Часть третья. ПЕРИОДЕВТЫ.
1. О ВОЗВРАЩЕНИИ БЛУДНОГО СЫНА И СУДЕ КЕСАРЕВОМ.
Кесарий и Каллист быстро шагали по тенистой аллее.
- Говорят, эти дубы были посажены, когда воцарился Октавиан Август. Мы с Григой любили забираться на них и подражать птицам, - заметил Кесарий.- А в дупле этого бука…
Его слова прервал чей-то раздраженный бас. Слов было не различить, но Кесарий вдруг напрягся, словно скакун на ипподроме, и вдруг рванул бегом по выложенной гладкими камнями дорожке. Каллист пустился, еле поспевая за ним следом.
После краткого и стремительного бега они оказались у беседки, увитой виноградными лозами. Высокий и худой мужчина в тоге стоял к ним спиной – Каллист еще издали, сквозь ветви, заметил его багровую лысину.
- Я не потерплю этого, Нонна! – голос человека с лысиной раздавался на несколько стадий вокруг. – Я не намерен терпеть это!
В ответ раздался тихий женский голос, заглушенный звуком пощечины.
Кесарий сдавленно вскрикнул и в один прыжок оказался у беседки. Раздался звук тяжелого удара и пронзительные женские крики.
- Александр! Кесарий!
Каллист увидел двух женщин в одинаковых темных покрывалах, бросившихся между Кесарием и мужчиной в тоге. Обе были одинаково бледны, но правая щека старшей алела от пощечины.
- Прочь, Нонна! Прочь, Горгония!
Седой патриарх повернулся, и Каллист остолбенел. На него глядел еще один Кесарий, но состарившийся и поседевший.
- Так это вы, отец? – деланно холодно спросил настоящий Кесарий, хотя голос его дрожал от гнева. Он не разжимал кулаков, на скулах его выступили алые пятна. – Не верю своим глазам! Я думал, какие-то мужланы напали на моих мать и сестру!
- Так ты закончил тем, нечестивец, что поднял руку на отца! – прерывающимся голосом прохрипел Григорий-старший. – Хорошо же закончилась твоя придворная карьера! Слава тебе в голову ударила! Надеюсь, тебя не оправдают в суде! Но прежде…
Женщины повисли на Григории с одной стороны. Каллист схватил друга за руки.
- Уйди, Каллист! – прорычал тот. Его синие глаза стали черными от гнева.
- Отец, это неразумно!
Невысокий молодой человек с болезненным лицом и ранней сединой, вынырнув откуда-то из-за деревьев, бросился между ними.
- Отец, Кесарий, без сомнения, ошибся и принял тебя за человека со скверными намерениями! А раз так, то его поступок достоин похвалы, хотя и некоторого порицания за его необдуманность!
- Прочь, Грига! – хором взревели отец и сын.
Григорий-старший, подобно Самсону, стряхнул с себя всех удерживающих его. Прежде чем Григорий-младший смог оттащить его на безопасное расстояние, его кулак, словно у заправского бойца в панкратионе, описал красивую дугу. Подобно опытному, видавшему виды ретиарию, Кесарий сделал изящный шаг в сторону. Кулак его отца обрушился на Каллиста.
Каллист пошатнулся и рухнул на траву. Пронзительный крик Горгонии донесся до него, словно через толщу воды. Потом наступила тишина – мягкая и глубокая, как летняя ночь.
Потом –
- Не шевелись! Ради нашей дружбы! – раздался над ним шепот Кесария.
Каллист понял все и больше не открывал глаз, хотя мир вокруг него стал оживать, а тишина отступила.
Голос Кесария, ровный и слегка насмешливый, звучал с некоторого отдаления:
- Что ж, отец, поздравляю – ты убил гостя.
- Дай взглянуть! – потребовал второй голос, неимоверно похожий на первый, но по-стариковски надтреснутый. В нем звучала неумело замаскированная неуверенность.
- Что ж – смотри. Любуйся на дело рук своих. Ты отправил его к вратам Аида. Завтра ему уже можно класть обол в рот – Харону за проезд.
