От переводчика-компилятора
Предисловие к английским эротическим новеллам
http://www.proza.ru/2016/10/20/377
Начало:
http://www.proza.ru/2009/09/22/262
http://www.proza.ru/2012/07/18/508
http://www.proza.ru/2011/01/25/425
В книге достаточно много жестоких сцен: женщинам приходилось платить очень дорогую цену за свою любовь и свои прегрешения. Кому читать такое не нравится – просьба нажать на крестик в верхнем правом углу экрана.
В первых главах я рассказывал о приключениях прекрасной леди Эвелины, ее замужестве и грехопадении. Лорд Оливер Хаксли поймал ее в лесу в объятиях любовника сэра Гислфорда.
** Глава пятая. Возмездие за блуд
В очередной раз прекрасная леди Эвелины и ее верный рыцарь сэр Гилфорд уединились на лесной полянке. Сэр Гилфорд поцеловал ее в шею и вдруг так больно укусил, что Эвелина вскрикнула, попыталась вырваться. "Отпечатки зубов модет увидеть муж!" Но боль тут же исчезла, а от места, где к коже прижимались губы сэра Гилфорда, кпо всему телу растеклось наслаждение. Эвелина растворилась в блаженстве и забыла даже, что находится в лесу, а над ними летакют кусачие комарики. Во всем мире остались только она грешная падшая женщина, сэр Гилфорд. Любовники уверилсь в собственной безнаказанности и потеряли бдительность.
Впрочем, парочка напрасно надеялась, что за их грешными играми никто не наблюдает. Инкуб, ловец грешных душ не без удовольствия наблюдал за их развлечениями. «На то и допустил Господь существование врага рода человеческого, чтобы люди жили в страхе божьем! – Инкуб, любуясь на то, как доблестный рыцарь придавил женщину к земле, обдумывал план действий, – чтобы погубить навсегда души любовников. А женщина хороша! Так или иначе, я ею обязательно полакомлюсь!» Инкуб, порождение черта и ведьмы, был охоч до грешных женщин.
«Пожалуй, я ничего не буду выдумывать, а воспользуюсь я старинным, проверенным способом: мужа на охоту, а любовников в лес! А уж встретиться я им как-нибудь помогу!» Впрочем, я подожду. У меня впереди вечность, а любовники должны потерять бдительность. План Инкуба был прост, многократно проверен за последние полторы тысячи лет, и великолепно сработал: охота лорду была испорчена с самого начала, хитрый кабан был неуловимым. Верный конь споткнулся, уронив хозяина в ручей.
«Хватит, – решил Лорд, – видимо я недостаточно хорошо с утра помолился! Пора домой!»
И вот, когда его отряд гнал лошадей через лес, охотники наткнулись на обнаженных любовников. В самый неподходящий момент!
Закинув руки за распущенные волосы, гибко извиваясь, как русалка вытащенная рыбаками на берег, Эвелина двигалась вверх и вниз. Под нею, раскинув ноги, лежал на спине доблестный сэр Гилфорд. Их стоны и охи вздохи раскатывались по всему лесу.
«Эх, повезло Гилфорду! – не без завести подумала охотники, сопровождающие лорда. – Такую женщину на себя посадил!» Сам муж не сразу мог понять, что происходит, а потом и решиться на возмездие. Тут он увидел, что тело его благоверной жены напряглось, замерло и она, прижавшись к груди мужчины, забилась в сильных конвульсиях.
- Ах! Леди Эвелина обнимала шею возлюбленного, еще не подозревая о разоблачении.
Стараниями Инкуба миг неосторожной страсти погубил женщину.
– Я умру за тебя, как Тристан за Изольду! – сэр Гилфорд Уэст, поняв, что от погони не уйти, хотел в бой. – Я умру рядом с тобой!
И тут леди проявила твердость, достойную не женщины, а настоящего рыцаря.
– Нет, мой любимый, во имя меня и нашей любви ты спасешься и останешься в живых! Vale tandem, non immemor mei! [Прощай, но не забывай меня – лат.]. Овраг, отделявший их от слуг мужа, дал необходимые для бегства секунды, а Инкуб, не желавший быстрой развязки, подкинул острый камень под копыто лошади лорда.
– Я вернусь и спасу тебя! – Оборвав последний поцелуй, Гилфорд взлетел на коня, – Клянусь святым причастием и спасением своей души!
«Ты вернешься, чтобы оплакать мою могилу! – подумала несчастная Эвелина оставшись в лесу, нагой и беспомощной, - я сдамся на милость господина-мужа! Надеюсь лишь на то, что Бог пошлет мне не слишком мучительную смерть!»
Сэр Хаксли уже вынул меч из ножен, намереваясь снести блудной жене голову. Леди покорно встала на колени и откинула с шеи пышные волосы. Муж увидел следы розог на теле жены и рука его дрогнула, не смотря на то, что гнев застила ему разум.
«Короткого удара мечом слишком мало за такое преступление! - Решил он. – Моя честь стоит дороже!»
Еще сухого хвороста в пламя ярости в его душе подкинул вид свежих красных рубцов, оставленных розгой Гилфорда на ягодицах и бедрах жены и следы зубов на ее нежной шее.
