Глава 1
Осень в столице Экарлат наступила мгновенно. Ещё вчера сладкоголосые птицы прятались в зелёной листве деревьев, солнце баловало разнежившихся на берегу Туманного моря жителей, а уже сегодня тучи затянули небо беспросветной пеленой, листьев коснулась позолота, а дети с тоской укладывали вещи, которые должны будут забрать расторопные лакеи, чтобы отправить в одну из Академий Экарлата.
Традиция отправлять своих детей в учебные заведения в первую неделю Золотого месяца появилась еще при Императоре Яцекове IV; во времена его правления двору катастрофически не хватало людей, а государству - политических деятелей, ученых, магистров, художников и писателей, способных прославить, увековечить и Империю, и Императора. Юный правитель, севший на трон сразу после кровопролитной войны с одним из княжеств, решил эту проблему, создав десяток школ и Академий, расположенных на многочисленных островах. Туда отправляли детей аристократов и придворных, однако оставались немногие. Будущие великие умы Экарлата должны были пройти жесточайший отбор, прежде чем называться учеником Академии. За бортом оставались и те, у кого не хватило золота, чтобы оплатить обучение.
Со временем двери Академий открылись и для простолюдинов, и для иноземцев, но система осталась прежней. Новоприбывшие отвечали на вопросы, стараясь вспомнить хоть что-то из того, чему их учили дома учителя, что они сами вычитывали из книг, а родители и опекуны провалившихся открывали кошельки и покупали своим дитяткам ключ к одной из дверей, ведущей в будущее.
В Экарлат существовало четыре Академии, расположенные на четырех островах Паучьего Архипелага. Историческая Академия готовила летописцев, историков, советников и магистров. Яцековская Академия – политиков, послов, придворных-нахлебников, которые только и умели, что философствовать, обсуждать новые законы, танцевать, есть, пить и жаловаться на скуку. Академия Магии им. Первого Магистра – астрологов, магов-теоретиков и лекарей. Военная Академия, в которую стремилось попасть большинство, выпускала стратегов, будущих главнокомандующих, офицеров и считалась одной из самых престижных. Поступить в нее было очень сложно, и порой даже золото становилось бессильным.
Именно в Военную Академию мечтала поступить Орфея Аркуэнон, однако ее матушка распорядилась иначе. Юную наследницу вассальского дома, служившего своим сюзеренам из Восточного Дома уже более трех веков, отправляли в Яцековскую Академию, где из нее должны были сделать достойную придворную даму.
- Я никуда не поеду! – Орфея громко топала ногами и кидала на пол многочисленные, но ненавистные платья. – Слышите?! Не собираюсь я сидеть в этой Академии и изучать поэзию, летописи и прочий бред, в то время как мой идиот-братец учится сражаться!
- Мы с твоим отцом так решили. Собирай вещи, тебе скоро отправляться. Не заставляй людей ждать.
Женщина средних лет с длинными, черными, словно деготь, волосами, заплетенными в тугую косу, холодно посмотрела на дочь и поднялась. Ее движения были плавными и изящными, а сам облик ее - безупречен. Мягкие черты лица, пухлые губы, аккуратный прямой нос, миндалевидные глаза, обрамленные пушистыми ресницами. Ожившая кукла, которую красят даже появившиеся недавно морщинки. Орфея, к сожалению, не унаследовала ее черт. Черты лица ее были резки - высокие гордые скулы, нос с горбинкой, губы тонкие, вечно поджатые, а волосы такие же черные, как и у матери, но не мягкие и шелковистые, а жесткие, прямые и непослушные. Единственное с чем ей повезло – это глаза. Точь-в-точь такие же, как и у матери, вот только в глубине вместо прохладной сдержанности яростным огнем плескалось недоверие, злость и безграничное презрение. Слуги даже прозвали маленькую госпожу Волчонком за ершистость и взгляд загнанного зверька, который в любую минуту может начать кусаться.
- Не поеду! – Орфея сложила руки на груди, последний раз топнула ногой. – Я сбегу. Сбегу в Военную Академию. Дейдье не достоин того, чтобы учиться там.
