* * *
- …У меня был человек оттуда, - сказал тем же вечером за чашкой кофе Вильнер. Увидев, как седые, кустистые брови «герра Тихонова» поползли кверху, он успокоено махнул рукой. – Не беспокойтесь, мой коллега. Если бы я хотел ему зла… Одним словом, как сказал прокуратор Иудеи герр Пилат, я умываю руки. Вас не интересуют подробности нашей встречи?
- О, нет, мой друг, - заметил «герр Тихонов». – Меня интересуют подробности иного рода. Хотя бы… ну, скажем: сроки открытия «зимних стрельбищ». Вдобавок к этому, сроки их закрытия.
- Вы имеете ввиду… ну, скажем, «зимний вопрос»? Вас интересует, если я верно понял, когда по нему закончатся прения в Берлине и Токио?
- Совершенно верно! Особенно меня интересует здравомыслие токийских участников дискуссии по данному вопросу. Назовем его шире – Восточный вопрос. В Европе нас, русских, принято считать частью восточного, азиатского мира. Не так ли, герр…
- Мы снова перешли на официальный стиль? – Вильнер пригубил чашечку севрского фарфора. – Что ж, я понял вашу шутку, мой коллега. Думаю, что появление вашего человека здесь и сейчас – отличная гарантия того, что события по Восточному вопросу будут складываться благополучно. На этом и порешим, как говорят у вас, в России. Я обязательно передам своим друзьям в рейхе, - Вильнер многозначительно округлил светло-голубые глаза, - что им необходимо ускорить окончание «зимних стрельб». Если они хотят живыми выбраться из той свары, которую по недоразумению заварил богемский ефрейтор, - таким образом Вильнер намекнул на фюрера.- Это персонаж из тирольской народной сказки, которую читают детям, - уточнил он, чтобы исключить кривотолки. - У меня будет одна просьба, мой коллега. Сталин был прав, когда утверждал: «Кадры решают все». Нам необходимо очищать свои ряды. Вы согласны со мной? У многих моих сотрудников – то есть аппарат SD на Востоке – нет достаточного опыта. Они не владеют даже элементарными оперативными навыками. Я предвижу большие осложнения в этой связи. От нас… как есть это по-русски, требуют план: столько-то евреев, столько-то коммунистов должно быть уничтожено или интернировано во имя интересов высшей расы. Что можно ожидать от бывших мальчишек – этих вчерашних сопляков из гитлерюгенд? – он рассмеялся, все еще пригубляя кофе. – Они думают: если нацепили форму с рунами плодородия, символами древнегерманского бога Тора, то стали первоклассными агентами. Не мне вам объяснять, милейший Лев Кириллович, как это просто и одновременно ужасно. Да, ужасно…
- Кое-кто в Кремле опасается, что некие «компатриоты» проникнутся нежностью к германским оккупационным властям, - «Лев Кириллович» пожал протянутую ему руку. – Иными словами, что наши люди, оставленные в вашем оперативном тылу, будут работать и на вас, и на нас. На две стороны, герр Вильнер. Двойной агент всегда работает на третью, невидимую сторону.
- У нас, имперской службы безопасности в России, уже есть предложения от ряда… как есть?.. – Вильнер задумчиво процокал языком и почесал себе затылок, - …восточных коллаборационистов. Предпочитаю их называть таким образом. Надеюсь, мне не нужно уточнять, кого я имею ввиду. Так есть, мой коллега? Многие ваши партийные ляйтеры… то есть, кто оставлен здесь для подпольно-диверсионной работы, изменяют вашему руководству. Особенно из числа бывших троцкистов. По оперативным каналам VI-ого управления RSHA получена достоверная информация, - Вильнер перешел, как ему показалось в дальнейшем, на ненужный шепот, – …ваша агентурная сеть на Украине – под колпаком у нашего ведомства… Кто-то из подпольного руководства НКВД и партии слил нам информацию. Шеф SD и полиции по Украине Пауль Радомский знает все о явках и паролях. Места расположения партизанских баз, склады оружия и продовольствия ему также известны. В его окружении, помимо национальпартайгеноссе, - Вильнер Криво усмехнулся, намекая не только на бандеровцев и ОУНовцев, - замечены, как есть…сотрудники ОГПУ-НКВД. Именно они сохранили здание НКВД в Киеве от взрыва. В нем находится управление SD и полиции («Ost-V»). Среди них кое-кто есть из общества, как есть… «Динамо». Играет в футбол… - Вильнер на этот раз усмехнулся почти зловеще, точно Мефистофель. - Прозвучала цифра в секретном докладе, - Вильнер еще больше понизил голос, - …у вас на Украине – три тысячи агентов… Если это так, мой коллега, то Якира и Коссиора действительно следовало расстрелять в 1937 году. Как изменников и предателей. Ведь они создавали агентурную сеть военной разведки на Украине. Ведь Якир был знаком с наш президент, маршал фон Гинденбург, и помогал наш фюрер…
