На симпозиуме хирургов при большом скоплении врачей молодой хирург, будущее
светило науки, делает операцию по удалению яйца пациенту. После успешной операции
раздались аплодисменты. Хирург раскланялся и, наклонившись над больным, вновь
взялся за скальпель. На "бис" было отрезано второе яйцо...А в это время в лечебном отделении обход и лечебно-диагностические процедуры закончены, врачи собираются в ординаторской, начинается время выписок для больных, уходящих домой, заполнения листов назначений для медсестер и все истории болезни вносятся к компьютерную базу данных. Открыв глаза,профессор и зав. кафедрой Амадеус Пупкин увидел беспокойно склонившихся над ним трех молодых хирургов. Внезапно ему пришло в голову, что они действительно должны быть очень молоды, чтобы решиться, на что решились; молоды и дерзки, не обременены закостенелыми штампами и мыслями; с железной выдержкой, железным самообладанием.
Его так поразило это откровение, что лишь через несколько секунд он понял, что операция прошла успешно.
— Как вы себя чувствуете,уважаемый профессор?
— Все хорошо?
— Вы в состоянии говорить,уважаемый? Если нет, качните головой. Или мигните.
Они жадно смотрели. Амадеус Пупкин сглотнул, привыкая к новому небу, языку и горлу. Наконец он произнес очень сипло:
— Мне кажется… Мне кажется…
— Ура! — закричал Абдусалям. — Гроссман, вставай!
Гроссман соскочил с кушетки и бросился за очками.
— Он что? Таки да уже пришел в себя? Разговаривает?
— Да, он разговаривает! Ицык, мы победили!
Гросман нашел свои очки и кинулся к операционному столу.
— Уважаемый! Можете сказать еще что-нибудь? Все, что угодно.... — Я… Я…
— О боже,победа! — выдохнул Гроссман. — Кажется, я сойду с ума.
Трое разразились нервным смехом. Они окружили Гроссмана и стали хлопать его по спине. Он тоже засмеялся, но затем зашелся кашлем.
— Где Сэм? — крикнул Абдусалям . — Он удерживал осциллограф на одной линии в течении десяти часов.
— Отличная работа, черт побери! Где же он?
— Ушел за пивом, — ответил Моня Шац. — Да вот он.
— Сэм,приятель,представь! Все в порядке!
На пороге появился Сэм с двумя бумажными пакетами и половиной бутерброда во рту. Он судорожно сглотнул.
— Заговорил?! Что он сказал?
Раздался шум, и в дверь ввалилась толпа людей в белых халатах прямо с того самого симпозиума.
— Уберите их! — закричал Гроссман. — Где этот охранник? Сейчас никаких интервью!
Охранник выбрался из толпы и загородил вход.
— Вы слышали, что говорят врачи, ребята?
— Нечестно, это же сенсация!
— Его первые слова?
— Что он сказал?
— Он действительно превратился в..... ?Несмотря на то,что в библии сказанно "Иисус выгнал бесов из человека и вселились они в стадо свиней ",работа была благополучно завершина.
— Какой породы?
— Он может вилять хвостиком?
— Он сказал, что чувствует себя отлично, — объявил охранник, загораживая дверь.
— Идем, идем, ребята.
Под его растопыренными руками прошмыгнул фотограф. Он взглянул на операционный стол и пробормотал:
— Боже мой!
Сэм закрыл рукой объектив, и в этот миг сработала вспышка.
— Какого черта?! — взревел репортер.
— Вы счастливейший обладатель снимка моей ладони, саркастически произнес Сэм. — Увеличьте его и повесьте в музее современных искусств. А теперь убирайтесь, пока я не сломал вам шею.
— Идем, ребята, — строго повторил блюститель порядка, выталкивая газетчиков. На пороге он обернулся и посмотрел на Амадеуса Пупкина.
— Просто не могу поверить! — прошептал он и закрыл за собой дверь.
— Мы кое-что заслужили! — воскликнул Абдусалям.
— Да, это надо отметить!
Амадеус Пупкин улыбнулся — внутренне, конечно, так как лицевая экспрессия была ограничена. Подошел Гроссман.
— Как вы себя чувствуете, приятель?
— Превосходно, — осторожно произнес Пупкин. — Немного не по себе, пожалуй…
— Но вы не сожалеете? — перебил Гроссман.
— Еще не знаю, — сказал Пупкин. — Я был против из принципа. Незаменимых людей нет.
— Есть. Вы. — Гроссман говорил с горячей убежденностью. — Я слушал ваши лекции. О, я не претендую на понимание и десятой части, математическая символика для меня только хобби. Но ваши знаменитые…
— Пожалуйста, — выдавил профессор Пупкин.
