Дневник Исаака Бабеля с литературной точки зрения, на мой взгляд, не представляет из себя интереса. Это короткие замечания о событиях, людях, населённых пунктах. Но, дело в том, что Бабель вёл свои записи чисто для себя, для памятки и поэтому эти записи искренни. Именно поэтому я и попытаюсь из этих хаотичных записей выловить зёрна истины, которые так упорно скрывала советская цензура.
Вот Житомирская Запись. «У комиссаров всё есть, и вино».
Всего несколько слов, но они весьма точно характеризуют новую власть. Ведь не надо забывать, что это голодный 1920 год.
А вот характеристика армии, в которой служил Исаак Бабель. «Рассказы о грабежах будёновцев, трепет и ужас».
Здесь требуется коротенькое пояснение. Бабель зачастую скрывал своё еврейство, а соответственно и знание еврейского языка. Иногда ему это вполне удавалось. Так что он мог слышать то, чего не улавливали другие. Мог слышать и о народной армии, в рядах которой состоял.
А вот ещё один такой разговор. «Ждали советскую власть как избавителей, вдруг крики, нагайки, жиды».
А следующая запись напомнила мне о сегодняшней действительности.
«Хмелеводство, много рассадников, четырёхугольные стены, сложная культура».
Действительно, культура сложная, настолько сложная, что сегодня в России хмелеводство отсутствует практически полностью.
А вот запись о штабисте Жолнаркевиче, по национальности поляк. Читаешь об этом поляке и понимаешь с высоты двадцать первого века, что хотя этот Жолнаркевич и воюет на стороне красных в армии Будённого, но ему, однако, в жизни ничего не светит и самое позднее к 1940 году его репрессируют. Естественно, ведь он поляк.
А вот ординарец Соколов, который сбежал из госпиталя. Не потому сбежал, что рвался воевать за народное дело, а потому, что в госпитале его просто морили голодом.
Как видим, в общепите воровали уже с самого начала революции.
А вот Бабель описывает «богатые деревни». Но всё это уже былое благосостояние, ибо при советской власти у этих богатых крестьян отнимут всё, оставив им никчёмные трудодни, такие же никчёмные, как и квитанции об изъятии лошадей и другого добра.
А вот самокритика: «Ничего не взял, хотя и мог, плохой из меня будёновец».
А вот короткое изображение ординарцев начальника штаба дивизии. «Барахольщики, лизоблюды, льстецы, обжоры, лентяи».
Читаешь и невольно задаёшься вопросом: «А каков сам начальник?».
А вот вновь поляк работник штаба, которого убрали с должности, но потом восстановили, хотя «и не коммунист, и поляк». И опять понимаешь, всё до поры до времени. Придёт время и уберут этого поляка совсем не только из штаба, не только из красной армии, но и из жизни.
А вот трагедия местного значения. «На деревне стон, меняют лошадей, дают одров, травят хлеба, забирают скот». Что происходит? Да забирают хороших лошадей и дают взамен умирающих. А в поля пускают на откорм лошадей. Картина до того неприглядная. Что красный офицер Соколов откровенно говорит Бабелю: «Мы всё уничтожаем, ненавижу войну».
А вот повозочный Грищук. Который отбыл в немецком плену шесть лет. Понимаешь с высот двадцать первого века, что этот Грищук уже не жилец, что его просто сгнобят в НКВД в своё время, если доживёт до счастливого будущего.
А вот рассуждения о будёновских начальниках. «Кондотьеры или будущие узурпаторы?». А дальше коротко о происхождении вида «красного начальника». Описано без всякой почтительности. «Все эти Тимошенки, Будённые сами набирали отряды, главным образом – соседи из станицы, теперь отряды получили организацию от Соввласти».
Бабель не Дарвин, но всё же даёт вполне точное представление о происхождении красной армии. Шли в отряды не из идеологических мировоззрений, а потому, что отрядом было легче выжить, легче себя защитить в то неспокойное время. Те отряды, которые потом стали подчинятся комиссарам, выжили, остальные были уничтожены как класс.
А вот опять армия на постое. «Берут свиней, кур, деревня стонет». Бабелю не ясно будущее, но в настоящем это действительно просто кондотьеры.
А вот выдержка из приказа: «Идём помогать устанавливать советскую власть».
А следом запись: «Приказ важный и разумный, выполнят ли его барахольщики? Нет».
Может быть Бабелю и трудно представить будущее, но, как видим, не всегда.
Да, тем, кто не прибился к отряду, выжить трудно. Даже поп проситься в красную армию. Человек ещё не понимает, что священники классово чуждые элементы и их будет уничтожено свыше трёхсот тысяч по всей России за весьма короткое время.
А вот любопытное место из дневника.
«Муж – будет ли свобода торговли, немножко купить и сейчас же продать, не спекулировать. Я говорю – будет, всё идёт к лучшему – моя обычная система – в России чудесные дела – экспрессы, бесплатное питание детей, театры, интернационал. Они слушают с наслаждением и недоверием. Я думаю – будет вам небо в алмазах, всё перевернёт, всё вывернет».
