От автора: 18+.
Несовершеннолетним просьба покинуть эту страницу.
***
Предисловие к английским эротическим новеллам http://www.proza.ru/2016/10/20/377
** Глава восьмая. Неудачное лечение черной меланхолии
– Кар! – черный ворон очень обиделся, когда лишился ворованной добычи, и мечтал отмстить смелой монашке, рискнувшей подняться на его чердак. – Кар-р!
Кроме того, птице хотелось есть. Тут, как на грех, хохлатая курица вывела гулять свой выводок во двор. «Лучше добычи и не придумать! – подумал ворон. – Конечно, во дворе сидит монашка, у которой я украл четки, ну да мне не впервой!»
Ворону повезло. С того самого дня, когда призрак предсказал Катрине несчастье, ее душа пришла в состояние самого тяжкого уныния, а постоянное лицезрение девичьей башни словно наложила угрюмую печать на чело. Мать-настоятельница делала все, что было в ее силах, чтобы смягчить тоску новенькой, но меланхолия не ослабевала.
В те времена средством лечения меланхолии номер один были розги, врачи, отправляясь к пациентам, не забывали ими запастись, и добрая матушка давно собиралась воспользоваться этим способом, но повода не находилось. Катрина жила, не нарушая дисциплины, и честно несла послушание на птичнике.
Матушка Изольда придерживалась правила, общего для многих женских монастырях. Телесные наказания монахинь производились в присутствии всех, причем необходимость бубличной расправы оправдывалось словами из Священного Писания: «Стыдите грешниц в присутствии всех».
Конечно, ворон всего этого не знал, он высмотрел добычу и теперь собирался позавтракать. Курица, хоть и глупая птица, увидев разбойника, подозвала цыплят под крылья и стала медленно отступать в сторону Катрины, надеясь на защиту человека.
Ворон не стал ждать, а сел рядом с курицей на землю, и схватил ее клювом за крыло. Хохлатка, потеряв равновесие, упала. Ворон тут же оказался среди цыплят. Удар страшным клювом по голове цыпленка, и через секунду ворон полетел в башню, держа в лапах добычу. Курочка огорченно кудахтала, а Катрина закричала:
– Кыш!
Но было уже поздно. Разумеется, нерадивость Катрины была тут же оценена настоятельницей, и причина для наказания нашлась.
– Катрина, – строго сказала матушка Изольда, – ты ведь понимаешь, я обязана наказать тебя!
– Наказывайте, – покорно согласилась девушка, – я буду молиться за вас!
Наказание было назначено на следующий день. Линда в честь такого случая запаслась свежими розгами. К великому сожалению матушки Изольды, из-за начавшейся войны многие постоянные гости уехали добывать славу, и желающих высечь Катрину, сделав посильный взнос в монастырскую казну, не нашлось.
– Придется мне самой взяться за розги! – решила матушка после молитвы. – Ох, грехи мои тяжкие! В конце концов, я стараюсь для ее же пользы. А как говорил ученый римлянин Сенека, порка способна вылечить от лихорадки, так как движение под ударами розог или плети заставляет скорее циркулировать кровь.
Девушка покорно разделась и легла на скамью. Странное дело, но приговоренную нисколько не смущало то, что к её обнажённому телу прикованы взоры всего монастыря, в том числе и нескольких крестьян-трудников. Для молодой монашки было как-то... Как-то естественно, что ли. Так же естественно, как молиться или дышать. Или как кричать во время экзекуции...
На лице Катрины застыла маска безразличия и отрешенности.
Даже когда монашки-помощницы сели ей на ноги и на голову, приговоренная не выразила протеста. «Никакого страха, никакого душевного трепета! – подумала матушка Изольда, стряхивая с прута капли соленой воды. – Ну, может, хоть сейчас ее проймет!»
Золотые минуты, когда читались покаянные молитвы, не изменили поведения Катрины.