— Нет, позвольте мне сказать. Вы продолжаете труд, над которым бился Эйнштейн. Никто больше не в состоянии закончить его. Никто! Вам нужно было еще пару лет существовать в любой форме. Человеческое тело пока не хочет принимать гостя, пришлось искать среди приматов…
— Не имеет значения, — оборвал профессор. — В конце концов, главное — интеллект. У меня слегка кружится голова…
— Помню вашу последнюю лекцию в университете, — сжав руки, продолжал Гроссман. — Вы выглядели таким старым! Я чуть не заплакал — усталое изможденное тело…
— Не желаете выпить,профессор? — Абдусалям протянул стакан.
Профессор Пупкин засмеялся.
— Боюсь, мои новые формы не приспособлены для стаканов. Лучше блюдечко.
— Ох, — вырвалось у Абдусаляма. — Правильно! Эй, несите сюда блюдечко!
— Вы должны нас простить, дорогой профессор, — извинился Гроссман. Такое ужасное напряжение. Мы сидели в этой комнате почти неделю, и сомневаюсь, что кто-нибудь из нас поспал восемь часов за это время. Мы чуть не потеряли вас…
— Вот! Вот блюдечко! — вмешался Моня Шац. — Что предпочитаете? Виски? Джин?
— Просто воду, — сказал профессор Пупкин. — Мне можно подняться?
— Позвольте… — Моня Шац легко снял его со стола и опустил на пол. Профессор Амодеус Пупкин неуверенно закачался на четырех ногах.
— Браво! — восторженно закричали врачи.
— Мне кажется, завтра я смогу немного поработать, сказал профессор. — Нужно придумать какой-нибудь аппарат, чтобы я смог писать. По-моему, это не сложно. Очевидно, возникнут и другие проблемы. Пока мои мысли еще не совсем ясны….
— Не торопитесь.
— О, только не это! Нам нельзя потерять вас.
— Какая сенсация!
— Мы напишем замечательный отчет!
— Совместно, или каждый по своей специализации?
— И то, и другое. Они никогда не насытятся. Это же новая веха в…
— Где здесь ванная? — спросил Амадеус.
Врачи переглянулись.
— Зачем?
— Заткнись, идиот. За мной,пожалуйста. Позвольте я открою вам дверь.
Пупкин семенил за ними по пятам, всем существом ощущая легкость передвижения на четырех ногах. Когда он вернулся, горячо обсуждались технические аспекты операции.
— … никогда не повторится.
— Не могу с тобой согласиться. Все, что удалось однажды…
— Не дави философией. Ты отлично знаешь, что это чистая случайность. Нам дьявольски повезло.
— Вот именно. Био-электрические изменения необратимы…
— Он вернулся.
— Ему не следует много ходить. Как ты себя чувствуешь, миляга?
— Я не миляга, — прорычал профессор Пупкин. — И между прочим, гожусь вам в дедушки.
— Простите. Мне кажется вам лучше лечь.
— Да, — произнес Амадеус. — Мне что-то нехорошо. В голове звенит, мысли путаются…
Они опустили его на кушетку, обступили тесным кольцом, положив руки друг другу на плечи. Они улыбались и были очень горды собой.
— Вам что-нибудь надо?
— Все что в наших силах…
— Вот, я налил в мисочку воды.
— Мы оставили вам прекрасный овощной салат.
— Отдыхайте, — сказал Абдусалям.
Затем он непроизвольно погладил профессора Пупкина по короткой,розовой с чуть шершавой шерсткой, голове и почесал ему за ухом.
Гроссман выкрикнул что-то неразборчивое.
— Я забыл, — смущенно произнес Абдусалям.
— Нам надо следить за собой. Он ведь человек.
— Конечно, я знаю. Просто я устал… Понимаете, он так похож на собаку, что невольно…
— Убирайтесь отсюда! — приказал Гроссман. — Убирайтесь! Все!
Он вытолкал их из комнаты и вернулся к профессору Амадеусу Пупкину.
— Могу я что-нибудь для вас сделать,дорогой профессор?
Тот попытался заговорить, утвердить свою человеческую натуру, но слова давались с большим трудом.
— Это никогда не повторится. Я уверен. Вы же… вы же профессор!
Гроссман быстро натянул одеяло на дрожащее тело Пупкина.
— Все в порядке,дружище, — проговорил он, стараясь не смотреть на трясущееся животное. — Главное — это интеллект! Мозг!
— Разумеется, — согласился профессор Амадеус Пупкин, выдающийся математик и повилял своим очаровательныл розовым завитком. — Но я думаю… не могли бы вы меня еще раз почесать за ухом и погладить? ......