Все совпадения случайны, а события - вымышленные. Ничего этого в реальной жизни не было – да и быть не могло.
«Да, - думал Штирлиц, вылезая из сугроба, - новогодние праздники опровергают миф, будто хорошие мужики на дороге не валяются. Вот «хорошие» как раз и валяются».
В сугроб его завела кривая. Но вовсе не кривая судьбы. Для русского разведчика это было бы слишком пафосно, а для судьбы – слишком много чести. Виной была «кривая» подруга – «кривая» настолько, что если бы Штирлиц озадачился составлением схемы их перемещения на местности, у него получилось бы нечто вроде кардиограммы, пик которой приходился на упомянутый сугроб. Подруга лежала рядом – бездыханная и прекрасная.
В их нынешнем положении не было ничего странного, более того – ничего удивительного. Последние несколько часов друзья несколько увлеклись увеличением потребления алкоголя на собственные души населения, что имело вполне логичное следствие. Штирлиц знал, статистика – наука хоть и продажная, призванная ретушировать упущения и выпячивать успехи, - в некоторых вопросах была дотошно-скрупулезной. Так, например, он не мог выпить больше положенного ему этой наукой количества спирта. Сей факт немало его удручал, но против академиков не попрешь; тем более что все эмпирические изыскания лишь подтверждали этот непреложный закон.
Штирлиц знал это твердо, как знал бы и многое другое, если б хоть раз удосужился заглянуть в «Наставления и методические рекомендации к работе разведчика». Но на его экземпляре свеженьких наставлений кто-то накарябал «Уничтожить до прочтения». Накарябал грубо, карандашом, вкривь и вкось, сильно вдавливая грифель. Этой избитой армейской шуткой этот кто-то (а разведчик был уверен, что дело рук прадеда) пытался, видимо, внести элемент юмора в нудный текст, но Штирлиц отнесся к ней со священным трепетом. Как он заключил, всё написанное на методичке написано неспроста.
Штирлиц был не в курсе, что наставления разрабатывались под руководством престарелого Мюллера и ряда оголтелых агентов мирового империализма, печатались они в типографии ЦРУ, а единственной рекомендацией при встрече с сотрудниками разведок стран НАТО была немедленная сдача в плен. Говорят, некоторые - особо грамотные и исполнительные - именно так и поступали…
Штирлиц же особой исполнительностью никогда не отличался.
Взвалив на плечо невесомое девичье тельце, обернутое в шубу меха гуанако (Штирлиц не имел представления, что это за зверь такой, но название доверия не внушало), разведчик потопал к дому.
***
«Оу, виз рашианс» - с тоской и казахским акцентом подумал агент 007. Странным, ничем не объяснимым акцентом, безнадежно испортившим его безупречный выговор, он обзавелся во время предыдущей операции в Казахстане, а досада и злость на русских была, можно сказать, новоприобретенной. Ведь по легенде очередного задания Бонд работал официантом в египетском отеле.
И эти русские его порядком достали.
У него было много заданий, много операций – по-настоящему опасных; тысячи пуль летели в него горячими осколками смерти; десятки негодяев клялись убить его, а он побеждал, выходил сухим из воды, выпрыгивал без парашюта из горящего самолета. Но никогда ему не приходилось так туго. Никогда он не был так близок к истерике.
Стрелки часов неумолимо ползли к семи вечера – времени открытия ресторана. Агент 007 вздохнул.
«Ну зачем каждый вечер напиваться как свиньи? – думал он, протирая бокал. – Зачем вести себя скотским образом, сливать виски в пластиковую бутылку, орать, бить посуду? Зачем издеваться над официантами, учить их русскому мату? Какая дикая страна, какие дикие люди; никогда я не привыкну к такому; смешно подумать, что когда-то они первыми полетели в космос…»
Эти и тысячи других «зачем» роились в британской голове шпиона и не находили ответа – кроме извечной отсылки к загадочной русской душе.
«Оу, виз рашианс» - опять вздохнул Бонд и, заслышав настойчивый стук в дверь, пошел открывать.
Ресторан «Роял Лонж» начинал работу.
***
Штирлиц проснулся до безобразия рано; знакомство с внешним миром он начал исследованием организма на предмет целостности. Третья нога была явно лишней - к тому же меньше и приятней на ощупь; он повернул голову и обнаружил рядом с собой белокурое создание.
«Какие крупные пошли клопы», - подумал он с мужественным отчаянием. Клопов Штирлиц травил уже месяц, но дед, бывший танкист, разводил их настойчиво. Из чувства ностальгии. «Они возвращают меня во фронтовую молодость», - твердил дед, щедро разбрасывая насекомых по квартире…
… Штирлиц лежал и вспоминал. Обрывки вчерашнего дня постепенно складывались в цельную картину – за исключением моментов, навсегда утерянных для потомков.
- Я работаю один! – заявил Штирлиц утром минувшего дня в кабинете полковника.
- Работает! – фыркнул полковник. – Он – работает! Да ни черта ты не работаешь!..