- Опомнись, Кесарий! – в голосе старца появилось нечто, похожее на страх. – Какой Харон? Какой обол в рот? Ты забыл, что ты – в семье христиан?!
- Да, забыл, признаюсь, - невозмутимо отвечал Кесарий. – Представь себе. Мне очень сложно все время помнить, что епископ города Назианза – христианин.
- Молчи! – неуверенно возразил Григорий-старший. В его голосе слышался отзвук мольбы.
- Я-то смогу промолчать. А промолчит ли твоя пастырская совесть, когда моего друга, который готовился ко Святому Крещению и даже посещал беседы для оглашенных у пресвитера Пистифора, погребут завтра неомытого водами спасительной купели? А? И по чьей вине?
- Он хотел креститься? – вдруг в голос зарыдала Горгония, падая на колени, разрывая на себе покрывало и пригоршнями сыпля себе на голову труху прошлогодних листьев.
«Как Антигона из трагедии Софокла» - подумал Каллист, глядя с интересом сквозь ресницы.
– О горе, горе нашему дому! О великий грех! Мама, мы должны уйти в монастырь, в пустыню, и молиться там до самой смерти, чтобы Бог простил нашего отца-епископа! Убить оглашенного! О великое горе! – причитала толстенькая Антигона, проливая горючие слезы. – О, за что так немилостива судьба!
«Совсем в роль вошла!» - восхитился Каллист. – «Медея! Нет, скорее Федра».
- И ты туда же за братом! Он Харона поминает, ты – Тюхе-Судьбу! Языческий дом!
- Верное слово – языческий дом! - возгласил Кесарий. -Потому что глава дома – язычник внутри, волк в шкуре овечьей! Гроб покрашенный! Душа его привязана не к Евангелию, а к субботе иудейской и огню парфянскому! По плодам узнаем их, воистину! Епископ снаружи, ипсистарий внутри! Убийца! Да и по Моисеевому закону, который ты лучше нас всех знаешь, за такое дело полагается наказание.
Кесарий откинул волосы со лба и скрестил руки на груди.
- А уж по римскому…
- Ты вспомни, что по римскому закону полагается за оскорбление отца действием! – вскричал Григорий-старший, вытирая пот со лба. Лысина его уже стала густо-пунцовой.
- И меня смерти хочешь предать? Не дивно! Кронос в тебе говорит древний!- продекламировал Кесарий. Ему не хватало только трагической маски.
«Уже сапфическая строфа пошла!» - подумал Каллист.
- А я вот что нашему домашнему Кроносу скажу, - перешел Кесарий на прозу. – Пойдем с тобою в суд кесарев! Пойдем! Требую, подобно Павлу, суда кесаря! Кесаря Юлиана! Императора всей ойкумены!
Каллист обмер от такой дерзости друга. Кесарий указал на его безжизненное тело, выдерживая паузу.
Григорий-старший с шумом втянул в себя воздух.
- Не волнуйся так, отец, - зазвучал приятный, но исполненный боли голос Григория-младшего. – Пусть брат выскажет все, что желает. Это будет теперь разумней всего.
- Императору Юлиану будет очень горько узнать, что его любимый придворный врач убит в гостях. А весьма интересным ему покажется то, что убийца – христианин. Даже христианский епископ. А то, что я защитил мать от разбойника в саду, только сделает мне честь перед лицом кесарева суда.
- Ты… ты… ты… - захлебнулся словами Григорий-старший.
- Брат, - невозмутимо проговорил Кесарий, словно забыв об отце. – Брат, мне нужно заняться умирающим другом – облегчить его страдания, насколько это возможно. Пришли рабов – отнести его в дом…и пришли кого-нибудь читать над ним Евангелие. И еще… можешь начинать писать надгробное слово.
- Горгония, - деловито повернулся он к сестре. – Надо подготовиться к похоронам…уточнить, кто пойдет в погребальной процессии, нанять плакальщиц.
