Вечер в посёлке. Парень с обнажённым торсом стоит перед воротами, в руке – стальной прут. Чёрный пёс трусит по дороге, приближаясь тёмным силуэтом. Разглядев друг друга – парень, так же не подвижно наблюдает за псом вплоть до поворота, а пёс, отшатнувшись, «припускает», поглядывая на прут – они расстаются. Воет Волк. Тихо, неспешно, не как волки. Будто гудит.
Голос старика:
Ну, кто бы мог подумать, что всё будет так легко. И убивать будет легко, и убитым быть, станет - без проблем. И придут, и обратят (или обратит), кого-то, и кол в него… и палку в зубы…
Которую он и держал. Нынче без неё не выйдешь.
И в лес-то всех потянуло. То бичом не загонишь, а то – повалили, даже не повадились. Смотри, ведь, куда как не сейчас сидеть по городам прогресс развивать? А теперь они все в лесу.
Кто-то ещё выйдет. Каким будет, таким и встретим.
Мальчуган, из состоятельных, подружку в лес повёз трахаться. Так на пригорке они и вскинулись, все местные, кто наблюдал, видели: мальчик-то первый вскочил, он ещё вскрикнуть хотел - пытался, а его руку уже в пасти трепало. Девочку дохлой нашли. Парня – нет.
Его встретили лесорубы чёрные, к зиме, когда заготавливались, значит. Так они рассказывают. Будто плечи поднял, а предплечья болтаются, точно плети, и зубами, будто воздух рвал. Вечером тоже дело было. Головой, говорят жутко тряс, рычал по человечьи, крови требовал. Топора не сбоялся, ему хоть и ключицу по плечо срубили в рану дикую, а всё равно кидался. Ему в лицо палку, горящую, в лицо ткнули, благо бензин с собой был. Он так и побёг, в чём мать родила, по склону: листья павшие ему весь зад облепили. Не видели его более. Помер с раны-то, наверняка.
Мать парня за колодец спросить к соседу пошла, что далее угла дорожного живёт. Её у ворот самих, в ожидании стоявшую, выхватили: прямо из-за порослей над речкой , что в низине течёт, с края, другого, дороги выскочили… и в разные стороны потащили. Но её без парня зарубили, не пустили, его: говорят, жуткая она была. А он, после, друга своего третьего из живых убил.
Живой-то, он - живой был, но очки даже не снял, и не спали они с него, так и кровь требовал. Братишку, говорил, твоего съем. А он в него серпом ткнул, который в руке держал – с поля вернулся - да недоткнул, и после кинулся на него, тот, так парень ему шею разрезал по челюсть, оголившуюся, самую. Да и сжог его на траве тем же вечером, за калиткою. Говорил, нечего дрянь всякую хоронить, повстанет и братишку, егойного, съёст. А друга он и любил, и любит и помнит сейчас. Да только не он это был, не друг его. Сам понимает. Но пить иногда стал.
Не много он пьёт: трезвым надо быть, всегда в оба глядеть, хоть нападают не часто. Да только мало, кто в посёлке не пьёт ещё: малые, наверное, только…
Да и те, кто на дежурство выходят ночью в Склеп – это, землянку оборонённую, народ так обозвал – у кого кровь хорошо по жилам ходит, тот её на зубы, ночью тёмною, сводит. А она бежит… бежит… себе…
Чёрт знает куда.
И каким завтрашний день будет, знают все. Хорошим будет, только в тенистую чащу не заходи. По солнцу гуляй, да в дождь – они, говорят, его тоже не любят. Так и живём теперь: что им плохо, то нам хорошо. Порядки свои завелись, к нам даже уголовники бегать перестали: у них по воровской правде передался наказ - сюда не ходить. Помнят о «недобежавших», значит. Хоть их в лесу нашем и преследовать никто не станет. Вот.
Мальчишки кошку, недели две назад зарубили, говорят – тоже прокажённая была. А и не поймёшь так – резанная она, - то ли правда кусать всех стала, то ли сглумились, а покаяться боятся. Дети, что возьмёшь с них. Но если верно - так и было, как сказали, то бояться и шугать, теперь придётся, всякую тварину заплутавшую. Да, и убить, такую, лучше, чем в лес пустить, по дороге (заборов то нету). Вернётся – нам спасибо не скажет, и детёнка не лизнёт радостно.
Бог знает, как на нас власти, тем временем, положили. И отряд их пропал там, слава богу, его на северо-западе на заставе Смелых постреляли - сюда они не дошли. И… не стали ничего предпринимать. Видно им на нас… А мы на них не в обиде. Что бы, они там сделали? Здесь Охотник нужен, да, где ж его найдёшь теперь. Он, поди, и сам не знает где…
Ну, всё. Опять завыл. Парень того глядишь простудится, хотя куда остальным до него. Ничего он не простудится, лето ведь. Да только с глазами у него не важно: в темноте слепеет. Сменять его пора, а то и, вовсе, - в дом запираться. Нам спать пора.
Сны то, ему, какие, интересно, снятся? Не детские, поди, уже.
Дети нынче редчают.
Да. Не дети уже.