- Довольно сплетничать, мой друг, - «Лев Кириллович» неслышно встал и прошелся по комнате в общежитии энзацгруппе SS, куда его определил Вильнер и доставил Фоммель. – Ну-ну, не обижайтесь на старика. Как всегда я шучу. Давайте лучше подумаем, как нам спасти женщин и детей на оккупированных восточных территориях. В том числе советских военнопленных. Да и евреев не мешало бы. Хоть они мошенники и плуты. Хоть и недолюбливаю их с самого детства…
Это случилось за неделю до того, как в окружной жандармский пункт на станции под деревенькой Катынь заявилось несколько мужиков. (Пожаловались, что живут рядом с лесом, где в 40-41-ом годах НКВД расстреливал кого-то пачками или устраивал стрельбище для своих.) Эрнест Фоммель выехал на вездеходе «Кюбель» в сопровождении группы мотоциклистов «разрабатывать большевистских агентов». Ночью кто-то бросил камень, обернутый запиской, во двор энзацгруппе. На бумаге значилось: «Господину главному германскому начальнику. Весьма срочно. Докладываю: обнаружены коммунисты в количестве двух персон. Сброшены, по моему разумению, с самолета. Сельские, то есть наши, видели у них парашюты. Разбрасывают листовки против германского командования. Призывают стрельнуть господина старосту, моего хорошего друга. Более писать не могу. Меня могут вычислить агенты НКВД. Их у вас много есть, а вы про них ничего не знаете. Если эти двое прыгнули с парашюта у вас под носом. Верный Германии житель села Покрова Богородицы, как назывались мы до богопротивной революции». Предвидя удачу, Фоммель выехал в бывший колхоз «Красный Коммунар». По пути, проезжая через лес, эскорт и «Кюбель» попали в засаду. Двое мотоциклистов SS были ранены, один унерштурмфюрер был убит. Мало кто знал, что засада (через уполномоченного Гиммлера из РК) была заранее спланирована, что записка была ее составной частью дьявольского плана. Погибший от русской пули унтерштурмфюрер Махерик (из Судетской области) был как раз тот эсэсманн, от которого убежал «странный русский». Кто-то, таким образом, заметал следы. Вильнер догадывался, но свои выводы держал, говоря по-русски, в узде. Не давал волю даже мыслям. Знал, что значит пребывать в «атмосфере высокого напряжения» ордена SS. Он устроил торжественные похороны согласно традициям воителей Великой Валгаллы. Значительная часть энзацгруппе выстроилась в каре, переодевшись в черную униформу с белой окантовкой. Ударили в барабаны. Вильнер, в громадной черной фуражке с серебряной мертвой головой, ловил на себе взгляд Эрнеста Фоммеля. Тот сидел в «Кюбеле» бок о бок с убитым. Не он ли его пристрелил, мелькнула у штандартенфюрера страшная догадка. И кто у них на очереди, последней или предпоследней. Очередная жертва не заставит себя долго ждать в этом мире, подумал он, ощутив на черном лакированном поясе маленькую упругую кобуру с «Вальтер» (Р-38). Он вспомнил, что Лев Кириллович ожидает его по завершению похорон. «…В арийских сердцах воинов Черного ордена SS не угаснет память о погибшем, славном сыне Германского рейха и преданном солдате фюрера. Смерть большевикам! Полное уничтожение недочеловеческим ублюдкам прочих неполноценных народов! Мы уничтожим подлых убийц, сразивших своей бандитской пулей нашего товарища. Прощай, дорогой Карл. Пусть примут тебя в своих объятиях духи наших предков. Да благословит тебя Великая Валгалла! Хайль…»
А Аграфена работала и работала. И работала неплохо. С помощью её женских чар удалось заполучить «в тёмную» источник информации – в лице оберста Ригеля. Он состоял при интендантском управлении в Смоленске. Но был, что называется, под прикрытием. Справки, которые были незамедлительно наведены, показали – этот многолетний сотрудник ведомства Николаи, а затем Канариса. К слову, абверовские резиденты (как внутренней, так и наружной агентурной разведки) проявили нешуточную прыть в здешних местах. Способствовала этому разветвлённая сеть нелегальной резидентуры, что существовала в России ещё до революции, на случай войны этой империи против кайзера. Многие из них, «спящие» до поры до времени, получив условный сигнал-сообщение «Дортмунд I», немедленно активизировали свою деятельность. Кое-кто, ещё до оставления Смоленска частями Красной армии, уже шушукался с соседями по лестничной клетке, смущал народ на перронах поездах, в колоннах беженцев что немцы – культурная нация. Не чета, дескать, большевикам. Несут они для России