«Так ты любительница розог – что ж, я доставлю тебе это удовольствие! – решил сэр Хаксли, убирая меч в ножны. - Я собственноручно выпорю тебя! Однако не надейся, что это будет в супружеской спальне! Высеку на дворе, так, как поступают с нерадивой прислугой!» - Не жди от меня ни скорой смерти, ни прощения! – Взревел он. – Накиньте на нее петлю и пусть бежит рядом с лошадьми! Вот так, как есть! Голая и босая до самого замка!
Страшным было возвращение несчастной Эвелины домой. Ворота старого замка помнили, как она гордо шагала по подъемному мосту, после венчания, под руку с мужем, переполняемая любовью. Вся гости и слуги приветствовали молодую чету. А сейчас она брела пунцовая от стыда, выпоротая и опозоренная.
Расправу супруг решил учинить прямо в замковом дворе.
«Эй, конюх, сегодня у тебя прибавилось работы! Займись-ка этой… дамой! Вяжи ей руки и к столбу, как провинившуюся служанку!»
- Да, сэр!
- Конюх не стал спорить с господином и занялся привычной работой: связал нежные запястья женщины пеньковой веревкой, привязал их к тяжелому металлическому кольцу, вделанному в верхнюю часть позорного столба.
«Неужели это происходит со мной?» – леди Эвелина еще не могла понять, в какую пропасть толкнул ее грех прелюбодеяния.
Замковые слуги, услышав шум, высыпали во двор, но муж и не думал прогонять их.
«За грехи мои воздастся! – подумала Эвелина. – Надеюсь, что кучер забьет меня до смерти быстро!»
- Простите, леди, - шепнул ей кучер, я просто выполняю свою работу!
- Прощаю всем сердцем! – Тихо ответила женщина.
При этом припухшие соски, вынужденной встать на носочки женщины с силой вдавились в грубое дерево.
«У меня осталось несколько минут, чтобы помолиться, - подумала Эвелена, - но молитвы почему-то совершенно не лезли ей в голову.
- Господи, прости меня грешную и прими мою душу, - сумела прошептать она.
Несмотря на страшные приготовления, и предчувствие мучительной гибели, леди Эвелина почувствовала некоторое облегчение, прижавшись обнаженным телом к столбу. Он поддерживал ее, помогая приготовиться к позорному наказанию.
- Что случилось? – шептались слуги.
- Говорят, наша госпожа изменила мужу! Теперь он наверняка запорет ее до смерти!
Мужественная блудница пыталась наилучшим образом использовать представившуюся передышку для восстановления сбившегося во время бега дыхания.
- Прикажете начать? - спросил конюх.
Со стоном склонив голову, леди Эвелина приготовила себя порке, ягодицы мелко дрожали, словно предчувствуя уготованную им долю.
- Нет! Дай сюда хлыст и можешь возвращаться к лошадям! Нет! Оставайся и смотри, что сейчас будет!
Леди Эвелина закрыла глаза и молилась. Казалось, после пережитого позора в ее душе ничего не осталось, а грешное тело молило о пощаде, но она не стала слушаться зова плоти и не поддалась искушению униженно просить хотя бы о снисхождении.
– Клятвопреступница! – кричал муж. – C'est pour vos peches – pour vos peches! – Это за ваши грехи, за ваши грехи [франц.].
«Приговоренная», обернувшись увидела перекошенное злобой лицо мужа, раскручивающего над головой страшный хлыст, используемый для дрессировки собак.
– Помоги мне, несчастной святой Андриан! – Молилась леди Эвелина. – И смягчи сердце моего мужа!
В Англии многие часто поротые женщины прибегали к заступничеству святых и умоляли изображения их о смягчении сердца не в меру свирепых и расходившихся мужей.
Хвост дьявольского орудия, шипя в воздухе, безжалостно и беспощадно врезался в грешную плоть. Беспощадный удар словно вдавил тело женщины в столб, к которому она была теперь привязана.
– Аааах! – тихий стон сорвался с трепещущих губ.
Как только тонкий конец хлыста покинул спину леди Эвелины, заалел, наливаясь кровью новый толстый рубец.
«С этого надо было начинать! – Подумал опозоренный муж. – Мало ее драл мой покойный тесть!»
Сделав небольшую паузу, экзекутор, слегка сместившись вправо, нанес, размахнувшись с тыльной стороной руки, безжалостный удар прямо в основание исполосованного зада красавицы.
Жалобное стенание вырвалось из задыхающегося рта женщины, при этом она запрокинула голову и с нечеловеческой силой прильнула обнаженной плотью к грубому дереву столба.
Малиновая, словно от ожога полоса пересекла вспухшие следы от ивовых прутьев, в то время как она воздела полные слез глаза к небу. Стоящая на носочках, со сжатыми трепещущими бедрами, воспаленными ягодицами, женщина словно излучала вокруг волны боли.
Кроме этого ограничение свободы уже не позволяло контролировать непроизвольные движения израненных ягодиц, что только усиливало унижение. Под этими обжигающими ударами бедра несчастной метались из стороны в сторону в тщетных попытках хоть как-то избежать их. Во время этой неистовой пляски боли ягодицы леди Эвелины подпрыгивали и сотрясались, а двор оглашался душераздирающими криками.
– Господи, спаси сэра Гилфорда! – Женщина изо всех сил прижалась нежным нагим телом к удерживающему столбу и ожидала продолжения своей Голгофы.