Интересный цинизм человека, который по воле случая оказался в красной армии, но который не верит ни в какие бредни о коммунизме.
А вот запись о евреях, которых в пост, святой для евреев праздник 9 Аба, заставляют копать картошку и жарить её. Евреи ненавидят будёновцев, но покорно копают картошку.
А потом? «Мы едим как волы, жареный картофель и по пять стаканов кофе. Потеем, всё нам подносят, я рассказываю небылицы о большевизме, расцвет, экспрессы, московская мануфактура, университеты, бесплатное питание».
А вот другая сценка из повседневности. Солдаты едят из котлов мясо. Молодая еврейка тщетно пытается отбить подводу, которая была спрятана не где-нибудь, а на чердаке. Но, нашли и там. Отобрали.
А вот короткая запись о будёновцах.
«Страшная правда – все солдаты больны сифилисом».
Для солдат это, видать, тоже страшно, хотя они мужественно лечатся. Как? «Едят толчёный хрусталь, пьют не то карболку, не то размолоченное стекло».
Оптимисты, которые носят бархатные фуражки.
А вот эти же солдаты отобрали у безного Фроима четыре тысячи гульденов. Но, обиднее всего, что забрали и сапоги. Солдаты, несмотря на свою безграмотность, логичны – зачем безногому сапоги.
В общем, вся эта жизнь настолько дика, что Бабель в одной из записей спрашивает себя: «Славяне – навоз истории?».
А вот вновь описание писарей.
«Откормленная, наглая, венерическая шпанка».
А вот описание города Броды.
«Город разрушен, ограблен. Будёновцы на улицах. В магазинах - только ситро. В штабе – красные штаны, самоуверенность, важничают мелкие душонки, масса молодых людей, среди них и евреи, состоят в личном распоряжении командарма и заботятся о пище».
Это штаб Будённого.
А город? А что город?
«В городе голод, есть нечего».
Что здесь поражает, так это описание магазинов. В СССР пустые прилавки были не только в 1920 году. Обыденное явление для славного СССР.
А вот опять описание ординарцев.
«Тов. Хмельницкий – еврей, жрун, трус, нахал, при командарме – курица, поросёнок, кукуруза». Как видим, кукурузу почитал не только товарищ Хрущёв, но и товарищ Будённый тоже.
«Единственная забота ординарцев – курицы, сало, жрут, жирные».
Как видим, особое снабжение у коммунистической верхушки было с самого начала.
А вот августовская запись, сделанная в Берестечко.
«Ужасное событие – разграбление костёла, рвут ризы, драгоценные сияющие материи разодраны, на полу, сестра милосердия утащила три тюка, рвут подкладку, свечи забраны, ящики выломаны, буллы выкинуты, деньги забраны…».
Дальше ещё подробности и, наконец, вывод, который делает сам автор: «Зверьё, они пришли, чтобы грабить».
А потом, после всего этого, конечно, митинг, где «еврейки слушают о российском рае».
На следующий день Бабель пишет про это Берестечко: «Здесь жизнь била ключом – евреи вывозили хлеб в Австрию».
Но меня в этой записи поражает не грусть писателя, а тот факт, что хлеб вывозился в Австрию. В СССР, как мы знаем, хлеб тоже вывозился перед войной. Но дело в том, что хлеб то вывозился не потому, что его было в излишке, а потому, что СССР требовалась валюта. Вот и вывозили, хотя люди в это же время умирали с голоду, зачастую прямо на улицах, как в блокадном Ленинграде.
Вообще, описаниям разграбления уделяется в дневнике довольно много места. Иногда это даже не само описание грабежа, но как бы опосредованная картина.
«Ильченко купил огурцов, читает «Журнал для всех» и рассуждает об экономической политике, во всём виноваты евреи, тупое славянское существо, при разграблении Ростова набившее карман».
Вот так вот через Ильченко предстают события, произошедшие в большом городе.
Вот ещё аналогичная запись.
«Корочаев был предчека где-то в Астрахани, поковырять его, оттуда посыпется».
Председатель ЧК с награбленным золотом. Вот они, чистые руки чекиста.
А вот судьба «бывшего стражника при Деникине». Нет, его никто не судил, об этом и речи не было. Обычный самосуд. «В тюрьме били, разрезали спину, прыгали по нему, танцевали».
Вот такие люди служили новой коммунистической власти. А ведь этот пойманный стражник так не поступал, когда был при исполнении.
Вообще интересные люди в армии Будённого. Например, медсестра Шурка. «Была в заведении в Ростове, может отпустить пятнадцать».
Другими словами эта Шурка работала в публичном доме разграбленного города Ростова. Сильная женщина, которая способна за раз удовлетворить пятнадцать будёновцев.
А вот ещё картина. «Горит клуня священника».
