Очень люблю слушать рассказы о случаях на рыбалке или охоте.
Вечером, на посиделках после очередного выхода на природу с ружьём, Хохол, убедившись, что вся компания слушает только его, разливая самогон по стаканам, ткнул меня локтем в бок.
- Слушай! Тут на днях один приезжий чудак, на букву «м», от кабана так дерганул, что потом снять без лестницы с ели не могли. Пришлось пожарную машину вызывать.
Сорокалетний Сергей, своё прозвище Хохол, заработал с юных лет честно. Никто так страстно как он не любил, сало, и всё, что можно из него приготовить. Патологически не желал работать и разговаривал с манерой, слегка напоминающей одесскую, при этом он так естественно, по хохлятски, произносил букву «гэ», что народ, пообщавшись хоть чуть-чуть, просто не мог поверить в его питерские корни и воспитание. И внешне он выглядел этаким слегка откормленным кабанчиком со стрижкой «под горшок». Не хватало только шаровар.
- Иди ты. Это где? – Что-то не понравилось мне это слово «чудак» на букву «м».
- Да в субботу в Боровом. Кабан из Скабаристана забрёл, и надо было ему на этого козла городского нарваться, а не кого-нибудь из наших. Щас бы кабанятинкой закусывали.
Хохол взял со сковороды шкварку и, прикрыв от удовольствия глаза, отправил её в рот.
- Ты мне про чудака этого поподробнее давай. – Я уже понял, что мне сейчас что-то невероятное про меня же и расскажут.
Дело в том, этот вышеупомянутый пскопской кабан, не далее как вчера, действительно был, и выбежал не на какого-то там чудака на какую-то там букву, а прямо на меня. А ведь за час до этого, вся местная братия мне объясняла, что самый крупный зверь, в этих краях, это лиса.
Местные ребята относились ко мне как-то бережно, я вроде бы был и их, но городской, да ещё и из Мурманска. Перед охотой, явно заботясь о моём здоровье, одели меня так, что даже дойти до своего номера, точки, где предстояло поджидать зайца или лису, смог с трудом. Поверх теплых спортивных штанов на меня напялили ватные брюки и тулуп прямо на куртку. В огромного размера валенки влез в своих тёплых ботинках.
Поставили меня у маленькой ёлочки, метра два высотой, рядом с просекой и сказали, чтобы следил за гоном. Я уже знал, что по лаю собаки, можно определить, где дичь и куда она движется. Объяснили, если что и выскочит на меня, то только по этой просеке. Выдали патроны с дробью номер три, это на зайца или лису, и разошлись по своим местам.
Заснеженный бор, в котором шла охота, навевал мысли о картинах Шишкина. Глядя на огромной высоты корабельные сосны в три обхвата, на которых ближайший сучёк находился примерно на высоте метров пятнадцать, думалось о парусном флоте, о Петре Первом. На вид мягкий как вата, ослепительно белый снег, в солнечных зайчиках, с трудом пробивающихся к земле из-за густых, покрытых огромными снежными шапками сосновых лап, заставляя щурить глаза, искрил всеми цветами радуги.
Вот так, любуясь необычайной красотой зимнего соснового бора, я прислушивался к лаю собак. А собаки голос подавали то с одной стороны, то с другой. И было совершенно непонятно, за кем они там гоняются, может они просто между собой в догонялки играют. Но у меня было задание следить за просекой, и я, хоть и краем глаза, но следил.
Собаки, Бай и Ругай, породы русская гончая, лаяли как заведённые, каждая своим тембром, но с одинаковой периодичностью. Бай басом, а молодой Ругай, словно эхо вторил ему, но пискляво, будто ему каждые двадцать – тридцать секунд под зад поддавали валенком. Голоса их, то разбредались в разные стороны, то соединялись где-то далеко впереди, и тогда лай, приглушенный снегом, густо покрывшим деревья, кусты и землю, почти пропадал.
Внезапно ритмичный собачий лай оборвался и сразу послышался визг, перешедший в злобное гавканье.
Это уже не гон. Наверно псы с «коллегами» дичь не поделили. Бывает. Я продолжал наслаждаться расслабляющей обстановкой. Шапку надвинул на самые брови, прикрыл глаза, на руках варежки. Ружьё повесил за ремень на шею, руки, как на коромысле, расслаблено лежали на ружье. Облокотившись на маленькую, но крепкую ёлочку, начал задрёмывать.
Тишину леса и далёкий лай собак прервали два приглушенных расстоянием выстрела, потом ещё два. Собаки как взбесились. Показалось, что их лай визг и рычание начали смещаться в мою сторону. И, через пару минут, снова абсолютная тишина.
В зимнем лесу не просто тихо, там, будто в уши вставлены ватные пробки. И, если рядом что-то, даже тихо-тихо, щёлкнет или треснет, мало ли птичка или какая другая мелочь, то это воспринималось как неестественное вторжение.
Вдруг, со стороны просеки, я услышал глухие удары о землю, будто лошадь галопом или что-то в этом роде.
Приподняв шапку, через плечо взглянул за ёлочку. По просеке, прямо на меня, бежал огромный, высотой мне выше пояса, дикий кабан. Шерсть дыбом, пар в разные стороны как от паровоза, огромные жёлтые клыки в разные стороны, а у меня дробь «тройка» на зайца. Я знал, что даже жакан и картечь не всегда пробивают кабаний череп и даже шкуру.
