«The lady in red is dancing with me
Cheek to cheek
There's nobody here
It's just you and me
It's where I wanna be
But I hardly know this beauty by my side
I'll never forget the way you look tonight»
- Chris De Burgh
Днем улицы Чикаго были полны. По асфальтовым начищенным до блеска дорожкам громко стукали каблуками лакированных черных туфель леди и джентльмены. Они все были предельно заняты своими бесконечно важными делами, как-то особенно бережливо и ласково прижимая к себе свои папки с разнообразными документами, словно в них были и не документы вовсе, а что-то более ценное, допустим, их детские фотографии, или видеопленка со свадьбы. Множество безликих лиц создавало густую, серую массу, которая словно помои в сточной канавке, размеренно текла в сторону своего пункта назначения. И не было лиц. И не было голосов. Только черные плащи вокруг, да стук каблучков, словно хоровое пение безголосых лесных птичек.
Но таким Чикаго представало перед нами лишь в светлое время суток. Как только наступал вечер, предприятия, магазины и учебные заведения закрывались. И тогда те, у кого была семья, отужинав и посмотрев вечерние ток-шоу, удалялись в свои освещенные теплым ненавязчивым светом спальни, что бы лежа почитать какой-нибудь детектив, а быть может свежий журнал, и заснуть, дабы завтра свежо и бодро снова застучать каблучками. У тех, кто был безнадежно одинок, была масса вариантов времяпрепровождения. Одни часов в восемь пили пару таблеток снотворного и ложились спать. Другие сидели полночи на балконе, облокотившись об перила, курили по пятнадцать сигарет в час, и ловили ртом ароматный ночной воздух, любуясь видами ночного города. Третьи же вовсе возвращались домой только что бы оставить на тумбочке в прихожей свой чемоданчик и сбрызнуть драповое пальто, с осевшей на нем городской пылью, дорогим одеколоном, и медленной, вальяжной походкой направлялись в ночные бары, что бы там прожечь все те деньги, которые они зарабатывали днем. Ярким примером последних был Мартин.
Небрежно завязав на шее серый платок, он глянул в зеркало. Светлые, слегка вьющиеся локоны густой отросшей прически навязчиво лезли в глаза, а растительность покрыла половину лица небрежным белым газоном. К парикмахеру надо было наведаться месяца три назад, когда все еще не было настолько запущено.
Мартин еще немного помялся, водя рукой по заросшему подбородку, и открыл холодильник. Его уставшие, опухшие от недосыпания серые глаза уставились на недопитую бутылку вина, стоящую на дверце. Встряхнув её, он обнаружил, что вина осталось буквально на дне. Решив, что на дорожку и этого сгодиться, он неторопливо надел на ноги свои фирменные ботинки, и, в обнимку с полупустой бутылкой, вышел в пелену сгущающихся сумерек.
Любуясь видами освещенного яркими огнями города, Мартин периодически прилаживал ко рту холодное стеклянное горлышко бутылки, что бы сделать большой глоток обжигающего снадобья. На этой улице он знал каждую трещинку в асфальте, каждый мусорный бак, и мог наизусть рассказать содержание каждой рекламной вывески. По этой улице маленький Мартин ходил в школу, позже, шагал по ней, будучи дерзким студентом, а теперь - это самый короткий путь на работу. Так же на этой улице находился его любимый паб, в который он сейчас и направлялся. Заведение было, прямо скажем, не из дорогих. Подводило качество разливаемых виски, исполнение музыкальных композиций и некрасивые, не вписывающиеся в общий интерьер, скользкие красные кафельные полы.
Скрипучая дверь на пружине громко звякнула. Мартин бросил пустую бутылку в ящик для мусора на входе, и развязной походкой направился к самому далекому от сцены угловому столику. Он плюхнулся на комфортный, но весьма потертый стул, и, откинув от лица навязчивые белые пряди, нетерпеливо застучал пальцами по столу.
