Непрухина школа
В школу Сергей пошел уже в Ленинграде, куда Настоящего Папу перевели служить через год, после обретения Сергеем настоящих, нормальных родителей.
Учился старательно, но не получалось у него, потому, что всё старание происходило из страха показаться родителям с плохой стороны. Всегда аккуратный, тихий, внимательно смотрящий в глаза учителям, внутренне Сергей всегда был напряженным. Друзья относились к нему по-разному, но, в общем, нормально. Несмотря на молчаливость, и девчонкам нравился.
Подружившись с парнем, приехавшим в Ленинград с Украины, уже тогда стал произносить на хохлятский манер букву «гэ» и разговаривать, будто всю жизнь провел в Одессе, чем заработал себе прозвище Хохол.
Но та гадость, которая приклеилась к нему с детства, с рождения, Непруха, по-прежнему не отпускала. Всё также сидела на шее, свесив ножки, при каждом удобном случае напоминая о себе издевательским смехом. Иногда по мелочи, чаще не очень, но напоминала о себе постоянно, да так часто, что к восьмому классу он сам себя стал считать неудачником.
Немного побыв участником праздничного парада, Сергей прибежал домой. Ну, очень кушать хотелось. Поставив чайник, побежал в комнату к Маме смотреть с ней из окна на колонны демонстрантов.
- Ты смотри. – Посмотрев по сторонам, удивилась Мама. – Какой неприятный запах. Будто пластиком горелым пахнет.
- Ура! – Многотысячно кричала украшенная разноцветными бумажными цветами, воздушными шариками, красными флагами и транспарантами колонна счастливых демонстрантов.
- Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза! Ура! Товарищи! – Перекрикивал радостный гул толпы и шум перебивающих друг друга духовых оркестров, до боли знакомый голос диктора радио и телевидения.
- Ура! – Снова радовалась колонна. Жалко, что ли, пусть «даздравствует» ум честь и совесть нашей эпохи.
- Ого! Какой дым. Прямо над нами. – Опять прервала праздничное настроение Мама.
Сергей, подняв голову, оглянувшись, увидел плотными слоями летевшие в дыму хлопья сажи и похолодел. Всё это тянулось из-за спины прямо через комнату из кухни.
Сорвав горящую занавеску на пол, затоптав пламя ногами, залили водой из кипящего чайника пылающий подоконник.
Опасность миновала. Наказания не последовало, даже не поругали, но осадок остался. Не у мамы, конечно. Надо же было удостовериться в том, что спичка погасла, прежде чем бросить её в пластиковое блюдце на подоконнике.
- А ведь предупреждали дурня неоднократно! – Болтая ножками, радовалась Непруха.
К приходу со службы Папы, подоконник был покрашен, замазан белой краской прямо по обгоревшему, занавеска висела другая, старая. Но ничего этого, даже запаха гари и краски, он не заметил. Папа был навеселе и его, просто распирало от счастья.
- Собирайся сын. Едем в Ригу.
- Уже? – Прижав ладони к груди, обрадовалась Мама.
А в Риге их ждал новый, сверкающий чёрными лакированными бортами автомобиль «Победа».
После оформления документов, Сергей, как и Папа, не отходил от машины. Вели себя, не смотря на разницу в возрасте, совершенно одинаково. Изучив все, что можно внутри и снаружи, просто сидели и, глядя на снующих по причалу порта людей, встретившись друг с другом взглядом, счастливо, почти блаженно улыбались.
Вышли только когда машину, закрыв её брезентовым чехлом, грузили на борт парохода.
Процедура погрузки, обыденная для портовых работников, у Сергея вызвала необычайный интерес. К стальным балкам в виде рамы с крестовиной, на которых стояла «Победа», матрос крепил стропы.
Удивила лёгкость с которой матрос закрутил палец скобы, в которую был продет стальной трос. Такой большой и тяжелый, а так легко крутится.
- На, покрути. – Улыбаясь, матрос жестом подозвал к себе Сергея, но тот, видя, что скоба в смазке, не согласился.
Сразу после выхода из порта, Папа ушел в каюту к капитану, которого знал ещё по Сахалину, а Сергей остался на палубе сторожить машину, мало ли что.
Прямо перед ним, на крышке трюма лежала скоба, которую вместе со стропом решили не отсоединять, так как до Питера идти недолго.
Оглянувшись по сторонам, вроде никто не видит, Сергей, сунув в дырочку пальца лежавший рядом металлический прут от сварочного электрода, осторожно попробовал покрутить.
Надо же, как легко. Такой большой, а так легко крутится. Покрутил ещё, потом ещё.
Потом закрутил, потом снова открутил. И так пока Папа не позвал обедать.
В Ленинградском порту на причал Угольной гавани сгружали машину. По тем временам вообще машина была редкостью, а ту ещё и новенькая «Победа». Народу собралось немало.
Подняв машину метра три над крышкой трюма, перекантовали её на причал и как только начали опускать, палец скобы, оставленный Сергеем незакрученным, вылетел.
«Победа» рухнула на бетонный причал.
Что сказал Папа, Сергей не слышал, в ужасе отбежав на безопасное расстояние, хотя никто и не знал, отчего выскочил палец скобы. Виноватым оказался грузчик в Порту Рига.