Слезы струились по измученному лицу красавицы, зрачки были расширены, глаза опустошены болью, наказанные ягодицы совершали беспорядочные спазматические движения, лаская похотливые взгляды находящихся вокруг мужчин. Только несколько бледных кусочков кожи, посреди перекрещивающихся багровых полос можно было заметить на нежных, жестоко иссеченных полушариях. Удар и леди Эвелина испустила пронзительный крик.
Диагональная, малиновая, словно от ожога раскаленным прутом, полоса пересекла трепещущие ягодицы, в то время как она воздела полные слез глаза к холодному бездушному небу. Ограничение свободы уже не позволяло ей контролировать непроизвольные движения израненных ягодиц, что только усиливало унижение.
Во время этой неистовой пляски ягодицы подпрыгивали и сотрясались, а двор оглашался душераздирающими криками.
«А ведь я ее когда-то любил! – муж обозрел разукрашенную наготу, в то время как Эвелина безуспешно вздрагивала на веревке, в бесплодной попытке защититься от жалящих ударов. – Пожалуй, она еще мало получила!»
– Женщины! Женщины! – простонал рогоносец. – Святое христианство справедливо назвало их radix malorum [Корень зла. – лат]. Начиная с Евы, какой прок был от них?
Полный решимости покарать блудницу, он порол сильными длинными ударами, стараясь сделать так, чтобы темные полосы от плетки полностью скрыли под собой следы розги любовника.
Крики и стоны прекратились. Измученное пыткой тело безвольно повисло на веревке. Голова нежной красавицы бессильно склонилась в сторону и мертвенно-бледная щека коснулась плеча.
– Окатить ее водой! – супруг бросил хлыст на землю и пошел прочь. Очнется – в подвал!
Придя в чувство, страдалица тихо всхлипывала. Суровая трепка превратила молочно-белые ягодицы леди Эвелины в сплошную сине-багровую массу, истерзанная плоть все еще продолжала непроизвольно судорожно пульсировать.
Присутствующие при наказании слуги начали нехотя расходиться.
Ее бросили в подвал замка, обычно служащий тюрьмой для нищих и воров.
– Казню и тебя и любовника на одной веревке! – пообещал обманутый муж. – Вот только поймаю негодяя!
Целый месяц солдаты гнались за ним, через леса и деревни, и частенько лишь дерзость, хитрость и удача спасали сэра Гилфорда Уэста от неминуемой гибели. Но, в конце концов, он ускользнул от погони, и умчался в ночь, переодевшись крестьянином.
Лорд, поняв, что вторая птичка ускользнула, хотел публично казнить Эвелину, и помешало только то, что семья жены была слишком влиятельной. Тогда обманутый супруг нашел другой выход. Он придумал, как отомстить за унижение, которому подвергся. Не в силах более терпеть присутствия изменницы под своей крышей, он дал ей один час на сборы и отправил в изгнание в замок на морском берегу, на самом краю его земель.
** Глава шестая. Кобыла для непокорных
Грустным был путь Эвелины за ворота замка. Маленький отряд увозил ее в неизвестность.
– Увезите ее, уберите с глаз моих! – пьяный муж, покачиваясь на нетвердых ногах, кричал вслед повозке. – В замок ее под замок! Черт меня побери! И не смейте мне привозить эту блудницу обратно, по крайней мере – до тех пор, пока не раскается она в причиненном мне зле! Бесстыдница! Я предоставлю тебе возможность пожалеть о постыдном грехе!
- Какие еще будут пожелания, сэр? – горбатый бритоголовый слуга спокойно выслушивал монолог господина.
- Разрази меня гром, отдайте ее главному королевскому палачу, если я не придумаю ей заслуженное наказание! Подвергайте эту блудницу суровой порке в первый день каждого месяца! И не жалеть ее!
- Сколько ударов давать, господин?
- А число ударов пусть будет равно числу дней в месяце, так чтобы выходило триста шестьдесят пять ударов в год! Вот это будет ей хорошим уроком!
«Господи, - подумала леди Эвелина, - сделай так, чтобы муж меня пожалел!»
Таким было напутственное слово обесчещенного супруга.
- И никаких поблажек! Секите эту грешную женщину тех пор, пока она не решит приползти назад ко мне – на четвереньках! Никакой пощады! Наказывать до тех пор, пока она не примется умолять меня о прощении!»
Путь был неблизкий, и почти две недели лошади уныло плелись по холмам и лесам. Гладкая, твердая, подметенная ветром дорога впереди них ныряла в лощинку, снова поднималась по косогору на той стороне и исчезала среди стройных сосен. Однажды они стали свидетелем сельской расправы.
Англосаксы, чтившие обычаи седой старины, гордились строгими законами, которые со времен язычников наказывали за нарушение брачных уз. За первую измену мужу виновная подвергалась наказанию: толпа вела несчастную по деревенской улице, по дороге стегая березовыми розгами. Дело дошло до того, что с развратницы сорвали одежду и секли, не обращая внимания на стыдливость.
- Спасите! Пощадите! – кричала несчастная женщина под смех толпы.
Бедная крестьянка визжала, как приговоренный к мяснику ножа поросенок, а экзекуторы и не думали останавливаться.
- Веками наши предки именно так наказывали блудных женщин! – Слуги, сопровождавшие Эвелину комментировали деревенскую расправу. – Впрочем, нашим женщинам еще везло. Сарацины топят таких в мешках, набитых камнями! Этой достанется всего лишь порция розог.
