. Всем желающим остаться была предоставлена полная свобода, однако, таковых оказалось немного. Генерал Кутепов рассчитывал закончить погрузки к 10.00 утра.






575

Врангель отдал директиву, для прикрытия погрузки войскам приказывалось занять линию укреплению 1855 года. На генерала Скалона, в распоряжении которого были переданы Алексеевское, Сергиевское артиллерийское и Донское атаманское училища, возложено было прикрытие северной стороны от моря до линии железной дороги. Далее от линии железной дороги до вокзала и дальше к морю выставлялись заставы от частей генерала Кутепова. Командующему флотом было указано закончить всю погрузку к 12-ти часам 1-го ноября. В час дня вывести суда на рейд.
В 10.00 часов утра 1-го ноября Врангель с командующим флотом объехал на катере грузившиеся судна. Погрузка почти закончилась. На пристани оставалось несколько сот человек, ожидавших своей очереди. При проходе катера с усеянными людьми кораблей и пристани неслось несмолкаемое “ура”. Махали платками, фуражками. Больно сжималось сердце Врангеля и горячее чувство сострадания, умиления и любви ко всем этим близким его сердцу людям наполняли душу.


XV


Снялись последние заставы, юнкера выстроились на площади. У гостиницы стояла толпа обывателей. Врангель поздоровался с юнкерами и благодарил их за славную службу.
- Оставленная всем миром, обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, оставляет родную землю. Мы идем на чужбину, идем не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании выполненного до конца долга. Мы вправе требовать помощи от тех, за общее дело которых мы принесли столько жертв, от тех, кто своей свободой и самой жизнью обязаны этим жертвам.
Отдав приказание юнкерам грузиться, Врангель направился к катеру. В толпе махали платками, многие плакали. Вот подошла молодая девушка. Она, всхлипывая, прижимала платок к губам.
- Дай Бог Вам счастья, Ваше превосходительство, Господь Вас храни.
- Спасибо Вам, а Вы что же остаетесь?
- Да у меня больная мать, я не могу ее оставить.
- Дай Бог Вам счастья.
Подошла группа представителей городского управления: с удивлением узнал Врангель некоторых ярких представителей оппозиционной общественности.
- Вы правильно сказали, Ваше превосходительство, Вы можете идти с высоко поднятой головой, в сознании выполненного долга. Позвольте пожелать Вам счастливого пути.
Врангель жал руки, благодарил. Неожиданно подошел присутствующий тут же глава американской миссии адмирал Мак-Колли. Он долго тряс Врангелю руку.
- Я всегда был поклонником Вашего дела и более чем когда-либо являюсь таковым сегодня.






576

Заставы погрузились. В 2 часа 40 минут катер, на котором находился Врангель, отвалил от пристани и направился к крейсеру “Генерал Корнилов”, на котором взвился его флаг. С нагруженных судов неслось ура.
“Генерал Корнилов” снялся с якоря.
Суда одно за другим выходили в море. Все, что мало-мальски держалось на воде, оставляло берега Крыма. В Севастополе осталось несколько негодных судов, две старые канонерские лодки “Терец” и “Кубанец”, старый транспорт “Дунай”, подорванные на минах в Азовском море паровые шхуны “Алтай” и “Волга” и старые военные суда с испорченными механизмами, негодные даже для перевозки людей. Все остальное было использовано. “Генерал Корнилов” стал на якорь у Стрелецкой бухты и оставался здесь до двух с половиной часов ночи, ожидая погрузку последних людей. В Стрелецкой бухте и у выхода в море всех кораблей, после чего, снявшись с якоря, пошел в Ялту, куда и прибыл 2-го ноября в девять часов утра.
В Ялтинском порту погрузка тоже уже закончилась. Тоннажа оказалось достаточно, и все желающие были погружены. В городе было полное спокойствие, улицы почти пусты. Врангель с начальником штаба флота капитаном 1-го ранга Машуковым съехал на берег и обошел суда, беседуя с офицерами и солдатами. Прикрывая отход пехоты, конница сдерживала врага, а затем, быстро оторвавшись, усиленными переходами отошла к Ялте. Красные войска значительно отстали, и ожидать их прихода можно было не ранее следующего дня. Врангель вернулся на крейсер “Генерал Корнилов”.
Около полудня транспорты с войсками снялись. Облепленные людьми, проходили суда, гремело “ура”. Велик русский дух и необъятна русская душа… В два часа дня “Генерал Корнилов” снялся с якоря и пошел на Феодосию. За ним следовал адмирал Дюмениль на крейсере “Вальдек Россе” в сопровождении миноносца. Вскоре они встретили огромный транспорт “Дон”, оттуда долетало ”ура”. Мелькали папахи. На транспорте шел генерал Фостиков со своими кубанцами. Врангель приказал спустить шлюпку и прошел к “Дону”. В Феодосии погрузка прошла менее удачно. По словам генерала Фостикова, тоннажа не хватило и 1-ая Кубанская дивизия генерала Дейнеги, не успев погрузиться, пошла на Керчь. Доклад генерала Фостикова внушал сомнение в проявленной им распорядительности. Вернувшись на крейсер “Генерал Корнилов”, Врангель послал радиотелеграмму в Керчь генералу Абрамову, приказывая, во что бы то ни стало дождаться и погрузить кубанцев.


XVI


3-го ноября “Генерал Корнилов” стал на якорь в Феодосийском заливе. Приняли радио генерала Абрамова: “Кубанцы и терцы прибыли в Керчь, погрузка идет успешно”. Начальник штаба флота капитан 1-го ранга Машуков пошел в Керчь на ледоколе “Гайдамак”, с ним только что прибывший из Константинополя транспорт “Россия” для принятия части войск с барж, перегруженных до крайности.
После недавних жестоких морозов вновь наступило тепло, на солнце было жарко.






577

Море, как зеркало, отражало прозрачное голубое небо. Стаи белоснежных чаек кружились на воздухе. Розовой дымкой окутан был берег.
В два часа дня “Вальдек Россе” снялся с якоря, произвел салют в 21 выстрел – последний салют русскому флоту и в русских водах… “Генерал Корнилов” отвечал.
Вскоре было получено радио от капитана 1-го ранга Машукова: “Посадка закончена, взяты все до последнего солдата. Для доклада главкома везу генерала Кусонского. Иду на соединение”. В 3 часа 40 минут “Гайдамак” возвратился. Посадка прошла блестяще. Войска с барж были перегружены на “Россию”. Корабли вышли в море.


XVII


Огромная тяжесть свалилась с души. Невольно на несколько мгновений мысль оторвалась от горестного настоящего, неизвестного будущего. Господь помог исполнить долг. Да благословит Он их путь в неизвестность.
Врангель приказал идти в Константинополь. “Генерал Корнилов” принял радио “Вальдек Россе”: “генералу Врангелю от адмирала Дюмениля”. В радио сообщалось, что в продолжение семи месяцев офицеры и солдаты армии Юга России под командованием Врангеля дали блестящий пример. Они сражались против в десять раз сильнейшего врага, стремясь освободить Россию от постыдной тирании. Борьба эта была чересчур неравной, и Вам пришлось покинуть Вашу родину. Я (адмирал Дюмениль) знаю, с какими горем. Но Вы имеете удовлетворение от создания образцово проведенной эвакуации, которую французский флот, оказавший Вам от всего сердца содействие, счастлив видеть столь блестяще законченной. Ваше дело не будет бесплодным: население Юга России быстро сумеет сравнить Вашу справедливую и благожелательную власть с мерзким режимом советов. Вы тем самым окажете содействие прозрению и возрождению Вашей страны. Горячо желаю, чтобы это произошло в скором времени. Адмиралы, офицеры и матросы французского флота низко склоняются перед генералом Врангелем, отдавая дань его доблести.
Вскоре было принято другое радио из Севастополя в Москву с требованием выслать срочно “ответственных работников, так как таковых в Крыму не осталось”.
Блестящая аттестация генералу Климовичу.
Спустилась ночь. В темном небе ярко блистали звезды, искрилось море.
Тускнели и умирали одиночные огни родного берега. Вот потух последний.
Прощай родина.













578


Г л а в а     п я т н а д ц а т а я

Личный  секретарь  Главнокомандующего

Часть   первая


I


Вышедшие в море суда с остатками врангелевских войск некоторое время находились недалеко от берегов Крыма, словно не решаясь покинуть Родину. Реально же обсуждался маршрут следования, пугала нехватка продовольственных запасов и воды.
3-го ноября 1920 года, когда командующему войсками Южного фронта М.В. Фрунзе стало известно, что корабли с остатками врангелевских войск еще находятся на рейде, он приказал командующему морскими силами Южного фронта развить самую энергичную работу подводных лодок и ликвидировать попытки противника ускользнуть морем из-под ударов фронта.
Выполнить это указание командующему морскими силами фронта не удалось. В распоряжении советского командования на Черном море была всего одна подводная лодка, которая по причине неисправности не смогла выйти в море. Суда с беженцами из Крыма спокойно ушли в море и взяли курс на Константинополь.


II


3-го ноября войска Красной армии заняли Севастополь, на следующий день они вошли в Керчь. Все крымские дороги были забиты военнопленными, которых разоружали, переписывали и сгоняли в овраги. В крымских городах в спешном порядке разыскивали скрывавшихся белогвардейцев и их помощников, учреждали органы советской власти.
Многие белогвардейские офицеры не захотели покинуть родину, рассчитывая на милость победителей. Заняв Крым, большевики под угрозой расстрела потребовали регистрации всех бывших офицеров армии Врангеля. Затем по составленным спискам производились массовые расстрелы. “Каждый спешил подойти первым к могиле”.
С захваченными в плен врангелевцами поступали жестоко. Около 50 тысяч пленных солдат и офицеров были безжалостно истреблены своими соотечественниками, носившими на фуражках красные звезды. Особенно свирепствовал “интернационалист” Бела Кун, который от имени Реввоенсовета фронта требовал быть беспощадным к врагам






579

трудового народа. Безусловно, Фрунзе знал об этих зверствах, но ничего не предпринимал, чтобы помешать им. Гражданская война требовала больших человеческих жертв, а победителей, как известно, не судят.


III


В море, после трудных дней погрузки, Врангель не стал отдыхать. Он пригласил начальника оперативного отдела штаба и попросил попытаться собрать сведения о реальном числе беженцев: военных и гражданских. Начальнику штаба он поставил задачу соединиться с русскими представителями в Константинополе и решить вопрос о приеме людей.
Затем он пригласил своего секретаря Н.М. Котляревского:
- Николай Михайлович, архив с нами? – спросил Врангель.
Котляревский ответил утвердительно.
- Архив нам скоро понадобится. Я задумал написать свои воспоминания. Вы мне в этом поможете.
Котляревский Николай Михайлович – родился в 1890 году. Был потомственным дворянином Полтавской губернии, статским советником. Родственник Ивана Петровича Котляревского, сочинителя “Энеиды” и “Наталки-Полтавки”. Николай Михайлович окончил юридический факультет новороссийского университета, он с первых дней Великой войны находился на фронте в Красном Кресте.. 20-го июня 1916 года был отравлен немецкими газами, после чего лечился в Крыму и у себя дома – в родовом имении Вишняки в той же Полтавской губернии. Домашний покой скоро оборвался, сначала его нарушили разложившиеся дезертиры, затем добавили большевики, ненадолго восстановили порядок немцы, затем стали наседать банды. Дедовское гнездо пришлось оставить навсегда. С конца декабря 1919 года Николай Михайлович, сумевший невредимым перебраться в Новороссийск, работал у состоявшего тогда начальником Управления снабжения при главнокомандующем Вооруженными силами на Юге России А.В. Кривошеина. Кривошеин положительно отзывался о качествах Котляревского, он говорил: “Хорошо знаю Н.М. Котляревского по совместной службе и могу горячо рекомендовать на самостоятельную работу как выдающегося работника и прекрасного человека”. В апреле-мае 1920 года Н.М. Котляревский был командирован лично Врангелем в Киль, Софию, Белград и Париж, а с 11-го ноября назначен личным секретарем Главнокомандующего Русской армией, в какой должности и останется до самой смерти генерала.












580


IV


Справку Врангелю о приближенном числе беженцев штаб смог подготовить только к вечеру. В море вышли корабли под Андреевским флагом Добровольческого флота, казенные транспорты и бесконечная вереница коммерческих судов всяких рангов, величин и названий общей численностью около 130 “плавсредств”. Все они были до отвала переполнены народом, около 150 тысяч, из них 50 тысяч военнослужащих.


V


По прибытию в Константинополь почти две недели решалась судьба томившихся на судах людей. Наконец, после долгих препирательств с французским оккупационным командованием было разрешено вывести армию на берег и разместить в трех военных лагерях. Первый лагерь предполагалось устроить в Чаталдже, недалеко от Константинополя, куда должны были направиться донские казачьи части. Второй – возле Галлиполи, в Дарданеллах, где должны были расположиться все регулярные части Русской армии, сведенные в 1-ый армейский корпус. Третий лагерь для размещения кубанских и терских казаков устраивался на острове Лемнос Эгейского моря. Французы согласились снабжать эти лагеря продуктами и предоставить оборудование для их обустройства. За это им передавалась большая часть коммерческих судов, а все грузы на них французы предусмотрительно реквизировали.
22-го ноября 1920 года на рейде портового городка Галлиполи, расположенного на европейском берегу Дарданельского пролива, встали русские пароходы “Херсон” и “Саратов”, пришедшие из Константинополя. На них прибыли первые из тридцати тысяч русских людей – военных и гражданских, которым здесь, в разрушенном недавней войной и землетрясением городке, предстояло стать беженцами.


VI


Врангель и его штаб получили от французов в Турции возможность восстановить армию как боевую силу. Ключевая задача Врангеля и его штаба была обеспечить армию снаряжением, создать необходимые условия для приведения армии в порядок.
Первый армейский корпус (командир – генерал от инфантерии А.П. Кутепов), высадившийся на Галлиполийском полуострове, недалеко от города Галлиполи, 1-го января 1921 года насчитывал 9540 офицеров, 15617 солдат, 369 чиновников, 142 врача и






581

санитара – всего 25868 человек. Вместе с ними на берег сошли женщины и дети, которых на 15-ое января 1921 год было соответственно 1444 и 244. Кроме того, в составе воинских частей числилось около 90 воспитанников-мальчиков 10-12 лет.
Первым эшелоном высадились на берег Галлиполи легкая батарея офицерской артиллерийской школы (командир-полковник Гонорский). Усилиями 71 курсанта школы были подготовлены казармы, план для занятий, устроены кухня, примитивные классы (ряды камней на земле), гимнастические снаряды. Затем начали высаживаться остальные части 1-го корпуса.
Корпус включал штаб (начальник генерал-майор Б.А. Штейфан), 1-ую пехотную дивизию генерал-лейтенанта В.Н. Витковского, 1-ую кавалерийскую дивизию генерал-лейтенанта И.Г. Барбовича. В пехотную дивизию входили полки: Корниловский ударный, Марковский и Алексеевский пехотные и Сводно-стрелковый генерала Дроздовского полк. При каждом из полков состояли одноименный конный дивизион и инженерная рота.
Пешая артиллерия дивизии в декабре 1920 года была сведена в артиллерийскую бригаду под командованием генерал-майора А.В. Фока. Кавалерийская дивизия включала четыре сводно-конных полка и конно-артиллерийский дивизион. В состав корпуса входил также технический полк, позднее появились учебно-офицерский кавалерийский полк и учебная артиллерийская бригада.
Также в Галлиполи были размещены военные училища: Константиновское, Корниловское, Алексеевское (с марта 1921 года – Александровское генерала Алексеева), учебный дивизион кавалерийских юнкеров (с февраля 1921 года Кавалерийское училище, а с августа 1921 года – Николаевское кавалерийское), Сергиевское артиллерийское, Николаевско-Алексеевское инженерное.
Таким образом, штатная численность 1-го армейского корпуса достигла 26 тысяч. Состоял он в основном из кадровых офицеров и офицеров военного времени, прошедших в годы Первой Мировой войны ускоренные офицерские курсы. Высокий процент офицерства, наличие “цветных” добровольческих частей (Корниловских, Марковских, Дроздовских и Алексеевских) и ячеек полков бывшей императорской армии делали корпус самой надежной силой Русской армии.
Для размещения русских частей французским оккупационным командованием была назначена долина пересыхающей летом каменистой речки Биюкдере в 6-ти километрах западнее города Галлиполи – унылое безлюдное место. В 1919 году здесь располагался английский военный лагерь, обитатели которого из-за обилия змей и зарослей шиповника называли это место “Долиною роз и смерти”. Русские за пустынность и по созвучию с Галлиполи назвали место “Голое поле”. Здесь должны были разместиться воинские части, в городе – штаб корпуса, военные училища и учебная артиллерийская батарея.
Под проливным осенним дождем в Галлиполи высадились люди, в большинстве своем сломленные морально и физически, беженская масса, ничего уже не видевшая впереди. Было ясно, что только поддержанием видимости военной организации можно влить в душу этих несчастных новую веру в себя и в свое назначение, заставить их подтянуться нравственно, вновь собраться с духом и поверить, что в прошлом они были правы, проливая свою кровь за родину, и в будущем для них не все еще потеряно… Люди, входившие в состав полков, батареи и прочих частей, после высадки невольно жались






582

друг к другу. Они были бесприютны и беспризорны, выброшены на пустые и дикие берега, полуодеты и лишены средств к существованию. Большинство не имело ничего впереди, не знало ни языков, ни ремесла.


VII


Донской корпус (командир генерал Ф.Ф. Абрамов) был размещен в нескольких лагерях в окрестностях Константинополя (самые большие – в Чаталдже и Чилингере). В Донской корпус входили: 1-ая Донская казачья дивизия, 1-ый Донской лейб-гвардии Сводно-казачий полк, 2-ой Донской казачий полк, 3-ий Донской казачий атамана Каледина полк, 4-ый Донской казачий атамана Назарова полк, 5-ый Донской казачий атамана Платова полк, 6-ой Донской казачий атамана Ермакова полк, Терско-Астраханский казачий полк, 1-ый Донской казачий артиллерийский дивизион, 2-ая Донская казачья дивизия, 7-ой Донской казачий полк, 8-ой Донской казачий полк, 9-ый Донской Гундоровский Георгиевский полк, 10-ый Донской казачий полк, 18-ый Донской казачий полк, Джангарский Калмыцкий полк, 2-ой Донской казачий артиллерийский дивизион и Донской технический полк.
В декабре в Донском корпусе числилось более 14 тысяч военнослужащих.


VIII


Кубанские части были сведены в Кубанский корпус (командир – генерал М.Н. Фостиков), который был размещен на острове Лемнос. Кубанский корпус состоял из следующих частей: 21-ая Кубанская конная дивизия (1-ый Кубанский конный полк, 2-ой Кубанский конный полк, 3-ий Кубанский конный полк, Горский конный дивизион, 1-ый конно-артиллерийский дивизион, 2-ая Кубанская стрелковая дивизия, 4-ый Кубанский стрелковый полк, 5-ый Кубанский стрелковый полк, 6-ой Кубанский стрелковый полк, Гвардейский дивизион, 2-ой артиллерийский дивизион) и Кубанский технический полк. В декабре 1920 года численность корпуса составляла около 16 тысяч человек.
Физические условия жизни на Лемносе были значительно труднее условий жизни 1-го армейского корпуса в Галлиполи. Остров был окружен со всех сторон морем, что превратило кубанский лагерь в водяную тюрьму. Размещенные казаки жили в палатках, разбитых прямо в грязи. Кубанский лагерь жил походной жизнью. Вставали по команде в 5 часов утра. Затем начиналась строевая подготовка. Завтрак состоял из ложки консервов и четверти фунта хлеба. Настоящей пыткой для казаков стал заурядный утренний осмотр, поскольку во “французском тряпье”, как называли казаки выданную союзниками форму, трудно было выглядеть “лихо и молодцевато”.







583


IX


После прихода флота в Константинополь и высадки войск и беженцев началась демобилизация пароходов и вспомогательных военных судов. Одновременно расформировывались службы, учреждения флота, ставших теперь излишними. 21-го ноября 1920 года Черноморский флот был переименован в Русскую эскадру, ее командующим был назначен адмирал М.А. Кедров. Французы считали ее своей собственностью, компенсацией за расходы, понесенные на содержание ВСЮР и Русской армии. По приказу французского командования 8-го декабря 1920 года Русская эскадра покинула Константинополь и 22-23-го декабря пришла в Бизерту (Тунис), где располагалась крупная военно-морская база Франции.


