Глава- 56.
Свидание с Мишей.
В понедельник медсестра сообщила, что свидание с братом будет сегодня в кабинете врача. Это было подарком от Катковой, старая чекистка держала слово.
Миша был уже в кабинете и сидел на стуле возле санитара и медсестры из своего десятого отделения.
-Вы хоть поздоровайтесь, вы ведь так давно не виделись, а может виделись,а?- усадив меня на стул рядом с братом и наблюдая за нами, начала моя медсестра.
-Что вы! Как здесь увидишься?
Знала бы она, что совсем недавно мы целый час на прогулке вместе провели.
-Здравствуй, Миша! Ой, тебя прямо не узнать, как ты поправился за эти полгода!- начал я спектакль.
-Тебя тоже не узнать. Как твоё здоровье?- протянув руку для приветствия, подыгрывал мне брат.
-Анна Владимировна, можно мы побудем в палате одни?- спросил я своего врача.
-Нет! Только здесь!- сказала она, как отрезала .
-Повезло тебе, Шурик! Хорошее у тебя отделение, тепло у вас,-сказал Миша, который не мог никак согреться, прижимая руки к груди.
-Чем вы думаете заниматься, когда вас выпишут из больницы?- спросила врач, видя ,что разговор у нас не получается.
-Работать пойдем, холодильники будем чинить, за них хорошо платят,- врали мы .
-А за границу как же? Когда снова туда пойдёте?
-Нет! Что вы! С нас и этой совершённой глупости достаточно. Не будь мы знакомы с нашим пограничником, мы бы здесь сейчас не сидели,- ответил я за себя и за Мишу.
-Да, это Романчук во всём виноват,- кивая головой добавил брат.
-Что бы вы там за границей делали, если б вас не выдали?-вступил в разговор молодой врач -терапевт, сидевший в дальнем углу кабинета что -то записывая.-Там ведь и своих таких бродяг хватает. Вы хоть газеты читаете?
-Конечно, мы всё знали.Там же капитализм ,за всё платить надо- и за лечение ,и за образование. Мы и не собирались там оставаться. Вы не подумайте, что мы с братом могли Родине изменить,- объяснял я советскому специалисту с высшим образованием.
-Жаль, что вы там не остались, пришлось бы там лазить по помойкам, собирать объедки, - на жирном лице врача застыла брезгливая улыбка и, немного подумав, он добавил:-Западные люди.
Мы сидели и молчали, не зная, о чем здесь можно говорить, лишь отвечали на вопросы медперсонала и ждали, чтобы поскорее закончилось это ненужное нам представление.
Глава- 57.
Новый год 1976.Свидание с родителями.
Вася Рубан зашел в комнату для свиданий и сел рядом со мной на скамейку. Это был молодой, очень приятный интеллигентный человек лет тридцати, находившийся в больнице уже пятый год. О своем деле он не любил говорить, я лишь знал, что Вася написал книгу о проблемах молодёжи и называлась она «Умер снег, проткнутый подснежником». Сидевшие напротив Васины родственники нервничали, и он был очень расстроен.
-Что- то случилось?- спросил я.
-Менты- падлюки не разрешают малыша мне увидеть.
Его маленький сын и его отец так и простояли под открытым небом в морозный январский день на улице под указателем: ул.Чичерина № 101, и на свидание не попали.
Шум в комнате для свиданий быстро нарастал.
-Сейчас по «голосам» много о вашей больнице говорят,-кричала мне мама и, подождав, пока пройдет контролер, добавила:- Плюща должны скоро на Запад отправить. Французские коммунисты сильно его защищают и по каким -то Хельсинкским соглашениям о вас обо всех говорят.
Пока мама мне всё это рассказывала, я увидел Валентину Иосифовну, Мишину врач.
-Попробуй упросить её выпустить Мишу на работу,- кричал я, показывая на врача.