- Хорошо, брат, - сквозь слезы пролепетала она.
- И позаботься о маме, - тихо и мягко добавил он.
Потом подошел к Нонне и опустился перед ней на колени.
- Мама, - сказал он, прижимая к губам ее дрожащие руки – Я не успел поцеловать тебя…за всей этой суетой.
- Что ты сделал, Александр!
- Как что? Поцеловал родительницу.
- Не это…Зачем ты ударил отца?
Она склонилась над недвижимо лежащим Каллистом, провела ладонями по его груди и лицу.
- Нет-нет, - почти силой отвел ее от Каллиста Кесарий.
- Твой друг – при смерти, ты с отцом пойдешь в суд, вас обоих ожидает суровое наказание... Ты погубил свою жизнь, жизнь своего друга, отца и всех нас! О, Александр! Как я просила тебя не вмешиваться в наши ссоры с твоим отцом! Ты же давал мне слово!
Кесарий прижал Нонну к себе.
- Мама, не волнуйся. Я думаю, что еще не все потеряно…ничего не потеряно…Твоими молитвами и моим искусством Каллист оживет!
Нонна долгим, проницательным взглядом окинула сына. Потом сказала:
- Да будет со всеми нами милость великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа!
+++
- Ты будешь похлебку, Александр? – спросила шепотом Нонна. - В доме пост, я тайком тебе принесла.
Кесарий заколебался.
- Луковую? – спросил он и быстро добавил: - Нет, не буду.
- Чечевичную, чечевичную! – заулыбалась в полумраке Нонна. – Я знала, что перед ней тебе не устоять, - добавила она, глядя, как сын ест.
- Горгония и Григорий напрасно оттачивали свое остроумие на моей любви к этому блюду, - наконец, вымолвил Кесарий. – Я от этого его не разлюбил.
- Да, твои сестра и брат терпеть не могут чечевицы!
- Горгония говорила, что для меня, во всяком случае, безопасно любить чечевицу – у меня все равно нет первородства, которое можно продать.
Кесарий надкусил еще теплую лепешку.
- Хотя Григорий был бы непрочь, - продолжал он, - продать мне первородство. Вместе с имением и пресвитерством.
- Ох, он так страдает от всего этого бремени…
- Такая жизнь – совсем не для него, мама.
- Я так и сказала сегодня отцу.
- Так именно по этой причине он был…охвачен Ареем? (*)
__________________
(*)
Быть охваченным Ареем (фиг.)- "иметь воинственный настрой". Существовало также выражение – «бесноваться от Арея»
_________________
Нонна кивнула молча.
- Хм…. Значит, я постоял за тебя и за брата – сам того не ведая. Убил двух зайцев одним камнем.
- Только не говори этого страшного слова – «убил»!
- Хорошо, не буду.
- И больше так никогда не делай!
- …
- Пожалуйста, Александр! Я сегодня молилась весь день, чтобы Бог отвел от нас все эти грозовые тучи. Бедный твой друг! А вам обоим с отцом грозят в лучшем случае рудники, а в худшем…
- А в худшем папе придется сдерживать руки. Тяжело, я согласен.
- Ты же знал, что это отец. Ты не мог его не узнать! Как ты мог так поступить!
- Да не узнал я его, честное слово. Я ведь уже объяснял.
- Ты меня обманываешь. А твой друг… он на грани смерти!
- Нет. Отнюдь. Не переживай, мама. Все уладится наилучшим образом.
- Я благодарю Бога, что мои молитвы оказались не услышаны!
- Чтобы Каллист умер?!
- Что такое ты говоришь! Насмешник! Я раньше все время молилась, чтобы ты вернулся жить к нам в Назианз.
Кесарий тяжело вздохнул.
- И только сегодня я поняла, что из этого могло бы выйти… Вы бы с отцом убили друг друга…или ты бы отправился в рудники…на галеры…
- От рудников, каменоломен и галер не застрахован никто, - глубокомысленно изрек Кесарий, вытирая лепешкой миску, – даже епископы. Особенно при нынешнем императоре.
