Художники Михаил и Инесса Гармаш
Глава 4. Дама
На следующий день, проснувшись, Николь лежала в тишине предрассветного прохладного утра и горько плакала, ощущая внутри себя всё ту же пустоту, какую-то бездонную жуткую пропасть. Она совсем не отдохнула после сна, оставалось ощущение вялости и какой-то болезненной сонливости. Всё тело ныло, болело сердце, кружилась голова. Обессиленная девушка лежала на кровати и слёзы катились по её впалым щекам. Она мучительно думала, что же ей делать? И после некоторого колебания решила покончить с этими снами, найти другого парня и спасти свою грешную душу.
Николь кое-как умылась, оделась и вышла на кухню. Есть совсем не хотелось. Мать спросила:
- Николь, что с тобой? Уж не захворала ли ты? Что-то совсем плохо выглядишь! Может тебе сходить к доктору?
Девушка нехотя ответила, что неважно себя чувствует. Быть может, немного простудилась, но это скоро пройдёт, и, спотыкаясь, вышла из дома.
Рядом с верандой росли две сливы, яблоня и с десяток кустов малины. Это был их маленький садик, как называла его Николь. В саду было тихо и прохладно. Николь присела на низкую скамейку под старой сливой, тяжело вздохнула и принялась размышлять:
«Где же мне найти любимого? Городок наш маленький. Все друг друга знают. Достойных женихов почти нет, приданого тоже. Если только случится чудо – приедет какой-нибудь богатый дядюшка и пожалует мне приданое. Но нет, дядюшка не приедет! Нечего и мечтать! Что же мне делать? Вдруг и правда, от Судьбы не уйти? Эх, судьба, судьба, какая ты, моя судьба?».
Она долго перебирала в уме различные варианты, но ничего подходящего так и не смогла придумать.
Череда грустных неярких дней завершала август. Николь занималась в огороде, помогала матери по хозяйству. Работа отвлекала её, и она старалась не думать о Питере, не вспоминать его, но иногда наворачивалась горькая слеза:
«Как же хорошо мне было с тобой наяву, а ещё лучше во сне. Во сне ты был таким красноречивым и слова неслись страстным безудержным потоком. Раньше ты был более сдержанным. На первых свиданиях вообще двух слов связать не мог, а во сне заливался соловьём. Наяву ласкал меня неуверенно, а во сне твои обольстительные ласки распаляли во мне неугасимый огонь. Но вдруг во сне ко мне приходит кто-то другой? Нет, это ты, конечно ты! Но глаза, глаза чужие, жестокие и властные, не твои глаза!
Ах, Питер, Питер! Где же ты сейчас? Плывёшь ли по морю, или шхуна остановилась в каком-то городке? Где ты живёшь? Думаешь ли обо мне и о нашей любви? Или быть может, нашёл себе новую возлюбленную и уже успел соблазнить её?»
Николь злилась и ревновала. Злилась на Питера, что он уехал. Злилась на себя, что не может забыть его, и муки ревности терзали её разгорячённый рассудок. Николь стала замкнутой и молчаливой, не встречалась с подругами. На все расспросы матери отвечала, что плохо себя чувствует. Выполняла работу по дому и в огороде, а потом бесцельно сидела на маленькой скамейке под старой сливой.
Вечерами она гуляла по берегу моря, перебирая в памяти счастливые мгновения встреч с Питером, и ни как не могла найти ответ на вопрос: «Была ли это любовь или только жажда обладания ею?» Девушка поднималась на холм, с которого была видна пристань, и долго с грустью смотрела вдаль:
«Чайки кружатся над волнами, такие сильные и вольные. Они могут полететь куда захотят. А я? Я должна жить в родительском доме и ждать? Ждать, что кто-то захочет взять меня, бесприданницу, в жёны и придёт свататься к моему отцу! Но никто не приходит, а дни проплывают мимо как эти серые облака», – грустно думала она.
Николь устала от бесконечных переживаний и чувствовала, что её любовь угасла.
Вечером как обычно Николь легла в постель, но круговорот мыслей в голове не прекращался. Она думала о странных снах, в которых с Питером занималась любовью, и эти мысли она никак не могла выбросить из головы. Девушка не могла заснуть, лежала и ждала, когда взойдёт заря. Только под утро она забылась тревожным сном.
Ей приснилось, что внезапно появился Питер и с жаром принялся очаровывать её. Но теперь Николь была более внимательна и ей удалось разгадать, что всё-таки кто-то другой скрывается под его личиной.
Инстинктивно она поняла, что этот кто-то охотится за ней, точнее за её любовью, что он пьёт её страсть! Она не знала, каким образом, но чувствовала, что пьёт, а витиеватые речи – это способ заманить её в свои сети. В какие сети Николь не понимала. Он же не паук, да и сетей никаких не видно, но ощущала, что с каждым днём запутывалась всё сильнее.
От подобных мыслей и переживаний Николь очень похудела и осунулась. Соседи стали косо смотреть на неё. Подруги не навещали. Мать огорчалась, пыталась расспросить Николь, почему у неё пропал аппетит, настаивала, чтобы дочь чаще посещала церковь, но Николь отмалчивалась, или отвечала, что просто немного нездоровится и скоро всё пройдёт.
Однажды после особенно тёплого солнечного дня Николь уснула и ей привиделась дама средних лет с прекрасными, утончёнными чертами лица, в бледно-голубом воздушном платье. Как показалось Николь, на голове женщины сверкала огненная диадема. Незнакомка парила в серебристом ореоле и медленно приближалась сквозь пространство, строгое лицо её было печально.
Николь не знала кто это, но ослепительный образ притягивал. Девушка чувствовала какое-то родство с незнакомкой. Иногда Николь казалось, что это она сама, только старше, но в тоже время это была не она. Может быть, это умершая родственница или ангел-хранитель, думала Николь.
Губы дамы не двигались, но в ушах Николь звучал её голос, такой мелодичный и чарующий, доносившийся как бы издалека. Николь воспринимала как будто не слова, а мысли незнакомки, они приходили в сознание Николь целыми фразами, образами.
Прекрасная дама смотрела на девушку с бесконечной любовью и милосердием. Николь изо всех сил вслушивалась, но только с большим трудом могла разобрать:
«…Николь… Ты должна забыть его, … не думать о нём, … не думать о любви к нему, … выкинуть из головы все мысли ревности и злости, … должна забыть его, … забыть его, … забыть…».
Причём, образ возлюбленного как-то раздваивался, и Николь никак не могла понять, о ком говорит незнакомка, то ли о Питере, то ли о мужчине из её снов, то ли о них обоих. Через некоторое время видение стало удаляться, и слов уже нельзя было разобрать. Образ прекрасной дамы уменьшался, растворялся, бледнел.
На смену ему какой-то розовый, а потом красный туман стал скапливаться вокруг Николь. От тумана веяло как будто страхом, но в тоже время этот туман, эта мгла чем-то привлекала Николь, притягивала. Мягкая бархатистая мгла обволакивала девушку, густела. Мгла стала приобретать тёмно-красный, а потом даже фиолетовый оттенок, она всё более сгущалась и Николь чувствовала, что там, за этой почти фиолетово-чёрной мутной завесой находится бездна, бездонная жуткая пропасть…
Николь проснулась.