Впрочем, расправа быстро закончилась: иссяк запас прутьев и женщина, стыдливо прикрывая грудь и низ живота побежала домой под дружных хохот толпы. Не смеялась только Леди Эвелина.
«Во мне течет кровь саксов. Нет, я вынесу все, что выпадет на мою долю. Наложить на себя руки недостойно дочери рыцаря и памяти моих предков!»
Путешествие неспешно продолжилось. Но всему когда-нибудь приходит конец, и настал тот день, когда перед отрядом, сопровождавшим Эвелину выросли стены замка из серого камня, одиноко стоящего на берегу моря. Серые камни и безлесые холмы делали пейзаж унылым и безрадостным. С моря дул противный ветер. Волны, накатывающиеся на берег, казались свинцовыми.
- Добро пожаловать! – ухмыльнулся управляющий. – Позвольте вас проводить?
В его поклоне было что-то издевательское, но Эвелина спокойно стерпела его.
Печальный путь Эвелине на самый верх башни, пришлось освещать факелом. В узкие, приспособленные для боя окна проникало слишком мало света.
Обиталище узницы оказалось круглой пустой комнатой с толстой дубовой дверью.
«Здесь мне придется жить! – вздохнула она. – Что ж, это наименьшая кара, которую я заслуживаю!»
Тюремщик оставил ей огарок свечи и вежливо пожелал «спокойной ночи».
В комнате, отведенной Эвелине оказалось холодней, чем в колодце. Из мебели был только большой, окованный железом сундук.
Кровать, которую она нашарила в темноте, оказалась тюфяком, набитым сырой, как торфяное болото соломой. Камин никто и не подумал затопить. Так в слезах и молитвах Эвелина провела свою первую ночь на новом месте.
Однако, сократить срок пребывания узницы на грешной земле не входило в планы тюремщиков. Наутро служанки привели комнату в порядок и даже искупали ее в лохани с горячей водой и оставили ее одну. Эвелина читала Священное писание и часами наблюдала за тем, как пляшут алые языки пламени в камине. Огонь согревал узилище, завораживал, наводил на раздумья, вызывая в памяти приятные воспоминания.
- Госпожа, по велению вашего мужа, - мы будем запирать на ночь двери, - сказал комендант, но во всем остальном вы будете пользоваться полной свободой, конечно, в пределах замковых стен! Вам даже позволено – под бдительным надзором, конечно, – прогуляться вдоль пляжа и поплескаться в море!
- Спасибо, сэр! Вас не затруднит прислать мне служанку? Надеюсь, это мой муж не запретил?
- К вам приставлена Мадлон! Девушка она деревенская, невоспитанная, но исполнительная!
Утром во дворе замка началось оживление: крестьяне привезли дубовые бревна и доски. Стучали молотки и топоры. К вечеру во дворе замка стояла деревянная кобыла.
«Это, наверное, чтобы держать крестьян в повиновении! – Подумала Эвелина. – Интересно, почему это комендант замка и по совместительству мой главный тюремщик так злорадно ухмыляется?»
О том, для чего и как используется кобыла Эвелина узнала через три дня. Утром в замковом дворе собрались все обитатели. Мужчины шумели, обсуждая предстоящее зрелище.
- Опять наша Мадлон набедокурила! – Веселились они. – Ну, ей и объезжать кобылку!
«Чем же могла провиниться эта несчастная девочка?» - Подумала Эвелина.
Слуги вывели Мадлон из кухни.
- Нет! Не надо! Я не хочу! – Девушка упиралась как бычок.
- Иди, иди, - ухмылялся комендант, - кобылка явно заждалась! Раздевайся!
- Не надо! Нет! – Девушка отчаянно держалась за шнуровку на платье, но двое слуг быстро сорвали с нее плате.
Никакого белья на девушке не было.
Мадлон, оставшись в костюме Евы отчаянно вырывалась. Слуги подхватили ее под руки и повалили животом на кобылу.
- Брыкается! – Веселились слуги. – Не хочет!
- Она и коменданту тоже давать не хотела. Вот сейчас и получит великолепный урок послушания.
«Значит, комендант покушался на эту девочку? – Подумала Эвелина. – Бедный ребенок!»
- Нет! – Девушка не хотела сдаваться даже в этой ситуации.
- Комендант, Вы уверены в виновности Мадлон? – Эвелина решилась помочь девушке.
– Не падшим женщинам судить о том, виновна эта девчонка или нет! Здесь, позвольте вам напомнить, распоряжаюсь я!
- Нашей госпоже тоже предстоит познакомиться с кобылой! – услышала она чей-то голос за своей спиной. – Господин велел не щадить ее!
Этот голос вдруг лишил Эвелину самообладания. Неужели и ее ждет участь Мадлон? Она помнила последнее напутствие мужа, но не могла поверить, что ее, дочь рыцаря будут пороть на кобыле также, как и провинившуюся служанку.
- Вяжите ее! – приказал комендант. – Долго еще она будет брыкаться? Взнуздайте ее как положено!
Кожаные ремни были приготовлены заранее.
Не смотря на отчаянное сопротивление Мадлон, слуги быстро привязали ее руки и ноги к кобыле.
- Не забудьте подпругу! – приказал комендант.
- Девушку за поясницу пристегнули к дереву широким ремнем. Теперь она могла только мотать головой.
- Справились? Позор! Потратить на девчонку так много времени! – Комендант обошел вокруг кобылы, любуясь как жертва пытается из последних сил освободиться от пут.