- Не глупи, милая, - Марсет примирительно улыбнулась и протянула руку, желая погладить своенравного ребенка по темным волосам, но Орфея оскалилась и отпрянула, не желая, чтобы ее утешали. Она не признавала жалости - считала, что те, кто вызывают подобное чувство – слабые мира сего, а слабые, по ее мнению, не достойны ни жизни, ни снисхождения. А уж сочувствия Орфея и вовсе на дух не переносила, так и не научившись разницы между ним и ненавистной ей жалостью.
– Собери вещи. Я попрошу служанку помочь тебе, и одевайся.
Орфея отвернулась к окну, предварительно одарив мать взглядом, который мог бы убить, если бы такое было возможно. Девчонка была не рассержена, о нет - она была в бешенстве, бессильная ярость разливалась внутри шипящей кислотой и затопляла разум. По одному мановению тонкой материной руки стремительно рушились все её мечты, все воздушные замки, воздвигнутые с таким усердием, рвением и старанием, - с пяти лет она мечтала пойти по стопам деда, Тедерикка Завоевателя, легендарного генерала,
который не только разбил войско одного из князей, посягнувших на территорию Экарлата, но и завоевал столь нужные Империи земли, обеспечив выход в Белоснежный океан.
Орфею не останавливали никакие преграды, отделяющие ее от достижения заветной цели. В шесть лет Орфея украла меч брата и тайно тренировалась в лесу, убегая из дому рано утром. В восемь, вместо того, чтобы учить стихи сентиментальных поэтов, с жадностью изучала учебники и карты, представляя себя на месте великих военачальников, воображая, что когда-нибудь она завоюет для Империи все княжества, которые до сих пор сохраняли свою независимость, не давая возможности получить Экарлату выход к Южным морям и Северному океану. И вот теперь, когда ей исполнилось двенадцать лет, все мечты рушатся. А все из-за того, что наследница имени Аркуэнон не может быть «солдафоном», как говорила ее мать, страстно желающая видеть дочь при дворе.
- Ну что за глупости?! – прорычала Орфея, запихивая платья в шкаф и нащупывая замочную скважину в его стене, открывающую вход в небольшую комнату, в которой вполне мог поместиться один человек, а так же несколько сюртуков и удобных штанов, сшитых городским портным, парадный костюм и меч.
***
Спускаясь по лестнице вниз, Марсет надеялась, что хотя бы в каминной зале она побудет в одиночестве и сможет спокойно обдумать, что же дальше делать с непокорной дочерью. Но, войдя в зал, она увидела сына, который, прислонившись к подоконнику, что-то высматривал в окне. Дейдье, выпрямив спину и вздернув нос, наблюдал за стайкой взъерошенных воробьев. Сквозь разноцветные стекла витража они казались фантастическими птицами, прилетевшими в Экарлат из другого, ирреального мира.
- Говорят, что на Южном материке все птицы такие, - улыбнулась Марсет, подойдя к сыну и положив руку ему на плечо. Мальчик вздрогнул от неожиданности.
- Какие такие?
- С разноцветными перьями, неугомонные и драчливые.
Дейдье поморщился. Он не любил беспокойных людей и животных. Спокойствие и тишина были ему по душе больше, чем суматоха.
- Отвратительные существа.
- Многим они нравятся. Наши сюзерены держат их, как домашних животных, - пожала плечами Марсет.
Мальчик промолчал и отошел к камину. Холодный камень казался ему интереснее птиц, дерущихся из-за хлебных крошек. Дейдье всегда был странным ребенком. Тихим и безучастным. Родившись, он не издал ни звука и служанка, принимавшая роды, сперва с ужасом подумала, что новорожденный мальчик мертв. До шести лет он не произнес ни слова и только в свой день рождения, в честь которого давался бал, Дейдье, в ответ на приглашение одного из знакомых генерала Тедерикка сыграть в кости, сказал «Нет, благодарю». До этого момента все думали, что он отстает в развитии и не возлагали на него особых надежд. После Марсет без устали твердила, что мальчик – гений и многого добьется. Дейдье, и, правда, хорошо учился, его, в отличие от неугомонной сестры, хвалили все учителя, но он никогда не выказывал интереса к чему-то определенному. И почти всегда молчал. Редко принимал участие в разговорах, в то время как Орфея всегда норовила вставить свои пять медяков и привлечь внимание. Дейдье не интересовали сражения и войны. Он весьма посредственно владел мечом, а из лука стрелял и вовсе из рук вон плохо. Марсет говорила, что мальчик просто не признает насилия, однако он молча стоял и смотрел, как дети повара душат кошку, а потом разделывают ее тупым кухонным ножом, который выбросила кухарка.