И вот до него уже метров пятнадцать
Вспомнились рассказы отца о раненых кабанах, нападающих на людей. Они в ярости сбивали человека с ног и рвали его своими клыками. Одного мужика кабан кастрировал, другому вспорол живот, а отец, в это время, сидел на дереве, на которое в обычных условиях, не смог бы влезть никогда.
Оглянувшись, понял, что даже перед страхом кастрации и мучительной смерти в такой одежде не смог бы и добежать до ближайшей сосны, не говоря уже о том, чтобы залезть на неё хотя бы на метр.
До кабана метров десять.
О ружье я как-то даже и не подумал. Просто смотрел на эти ужасные жёлтые клыки и всё.
До кабана метров пять.
И тут я сделал, возможно, единственно правильное, что можно было сделать. Я заорал. Всего-то один звук, но какой! Любой киноактер фильма ужасов позавидовал бы такому крику.
Как кабан перепугался! Он, в попытке резко «затормозить», кувырнулся через голову и, завизжав, как обычная домашняя свинья, бросился в обратную сторону. Похоже, что мой крик оказался страшней тех выстрелов и собачьих клыков.
Сбежался народ, все рассказывали, что бы они сделали в такой обстановке, но надо мной никто не смеялся, что удивило. Оказывается, по словам моих друзей, я должен был подпустить кабана этак на метр и, сунув ему в ухо двустволку, выстрелить из обоих стволов дуплетом, а потом, пока кабан будет пребывать в нокауте, ружьё перезарядить и добить это чудовище выстрелами в сердце под лопатку. О как!
А пока, закусывая крепкую самогонку жареным салом, я слушал о том, как тот чудак на букву «м», бросив ружье, в тулупе и валенках, залез на сосну, да так высоко, что спустили его на землю, только пригнав пожарную машину с лестницей.
Конечно же, трепло этот Хохол, но мужик хороший, юморной и компанейский. Общаться с ним было одно удовольствие, если он не пил в это время по чёрному. Он и сам был как ходячий анекдот, наверно и ему не раз приходилось слышать рассказы о себе.
Выпив ещё по одной, Хохол рассказал, что, при строительстве гаража, в земле, нашел немецкий карабин, который, завернутый в промасленную тряпку сохранился в рабочем состоянии, даже в магазине остались несколько патронов.
- Пришлось сделать новый приклад, тот, родной, сгнил, а так, можно хоть сейчас пульнуть.
- Брехня. - Сказал я не из сомнения, а подколки ради.
- Поехали! - Неожиданно, с полуоборота завелся Хохол. – На пузырь забьёмся?
- Давай!
Сев на мой жигуленок, поехали к брошенным коровникам.
Решили стрелять прямо с дороги.
- Вон там видишь черный кирпич? В него и бей.
Стена коровника, из белого силикатного кирпича, находилась метрах в пятидесяти. У меня неважное зрение, могу видеть или то, что рядом, или то, что вдалеке, а вот совместить всё это, прицел, мушку и цель, мне удавалось с трудом, а уж после выпитого…
Опершись локтем на машину, как смог прицелился.
От выстрела зазвенело в ушах. Отдача не слишком сильная. Куда попала пуля ни я, ни Хохол не увидели. В черный кирпич попал вряд ли, а из белого должна была пыль или осколки отлететь. Ну, то, что в стену попал, сомнений не было, в неё можно было и с закрытыми глазами попасть.
- Наверно в щель между кирпичей ушла.
- А может пуля лежит метрах в двух в снегу, ведь, сколько с войны прошло.
- Дай. – Хохол зарядил карабин и, практически не прицеливаясь, выстрелил.
Не успел я открыть рот, как из ворот коровника, с вилами в наперевес, вылетел человек.
- Суки! Фашисты! По людям стрелять!
Мужик был чем-то обсыпан, типа сеном или каким-то комбикормом, и весь вымазан
какой-то грязью. Судя по его внешнему виду извиняться перед ним бесполезно, а в полемику вступать ещё и опасно. Быстро сев в машину, поехали к Хохлу домой.
- Завтра узнаем, в чём там дело. – Хохол, посмотрев по сторонам, прикрыл ствол карабина шапкой.
- Надеюсь, не убили никого.
- Если в кого попали, узнаем уже сегодня.
Вечер прошел спокойно.
Утром Хохол приехал за мной на мотоцикле.
- Хватит ночевать! Поехали в коровник.
С наружной стороны стены следов от попадания не обнаружено. Да вовсе и не чёрный это был кирпич, а какое-то технологическое отверстие, проще говоря, сквозная дырка в стене.
В коровнике, после непродолжительного обследования, выяснилось, что одна пуля, пролетев через это отверстие, перебила деревянный столбик, на который опирался настил из досок для хранения корма. Настил рухнул, тюки с сеном и мешки с кормом полетели вниз. А мужик, который за нами гнался, судя по разбросанному инструменту, чистил навозохранилище, в которое его эти упавшие тюки с мешками и вдавили. Нашли и след от второй пули, в том же деревянном столбике, почти в том же месте, только чуть ниже. Надо же, я попал куда целился. Бывает же такое!