исключительно освобождение от иудейских комиссаров и их прислужников, что надругались над вековой православной культурой, умертвили в 30-е тысячи крестьян, расстреляли или сгноили в лагерях «соль нации». В большинстве своём эти говоруны попались. Они не смогли дотерпеть. Их, видите ли, распирало при мысли… Дораспирало! С тех пор, как в результате столь эффективного к о н т р о л я-ч и с т к и, остались наиболее стойкие и приспособленные, они занялись вербовкой наружной агентуры. Именно их протеже, попадая в пухлые списки майора Винфред-Штахова, заполнили многие отделы городской управы, биржи труда, городской почты. Стали уборщицами и сторожами при комендатурах, железнодорожных станциях, получили право вести частную торговлю, открыть ресторанчики, кафе, комиссионные магазины, торгующие всяким раритетным барахлом. Но «золотой фонд» Абвера оставался в тени.
К Винфред-Штахову на помощь из «Абвершталле-I», от самого Гелена, прибыл некто Штрикфельд. В чине капитана инженерных войск. Сухой и прямой, носивший никелевые очки, он сильно смахивал на барона Вейхса. В каблуках сапог у него были скрытые колокольчики, как у представителя прусской военной аристократии. При ходьбе шагом или маршировки они издавали приятный, мелодичный звон. Но – Александр Францович Штрикфельд тоже… был выходцем из царской России. Коренным петербуржцем. Служил в старой императорской армии. В 1915 году был награждён крестом Святого Георгия 1-й степени. Командовал ротой в ходе февральских боёв 1916 года за Ригу. Этот внешне меланхоличный господин сразу принялся за дело. Он завёз из Берлина полный комплект типографского оборудования. Открыл при городской управе, в подвале, типографию. В городе тут же запестрели и запорхали листовки, буклеты, где доходчивым, а не тупым языком объяснялось по русски, что сулит «соотечественникам» освобождение от большевизма. А именно: свободу частного предпринимательства, свободу вероисповедания, возможность работать и жить в Европе. Особенно в радужных красках были составлены обращения к «чуткому русскому крестьянству». Взывая к патриотическим чувствам, капитан следующим образом обрисовал картину. Русский народ, по его мнению, надо вернуть к исконным ценностям. А именно: к крестьянскому труду. Плюс ко всему: к вере в Бога. По деревням и сёлам Смоленской области тут же принялись выносить мусор из бывших церквей и часовен, что использовались при Советах как склады сельхозпродукции. Ко всему Штрикфкльд привёз с собой эксперта из «Абвершталле III» без звания. По фамилии Борман. Тот по началу, всеми принимаемый за родственника шефа рейхсканцелярии, сумел сделать много пакостей. Прежде всего ведомству Науммана и самому бригаденфюреру лично. А именно: выпустил ряд заключённых, что представляли интерес для «гехаймефилдполизай». Их тут же задействовали в агентурной работе Абвера.
Но главным делом Карла Бормана была контрпропаганда. Он был специалистом по информационной войне. С его подачи была создана газета «Вести Смоленска», что выходила с заставкой «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» Он привлёк в её штат многих, кто «претерпел» от большевиков. Кроме того, коньком этого специалиста был метод «перекрёстной пропаганды». Выходили листовки, до боли напоминающие советские. «Не болтай!», «Соблюдай светомаскировку – не помогай врагу!», «Ты записался добровольцем?» Но в их контекст был вплетён новый смысл. Так, последняя призывала записываться в ряды отрядов самообороны против партизан, а также в восточные батальоны. Становиться «добровольными помощниками» (Hilliswiggen). На «светомаскировке» изображалась всё та же женщина в платочке, сурово смотревшая на зажжённое окно. Но в небе барражировал советский бомбардировщик. Болтать не следовало для «жидовских комиссаров», что с характерными зловещими лицами, формой ушей и носа, напряжённо всматривались в лицо женщины-славянки, что прижимала к сжатым губам палец. Эффект данного воздействия по началу оправдал себя. К тому же, в своих устных обращениях или беседах «тет-а-тет», Штрикфельд убеждал русских крестьян, что именно в вермахте их «надёжа и опора». Проходящие германские части действительно не делали ничего дурного. А въезжавшие тыловые комендатуры даже заигрывали с мужиками. Им непременно хотелось получить продовольствие для армии, а также посылки в фатерлянд. За блоки спичек, сигареты с переводными картинками, бензин или керосин этого добра можно было заиметь вдоволь. Это также действовало безотказно.
