Когда моя мама была беременна мной, она любила бродить по кладбищу.
В это тихое излюбленное место она приходила по вечерам и не спеша прогуливалась вдоль унылых тенистых аллей, молчаливых памятников, заброшенных могил с деревянными, наполовину сгнившими, крестами, покосившимися набок, мимо амуров, отлитых в бронзе и высеченных из мрамора. Устав от ходьбы, она открывала оградку первой попавшейся могилы и присаживалась на скамейку. Читала на памятнике имя похороненного, благодарила за приют и отдых, а уходя, обязательно что-то оставляла на могилке, будь то конфета, сигарета или же просто незатейливая безделушка.
Я меж тем формировалась, росла и развивалась в материнской утробе. Вместе со мной рос и мамин живот. Срок родов приближался, а имя для меня еще не было придумано. И тогда мама решила, что назовет своего первенца самым редким именем встретившимся ей на кладбище. Она не знала кто у нее будет. Мальчик или девочка? Маму не волновал вопрос пола, больше всего заботило как назвать малыша. Она не искала универсальное имя, которое бы подходило ребенку независимо от половой принадлежности, например Саша или Валя, мама смотрела самое редкое имя для мальчика и для девочки. Мужское и женское имя, так как весь мир разделен на мужское и женское. Это я узнала уже потом, когда научилась читать и прочла «Пол и характер» Вейненгера, труды Фрейда, увлекательные романы Павича, и многое другое, освещающее тему мужского и женского начал. За месяц мама обошла все кладбище и заочно была знакома с каждым похороненным. Самым редким мужским именем оказалось имя Макар, а женским – Фара. Именно на этой заброшенной, забытой всеми могиле, в теплую сентябрьскую ночь мама родила меня. Кто была эта умершая Фара, я, увы, не знаю. Все что можно о ней сказать, что она закончила свою земную жизнь молодой, в возрасте двадцати пяти лет. На деревянном столбике, что был воткнут в могилку взамен креста, была приколочена табличка, на ней черной краской нарисована надпись Фара и две даты. Не было у Фары ни отчества, ни фамилии, просто Фара и все. Почему мама решила, что это женщина, я не знаю, хотя склонна думать точно так же, как она.
Первым, что я увидела в этом лучшем из миров как только покинула материнскую утробу, был свет, свет падающих звезд. И когда мама хлопнула меня по попке, я не закричала и не заплакала, как это делают младенцы, я завороженно смотрела в небо, ожидая еще одну падающую звезду, чтобы загадать первое в жизни желание. Но вдруг появились тучи, и пошел дождь. Ничего странного, я родилась в сезон дождей, ночью, на кладбище и меня назвали Фара. Я не плакала, не кричала и вообще не разговаривала до десяти лет. Мне не хотелось говорить, да я собственно и не знала о чем. Маму сей факт не печалил, она по натуре своей была молчунья и к словам относилась бережливо, порой скупо. Две фразы за день из ее уст считались чем-то из ряда вон выходящим.
И когда теплым осенним вечером я заговорила, мама нисколько не удивилась, не опечалилась, но и не обрадовалась. Она приняла это как данное, настал срок яйцу вылупиться.
Я сказала, что хочу пойти на кладбище. Мама молча кивнула головой и как-то обреченно посмотрела на меня. Мы вышли из дома, когда солнце уже скрылось за верхушками пожелтевших деревьев. Мама держала меня за руку, словно боясь потерять. Я чувствовала ее учащенный пульс и напряженное волнение. Всегда спокойная, невозмутимая мама, словно боялась чего-то, и этот страх бежал впереди нее. Мне казалось, что я не только чувствую, я вижу его широкую спину, закутанную в черный плащ. Но лишь только мы вошли на территорию кладбища, как в тот же миг мамин страх исчез. Он прыгнул в первую попавшуюся могилу, словно выпущенная в водоем рыба, и был таков. Я украдкой заглянула в мамино лицо и увидела, как оно изменилось, преисполнясь какой-то религиозной благостью. Это лицо мне показалось чужим и незнакомым.