Это была правда. Настолько острая, что даже Штирлиц со своим склочным характером не мог ей возразить.
- И все равно, - с глухой обидой произнес разведчик, - я не хочу, чтобы у меня под ногами путались маленькие, взбалмошные существа. Я настаиваю – я работаю один.
- Он настаивает! – все так же раздраженно отвечал полковник. - Бражку можешь у себя настаивать, а это – приказ! Понял?
- Есть настаивать бражку, товарищ полковник! – воодушевился Штирлиц. – Разрешите исполнять?
- Да погоди ты. Сейчас вводную дам. – Полковник глянул в бумаги на столе. – Так, через два часа в Пулково приземлится рейс из Астаны. Сам знаешь, кто прилетит.
- Волан-де-Морт что ли?
- Что?
- Вы сказали «сам-знаешь-кто прилетит».
- И что?
- Нет, ничего.
Полковник тряхнул головой. Таким Штирлица он еще не видел. Таким он ему не нравился - хотя Штирлиц вообще мало кому нравился. Полковник и сам был не в восторге от распоряжения Москвы, считая его дуростью в последней инстанции, - но служба есть служба.
- Твоя задача, - продолжал он нарочито недовольным тоном, - встретить гостью по-человечески, организовать культурную программу…
- Какую еще культурную программу? – нахохлился Штирлиц. - Я уже оплатил мотель на три часа.
Полковник задумался.
- Это ты поспешил.
- А ведь верно! – хлопнул себя разведчик по лбу. – Она же сама могла заплатить!..
- Гм. Под культурной программой я вообще-то имел в виду город показать, дворцы, музеи там всякие, библиотеки – ну что там обычно показывают? Только без фанатизма. И чтобы завтра ко мне. Вопросы есть? – Штирлиц смолчал. – Свободен.
Штирлиц с досады хлопнул дверью. Для следующего задания ему выписали Инну из Казахстана, и особой радости это не доставляло. После «Розовой пантеры» между ними возникла странная отчужденность, а вскоре девушка и вовсе сообщила, что собирается замуж.
Разведчик сверился с часами – следовало поторопиться. Замечательные часы отечественного производства редко когда отставали больше чем на пять минут, и, глядя на красную звезду на циферблате, Штирлиц испытывал гордость за Родину, ее творческий и технический потенциал. Другой шедевр отечественной промышленности – автомобиль, не роскошь, но с натяжкой средство передвижения, – стоял в аэропорту. Разведчик и сам не помнил, зачем ездил туда накануне; его неотступно преследовала мысль, будто он забыл там нечто важное. Он даже знал, что именно – но не в Пулково, а в далеком Семске, билет докуда он как-то обнаружил в кармане. Не желая признаваться себе в очевидном, он тем не менее понимал, что его сердце, мысли и зажигалка остались там навсегда. Причем утрата последней особенно сильно травмировала Штирлица.
Быстрым шагом он дошел до метро «Площадь Восстания», перелез через турникет и помчался было по эскалатору, как вдруг уперся в пробку, созданную кучкой пенсионеров – явно не наших. Штирлицу пришлось резко тормозить, повисая на поручне.
Пенсионеры издавали звуки, которые разведчик идентифицировал как немецкую речь.
Возможно, он был несколько категоричен в заявлении «фашисты недобитые!», но виноватым себя не чувствовал. В самом деле – немецкие туристы встали, кто где захотел, по обеим сторонам лестницы, наглухо заблокировав проход. «Что за люди, - возмущался разведчик, просачиваясь сквозь их тесные ряды, - ну никакой работы мысли! Это может у них в Германии по эскалаторам не бегают, а у нас не только бегают - у нас еще и вещи впереди себя пускают!»
Выскочив на «Московской», Штирлиц прыгнул в маршрутку и уже через полчаса нервно курил у входа в аэропорт. Тут только он подумал, что даже не озаботился покупкой цветов. Конечно, он не сильно переживал по этому поводу – денег у него все равно не водилось – но известная неловкость присутствовала.
Невдалеке курил какой-то иностранец с охапкой роз. В смысле, розы не курили, курил только иностранец.
- Так-так, - сказал Штирлиц, подходя. – Спекулируете?
- Что вы, сэр! – ответил иностранец и, решив блеснуть знанием истории, прибавил: - Спекуляция – нет! Капитализм – да! Перестройка, гласность! Я жду друга!
- Друга? – хмуро спросил Штирлиц. – С цветами? Ну-ну.
- Но это правда!
- Ну-ну, - повторил он, прохаживаясь вокруг иностранца. – Разберемся, что за друг у вас такой. Пройдемте, товарищ.
Штирлиц достал корочки, и изумленный буржуй прочитал:
- КГБ? Но… Но ведь вас, говорят, больше нет!
- Врут, – безапелляционно заявил разведчик. – Мы есть. Всё есть: СССР, КПСС, КГБ, Ленин, Сталин, Мао. Всё есть, - повторил Штирлиц. - Просто вы об этом не знаете.