Мать умоляющим голосом подозвала её:
-Прошу вас,выпустите Мишу на работу, он целыми днями находится только в помещении, ему от этого очень тяжело и посмотрите, какой он бледный.
-На работу?-удивилась врач.- Он сам никуда не хочет идти. Я ему много раз предлагала, так он отказывается, а то,что он в отделении сидит, так это его вина. У нас в больнице хороший прогулочный двор с фонтаном, на прогулку больных два раза в день водим, но он не ходит, мы же его не заставим.
Я молча слушал эту ложь. Брат не хочет вязать сетки, сидя целый день в коридоре отделения, может быть, это правда, но двухразовая прогулка во дворе с фонтаном? Что она имела в виду, питьевой краник, прибитый к штакетнику?
-Ну, вот видишь, Саша, Миша сам не хочет ходить на прогулки и на работу, а мне жалуется , что его не выпускают,- обратилась ко мне мать в полном недоумении.
-А в швейные мастерские можете его выпустить?- спросил я врача.
-Как я его туда выпущу? Он у вас такой заторможенный, что и пальцы себе пришьёт.
-Что вы! На швейной машинке невозможно пальцы пришить,- сказал я, стараясь быть как можно вежливее, боясь задеть её самолюбие.
-Ну, хорошо, я посмотрю. У вас есть ко мне ещё вопросы?-обратилась она к матери и, не дожидаясь ответа, поспешила к выходу.
Свидание закончилось. Родственники в коридоре передавали продукты контролеру на проверку.
-Граждане! Читайте перечень того, что я могу принять,-объяснял сотрудник больницы в военной форме, показывая на плакат:
РАЗРЕШАЕТСЯ БОЛЬНЫМ ПЕРЕДАВАТЬ В ПЕРЕДАЧАХ И ПОСЫЛКАХ:
Масло- до 400г. Хлебобулочные изделия –до 400г.
Сахар – до 500 г. Конфеты – до 500г.
Варенье – до 500г. Сало – до 500г.
Мёд – до 500г. Лук,чеснок - до 500г.
Овощи –до 1кг. Яйца -10 штук
Фрукты –до 1кг. Молоко сгущенное,консервы -3 банки
На другой день я на свой страх и риск во время перекура в мастерских незаметно нырнул в прогулочный двор. Сразу нашёл брата. Недалеко прохаживался прихрамывая на одну ногу Леонид Плющ. Он разговаривал с Сашей Полежаевым , бывшим десантником, который, как мне было известно, пытался из Египта перейти границу в Израиль, но был схвачен. Мы подошли и поздоровались с ними.
-Вас скоро на Запад отправят,- тороплюсь доложить Плющу.
-Это я знаю,-спокойно ответил он,- по всей видимости, 9 января.
-Вы хоть там расскажите про все ужасы, какие происходят здесь. Вот и я с братом в больнице только за то, что мы не хотели жить в этой стране.
Мне хотелось рассказать Плющу об Андрее Заболотном, но Андрей просил меня не делать этого,считая, что международная огласка только ухудшит его положение.
-Не знаю, смогу ли я всё запомнить.У меня сейчас совсем памяти нет. Да, а как ваша фамилия?- спросил Плющ, с которым мы уже не раз встречались...
-Миша , расскажи всё сначала, а я побегу,- попросил я брата.
Больные начинали заходить в мастерские. Контролер, облокотившись на штакетник стоял спиной ко мне в метре от калитки. Через минуту в мастерской из -за моего отсутствия могла быть поднята тревога. Я осторожно вышел, прикрыл калитку и, нагнувшись , как будто подбираю с земли окурки, медленно подошёл к дверям мастерских. Сердце моё билось от страха.
Из швейки уже бежал санитар разыскивать меня.
-Вот, бычки на курево мне передали,- показал я санитару.
-Следующий раз закрою тебя в отделении. Понял?- предупредил он.
Глава -58.
Отъезд Плюща на Запад.