X


Русские в Галлиполи нашли в себе силы преодолеть отчаяние, проявить исключительную стойкость и способность выжить – и достойно – в тяжелых условиях. Главную роль в этом сыграл командир корпуса А.П. Кутепов, офицер старой русской военной школы, прошедший три войны, еще раньше заслуживший у своих подчиненных прозвище “правильный человек”. Кутепов оказался очень суровым, но вместе с тем и заботливым начальником. Его первые шаги были встречены ожесточенной бранью со стороны левого лагеря, страстно стремившегося поскорее обратить всех в беженскую пыль. Естественно, меры, предпринимаемые Кутеповым и направленные к сохранению суровой дисциплины, им не нравились. Между тем, от первых же шагов власти многое должно было зависеть в будущем. За время отступления и эвакуации у многих дух поколебался, люди начали распускаться, появились опасные симптомы разложения… Кутепов понял, что наступил критический момент и предъявил к высадившимся частям требование максимума подтянутости и дисциплины. Первый же случай неповиновения приказу, нарушения воинской дисциплины встретил суровое возмездие, за уголовное преступление расправа была коротка – полевой суд…. Поэтому все сразу же поняли, что они не беженцы, что они вооруженная сила, живущая исстари установленными обычаями и законами прежней русской армии.
Все подтянулись, встрепенулись. Молодежь подняла голову, почувствовала себя силой, полезной и имеющей будущее. Внешняя подтянутость, чистота и возможная щеголеватость скоро показали, что в лагерях расположены дисциплинированные военные. Сами военные… морально возрождались на глазах. Через короткий срок люди эти стали неузнаваемы, они ожили и обещали стать самой отборной нравственно частью эмиграции.








584


XI


После прибытия в Константинополь с ноября 1920 года Врангель жил на яхте “Лукулл”, стоящей на рейде в проливе Босфор. Там находилось семейство, а также войсковой архив и казна.
15-го октября 1921 года около набережной Галати яхту протаранил итальянский пароход “Адрия”, шедший из советского Батума, и она мгновенно затонула. Врангель и члены его семьи на борту в этот момент отсутствовали. Пароход протаранил русскую яхту “Лукулл” именно в том месте, где в то время имел свою резиденцию генерал Врангель и прорезал как раз ту каюту, которую занимал обыкновенно главнокомандующий.
После этого пароход удалился, не оказав никакой помощи экипажу яхты.


XII


В момент катастрофы барон был на берегу, но испугался сильно. Сразу же он решил уехать в одну из стран, которая была тогда частью Королевства сербов, хорватов и словенцев, то есть будущую Югославию, в городок Сремски Карловцы. Царствовал там старый приятель Врангеля король Александр I (Александр Карагеоргиевич). Король поселил барона в городке Сремски Карловцы и разрешил разместить там русский отряд из 2 тысяч вооруженных людей. Вся остальная армия оставалась на попечении Кутепова, который потом переправил ее в Болгарию.
15-го декабря 1921 года Врангель навсегда оставил Турцию.


XIII


Врангель не забыл о своей мечте написать воспоминания. Начал работу он над ними в конце весны 1921 года в Константинополе. В свободное время приглашал к себе личного секретаря Н.М. Котляревского, они садились в кресла, и Врангель начинал диктовать воспоминания. Котляревский за ним записывал. Врангель говорил от первого лица, Котляревский записывал от третьего. Первые слова первой части были написаны на борту яхты “Лукулл” и работа над ней завершилась 28-го июля 1921 года.
Работу над второй главой Врангель начал также на яхте “Лукулл”, на рейде Босфор, где он жил сам, где хранились какие-то материалы главного штаба ВСЮР, вывезенные из Крыма и использовавшиеся в качестве документальной основы для воспоминаний.






585

Когда 15-го октября 1921 года яхта “Лукулл” была протаранена итальянским пароходом “Адрия”, то затонула вместе с ней и часть документов. Однако к этому времени работа над второй главой в основном подходила к концу. Текст этой главы не был утрачен в момент гибели яхты. Отобранные Котляревским документы, а также надиктованный Врангелем текст и другие подготовительные материалы к этому времени уже были доставлены с яхты “Лукулл” в здание русского посольства в Константинополе, где разместился штаб главкома и состоящий при нем гражданский аппарат. Закончена  вторая глава была 24-го октября 1921 года в здании русского посольства.


XIV


В Галлиполи исправно неслась служба, устраивались военные парады и смотры, действовали шесть военных училищ, две офицерские школы и несколько курсов. Нарушителей дисциплины ждали три гауптвахты. Вместе с тем в корпусе была активная жизнь. Издавались машинописные журналы с массой стихов и рисунков, которые печатались в канцелярии штаба корпуса по ночам, когда были свободны пишущие машинки. Устраивались концерты, на которых часто выступала Надежда Плевицкая, жена командира Корниловского полка генерала Скоблина. Работали два театра: городской и лагерный. Выпускались “устная газета”, зачитывавшаяся по репродуктору. Проводились спортивные состязания, футбольные матчи.
Галлиполийцев объединяла религиозная жизнь, они сообща участвовали во всех церковных праздниках, в ряде частей были устроены свои церкви. Весной 1921 года была отпразднована Пасха.
Особенной заботой командования и всего взрослого населения русской общины были детский сад и гимназия имени генерала Врангеля, над которыми шефствовала его жена баронесса Ольга Михайловна.
16-го июля 1921 года на Большом русском военном кладбище был торжественно открыт памятник, спроектированный и воздвигнутый самими галлиполийцами, принесшими по призыву генерала Кутепова около 20 тысяч камней для сего сооружения.
Когда в конце лета до Галлиполи дошли слухи о голоде в России, к командиру корпуса от различных частей поступили ходатайства об удержании однодневного продуктового пайка и отправки его через Красный Крест голодающим. А паек самой армии врагами оценивался как “неполное голодание”.


XV


Продуктами русские части в Галлиполи снабжало французское оккупационное командование в Константинополе. Продукты доставлялись пароходами в Галлиполи, где






586

разгружались чинами корпуса в присутствии французских офицеров. После этого часть
продуктов, предназначавшихся для лагерей, грузилась на вагонетки и отправлялась по конно-железной дороге, построенной русскими.
Продукты питания чинам 1-го армейского корпуса в начале его пребывания в Галлиполи французским командованием выдавались произвольно. Наконец, 27-го декабря 1920 года по настоятельной просьбе командира корпуса французский комендант сообщил “размер ежедневного пайка, назначенного для русских беженцев”. Продуктов было явно недостаточно, и генерал А.П. Кутепов возбудил ходатайство об увеличении рациона: хлеба – до 800 гр., жиров и сахара – до 40 гр., овощей – до 640 гр. 24-го января французский комендант полковник Вейлер ответил отказом, сославшись на то, что галлиполийский рацион “значительно выше того, который Советы выдают в России Красной армии”.
Французы неохотно выпускали из своих рук хлебопечение. И, тем не менее, с февраля 1921 года снабжение хлебом стало производиться исключительно из русской хлебопекарни. Ежедневно для корпуса выпекалось до 15 тысяч килограмм хлеба. В пекарне работало 350 человек, из них около 90 – офицеры, обучавшиеся хлебопечению в Галлиполи (в одном из приказов генерала А.П. Кутепова было сказано: “Никакой труд не может быть унизителен, если работает русский офицер”).
Посетивший Галлиполи командир французского оккупационного корпуса генерал П. Шарпи, отличавшийся крайним педантизмом и взыскательностью, остался “весьма доволен русской хлебопекарней“.


XVI


Парады войск были заметным явлением галлиполийской жизни на всем ее протяжении. Первый парад был устроен 26-го ноября 1920 года по поводу праздника ордена Св. Георгия Победоносца. Тогда из-за отсутствия приличной одежды и обуви на парад была выведена лишь небольшая часть корпуса (русские запасы обмундирования были задержаны французами в Константинополе “для составления их точного инвентаря”, первая партия одежды и обуви была доставлена в Галлиполи лишь в начале февраля 1921 года). Последний парад оставшихся в городе частей гарнизона в духе лучших традиций и строевой выправки русской армии состоялся 15-го декабря 1921 года накануне отъезда командира корпуса генерала Кутепова в Болгарию.


XVII


Среди первых попыток улучшить и удешевить быт была организация кружком лиц гарнизонной столовой. Небольшой паевой капитал, усиленный субсидией штаба корпуса,






587

позволил нанять и оборудовать двухэтажное помещение в центре Галлиполи; низ был
занят столовой, а верх – библиотекой-читальней и аудиторией для лекций. В столовой можно было получить по дешевой цене обеды, ужины, чай, прочесть газеты; часто в ней устраивались товарищеские собрания и обеды различных офицерских объединений.


XVIII


Среди развалин древней цитадели была выбрана подходящая площадка и расчищена от заваливавших ее мусора и камней. Из земли и камней насыпали подмостки, сделали выемку для оркестра. Работать приходилось при полном отсутствии инструментов. Интендантство корпуса отпустило пятьдесят одеял и необходимое количество простых ящиков, американский Красный Крест выдал несколько штатских костюмов, санитарных халатов и отрезов материи; корпусный интендант уделил из своего склада одну треть старой палатки.
Юнкера Александровского военного училища генерала Алексеева добросовестно предложили свой труд и в течение недели превратили заваленную мусором площадку в зрительный зал с партером, ложами и галеркой.
Скудность в материальных средствах театра была настолько велика, что вместо вазелина или хотя бы свиного сала артисты для снятия грима применяли ружейное сало, а овечья шерсть использовалась для накладывания бород и усов.
Театр сразу же собрал большую аудиторию. Расположенный среди развалин, он был очень живописен и вмещал свыше тысячи зрителей.
Труппа театра насчитывала около пятидесяти артистов-профессионалов. Были поставлены свыше восьмидесяти спектаклей, среди которых – классика, пьесы современных русских авторов и водевили.
Все спектакли, за редким исключением, были бесплатными. Для покрытия постановочных расходов продавалось лишь ограниченное количество билетов. За весь сезон корпусному театру для улучшения постановок было разрешено дать четыре платных спектакля.


XIX


В конце февраля 1921 года американским Красным Крестом был устроен детский питательный пункт и при нем детский сад, как приют для малолетних сирот. В июле в этом же здании разместилась гимназия, которую стала содержать баронесса О.М. Врангель. Постоянное внимание гимназии оказывал командир корпуса генерал А.П. Кутепов, сам когда-то бывший гимназистом в Архангельске. Из Галлиполи гимназия переехала в Болгарию, где содержалась на средства армии.






588


XX


Кризис политико-морального состояния офицеров и солдат 1-го армейского корпуса порождал противоположные тенденции в изменении их настроений. С одной стороны, постепенно выкристаллизовывалось ядро непримиримых противников большевистского режима, готовых продолжать борьбу до конца, с другой – окончательно разочаровавшиеся в Белом движении и его вождях стремились покинуть ряды армии, перейти на беженское положение и зарабатывать на жизнь своим трудом. Последние часто нарушали дисциплину, совершали побеги. Ежедневно из полков поступали длинные списки бежавших ночью. Чернокожие солдаты французской армии и греческие жандармы часто ловили беглецов, избивали и доставляли обратно. Но часто было и так, что бежавшие, хлебнув бездомных скитаний и нищеты, сами возвращались в лагерь.
Командование предпринимало энергичные и жесткие меры с целью воспрепятствовать бегству военнослужащих из лагеря, поскольку оно ставило Врангеля и его штаб в крайне сложное положение в отношениях с союзниками. Представители Франции, правительство которой решило свернуть оказание материальной помощи Русской армии из-за финансовых трудностей и опасений сохранить эту военную силу в столь взрывоопасном регионе, использовали это как аргумент для обоснования своего требования распустить части и перевести военнослужащих на беженское положение. В этой ситуации командование стало завышать численность частей, чтобы с одной стороны, представить армию как внушительную, способную продолжать вооруженную борьбу с большевистским режимом, а с другой – получить дополнительные продукты питания и обмундирования. Кутепов запретил исключать бежавших из списков частей, чтобы не вызвать уменьшения количества пайков. На этой почве часто происходили недоразумения с французами, которые доказывали, что состав частей значительно меньше представляемого.
В первые месяцы 1921 года численность 1-го армейского корпуса колебалась около 16 тысяч, но в списках показывалось всегда 30-32 тысячи человек.


XXI


Донские и кубанские казаки, в отличие от офицеров 1-го Добровольческого корпуса, гораздо активнее стремились покинуть лагеря и перейти на беженское положение. Несколько тысяч казаков, поддавшись на уговоры французов, вернулись в Советскую Россию.
В условиях холода отсутствие бань (на Лемносе), нехватки белья, питания и медикаментов бичом лагерной жизни стали эпидемии. В декабре 1920 года в лагере было зарегистрировано 363 случая заболевания брюшным тифом, 188 – сыпным тифом, 677 –






589

гриппом, 25 – оспой. Для борьбы с ними во всех лагерях были размещены санитарные учреждения, служащие которых производили прививки против оспы и тифа. В Чаталдже, где была вспышка холеры, сделали прививку и против холеры. Со временем во всех лагерях были организованы бани и дезинфекционные пункты, и все-таки удалось остановить распространение эпидемий.


XXII


Работа над воспоминаниями заняла у Врангеля два с половиной года. К концу 1923 года они представляли собой два машинописных экземпляра, напечатанных лично Котляревским на разных машинах. Оба экземпляра были переплетены, о чем свидетельствуют следы клея и брошюровки, оставшиеся на левом поле сохранившихся страниц. На это же косвенно указывает упоминание баронессы М.Д. Врангель о том, что генерал Врангель, редактируя текст в 1926 году, “измененные страницы выреза”.
Рукописные наброски, сделанные Котляревским под диктовку Врангеля, а также различные рукописные вставки и поправки, которые делал сам Врангель, скорее всего, уничтожались после того, как завершалось напечатание окончательного варианта очередной главы.


XXIII


Первый массовый отъезд из Галлиполи был спровоцирован французами через голову русского командования, предложившего желающим выехать на работу в славянские страны и предоставившими для этого пароходы. В мае 1921 года уехало около 3 тысяч человек.
Русское командование, вынуждаемое французами и подгоняемое угрозой второй раз зимовать в Галлиполи, ускорило переезд всех оставшихся в Сербию и Болгарию, согласившихся принять части корпуса. В августе 1921 года уехали кавалеристы и первый эшелон пехоты. Отъезд продолжался в ноябре: в Болгарию уехали остатки штаба пехотной дивизии; Корниловский и Марковский полки, военные училища, офицерские школы и госпитали. Все оставшиеся части из лагеря были перевезены в город.
8-го декабря 1921 года через Солоники в Сербию уехали Николаевское кавалерийское училище, части Технического полка, к тому времени переформированного в батальон, и передовой отряд Красного Креста. А 15-го декабря на борт парохода “А.К. Дениз” был погружен последний эшелон, с которым в Болгарию выезжал командир корпуса со штабом. В Галлиполи в ожидании отправки в Сербию и Венгрию оставались часть Технического батальона и учебно-офицерский кавалерийский полк, сведенные в “Отряд Русской армии в Галлиполи” под командованием генерал-майора З.А. Мартынова.






590

Навсегда в Галлиполи остались 343 могилы русских людей, нашедших здесь упокоение…
Население Галлиполи тепло проводило русских военных, с которыми у жителей-турок, армян, греков сложились добрые отношения. Характерная деталь – за время пребывания корпуса в Галлиполи в отношении жителей не было совершено ни одного правоотношения. На проводы был устроен “последний парад” русских частей. Мэр города вручил генералу Кутепову памятный адрес. Французский комендант, подполковник Томассен, с которым у командования корпуса были не лучшие отношения, прощаясь с генералом Кутеповым, растроганно сказал, что теперь он еще больше уважает русских.
Так закончилась основная история “галлиполийского сидения”, последнюю точку в которой поставил отъезд в мае 1923 года “последних галлиполийцев” из отряда генерала Мартынова в Сербию, где они стали дорожными рабочими в местечке Кральево.


XXIV


К тому времени белое командование продало свои пароходы, и Врангель не знал, чем дальше кормить армию. К счастью, объявился богатый спонсор. Это был посол Временного правительства в Вашингтоне Борис Александрович Бахметьев. При первых известиях о штурме Зимнего, он сразу же перевел на свое имя имевшиеся на счету посольства 58 миллионов долларов. Бахметьев не раз объявлял, что он на стороне белого движения, но делиться капиталом не спешил. Во время гражданской войны он купил спичечную фабрику, на доходы с которой жил припеваючи еще тридцать лет.
Но ему стало жалко белых солдат и офицеров, прозябавших в болгарской трудовой колонии. Он выделил некоторую сумму на аренду земли, обзаведение скотом и семейным фондом. Кутеповцы разбили огороды и стали пускать корни в Болгарии. Они все здесь представляли отличное, закаленное в боях войско численностью около 35 тысяч человек. Больше, чем все болгарские вооруженные силы, и генерала-фельдфебеля Кутепова посетила шальная мысль – а не свернуть ли местное правительство, превратив Болгарию в белый оплот?
Но в Болгарии имелись и собственные коммунисты, которые были не прочь “попиарить” за счет Кутепова. Они стали уличать его. Правительство насторожилось, и был проведен внезапный обыск на штаб-квартире кутеповской контрразведки. Нашлись люди, заявившие о связи Кутепова с болгарскими воинскими частями и наличии складов оружия. С великим шумом Кутепова арестовали, и в мае 1922 года вместе с Шатиловым и еще пятьюдесятью семьями старших офицеров выдворили из Болгарии.


XXV


Соперничество Врангеля с генералом Деникиным, Главнокомандующим






591

Вооруженными силами на юге России в 1919 – марте 1920 года, их сложные взаимоотношения, обострявшиеся порой до конфликтов, не исчерпали себя с окончанием Гражданской войны. В эмиграции они ни разу не встречались, хотя и воздерживались от резких выступлений в адрес друг друга. Однако их окружение продолжало яростно спорить о совершенных ошибках и причинах поражения Белого движения на юге. Проденикински настроенные военные и политики обвиняли Врангеля в подрыве власти Деникина, а сторонники Врангеля упрекали Деникина в том, что тот упорно отклонял стратегические планы своего более способного подчиненного и во всех его действиях склонен был видеть лишь честолюбивые намерения занять пост главкома ВСЮР.
Написанные воспоминания Врангель не спешил издавать. Они долго хранились в неопубликованном виде, но брошюрованы. Причина, судя по всему, была в том, что Врангель выжидал, пока Деникин не завершит работу над своими “Очерками русской смуты” 1-ый том, который вышел в Париже в 1921 году. Врангель хотел в своих записях дать ответ на поставленные вопросы Деникиным в своих Очерках…”.


XXVI


Любая армия должна кому-то служить. И Врангель принялся искать среди эмигрантов политическую силу, которая собиралась бороться с большевиками. Вскоре поступило первое предложение. Великий князь Кирилл Владимирович 8-го августа 1922 года объявил себя блюстителем престола отсутствующего (поскольку судьба его была в то время еще неизвестна) императора Николая II. Врангелю пришла телеграмма с предложением о “творческом сотрудничестве”. Кончалась она словами “манифест высылаю”. Причем манифест так и не доставили – ни по почте, ни с оказией.
Врангель не одобрил замысел Кирилла Владимировича. Если нужно будет армию отправлять в Россию – восстанавливать империю, многие в нее не запишутся, особенно те, которые отлично сражались за Деникина. А значит, не хватит офицеров.
Сославшись на неполучение манифеста, Врангель вежливо отказал Кириллу и обратился к самому влиятельному из Романовых – дяде убитого императора великому князю Николаю Николаевичу младшему.
Великий князь выступал в свое время за конституционную монархию и был качественным претендентом на пост царя.
В 1920 году Николай Николаевич предлагал Врангелю свои услуги в качестве командующего армией, но был тем отвергнут. Теперь роли поменялись. И старейший Романов доставил себе удовольствие мелкой местью и не дал никакого ответа на предложение Врангеля. Зато Николай Николаевич удосужился три часа побеседовать с абсолютно незнакомым  человеком из России – Александром Федоровым, настоящее имя которого было Александр Александрович Якушев. Гость привез сенсационную новость: оказывается, в Советском Союзе действует подпольная контрреволюционная организация под названием “Трест”. Ее люди имелись во всех структурах власти и готовят переворот. “Трест” был готов белым помочь установить связь с верными им людьми в России.