- О! – воскликнул потрясенно иностранец. – Послушайте, я – американский журналист! Я могу написать об этом! Это будет сенсация!..
- Напишете, - согласился Штирлиц. – ГУЛАГи у нас тоже есть. Вот там и напишете. Пройдемте, товарищ.
- Но, позвольте, - вновь запротестовал американец, - это ошибка! Я жду друга из Америки! Встречаю! Understand?
- Нихт ферштейн. Вы здесь торгуете. Спекулируете. Пьете кровь трудящихся, наживаетесь на их наивности. Отдайте цветы, - прошипел Штирлиц, потому как объявили о посадке самолета из Астаны.
Штирлиц рванул букет и молнией помчался в зал прибытия, оставив опешившего иностранца разводить руками и безмолвно раскрывать рот. Когда к американцу вернулось его жалкое подобие мысли, Штирлиц уже вовсю улыбался Инне.
- Привет!
- Приветик! – в ответ улыбнулась девушка.
- Если я скажу, что очень соскучился, это будет расценено как дача заведомо ложных показаний?
- Что? Ну… наверное… Ох, какие цветы! Спасибо!
- Как поживаешь?
- Нормуль. Ты как?
- С каждой минутой все лучше и лучше, - глядя девушке прямо в глаза и не в силах оторвать взгляд, неожиданно для себя самого ответил Штирлиц. Чтобы исправить ситуацию он хотел сказать вдогонку какую-нибудь гадость вроде «ведь каждая минута приближает день твоего отъезда», но вместо этого выдал:
- Оставим пока разговоры; ты, наверно, устала с дороги. Поехали, я тебя накормлю, и ты передохнешь.
Инна даже застыла от изумления.
- Чего это ты такой любезный? – В прошлую их встречу, Штирлиц галантностью манер не отличался.
- Сам не знаю. Поехали, - как можно скорей проговорил разведчик и, выхватив у нее чемодан, поспешил к машине. Всю дорогу он неверяще глядел на свою руку, по собственному почину тащившую тяжеленный чемодан, и морщил лоб в попытке выяснить причины столь странного своего поведения.
По пути им пришлось заехать в магазин - как и многие холостяки Штирлиц сидел на белково-желтковой диете, а его холодильник напоминал Антарктиду – такие же необъятные пространства, припорошенные колючим снегом.
Набрав всяких вкусностей, разведчик отправился в хлебный отдел и на упаковке багета прочел: «Рекомендуем употребить в день покупки». Это судьба, горько подумал Штирлиц.
Поэтому они поехали не домой, а в любимое заведение разведчика.
- Здрасти, - сказала Штирлицу бариста. – А вас я давно не видела.
- Не слышу в голосе неподдельной грусти по этому поводу, - нашелся тот.
- Э-э-э… Ну так-то да… Что будете?
- Чего-нибудь побольше. С алкоголем.
- Могу предложить мохито.
- Это для больных и немощных.
- Тогда лонг-айленд айс-ти.
- Сойдет. Сколько стоит? – У Штирлица глаза на лоб полезли. – Вы с ума сошли! За эти деньги я в Казахстане пообедаю! В ресторане! А у нее, - кивнул он на Инну, - так вообще бесплатно!
- Знаешь, - задумчиво проговорила на это Инна, - если бы я была твоей совестью – меня бы, наверное, не было.
- Ладно! – сказал Штирлиц, немного смутившись. – Гулять, так гулять!
- Ой, а помельче не будет? – Бариста с тоской посмотрела на крупную купюру - последнюю в кошельке Штирлица.
- Не держим.
- Ну… может, картой оплатите?
Разведчик улыбнулся с горечью:
- Если только картой капитана Флинта. Не спешите отказываться – сказал Штирлиц как-то криво ухмыльнувшейся баристе, - там миллионов на многие тыщи. Могу нарисовать - я ее наизусть помню. Руки всё не доходят выкопать. Вы, кстати, шхуну фрахтовать умеете?
- Ваш коктейль, - обидевшись на незнакомые слова, сказала бариста.
- Понеслось, - объявил Штирлиц.
Что было дальше, он помнил едва ли.
… По левому борту зашевелилось тело.
- Почему Баку в Сибири? – первый вопрос, заданный хрипловатым девичьим голосом. Инна с трудом приподнялась и вновь уткнулась в подушку.
- Какой сейчас год? – последовал второй вопрос.
- Кролика, - отозвался Штирлиц, когда мозги встали на место после первого вопроса. – Кролика и кота.
- Нет, - осторожно покачала головой девушка. – Они вроде бы с февраля.
- Это неудивительно, - негромко произнес разведчик. – Отлёживаются после русского Нового года.
- Ох, - поморщилась Инна. – Нам с тобой не в разведку, нам в химвойска. Дышать на противника перегаром.
Штирлиц улыбнулся.
- Оклемаемся. Тут главное - позавтракать. Кстати о завтраке: ты ведь хорошо готовишь?
- Никто не жаловался, - ответила девушка.
- Это не показатель. Главное, чтоб без летальных исходов.