- Зря только брыкалась, - комендант по-хозяйски шлепнул ее широкой ладонью по попе. – Вела бы себя хорошо и не лежала бы на кобыле! Женщины сами выбирают свою судьбу!
С этими словами он посмотрел на Эвелину. Взгляд коменданта не предвещал ничего хорошего.
- Дайте-ка мне плетку. Пора, давно уж пора поучить нашу кобылку поведению.
Плетка была свита из узких полос кожи. Ручка была отполирована частым потреблением.
- Шурш- комендант раскрутил страшное орудие над головой.
- Пощадите! Я буду послушна! – Кричала Мадлон. – Не надо!
Описав дугу гибкий хвост впился в нечастное тело, задержался на несколько секунд и отскочил, оставив на теле быстро набухающую малиновую полосу.
На секунду Мадлон замолчала, а потом замковый двор огласил отчаянный визг.
- Хорошо пробирает, - улыбнулся комендант, раскручивая плетку для нового удара. – Не сладко, Мадллон! Толи еще будет.
- Милосердия! – успела произнести Мадлон и тут же хвост наискось пересек попку несчастной.
- Да поможет ей святой Андриан! - У Эвелины вдруг сладко засосало между ног. «Что же со мной происходит? Почему мне приятно смотреть на мучения этой прислуги? - И вдруг ее посетила шальная мысль, - хватит ли у меня мужества и сил вынести порку с достоинством дочери рыцаря. Тогда, у позорного столба, не хватило!»
Наказание продолжалось. Несчастная Мадлон уже не кричала и ничего не могла сказать. Ее крики слились в протяжный жалобный вой, в котором не было ничего человеческого. Казалось, это кричит затравленный зверек в руках цыган, решивших использовать пойманное животное в своих целях.
Десять… Пятнадцать… Двадцать… Шептала Эвелина, считая удары. К тридцатому удару девушка уже не кричала и последние щелчки плетки проходили в полной тишине. Впрочем, комендант и не думал останавливаться, пока не отвесил всю назначенную порцию.
На тридцатом ударе комендант остановился.
- Принесите воды! А потом унесите ее в мою комнату!
Холодная вода привела несчастную Мадлон в чувство, но слезть с кобылы самостоятельно она не смогла. Слуги кинули ее на конскую попону и унесли.
- Пусть наказание Мадлон послужит уроком всем присутствующим. – Комендант подмигнул Эвелине. - У меня в замке строгая дисциплина, и ее нарушители могут ознакомиться с нашей кобылкой!
Толпа разошлась, а леди Эвелина поднялась в свою темницу. После пережитого зрелища гулять не хотелось. Она читала Библию, свой «Дневник» и молилась. Для нее потянулись одинаковые серые дни заключения. Эвелина проводила дни в молитвах и размышлениях, снова и снова воскрешая в памяти события своей жизни. Постоянно думая о сэре Гилфорде, она гадала, что могло с ним случиться, и молилась за него. Впрочем, память снова и снова возвращала ее к наказанию несчастной служанки и тех словах, что она случайно услышала. «Нет! Комендант не посмеет! Я дочь рыцаря, и не позволю бить себя какому-то мужлану!»
Мадлон по-прежнему служила Эвелине, а о том, что сделал с ней комендант по секрету рассказала госпоже.
- Боль от плетки куда сильнее, чем от того, что он со мной потом сделал!
** Глава седьмая Месть Оливера Хаксли
Иногда ее покой нарушало привидение. Звеневшее цепями в замковых коридорах.
– Это дух леди Лорен. – шептались слуги. – Прадед лорда Хаксли замуровал ее живьем в подвале замка за супружескую измену! Впрочем, участь Эвелины не многим лучше!
Накануне нового страшного испытания Эвелина увидела призрак.
– Молись за меня, – прозрачная молодая женщина появилась из угла комнаты, – я наказана в полной мере за грехи, а тебе предстоит завтра первое покаяние. Молись и укрепи свои силы.
– Что такое первое покаяние? – не поняла перепуганная леди, но призрак исчез.
Ночь женщина провела на коленях перед распятием, а утром обнаружила, что дверь спальни по-прежнему заперта!
– Откройте! – Она забарабанила в дверь кулачками.
Эвелина забыла, какое сегодня число, и совсем позабыла о пьяных прощальных словах своего мужа.
Но комендант замка не забыл, пергамент с письменным распоряжением лорда лежал в ларце коменданта с момента приезда Эвелины в замок. Впрочем, комендант не решился собственноручно наказать свою узницу.
Вот потому-то в этот полдень и вошел в комнату капитан лучников и по совместительству главный тюремщик, бородатый здоровяк, мистер Жерар.
– Сегодня первое марта, – Жерар церемонно поклонился, – настало время первого из ежемесячных наказаний – во исполнение приказа мужа!
– Но нет, нет, вы не можете, – запротестовала она, – вы не можете выпороть меня! Разве моя ссылка не служит достаточным наказанием?
– Таковы были приказы господина,– настаивал тюремщик, – а жене подобает повиноваться воле мужа!
– Но он вовсе не имел ЭТО в виду! Он был пьян! Да, меня отправили в изгнание, но я – по-прежнему ваша леди, супруга вашего повелителя. Вы не можете сделать это со мной!
– Ну, имел он ЭТО в виду или нет, но он приказал это, при свидетелях. А я не намерен рисковать потерей места и жалованья, не выполняя распоряжений господина! Готовьтесь! И с этими словами он вышел из комнаты.