Мне хотелось заплакать, но я не была уверенна, что знаю, как это делается. Я сделала попытку вернуться, но мама крепко держала мою руку, она грубо одернула меня и повела за собой вглубь кладбища. Стало уже совсем темно, когда мы подошли к заросшему бурьяном холмику, по всей видимости, это была очень старая могила за которой никто не ухаживал. Сквозь заросли лебеды и крапивы я увидела на земле небольшую табличку, но тут же перевела взгляд на маму. Женщина, которая до входа на кладбище была моей матерью, повернулась ко мне лицом и произнесла хриплым, выцветшим от времени голосом:
— Я не твоя мать.
Не знаю почему, но мне не хотелось в это верить, я очень привыкла к маме и я любила ее.
— Мама, — прошептали мои бескровные губы.
— Нет, — отрицательно покачала головой женщина, — я не твоя мать. — Давно, очень давно, когда у меня не было тебя, — принялась она рассказывать, — я любила гулять по кладбищу. Здесь всегда очень тихо и спокойно, нет шума и суеты. И практически нет людей. Я не люблю людей. Примерно в это время, в точно такой же день, я проходила возле этой могилы и наткнулась на сидящую в траве куклу. Я бы не заметила и прошла мимо, но мое внимание привлек странный писк. Он был настолько противен и мерзок, что все мое нутро выворачивалось, словно из него делали фарш, засунув в мясорубку. Я подошла поближе и ясно поняла, что это не кукла, а вполне живая маленькая девочка. Но пищало иное существо.
— Ты должна взять меня с собой, — сказала девочка и разжала кулачок, отпустив на свободу большую серую крысу. Крыса недовольно фыркнула и скрылась в черном земляном ходу, уходящем под могилу. — Положи меня в карман и побыстрее унеси из этого места, но смотри, чтобы кладбищенский сторож не заметил, он запрещает выносить кладбищенскую утварь с кладбища.
Я никогда не боялась ни кладбищ, ни могил, ни покойников, и в этот раз страх не дотронулся до меня. Я взяла девочку, положила в карман и принесла домой. Но лишь только я переступила порог собственного дома, как мое одиночество превратилось в страх. Все эти годы я боялась, что тебя позовет это кладбище, и я буду вынуждена привезти тебя туда, где нашла. Более я не властна над твоей судьбой.
Мама вынула из рукава кухонный нож и протянула мне.
— Ты должна убить меня, — произнесла она негромко, — так же, как и я когда-то убила свою.
В траве что-то зашуршало и я увидела большую серую крысу, ее маленькие вороватые глазки зло смотрели не меня.
Последнее, что увидела мама в этом лучшем из миров, был свет падающей звезды. Она загадала свое последнее в этой жизни желание, и оно тут же сбылось.
Домой я вернулась одна, было уже глубоко заполночь, начинался сезон дождей. Выходя из кладбища, я почувствовала, как за мной увязался страх. Он семенил неподалеку от меня словно бродячий пес, надеясь, что ему бросят кусок мяса. Я не впустила его в дом. Лишь когда он, промокнув до нитки под дождем, превратился в одиночество, я открыла дверь, предложив ему полотенце и теплое место в своей кровати рядом со мной.
Пять лет по вечерам мы с одиночеством ходили на кладбище к маме. Я похоронила ее в той самой злополучной могиле. Мне не довелось узнать, как звали мою маму, или быть может я забыла. В могилку я воткнула тот же колышек с табличкой Фара, лишь поменяла дату рождения и смерти. Мама умерла молодая, мне кажется, ей было 25 лет.
И вдруг в один из вечеров, я увидела маленькую девочку, она сидела на маминой могиле и держа за хвост крысу, крутила ее над головой.
— Ты должна взять меня с собой, — сказала девочка, — положи меня в карман и…
— Нет, — ответила я, перебив девочку, — не могу, но если хочешь, я оставлю вместе с тобой свое одиночество, и тебе не будет ни страшно, ни грустно. Хочешь?
— Хочу, – ответила девочка и откусила крысе голову.
Я грустно улыбнулась дочери и оставила ей в наследство свое одиночество. Это все, что я могла ей дать.
Вернувшись домой, я попила кефир и легла спать. Утро разбудило меня солнечными лучами. Я повернулась на бок и увидела, что лежу одна и нет больше ни одиночества, ни страха. Только я и вечность, целая вечность впереди.