RSHA терпело такое нахальство недолго. Тем более, что русские в оккупированных областях очень скоро заметили разницу между обычно дружелюбными солдатами и офицерами вермахта, и чванливыми и высокомерными чиновниками NSDAP. Облачённые в полувоенную форму, украшенные оливковыми ветвями в петлицах, с кинжалами, значками и повязками со свастикой, эти бонзы показали себя на местах «во всей красе». Заполонившие викомендатуры, трудовые батальоны, команды по вызову ценностей и оборудования для ведомств Гиммлера, Розенберга и Геринга, они занялись откровенным грабежом. За малейшее проявление недовольства эти негодяи отдавали в лапы GFP и SD. Эти два по виду разных учреждения, объединённых эмблемой рунических молний, тут же невзлюбило население. А когда начались облавы да аресты с расстрелами, их вовсе возненавидели. Особенно по деревням, где, в прифронтовой полосе были открыты «наружные оделения» (Aussenshtelle). Их личный состав в значительной степени был представлен чинами полевой жандармерии, носившей нагрудные бляхи и нарукавный шеврон в виде орла в веночке. Но начальствовали над ними комиссары (!) из криминальной полиции. Облачённые в гражданские плащи и шляпы, они неизменно носили золотые партийные значки со свастикой.
Вскоре на них стали происходить нападения из лесу. «Рус-бандит» в своих листовках целенаправленно костерил именно эсэсманов, полицаев, бургомистров и старост. Эта публика в основном служила не Funk Abvehr, но SS. Именно этих господ с их прислужниками подпольщики и партизаны стремились прижать к ногтю. Вскоре тех «хиви», что исправно служили эсэсманам и нацистам, находили повешенными или застреленными. На них обнаруживались записочки с текстом «Смерть фашистским прихвостням!». Иногда патриоты совсем не стеснялись в выражениях. Ответом были неслыханные репрессии. За убитого германского солдата расстреливали или вешали до десяти русских. А то и все сто! Сжигались дотла целые деревни. Иной раз уничтожались как сами предатели, так и их семьи. Сжигались дома. Угонялся скот. Шла война народная… Подобное стало случаться и с «добровольными помощниками» ведомства Канариса. На «агитколонны» Абвера стали происходить нападения. На местах, в автодепо, нередко выходили из строя двигатели, газогенераторы и маслофильтры. Мальчишки протыкали шины. Для помощи в борьбе с «мальчиками Канариса» широко привлекались иные партизанские деятели, что не подчинялись штабу партизанской войны в Москве. Абвер на этот случай имел целый полк «Бранденбург 80». Многие его солдаты и офицеры знали русский язык. Они «косили» под партизан, связных с Центра. Вступившие с ними в контакт партизаны ничего не подозревали, если у них отсутствовала радиосвязь. Но затем их либо брали в плен, либо просто уничтожали. Либо…
…«Вы устроите мне встречу с «Бородой»? – поинтересовался он при последнем контакте с почётным агентом. К тому времени, русский резидент уже взялся за Ригеля. Его интересовал главным образом бункер фюрера, что спешно, под присмотром его и Науммана, возводился в лесах. Та, подумав, ответила скорее утвердительно, чем отрицательно. «Борода» должен быть благодарен ему за полковника из Абвера. Ведь это именно он слил подполью информацию о тёмном прошлом этого субъекта. После «великой чистки» архивы РУ РККА были тоже основательно подчищены. И Тухачевский, и Ежов не были заинтересованы делиться со Сталиным своим «золотым фондом». Было изъято и агентурное дело Ригеля. Но другая его часть не только сохранилась, но была «потеряла». Вальтер Шелленберг, пользовавшийся безграничным доверием Рейнгарда Гейдриха, сумел утянуть с его помощью часть фондов военной разведки. Их стали использовать в оперативной деятельности Amt VI. Именно там при отделе R II числился Макс фон Вильнер.