Атмосфера кафе могла заворожить одних и вызвать отвращение у других. В каком-то интимном полумраке, в лучах света редких ламп, было видно, как медленно подымаются к потолку клубы табачного дыма. На освещенной прожектором сцене несколько человек исполняли какой-то тоскливый блюз. Главный чернокожий пожилой солист в серой шляпе, своеобразно держал в морщинистых руках небольшой микрофон, то слишком высоко завывая, то хрипя прокуренным басом. Стоял едкий, ничем не выводимый запах алкоголя и дешевых сигарет, почти что каждый, из сидевших за столиком держал между указательным и средним пальцем дымящуюся палочку. Любой интеллигент, зайдя сюда, испытал бы нахлынувшее отвращение, но Мартин, хотя и был на самом деле сотрудником довольно престижной фирмы, настоящим становился, лишь перейдя порог этого бара. Царящая там атмосфера была для него как будто родной. Там, и только там, появлялся настоящий Мартин. Он делал большие затяжки дорогой сигарой, маленькими глотками цедил коньяк, и, словно сквозь пелену, смотрел на далекую сцену, замирая сердцем над каждой нотой.
- Что желаете сегодня, мистер Райт? - вежливо обратился к нему давно знакомый официант по имени Шин.
- Ликер. Сегодня двести грамм сливочного ликера.
- Что-нибудь еще желаете?
- Нет... Хотя. Принеси мне какой нибудь сладкий десерт. Я проголодался.
Ожидая заказ, Мартин достал из грудного кармана пачку сигарет, и, бережно взяв оттуда одну, чиркнул спичками. Долгожданный клуб дыма стремительно полетел в легкие, лаская своим теплом глотку.
За соседними столиками сидели уже давно знакомые лица, частые гости подобных мест. Некоторые собрались шумными компаниями, другие пришли с друзьями или любовниками, но подавляющее количество всё же составляли одиночки, с отрешенным видом распивавшие горячительные напитки.
Осматривая посетителей, Мартин наткнулся на пару больших голубых ярких глаз, смотрящих в его сторону. Сколько наглости было в этой девушке, что бы так беспардонно пялиться на совершенно незнакомых мужчин?! Зацепившись за неё боковым зрением, он терпеливо ждал, когда она отвернется, что бы появилась возможность получше её разглядеть. Пышные волнистые темные волосы, изогнутые выразительной дугой брови, выпуклые, слегка приоткрытые светло-розовые губы. Её лицо было стереотипом, навязанным нам рекламой и миром моды, и, словно магнит, приковывало к себе взгляд. На брюнетке было одето длинное, облегающее красное платье, сплошь покрытое блестками, с глубоким вырезом и открытой спиной. Бледные плечи были слегка округлой формы, а ключицы наоборот, сильно выпирали. Она грациозно восседала на стуле, словно древняя царица на троне, и с некоторой манерностью в движениях теребила свои длинные черные перчатки.
- Мистер, позвольте, - подоспевший официант поставил на столик бутылку вина и пустой бокал.
- Я не заказывал этого, вы, должно быть, перепутали.
- Дама за столиком номер шесть просила передать вам эту бутылку, выпить за её здоровье и продолжать так внимательно её разглядывать – ей это нравится, - ехидно усмехнулся тот, и, повесив белую салфетку на руку, спешно удалился прочь.
Мартин тут же посмотрел на девушку: она подмигнула ему, и, зажмурив глаза, прильнула губами к своему бокалу. Сколько вечеров Райт пропадал здесь, сколько разномастных девушек видел – подобная хамовитость в сочетании с таким очарованием встречалась ему впервые. Ухмыльнувшись, и, проведя по привычке рукой по непослушным светлым волосам, он принялся откупоривать вино, хотя знал – еще немного терпкой красной жидкости – и его развезет словно пломбир на летнем солнце.
Половина бутылки вина, ликер и пропитанный сиропом шоколадный бисквит – и Мартина уже абсолютно не утяжеляли все те проблемы, которые накопились за стенами этого паба. Музыканты всё это время исполняли, словно одну и ту же песню – мотивы и тексты их были крайне скудны и однообразны. «I let you go, my free bird…» - доносилось до уха Райта.
Он уже почти расслабился, сдаваясь под охватывающим его сознание сладким дурманом, когда брюнетка со столика номер шесть резко поднялась со стула. Она надела на голову красную шляпу с широкими полями, взяла в одну руку свой длинный кожаный клатч, а в другую – пустой бокал.