592

Якушев желал увидеться и с Врангелем, но тот не верил ему и отправил на встречу с Якушевым начальника своей контрразведки Евгения Константиновича Климовича. Тот сразу спросил, каким образом “Трест” может уцелеть в “стране, пропитанной ГПУ”. Якушев ответил, что есть у организации свои люди и среди чекистов, так что им удается вовремя отводить опасность. Контрразведчика этот ответ не убедил.
А Николай Николаевич поверил посланцу ГПУ. Летом 1924 года Якушеву поверил и жаждавший деятельности Кутепов. Люди легко верят тому, чего они хотят. Кутепов, постоянно засылавший белогвардейцев в Россию, стал отправлять людей в Петроград для связи с “Трестом”. Поначалу каналы связи и окна на границе работали отлично и перспективы казались прекрасными.
Но Врангель задался вопросом: зачем могучему “Тресту” бездомные русские эмигранты, у которых нет денег? Единственное, чего нет у подпольной организации, так это готовой армии. Им нужен он, Врангель, а не престарелый великий князь. И генерал осторожно стал относиться к “Тресту”. Он решил сыграть контригру.
Чтобы разобраться в политической обстановке, нужен умный человек, приехавший из Советской России. Врангелю порекомендовали философа Ивана Александровича Ильина, высланного Лениным на так называемом “философском пароходе”, и Ильин составил весьма толковую записку о Советской власти и “возможности ее свержения”. Он сделал вывод, что активного центра, организующего переворот в России, за границей нет. Возникновение его среди русских маловероятно.
Одним словом, не похоже, чтобы у “Треста” был лидер в России или за рубежом. Недоверие Врангеля к этой организации, его подозрительные раздумья породили в некоторых горячих головах на Лубянке стремление быстро покончить с вождем белой армии. Пока Ильин собирал материал для записки Врангелю, осенью 1923 года за “бароном” пришли. В ворота его дома в Сремски Карловцах постучался сам Яков Блюмкин (Симха-Янкев Гершевич Блюмкин, убийца германского посла Мирбаха, поклонник Гумилева и приятель Есенина). В очередной раз он продемонстрировал поразительную глупость.
Чекисты выдавали себя за французских кинооператоров, снимающих кинохронику. Врангель охотно согласился позировать хронике. Операторы приехали вчетвером. Имитирующий камеру ящик был набит гранатами и пистолетами. Белый зонтик осветителя маскировал холодное оружие, а в чехле от штатива прятался ручной пулемет “Льюис” с диском.
Но группе не суждено было прорваться к дому Врангеля, перестрелять, как планировалось, его охрану, а его самого скрутить, вывезти в СССР и передать народному суду. По своей российской привычке Блюмкин постучал в ворота. Однако в Сербии, как и повсюду в Европе, на воротах уже давно были электрические звонки. Охранники поняли, что стучаться могут только люди, недавно прибывшие из страны Советов, а уж никак не цивилизованные французы. И на всякий случай ворота не открыли.











593


XXVII


31-го августа 1924 года “блюститель престола” Кирилл Владимирович объявил себя Императором Всероссийским Кириллом I. Поскольку русская армия почти всю свою жизнь подчинялась императору, Врангель испугался, что теперь он утратит влияние на собственное войско. На следующий же день он распустил армию и провозгласил ее преобразование в общественную организацию Русский общевойсковой сою (сокращенно РОВС), который сам же возглавил.
При РОВС была создана целая система кружков и курсов, где его чины проходили военную подготовку, изучали опыт Мировой и Гражданской войн, знакомились с организацией и подготовкой Красной армии. Вся эта работа проводилась через отделы, которые объединяли проживающих в разных странах членов Союза.1-ый Отдел, возглавляемый генералом от кавалерии П.Н. Шатиловым, охватывал группы РОВСа во Франции, Англии, Голландии, Испании, Норвегии, Швеции, Швейцарии, Персии; 2-ой Отдел в Германии возглавил генерал-майор А.А. Лампе; 3-ий Отдел в Болгарии – генерал-лейтенант Ф.Ф. Абрамов; 4-ый Отдел в Югославии – генерал от инфантерии фон Э.В. Экк; 5-ый Отдел в Бельгии – генерал-майор Б.Е. Гартман; 6-ой Отдел в Чехословакии – генерал от инфантерии Н.А. Ходорович; Дальневосточный Отдел, состоявший из чинов армии адмирала А.В. Колчака, возглавил генерал-лейтенант М.К. Дидерикс. Группы РОВСа были также в Австралии, Канаде, США, Парагвае.
Но нигде Российская эмиграция не встретила такого братского отношения как в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев (Югославии), куда по приглашению короля Александра I переехал генерал Врангель со своим штабом и русскому Главнокомандующему были отданы должные воинские почести, а его штаб находился в Сремских Карловцах до 1925 года, когда Врангель переехал в Бельгию. В Белграде, где находился 4-ый Отдел РОВСа, русским военным долгие годы разрешалось ходить в форме. Кроме того, в Югославии находился Русский кадетский корпус под начальством генерал-лейтенанта Б.В. Адамовича.
Так Врангель убивал двух зайцев. Во-первых, выводит своих людей из подчинения новоявленному императору. Во-вторых, в “общевойсковой союз” могли вступать все русские офицеры и солдаты, а не только те, кто был в Крыму.
Кирилл Владимирович доверия не заслуживал. Осведомленный Ильин писал, что его окружают проходимцы, план которых состоял: договориться с ГПУ и с его помощью произвести переворот, коммунистов и администрацию перекрасить в опричников и вырезать всех несогласных.
Зато Николай Николаевич оценил независимость Врангеля и пригласил его в свой замок, чем подчеркнул свое гостеприимство. Теперь условия поставил великий князь, что он принимает на себя руководство армией и РОВС, не провозглашая пока похода на Россию; армейская казна передается ему; РОВС образует специальный отдел во главе с генералом Кутеповым для террористической деятельности в Советской России. Зато с Врангелем снимается ответственность за армию.. 16-го ноября 1924 года Николай






594

Николаевич объявил себя официальным главою РОВС и всей русской эмиграции.


XXVIII


Занимаясь преимущественно политическими и финансовыми вопросами, Врангель все меньше внимания уделял военным; в результате реальную власть постепенно забрал в свои руки генерал Кутепов, командир Добровольческого корпуса.
В созданном Русском общественном союзе Врангелю удалось сохранить в своих руках централизованное руководство всеми военными организациями, оградить офицерство от влияния различных политических сил (от социалистов до монархистов) и, по мере возможности, поддерживать его мобилизационную готовность. Врангель сохранил за собой звание Главнокомандующего Русской армией, стал председателем РОВС. Все более отстраняясь от монархистов, он стремился, прежде всего, насколько позволяли остатки казны, оказывать материальную помощь офицерам и оберегать их от участия в авантюристических действиях против СССР, которые по тогдашним соотношениям сил могли привести лишь к неоправданным потерям и дискредитации РОВС. В частности, он с большой настороженностью относился к тем, кто приезжал из СССР и искал контакты с эмигрантами, выдавая себя за представителей неких подпольных организаций, ведущих борьбу против большевиков. Благодаря этому ему удалось уберечь себя и свое окружение от вовлечения в “Трест”, провокационную организацию ОГПУ.
Поскольку, однако, штаб квартира РОВС находилась в Париже, генерал Кутепов, без ведома Врангеля, создал внутри РОВС подчиненную только ему структуру, которая на средства, получаемые от иностранных спецслужб, вела разведывательную и диверсионную работу на территории СССР (в значительной степени ОГПУ). Это привело к серьезной размолвке между Врангелем и Кутеповым.


XXIX


В 1925 году в Берлине был опубликован 4-ый том “Очерков” Деникина, в которых он давал свои воспоминания до 1919 года. О его усиленной работе над следующим томом (о событиях 1919-начало 1920 годов) Врангель узнал, можно сказать, из первых рук. Деникин, проживавший тогда в Венгрии, обратился к фон Лампе, начальнику 2-го отдела РОВС, деятельность которого распространялась на эту страну, с просьбой помочь получить из архива Русской армии документы за период до марта 1920 года, то есть до его ухода с поста главкома ВСЮР. Врангель, хотя и понимал, что Деникин вряд ли отойдет от своих взглядов на причины, суть и последствия их конфликтов, не счел себя вправе препятствовать работе бывшего начальника. По его распоряжению просимые материалы






595

были Деникину переданы.
Предстоящий выход 5-го тома “Очерков” ставил Врангеля в крайне сложное положение: его собственные воспоминания, опубликованные позже “Очерков”, могли быть оценены эмигрантской массой, как попытка оправдаться, а недруги всех мастей – использовать, как лишний повод позлословить в его адрес. Именно поэтому он сказал матери в начале 1926 года:
- Я хочу, чтобы знали, что они написаны до деникинских записок, а не то, чтобы я оправдывался как бы на его обвинения.
Вторая причина, подтолкнувшая Врангеля к публикации, была сугубо материальной. В 1922-1923 годах жалованье из опустевшей казны Русской армии иссякло, и ее члены вынуждены были добывать средства к существованию собственным трудом, формально числясь в списках частей и военных организаций. У РОВС едва хватало средств на содержание канцелярии в Париже и начальников отделов в разных странах. Соответственно в стесненном материальном положении оказался и сам председатель РОВС генерал Врангель со своей семьей – женой Ольгой Михайловной и детьми Еленой, Петром, Натальей и Алексеем.
В 1925 году часть семьи Врангеля переехала в Брюссель, Петр Николаевич с матерью баронессой Марией Дмитриевной остался в Сремских Карловцах, где среди прочих дел зимой 1926 года он приступил к редактированию своих воспоминаний и подготовке их к изданию.
В ноябре 1926 года Главнокомандующий переехал в Брюссель. Оттуда Врангель крайне конспиративно искал связи и средства на создание организации, которая могла бы плодотворно заниматься разведкой и контрразведкой против СССР, надежно ограждая от агентуры ОГПУ и разведуправления РККА, отчего так страдало российское “ведомство” генерала Кутепова.
Когда великий князь Николай Николаевич стал главнокомандующим армии в эмиграции и его советники и ближайшее окружение установили полный контроль над остатками средств, на которые существовал Военный Союз, Врангеля вынудили ликвидировать его штаб. Николай Николаевич предложил выплачивать Врангелю их этих средств пенсию, от чего тот отказался, не желая получать содержания из взносов от участников Союза.
Пока Врангель существовал на деньги семьи. Теща Врангеля на деньги, вырученные от продажи виллы в Австрии, приобретенной еще до войны ее мужем, купила в Бельгии небольшой дом. Туда и перебрались в 1926 году супруги Врангель с двухлетним сыном, старой няней, поваром, а также ординарцем с женой. Рядом поселился его личный секретарь Котляревский.


XXX


Единственный, кто был близок к Врангелю, генерал Алексей Александрович фон Лампе высоко ценил порядочность Врангеля в денежных делах. Он и сам, живший в






596

Берлине со своей семьей на мизерное жалованье начальника 2-го отдела РОВС и редактора “Белого дела”, понял материальное положение Врангеля и пришел ему на помощь в издательстве его “Воспоминаний”.
А.А. фон Лампе родился 18-го июля 1885 года в местечке Вержболово (Литва) в семье жандармского полковника. Дворянский род его происходил из Гамбурга. Прадед со стороны отца приехал в Россию в эпоху наполеоновских войн и поступил на службу в русскую армию. С 1895 года по 1902 год Алексей учился в 1-ом кадетском корпусе в Петербурге, по окончании которого поступил в Николаевское инженерное училище. В выпуске 1904 года его произвели в офицеры и отправили на русско-японскую войну, где фон Лампе воевал в 6-ом саперном батальоне, был ранен и контужен.
С 1907 года фон Лампе служил в лейб-гвардии Семеновском полку. В 1910 году поступил в императорскую Николаевскую военную академию, по окончании ее был прописан к  Генеральному штабу. На первой Мировой войне он воевал штаб-офицером для поручений при штабе 18-го армейского корпуса.
В начале 1918 года фон Лампе, находившийся в Харькове, наотрез отказался от предложения большевиков пойти на службу в Красную армию. После занятия города немецкими войсками он участвовал в создании и деятельности подпольной организации, которая вербовала в Добровольческую армию и отправляла их на Дон. После занятия белыми Екатеринодара фон Лампе с семьей перебрался туда и находился при штабе А.И. Деникина. Потом он редактировал здесь газету “Россия”, позже переименованную в “Великую Россию”.
С мая 1919 года полковник фон Лампе служил начальником оперативного отдела штаба Кавказской армии в Царицыне, в конце сентября – старший адъютант штаба командующего войсками Киевской области генерала А.М. Драгомирова. С января 1920 года фон Лампе прикомандирован к штабу командующего войсками Новороссийской области генерала Н.И. Шиллинга, и в феврале он выехал в Константинополь для налаживания снабжения войск, расположенных в Новороссии и Крыму. С апреля как представитель Главнокомандующего ВСЮР фон Лампе занимался в Турции делами беженцев, размещенных союзниками на Принцевых островах. В мае 1920 года фон Лампе был направлен генералом П.Н. Врангелем для работы в военных представительствах в Данию и Германию.
В конце декабря 1920 года Врангель командировал фон Лампе своим военным представителем в Венгрию, чтобы добиться разрешения ее властей на размещение в стране частей Русской армии, но переговоры не удались из-за позиции главы правительства Хорти. Летом 1922 года фон Лампе был назначен Главнокомандующим также его представителем в Берлине. По 1924 год Алексей Александрович, произведенный в генерал-майоры, являлся главой двух представительств, постоянно проживая в Берлине и выезжая в Будапешт дважды в год.
Генерал фон Лампе желал объединения военной эмиграции под флагом “умеренного монархизма” врангелевского полка. Когда между “николаевцами” и “кирилловцами” пошла открытая борьба за влияние, фон Лампе противодействовал попыткам лидеров “николаевцев” из Высшего монархического совета сместить Врангеля и подчинить всю эмиграцию “диктаторству великого князя Николая Николаевича”.
А.А. фон Лампе был назначен Врангелем начальником 2-го отдела РОВС,






597

имевшего свою штаб-квартиру в Берлине, фон Лампе твердо поддерживал барона Врангеля, особенно когда разразился конфликт между бароном и его заместителем генералом А.П. Кутеповым. Александр Павлович едва ли не без ведома главкома, по сути дела, создал внутри РОВС свою организацию, занимавшуюся разведывательной диверсионной деятельностью на территории СССР. При этом Кутепов обвинял Врангеля в “бездействии”, в уклонении от активной борьбы против большевиков. Это был некий исторический “рикошет” в том смысле, что когда-то Врангель также упрекал в бездействии Деникина, “уклонявшегося” от совместной с Колчаком борьбы с красными.


XXXI


Врангель уважал Кутепова, прямого и храброго человека, отличного боевого офицера, но сомневался в его умении разбираться в сложных вопросах подпольной работы и политической конспирации, к которой у Кутепова не было ни подготовки, ни призвания. Он боялся, что советская тайная полиция сможет успешно использовать старый и испытанный в прошлом способ инфильтрации своими агентами подпольной организации противника.
Однако то, что случилось, превзошло все опасения Врангеля. ГПУ удалось не только ввести своих агентов в РОВС и со временем поставить их там на ответственные посты, но оно умудрилось создать легенду и заставить многих эмигрантов и даже иностранные разведывательные отделения (британскую, польскую, французскую, финскую, разведки всех прибалтийских стран и Румынию) поверить в то, что в России существует тайная, крепко сплоченная и большая подпольная монархическая организация, члены которой с целью саботажа проникли на видные должности в советские учреждения, что эта организация готовит переворот внутри страны и желает заручиться помощью иностранных держав, представителей русской политической эмиграции, и, в первую очередь, помощью Русского общественного союза.
Эта мифическая организация монархистов, получившая название “Треста”, была изобретением главного управления ГПУ: Дзержинского, Артузова, Пилляра. Они тщательно подобрали себе агентов из бывших представителей старого правящего класса дореволюционной России. Предварительно обработав их в застенках ГПУ и запугав возможностью репрессий против семей, советская тайная полиция приобрела последних исполнителей, которым поручила деликатные и сложные задания за границей.
Задача “Треста” сводилась к следующему: перехватить каналы, по которым иностранная разведка и белые эмигранты поддерживают связь с Россией, превратить их “в своего рода окошко”, чтобы оттуда наблюдать за планами своих противников, дезинформировать иностранные разведывательные отделения и, умно маскируясь, проникнуть в лагерь эмигрантов, “подогревая в них недоверие друг к другу, возбуждая взаимные подозрения, вызывая споры”. Но в первую голову заданием “Треста” была нейтрализация боевого духа кутеповской организации, посредством убеждения его руководителей в том, что “террор и диверсии вредно отзовутся на подпольной






598

организации внутри России”.
К 1925 году пагубная связь с ГПУ дала плоды. У Кутепова пошли провалы один за другим. Английского разведчика Сиднея Рейли (настоящее имя Соломон Розеблюм), попавшего в Россию по каналам “Треста”, убили на финской границе, где Рейли будто бы погиб при попытке незаконного пересечения рубежа СССР.
Опытнейший эсер-террорист Борис Викторович Савинков считал, что у него в ГПУ имеются верные люди. Но эти “верные” люди подверглись пыткам в советских тюрьмах, заманили его в Россию и передали в руки ГПУ. То же случилось с князем Павлом Долгоруковым и со многими другими.
Савинкова большевики решили использовать в пропагандистских целях. Суд над ним был первой ласточкой из многочисленной потом серии судебных инсценировок, где по шаблону обвиняемый каялся в своих политических грехах против советской власти, заявлял, что признал, наконец, мудрость и справедливость коммунистического строя. Черчилль писал, что Советскому правительству удалось растоптать гордую душу Савинкова, очернить его память и, предварительно опозорив в глазах бывших друзей, связать его имя с клеймом Иуды Искариота.
Однако в московском трибунале, во время инсценировки суда над Савинковым, последний высказал чрезвычайно резкие суждения о Деникине, Врангеле и о правительстве Юга России, о том, как Врангель их поучал, требовал. Рассказывал также как вместе с ним возмущался нами Черчилль…
В начале мая 1925 года Савинков покончил жизнь самоубийством в московской тюрьме. Такой, по крайней мере, была официальная версия коммунистической печати. С тех пор в СССР на широких лестничных пролетах стали устанавливать сетки, якобы для предотвращения падения предметов.
Трудно ожидать, чтобы конспиративным организациям эмигрантов удалось избежать инфильтрации советских агентов. Одним из первых, на кого пало подозрение, был генерал Монкевиц.
Монкевиц проживал в Фонтенбло, где семья Кутепова проводила лето. Между генералом Монкевицем и генералом Кутеповым были доверительные отношения. Кутепов просил Монкевица помочь Деникину вывезти из России его тестя, отца Ксении Васильевны, Василия Ивановича Чиж, который жил в Крыму, занимал маленькую должность на железной дороге. Никто его пока не трогал – старого и нищего человека, не знали кто он. Как только последовала просьба вывезти Чижа во Францию, он скоропостижно умер.
Генерал Монкевиц в организации Кутепова ведал сношениями с “Трестом”. Когда нависло над Монкевицем разоблачение, он бежал в советскую Россию, оставив дочери записку, в которой писал, что он кончает жизнь самоубийством, запутавшись в денежных делах. А чтобы не обременять семью расходами на похороны, кончает с собой так, что труп его не найдут.











599


XXXII


Но все же некоторые люди Кутепова спокойно жили на даче в Малахове и планировали очередные теракты. Многие верили в могущество “Треста”. Для проверки значимости этой организации Врангель отправляет в Россию своего человека. Это был отважный монархист, писатель Василий Витальевич Шульгин, тот самый Шульгин, который вместе с Гучковым явился к последнему императору с требованием о его отречении. Сын Шульгина Вениамин сражался в Крыму за белых, и пропал без вести. Шульгин хотел найти его в России, “Трест” предложил ему в этом содействие. Главнокомандующий лично провожал Шульгина на вокзале, в Сремски Карловцах, вместе с русской колонией в полном составе, включая младенцев в колясках.
Три месяца Шульгин путешествовал по СССР. Сына не нашел, но зато безо всякой опасности вернулся, насмотревшись на нэповскую жизнь. В ходе поездки повсюду ему являлись высокопоставленные советские деятели, говорившие о своей ненависти к большевикам и желании изменить ход социального развития.
Сила “подпольной” организации произвела на Шульгина огромное впечатление. Он был уверен в том, что агенты “Треста” охраняли его от всевидящего ока ГПУ и, вернувшись обратно, описал свое путешествие в книге “Три столицы”, так как побывал в Киеве, Москве и Петербурге. Книга продавалась на ура, читатели-эмигранты были рады убедиться, что в России все переменится.
Но люди Врангеля в СССР незаметно следили за Шульгиным и доложили, что все интересные попутчики и собеседники писателя были кадровыми чекистами. Если Кутепов верил, что Рейли – не вина “Треста”, то Врангель больше не имел иллюзий делиться своими знаниями даже с Кутеповым.
Дав Шульгину разрешение печатать эту книгу, вернее сказать – посоветовав ему это сделать, ГПУ не учло одного существенного факта: книга не только создавала рекламу всемогущему “Тресту”, она открывала глаза на то, что “Трест” есть мистификация ГПУ. И это напугало эмигрантов и разведывательные отделения иностранных держав, пользовавшихся каналами “Треста”. Кутепов все же счел нужным делиться с его представителями кое-какими невинными, как он думал, сведениями. Однажды Врангель сказал Кутепову прямо:
- Нет у меня веры. “Трест” – на провокацию похоже.
На это Кутепов ответил:
- Но ведь я ничем не рискую. Я им не говорю ничего, слушаю только, что говорят они.
Впоследствии оказалось, что это совсем не так… Риск был немалый - головами активных исполнителей.