«Так вот, что имел в виду призрак! – думала Эвелина, спускаясь по каменной лестнице вниз, во двор. – Это для меня плотники возвели кобылу! Меня будут пороть как провинившуюся крестьянку!»
Двое стражников шли следом, как за важной преступницей.
Оказалось, что все обитатели замка уже собрались, посмотреть на исполнение приговора. Смотреть на расправу над бывшей госпожой куда приятнее, чем на то, как визжит под плетью простая служанка.
Понятно, что при такой печальной и вместе с тем ужасной церемонии присутствовала многочисленная толпа народа, которая, как известно, всегда с какой-то непонятной страстью стремится посмотреть на подобного рода зрелища, так сильно действующие на нервы, потрясающие и волнующие каждого человека с душой и чувством. Были и такие люди, которые обожали смотреть на все ужасное и потрясающее.
«Вот они, верные слуги, – думала Эвелина, глядя на толпу, – да поможет мне святая Женевьева!»
Дул студеный ветер, и по небу неслись свинцовые облака. Погода не располагала к раздеванию: женщины потуже затягивали платки, мужчины запахивали кафтаны, топчась на одном месте, чтобы согреться.
– Нет! – женщина вырвалась из рук стражников, осознав, что сопротивление бесполезно, и что покорность остается единственной надеждой на сохранение хоть какого-то достоинства, остановилась.
В то же время, зрители были обуяны в этот момент самыми разнообразными чувствами.
И если некоторые женщины были в ужасе от предстоящего зрелища, то у иных это могло вызывать только простое любопытство или сочувствие. Собиравшаяся во дворе усадьбы публика выглядела празднично одетой, подобающе торжественному случаю. В то же время они не считали предстоящее событие чем-то из ряда вон выходящим. Были и такие, сами не раз поротые, которые испытывали злобное ликование, наблюдая унизительные мучения своей госпожи.
Тюремщик стоял в центре мощеного диким камнем двора, возле деревянной кобылы.
Она медленно пошла в его сторону, твердо решив не доставлять им удовольствия и не просить о милосердии.
– Снимите платье, – коротко приказал тюремщик, когда она остановилась на каменных плитах.
Пленница хотела возмутиться, но, заметив, что солдаты готовы силой сорвать с нее одежду, предпочла раздеться сама. Она расстегнула платье, позволила ему соскользнуть на землю, и гордо выпрямилась. «Да поможет мне Господь! – думала Эвелина, стоя обнаженной, перед десятками глаз, устремленных на нее. – Папа, да упокоит Господь его грешную душу, драл меня как маленькую девочку, награждая ударом за год жизни. Теперь получать придется по взрослому! Перетерплю!»
Утонченная нагота леди Эвелины казалась ирреальной в окружении мужчин, словно просверливающих своими взглядами, пристально взирающих на высокие груди с темными сосками, набухшими под холодным ветром морозного утра.
– Ложитесь на кобылу, свесьте руки и ноги вниз! – распорядился тюремщик.
Она осторожно поставила ноги в нужное положение. Несмотря на холод, обжигающий уже покрытое «гусиной кожей» тело, юная мученица почувствовала, как краска стыда покрыла лицо и шею.
Холодный ветер царапнул напряженные ягодицы, и тело сразу покрылось гусиной кожей. Она вздрогнула, бросила взгляд назад, и увидела тюремщика, получающего от капитана последние распоряжения.
«Укрепи меня, Господи, – Она закрыла глаза, – сэр Гилфорд, ради нашей с тобой любви я перенесу это наказание с достоинством и честью!».
– В марте – тридцать один день, – капитан церемонно передал тюремщику плеть, – так что соблаговолите выдать ей по крепкому удару за каждый из этих дней!
Эвелина испытывала дополнительное унижение о того, что будет публично наказывать простолюдин, и она решила, что должна вынести эту часть наказания с наименьшими внешними признаками страдания, как и полагается дочери знатного английского рода.
«Молится, – Инкуб, стоя в толпе, – думал о том, что еще немного и душа грешницы будет в полном его распоряжении. Ну, ничего, после порки тебя ждет сюрприз!» Фанге, верный пес госпожи, сидел на привязи во дворе. Казалось, это единственное существо, которое сочувствует хозяйке. Вот его телом и решил воспользоваться коварный враг рода человеческого.
– Есть, сэр, выдать тридцать один удар! – Гаркнул капитан, плотоядно поглядывая на беспомощную жертву.
Леди Эвелина, повернув голову, увидела, как экзекутор занимает позицию справа, отметив при этом, насколько крепко он сжимает в левой руке гибкий «инструмент воспитания».
«Левша! – Поняла она. – Только мне от этого не легче!»
Эвелина отвернулась в противоположную от тюремщика сторону, а он безжалостно заставил ждать целую вечность. Ожидание на холоде было столь мучительным, что ей захотелось крикнуть, чтобы он поскорее начинал.
«Ш-ша!»
Первый удар звучно впечатался в соблазнительные «холмы» Эвелины и ужалил их нижнюю часть, заставив заметно содрогнуться. Сделав несколько глубоких вдохов, она спокойно ожидала новой «атаки» хлыста.
– Ах! – Первый крик жертвы был скоротечен, как крик чайки высоко в морском небе.