Девятого января администрация отдала приказ, чтобы во время вывода Плюща из больницы все больные, санитары и хозобслуга оставались внутри помещения и не пытались выйти наружу без разрешения. Администрация больницы соблюдала тайну, о которой давно все знали и говорили.Теперь это невероятное событие политические больные обсуждали между собой на прогулке и в палатах. Как себя поведет Плющ на Западе? Будет ли он рассказывать там о всех ужасах советской психиатрии? Сменит ли он свои политические убеждения или после всего пережитого все равно останется убежденным марксистом?
Утром 11 января медсестры перешептывались между собой, обсуждая услышанное в передачах, запрещенных антисоветских радиоголосов.
- Плющ -то, уже успел дать пресс-конференцию в Вене. Опять Любарскую и Бочковскую вспоминали.
Медсестры делились информацией с санитарами, а те распространяли всё услышанное по всей больнице. Это был парадокс советской действительности. Никто из этих людей и не подозревал, что сами они становились распространителями антисоветской «клеветнической» пропаганды. С этой статьёй Уголовного кодекса «За антисоветскую пропаганду» здесь в больнице среди всех политических больных находилось человек пятьдесят, а может, и больше .
Сергей Потылицын рассказал мне, что Плющу незадолго до отъезда на Запад провели внеочередную медкомиссию. Каткова вместе с профессором Блохиной и лечащим врачом признали, что у Плюща под воздействием их лечения настолько изменилось в лучшую сторону состояние здоровья, что можно изменить ему режим на более мягкий. Два месяца назад на комиссии они были совсем иного мнения, убеждая Леонида, что ему надо ещё долго - долго лечиться. Так мы стали свидетелями лицемерного поведения отпетых мракобесов,- иначе не назовешь это деяние авторитетных светил медицины.
Советская пресса на это событие отреагировала быстро. В ней начали появляться статьи в ответ на обвинения Западом в нарушений прав человека в Советском Союзе.
Содержание и тон этих статей были такими, что простому советскому человеку при полном отсутствии объективной информации в самом деле было сложно разобраться. Советский человек доверял своей прессе. Читая газеты и журналы, он знал,что диссиденты -это очернители социализма, работающие за американские доллары; что переходчики границ -это предатели Родины или шпионы; что из Советского Союза может выехать свободно любой желающий. Вон, евреи, если хотят, свободно едут в Израиль, но те, кто уже выехал, теперь домой на Родину рвутся, но для изменников нет обратной дороги домой. Здесь, в стенах спецбольницы, лживость советской пропаганды была налицо. Это, видимо, и побудило администрацию предпринять меры. Газеты с разоблачительными статьями известных писак, вроде Бовина, Зорина или Иона Андронова, на обвинения западной прессы в использовании советской психиатрии в политических целях,стали таинственно пропадать. Теперь, как это не смешно звучит, больничная администрация подвергала цензуре советские газеты. Номера, которым удавалось проскочить, передавались из отделения в отделение, из рук в руки как нелегальный антисоветский материал. Особым успехом пользовалась статейка из «Красной Звезды» под названием «Куда подевалась Защита». Автором этой стряпни был некий Николай Ефимов, комментатор АПН. Вот начало этой статьи:
«Эта компания чуть ли не побила рекорды живучести на Западе. Но она испускает, наконец ,дух. Имеется в виду шумиха,поднятая в Западной прессе о Специальных психиатрических больницах специального типа, якобы существующих в СССР,в которых принудительно содержат инакомыслящих.
Казалось бы как можно было с самого начала поверить в этот вздор? В конце концов, зачем нам больницы? А речь шла только о множественном числе. Если инакомыслящих в стране,по собственным подсчетам инициаторов поднятой шумихи,не более четырех десятков? Хватило бы не то что одной больницы,но и одного отделения. Сейчас ,когда многие из этих людей оказались на Западе, достаточно было бы,очевидно, и одной палаты.»