600


XXXIII


Только в апреле 1927 года сомнениям А.П. Кутепова пришел конец: главный сотрудник Якушева по делам “Треста” Оппернут (он же – Стауниц, Касаткин и человек известный под многими другими псевдоименами) бежал из России в Финляндию и разоблачил Якушева и всю верхушку “Треста”,  как послушных агентов ГПУ. Он признался, что сам был агентом, но якобы раскаялся. Разоблачение Оппернута произвело ошеломляющее впечатление. В заграничных разведывательных отделениях, в русской эмиграции произошел невероятный переполох. Но это было только началом. Месяцем позже Оппернут с целью будто бы доказать свое искреннее раскаяние и свой подлинный антикоммунизм вернулся в Россию, чтобы совершить в Москве террористический акт. Отправился он туда с, безусловно, верным агентом генерала Кутепова… и оба исчезли. Некоторое время спустя советская печать сообщила об их смерти. Однако верно лишь то, что агент Кутепова действительно погиб. Что касается Оппернута, то были серьезные основания предполагать, что он остался жив и что в данном случае он снова выполнял задание ГПУ. Говорили, будто ГПУ решило окончательно дискредитировать “Трест” ввиду того, что доверие к нему за границей уже было подорвано и попутно извлечь для себя пользу, поставив всю деятельность Кутепова под вопрос, он, мол, наивно поверил в легенду и миф…
Но у Кутепова были свои “окна” в России, которые он держал в тайне от агентов “Треста”, и чтобы реабилитировать себя, он решил идти на пролом.
Вскоре в Советском Союзе и за рубежом стало известно, что агенты Кутепова бросил бомбу в Центральный клуб коммунистической партии в Ленинграде, а спустя некоторое время ими была брошена бомба в главную квартиру ГПУ в Москве на Лубянке. Взрыв прогремел прямо в кабинете самого начальника ОГПУ.


XXXIV


В январе 1926 года великий князь Николай Николаевич внезапно заявил, что с 1-го марта финансирование белой армии прекращается. В их бюджете деньги нашлись только на теракты Кутепова, а также подготовку книги о подвигах русской армии в 1914-1915 годах под его, Николая Николаевича, командованием.
Это было возмутительно. Тысячи солдат и офицеров, в том числе инвалидов гражданской войны, остались без средств к существованию. Самому Врангелю пришлось устраиваться на работу горным инженером в одной бельгийской фирме и снимать квартиру в Брюсселе. Вовсю генералы давно работали таксистами, и только для Кутепова находились деньги, которыми он так нелепо распоряжался.
В 1926-1927 годах армию опять выручил Бахметьев, выдавший средства на






601

жалованье солдатам. Но что будет дальше? Николай Николаевич был неисправим и по-прежнему не ставил перед собой никакой цели, приемника себе не назначал, средства отпускал только на бессмысленные мелкие теракты. Убийства отдельных комиссаров и одинокие взрывы в Москве и Ленинграде казались ему практическим результатом.
Дошло до того, что верный друг Врангеля, кавалерийский генерал Иван Гаврилович Барбович, предложил в интересах дела убить великого князя. В случае смерти этого лица или полной его физической неспособности, все остальные смогут подчиниться Врангелю.
Но заговор был барону не по душе. Он окончательно отверг план убийства, тем более забрезжила надежда получить деньги из Великобритании.
Надежда явилась в лике князя Феликса Феликсовича Юсупова, убийцы Гришки Распутина. Он дал знать Врангелю, что с ним желают связаться британские спецслужбы. Имелся в виду британский разведчик Оливер-Локкер-Лемпсон, который в гражданскую войну был в России, а потом стал влиятельным членом правящей партии консерваторов и тайно поддерживал кутеповскую организацию. Постепенно мистер Локкер разочаровался в ней и хотел найти умелых людей. Врангель просил Шатилова набросать план действия и бюджет организации, которую можно было создать в СССР.
Шатилов написал вполне смелый план, включавший создание контрреволюционных ячеек, пакет контактов с командирами Красной Армии, выработку платформы, основанной не только на отрицании коммунизма. И теракты, конечно, тоже, но теперь шла речь не о гранате в общежитии по-кутеповски, а об устранении руководителей СССР. Бюджет года 360 тысяч франков (около 12 тысяч долларов США). На второй год расходы организации увеличатся. Увеличение Шатилов предполагал, будет само собой покрываться “эмиссией советских денежных знаков”.
Врангель собрался уже в Англию на переговоры, но ему неожиданно отказали в выездной британской визе. Консервативный кабинет оказался антисоветским только на словах.
Дальше пришло совсем обидное известие, что англичане опять выдали Кутепову 200 тысяч франков на проведение теракта.
Однако в свою очередь у фон Лампе родилась своя идея публикации собрания документов и воспоминаний лидеров Белого движения. Он рассчитывал выпустить сборник документов “Белый Архив”, использовав при этом часть архива Врангеля, которую ему, как начальнику 2-го отдела РОВС, удалось получить на хранение их рук Главнокомандующего. Множество документов Алексей Алексеевич собрал сам: комплекты газет “Россия” и “Великая Россия”, коллекция газетных вырезок из русской эмигрантской и немецкой прессы, систематизированные по различным тематическим разделам, служебная переписка, армейские сводки, брошюры эмигрантских издательств. Так как средств на издание даже небольшого сборника к 1924-1925 годам у РОВСа и самого Врангеля уже не было, фон Лампе обратился с просьбой о помощи к состоятельным и авторитетным эмигрантам, сочувствовавшим Белому движению.
С 1926 года с трудом получая от доброхотов минимально необходимые средства на каждый следующий выпуск, фон Лампе начал издание серии сборников “Белое дело. Летопись Белой борьбы”.







602


XXXV


Врангель решил издать свои воспоминания, когда он остался с матерью в Сербии.
Остальные члены уехали в Бельгию. Врангель в долгие зимние вечера просил мать читать воспоминания вслух, чтобы он мог в виде слушателя обратить в них на многое  внимание.
Самые главные изменения он делал именно тогда. Многое было им… написано в пылу возмущения, и теперь он строчка за строчкой вычеркивал эти места. Иногда он смягчался в своих исправлениях, или густо зачеркивал, или вырезал и помечал некоторые места для дальнейшей их расшифровки.
Таким образом, в январе-феврале 1926 года, решив опубликовать свои воспоминания, Врангель произвел правку и сокращение текста. Это редактирование коснулось только первого экземпляра и свелось к ликвидации наиболее откровенных характеристик конкретных людей и их поступков. Вряд ли сам Врангель считал, что это было “написано в пылу возмущения”, скорее всего, он не хотел, чтобы его воспоминания усугубили раскол и конфликты в среде военной эмиграции, нанесли ущерб его собственному авторитету и вновь обострили споры в его отношениях с Деникиным.
С весны 1926 года через доверенных лиц Врангель начал искать возможность опубликовать перевод воспоминаний в иностранных издательствах. Узнав, в частности, что его книгой заинтересовалось берлинское издание “Новак”, он поручил фон Лампе вступить с ним в переговоры о финансовых условиях и сроках издания.
Фон Лампе, затеявший издание мемуарно-документальной серии “Белое дело”, со своей стороны, попросил Врангеля прислать какой-нибудь отрывок для первого сборника. Тот выслал ему в Берлин оглавление  всей книги, конец последней главы 1-ой части и начало первой главы 2-ой части, в которых описывалась смена власти главкома ВСЮР в марте 1920 года. Посетовав, что присланный текст составляет менее одного листа, фон Лампе попытался убедить Врангеля прислать побольше.
“Ваше первое появление в печати было бы по наружному виду обставлено более нарядно”, и далее: “Почему Вы остановились на заглавии “Воспоминания”? С точки зрения читателя и витрины, это очень тяжелое заглавие! Даже такое как, например, “ноябрь 1916 год – ноябрь 1920 год” опять-таки с подзаголовком “Воспоминания” – привлекло бы читателя более. Это, конечно, мое личное мнение”.
Однако Врангель отказался: “Ничего более дать не могу, кроме присланной главы”.
В августе же издательство “Новак” через фон Лампе предложило Врангелю схему выплаты гонорара, согласно которой его размер зависел от реализации тиража. Врангель назвал эти условия “неприемлемыми”: “Мне не только важен размер будущих возможных поступлений, сколь размер суммы, выплачиваемой при выходе издания. Не откажите выяснить, возможно ли рассчитывать на более выгодные условия”.
В октябре 1926 года основанное в Берлине русское издательство “Медный всадник” выпустило 1-ый сборник “Белого дела”, куда присланный Врангелем текст вошел под названием “Март 1920 год (Из воспоминаний)”. Одновременно тот же “Медный всадник” опубликовал последний 5-ый том “Очерков русской смуты” Деникина. Врангель прочитал обе книги в Брюсселе, куда приехал к семье из Сербии 5-го ноября.






603

Между тем, фон Лампе уже начал переговоры с “Медным всадником” о выпуске полного текста воспоминаний, искал издателей во Франции, продолжал переговоры с “Новак” относительно финансовых условий, причем немцы настаивали на том, чтобы перевод на французский вышел не раньше перевода на немецкий. 8-го ноября Врангель написал фон Лампе о своем согласии, чтобы французское издание вышло не ранее немецкого. В проект договора с “Медным всадником” он потребовал включить два пункта: право издания на всех иностранных языках и право издания в России остаются за ним. Врангеля особенно волновал исход переговоров с “Новак”: “Благодарю за переговоры с немецким изданием моих воспоминаний. Что может составить в цифрах уплата за первую тысячу? Во что может обойтись перевод и что останется мне единовременно при выходе издания?”


XXXVI


Тогда же у Врангеля появилась возможность издать воспоминания в США. 15-го декабря 1926 года на просьбу фон Лампе скорее выслать текст в Берлин для “Медного всадника” и его перевода на немецкий, он сообщил: “Посылка рукописи моих воспоминаний задерживается…, я получил сведения, что приобретение воспоминаний американским издательством обуславливается тем, чтобы труд не появился на рынке на другом языке до заключения сделки, дабы американское издательство, публикуя о предстоящем выходе, могло упомянуть, что воспоминания доселе нигде не появлялись. Жена выезжает в Америку 29-го декабря, где и должна заключить сделку, о чем меня телеграфно уведомит… Вы сами понимаете, я не могу не учитывать требование американских издательств”.
Можно понять Врангеля: с финансовой точки зрения публикация в США была наиболее привлекательной, поскольку экономический кризис в Европе сильно ударил по издательскому делу, особенно по русским издательствам. Выпуская книги мизерными тиражами, они влачили жалкое существование, ибо большинство эмигрантов жило на грани бедности и просто не имело возможности покупать литературу. В январе 1927 года, объясняя причину задержки переговоров с издательством “Новак”, фон Лампе писал Врангелю, что “разговоры и переговоры идут очень медленно”, “все становится сложнее по причине безденежья”, немецкие издательства “сидят без денег”, а издатели полагают, что воспоминания бывшего русского главнокомандующего “не имеют непосредственного интереса для немцев”.
Летом 1927 года “Медный всадник” отказал издавать воспоминания Врангеля.
Задержка с изданием имела для Врангеля одну положительную сторону: прочитав 5-ый том “Очерков русской смуты” Деникина, он получил возможность ответить на критику Деникина в свой адрес. Он внес в текст “полемику с пятым томом Деникина”.









604


XXXVII


Между тем, преодолевая огромные трудности, фон Лампе продолжал выпускать в Берлине сборники “Белое дело”. В январе 1928 года вышел 4-ый сборник. Главной проблемой была финансовая. Настойчивые обращения к русским предпринимателям и состоятельным аристократам, даже к тем, кто находился в дружеских отношениях с Врангелем, редко заканчивались положительным результатом. Основным источником средств было страховое общество “Саламандра”, директор которой И.А. Белоцветов несколько раз по личной просьбе Врангеля ссужал фон Лампе деньги на издание “Белого дела”. К концу 1927 года поступление денег прекратилось, фон Лампе писал Врангелю в январе 1928 года: “Хотя у меня всегда дело висело на волоске, но все же теперь опасности, что он оборвется, стало как-то больше”.
В этой ситуации у Врангеля не могла не родиться мысль издать воспоминания в “Белом деле”. Ускорить публикацию, даже в ущерб денежным интересам, заставило его, вероятно, распространение в эмигрантской среде 5-го тома деникинских “Очерков” с критикой его взглядов и действий летом 1919 – весной 1920 годов. Наряду с упреками и обвинениями, которые в трактовке Деникина выглядели вполне справедливыми и аргументированными, 5-ый том “Очерков” стимулировал широкое распространение слухов и вымыслов, подрывавших авторитет и достоинство Врангеля. В частности, о том, что генерал И.П. Романовский, бывший начальник главного штаба ВСЮР и близкий друг Деникина, застреленный неизвестным офицером 5-го апреля 1920 года в здании русского посольства в Константинополе, был убит по личному приказу Врангеля.
20-го февраля 1928 года фон Лампе записал в дневнике: ”Живущая в Брюсселе кучка: вдова Романовского, Маркова и другие по-прежнему будирует и винит Петра Николаевича в причастности к убийству Романовского. Горе не рассуждает, но не глупо ли это: кому нужна была ликвидация отставного Романовского, кроме мальчишек, “мстивших” ему и сами не зная за что именно”. Тогда же он написал одному из своих друзей: “Не забывайте, что “Деникинские круги”, близкие Деникину, и по сей день в Брюсселе упорно распространяют старую преступную легенду о том, что Романовский был убит по распоряжению Врангеля, и пренебрегать этой ежедневно повторяемой клеветой не так просто”.
Несомненно, Врангелю с его обостренным честолюбием ”пренебрегать” этой клеветой было просто невозможно.
Наконец, годы войны, таких испытаний и напряженной борьбы не могли не сказаться на его здоровье. Не исключено, что после переезда в Брюссель он почувствовал себя хуже. Смутное предчувствие скорой кончины, если оно действительно было, также могло заставить его ускорить издание воспоминаний, чтобы защитить свою честь, отстоять свои взгляды и хоть как-то обеспечить жену и четырех детей.









605


XXXVIII


1-го октября 1927 года фон Лампе приехал в Париж, где на вокзале Сент-Лазар встретился с Врангелем и его женой – баронессой О.М. Врангель. Чуть позже он отметил в дневнике, что семья Врангеля всеми мерами пытается улучшить свое материальное положение: “Ольга Михайловна при мастерской шляп своей сестры Треповой открыла модный отдел и работает там вместе со старшей дочерью Еленой, только что закончившей свое учение”. Что ему особенно бросилось в глаза, так это перемена, произошедшая с его начальником: “…Его настроение на этот раз показалось мне мало энергичным, не в пример всегдашним нашим встречам – пассивным”, от “многих дел и дрязг… он в стороне не только на словах, но и в душе…”, и “… это не тот Петр Николаевич, каким я привык его видеть”.
Во время встречи Врангель и фон Лампе обсудили очень острый вопрос финансирования “Белого дела”. В ходе обсуждения этого вопроса стало предельно ясно, что у Врангеля нет выхода на тех, кто мог бы дать деньги на “Белое дело”… Однако при встрече в Париже Врангель поднял вопрос об издании полного текста воспоминаний в “Белом деле”, и фон Лампе после встречи начал обсуждать идею публикации воспоминаний целиком в сборниках “Белое дело”, что, конечно, являлось отказом редакции от своего первоначального намерения в каждом томе освещать события на всех фронтах Гражданской войны.
Против печатания воспоминаний Врангеля целиком в томах сборника был герцог Лейхтенбергский. Однако вначале фон Лампе поделился идеей издать полный текст в “Белом деле” с Белоцветовым, от которого зависело финансирование издания. Однако Белоцветов вообще ничего на это не ответил.
Видимо, поначалу фон Лампе больше склонялся к мысли посвятить 5-ый сборник “Белого дела” исключительно Крымскому фронту 1920 года. Во-первых, он располагал достаточными материалами (статья Глинки об аграрной реформе, статья Климовича о борьбе против большевистских организаций в Крыму) и, во-вторых, предполагал опубликовать часть воспоминаний Врангеля, чтобы поднять к ним интерес издателя.
17-го декабря 1927 года Врангель направил фон Лампе письмо, в котором одобрил идею посвятить очередной сборник “полностью Крыму”. При этом он впервые писал: “Есть и другая возможность выпустить 5-ым сборником “Белого дела” мои воспоминания. Конечно, с точки выгодности для меня лично такой способ издания, быть может, и менее благоприятный, но с одной стороны, от русского издания в настоящих условиях я едва ли какую-либо материальную выгоду получу, с другой – приобретение “Белым делом” моих воспоминаний должно привлечь внимание к этому изданию и, быть может, облегчить дальнейшее его существование… Быть может, под издание моих воспоминаний “Белое дело” могло бы получить уже сейчас средства от таких лиц, как Фальц-Фейн, да и тот же Белоцветов… Одновременно я буду стремиться издать мои воспоминания на иностранном языке, хотя бы и в сокращенном виде, что единственно может мне принести материальную выгоду”.






606

Видимо, сам Лампе сомневался в возможности и целесообразности издания воспоминаний целиком в “Белом деле”. Поэтому в ответном письме от 8-го января 1928 года, уклонившись от обсуждения этого вопроса, он сделал упор на финансовые трудности: “Пока оснований рассчитывать на выход 5-го сборника мало. У меня, как я уже писал, есть средства на подготовку материала и на содержание редакции (это – я) для 5-ой книги, но 3 тысячи марок на типографию нет, как пока нет и горизонтов в этом направлении…”
Одновременно все более туманной становилась перспектива издать воспоминания Врангеля на немецком языке. Переговоры с “Новак” затягивались по причине, которую фон Лампе так объяснил в письме баронессе М.Д. Врангель: “Немцы стали (а может, и были) копеечниками и у них на первом плане материальный расчет издания”.