А чем в это время заняты славные будёновцы? Тушат пожар? «Наши казаки, тяжкое зрелище, тащут с заднего крыльца, глаза горят, у всех неловкость, стеснение, неискоренима эта так называемая привычка».
Хотя людям и совестно грабить погорельца, да ещё священника, но, что поделаешь, привычка.
Да что там рядовые будёновцы. Вот портрет начальника дивизии Апанасенко. «Смертельная ненависть к аристократии, попам, к богатым, к интеллигенции».
Этот не будет смущаться при грабеже священника, он священника и сам в огонь бросит.
А вот опять описание грабежа славными будёновцами.
«Визг баб, когда у них начали брать бельё».
Что же, дефицит кругом, промышленность разрушена, а бельё можно и продать.
А вот совсем короткая запись. «Рубка пленных». Сразу вспомнились кадры захвата японцами китайских городов и расправа над населением. Японцы тоже прибегали к холодному оружию, перед этим насилуя женщин.
У Бабеля тоже много записей о красноармейках. Вот, например такая запись: «Все ****и, но товарищи, и ****и, потому что товарищи, это самое важное, обслуживают всем, чем могут, героини, и тут же презрение к ним».
Сразу же вспоминается наша Александра Коллонтай с её рассуждениями об особой пролетарской любви.
А Бабель усердно старается понять происходящее. «Надо проникнуть в душу бойца, проникаю, всё это ужасно, зверьё с принципами».
Вновь описание пленных. «Люди в нижнем белье». Впрочем, прежде чем зарубить, бельё с них снимут.
А вот настроение Бабеля после убийства пленных.
«Жить противно, убийцы, невыносимо, подлость и преступление».
«Ездим с военкомом по линии, умоляем не рубить пленных».
«Ад. Как мы несём свободу, ужасно. Ищут в ферме, вытаскивают, Апанасенко – не трать патронов, зарежь».
А вот описание освобождённой деревни.
«Убиваемая, но ещё дышащая деревня. Сидоренко и Егор рубят шашками гусей на доске».
«Разрушенный, испоганенный сад, здесь стоял штаб Будённого, и сломанный, сожжённый улей, это ужасный, варварский обычай – вспоминаю разломанные рамки, тысячи пчёл, жужжащих и бьющихся у разрушенного улья, их тревожные рои».
Да что там пчёлы. Вот Львовские события.
«Профессора, женщины, подростки. Апанасенко будет их резать – он ненавидит интеллигенцию».
А вот ещё запись. «Наша армия идёт зарабатывать. Это просто средство, которым не брезгует партия».
Раз разбой государственное средство, то, конечно, можно быть и снисходительными к рядовым красноармейцам, которым тоже хочется немного ухватить и для себя.
А вот как отдыхают будёновцы. «Визг свиней, тащут курей».
А вот прибытие освободителей красноармейцев в деревню. «Обшаривают, варят, всю ночь трещат печи, страдают хозяйские дочки».
А чтобы всему придать видимость законности, надо действовать через революционные комитеты. Вот короткая запись: «Революционный комитет. Реквизиции и конфискации». Это уже звучит чуть ли не благородно.
Хотя в это же время происходят налёты не только на пасеки, но даже на неспелые яблоки.
Может быть грабят только богатых. Да нет, всех подряд. «Еврейский квартал. Неописуемая бедность. Мы ничего не платим».
«Ночью будет грабёж города – это все знают». Стеснительный народ товарищи будёновцы, им ночью грабить сподручнее, видите ли.
«Испуг и ужас населения. Главное – наши ходят равнодушно и пограбливают где можно, сдирают с изрубленных».
«Водочный завод. Красноармейцы. Несмотря на запрет, пьют».
«Невыносимое чувство, бежать от вандалов. Ругань – гад, в Бога мать, Спаса мать».
«Пленные все раздеты. У командира эскадрона через седло перекинуты штаны».
А вот описание того, как товарищи Ворошилов и Будённый лично руководят атакой. «Полк вылетает нестройно, ура, даёшь, один скачет, другой задерживает, третий рысью, кони не идут, котелки и ковры».
Люди идут в атаку. Но у них к сёдлам приторочено награбленное. И это на глазах Будённого и Ворошилова.
А вот как дальше развивалась бездарная атака, когда конница вынуждена идти в гору.
«Скачем версты четыре. Они колоннами ждут нас на холме. Чудо – никто не пошевелился. Выдержка, дисциплина».
А дальше бегство.
Больше всего меня в этой атаке поразило притороченное к сёдлам награбленное добро. С коврами, может, драться и неудобно, но как расстаться с награбленным?
Честно говоря, даже комментировать такие записи тяжело. Меня удивляет, как эти дневники чекисты не использовали в деле Бабеля. Это может означать только одно. События, отражённые в дневнике Бабеля для чекистов были настолько обыденны, что они на эти записи даже внимания не обратили. А чего? Быт как быт. Мы этому Бабелю лучше шпионаж присобачим.