Наблюдавшие слышали, предшествующий каждому удару зловещий свист и могли видеть, как прекрасное тело «приговоренной» судорожно извивается в тщетных попытках избежать безжалостных ударов. Под воздействием сильнейшей боли пронизывающей все тело, ягодицы леди Эвелина инстинктивно сжимались и разжимались, словно стараясь хоть как-то облегчить пытку. И крик этот стал последним. К вящему разочарованию собравшихся.
Для простолюдинов, заслуживших присутствие при описываемом событии, наказание розгами или плетью само по себе не было чем-то из ряда вон выходящим. Однако, в данном случае, они видели перед собой не крестьянку, осужденную на порку за недоимки, а обнаженную супругу господина, выставленную на потеху толпе.
Каждые пять ударов палач переходил на другую стороны кобылы, давая несчастной краткую передышку.
«Не сдаваться!» – успела подумать она в паузе между ударами, и тут – совершенно неожиданно – обрушился новый удар. Мокрая плеть хлестнула чуть выше бедер, тяжело влипнув в тело и почти обвившись вокруг него.
Сделав несколько глубоких вдохов, она гордо выпрямила плечи и спокойно ожидала новой «атаки» хлыста.
Зрители видели багровые следы, бледное тело вздрагивало от непроизвольного сокращения мышц.
«Шшш-ик!» – Раздался в воздухе высокий звук, предшествующий тринадцатому удару, и хлыст, изогнувшись словно угорь, вонзился почти по всей своей длине в нежные ягодицы.
Толпа ждала отчаянного крика и мольбу о пощаде, но экзекутор смог выбить лишь слабый стон.
Казалось, сочувствовал хозяйке только верный Фанге, поскуливавший на привязи у ворот. На морде верного пса написано неописуемое горе: он видел, как плеть полосовала тело любимой хозяйки. Как любой охотничий пес он прекрасно знал на своих боках, что это такое. [Дрессировка того времени была весьма жестокой – прим. переводчика]
Измученное пыткой тело безвольно обмякло, а ноги широко раздвинулись, предоставив публике возможность любоваться самыми интимными местечками.
Она не сразу поняла, что все закончилось. Прекрасная страдалица тихо всхлипывала, в то время как жестокий палач глотал честно заработанный эль.
– Вы можете встать! – Капитан церемонно подал ей руку и помог слезть с кобылы.
Никто из зрителей и не заметил, как Фанге сорвался с привязи.
Эта первая порка навсегда врезалась в память Эвелине.
«Я вынесла наказание! – Писала леди в дневнике. – И ум, и тело остались послушными воле! Как бы ни любезно со мной обращаются в замке, я всего лишь узница. Мне остается лишь молить господа о том, чтобы он смягчил сердце моего супруга!»
Женщина отложила перо и убрала дневник.
С трудом добравшись до кровати, она упала на живот и тихо заплакала. «Некому приласкать меня! Жив ли сэр Гилфорд – не известно! Неужели моя красота так и померкнет здесь, в этих каменных стенах?»
Она не сразу поняла, откуда слышатся легкие и очень частые шаги, как будто ребенок, играя, вбежал в комнату. «Может, это опять пришло привидение? – Эвелине было так плохо, что не было сил даже повернуть голову. – Но какое у него шумное, горячее дыхание. Это не призрак. Тогда кто, собака?»
Это Фанге, любимый пес Эвелины, в тело которого вселился Инкуб.
«Жаль, нет другой оболочки, но Эвелина должна быть моей!»
Одним прыжком лохматый пес допрыгнул от двери до кровати. Узнице было слишком плохо для того, чтобы разбираться с переменами в облике верного животного: не преданность светились в его глазах, а адское пламя.
– Ну, что, мой лохматый друг? Ты хочешь, чтобы я отпустила тебя на охоту? – спросила она, верного Фанге, – почему нет? Ты то не в заточении!
Фанге тыкался носом в промежность, тихо рыча.
«Сейчас ты получишь запретное божескими и человеческими законами удовольствие, – думал Инкуб, – а я получу нечто большее: твою грешную душу!»
– Ты послужишь орудием моего мщения! – Эвелина схватила Фанге за уши, и притянула морду собаки вплотную к себе. – Сладко облизнувшись, пес тронул языком волосы на лобке и принялся тщательно вылизывать хозяйку между ног. Инкуб работая языком, не снижая темпа, продолжал свое дело с тем же адским напором. Совеем как опытный любовник, он то и дело запускал язык глубоко в складку. Эвелина стонала от удовольствия: каждое прикосновение языка снимало боль в исполосованных ягодицах. [Гормоны удовольствия, эндорфины, будут открыты 500 лет спустя – прим. переводчика] Наконец, дикое, животное наслаждение молнией пронзило тело женщины. Издав оглушительный крик, Эвелина выгнулась дугой и закрыла глаза, раскинув в стороны бедра.
«Пусть делает все, что хочет! – думала она. – И откуда в этом животном столько страсти?»
И тут же шершавый собачий язык мягко прошелся по увлажненным нижним губам и скользнул ниже. Инкуб в образе собаки тщательно, любовно вылизывал оба отверстия, и жестоко выпоротая Эвелина тоненько, совсем по-собачьи повизгивала.
Инкуб, погубивший не одну душу, хорошо знал, как надо обращаться с женщинами. Ощущение было таким, словно рухнул подъемный мост крепости, и орды захватчиков пошли на штурм тела, и сделав женщину беспомощной, и бессильной.