Дейдье просто был равнодушен.
- Наши сюзерены боятся тишины.
Марсет покачала головой, но промолчала. Сев в кресло, обитое алым бархатом, она посмотрела на сына и улыбнулась. Ее любовь к нему была безгранична и слепа, она не питала столь нежных и глубоких чувств ни к Орфее, ни к мужу, ни к родителям, ни к сестрам и братьям. Дейдье казался ей ангелом во плоти, и зачастую она не замечала в нем безразличие и черствость, которые видели все.
-Дейдье, милый мой, ты уже собрал вещи?
-Да, мамочка. Их уже забрали.
Марсет вздохнула, вспомнив, как сердилась Орфея, когда узнала, что ей предстоит учиться в Яцековской Академии, как раскидывала вещи, топала ногами, била стеклянные статуэтки, которые ей привез отец из очередного княжества, которое сложило оружие и преклонило колено пред Империей.
-Как же мне повезло с тобой, Дей! – Марсет крепко обняла, подошедшего к креслу сына. – Как же мне повезло с тобой…
Дейдье поморщился и, помедлив немного, обнял мать в ответ.
***
А Орфея тем временем, отдав роскошные платья служанкам, сложив в сундук сюртуки, рубашки, удобные штаны, закрепив на поясе ножны с мечом, на старом сундуке в кухне и самозабвенно изливала душу, жалуясь помощнице повара, старой тучной Мэл, на мать, отца, брата и свою нелегкую жизнь в целом. Мэл ласково улыбалась и пыталась уговорить юную хозяйку взять что-нибудь на дорожку. Орфея упорно отказывалась и уныло ковыряла вилкой давно остывший пирог.
- …а вчера этот поганец забрал книгу, которую я читала. Сотдюнор он по географии изучает… - передразнила она брата и отодвинула тарелку, на которой лежал огромный кусок пирога с вишней. – Да он просто хотел меня позлить. Честное слово! Вот, чтоб мне на этом самом месте провалиться!
Повар, готовивший в это время мясо к ужину, расхохотался. Да так звучно, что Орфея чуть было вилку не выронила.
-Это не смешно! – надулась девчонка, скрестив руки на груди.
-Конечно, не смешно, волчонок, - улыбнулась Мэл, убирая тарелку. Эта пожилая женщина с морщинистым лицом и длинными волосами, вечно собранными в пучок, души не чаяла рфее. Она ухаживала за ней с тех пор, как родился Дейдье. Орфее тогда исполнился один год. - Но не забывай, что с этого дня вы будете видеться с ним очень редко…
-Он едет в Военную Академию, Мэл!
Мэл поднялась и шаркающей походкой прошла вглубь кухни. Дым и пар окутал тучную фигуру кухарки, силуэт ее расплылся, и она стала казаться еще толще, чем есть на самом деле.
"В ней добра столько же, сколько и веса", - подумала Орфея, барабаня пальцами по деревянной, отполированной до блеска, столешнице. - "Как и в матери", - дополнила она с язвительной усмешкой.
Старший повар, сухопарый мужчина лет семидесяти, похожий на старую деловитую черепаху, выкладывал на смазанную свиным салом сковороду шкворчащие куски мяса. Над очагом жарился поросенок, которого зарезали рано утром. Орфея слышала его визг, когда возвращалась с утренней прогулки. Когда-то она его подкармливала. Как оказалось, на убой. Девочка горько усмехнулась. Туша, подвешенная над жарким пламенем, казалась ей олицетворением собственной жизни, сытой, спокойной и так внезапно изменившейся, причем, как ей казалось в отнюдь не лучшую сторону.
Мэл вернулась, неся в руках мешочек, сшитый из грубого полотна.
-Что в нем? - поинтересовалась Орфея, сжимая в кулачке прощальный подарок, который был куда дороже, чем подвеска с лунной слезой, подаренная матерью сегодня утром.
-Ведьминские травы, волчонок, - женщина ласково погладила девочку по голове. На глаза ее навернулись слезы. - Они уберегут тебя от несчастий.
-Ты слишком суеверна, - Орфея нахмурилась. Если мать найдет подарок, то придется с ним расстаться. Она не поощряла дружбу со слугами и не верила ни в магию, ни в Прошлых Богов, которых старались забыть еще с прошлого века, века реформ, но люди продолжали поклоняться им, а не Церкви и провозглашенному ею Единому. - Но спасибо.