XXXIX


В январе 1928 года здоровье генерала Врангеля ухудшилось. Он заболел гриппом, который протекал в тяжелой форме.
В начале февраля фон Лампе приехал из Берлина в Париж для встречи с генералом А.П. Кутеповым и другими руководителями РОВС. В Париже он неожиданно для себя получил письмо от Врангеля: “Весьма сожалею, что Вы проехали в Париж, минуя Брюссель. У меня к Вам ряд вопросов, которые желательно было бы выяснить до Вашей поездки в Париж. Во всяком случае, прошу Вас на возвратном пути задержаться в Брюсселе на 3-4 дня”.
14-го февраля фон Лампе приехал из Парижа в Брюссель, где нашел Врангеля поправившимся: тот почувствовал себя значительно лучше, стал выходить на улицу, хотя “не был вполне здоров”.
Обсудив с фон Лампе некоторые проблемы деятельности РОВС, генерал Врангель поставил вопрос об издании в “Белом деле” его воспоминаний.
Центр тяжести пребывания фон Лампе в Брюсселе – это вопрос об издании записок Врангеля. Оказывается, это и была причина его вызова. Петр Николаевич в этом случае, несколько под влиянием своего секретаря Котляревского, считает, что если не выпустить записки теперь, то их идейно растащат – часть уже опубликована Шатиловым в 4-ой книге (в только что опубликованный 4-ый сборник “Белого дела” вошла статья П.Н. Шатилова, бывшего начальника штаба генерала П.Н. Врангеля, “Памятная записка о Крымской эвакуации”), часть есть в присланной фон Лампе статье Климовича, часть войдет в подготовляемую статью сенатора Глинки. Поэтому фон Лампе с места занялся чтением записок и отмечанием того, что, по мнению Врангеля, надо было переделать. Надо сказать, что записки написаны довольно сухо, в особенности часть вторая – Крым. Что касается до выпадов против Деникина, то они сильно смягчены, и даже знаменитое письмо (письмо Врангеля, написанное в феврале 1920 года и адресованное Деникину, которое содержало резкую критику политики и стратегии последнего, было широко известно на юге России и в эмиграции, благодаря распространившимся копиям) не






607

приведено целиком и перед ним есть замечание о том, что оно во многом носило следы раздражения и личный характер. Это фон Лампе весьма понравилось.
Фон Лампе не знал, будет ли большой интерес к этим запискам, но согласен был с тем, что издавать их надо теперь или никогда… Он поставил перед Петром Николаевичем дилемму, что воспоминания пишут бывшие люди, что он выставит себя под удары критики и обвинения в тенденциозности и замалчивании того или иного события, и убежденно высказался, что эти вопросы решить может он один. Между прочим, сильно за печатание была мать Врангеля, она рассуждала так, что если будут обвинения, на них можно отвечать. Много описаний военных операций также не делает книгу легкой для чтения… Так как фон Лампе высказывал готовность выпуска воспоминаний, для этого нужно увеличить 5-ую книгу в объеме, и он это обещание должен выполнить, если будут получены деньги, несмотря на то, что от гонорара Врангель отказался.
Врангель хотел взять взаимообразно в остатках от ссуды казны (ценности Петербургской ссудной казны, вывезенной из Крыма в ноябре 1920 года, были распроданы и вырученные суммы пошли на содержание армии) с тем, чтобы пополнить средства из выручки фон Лампе, который не преминул указать на гадательность большого тиража, оценивая его при нормальном для “Белого дела” 300-экземплярном тираже в 500 книг для записок, а Петр Николаевич думает о 1 тысяче! Но, конечно, он прав. После того, как отказался “Медный всадник”, на русском языке больше печатать негде и “Белое дело” как журнал, несколько скрывая физиономию автора и принеся ему этим вред, в то же время все-таки даст возможность появления записок в свет!
В записках интересных фотографий мало – большинство вырезки из “Донской волны” и технически они настолько плохи, что помещать их не стоило. Относительно массы портретов “вождей” – фон Лампе отговорил тоже их помещать – это мало любопытно.
Фон Лампе начал читать и нашел кроме мест, нуждающихся в переделке, прямые ошибки: армия Юденича отошла в Латвию, а не в Эстонию, начальник штаба Шиллинга Чернов, а не Черновин. Нужно отметить, что Врангель был в готовности многое вычеркивать – временами фон Лампе уже его удерживал от этого. Но карт-бланш он все же ему вынужден был дать, кое в чем не согласиться.
Петр Николаевич вычеркнул из своих записок все лишнее о государе… И это правильно, так как он не был к нему так близок, чтобы иметь правильное суждение.
Работа шла очень напряженная и поглощала все время. Фон Лампе за три дня 15-ое, 16-ое и 17-ое февраля в отсутствие Врангеля обсуждал записки с его секретарем Котляревским. Отдыхали они по три часа в сутки. Они пропустили все политические и культурные мероприятия, организованные в Брюсселе эмигрантами.
Фон Лампе шутил по этому поводу:
- Вероятно, публика думает, что мы с Петром Николаевичем готовим мобилизацию, а не… мемуары.
Врангель ради скорейшего издания своих воспоминаний, названных по совету фон Лампе “Записками”, готов был значительно сократить их и убрать наименее интересные места. В то же время он вычеркнул наиболее откровенные сценки Николая II. Как и многие он, вероятно, считал, что именно его ошибки и слабости привели Россию к
революции. Являясь, однако, сторонником монархической формы правления и стремясь






608

укрепить единство военной эмиграции, Врангель счел целесообразным высказаться с особой теплотой по отношению к последнему императору.
С другой стороны, Врангель стремился сам отредактировать свои воспоминания, не доверяя целиком эту работу даже фон Лампе и одному из наиболее преданных своих сотрудников, Котляревскому, профессиональному журналисту и издателю
Врангель, прокорректировав записки, законченные еще в 1923 году, отдал их в безвозмездное пользование “Белому делу” и в самой категорической форме настаивал на том, чтобы фон Лампе немедленно взял их с собой в Берлин… Как фон Лампе не отговаривался, предпочитая, чтобы их послали по почте, он настаивал на своем и просил прислать ему сведения о провозе через границу, не доезжая до Берлина. Как будто бы понимая внутри, что ему надо с этим делом спешить…
Многое он вычеркнул из полемики, в том числе и с Деникиным… Убрал он примерно одну восьмую всего объема записок.
Срочная корректировка записок, их немедленный отвоз в Берлин - по-видимому, у Врангеля было какое-то неосознанное предчувствие, что надо торопить издание. Врангель и сам почти соглашался с тем, что записки сухи и продажа пойдет вяло, однако он первый настаивал на их напечатании. Фон Лампе не мог ему отказать. Он единственно добился того, чтобы они были названы просто “Записки” – что лишало их претенциозности.
Таким образом, при редактировании текста воспоминаний в феврале 1928 года с целью их издания в “Белом деле” генерал Врангель сократил их на одну восьмую, то есть примерно с 50 авторских листов до 44. При этом значительная часть сокращений пришлась на персональные характеристики некоторых военных и политических деятелей, а также на описания взаимоотношений с этими людьми, прежде всего, с Деникиным.
22-го февраля фон Лампе выехал из Брюсселя в Германию, увезя с собой отредактированный и сокращенный первый машинописный экземпляр. На границе немцы заинтересовались записками Врангеля, которые он вез в отдельном пакете, но тку же и пропустили их. Переехав границу, фон Лампе телеграфировал в Брюссель Врангелю, что текст довезен в полной сохранности. Видимо, Врангель хорошо знал о придирчивости полицейских пограничников и таможенников к русским эмигрантам, особенно к бывшим офицерам, беспокоился за судьбу текста. 24-го февраля сразу по прибытии в Берлин фон Лампе написал ему: “Ваши мемуары перевезены мною в полной исправности”.


XL


28-го февраля 1928 года фон Лампе составил и отправил Врангелю в Брюссель официальное письмо от редакции “Белого дела” о тех “общих основаниях”, на которых предполагалось выпустить “записки” в свет. Текст передавался Врангелем редакции безвозмездно и должен был быть издан 5-ым сборником “Белого дела” увеличенным объемом, или 5-ый и 6-ой, “но с одновременным выходом таковых”. Право на издание “Записок” в России и их перевод на иностранные языки были оставлены исключительно
за автором.






609

1-го марта Врангель закончил работу над предисловием и, высылая его фон Лампе официальным письмом, передал редакции “Белое Дело” право на издание “Записок” на русском языке.
Между тем, и после отъезда фон Лампе из Брюсселя в Берлин Врангель не прекратил правку текста. Он внес еще некоторые исправления в первоначальные характеристики и письмом от 13-го марта уведомил фон Лампе о том, что он закончил последнее редактирование переданных ему его записок. В дополнение к тем исправлениям и дополнениям, которые он передал ему в его последний приезд в Брюссель, прилагает ряд исправлений и сокращений. По внесению указанных дополнений, исправлений и сокращений в подлинник он просил его уведомить об этом.
Таким образом, отдав фон Лампе отредактированный и сокращенный экземпляр, Врангель продолжал читать оставшийся у него второй экземпляр и вносить новые исправления. В первой записке он добавил лестную характеристику генералу Барбовичу. Во второй он внес исправление в описание его встречи с генералом Кутеповым на фронте в конце августа 1920 года, зачеркнул фразу, что Кутепов “видимо волновался”. В третий добавил лестную характеристику Кутепову, указал, что тот был начальником большой воинской доблести. Фон Лампе ничего не оставалось, как включить эти изменения в опубликованный текст.


XLI


Фон Лампе знал из письма секретаря Врангеля Н.М. Котляревского, что Врангель тяжело болен, и все дело по изданию “Записок” Врангеля вел с Котляревским.
Один из вопросов, который никак не решался, был острая нехватка на издание “Записок” денег. В середине марта фон Лампе встретился через Берлин с Белоцветовым. Им пришлось вести тяжелый разговор относительно субсидирования “Белого дела”. Фон Лампе уже имел 7000 марок, но для выпуска двух книг Врангеля нужно было еще 3000. Белоцветов прямо не отказывал, но предложил подождать до 2-го апреля, когда в Берлине соберутся главы “Саламандры”.
Однако в начале апреля стало ясно, что на “Саламандру” рассчитывать не приходится. Факт непечатания “Записок” Врангеля на Белоцветова не только не производит никакого впечатления, но как казалось фон Лампе, встречается им просто неодобрительно… Денег он не даст, и приходится искать деньги на издание двух книг “записок” в другом месте.
Несмотря на мучительные боли и потери сознания, Врангель, решая самые важные дела, не забыл и о “Записках”. По словам Котляревского, он за три недели уже чувствовал, что умирает, и совершенно сознательно отдавал приказания на случай смерти. Во-первых, он внес последние поправки в текст. Они были продиктованы Котляревскому, который записал их и затем, уже после смерти генерала, перепечатал и выслал в Берлин фон Лампе. При этом Врангель категорически настаивал, чтобы больше никаких изменений
внесено не было, исключая редакционно-литературные исправления. Во-вторых, он отдал






610

распоряжения снять со счета в банке и выдать фон Лампе 1000 долларов из средств, оставшихся от реализации Петербургской ссудной казны. Эти деньги должны были быть выданы в форме беспроцентной взаимообразной ссуды с погашением половины через год и второй половины к 1-му января 1930 года из средств, полученных от реализации тиража. В-третьих, Врангель приказал после выхода в свет обоих частей “Записок” уничтожить как оставшийся в Брюсселе полный вариант текста, так и экземпляр, увезенный фон Лампе в Берлин. При этом он оговорил, что некоторые отрывки из текста должны быть сохранены в его личном архиве. Придавая исключительно важное значение тому, чтобы никто никогда не увидел сокращенной им одной восьмой части текста, умирающий взял с Котляревского честное слово, что оба машинописных экземпляра будут сожжены.


XLII


С начала зимы Главнокомандующий Русской армии генерал Врангель не чувствовал себя вполне здоровым. 20-го декабря 1927 года он простудился довольно сильно, так что ему пришлось несколько дней пролежать в кровати. Еще не совсем оправившись, 7-го января Врангель ездил в Люксембург и посетил группу полковника Кернавиным, где в Вильтце чины Корниловского военного училища работают на кожевенном заводе. 14-го января Врангель заболел инфлюзицей, которая имела затяжной характер, температура особенно высокой не была, Врангелю стало лучше, он ощущал лишь слабость и продолжал кашлять. По утверждению лечащего врача Вейнерта кашель был от ларингита (горловой кашель), а слабость – обыкновенное явление после инфлюзицы. Врангель выходил и вел нормальный образ жизни.


XLIII


18-го марта Главнокомандующий вновь простудился и 19-го слег в постель. С первого дня температура была высокая. Лечащий врач Вейнерт определил гриппозное кишечное заболевание. 24-го марта был консилиум с доктором Док, местными специалистами по желудочным болезням. 30-го марта приехал из Парижа профессор И.П. Алексинский, пробывший у больного 2 дня, и подтвердил диагноз доктора Док и Вейнерта. В состоянии здоровья улучшения не было, и 11-го апреля профессор Алексинский приезжал вторично. В тот же день был консилиум при участии местного доктора Говартца, непредвиденно определившего у Врангеля туберкулезный процесс левого легкого в очень активной форме. Анализ мокрот показал наличие большого количества туберкулезных палочек. Было еще несколько консилиумов специалистов по разного рода заболеваниям во главе с доктором Дершайд, местным авторитетом по
легочным болезням.






611

Значительное ухудшение наступило в 1-ый день Святой Пасхи. 15-го апреля, когда у Главнокомандующего произошло падение температуры и сильный нервный припадок. Врангель мучительно страдал. Опасались возможности мозговых явлений. 19-го апреля приезжал из Парижа в третий раз профессор Алексинский. В ночь на 21-ое апреля был второй нервный припадок, менее сильный, нежели первый. После первого припадка очень ослабла деятельность сердца, которое продолжало работать все слабее и слабее.
Болезнь Врангеля была тяжелой, но весьма скоротечной. Это были тридцать восемь суток сплошного мученичества. Его силы пожирала 40-градусная температура… Он метался, отдавал приказания, порывался вставать, призывал секретаря, делал распоряжения до мельчайших подробностей.


XLIV


25-го апреля в 9 часов утра Главнокомандующий тихо скончался. Умирал Врангель с большим самообладанием, как истинный сын Православной Церкви. Во время болезни дважды исповедовался и причащался Святых Тайн у своего духовника протоиерея Василия Виноградова 10-го апреля и в Страстную 14-го апреля. С большим умилением Врангель исполнил этот последний христианский долг и спокойно взирал на предстоящую кончину в сознании выполненного долга перед Родиной.


XLV


В процессе всей болезни до самых последних дней Главнокомандующий все время продолжал быть в полном курсе всего того, что касалось Армии, судьба которой его чрезвычайно волновала. 5-го апреля он лично дал подробные указания относительно издания информационного сообщения, выпущенного 7-го апреля, по поводу переписки в газетах между генералом Деникиным и красным офицером. До Страстной субботы принимал доклады генерала Архангельского, давая детальные указания по делам Армии и секретаря Н.М. Котляревского, которому он давал распоряжения на случай смерти.
Уже 24-го марта Врангель в беседе с Н.М. Котляревским начал давать предсмертные указания и с того дня неоднократно высказывал ему, что чувствует приближение смерти. Врангель выразил волю свою быть похороненным в Белграде в русской Церкви под сенью знамен. Все помыслы Врангеля до последнего часа были в близкой его сердцу Армии. Он горячо молился о ней.
25-го апреля в 11 часов утра протоиереем Василием Виноградовым была отслужена первая панихида, на которой присутствовали семья и ближайшие друзья покойного.
Последними словами Врангеля была молитва: “Я слышу благовест… Боже спаси Армию”.






612


XLVI


Хотя все ухудшавшееся положение Главнокомандующего и заставило предполагать возможность его кончины, но все же для большинства оно явилось полной неожиданностью.
Естественно, что столь преждевременная смерть человека в расцвете сил, человека, имя которого так тесно связывалось в представлении не только русских людей, но и иностранцев, с активной борьбой против поработителей России, вызвала много толков, имевших отклик и в печати. Было предположение, что Врангель отравлен.
По семейной версии причиной было то, что накануне болезни в доме Врангелей провел несколько дней неизвестный им ранее человек, якобы брат состоявшего при генерале вестового Якова Юдмхина. Этот брат (о наличии коего солдат ранее никогда не говорил) был матросом советского торгового судна, стоявшего в Антверпене.
Очевидно, что в то время подобный визит из-за “железного занавеса” был немыслим без санкции советских спецслужб, по всей видимости, и организовавших это тайное убийство.
Однако эта версия не имеет под собой никакого основания, ибо в дом Врангеля на службу принимались только люди надежные, с хорошей рекомендацией – это, во-первых, а во-вторых, не было абсолютно никакого повода их в чем-либо заподозрить.
Узнав о тяжелом ударе, постигшем армию, начальник 5-го отдела РОВС генерал-майор Гартман сейчас же отправил известие об этом всем начальникам групп 1-го армейского корпуса в Бельгии, Люксембурге и председателю союза русских офицеров в Льеже. В этот же день он отдал приказ, в котором призывал всех сплотить свои ряды в связи со смертью главнокомандующего.
Начальник группы 1-го армейского корпуса и председатель Союза галлиполийцев в Бельгии полковник Левашов по получении известия о смерти немедленно отправился к генералу Гартману, от которого получил сведения о времени назначенных панихид (ежедневно две: днем в 12.30, вечером в 7.30), после чего им были приняты меры к извещению о кончине главнокомандующего чинов, проживающих в Брюсселе.
Весть о смерти Врангеля с быстротой молнии разнеслась по городу и в течение 25-го, 26-го, 27-го и до 11 часов утра 28-го, когда состоялся вынос тела, дом, где лежал покойный, сделался местом паломничества не только для чинов Армии и лиц, знакомых с почившим или его семьей, но и для всех русских эмигрантов, справедливо оценивших его заслуги перед Родиной.
В 4 часа дня 25-го апреля тело Врангеля было набальзамировано и, согласно высказанному им перед смертью желанию, одето в черную черкеску с черным бешметом и чувяки; из орденов были надеты: орден св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-ой степени и св. Владимира 3-ей степени с мечами. Покрыт покойный вождь был знаком главнокомандующего (Георгиевский флаг) и флагами: главнокомандующего флотом и национальным.
Вторую панихиду в 7.30 25-го апреля служил протоиерей Василий Виноградов, во






613

время которой почетными часовыми стояли генералы: Архангельский и Гартман. В этот же день вечером было решено, что погребение во временном склепе на кладбище состоится 28-го апреля, вынос из дому предполагался в 10 часов утра.
В соответствие с этим решением полковник Левашов написал отпечатанный ночью и разосланный утром 26-го приказ, в котором был описан порядок похорон.


XLVII


26-го числа перед началом дневной панихиды знамя – флаг Союза галлиполийцев в Бельгии (национальные цвета и на них в верхнем углу у древка императорский штандарт – черный двуглавый орел на желтом фоне) было поставлено и гроба почившего вождя, где оно и оставалось до выноса тела 28-го. Панихиду служил священник Владимир Федоров. Почетными часовыми стояли полковники Левашов и Филинов.
В этот день в помощь секретарю Главнокомандующего Н.М. Котляревскому было установлено от Союза галлиполийцев постоянное дежурство, на которое были назначены подпоручик Толмачев и младший фейерверкер из вольноопределяющихся Залесский.
Утром 26-го прибыл генерал Шатилов, принявший участие в организации похорон. Стали прибывать извещенные телеграммами и начальники групп: на дневной панихиде присутствовал полковник Римский-Корсаков, к вечерней прибыл начальник группы Корниловского военного училища полковник Кернавиным. Панихиду в 7.30 служил протоиерей Василий Виноградов, почетными часовыми стояли полковник Кондратович и подпоручик Дмитриев.


XLVIII


В 10 часов утра, 27-го, тело Главнокомандующего было положено в гроб. Дневную панихиду служил священник Петр Извольский. Почетными часовыми стояли Корниловского военного училища ротмистр Чепурин и капитан Черневский, прибывшие накануне с полковником Кернавиным. Оба вышеназванные офицеры имели форму и потому, по распоряжению генерала Шатилова, порядок стояния почетных часовых, установленный ранее, был отмене и во время всех последующих служб, совершавшихся на дому, почетными часовыми были только эти офицеры, в форме Корниловского полка и с шашками Главнокомандующего. Вечернюю панихиду служил протоиерей Василий Виноградов.
Около 12-ти часов ночи прибыл из Парижа генерал Кутепов, привезший ленту на венок от Верховного Главнокомандующего его императорского высочества великого князя Николая Николаевича, а также и ленты от многих частей 1-го армейского корпуса, которые вместе с деньгами для заказа венков были переданы прибывшим полковнику






614

Левашову и бывшим в это время в Брюсселе старшим офицерам частей.
28-го с раннего утра у дома Главнокомандующего стали собираться прибывающие из разных мест Бельгии и Люксембурга чины 5-го отдела РОВС, представители различных организаций и члены русской колонии. К 8-ми часам утра, задолго до часа, назначенного в приказе, все чины 5-го отдела, имевшие хоть малейшую возможность прибыть для отдания последнего долга павшему вождю, были на лицо: группа под командой капитана Гриневского; большинство чинов Корниловского полка; группа чинов Корниловского военного училища во главе с его начальником полковником Кернавиным; группа под; командой полковника Римского-Корсакова; группа полковника Познякова; члены Союза офицеров в городе Лыжа во главе с председателем союза контр-адмиралом Викорст; члены Лыжского отделения Союза галлиполийцев и группа 1-го армейского корпуса в Лыже под общей командой полковника Удовицкого; члены союзов Русских офицеров участников войны и галлиполийцев в Бельгии.
В 8 часов полковым священником Корниловского ударного полка отцом Александром Винчаковым была отслужена панихида. Пел хор Корниловского полка и Корниловского военного училища.
К 9-ти часам прибыл генерал Кутепов, сопровождаемый полковником Левашовым и сейчас же последовал в комнату, где лежал усопший.
В 9 часов отцом Василием Виноградовым была отслужена краткая лития и прочтена разрушительная молитва, после чего присутствовавшие в доме во время службы стали прощаться с покойным.
В это время чины 5-го отдела РОВС согласно приказанию генерала Гартмана, отданного накануне, были выстроены перед домом. Войсковой старшина Токарев с двумя ассистентами (все трое в черкесках и при оружии) вынес знамя и стал на правый фланг. Последовала команда генерала Гартмана и стоявшие в строю были введены пошеренгово в комнату усопшего для прощания.
Слезы стояли в глазах у всех соратников почившего, последний раз смотревших на дорогие черты вождя. Смерть прекратила страдания, которые испытывал покойный в течение последнего месяца, и теперь сильно похудевшее лицо его было совершенно спокойно.
Вспоминалось далекое Галлиполи, громовые “ура” выстроенных четырехугольником частей в белых рубахах, стройная, энергичная фигура Главнокомандующего и его слова: “Держитесь, орлы, держитесь”.
Каждому хотелось поклониться праху человека, имя которого было символом борьбы и надежды. Вслед за строем пошли прощаться и все те, кто не мог присутствовать на панихидах в доме: маленькая квартира Главнокомандующего вмещала только очень немногих. В 11 часов гроб был запаян.