- Как же ты остался при дворе? – покачала головой Нонна. – Я была уверена, что ты сразу же покинешь двор Юлиана… А еще это письмо. Я ничего не понимаю, Александр!
-Видишь ли, мама…- Кесарий нахмурил лоб. – Существуют такие вещи, которых сразу не объяснишь…а письма я не писал.Это какая-то интрига.
- О, я так и подумала! Увидела у тебя на груди ихтюс, и прямо от сердца отлегло... Но как ты можешь служить императору, который отступил от Христа?
- Я служу народу римскому. И среди него много больных и бедных. Если я уйду, то указ о больницах, ксенодохиях, для таких людей останется неподписанным. Юлиан согласен, что такие больницы должны быть открыты…
- Да, но при языческих храмах!
- Это уже не столь важно, где они будут открываться…
- Как?!
- Главное, что это начнется на государственном уровне, а далее – посмотрим…и еще, я сам возглавлю эту коллегию, - Кесарий тяжело, прерывисто вздохнул.
- Ох, Александр… Еще похлебки?
- Да, мама.
- Значит, твой друг вне опасности?
- Да, но папаше не надо про это знать. Кстати, что поделывает наш ипсистарий?
- Александр!...
-…отец?
- Они с Григорием пошли в часовню. Без народа.
- Глаз у него синий?
- Ты, право, бесстыдник, Александр!
- Что, здорово синий? – заулыбался Кесарий. – Будет помнить теперь…какое-то время.
- Как он будут служить Евхаристию в это воскресенье? С таким глазом? Что скажет народ в Назианзе?
- Ничего не скажет. Это брат скажет народу, что епископ болен и отправил его совершать божественную службу.
- Григорий еще плохо себя чувствует…Он столько пережил из-за этого арианского символа веры…
- Что за символ?
- Отец подписал какой-то символ веры…
- А, понимаю. Не читая, как всегда?
- …оказалось, он арианский,
- Потом, как всегда? И что Григорий? Все улаживал, как всегда?
- Приход страшно возмутился. Чуть было не раскололся. Уже почти выбрали второго епископа…
- Я бы тоже возмутился на их месте. Но ведь Григорий их уговорил?
- О небо! Чего это ему стоило! Уговорил…Они его любят.
- Сочувствуют.
- Он после этого пролежал в постели неделю.
- Ему на воды надо ехать. В Пифию Вифинскую Или в Лаодикию. В Хони. Там у меня есть знакомый архиатр…- Кесарий неожиданно осекся.
- Сначала надо кесарский налог собрать и сдать…Это бич Божий для Григория! После этого он поедет – уже клялся мне перед Евангелием. Я заставила, - торопливо сказала Нонна.
- А что с налогом? - спросил Кесарий.
- Я даже боюсь спрашивать Григория…
- А ипсистар… отец не может ему помочь? Напугать управляющего печами плавильными и молотилками железными? - поинтересовался младший сын епископа.
- Отец занят епископскими делами, ты же знаешь.
- Ну да, сколько еще арианских символов ходят по рукам без его подписи…Насколько я знаю, у ариан уже было около пятнадцати соборов…не считая мелких. На каждом они принимают по символу. Итого…
- Ох, Александр…Я и рада, и не рада, что ты вернулся…
Кесарий поцеловал мать.
- Я боюсь и спрашивать, когда ты уезжаешь?
- Какое-то время пробуду здесь… Я хочу проведать тетю Эммелию…
- Александр! – осуждающе проговорила Нонна.
- Макрина ведь живет с матерью?
- Александр!
- Это – подруга моей сестры.
- С т а р ш е й сестры! - проговорила Нонна.
- Я непременно помогу Григорию с налогом, - сменил Кесарий тему разговораю - Только вот с ипсистарием управлюсь…и Каллиста выхожу.
За окном в неожиданно наступившей тишине ночного сада раздались шаги.