Девочка чмокнула старую кухарку в щеку и поднялась. Она не могла засиживаться здесь – во дворе раздался скрип колес, а значит, из Академии уже приехали.
-Беги, милая. И не забывай старуху Мэл.
-Да сохранят тебя Боги, Орфея! - поваренок, с которым юная наследница часто играла в лесу и тренировалась, отсалютовал ей половником, окатив рядом стоящего повара, который в это время шинковал капусту, бульоном и получив подзатыльник. Орфея расхохоталась и выбежала из кухни, а он, сконфуженно потирая затылок, вернулся к работе.
Мэл тяжело вздохнула и вытерла тыльной стороной ладони навернувшиеся слезы:
-Да благословят они тебя, волчонок...
Орфея тем временем сбежала вниз, подобрав подол черного платья, расшитого серебряными нитями - своеобразная насмешка над матерью, которая терпеть не могла ни черный цвет, ни серебро - и, перепрыгивая через ступени, неслась вверх. Заставлять ждать мать и служащих Академии она не собиралась. Слушать, как ей в пример ставят Дейдье, Орфея так же не горела желанием.
Запыхавшаяся и растрепанная, она остановилась возле массивных дубовых дверей, что вели в парадную залу, где ее уже ждали. Орфея никогда не любила это огромное гулкое помещение, считая его обставленным и украшенным с излишней помпезностью. И действительно - парадную залу Марсет обставляла так, будто желала отобразить в ней все величие и богатство семьи Аркуэнон, нынешнее материальное положение которой, если говорить начистоту, не позволяло наскрести средств не то что на вторые такие покои, но даже на покупку дерева для постройки новых конюшен. Марсет, никогда не умевшая экономить и получившая от своего мужа, Уренса, занятого делами государственными и дома бывавшего не чаще трех-четырех месяцев в год, полную свободу, растратила практически все. Зато теперь четырехэтажное поместье, неприступное и холодное снаружи, стало достаточно уютным и гостеприимным внутри.
- Вы звали меня, любезная матушка? - Орфея отвесила шутовской поклон и злобно глянула на брата, который, не обращая внимания на сестру, разглядывал витражи со свойственным ему равнодушием.
Марсет кивнула. Ее обида и злость уже давно прошли, уступив место сожалению и стыду. Ей почему-то казалось, что Орфея опозорит знатную фамилию, которой так гордились и сама Марсет, и Уренс, и многочисленные предки, которые защищали свою честь огнем, мечом и кровью.
- Присядь, Орфея, - она ласково улыбнулась дочери. Так улыбаются щенкам, которые нагадили на пороге опочивальни, объясняя неразумным, что делать так нехорошо. - Я хотела бы поговорить с тобой перед отъездом. Ваши с Дейдье вещи уже погрузили в дормез.
- Да, я знаю, - прервала Орфея. Ей совсем не хотело слушать то, что и так было известно. В конце концов, она отлично знала, как натужно скрипят смазанные колеса этой массивной кареты, которую некоторые слуги упорно называли «колесный дом». Кто знает, откуда взялось это название, но оно было не так уж и далеко от правды.
Марсет с раздражением посмотрела на дочь и вздохнула:
- Я очень надеюсь, что хотя бы в Академии тебя научат манерам…
«Надейся…»
-…и ты вернешься домой нормальным, воспитанным ребенком, - Орфея закатила глаза. Эти слова сопровождали ее на протяжении всей короткой жизни, - надеюсь, что нам с отцом не придется краснеть за тебя.
- Я буду вести себя хорошо, - Орфея с тщательно отрепетированными кротостью и смирением опустила глаза.
Марсет с явным недоверием посмотрела на дочь, которая рассматривала узор на подлокотниках кресла. Она слишком хорошо знала Орфею, чтобы поверить в эту ложь. Женщина хотела сказать что-то еще, но в залу постучались, и Дейдье, похоже, возомнивший себя хозяином дома только из-за того, что Марсет разговаривала с дочерью, которой никогда не было дела до жизни имения, громко крикнул:
- Войдите!
Тяжелые двери отворились с протяжным скрипом, от которого по спине Орфеи пробежали полчища мурашек.