XLIX


Прощание задержало вынос тела, назначенный на 10 часов утра, и только в начале






615

двенадцатого раздалась команда генерала Гартмана: “на молитву шапки долой”. Соединенный хор Корниловского ударного полка, Корниловского военного училища и Кубанский запел “Коль Славен”.
Гроб вынесли из дому и поставили на катафалк.
Ввиду того, что обе русские церкви в Брюсселе очень малы и не могли бы вместить всех желающих помолиться у гроба, английское духовенство любезно предоставило свою церковь. Процессия двинулась в 11.30 часов утра.
Порядок был следующий: впереди депутация с венками (венки от воинских организаций генерал Гартман приказал доставить непосредственно в церковь), русские бойскауты с национальным флагом, представители Бельгийской патриотической организации, затем несомые на трех подушках полковником Пупрыш, полковником Пастернаковым и подполковником Пахоновым ордена.
Покойный Главнокомандующий имел следующие ордена и медали: Св. Анны 4-ой степени с надписью “За храбрость”; Св. Станислава 3-ей степени с мечами и бантом; Св. Анны 3-ей степени с мечами и бантом; Св. Станислава 2-ой степени; Св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-ой степени, Георгиевское оружие; Св. Владимира 4-ой степени с мечами и бантом; Св. Владимира 3-ей степени с мечами; Георгиевский крест 4-ой степени; Крест спасения Кубани 1-ой степени; Св. Николая Чудотворца 2-ой степени; английский орден Михаила и Георгия, светло-бронзовую медаль в память 100-летия Отечественной войны; светло-бронзовую медаль в память 300-летия царствования дома Романовых; светло-бронзовую медаль в память Японской войны.
Кроме того, были у Главнокомандующего Честный Крест Св. Гроба Господня и знак в память пребывания Русской Армии на чужбине с надписью “Галлиполи”.
За несшими ордена следовал соединенный хор под управлением Н.И. Бурлакова и далее, предшествуемый отцом Владимиром Федоровым с причтом, катафалк, по бокам которого шли ротмистр Чепурин и капитан Чернявский. Непосредственно за катафалком – семья покойного: мать, супруга и четверо детей: два сына Петр и Алексей и две дочери Елена и Наталия. Затем его ближайшие помощники, друзья и представители общественных организаций, генералы: Кутепов, Миллер, Шатилов, Архангельский, Хольмсен, Родзянко, князь Долгоруков, Сахаров, секретарь Главнокомандующего Н.М. Котляревский, профессор И.П. Алексинский, Н.Н. Чебышев, Н.Н. Львов, Е.М. Балабанов, адмирал Дюмениль с супругой, Э.Н. Фричеро, Ш.Г. Фричеро, майор Деровер, Н.Х. Денисов, А.С. Хрипунов, С.Н. Третьяков, Ю.Ф. Семенов, А.И. Филлипов и другие под командой генерала Гартмана галлиполийцы взвешенными рядами со знаменем и чины прочих воинских организаций.
Траурная процессия подошла к церкви. Снятый с катафалка гроб был внесен в церковь. Началось возложение венков. Первый от имени Верховного вождя великого князя Николая Николаевича был возложен генералом Кутеповым. Всех венков было так много, что пришлось часть складывать в отдельном помещении, смежном с алтарем.
Обширная английская церковь была полна народа. В первых рядах: посланник Королевства Сербии господин Вучков со всем составом посольства, посланники Болгарии и Венгрии, румынский поверенный в делах, польский консул Ваколер, бельгийский генерал Де-Вит, состоявший одно время при Ставке Верховного Главнокомандующего во время Великой войны и представитель Брюссельской комендатуры. Много бельгийцев,






616

знакомых покойного.
Заупокойную литургию, а затем панихиду, служил отец Петр Извольский. Пело два хора: участвовавший в процессии и хор Брюссельской церкви Св. Николая Чудотворца.
В продолжение всей службы у гроба стояли одновременно три пары почетных часовых. В головах первыми – помощники Главнокомандующего генерал от инфантерии Кутепов и генерал от кавалерии Шатилов. Затем бывший начальник штаба генерал-лейтенант Миллер и исполнявший в последнее время должность начальника штаба генерал-лейтенант Архангельский; начальники отделов РОВС 1-го - генерал-лейтенант Хольмсен и 5-го генерал-майор Гартман; старшие генералы, находившиеся в Брюсселе: генерал от инфантерии Сахаров и генерал-лейтенант князь Долгоруков; председатель Союза русских военных инвалидов Союза русских военных инвалидов в Бельгии; представители флота: контр-адмирал Викорст; генерал-майоры:  Черандли (член правления Союза офицеров участников войны) и Рафалович (атаман казачьей станицы в Брюсселе). Те же генералы стояли и второй раз, но вместо контр-адмирала Викорста стоял генерал-лейтенант Родзянко (командовавший Северо-Западной армией). В последней смене снова стояли генерал от инфантерии Кутепов и генерал от кавалерии Шатилов.
У середины гроба от лейб-гвардии Конного полка, в котором начал службу Врангель и в рядах которого получил орден Св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-ой степени – посменно стояли следующие офицеры: полковник Фон-Валь, полковник Спечинский, полковник барон Унгерн-Штернберг, ротмистр Бенкендорф, ротмистр Дубенский и корнет Голенищев-Кутузов-Толстой.
В ногах посменно: от 1-го армейского корпуса подполковник Удовицкий и от кавалерийской дивизии подполковник Худокормов, затем от Корниловского полка капитан Трелевский и поручик Лихота и от гвардейской артиллерии штаба капитан Шевченко и поручик Колоколов, ротмистр Чепурин и капитан Чернявский, смененные полковником Худовицким и полковником Худокормовым, вновь стали перед концом богослужения.
Среди панихиды отец Петр Извольский, обращаясь к молящимся, сказал:
- Глубоким земным поклоном кланяюсь праху твоему, отшедший дорогой брат наш. Вечная память имени твоему, доблестный воин, верный сын Христовой Церкви и Родины. Плачьте, не удерживайте слез ваших, вы, потерявшие мужа, сына, отца, любимого начальника и вождя. Плачьте, потому что безмерно тяжела разлука. Плачьте, но помните, что разлука эта временная и недолгая, что любовь сильнее смерти, что для нас, христиан, смерти нет. “Смерть, где твое жало, ад, где твоя победа”, - восклицает апостол, и Церковь торжественно поет: “от земли к небеси Христос нас возведе”. Там, впереди, расцвет жизни, расцвет и нашей земной любви, которая там разгорится ярче и горячее. Но и здесь, пока мы на этой земле, ничто не разлучит нас. Он ушел от нас, но он живет с нами в том деле, которому он отдал свою душу и которое завещал нам. Мы так близко стояли к работе почившего, так пригляделись к ней, что, может быть, не всегда умели достойно оценить ее. Но здесь перед этим гробом во всем величии встает значение его дела, последний завет Главнокомандующего Русской армии. Я помню в Константинополе, отъезжая в Крым, взирая на предстоящий ему тяжелый скорбный путь, покойный ясно видел и знал, что его ожидает. Он говорил: “Одно я знаю, что воинская честь тех людей, которых судьба мне вручила, я не оставлю и сохраню”. И все мы видели и знаем, как






617

свято он это исполнял, сколько тысяч жизней он спас и сохранил, и как до последнего часа жизни своей все о том же болел душой – о людях своих – о своей армии. Но он сделал и другое - он сохранил преемственность Русской армии, ее традиции, ее дух. И чудесным образом этот дух жил и живет и средь скал Лемноса, и в Галлиполи, и в Болгарии, и в Сербии, и среди тяжелых трудов на заводах и шахтах Франции и Бельгии. Он хранил этот дух, этот священный огонь веры в русскую армию, веры в Россию. Этого огня не могли угасить ни злоба врагов, ни равнодушие усталых, ни неверие малодушных. Он завещал его нам – и мы донесем этот огонь до того конца, который он провидел духовным взором. В этом наша неразрывная связь с почившим и ничто не в силах разлучить нас. Помоги нам, дорогой брат наш, до конца исполнить твой завет.
По окончании службы гроб был вынесен на руках генералами Кутеповым, Шатиловым, Миллером, Архангельским, Хольмсеном, князем Долгоруковым, полковником Левашовым и секретарем Главнокомандующего Н.М. Котляревским.
В 2.30 процессия в прежнем порядке двинулась на кладбище. Количество несомых впереди венков еще более увеличилось, так как теперь несли венки и от воинских организаций. Свернув с улицы и пройдя через площадь, похоронная процессия около 3.30 вошла в ограду кладбища. Гроб, снятый с катафалка теми же лицами, которые выносили его из церкви, был поставлен перед склепом.
Панихиду служил отец Владимир Федоров и отец Александр Винчаков. Пропета вечная память. Гроб поставили во временный склеп. Мраморная доска от Союза галлиполийцев в Бельгии и металлические венки положены на гроб.
Четыре часа дня. Последний раз склоняется национальное знамя перед останками вождя, который, несмотря на небывалые в мировой военной истории условия жизни Армии, потерявшей Родину, сумел сохранить в сердцах его воинов все свое прежнее обаяние.


L


Ввиду истечения трехмесячного срока, на какой был предоставлен временный склеп, в воскресенье 22-го июля прах Главнокомандующего был перевезен в бетонный постоянный склеп на другое кладбище.
В 10 часов утра на старом кладбище у временного склепа в присутствии семьи и ли, близко стоявших к покойному, была отслужена протоиереем Извольским панихида. После чего автомобиль катафалк, на который был поставлен гроб, покрытый значком Главнокомандующего и национальным флагом, направился на новое кладбище, куда и прибыл в 10.30 утра.
У ворот кладбища гроб был встречен духовником Главнокомандующего протоиереем Василием Виноградовым, представителями галлиполийцев и прочих воинских организаций Брюсселя и провинциальными бойскаутами и членами Брюссельской колонии.
При звуках “Коль Славен”, исполняемого казачьим хором, гроб был снят с






618

катафалка. До самой могилы (расположенной у противоположной стены ограды), на самой высокой части кладбища, друзья и близкие помощники усопшего генералы Шатилов, Архангельский, Гартман и секретарь Главнокомандующего Н.М. Котляревский, попеременно с представителями воинских организаций несли гроб на руках.
Отпевание и предание земле было совершено отцом Василием Виноградовым.
Во время службы у гроба стояли почетными часовыми (сначала 2, затем 3 пары) следующие генералы и господа: генерал от инфантерии Сахаров, генерал от кавалерии Шатилов, генерал-лейтенант Архангельский, генерал-майор Гартман, генерал-майор Герандли, генерал-майор Геринг, полковник Плотников, Резвой, Римский-Корсаков, Пурпиш, Филлипов, Кутепов, капитаны Трилевский, Леонтьев, Самойлов, поручики Каневский, Сердюков, Мельников и подпоручик Свежевский.
С большим чувством протоиерей Виноградов сказал слово:
- “Приидите последнее целование, дадим братии умершему”, - зовет нас святая церковь. Дадим это целование не только как знак нашей любви и преданности дорогому покойнику, но и как свидетельство нашей готовности остаться верными тому делу, на которое он неустанно нас звал и словом и жизнью. А чему он служил, какому Богу молился, это всем нам, более или менее, близко его знавшим, хорошо известно. Я бесконечно рад и благодарен моему Главнокомандующему, что он выразил свою предсмертную волю, чтобы я его похоронил, и тем самым дал мне возможность нарисовать в своем надгробном слове его духовный облик, каким он был в действительности, ибо, как бывший в течение всей его изгнанной жизни до последнего ее момента его духовником, знаю его душу в глубочайших ее тайниках.
Если говорить о главной силе, двигавшей его на подвиг, руководившей им во всей его деятельности, то это была беззаветная любовь к Родине и ее Святыням, к той Святой Руси, над уничтожением которой во уже 10 лет трудятся красные насильники и которая всем нам так близка и дорога. Все свои таланты, все свои дарования, которыми Господь его так сильно наградил, о которых так много писалось и говорилось – всех их он принес на алтарь Родины и сам себя на нем сжигал и потому так рано сгорел. Не было той жертвы, того лишения, на которые бы он не решился, если это нужно для блага Родины. Личное благополучие, привязанности самые близкие, самые тесные узы дружбы – ничего для него в таких случаях не существовало. Только этим священным горением любви объясняется все то важное, высокое и благородное, что он совершал на своем жизненном пути, и что привлекало к нему сердца людей.
Во имя чего он решился после Новороссийской катастрофы взять в свои руки почти безнадежное дело, рискуя своим прошлым, своей уже общепризнанной воинской славой? Только потому, что надо спасти честь Родины, сделать последнюю попытку освободить Родину от красного ига. А когда, совершив почти невозможное, вышел с честью из невероятно тяжелого положения, спас 150000 людских жизней. Ведь так было естественно отойти в сторону и почить на лаврах. Но надо спасать армию для Родины, для будущей России, и он добровольно обрекает себя на узничество на “Лукулле”, терпит обиды, клевету, оскорбления от своих и чужих, живет месяцами оторванный от семьи в Югославии все по той же причине беззаветной любви к Родине. Пришло время, он нашел, что для блага Армии и общерусского дела надо отдать свое детище – им сохраненную и выпестованную русскую армию - в другие, более высокие руки, и он это делает






619

совершенно добровольно, с величайшим благородством и покорностью. Он не знал границы и предела, где бы он остановился в своем самоотверженном служении горячо любимой им Родины: “Я готов служить в освобожденной России хотя бы простым солдатом”, - так сказал он мне на смертном одре после исповеди и Причастия Святых Тайн, когда люди не становятся в позу, никого не обманывают. Этот священный огонь и преданность Святой Руси горел в нем ярким пламенем, светился в его очах, сквозил в каждом его слове и поступке и вызывал соответствующее чувство во всех русских людях, соприкасавшихся с ним и питал веру в него, в чистоту его побуждений. Что, как не вера в своего Главкома спасла между собой внутренней дисциплиной до того времени дезорганизованных бойцов и дала им силу проявить чудеса храбрости и героизма на топях Таврии? Что, как не вера в чистоту и благородство освещала и облегчала им их крестный путь в изгнании, осмысливала их непривычный и часто непосильный труд в шахтах, рудниках и на заводах? Он жив, он думает за нас и когда нужно будет, позовет нас на чистое и правое дело. Да не только здесь, но и там, за рубежом, знали его и верили в его чистоту, честность и благородство побуждений и оттуда часто простирали к нам руки с мольбой о спасении.
Той же любовью к Родине и ее Святыням объясняется его бескомпромиссная непримиримость к ее палачам и насильникам. Он органически не мог даже думать о каких бы то ни было переговорах и соглашении с ними, ибо не мог без боли в сердце видеть того надругательства, которое они творили над нею. Он не мог слушать равнодушно ни о каких попытках к соглашательству. На всякого, кто только проявлял поползновения в этом направлении, он обрушивался со всей силой пламенного слова, как набатный колокол бил тревогу, будил совесть и звал всех объединяться на одном лозунге - “непримиримая борьба с поработителями Родины”.
Останемся же и мы верными его зову. Лобызая его священные для нас останки, дадим на них обещание возгревать в себе никогда не угасающую любовь к обездоленной Родине и священный огонь непримиримости к сатанинской, богоборческой власти, не идя ни на какие компромиссы и соглашения от кого бы они ни исходили. “В мире надо жить, - говорит преподобный Феодосий”, - с врагами своими, но не с Божими”.
К сожалению, мы не можем воздать праху дорогого покойника тех почестей, какие ему приличествуют. Будем надеяться, что отчасти это исполнит братская страна, куда его рано или поздно перевезут. А главное верим, что настанет радостный для всех нас день освобождения Родины, которую так сильно желал, для которой жил покойный, и тогда Церковь и Родина встретят с подобающей честью своего верного сына. А пока принесем ему в дар то, что в нашей власти и что единственно для него сейчас ценно: воздохнем из глубины души: Господи, упокой душу усопшего раба твоего Петра за его подвиг, страдания, крестный путь, который он делил с дорогой ему армией, вчини его душу в вечных своих селениях “отнюже отбеже болезнь, печаль и вздыхание”. Аминь.
При пении хора был последний обряд целования, после чего вдова Главнокомандующего баронесса Ольга Михайловна посыпала гроб родной русской землей.
Около 12-ти часов гроб был опущен в склеп. Могила Главнокомандующего на горе, откуда открывается очень красивый вид на часть Брюсселя, поля и леса – окрестности  города.






620

Поставлен большой дубовый крест с надписью: “Главнокомандующий Русской армией” генерал барон Петр Николаевич Врангель”.
Спи же здесь с миром, незабвенный вождь до того часа, когда повезут тебя в братскую Сербию и будешь ты погребен под сенью знамен Русской Армии, за честь которых ты так доблестно бился.


LI


Фон Лампе знал о состоянии здоровья Врангеля. Его постоянно информировал секретарь Врангеля Котляревский.
18-го марта, меньше чем через неделю после завершения исправлений, Котляревский сообщил, что Врангель заболел.
13-го апреля фон Лампе получил от Котляревского очередное письмо, датированное 11-ым апреля: “Ужасное горе! Сегодня выявилось, что у Петра Николаевича туберкулезный процесс левого легкого в очень сильной активной форме. Анализ мокрот показал наличие большого количества туберкулезных палочек. Температура очень высокая. Если Господь смилуется, то, как только температура немного понизится, увезем в горы”.
В следующем письме от Котляревского, написанного в 11.00 часов дня 16-го апреля говорилось: “За вчерашний день произошло очень большое ухудшение. Температура дает огромные колебания с 39 на 36,2 и обратно 39. Вчера было явление характера мозгового. Врачи считают положение чрезвычайно опасным и считают, что благоприятный исход болезни будет чудом. Какое страшное, ужасное горе”.
Это известие повергло фон Лампе в шок. “Главнокомандующий умирает…, все рушится, заменить некем…”, - записал он в дневнике. 18-го апреля фон Лампе написал генералу А.П. Архангельскому: “Чем хуже положение, тем более должны мы думать о “Записках Петра Николаевича”.
24-го апреля фон Лампе получил от Котляревского письмо, датированное 20-ым апреля: “Здоровье Петра Николаевича не лучше, сердце работает хуже, очень большая слабость. Вопрос легких сейчас не на первом месте, главное – деятельность сердца и нервное возбуждение”.
25-го апреля 1928 года генерал Врангель умер.
Получив в тот же день телеграмму о смерти главнокомандующего, фон Лампе, переживая страшное горе, записал в дневнике о намерении все бросить и уйти из РОВС, “Но записки издать я должен”.
Смерть Врангеля наполнила фон Лампе решимостью достать необходимые деньги и издать записки. Эта решимость иногда сменялась пессимизмом и отчаянием, которые вызывались осознанием громадности понесенной утраты. В письме одному из самых близких друзей он признался: “Очень я хочу уйти! Это не падение духа, это сознание неизбежности, обреченности дела, которому отдано так много… И далее о “Записках”: “У меня сейчас громадная задача характера морального






621

обязательства. Не знаю, удастся ли мне осуществить ее решение”.
Между тем, среди соратников и близких генерала Врангеля возникла мысль, что после его смерти “Записки” могут быть изданы в полном первоначальном варианте. За это, в частности, высказался философ И.А. Ильин. В письме Котляревскому фон Лампе попытался осторожно прозондировать почву: “… Мне кажется, что он не прав, и Вы должны раньше всего считаться с тем, что Петр Николаевич вычеркнул в тексте многое… Как Вы думаете об этом?”. Котляревский ответил категорически: “Главнокомандующий в предсмертном распоряжении, мне данном, вновь повторил, чтобы никаких изменений внесено не было… Поэтому о предложении Ивана Александровича, о котором Вы пишите мне в письме от 28-го апреля (о напечатании всех вычеркнутых главнокомандующим мест), не может быть и речи”.
Смерть Врангеля все же повлияла на характер редакторской работы фон Лампе. После первого знакомства с воспоминаниями он был убежден в том, что текст должен быть “оживлен” за счет сокращения многочисленных военных реляций. Кроме того, воспоминания должны издаваться от первого лица. И ему во многом удалось этого добиться в процессе совместной работы с Врангелем. Врангель согласился на издание от первого лица. Увозя из Брюсселя текст, как он потом признался в письме Кусонскому от 21-го мая, он планировал продолжить его чистку в этом направлении. “… Я надеялся в процессе окончательного редактирования добиться еще многих сокращений… Теперь это изменилось – теперь печатание записок для меня – завещание Петра Николаевича, и редактирование их мною, как записок посмертных, будет, конечно, гораздо более деликатно”.
Однако есть некоторые основания предполагать, что, внося в текст необходимую литературную правку, фон Лампе не только не сократил текст, но даже кое-что вернул из вычеркнутого Врангелем. Возможно, на это его толкнуло требование Котляревского возвратить ему машинописный текст “Записок” со всеми присланными дополнениями и исправлениями для сожжения согласно предсмертной воле главнокомандующего.
В предисловии “От редакции” фон Лампе указал: “После кончины генерала Врангеля, подготавливая рукопись его к печати, редакция ограничилась только самыми необходимыми редакционными исправлениями, сдавая в печать рукопись в том виде, в каком она была принята от автора”. Однако в письме, датированном 15-ым августа 1928 года, он признался: “… Я имел право отредактировать записки, и это мое право использовал больше, чем я о том говорю в моем предисловии”.
Отсутствие полного оригинального варианта “Записок” не позволяет выяснить, что именно снял, а что вернул в текст фон Лампе. Зная его преданность Врангелю и его семье, следует исключить, что он пошел на нарушение предсмертной воли главнокомандующего и восстановил какие-либо персональные характеристики. Однако, более нейтральные, но важные, с точки зрения сюжета, он, вероятно, все же восстановил. Подтверждением этому может служить последняя машинописная страница 5-ой главы 2-ой части. На ней зачеркнуто окончание приказа Врангеля, которым он разрешил вернуться в Крым гражданским беженцам, оказавшимся за границей в результате деникинской эвакуации в феврале-марте 1920 года. В опубликованном же варианте вычеркнутый текст этого приказа восстановлен.
Кроме того, фон Лампе завершающую главу включил в предшествующую ей в