«За этот грех можно сгореть в геенне огненной, – Эвелина млела, искоса поглядывая на удлинившуюся, но все еще вялую морковку Фанге. – Я поняла: Фанге не раз и не два видел меня с любовником и кое-чему должен был научиться! Сейчас я его расшевелю!» После пережитого наслаждения боль начала стихать, и женщина нашла силы встать на четвереньки к псу задом. Эвелина не успела и рта открыть, навалился на нее! «Охотники называли такие собачьи игры «замком» вспомнила Эвелина слова ученого клирика. Теперь я вместо собаки!»
Она слабо вскрикнула, чувствуя, как длинный и тонкий член вонзается в нее! «Вот только один друг у меня и остался, и тот всего лишь собака! – думала женщина. – Дверь в мою комнату не заперта. Стоит кому-нибудь войти...» На этот раз повезло. Уединение узницы и собаки прошло незамеченным для тюремщиков, пивших эль за здоровье господина, да и для всех обитателей замка, незамеченным.
«Давненько я так не веселился, – думал инкуб, покидая тело собаки. – Все, теперь суть к спасению для Эвелины закрыт навсегда! Жаль, что сегодня не удастся зачать очередную ведьму. Ничего, Фанге мне еще послужит!» Расправив перепончатые крылья, Инкуб сделал круг над замком.
Фанге, вновь ставший обычной собакой, сел на задние лапы и протяжно завыл на Луну и парящего на ее фоне огромного нетопыря.
– Чума тебя забери! – Ночной караульный швырнул в собаку камнем. – И без тебя тошно!
Жалобный вой стих и замок погрузился в сон. Не спала только ночная стража и леди Эвелина.
– Что ты наделала? – Ночью к ней пришел призрак. – Зачем ты подпустила к своему телу Инкуба? Ты что, не знаешь, что в греховной близости с порождением Ада рождаются ведьмы и монстры?
– Да что же теперь делать? – Перепуганная Эвелина дрожала от страха.
– Святая вода и молитва! – С этими словами призрак исчез. – У тебя, кажется, месячные? Для зачатия худшее время. Не допускай больше к себе собаки!
Утром она отправила мужу отчаянное, полное боли письмо, сообщая о том, что выпороли, и, негодуя по этому поводу: «Я все еще Ваша супруга и английская леди. Умоляю Вас – напишите и остановите их, пока не наступило первое число следующего месяца!»
В тот же день она лишилась четвероногого друга: верный Фанге погиб во время охоты на кабана.
«Это не случайно! – леди Эвелина всю ночь провела в молитвах. – Фанге принял на себя еще один мой грех!»
Каждый день осведомлялась она, нет ли письма. Но, прежде чем пришел ответ, прошли два месяца, и ей пришлось еще дважды вынести унизительное наказание.
А ответ был совсем не тем, на который она надеялась.
«Да прибудет с вами Господь! В моем загуле я уж и запамятовал, что приказал регулярно сечь тебя, – писал лорд. – Спасибо за напоминание. Сейчас, по трезвому размышлению, это кажется мне достойной карой за твою вероломную измену. Я вспоминал о тебе первого числа каждого из двух прошедших месяцев и при мысли, что ты подвергаешься заслуженному наказанию, чувствовал только удовольствие. Я написал тюремщику отдельное письмо, в котором подтверждаю, что экзекуции должны продолжаться. И они будут продолжаться – до тех пор, пока не выкажешь ты истинную жажду прощения и полное раскаяние в своем грехе!»
Она писала мужу после каждой порки, умоляя дать хоть один шанс и вымолить прощение. «Как может сохраниться наша любовь, если мы далеко друг от друга? – вопрошала она. – Накажите меня собственноручно в нашей спальне, если хотите, и я приму это с радостью. Но избавьте меня от этого унижения – порки моими тюремщиками. У меня перед глазами – только их похотливые рожи. Они просто наслаждаются, растягивая меня как простолюдинку на кобыле и подвергая наказанию, словно мелкую воровку на рыночной площади! Да пребудет с тобою господь и все святые! Твоя жена перед Богом, леди Эвелина.»
«Так ты ж и есть шлюха в моих глазах, – отвечал он, – несмотря на плеть, ты не проявляешь ни малейших признаков раскаяния в содеянном. Я бы посоветовал тебе проводить больше времени с Библией и искать спасения в молитвах. К слову – я отдал страже приказ сжигать каждое письмо, которое ты попытаешься отправить!»
Одно из самых памятных наказаний проводилось поздней осенью, когда само небо, казалось, плакало над участью бедной женщины. Струи дождя свободно стекали по голому телу, а грубая одежда окружающих промокла насквозь. Капитан, орудовавший плетью, простыл и заболел горячкой. Толи от страха, то ли от презрения к тюремщикам леди Эвелина в этот раз не заработала даже насморка.
В дневнике было точно передано, какое злорадство при известии о болезни экзекутора она ощутила, словно одержала маленькую победу над мучителем.
Эвелина часто вспоминала то наслаждение, с которым они предавались любви в лесу, те горячие розги, что он взвешивал рыцарской рукой, приговаривая, что ему будет доставлять удовольствие каждый вскрик! Узнице оставалось только следовать указаниям сердца, и беречь единственную драгоценность, что у нее была: свою любовь.
Продолжение http://www.proza.ru/2012/07/18/522