Я работал в ведомственном институте, который изучал физкультуру и спорт, в том числе футбол. Соответствующую тему вёл Васико Манучаров, мнс. Предмет он свой любил. Правда, никому в голову не приходило приписывать ему успехи наших футболистов, как никто не упрекал его, когда те разочаровывали... От него я позаимствовал термин – «объёмное зрение». Он запал мне в душу. Как-то я сказал Васико, что у меня есть знакомый по имени Симон, который таким зрением обладает. Ещё добавил:
- Правда, в футбол он играть не умеет. «Любимая игра миллионов» не для него! Однако, наблюдательностью Симон точно не обделён.
Я начал рассказ:
- Вот - пример. Неделю назад я и Симон спустились в метро. Стоим на перроне, уже слышен гул приближающегося поезда из туннеля. Вдруг на всю станцию раздался крик ребёнка – надрывный, полный отчаяния. Смотрю - маленькая девочка лет четырёх, плохо одетая, худенькая, в расстроенных чувствах. Возможно, возрастом она постарше была, чем казалась. В её крике я расслышал взрослую осмысленность, она умоляла, не просто по-детски капризничала, как бы осознавала отчаянность положения.
Васико затих в своём кресле.
- Жалостливо рассказываешь о девчушке с безвитаминным детством, - прокомментировал он, перехватив мой взгляд.
Я продолжил:
- С ней была мать – низкорослая русская женщина в косынке. Волос белесый, глаза узкие. «Не ори!» – грубым голосом говорила она девчушке и даже угрожающе чуть подтолкнула к краю платформы, дескать сброшу на рельсы. В это время с грохотом подъезжал поезд.
- Не томи, что за несчастье у них случилось? – неожиданно подал голос сотрудник, который до этого незаметно сидел в углу комнаты. Я повернулся к нему и ответил:
- Ерунда, мать купила ребёнку поп-корн, бати-буты по-нашему. Должно быть, не часто так делала. Бати-буты рассыпался на перроне. Пакет дырявым оказался.
Потом обернулся к Васико:
- Мамаша начала быстро-быстро подбирать поп-корн с пола и класть в пакет. Лакомство испачкалось, женщина не давала его девочке. Ей и жаль было чадо, и растерялась она – поезд подходил. Только успела выбросить пакет в урну, что увеличило страдания ребёнка.
Мы оказались в одном вагоне. Девочка продолжала плакать, а мать её одёргивала.
- Где же твой дружок Симон? – прервал меня Васико, - всё это время ты демонстрируешь собственное объёмное зрение.
- Так вот, я говорю Симону, дитя страдает. «Без твоих указок вижу», - отвечает он.
- Небось, на девицу заришься, - съехидничал я. Действительно, он поглядывал в сторону молодки, которая сидела напротив, чуть сбоку.
- Ты обрати внимание на глаза девушки, - ответил мне Симон, - она смотрит одновременно восхищенно и оценивающе. На кого, как ты думаешь?
- Уж точно не на тебя, - отвечаю. Симон же говорит:
- Видишь того мужчину в очках и с ребёнком?
Я увидел интеллигентного мужчину, его маленькую дочку, одетую как куколка. Она глядела то на отца, то на плачущую девочку, сверстницу, может быть. «Папа, почему ты такой грустный?» – спрашивала она. Отец тоже на бедное дитя уставился, чуть ли ни слезу пустил.
- Вот этой семейной сцене умиляется та девица, - произнёс Симон.
Потом он добавил:
- Ещё - в конце вагона парнишка «баты-буты» уминает. Наверное, не знает о «горе» девчушки. Точно - в конце вагона чернявый парень ел поп-корн.
Вскоре мы вышли на остановке.
- Целую галерею портретов узрел! - отметил сотрудник, сидевший у компьютера. Васико снисходительно улыбнулся.
На некоторое время в комнате возобладала тишина. Показалось, что впечатление от моего рассказы стало убывать. Все углубились в дела. Вдруг заговорил специалист по футболу, будто продолжил внутренний монолог:
- Да, видно девочке было не помочь. Все только пялились на бедненькую. Объёмно и не объёмно.