622

качестве ее второй части с сохранением оригинального названия.
6-го мая фон Лампе выслал вдове – баронессе О.М. Врангель документ, подтверждающий все обязательства редакции “Белого дела” по изданию “Записок”, которые были приняты перед генералом Врангелем.
11-го мая от Котляревского был получен чек на 1000 долларов, выписанный брюссельским отделением банка, в качестве заимообразной ссуды на издание “Записок” в соответствии с предсмертной волей Врангеля.
Полученные деньги почти покрывали расходы по изданию, однако, из них нельзя было ничего выкроить для оплаты редакторской работы самого фон Лампе. К тому же они давались в виде заимообразной ссуды, что ставило его в крайне тяжелое положение: он обязан был к 1-мй января 1930 года возвратить деньги из средств от распродажи тиража, в успехе которой он сам сомневался. В частности, промышленник А.О. Гукасов также согласился дать только ссуду, отказавшись что-либо пожертвовать безвозвратно. 16-го мая фон Лампе с горечью писал одному из своих близких друзей: “Я хочу… хоть часть денег получить не ссудой, а жертвенно… Право же, покойный главнокомандующий… денег не имел – он отдал свои воспоминания даром, в то время как даже при моей оплате он должен был получить 1200-1300 марок. Я нищий, имеющий заработок в 150 марок в месяц при прожиточном минимуме на двоих в 300 – отказался от редакторского гонорара, чтобы только записки вышли”.
Тогда же фон Лампе обратился к генералам Миллеру и Барбовичу, возглавлявшим в Париже и Белграде “комитеты по увековечению памяти генерала П.Н. Врангеля”. Эти комитеты собирали пожертвования эмигрантов, и он попытался убедить Миллера и Барбовича, что издание “Записок” станет лучшим памятником покойному главнокомандующему. Те лишь неопределенно пообещали выделить что-то из денег, оставшихся от похорон.
Несмотря на неопределенное финансовое положение, фон Лампе работал очень напряженно, и в первых числах июня закончил вторую корректуру 5-го сборника “Белого дела”. Одному из своих постоянных адресатов, извиняясь за то, что долго не отвечал, он писал 16-го июля: “… Причина молчания – выход пятой книги… Как это нервно и хлопотно… Помножьте это на то, что у меня в очередной книге 31 схема, семь иллюстраций и т.п. Все делаю один! Книга выйдет на этой неделе, вопрос выхода – два-три дня. А за это время подготовлена к набору и уже начала набираться и следующая книга”.
19-го июня 1928 года типографией было закончено печатание 5-го сборника “Белого дела”, 1-ая часть “Записок” генерала Врангеля вышла в свет.


LII


Чтобы издать 5-ый и 6-ой сборники, фон Лампе выдал типографии “Зинабург и К ” два векселя на общую сумму в 530 марок, обязавшись вернуть долг из выручки от продажи тиража. На подготовку к печати 6-го сборника денег немного не хватало, и он






623

обратился за помощью к барону Фальц-Фейну.
Своей близкой знакомой фон Лампе писал 24-го июля: “С записками П.Н. Врангеля, исполняя его предсмертную просьбу, я буквально кинулся в воду, издавая две книги… Они стоят 11000 марок. Пять я достал, пять должаю под будущий тираж (а если он не оправдает надежд?), а одной мне и сейчас не хватает! Что бы тому же Юсупову помочь, благо он был в дружбе с П.Н. Врангелем, ведь это только 6000 франков… И как я выплыву – не знаю. Знаю только, что первый том издал…, издам и второй…”.
К десятым числам сентября фон Лампе закончил подготовку к печати 6-го сборника. Работа потребовала от него всех сил и времени, три недели он не притрагивался к дневнику. “20-го августа – 12-го сентября. Берлин. Пропуск в дневнике по своим размерам почти небывалый… Идет оживленная работа по окончанию 6-ой книги, и это одна из причин, почему я не брался за дневник. Сейчас книга закончена, печатается и на этой неделе должна выйти из печати. Исполняется задача, возложенная на меня заветом покойного Петра Николаевича. Выполнил ее, как мог… Не могу не отметить, что решительно все, кто получил книгу, благодарил меня и высказывался о ней в самой лестной форме”.
Однако радость фон Лампе была омрачена, полученным из Франции отказом Фальц-Фейна пожертвовать деньги на издание “Записок”. После чрезвычайно напряженного труда у него сдали нервы: “Все говорят о значении записок Врангеля, и никто не дает ни копейки… Сволочь!” Понять его можно: проделав без чьей-либо помощи всю редакторскую и корректорскую работу, фон Лампе не получил за нее ни копейки.
Между тем, 5-ый сборник “Белого дела” поступил в продажу в Берлине в конце июля, постепенно распродавался: до середины августа было продано 250 экземпляров. На взгляд фон Лампе, это было “немного больше, чем обычная продажа в начале”. Примечательно, что большую партию книг в Берлине купили большевики – представители различных советских организаций в Германии.
Для выплаты долгов, которые составили 9400 марок, фон Лампе необходимо было продать примерно 1150 экземпляров каждой части “Записок”. Еще раз обращаясь к генералу Миллеру за помощью, и приводя эти цифры в письме от 15-го сентября, он отвечал: “Петр Николаевич считал, что 1000 пар продается легко. Я смотрю на это пессимистичнее”. С горечью и возмущением высказался он о тех, кто “числил себя друзьями покойного главнокомандующего”, имел приличное состояние в эмиграции, но отказался пожертвовать деньги на издание: “… Все состоятельные люди признают необходимость издать “Записки”, но все отказались принять в деле материальное участие! Такова физиономия имущей эмиграции.
6-ой сборник “Белого дела” со 2-ой частью “Записок” вышел в свет 25-го сентября 1928 года. За несколько дней до этого, полностью завершив свою работу и ожидая тиража, фон Лампе писал генералу Архангельскому: “Должен Вам честно сказать, что, заканчивая дело по изданию “Записок” Главнокомандующего, я чувствую громадное моральное удовлетворение. Конечно, нужно было бы сделать лучше, но далеко не все доступно. Во всяком случае, дело сделано, и записки вышли в свет! Завет Петра Николаевича исполнен! Но какие суки все состоятельные эмигранты – все в один голос говорили иное о ценности записок, и ни один не пришел на помощь материально”.







624


LIII


5-го октября, когда в продаже уже находились обе части “Записок”, фон Лампе составил для Миллера обстоятельный отчет. За семь месяцев работы (с середины февраля до середины сентября) им было отредактировано и дважды откорректировано 35 листов текста, что составило 1900000 знаков. Было подготовлено 45 схем, 22 фотографии и 3 факсимиле. Каждая часть была издана тиражом 2,5 тысячи экземпляров и, сверх того, было отпечатано 18 именных экземпляров для членов семьи Врангеля и наиболее близких ему лиц. Всего на редактирование, бумагу, почтовые услуги, рекламу и оплату работы типографии было израсходовано 10024 марки. Приход редакции “Белого дела” составил: чек на 1000 долларов (4146 марок) от Н.М. Котляревского (из казенных сумм, бывших в распоряжении генерала Врангеля), чек на 50 долларов (207,5 марок) от неустановленного лица, 1000 марок от “Комитета по увековечиванию памяти генерала П.Н. Врангеля в Париже” (эти последние недостающие деньги генерал Миллер прислал 5-го октября), 141 марка из кассы редакции “Белого дела”. Кроме того, фон Лампе выдал типографии два векселя на сумму 4530 марок, фактически напечатав обе книги в долг. Все долги подлежали возврату из сумм, полученных от реализации тиража, в следующем порядке: по векселям – 4530 марок, по чекам – 4353 марки, парижскому комитету – 1000 марок, в кассу редакции “Белого дела” – 141 марка. Таким образом, на начало октября, когда обе части “Записок” увидели свет, фон Лампе, проделав огромную работу один, в качестве редакторского гонорара так ничего и не получил.


LIV


После смерти Врангеля распоряжением великого князя Николая Николаевича его заменил генерал от инфантерии Александр Павлович Кутепов. После смерти Верховного Главнокомандующего генерал Кутепов стал главой всей военной организации русских эмигрантов. Он знал, что за ним по пятам следовали советские агенты. Но он не хотел иметь телохранителей, считая, что не имеет права расходовать на это и без того скромные средства, бывшие в его распоряжении. Тем не менее, по настоянию бывших добровольцев (образовавших “Союз галлиполийцев” в память пребывания армии в Галииполи после конца белого движения) он согласился пользоваться услугами своих бывших соратников, а теперь парижских шоферов такси, которые, чередуясь, бесплатно возили его по Парижу и окрестностям в течение недели. По воскресным дням он решил не обременять этих людей лишней работой, и это решение привело к трагическому концу.
В воскресенье 26-го января 1930 года в 10.30 утра генерал Кутепов вышел их своей парижской квартиры на улице Русселэ, сказав жене, что идет в церковь Галлиполийского союза на улице Мадемуазель и вернется домой к завтраку в час дня. Домой он больше не






625

вернулся. Генерала Кутепова средь бела дня похитили советские спецслужбы.
Советским агентам удалось Кутепова доставить на борт советского судна. Но на пути к Новороссийску генерал Кутепов скончался, эфир или хлороформ, которым злоумышленники пытались его усыпить, оказался для него смертельным.


LV


Идея выпустить сверх тиража именные экземпляры, прежде всего, для членов семьи генерала Врангеля, принадлежала самому фон Лампе. В именных экземплярах на обороте титула курсивом указывалось имя владельца. Так, например, в экземпляре старшей дочери было впечатано: “Экземпляр баронессы Елены Петровны Врангель”.
20-го июля, на следующий день выхода в свет 5-го сборника, фон Лампе выслал в Брюссель пять именных экземпляров для баронессы О.М. Врангель и детей, написав ей: “… Старшие, несомненно, оценят книгу сейчас, младшие будут читать ее, когда вырастут”. Сразу после выхода в свет 6-го сборника он отправил в Брюссель его именные экземпляры.
14-го октября фон Лампе получил письмо от баронессы О.М. Врангель: “От лица детей и своего сердечно благодарю за пять именных экземпляров… Я не могу Вам сказать, как горячо я тронута Вашим любовным отношением к изданию “Записок”, потому что действительно чувствуется Ваша любовь. Издание прекрасно”.


LVI


Исполнив завет Врангеля – издав его записки – фон Лампе оказался перед жестокой необходимостью выполнить его предсмертную волю – уничтожить полный оригинальный текст. Такой участи оригинала он противился всей душой.
Ни в дневнике, ни в переписке фон Лампе не обнаружено, когда точно Котляревский проинформировал его об этом предсмертном распоряжении Врангеля и потребовал возвратить в Брюссель указанный текст, а также дополнения и исправления, высланные в Берлин позже. Во всяком случае, это произошло до конца мая, когда фон Лампе писал предисловие “От редакции”. Считая невозможным как умолчать о сокращении первоначального текста на одну восьмую, так и сказать правду о предстоящем его уничтожении, он настаивал все глаголы поставить в прошедшее время: “существовал”, “хранился”.
Упоминание в предисловии о существовании и сокращении полного оригинального варианта “Записок” вызвало недовольство матери покойного главнокомандующего. Уже в цитированном письме от 19-го августа баронесса Врангель выговаривала фон Лампе: “Я знаю, что он взял слово с Николая Михайловича Котляревского, что по напечатанию не






626

только черновик, но и Ваш экземпляр самим Николаем Михайловичем должен быть уничтожен, настолько он не хотел, чтобы до рукописи касались, и очень надеюсь, что Николай Михайлович волю покойного свято исполнит. Да и на что нужен черновик – это все интимное, раз он так его сберегал. Многое им в нем написано в пылу возмущения. Он смягчился и, слава Богу, ничего исторического не пропало. Это его душевное и только. …Вы указываете, где хранится 2-ой экземпляр, или, вернее, черновик, с теми исправлениями, которые он именно не хотел, чтобы видели интересующиеся ими… По счастью, несмотря даже на предисловие Ваше, оно будет сокрыто ото всех… Но сколько породит толков его исчезновение, не будем же мы рассказывать, что он просил уничтожить”.
В ответном письме от 21-го августа фон Лампе попытался аргументировать свою позицию. “Что касается до второго экземпляра, то Николай Михайлович писал мне о выраженной Петром Николаевичем воле уничтожить и второй экземпляр, и манускрипт, находящиеся у меня. Воле Петра Николаевича, конечно, надо покориться, и я верну манускрипт, как меня о том просил Котляревский, но будь я на месте Николая Михайловича – я в свое время протестовал бы против такого решения Петра Николаевича – он недооценивал своего исторического значения – его манускрипты обязательно должны были бы храниться в его архиве в подлиннике. Когда будут изучать его записки, то будет важно установить, что он сам вычеркнул… Котляревский писал мне, что оба манускрипта будут уничтожены, но что часть вычеркнутого, точно указанная Петром Николаевичем, будет сохранена. Поэтому я в своем предисловии и употребил выражение “существовал второй (экземпляр)”, “экземпляр этот хранится в личном…”, так как это соответствует действительности, а писать о предложенном уничтожении я не хотел”.
Утверждая далее, что на месте Котляревского он сумел бы убедить Врангеля сохранить полный текст записок, фон Лампе ссылался на случаи, когда ему удавалось при помощи веских аргументов убеждать своего начальника изменять уже принятое решение. Общий тон письма свидетельствует о неподдельной горечи близкого Врангелю человека, вызванной бессилием изменить что-либо и спасти для истории часть текста, которую автор отрек на небытие. При этом, проявив свойственные ему рассудительность и педантичность, фон Лампе настойчиво рекомендовал баронессе Врангель “уничтожение сделать официально”, в присутствии наследников и с оформлением протокола, которые должны подписать самые близкие генералу Врангелю лица.
В ответ он получил от старой баронессы письмо, полное обвинений в намерении нарушить волю ее сына. Протестуя против них, фон Лампе писал в Брюссель 25-го августа: “Я не собираюсь нарушать волю Главнокомандующего. Я вышлю все, что у меня. Я протестовал бы против распоряжения Петра Николаевича, Котляревский должен был также протестовать, тем более что Петр Николаевич приказал кое-что сохранить. Что же касается моей мысли, что манускрипты вообще нужно сохранить для архива, то это есть настоящая историческая точка зрения – для характеристики наших больших русских людей много дало бы и то, что они сами сокращали. То же самое и наоборот – очень интересно для характеристики и то, что и когда было ими добавлено”.
Неизвестно точно, когда фон Лампе переслал в Брюссель имевшийся у него машинописный текст “Записок”. При этом он все-таки добился разрешения сохранить у себя титульный лист, последние страницы всех глав и три собственноручных записки






627

Врангеля с характеристиками Кутепова и Барбовича.
Переживания фон Лампе усугублялись тем, что в ходе подготовки “Записок” главнокомандующего, у него возникла и крепла мысль, что можно было бы написать их продолжение. Так, в мае 1928 года, в письме Кусонскому он посетовал на то, что в “Записках” нет константинопольского периода, то есть описание деятельности Врангеля в Турции сразу после известия об отправке архива Врангеля на хранение в библиотеку Гуверовского института в США, фон Лампе написал Котляревскому: “Жаль мне, что архив ушел. Я отказываюсь, от каких бы то ни было статей и статеек о Петре Николаевиче, и все мечтаю о том, чтобы дописать третий том его записок. Отправка архива, конечно, ставит этому предел”.


LVII


31-го октября в Брюсселе оба машинописных экземпляра “Записок” были сожжены.
Составленный протокол гласит:
“Генерал барон Петр Николаевич Врангель отдал предсмертное распоряжение сжечь оба экземпляра подлинника его “Записок” (ноябрь 1916г. – ноябрь 1920 г.), напечатанных на пишущей машинке, после того, как эти записки появятся в печати в “Белом деле”, за исключением лишь одного экземпляра - главы четвертой части первой “Записок” – “Крамола на Кубани”, где имеются разговоры по прямому проводу между генералом бароном Врангелем, генералом Покровским, генералом Науменко, полковником Колтышевым и телеграммы, не напечатанные, согласно распоряжению генерала барона Врангеля, в “Белом деле” с целью сокращения размера “Записок”.
В виду того, что “Записки” без каких бы то ни было изменений и сокращений подлинника уже изданы – напечатаны в 5-ом и 6-ом сборниках “Белого дела” – сего 31-го октября 1928 года - оба экземпляра подлинника “Записок” сожжены, за исключением одного экземпляра подлинника главы четвертой части первой и нижеследующих страниц одного из экземпляров подлинника, кои издатель “Белого дела” генерал Алексей Александрович фон Лампе сохранил для “Белого дела”.
Подписан протокол баронессой О.М. Врангель, Н.М. Котляревским и генералом А.П. Архангельским.
Увы, рукописи горят…
Понятны мотивы генерала Врангеля, его стремление не усугублять междоусобицу в среде военной эмиграции, его страстное желание быть и остаться “всегда с честью”, сделать себя неуязвимым не только для злословия современников, но и критики потомков.
Понятна и позиция родных и близких генерала, для которых исполнение его предсмертной воли было святым долгом.
Но более понятна и достойна сочувствия и “настоящая точка зрения” фон Лампе. Как никто другой он отдавал себе отчет: не строчки вычеркиваются и не страницы сжигаются – часть жизни и души “большого русского человека”…






628

В протоколе о сожжении, составленном, несомненно, Котляревским (при возможном участии близких покойного главнокомандующего), бросается в глаза преднамеренно ложное утверждение, будто “Записки” изданы без каких бы то ни было изменений и сокращений подлинника. Сделано это могло быть с единственной целью: скрыть факт сокращения и, следовательно, существенную разницу между оригиналом и опубликованным текстом, дабы никому и никогда не пришло в голову выяснять, что именно было сначала изъято из текста, а затем навсегда уничтожено, и почему генерал Врангель так не хотел, “чтобы до рукописи касались”.
Заметим, что куда правдивое предисловие фон Лампе свело на нет усилия составителя (или составителей) протоколов.
Сам фон Лампе по понятным причинам не был приглашен в Брюссель для участия в процедуре сожжения. Но один экземпляр протокола был выслан ему в Берлин и сохранился в его архиве. На нем напротив перечисленных страниц, оставленных в архиве редакции, он сделал пометки об их наличии.


LVIII


Выход в свет “Записок” генерала Врангеля вызвал большой интерес, прежде всего, в военных кругах эмиграции, поскольку среди бывших офицеров белой армии было немало тех, кто поддерживал Врангеля против Деникина и наоборот, а еще больше было тех, кто сожалел о вражде между двумя лидерами Белого движения на юге России. При этом, вопреки желанию Врангеля, чтобы его “Записки” не воспринимались как ответ на “Очерки русской смуты”, они воспринимались большинством эмигрантов именно так, хотя в предисловии ясно говорилось, что написаны “Записки” были в 1921-1923 годах. Сам факт выхода их в свет вскоре после завершения публикации “Очерков” давал основание усматривать в этом продолжение конфликта между бывшими главнокомандующими ВСЮР.
В июне 1928 года Кусонский написал фон Лампе в связи с выходом 1-ой части “Записок”: “Пока я, лишь просмотрев книгу, скажу следующее. Хотя воспоминания написаны до появления 5-го  тома Деникина, но они уже заранее как бы полемизируют и оправдываются перед Антоном Ивановичем. Задача эта неблагородная, ибо, сколько не делал стратегических и прочих ошибок Деникин, все же в истории Врангеля-Деникина каждый мало-мальски беспристрастный человек всегда станет на сторону Деникина и осудит Врангеля (фон Лампе написал поверх этой строки “Это не так”). Критика же Деникина в воспоминаниях для теперешнего читателя, оглядывающего поход белых беспристрастно и более глубоко, будет, я думаю, неприятна”.
Отвечая Кусонскому, фон Лампе не мог обойти молчанием больную для него тему: “Я не буду останавливаться на вопросе “Врангель - Деникин” – я на это держусь иного, чем ты, взгляда. Не полемизировать же нам по этому вопросу! Скажу только немного: оба они принадлежат истории - Петр Николаевич скончался, Александр Иванович умер политически… И потому я рад, что суд истории теперь имеет показания обеих сторон.