- Ха! – Сплюнув на засыпанный угольной пылью причал, презрительно скривив рожу, сказала Непруха. – Покатался? Ну и везунчик же ты. Я бы тебя дурака обязательно к Тётке Маше отправила на исправление.
«Победу», отремонтировав, продали. За другой машиной Папа поехал один. Скоро всей семьёй гоняли по Ленинградской области на новенькой «Волге».
Сергею исполнилось пятнадцать. Родители по-прежнему баловали, буквально сдувая с него пылинки, что не всегда положительно отражается на формировании характера подрастающего человека. Он уже смотрелся как мужчина. Крепко сложенный, с густой русой, постоянно нечесаной шевелюрой. Несмотря на происхождение, в его внешности присутствовало что-то крестьянское. От этого он казался каким-то надежным, всем, особенно девчонкам, казался уверенным в себе, что нельзя сказать о нем самом. Сергей по-прежнему всего опасался, и, постоянно с собой боролся, стараясь преодолевать внутренние страхи. Со временем в его поведении появилась видимость самоуверенности и даже наглость. Не из-за того, что он весь такой из себя, а потому, что понял, от этой гадины криворожей, от Непрухи, ему не отделаться никогда и стал, что называется, просто пофигистом.
А окончательно понял, что от Непрухи не избавиться, после дня рождения, когда решил прокатиться на родительской машине по городу. Натолкав друзей полную машину, газанул так, что ребят чуть не раздавили девчонки, сидевшие у них на коленях. А через несколько секунд и всех чуть не расплющило о лобовое стекло, после страшенного удара в бетонный трамвайный столб.
- Жил бы себе у Молчаливой Тётки и мне забот меньше и сам не пострадал. – Недовольно, но с удовлетворением на роже, прошептала Непруха на ухо.
Отремонтировав «Волгу» поменяли её на «Москвич». Ключи надежно прятали в ящике стола, закрывая его на замок.
Проводы в армию, как и положено, прошли в угаре. В себя Сергей пришел только в больнице, где весь перебинтованный и в гипсе оказался после того, как перед отъездом решил свозить друзей на фонтаны в Петродворец.
На краю кровати сидела Непруха:
- Повезло тебе, старина, от армии откосил. Спасибо-то скажешь? Или как?
- Или как. А не пошла бы ты сволочь на хрен. Достала ты уже меня. – Сергей с ужасом понял, что видит её уже наяву. Материализовалась!
Таким вот нехитрым образом, автомобиль «Москвич» был поменян на мотоцикл «Урал».
Служить Сергея, к великому расстройству родителей, не взяли. Не прошел по здоровью, почти весь переломанный и заштопанный ни советской армии, ни флоту оказался не нужен. Хотя больным он себя не чувствовал.
От нечего делать выучился в профтехучилище на водителя, получив права всех категорий. Но работать не хотел. Дома и так все было, да и заботились о нем лучше, чем раньше, инвалид всё-таки.
И от этого безделья, что совсем не удивительно, стал, почти ежедневно, выпивать. Доходило до того, что чокаться приходилось с самой Непрухой, видя её в отражении зеркала вместо себя.
Очевидно, менять «шило на мыло», стало для Сергея привычным. Уж больно долго, почти два года, стоит «Урал» в гараже, выкатываемый оттуда только для поездки на дачу под Лугу.
После очередных, ставших почти ежедневными, посиделок с друзьями, решил, что ходить пешком, имея бесполезно стоящий в гараже мотоцикл, неправильно. Достать ключи из стола не проблема. И уже через час, он снова беседовал с криворожей, сидевшей рядом с врачом в машине скорой помощи.
- Молодец Серёга! С чувством выполненного долга покидаю тебя. Пойду. Тут мне уже делать нечего. Ты всё освоил сам. – И Непруха, грустно глянув ему в глаза, растворилась. – Но здорово не расслабляйся! Мне сверху видно всё. Ты так и знай! – Издали донеслось пение Непрухи почему-то голосом Молчаливой Тётки
Продав мотоцикл на запчасти, немного добавив, купили цветной, что в семидесятых годах было редкостью, телевизор.
Ну, уж на этом не разобьёшься.
По-прежнему не работая, Сергей накрепко сдружился с этим деревянным ящиком.
Сидя в кресле напротив, он не только смотрел телепередачи, но ещё и умудрялся иногда разговаривать и даже спорить с говорящими головами, типа был у него теперь собеседник.
Как-то глядя на отвратительно играющих со «Спартаком» футболистов «Зенита», нервно крутил на пальце украденный во время последнего пребывания в хирургическом отделении больницы, никелированный молоточек.
Удар! Снова мимо. Рука дернулась, верёвочная петля оборвалась и молоточек, маленький такой, ну как игрушечный, пролетев через всю комнату, своим острым уголком ударил прямо по центру кинескопа. Менять телевизор с пробитым кинескопом было уже не на что.
Школа, пройденная под чутким надзором Непрухи, не прошла даром. Терпению
Папы и Мамы пришел конец. Приговор был вынесен уже к вечеру.
- Всё. Хочешь ты этого или нет, иди, устраивайся на работу. Хватит.
От такой нестерпимой обиды Сергей уехал жить на дачу, где перезнакомившись с аборигенами, устроился работать в колхоз водителем.
Вскоре, женившись на дочери агронома, получил двухкомнатную квартиру.