«Ничего, – матушка Изольда провела по ожидающей попке ивовым прутом, – будет тебе и лечение, и воспитание и наказание в одном флаконе, как микстура Авраама, нашего аптекаря! Придет время, я и до него доберусь, обращу в христианство, чтобы драть семь шкур с нас, грешных, ему неповадно было!»
Готовясь к неизбежному, девушка глубоко вдохнула и зажмурилась.
Прикосновение заставило Катрину задержать дыхание и замереть в ожидании, когда нежное касание сменится знакомым с детства пламенем удара.
– Я выбью из твоего тела меланхолию! – матушка, размахнувшись, опустила прут на попу девушки.
– Ай! – вырвалось у Катрины. Боль, острая как нож, пересекла ягодицы, уступив место зуду.
Матушка надеясь, что порка вернет девушке вкус к жизни.
– А-ай! А-а-ай!! А-а-й!!! – бессвязные крики прорывались сквозь рыданья, на ярко-красной попе один за другим вспухали рубцы.
Она секла, против обыкновения, сурово, и Катрина не выдержала.
– Не-е-ет!!! Прости-и-ите!! О-ой!! Не бу-уду!!! А-ай!!! Не на-адо!!! А-а-ай!!!Кончик прута при втором, более сочном ударе оставил кровавый след на бедре несчастной.
После первого десятка ударов яркое адское пламя боли охватило все тело несчастной, она кричала во весь голос, но зажигательного «танца ягодиц» ни зрительницы, ни помощницы, удерживающие Катрину на скамейке, ни настоятельница, так и не дождались.
«Не получилось! – отбросив, прутья и взглянув на распухшую от порки попку Катрины, она почувствовала укол жалости. – Да, таким образом меланхолию не получилось!»
Даже монашкам, обожавшим смотреть, как секут других, порка Катрины удовольствия не принесла.
«Похоже, – подумала матушка Изольда, – этот способ, весьма эффективный в обычное время, не сработал! Только бы не чахотка!»
Катрину унесли в келью, а матушка Изольда, заметив, как из глаз девушки текут слезы, вздохнула и перекрестилась. Наказание за цыпленка получилось уж слишком строгим даже по монастырским меркам.
«Может, позвать аптекаря Авраама и попробовать кровопускание? – думала она, молясь о здоровье Катрины. – Нет, после него придется весь монастырь заново святить!»
После наказания меланхолия не улетучилась, наоборот, на душе девушки было тревожно и мрачно. Крепкое пиво, что приготовила Линда, тоже не принесло облегчения. Думая доставить ей радость, матушка Изольда освободила Катрину от работы на птичнике, сделав смотрительницей старинного склепа, того самого, куда категорически запрещал ей спускаться призрак.
– По крайней мере, обитатели склепа никуда не денутся! – объяснила она свое решение. – Поставишь свечи, подметешь пол и грусти, сколько твоей душе угодно.
«Все равно жизнь моя кончена, – думала девушка, спускаясь в первый раз в склеп. – Видимо, так уж мне начертано в книге судеб!»
Разнообразие в распорядок и одиночество Катрины внесло прибытие неожиданного гостя. Некий отец Гай, в прошлом доблестный рыцарь, а ныне монах и по призванию чернокнижник, решил отсидеться в монастыре после того, как его опытами во Франции стала интересоваться Инквизиция, не столь могущественная, как сто лет назад, но вполне способная отправить еретика, чернокнижника и шпиона на костер.
Каким-то чудом, возможно не без помощи злых сил он успел бежать в Англию и оказался в Крейцбергской обители.
Святой отец был рослый, темноволосый, темноглазый. На смелом, резко очерченном лице было странное выражение не то насмешки, не то недоверия. Откинутый капюшон лежал на плечах, а ряса, не стянутая сверху, открывала округлую мускулистую шею, мускулистые руки.
И как раз в его лице для Катрины подоспела неожиданна помощь, но об этом в следующей новелле.