Что-то внутри Мартина предательски ёкнуло. Да, продолжать знакомство с ней он не собирался – искать себе невесту в подобных заведениях было бы достаточно опрометчивым поступком, но был готов вечно сидеть так – любоваться ею, затягиваясь сигаретой, и ловить эти сладкие, острые взгляды. И сейчас, если она уйдет домой, вся волшебная атмосфера момента мгновенно пропадет, как пропадает вкус шоколадного бисквита во рту. Останется лишь далекая, сладкая нота – приторный шлейф, и желание – желание есть больше и больше.
Какого было его удивление, когда он наконец-таки понял, что девушка направляется именно в его сторону.
- Какие же вы мужчины нерешительные. Вот ушла бы я сейчас – и? Вы бы еще пять дней жалели, что не подошли знакомиться со мной, - брюнетка была обладательницей бархатного, приятного голоса.
- Только пять? – выцедил из себя весьма оторопевший Мартин. Может, где-то в деревеньках, такое женское поведение было и позволительно, но никак не в Чикаго (пусть даже и в ночных барах), где женщины до гробовой доски должны были строить из себя гордых скромниц.
- Больше – было бы глупо. Вы слишком ветрены, что бы тратить больше времени на воспоминания о прекрасной незнакомке, пусть даже и очень эффектной. Вы скорее подарите тело, а затем и душу, невзрачной дурнушке, которая будет с вами рядом. Дама так и будет стоять? Смею предположить, что Вы заочно приглашаете меня присесть, - и она села на стул напротив, положив ногу на ногу, которую тут же оголил образовавшийся разрез.
Её обжигающий взгляд раздражал, завораживал, отталкивал, и одновременно притягивал Мартина. Всегда проявляющий с женщинами инициативу, сейчас он, сгорбившись, сидел напротив неё совершенно безучастно, и просто любовался. Брюнетка тем временем открыла клатч, вынула оттуда длинную женскую сигару и маленькую зажигалку. Вот тьме Мартин успел разглядеть на зажигалке высеченный узор фигуристой обнаженной женщины и тигра, лежащего у её ног. Щелк – первая затяжка – и легкие дымок срывается с её алых приоткрытых губ.
- Я Элизабет. Для Вас – просто Лиз.
- Для меня особые привилегии?
- Конечно! Разве, я Вам не достаточно хорошо дала понять, что Вы мне нравитесь? Вы подавились, сэр? Нет? Вот и славно. Я, конечно, могла бы сейчас стукнуть Вас по спине, но согласитесь, это было бы весьма некрасиво, и испортило бы всю романтику момента. – Она потянулась за стоявшей на столе бутылкой и налила обоим по полному бокалу.
Мартин старательно чесал себе нос. Упорно. Сильно. И делал вид, что только это его и беспокоило. Но слова красавицы, на самом деле, ударяли в его голову гораздо сильнее, чем самый крепкий ликер. Она пьянила намного больше, чем мускатное вино с большим процентом алкоголя.
- Может, я всё же узнаю Ваше имя, сэр?
- Мартин. Мартин Райт.
- Мартин? Я бы назвала так какого-нибудь немытого подростка. А Вашей внешности подходит более благородное имя. Иное. Допустим, Александр.
- Александр? – рассмеялся Райт.
- Да. Аристократичное.
Парень снова навязчиво начал теребить волосы, и впервые за три месяца пожалел, что не посетил парикмахерскую и не побрился – какая, уж тут, аристократия с внешним видом «утро, после бурной ночи»?
- Итак, Александр, - из её рта снова вырвалось облачко табачного дыма. – Вы, наверное, уже, опираясь на моё поведение, создали в своей голове мой, не совсем правильный, портрет? Полагаю, Вы считаете, что вечера напролет я расхаживаю по подобным заведениям с вонючей соской во рту, в откровенных платьях, и злоупотребляю алкоголем и приставанием к незнакомым симпатичным мужчинам?
- Конечно, нет… - начал, было, Мартин, но резко оборвался. Вино всегда раскрепощало его до предела. – Да. Черт возьми, да! – он эмоционально вскинул руками, и откинулся на стуле назад. - В жизни подобной наглости не встречал, мисс. И уж не видел не одну леди, так умело и игриво обращающуюся с сигарой. Вы столько выпили, а у Вас не в одном глазу! Посмотрите на меня – даже я уже раскис, словно кусок ветчины на горячем хлебе!