…Нет, как глупо устроил Гейдрих делопроизводство и субординацию в нашем ведомстве, думал Вильнер. С высоко поднятым воротником демисезонного пальто и кожаном треухе, он напоминал местного жителя. Он шёл по извилистым улочкам старинного полуразрушенного города, так как недолюбливал встречи на ходу и на транспорте. Его более устраивали визиты на явки. И тайники. В данном случае пришлось отступить от правил. Аграфене с прошлого раза показалось (может, на сексуальной почве?), что за ней кто-то ходит. Какой-то мальчик в будёновке. Интересно… На этот раз Вильнер проследил её маршрут. Она преспокойно дошла со службы до развалин Дома Советов. Углубилась туда. Он зашёл с другой стороны. Предварительно осмотрелся: никого! Уже темнело. Наступил комендантский час. Он имел свою прелесть: Аграфена, как сотрудник горуправы, имела постоянный пропуск. Он был также у Вильнера и других оперативных офицеров энзанцгруппе. Но пользоваться ими предпочтительнее было только в крайних случаях. Патрульные обязательно запоминали остановленных в лицо. Как не меняй документ, но личность твоя скоро будет «сфотографирована».
По легенде, заготовленной для контакта, он будет капитаном вермахта Арнимом. Находится в Смоленске, в батальоне для выздоравливающих, куда направлен после излечения из Кельна. Ранен был месяц назад под Витебском в ногу. Служил в охранной дивизии. Якобы при «случке» с Аграфеной та отыскала в его портмоне листовку «Роте Фане». Само собой разумеется, доложила по начальству. «Борода», как и следовало ожидать, приказал присматривать. «Арним» всё это время ни разу не заикнулся о своих антигитлеровских настроениях. Лишь открыто заявил: «Надоела эта война, фрау! К чертям! Хочется вернуться домой, в Кельн. К семье». Чуть позже, вызванный якобы на доверительную беседу, признался: «Война на два фронта уже погубила Германию в 14-м. Погубит и теперь, если не найдутся заинтересованные в её скорейшем прекращении лица. А они есть как среди наци, так и в среде военных». При этом «Арним» должен намекнуть о своих знакомых в штабах вермахта на уровне дивизии и группы армий «А». Такое вряд ли оставит равнодушным.
Дорогу ему перегородила печальная процессия. Люди с характерной внешностью. С узлами и баулами. В детских колясках катили детей и узелки. Евреи-ортодоксы шли в шляпах с завитками пейсов. В руках несли Талмуд. Бормотали молитвы, походившие на унывные заклинание или просьбы подать милостыню. Со вчерашнего дня приказом фельдкоменданта было вменено в обязанность лицам еврейской национальности пройти особую регистрацию в комендатуре. Их планировали переселить в ряд домов на окраине города, огородив место проживания колючей проволокой с вышками. В Варшаве и Праге уже есть гетто. Будет и в Смоленске.
- Шевелите ножками, дети Моисея! - рявкнул старший наряда полиции, что гнал колонну еврейских граждан в гетто.
Люди на улице разошлись, давая проход.
- У, жиды проклятые! – сказал кто-то во весь голос. – Мало вас стреляли белые! Испохабили Россию. Сволочи обрезанные! Дергайте в свои Палестины. Там вам и самое место будет.
- А мы тем временем барахлишком вашим обзаведёмся, - вторил ему другой голос. – Накоплено-то у вас много! Всё, что нажили нечестным трудом, конфискуем с помощью господ немцев. Правильно они вас гонят. Что б вас убили, поганцев!
Полицейские, ведшие колонну, лишь похохатывали. В большинстве своём это были русские парни 18-20 лет. Как их угораздило свернуть на этот путь? Вильнер ни раз задавался этим вопросом. В стране победившего Октября, как говорят и пишут эти русские, всеобщей грамотности, с отсутствием безработицы, бесплатной и доступной медициной и многим другим, что даже не снилось большинству рабочих Англии, США и Германии, взять и изменить таким идеалам?!? Он смутно представлял себе, что не обошлось без скрытой пропаганды уцелевших противников Советской власти. Они наверняка в радужных тонах преподносили императорскую Россию. Молодёжь, разинув рты, слушала про лабазы, сахарные и колбасные заводики, сукновальни и мельницы. О мизерных ценах, когда фунт яиц или муки стоил 3 копейки. О зарплате в 1000 рублей, что получал за год квалифицированный рабочий. Но как быть с другим? Когда русская промышленность на 80% зависела от кредитов Англии, Франции, Бельгии и Германии? Могла обрушиться в любой момент. Об этом предпочитали умалчивать. А это было главное.