- …если посмотреть на то, что епископ должен подражать Христу, по слову великого Павла, то ты, отец, получил не поругание, а скажу несколько смело, - даже награду, - раздался усталый молодой голос.
Гравий хрустел под ногами ночных собеседников все громче и громче. Они остановились под темными окнами комнаты Кесария.
- В твоем лице, отец, Кесарий поразил зло…
Кесарий хмыкнул. Нонна прижала палец к губам.
- Погоди-ка, - в старческом голосе зазвучали властные нотки – Как это – зло в моем лице?
- Я же сказал, отец – выразимся несколько смело.
- А, понятно. Продолжай, Григорий.
- …ибо, как мы недавно согласились, он принял тебя за некоего злодея, разбойника и беззаконника.
На этот раз хмыкнул собеседник Григория-младшего.
- Напрасно ты, отец, не убеждаешься в этом. Неужели ты можешь поверить в то, что твой сын, столь похожий на тебя…
- Неправда! – хором воскликнули Кесарий и Григорий-старший.
- …как внешностью, так и нравом…
Нонна зажала Кесарию рот. Он поцеловал ее руку несколько раз, и забарабанил пальцами по изголовью ложа.
- … пусть он пока дикая маслина,(*) пусть он еще не принял крещения…
_____
(*) Рим. 11:17
_______
- Да он и не собирается! Ему дороже почет и императорские милости! И что это за письмо от него пришло, пусть-ка объяснит.
- Я уверен, что это подлог…Итак, пусть Кесарий пока – дикая маслина, но ведь корень его – говорю о тебе, отец – корень его добр. Разве ты не почитал своих родителей?
Григорий-старший что-то нечленораздельно пробормотал по поводу Британского легиона, но потом добавил:
- В-общем, да…Почитал.
- И, безусловно, Кесарий, столь похожий на тебя, не мог умышленно оскорбить тебя действием. Иначе он не был бы тебе сыном. Ведь что ты сам сказал, отец, когда думал, что он намеренно оскорбил тебя действием?
- Что он мне не сын!
- Вот видишь! Но он же тебе сын по крови, и похож на тебя – и телом и душою. Всякий это подтвердит.
- Что же получается? – растерянно сказал Григорий-старший. – По-твоему выходит, он прав?
- О, мой ученый брат! – восхищенно прошептал Кесарий.- До чего старика заговорил!
- Молю, отец, выслушай дальше, - продолжил Грига. - Итак, имея твою благородную душу, он, приняв тебя за разбойника, не преминул поразить зло в твоем лице.
- Не преминул…Дай-ка мне свежую свинцовую примочку.
- И в этом ты, отец, в некотором роде соделался подражателем Самому Господу! – продолжал Григорий. – Я имею в виду, приняв на себя удар, направленный на зло и грех.
В саду и в доме повисла тишина.
- И ты соделался участником Христовых страданий за весь мир, подобно мученикам, - не так уже уверенно добавил Григорий-младший.
- Вот оно что…- неожиданно радостно проговорил Григорий-старший. – Теперь мне понятно, почему случилась эта беда с этим …вифинцем. Когда я хотел нанести ответный удар, я, конечно, не думал, что все это имеет такой высокий смысл. Ты должен был еще тогда мне это объяснить, Григорий!
- Прости, отец…
- Ничего, ничего! И когда я нанес удар, это было против воли Божией. Потому что Христос, когда принял на Себя страдания, не противодействовал силой…
- До него, кажется, понемногу доходят основы христианского учения! – прошептал Кесарий.- Чудеса воистину творишь ты речами своими, Григорий, брат мой!
- И это было мне милостиво явлено. Я поразил невинного, и он оказался близок к смерти, для моего вразумления…Ты сказал, ему не хуже?
- Все так же…
- Поспешим, Григорий, я принесу свое покаяние в нашей молельне. Ты ведь будешь рад провести в молитве со мною остаток ночи? Может быть, Каллист будет помилован и не умрет! Он помощник архиатра в Новом Риме?
- Да, отец.
- Тоже карьерист, наверное…Бог с ним. Поспешим!