Элизабет звонко рассмеялась и подала в руку Мартину его бокал.
- За Вас. За тебя. Мы общаемся уже около пяти минут. Пора переходить к фамильярностям.
Она мигом выпила всё своё вино, в то время как Райт сделал лишь маленький глоток.
- Родители. Родители меня никогда никуда не пускали. В семь часов вечера я должна быть дома. Отужинать. И подниматься наверх к себе, к высокой стопке книг. Я ненавидела это глупое занятие. Нет, конечно, любовные романы и детективы я просто обожаю, как любая уважающая себя образованная дама. Но я получаю высшее техническое образование, поэтому большинство печатных изданий моей скромной библиотеки – механические справочники.
- Если… Если у тебя строгие родители. Если ты учишься в институте. Если ты считаешь себя приличной образованной девушкой, что ты сейчас тут делаешь?!
- Я… я просто решила единственный раз в жизни почувствовать себя живым человеком. Получила стипендию, взяла у подруги платье, купила сигары и решила всерьёз влиться в роль развязной девушки. Тем более, мне совсем негде присмотреть хорошего жениха, кроме как среди наших однокурсников, ходящих в огромных очках, и вечно таскающих за собой стопку толстых книг и чертежные принадлежности.
- Но…
- Давай без лишних вопросов? Это мы еще успеем с тобой обсудить. Ведь наше общение продолжиться? Тебе тоже кажется, что музыка сегодня отвратительная?
- Есть немного. Но… а вдруг, у меня есть невеста? Почему ты не поинтересовалась даже? – Мартин был уже хорошенько пьян, и возмущался совсем по-детски и несуразно.
- Была даже если, мне то что? Невеста – не стена. Подвинется. Официант. Два клубничных брикета и еще одну бутылочку вина, пожалуйста…
Прошло уже около трёх часов. Внутри у Мартина что-то радостно щекотало, словно в легких бегала небольшая сороконожка. Всю жизнь размышляя о законах мироздания, пытаясь увидеть любовь и свой маленький мир в каждых глазах, он, наконец, понял, что счастье есть смысл искать только в ароматной овсяной каше, с вареньем и большим куском масла, которую он ел по утрам. Но сегодняшний вечер перевернул его мир с ног на голову. Он знал, он знал разумом, душой и каждой клеточкой тела, что это – ОНА. Она будет гладить его рубашки. Она вечером, засыпая, будет устраивать свою ладошку на его спине. Она попачкает его своей бледной помадой, когда будет целовать, провожая на работу. Она будет менять компрессы на его кипящем лбе и делать молоко с медом, когда он заболеет. С ней долгими зимними вечерами он будет играть в шахматы. Она, и только она, сможет варить такую вкусную овсянку по утрам на завтрак для него, и их двоих детей. А через много лет, она кинется на его гроб, обливая своими крупными солёными слезами лаковое дерево. Глупо было бы так рано об этом думать, но в ней, в этой пьяной, элегантной хрупкой девушке он увидел свой свет, свою весну, свою свободу и своё счастье. Ему казалось, никогда он не встретит больше такого доброго, целомудренного человека; воспитанную, благородную, красивую, умную девушку; заботливую, любящую мать; интересного, находчивого собеседника. Он не верил своим глазам, своим ушам, и даже своему носу, которым чувствовал ароматы терпкого клюквенного морса, исходившие от Элизабет.
Он всегда думал, что для продолжительных отношений требуются продолжительные размышления о выборе, а все мимолетные страсти – живут как яркие бабочки – около дня. Он давно присмотрел себе невесту – Марию Эштони, вечно хихикающую кареглазую девицу, которая не проявляла по отношению к нему никаких знаков внимания, но была обладательницей тоненькой осиной талии и длинных прямых ножек. К тому же она умела готовить великолепные свиные отбивные и яблочные запеканки, что поднимало её еще на несколько позиций выше остальных потенциальных претенденток на его сердце. Три часа, всего какие-то три часа – мировоззрение было перевернуто, а долгие самоистязания полетели к чертям. Заходя в бар, Райт был независимым свободным человеком. Выйдет же из него уже не представляющим свою жизнь без неё – без своей Лиз, с которой он был знаком как будто уже тысячу лет, которая словно бы понимала его – как никто другой. Ах, Лиз, Лиз…
- Ха-ха, ты два раза наступил мне на ногу, и постоянно щекотал мне бок! – рассмеялась она, когда они вернулись за свой столик.