629

Свидетели тоже найдутся… Про Деникина скажу, что его пятый том не достоин ни его самого, ни первых четырех томов его же труда! Он наше константинопольское представительство обвиняет в подготовке убийства Романовского”.
Среди общих упреков в необъективности недовольные голоса отдельных лиц прозвучали особенно громко. В частности, генерала А.Г. Шкуро, склонного, как явствует из “Записок”, к неподчинению непосредственно командованию и поощрению грабежей среди своих войск. Приехав в Берлин в начале октября 1928 года, Шкуро явился к фон Лампе и “начал довольно острый разговор по поводу того, что Петр Николаевич в своих записках его “обложил”. Он начал корить меня, что, де мол, я должен был вычеркнуть то, что сказано о нем, и что он будет выступать в печати…”
Генерал П.П. Скоропадский, проживавший в Берлине, был глубоко задет тем, что Врангель осудил его за согласие стать при поддержке немцев гетманом Украины, занятой немецкими войсками.


LIX


Однако наиболее аргументированные обвинения Врангеля в стремлении исказить историю Белого движения на юге России и одновременно возвеличить самого себя “Записки” вызвали со стороны Деникина. В мае-июне 1930 года выходивший в Париже еженедельник “Иллюстрированная Россия” опубликовал его пространную статью “Мой ответ”.
Любопытны сами обстоятельства, вызвавшие ее появление.
Уже в 1929 году в Великобритании вышел английский перевод “Записок”, а в начале 1930 года во Франции был опубликован перевод на французский. В обоих случаях эти издания были осуществлены с согласия наследников генерала Врангеля, и с некоторыми сокращениями текст был сокращен за счет, прежде всего, описания военных операций.
Сразу же вслед за выходом французского издания “Иллюстрированная Россия” начала печатать отрывки из него на русском языке. Эти отрывки, опубликованные под общим названием “Мемуары генерала П.Н. Врангеля” в № № 15-20 за апрель-май 1930 года, касались, прежде всего, острых взаимоотношений между Деникиным и Врангелем. В предисловии редакции было сказано, что перевод этих отрывков на русский язык осуществлен с вышедшей “на днях” книги на французском языке, которая представляет собой единственную, заключающую в себе полностью “Записки” генерала Врангеля”. Причем с № 16 редакция помещала вставку: печатается по согласию с парижским издательством “Таландье”.
Эта публикация, естественно, вызвала резко отрицательную реакцию фон Лампе. Он немедленно вступил в активную переписку с главным редактором “Иллюстрированной России” М.П. Мироновым, а также жившим в Париже руководителем РОВС. Среди выступивших посредниками в решении этой конфликтной ситуации были главный редактор ”Часового” В.В. Орехов.






630

Фон Лампе, прежде всего, обвинил “Иллюстрированную Россию”, которая придерживалась либеральных взглядов, в преднамеренном замалчивании факта выхода в свет “Записок” генерала Врангеля на русском языке в сборниках “Белого дела”. Во-вторых, он установил, что при обратном переводе с французского  на русский язык были допущены ошибки, исказившие смысл авторского текста. В-третьих, он справедливо усмотрел в этой истории нарушение прав вдовы и детей покойного главнокомандующего. В письме на имя Миронова от 23-го апреля 1930 года он потребовал “восстановить истину и удовлетворить интересы семьи генерал Врангеля”.
Орехов, посетивший Миронова по поручению генерала Шатилова, писал фон Лампе 2-го мая 1930 года, что главный редактор “Иллюстрированной России” признал претензии вполне справедливыми. Миронов оправдывался тем, что “совершенно не знал” о выходе в свет “Записок” на русском языке. При этом он ссылался на французское издательство “Таландье”, которое официально уведомило его, что издание на французском – единственное. Кроме того, по словам Миронова, он обращался во все русские книжные магазины в Париже с вопросом относительно возможного существования русского издания и всюду получал отрицательный ответ. Наконец, он ссылался на Н.Н. Чебышева, известного государственного деятеля и журналиста, близко стоявшего к Врангелю в 1920 году и в эмиграции, который якобы уверил его в отсутствии русского издания и “что-то неопределенное” сообщил о готовящемся их издании в Белграде. В конце концов, Миронов согласился опубликовать соответствующую поправку и заплатить положенный в таких случаях гонорар семье генерала Врангеля.
Оправдания Миронова окончательно убедили фон Лампе в преднамеренности замалчивания “Иллюстрированной Россией” факта выхода “Записок” на русском языке. Дело в том, что Чебышев, на которого ссылался Миронов, прекрасно знал о выходе 5-го и 6-го сборника “Белого дела”, поскольку сам писал и печатал на них рецензии в парижской газете “Возрождение”. С другой стороны, выразив на словах готовность заплатить наследникам гонорар, Миронов на деле попытался уклониться от этого. Отговариваясь, что недоразумение стало результатом слабой рекламы русского издания в Париже, он предложил вместо выплаты гонорара организовать на свои средства такую рекламу. Однако, хорошо зная стесненность баронессы О.М. Врангель и ее детей в средствах, фон Лампе твердо настоял на выплате. В июне 1930 года баронесса О.М. Врангель получила от “Иллюстрированной России” чек на 1500 франков. Кроме того, в № № 23-26 за май-июнь Миронов поместил рекламу сборников “Белого дела” с “Записками” П.Н. Врангеля.
В одном из писем Миронову фон Лампе в пылу полемики впервые выпустил за пределы узкого круга близких Врангелю лиц информацию о сожжении подлинного полного текста “Записок”: “Согласно воле почившего, манускрипт напечатанного текста был сожжен, о чем был составлен соответствующий протокол”. При этом он сохранил в тайне, какого рода сокращения были произведены.












631


LX


Однако самым отрицательным последствием всей этой истории стало ответное выступление в “Иллюстрированной России” генерала Деникина по поводу их отношений с Врангелем. Причем, похоже, что Миронов сам подтолкнул Деникина к этому выступлению. Во всяком случае, некоторые обстоятельства говорят в пользу такого предположения.
В № 22 от 24-го мая 1930 года “Иллюстрированная Россия” начала публиковать статью Деникина “Мой ответ (о воспоминаниях генерала П.Н. Врангеля)”. Миронов предварил ее почтительным предисловием: “Охотно предоставляем глубокоуважаемому генералу А.И. Деникину страницы “Иллюстрированной России” для ответа на воспоминания покойного генерала П.Н. Врангеля, извлечения из которых были напечатаны в ряде номеров нашего журнала”.
Деникин начал свой “Ответ” с общей оценки воспоминаний Врангеля: “В позапрошлом году вышли воспоминания генерала Врангеля. В них он умалчивал о фактах и документах бесспорных, частью уже опубликованных, или, вопреки им, автор повторяет ту же неправду, что и раньше, то же опорочивание других наряду с высокой оценкой своей деятельности.
Из первых же слов можно сделать вывод, что Деникин знал о выходе “Записок” в 5-ом и 6-ом сборниках “Белого дела” в 1928 году.
Предоставление Мироновым страниц своего еженедельника Деникину в тот момент, когда еще не был до конца улажен конфликт с фон Лампе и уравновешены законные претензии “Белого дела” с наследниками Врангеля, ясно свидетельствует о его проденикинской ориентации. Скорее всего, “Мой ответ” был напечатан именно в том виде, в каком был получен редакцией, без каких-либо смягчений самых резких высказываний. Продолжение было напечатано в № 23 от 31-го мая и окончание – в № 24 от 7-го июля 1930 года.
Фон Лампе внимательно изучил статью Деникина и составил на вырезанных страницах “Иллюстрированной России” многочисленные подчеркивания, пометки и замечания красными чернилами. При этом он отметил все ошибки, допущенные при обратном переводе, часть из которых вызвала особенное негодование Деникина. Попутно он пришел к интересному выводу, что тот читал и использовал как издание “Записок” в “Белом деле”, так и издание на французском языке.
В сложившейся ситуации, задевшей до глубины души фон Лампе, ничего не оставалось, как приподнять завесу над известной ему историей публикации “Записок”. В середине июня фон Лампе написал ответную статью “Врангель – Деникин”, в которой, считая себя ответственным за судьбу записок и после выхода их в свет, резко раскритиковал взгляды Деникина. Статью он первым делом направил в “Иллюстрированную Россию”, однако Миронов уклонился от ее публикации. В конце концов, она вышла в белградской газете “Новое время”, причем ее редакция, даже поддерживающая больше Врангеля, чем Деникина, тем не менее, по выражению фон






632

Лампе, “сгладила его статью”.
Прежде всего, фон Лампе отметил, что публикация отрывков из “Записок” Врангеля в “Иллюстрированной России” была сделана с французского издания, в результате чего при обратном переводе на русский язык были допущены искажения смысла авторского текста. Отчасти именно эти искаженные места и вызвали столь критическую реакцию Деникина. Далее он в основных моментах осветил историю подготовки Врангелем текста “Записок” к изданию, подчеркивая, как учитывалась им напряженность их взаимоотношений с Деникиным.
По оценке фон Лампе, первые четыре тома “Очерков русской смуты”, опубликованные в 1923-1925 годах, были очень объективными. Так, уверяет фон Лампе, считал и Врангель, поэтому он “не возвращался к переделке “Записок”, которые были закончены 30-го декабря 1923 года. Однако в 5-ом томе “Очерков” Деникин, по мнению фон Лампе, “принужденный упоминать имя и подвиги генерала Врангеля, сразу же потерял равновесие и всемерно стремился к тому, чтобы дискредитировать своего бывшего подчиненного и заместителя…”
Несмотря на то, что автор “Очерков” генерал Деникин был жив, генерал Врангель, считая полемику на страницах зарубежной печати между бывшими и настоящими вождями Белого движения вредной для дела борьбы за Родину, ни одним словом не ответил на все выпады со стороны генерала Деникина, оставаясь совершенно спокойным.
И далее больше.
В феврале 1928 года, когда генерал Врангель, как бы предчувствуя близость своей кончины и своего ухода от дела, которому он посвятил всю свою выдающуюся жизнь, приступил совместно с фон Лампе и Котляревским в Брюсселе к окончательному просмотру оставленных им без поправок с 1923 года “Записок” для окончательной подготовки их к печати, сократив их почти на одну восьмую объема.
Это сокращение надо почти целиком отнести на ту часть “Записок”, в которой генерал Врангель останавливается на характеристике генерала Деникина и на своих с ним взаимоотношениях.
Почти все личное изъято. Мотивом для такого решения была мысль генерала Врангеля, которой он неоднократно делился с фон Лампе: “Если бы мои “Записки” вышли в свет раньше 1926 года, когда появился последний том “Очерков” генерала Деникина, я бы не сокращал и не выбрасывал всего того, что мы выбрасываем теперь. Но раз книга генерала Деникина с несправедливыми нападками на меня уже появилась в свет, я не могу оставить мои “Записки” в прежнем виде, так как могут найтись люди, и может быть, между ними и сам генерал Деникин, которые подумают, что целью публикации моих “Записок” является полемика с генералом Деникиным, полемику же эту я считал бы и не нужной, и для русского человека вредной”.
Далее фон Лампе поведал о попытках Врангеля наладить отношения с Деникиным в эмиграции, в частности, он впервые предал гласности эпизод с передачей Деникину документов из архива Русской армии по решению Врангеля, не считавшего себя вправе препятствовать работе своего бывшего начальника. Кроме того, фон Лампе рассказал об эпизоде, когда после смерти Врангеля “через лицо родственное” и лично близкое генералу Деникину, “он осведомил его о “характере последнего редактирования”.
В целом статья фон Лампе “Врангель – Деникин” создала впечатление, что в






633

эмиграции Врангель в отношении к Деникину оказался более выдержанным и тактичным. Конечно, Врангель думал при этом в первую очередь об укреплении авторитета оставшихся в живых лидеров Белого движения и о сплоченности  военной части русской эмиграции, о единстве военных организаций, в рядах которых оставались как те, кто больше симпатизировал ему, так и те, кто склонялся на сторону Деникина, а немало было и таких, кто в равной степени сочувствовал им обоим и горько сожалел о неладах и конфликтах между ними. Собственно, фон Лампе дает в своей статье именно такое объяснение этой сложной ситуации и не пытается лицемерно утверждать, что после происшедшего разрыва Врангель как-то изменил свое личное отношение к Деникину. В то же время два момента в этой статье обращают на себя внимание, как попытки фон Лампе несколько отойти от истины.
Во-первых, его утверждения, что Врангель “оставался совершенно спокойным”, когда сталкивался с критикой его действий Деникиным, которая всегда отличалась весомостью аргументов и образностью выражений. Это верно лишь относительно публичных высказываний Врангеля. Однако из того же дневника фон Лампе хорошо известно, насколько болезненно воспринимал Врангель слухи, распространявшиеся “деникинскими кругами”, особенно о его причастности, пусть даже косвенной, в убийстве в Константинополе генерала Романовского.
Во-вторых, фон Лампе сохранил в тайне, что сокращение “Записок” коснулось не только страниц, где описывались острые взаимоотношения Врангеля и Деникина, но и тех, где Врангель характеризовал различных военных и политических деятелей, начиная с Николая II. Естественно, что в условиях склоки между “николаевцами” и “кирилловцами” и обострение “монархического вопроса” в военных кругах эмиграции, фон Лампе, монархист до мозга костей, считал необходимым соблюдать особую осторожность.
Таким образом, независимо от намерений и расчетов Врангеля, сам факт выхода “Записок” был воспринят как ответ на “Очерки русской смуты” Деникина и явился поводом к возобновлению полемики на страницах эмигрантской печати между их сторонниками и противниками. Многие современники сочли, что “Записки” Врангеля имели главную цель не объективный показ истории Белого движения на юге, а исключительно его оправдание борьбы против Деникина во второй половине 1919 – начала 1920 годов.


LXI


Осенью 1929 года из временного захоронения в Бельгии на кладбище в Юкк-Кальвет останки П.Н. Врангеля, как он завещал, были перевезены и захоронены 6-го октября под сводами выстроенного белыми бойцами православного храма во имя Святой Троицы в Белграде, где стояли 156 знамен Русской армии Главнокомандующего генерала Врангеля. Хранится прах белого барона там и поныне. Когда натовские летчики бомбили Белград в 1990-х годах, их бомбы и ракеты рушили многое окрест этой церкви, но ни одна не “посмела” тронуть ее внутренних покоев.






634

Югославский король Александр, получивший образование в России, большой поклонник Врангеля, приказал устроить государственные похороны… Тогда был создан фонд, большую часть средств в который пожертвовали военнослужащие Русской армии и русской эмиграции. Казаки, добывающие уголь во Франции и валившие лес в горных долинах Болгарии, посылали заработанные тяжким трудом деньги. Вот письмо, написанное на клочке бумаги, посланное из заброшенной деревни в Арденнах: ”Я, донской казак, посылаю 5 франков на похороны моего главнокомандующего генерала Врангеля”.
28-го сентября 1929 года горб с телом генерала Врангеля был отправлен из Брюсселя в специальном вагоне “Восточным экспрессом”… Бывшие военнослужащие русской армии съехались со всего света. Некоторые были в старых мундирах, другие – в форме, сшитой специально для этого случая…
Поезд на белградском вокзале встречали министр обороны Югославии генерал Хаджич и старшие офицеры Русской армии. Они вынесли гроб и положили его на лафет, установленный на привокзальной площади. Два самолета югославской армии, пилотируемые русскими летчиками, кружили над площадью и разбрасывали цветы. Процессия направилась по улицам Белграда к русской церкви. Впереди шел мальчик с крестом, за ним – унтер-офицер с российским флагом, рядом – офицеры, несшие награды Врангеля. Затем – венки, первый от короля Александра, несли югославские солдаты. В знак уважения к Русской армии ее представители шли впереди югославских военных. Лошадь Врангеля вели два Георгиевских кавалера – казачий урядник и гвардейский унтер-офицер.
За гробом шла семья Врангеля, за ней – члены югославского правительства и дипломаты стран, правительства которых сочли своим долгом отдать дань уважения памяти Врангеля, среди них – американский министр Принс с женой. В похоронах приняли участие 363 различных делегации, возложено было более двухсот венков, среди них и букетик засохших цветов, тайком переправленный из России. Когда казаки опускали гроб в могилу, воздух дрожал от оружейного и артиллерийского салюта.
Митрополит Антоний (Первоиерарх Русской Православной Церкви за границей) сказал об этой церемонии:
- Похоронами, которые пышностью превзошли даже погребение царственных особ, Господь увенчал его славный путь, воздав ему то, чего лишен он был в земной жизни. Его уделом были не триумфы, а тяжкий труд и разочарования, зато его похороны из проводов в последний путь превратились в победный марш.


LXII


Со всех концов Балкан и других стран слетелись Белые воины проводить до места последнего упокоения своего вождя, с которым они делили радость побед и горечь поражения. Вольные сыны Кубани провожали своего почетного казака в старых походных формах с шашками наголо, маршируя стройными рядами в походной процессии.






635

Кадетского корпуса были представлены на похоронах сводными ротами со своими оркестрами.
Через 15 лет погибнет король Александр, началась Мировая война, немецкая оккупация и за ней превращение королевской Югославии при помощи сталинских штыков в Титовское коммунистическое государство. Увезены были знамена, овеянные славой, и про гробницу генерала как будто бы забыли. Настоятель Троицкой церкви накрыл гробницу от ненужных взоров картинной иконой “Суд Пилата” и притянул проволокой к стене. И так могила оставалась в покое до 1957 года, когда в Белград прибыл и посетил русскую церковь патриарх Алексий. Заметив ребром лежавшую икону, он приказал ее поднять, и за иконой открылась гробница. Прошло время и об этом разнюхали белградские журналисты. Один из них Е. Влахович начал обхаживать какого-то старого генерала, пока не получил от него биографический материал о жизни и деятельности генерала Врангеля, как и много фотографий. Заправив все это марксистской пропагандой, Влахович напечатал в 1968 году серию статей о Белградской “Политике”. А гробница генерала Врангеля находится и поныне в порядке и над ней, заботами добрых людей, постоянно теплятся лампадки.


LXIII


Ныне, когда могилы двух главнокомандующих разделены океаном, а история, как и предсказывал когда-то Деникин, “подводит итоги их деяниям”, напрашивается одно предположение. Возможно, оно приходило в голову фон Лампе, но он не осмелился высказать его вслух. А именно: главным мотивом, которым руководствовался Врангель при сокращении и уничтожении части “Записок”, касавшейся их конфликта с Деникиным, было возникшее в какой-то момент ощущение своей неправоты. Горечь и тяготы изгнания не могли не умерить честолюбие Врангеля. Понимая, что не судят только победителей и, предчувствуя близкий конец, он не мог, если не осудить, то хотя бы не упрекнуть себя. Тогда, на юге России, каждый из них – Деникин и Врангель – отстаивал свой путь освобождения России от большевизма, каждый только себя считал способным добиться победы. Поражение им выпало одно на двоих. Изгнание тоже.

















636


С о д е р ж а н и е


Глава первая  -  Великая война                3

Глава вторая  -  Большевистский Крым                105

Глава третья  -  Начальник дивизии                162

Глава четвертая  -  Командир корпуса                187

Глава пятая  -  Командир Кавказской армией                203

Глава шестая  -  Командир Добровольческой армией          286

Глава седьмая  -  Состоящий в распоряжении                325

Глава восьмая  -  В отставке                347

Глава девятая  -  Правитель и Главнокомандующий
                Вооруженными Силами Юга России        364

Глава десятая  -  Возвращение Русской армии                414

Глава одиннадцатая  -  В Северной Таврии                439

Глава двенадцатая  -  Кубанская операция                470

Глава тринадцатая  -  Заднепровская операция                533

Глава четырнадцатая  -  Оставление Русской армией
                Крыма                563

Глава пятнадцатая  -  Личный секретарь
                Главнокомандующего                578