…Вскоре под Смоленском, в Катынском лесу будут найдены останки десяти тысячи польских офицеров. Они были расстреляны в этих местах в 1939-40 годах по приказу наркома внутренних дел Л.П. Берия. Данную акцию санкционировал глава советского политического руководства генеральный секретарь ВКП(б) И.В. Сталин. Это трагическое, кровавое событие еще множество лет (вплоть до наших дней) будет будоражить память. Польскую и русскую. Не говоря уже о памяти всего человечества… После разгрома войск Тухачевского под Варшавой в ходе гражданской войны множество красноармейцев и командиров оказалось в плену. Их поместили в Познаньский лагерь, где морили голодом, пытали и расстреливали. За колючей проволокой процветало людоедство. Более того, нередко истощенных, полумертвых людей использовали в качестве «живых мишеней» на учениях польской армии. Открывали по ним огонь из артиллерии, пулеметов. Испытывали химическое оружие… Кровь стынет в жилах от подобных фактов неслыханного злодеяния. А ведь это творилось в Европе, в стране, что являлась, так называемой «буферной зоной» между Советской Россией и «цивилизованным миром». Безусловно, передовая польская общественность, большая часть интеллигенции протестовала бы против подобных зверств. Но пребывание шестидесяти тысяч русских пленных в Познаньском лагере было окружено завесой секретности. Правительство маршала Пилсудского (бывшего террориста-эсера и австрийского легионера, воевавшего против царской России) не пожелало проявить никакого участия к судьбе несчастных красноармейцев армии Тухачевского. Сам «красный Бонапарт» более чем прохладно отнесся к предложению помочь своим «соотечественникам». (Кровь Михаила Николаевича в значительной степени была польской.) Потомкам действительно предстоит еще разобраться в содеянном. Благо, что в настоящее время открыты многие засекреченные архивы. Надо полагать, что разбирательство будет всесторонним, а поэтому объективным. Никто не уйдет от возмездия…
* * *
Аня не помнила, как их снова выставили в коридор. Построили вдоль стен и стали пересчитывать. В камеру, лязгнув засовом, вошло троё эсэсманов. Двое держали в руке пистолеты «Маузер» с пристёгнутыми деревянными футлярами. Тот, что был со шнурованной гроссбух, произнёс ломано по русски: «Виходить по один! Бистро! Стать у стен. Рука – за голова…» Они стали выходить. В коридоре стояло ещё двое с автоматами. Когда вся камера приросла к стене с заведёнными на затылок руками, им неожиданно приказали опуститься на колени. Подходя к каждому с затылка, эсэсманн с книгой выспрашивал фамилию, имя, год рождение и «место проживаний». Памятуя о том, что подобные вопросы уже были, Аня поняла: ловят на косвенных. Их контроль… Так и есть: тех, кто запинался, или чьи ответы оказались не верны или неубедительны, тут же отсортировали в отдельную группу. Завели в отдельную камеру. Аню, что отвечала в первый раз, наконец-то толкнули к женщинам. Их было всего четыре, но они наравне с мужчинами сидели в этом клоповнике. Она лишь успела поймать ободряющий взгляд Тихонова.
И снова потянулись часы ожидания. Она сидела, стояла, вновь сидела на холодном бетоне – обхватив колени руками. Опершись о них головой, пыталась соснуть. Ведь нужны были силы! Но сон не приходил. Лишь тяжесть разливалась по суставам, будто кто-то невидимый, сверху, подливал её по невидимым каналам-шлангам. Да нещадно сверлило в мозгу. Будто кто-то, уже более приземлённый, ввёл ей сзади головы сверло, что стремился вывести наружу. Через лоб. Садист… Она разучила на оперативных курсах приёмы психологического воздействия – её этим было не удивить. Надо лишь пересилить страдания ЗНАНИЕМ. Когда человек знает почему то или иное испытание выпало на его долю, он перестаёт страдать. Сами же страдания – суть необъяснимое, которого боятся, превращая свою жизнь в сущий ад. По её расчётам бить и тем более пытать её вряд ли будут. Они поняли: перед ними либо профессионал, либо разовый агент. И первую, и вторую категории методам физического воздействия обычно не подвергают. Стараются перевербовать или просто завербовать, чтобы использовать по полной программе. Костоломов вызывают лишь для тех, кого использовали «в тёмную».