- Я кажется, предупреждал, что танцор с меня никудышный, - смутился он, нервно перебирая руками, которые еще сохранили тепло Элизабет.
- Я обязательно научу тебя танцевать, дружочек.
Все пьяные девушки несут совершенно одинаковую особенную энергетику. Их глаза сияют, а сами они напоминают клубничное пирожное, которое достали из холодильника. Оно растаяло, растеклось, несколько потеряло свою аппетитность, но стало излучать резкий приторный аромат ягодного крема.
Девушка достала из сумки ярко красную помаду и взяла со стола белоснежную салфетку.
- Александр, позвони мне по этому телефону завтра в двадцать ноль-ноль. Я в больших сомнениях, что ты забудешь обо мне, поэтому просить тебя о тактичности не буду, - она старательно вывела что-то алой помадой на салфетке, сложила её в четыре раза и вложила в нагрудный карман Мартина.
- Лиз, куда ты торопишься? Я тебя провожу.
- Знаешь ли, для первого дня достаточно! Развязная Лиз уже еле стоит на ногах, - усмехнулась она, бросив в пепельницу окурок.
- Тогда, я могу последовать сейчас за тобой?
- Достаточно последовать за мной до дверей. Я поеду на такси. Видел, какие красивые на мне туфли? Не бить же мне их об асфальт, в самом деле.
На выходе Мартин снял с вешалки её серое пальто, от которого пахло какими-то цветочными духами, и помог Элизабет его одеть. Она поправила шляпу, застегнула сумочку, и выжидательно посмотрела на своего спутника.
-Лиз, я…
- Прощайте, Александр, - и она грациозно выскочила на улицу.
Мартин так и остался стоять опешивший и перепачканный розовой губной помадой. Он долго еще смотрел в окно, на исчезающее вдали такси, и по-дурацки улыбался.
- Оскар! – плюхнулся Райт за барную стойку и поприветствовал бармена – своего давнего друга.
- Наконец-то ты соизволил привалить ко мне, Мартин! Ты уже успел порядком опьянеть и протрезветь, - Оскар Леус был усатым кудрявым мужчиной в годах, немного полноватым и всегда улыбчивым.
- Хороший сегодня вечер, - лишь улыбнулся в ответ тот.
- Неужели тебе удалось отдать все долги? Или тебя всё-таки повысили? Старина! Каждый день ты травишь мне байки про несправедливость мира и плачешься в жилетку. Сегодня особенный день? Как насчет ста грамм коньячка для разогрева?
- Нет, спасибо. Мне бы что-нибудь послабее. Какой-нибудь легкий коктейль, может?
- О здоровье стал заботиться? – рассмеялся хриплым смехом Оскар, и начал что-то быстро разливать по стаканчикам.
- Нет, на сегодня достаточно просто. Леус, знаешь… Я ведь, женюсь.
- Чего?! Ты с дуба рухнул? Вот это заявление!
- Нет, правда, женюсь. Точно женюсь, - бармен поставил перед Райтом стаканчик с желтой жидкостью с нанизанной на нем долькой лимона, и скрестил руку на груди:
- Мартин, старина, брось ты эту глупейшую затею. Я состою в браке четвертый раз, у меня шесть спиногрызов, и, поверь мне, я знаю, о чем говорю! Девушка – это замечательно, но девушка в браке – это существо уже совершенно другого отряда! Из хищницы она превращается в травоядное животное, которой нужны твои деньги, твоя любовь, твоё время, твоё терпение и твои сперматозоиды, с помощью которых будет плодиться и размножаться, и требовать с тебя еще больше денег, времени и терпения! Тебе двадцать…
- Пять.
- Двадцать пять! До тридцати ты еще смело можешь гулять, веселиться, пить и водиться с ветреными девушками, мать твою!
- Оскар, послуш… Тьфу! Ну и гадость же, этот твой коктейль! Послушай! Эта девушка… Она совершенство. Она чертовски красива, чертовски умна, она... она чертовски чертовская! – Рассмеялся он. – Нет, Оскар, тебе меня не переубедить. Мне надоело прожигать свою жизнь и желудок твоим «высококачественным» алкоголем. Мне нужна стабильность, спокойствие… Я уже решил.
