Середина июля не предвещала ровным счетом нихуя, кроме несносной жары,перебиваемой редкими порывами ветра. Оказавшись на задворках жизни, вдали от катастрофы в Крымске, челябинской грозы и всех этих своих "друзей", насравших на моё интеллектуальное общество, наполненное веселыми приключениями и бессовестными дебошами, я благополучно проебывал секунду за секундой взаперти, изредка выходя за сигаретами. Отец приглашал работать в свою бригаду, ремонтировать квартиры. Я просил его позвонить, как будет что-то крупное намечаться. Правда, старик об этом быстро забыл, и звонка не последовало. Решал и сам позвонить, на верность кинул монетку: орел-звоню, решка-не звоню. Выпала решка. Следовательно, неведомые силы предлагали мне забить, что и было сделано.
Но всё оказалось не так уж и пресно. Я что-то читал, прерывался, делал перекур, начинал что-то смотреть, снова прерывался и опять начинал что-то читать.Духота и одиночество вводили в совершенно невероятный транс. Садясь в позе лотоса на пол рядом с диваном, я ставил так любимую всеми фибрами гниющей души бретонскую музыку и закрывал глаза. Спокойствие и гармония наполняли тело, голова внимала сладостному звону Пустоты, и ни одна мысль не могла омрачить творившейся идиллии в моей золотой клетке. Ни один звук из окна, будь то трёп пьяной кампании или птичий щебет, не долетал до ушей. Волнения былых дней, выбрасывавшиеся тогда магмой впечатлений, приступов обожания и злобы, казалось, затвердевали у меня на плечах и внутри твердой, слегка потрескавшейся коркой. Сердце,скованное этой магматической броней, мерно и тихо билось внутри грудной клетки, как неторопливо течение у широкой реки, проходящей через долину. И ничто не могло отразиться ни эхом, ни отзвуком.
Каждую ночь я выходил на балкон, закуривал, глубоко вдыхал воздух и смотрел на небо. И каждый из дней, проведенных взаперти, оно было разным. Одну ночь сияла почти полная луна, от света которой становилось ярче, чем от уличных фонарей. Луна, будто сияющая аккуратная круглая дыра,ведущая в другие миры, притягивала глаза. Я не мог оторваться и продолжал курить до тех пор, пока сильно не закашлялся. И перед уходом, сжав кулаки, бросил луне: "Спасибо." Ночь кончалась тем, что мне постоянно снились невыносимые и отвратительные художественные фильмы режессуры самого Уве Болла, что нисколько не портило сложившегося положительного настроя. Твердость и окаменелость духа помогала не заморачиваться на такие глупости. И было похоже на то, что я встал на путь постижения дзен, на безаппеляционную возможность перемен в собственном сознании и мироощущении.
Но так продолжалось только до воскресенья.
В воскресенье было совсем невмоготу, и я решился сделать вылазку в ближайший винный, купить пива. Шел по улицам точно зомбированный, ничего и никого не замечая. Да и было наплевать. За спиной висел пустой рюкзак. В карманах была заначка, позабытая и нашедшаяся именно тогда, когда стало необходимо. На улице по-прежнему стояла жара, хоть бы было на четыре-пять градусов холоднее, тогда можно было бы и возлюбить лето.
Еле-еле я дополз до винного,стоял, приценивался к пиву и наконец решил взять четыре поллитровых бутылки Амстела, благо всего 30 рублей за бутылку, что не так било по заначке, которую планировалось растягивать до самого конца августа. Сложив весь скарб в рюкзак и выйдя из винного, я закурил и направился домой. И тут мой взгляд наткнулся на девушку, медленно идущую со мной в одну сторону. "Где-то я её видел, притом не в своих гребаных снах и фантазиях!"-пронеслось в голове. Ещё пара шагов, и я разглядел её: красноватые волосы, небольшой рост, а вот лицо...
Тонкие черты и несколько большой нос для такого миловидного личика. "Стоп, да это же...да не может быть..."-вновь пронеслось в голове."Настя?"- я опустил голову и обратился к девушке. Та не сразу обратила на меня внимание и спросила : "Что, простите?"
Я переспросил. Лицо девушки нахмурилось, а уголки рта выдали слабую улыбку. "Извините, но Вы явно ошиблись,"-отчеканил её голос. Конечно, я понимал, что ошибся. "Ладно, извините,-сказал я и бросил дальше- Ваня, приятно познакомиться." "Дарья, взаимно,"- снова отчеканила девушка. Мы молча дошли до светофора, и я свернул в свой двор.
Внутри что-то оборвалось, и с каждой минутой боль усиливалась, но я не придавал этому значения, открыл бутылку, сел в позу лотоса и начал медитировать. Концентрироваться было сложно, но это удалось. В таком трансе я просидел до наступления сумерек. Самое мерзкое, что на меня нахлынули воспоминания о том, как нам с Настей было хорошо тогда. Это были действительно счастливые месяцы в нашей жизни. Как я расстался с ней по собственной глупости и недальновидности. Из-за пустяков. Разменялся тогда на мелочи, а теперь что, жалею? Видать, жалею.
Гармония в моей золотой клетке разрушалась прямо на глазах. Растворялась, как воздушный замок, летучий фундамент которого упирался на кромку между твердью и бездной. Окаменевшее нутро пошло по трещинам. Магма заполняла голову и желудок. А сердце неудержимо забилось и точно зажило в грудной клетке собственной, независимой от меня жизнью. Билось так, что в ушах стоял гром. Хотелось выть и рвать на себе волосы. Крупный пот, подстрекаемый жарой, бил бахчисарайскими фонтанами и брандспойтами из всех пор. Так и знал, что дружба между холодной головой и горячим сердцем обречена на неудачу. А ведь прекрасный был путь: удалить всё лишнее, всю эту праздную эмоциональную мишуру, укращающую пустую голову и существование в ожидании неотвратимого и математически выверенного конца; удалить воспоминания и отрезать сегодняшний день от прошлого, которое ничерта не стоит и не имеет пользы; постигнуть истину, в какой-то мере заключенную в словах Горького. "Ничего не делай, просто-обременяй землю". Что можно и нужно делать в ожидании смерти? Ничего. Ничего не надо делать, а тем более "заполнять пустоту внутри себя" чем бы то ни было, поскольку это и есть та самая Vanitas.
Vanitas vanitatum et omnia vanitas.
... Солнце давно ушло за горизонт. Я лежал на диване, веки были полуопущенны и ловили зловещие движения штор, колышущихся редкими порывами серого ветра. В голове стоял образ этой самой Дарьи, отчетливо запечатленный на фотопленку памяти. Я встал, подошел к стене и безразлично и с силой ударил по ней. Рукам стало горячо, костяшки окрасились красным, выступающим из ободранной кожи на костяшках. Сердце разрывало на части. Видимо, единственный способ успокоиться-пойти и закурить на балкон.
Упершись в кромку балкона, я начал глубоко дышать,потом закурил. Постепенно стало легче. Голову наполнила глухая безразличная злоба. Злоба ни к чему конкретному. Стихия, безмолвная и с порванной глоткой. А сердце постепенно застучало совершенно обыденно, как отлаженный механизм, выполнявший свою работу, беспристрастный механизм.
Так я стал предателем. Предал самого себя. В который раз.