«…Господи, Царица Небесная, Заступница-Матушка… спаси и сохрани!» - молилась сквозь слёзы женщина в платочке.
«Не плачьте, пожалуйста! – попросила её Аня, не поднимая головы. – Молитесь спокойно. Иначе Бог вам не поможет».
«А ты откуда знаешь?» – всхлипывая, произнесла та.
«Меня так бабушка учила, - отвечала девушка. – Когда какое несчастье и много людей, нужно сесть в кружочек и молиться вместе. Читать молитвы по кругу. И всё уляжется. А слёзы… Они лишь усиливают страдание. Понимаете? Если да – давайте…»
Они молились около часа. После чего в двери лязгнуло. Она отворилась. На пороге стояли эсэсманн-надзиратель и… необыкновенно-яркий человек. Он был одет в светло-зелёный костюм с муаровыми отворотами. На воротнике синей сорочки был повязан золотой парчи галстук с запонкой из драгоценного камня. Светло-русые волосы на голове были зачёсаны назад и укрыты шёлковой сеточкой. Розовое длинное лицо было моложавым.
Пока вся камера смотрела на этого шута, он приблизился к Ане. Опустился перед ней на одно колено. Взял за руку.
- О, меня не успели предупредить! – начал он, театрально заведя глаза. – Кошмар! Простите, милая девочка. Это выше моего терпения. Совершенно невиновного, чистого во всех отношениях человека т а к-в о т! Немедленно выходите, дитя моё, - он потянул её из камеры вон.
- Куда вы её?.. – было возник голос той, что была в платочке. Глаза этой женщины, обведённые синюшными кругами, стали по иконописному скорбными, как на иконе Страшного Суда. – Пожалейте, изверги! Меня возьмите, меня… Я жена коммуниста и сама коммунистка! Отпустите…
«Попугай» лишь бросил на неё удивлённый, исполненный самого глубокого сожаления взгляд. Приложил палец с перстнем к губам. Произнеся «т-с-с-с», он встал и вывел Аню за собой. Эсэсманн лязгнул закрываемым замком. Прикрепив кольцо с набором ключей к специальному футляру на поясе, где была бляха с гравировкой «Моя честь в верности», он принялся совершать прогулку взад и вперёд. Мощный, широколобый, в сдвинутой на бок пилотке, он походил на продукцию из-под пресса военного завода, а не на живого человека.
«Попугай» вёл её за руку. Они поднялись мимо вытянувшегося часового у столика наверх. Двинулись мимо другого по широкой лестнице. На окнах были непроницаемые шторы. Кое-где мерцал свет, подаваемый со двора генератором – шумел невнятно движок. Значит ночь на дворе. Интересно, сколько суток минуло с тех самых пор? Кто бы ответил…
Мимо кого-то вели вниз. На белой рубашке с разодранным воротом запеклась кровь. Глаз заплыл. Ужас… Его поддерживали охранники за руки, что были скованы обручами автоматических наручников. На лестничной площадке, где раньше стоял бюст Ленина и Сталина, а теперь висел портрет фюрера, стояли двое офицеров «гехайме». Один из них курил в наглую, пуская дым синими кольцами. Другой с засученными руками, с шёлковыми чёрными подтяжками поверх батистовой сорочки, что-то увлечённым шепотом рассказывал. Он лишь метнул на девушку короткий взгляд расширенных глаз. Процокал языком. Вслед она услышала глухой смешок, который тут же оборвался под неистовым взглядом «Попугая».
- …Идиоты! - бушевал он, когда Аня наконец-то уселась по его воле на стул с мягкой прямой спинкой. – Варвары! Это надо ж… Господи! Подождите, сейчас-сейчас… - он схватил трубку одного из четырёх телефонов на столе, что были без дисков. – Дежурный коммутатор! Немедленно вызвать санитара или врача! Говорит Науманн! Вы заснули, надо полагать? Упасть на пол – выполнить двадцать отжиманий! Быстро…
Послушав через мембрану трубки как исполняется его команда, он тут же бросил её на рычаг. Улыбнувшись, сорвал сеточку, как маску, с лица. Заискрился широкой белозубой улыбкой.