- То-то, ты такой уверенный и верно влюбленный шатаешься с распутными девками! Ну, кто это, старина? Всё-таки Мария? Или Клара? А может быть Джессика, с бо-о-ольшими…
- Нет, нет, нет. Её зовут Элизабет.
- О, такой не припомню. И, как она? Чем же тебя взяла эта таинственная девчушка?
- Ты видел её. Я уверен, заметил. Не заметить её невозможно. Она была сегодня со мной, брюнетка в красном.
- Мартин! – громко начал хохотать Леус, - Мартин! От кого, от кого, но от тебя не ожидал!
- Что?! Что не так?
- Ты сам не понимаешь, что ли? Она же проститутка!
- Оскар, нет, ты перепутал, - насторожился, хотя всеми силами пытался не подать вида, Райт. – Она живет в приличной семье, учится на техническом отделении, там же, где учился раньше и я, увлекается бальными танцами и шахматами, хорошо говорит на французском и немецком, и вообще, сегодня впервые курила и пила вино в таком количестве. Всё получилось очень спонтанно, конечно, но я желаю этого, понимаешь, Леус? Я желаю этого всей душой! – Мартин хлопнул себя кулаком по груди и тут же закашлялся.
- Дружище. Лапша у тебя с ушей свисает, вижу. Это Лейла. Самая востребованная девушка публичного дома «Сливки».
- Но… Её зовут Лиз! Элизабет…
- Лейла. Она проститутка.
- Я. Я не понимаю.
- Её каждый четвертый мужик знает. Она хорошенькая и берет совсем не дорого. Работает почти каждый день.
- Какого черта, Оскар, какого черта? Самая востребованная… Девушка… - растерянно повторил Райт, раздраженно смахнув упавшую на лицо светлую прядь.
- А я уж засомневался в твоей порядочности, друг. Но ты оказывается чище весеннего ручейка, раз не узнал саму Лейлу.
«This is the naked truth, there's only one place left to go Auberge…» - доносилось со сцены.
- Леус.
- Ну-с?
- Давай двести грамм, а не сто.
По истечению получаса Мартин покинул паб, громко хлопнув дверью. Чикаго всё же так же искрился ночными огнями, на небе светила полная луна, по улицам бродили молодые люди. Из грудного кармана он достал сложенную салфетку. На тонкой кружевной бумаге было нарисовано красное солнышко. Парень небрежно смял её, но, вместо того, что бы выбросить, положил во внутренний карман. По всё той же знакомой ему с детства дороге он поплелся домой.
Даже не сняв пальто, и не стянув с ног ботинки, Райт ввалился в квартиру, и, еле дойдя до спальни, открыл настежь окно и плюхнулся на кровать. До самого рассвета он лежал обутый в верхней одежде и обдуваемый холодным ночным воздухом на белоснежных мягких простынях.
На следующий день был выходной.
А еще через день Мартину на работе говорили, что он выглядит сонным и разбитым. Все чувствовали непривычный мерзкий запах алкоголя и табака, вместо привычного дорогого парфюма, исходившего от него.
В среду на другом конце Чикаго, ровно в двадцать ноль-ноль, зазвонил телефон.
- Алло!
- Здравствуйте. Извините за беспокойство, а с кем имею честь говорить?
- Это Грэг.
- Грэг Эштони?
- Да.
- Позовите, пожалуйста, Грэг, к телефону свою сестру.
- Алло.
- Привет, Мари.
- Привет, Мартин.
- Может, сходим сегодня куда-нибудь? В кафе? В боулинг? В кино? Говорят, сейчас идет хороший фильм.
- Думаю, у меня получится только завтра, извини, - зевнула в трубку она.
- Это ничего. Я подожду. Тогда до завтра? Давай пораньше? Часиков в пять, у закусочной тетушки Сью?
- Хорошо, Мартин. Завтра утром еще увидимся на работе. Пока?
- Пока, пока! Спокойной ночи.
Мария звонко бросила трубку и побежала смывать маску с волос и делать маникюр. Она напевала себе под нос какую-то веселую песенку, а улыбка до самой ночи не сползала с её лица.