Вскоре Аню осматривал человек в белом халате, одетом на жандармский мундир с синевато-белыми петлицами. Он дал понюхать ей нашатырный спирт, предложил съесть розовую пилюлю, хотел сделать укол. Аня наотрез, с очаровательной улыбкой отказалась от «санобработки». Она прекрасно усвоила, что таким образом в кровь вводятся сильные наркотические и психотропные вещества. Их применяют все разведки и контрразведки. Врач ушёл не солоно нахлебавшись, унося с собой препараты в плоской оцинкованной коробочке. Науманн, сохраняя серьёзную непроницаемость, довольно пристально наблюдал за поведением девушки.
- Как вы перестрадали! – он снова подошёл к ней. Склонясь в полупоклоне (брюки серого шевиота лишь хрустнули), взял её левую руку. Прижался к ней своими тёплыми губами. – Я искренне сожалею. Но, увы! Это война! Как написал ваш гений Лев Толстой в своём романе – «дубина народной войны поднялась и принялась гвоздить без разбору, не разбирая ничьих вкусов». Кажется, я верно процитировал русского классика?
- По-моему, да, - в меру сил сострила девушка.
- О, да вы едва сидите! Хотите спать, - он легонько хлопнул себя по лбу. – Я тоже изрядно перетрудился. Конечно, мои заботы не сравнить с вашими, но… Может не лишним будет принести поесть? Я распоряжусь – горячий кофе и бутерброды с сыром и ветчиной. Вам как раз необходим усиленный рацион.
- Я… я не знаю, - у Ани слипся правый глаз. – Прошу вас – одна женщина…
- Момент! – он схватил трубку портативного коммутатора. Набрал нужный номер. – Дежурный по тюремному блоку! Немедленно заварите… Ах, вот так! Тогда принесите в кофейнике и с дюжиной бутербродов. В обёрточной бумаге отдельно. Это приказ!
- Благодарю вас, герр Науманн, - Аня старалась играть почтение, переходящее в трепет. – Я буду вспоминать ваше добро в своих молитвах ко Всевышнему. Вам наверняка зачтётся этот поступок.
- Признателен вам, - очаровательно улыбнулся начальник «гехаймфилдполитзай». – Прошу у вас прощение, фройлен Аня. Я немедленно должен переодеться. Этот клоунский наряд, что сразу же бросился вам в глаза, всего лишь рабочая одежда офицера полиции безопасности. У нас так принято работать с сильным, интересным противником. Про нашу организацию распускают фантастические слухи. Будто наша работа сводится лишь к избиениям и пыткам, а затем расстрелам. Чушь! Вы, как знаток своего дела, должны подтвердить: в НКВД так тоже не работают! Именно за эти перегибы ваш хозяин расстрелял Ягоду и Ежова. Они не заводили дела – они… шили их…
- Я вас понимаю… - улыбнулась ему Аня.
Он зашёл за ширму водянисто-серого цвета, расписанную сиренево-синими драконами, плывущими джонками и прочими сценами из китайской жизни. Через минуту герр Науманн явился в тёмно-сером костюме с широчайшими лацканами (по последней берлинской моде), в строгом галстуке с красно-золотым значком с крохотной свастикой.
В дверь постучали. У Науманна тот час же создалась гримаса небрежности. Именно с этим выражением на лице он и произнёс:
- Войдите!
Высокий штурбаннфюрер с витыми значками на левом кармане френча и витым белым аксельбантом внёс на вытянутых руках металлический поднос с высоким кофейником, чашками белого фарфора с рисунком из двух молний. На тарелке горкой лежали бутерброды из белого хлеба, порезанного тонкими ломтями. Отдельно с сыром, отдельно с ветчиной. Лежал также свёрток синеватой вощёной бумаги, украшенной орлами со свастикой в веночке.
- Свободны, Менцель! – когда эсэсманн, повернувшись на каблуках хромовых сапог, вышел и затворил дверь, Науманн продолжил: - Угощайтесь, бедное дитя! Только этим я пока в состоянии загладить свою вину. Я в неоплатном долгу. Помните об этом.
- Хорошо, я обязательно запомню, - Аня, немного помедлив, пригубила кофе из удлинённой чашки. Потом откусила кончик бутерброда с ветчиной, которая и впрямь была хороша. Сочная, нежная, она буквально таяла во рту. Кофе приятно обжигал внутренности. Голова мгновенно прояснилась. – Мне так приятно, что вы оказались единственным добрым человеком в стенах этого учреждения. Простите, я не хотела никого обидеть…