Прочитав это, даже убежденные фанатичные патриоты больные бытовики и санитары качали головами:
-Такого просто не ожидали. Это -явная ложь.
В другой, не менее брехливой газете, затрагивалась честь и порядочность бывших пациентов советских психиатрических больниц, которым удалось выбраться на Запад. Одним из таких был Леонид Плющ. Вместо того, чтобы отблагодарить советских врачей, заботившихся о его здоровье, государство, затратившее сколько средств на его содержание, лечение в больнице и даже советское правительство, не препятствовавшие ему выехать на Запад, он, неблагодарный отщепенец, инакомыслящий диссидент теперь оттуда обливает Родину грязью.
Я приведу ниже документ, с какой «заботой» лечили Л.Плюща, а что касается затраченных денег на пытки, их действительно было потрачено много.
Хроника текущих событий/32/13
Л. И. ПЛЮЩ по-прежнему
в Днепропетровской СПБ
Уже год (с 15 июля 1973 г.) в Днепропетровской специальной психиатрической больнице содержится киевский математик Леонид ПЛЮЩ (Хр.29, 30).
С августа 1973 года по январь 1974 года в качестве лечебного препарата Л. ПЛЮЩ получал по назначению врачей в больших дозах галоперидол в таблетках.
В феврале-марте лечение галоперидолом заменили уколами инсулина с возрастающей дозировкой. Состоявшаяся примерно в это время психиатрическая экспертиза сочла необходимым продолжить лечение Л. ПЛЮЩА.
Члены Комиссии с ПЛЮЩОМ не беседовали. Лечащий врач Л. ПЛЮЩА, Л. А. ЧАСОВСКИХ, на вопрос жены, какие же симптомы заболевания свидетельствуют о необходимости продолжить лечение ее мужа, ответила: «Его взгляды и убеждения»… На дальнейшие вопросы о диагнозе и лечении она отвечать отказалась.
На свидание 4 марта 1974 г был неузнаваем. У него появилась сильная отечность, он с трудом передвигался, взгляд потерял свою обычную живость.
ПЛЮЩ сообщил, что врачи настаивают, чтобы он отрекся от своих взглядов и убеждений и обязательно в письменной форме. Это он сделать отказался.
Апрельская экспертиза опять рекомендовала продолжить содержание Л. ПЛЮЩА в Днепропетровской больнице. Врачи предложили Л. ПЛЮЩУ написать подробную автобиографию, из которой было бы ясно, как формировались его взгляды, как появились у него «бредовые идеи». ПЛЮЩ отказался написать такую автобиографию.
На свидании 12 мая становится известным, что с апреля Л. И. ПЛЮЩУ перестали давать какие бы то ни было препараты. ПЛЮЩ объясняет это тем, что у него появились боли в брюшной полости и врачи испугались. После отмены лекарств состояние его улучшилось: стали спадать отеки, прошли боли. ПЛЮЩА перевели в другую палату, там меньше больных, тише. Он опять стал читать, правда, теперь уже не научную, а только художественную литературу, и писать письма.
На свидание 29 мая жена узнала, что 13 мая ее мужу вновь стали делать уколы инсулина и опять с возрастающей дозировкой. Появилась аллергическая сыпь, зуд, однако уколы не прекратили. После каждого укола ПЛЮЩА на четыре часа привязывают к кровати, есть опасение, что этими инъекциями хотят добиться инсулинового шока.
В тот же день (то есть 29 мая) с женой Л. ПЛЮЩА беседовал начальник Днепропетровской больницы ПРУС. Он сказал, что Л. ПЛЮЩ еще нуждается в лечении и что жена должна помочь врачам в этом.
— Ваш муж слишком много читает, нельзя присылать ему столько книг — его больной мозг необходимо щадить, Вы не должны это забывать.
В процессе беседы выяснилось, что чтение книг в больнице строго контролируется и что Л. ПЛЮЩУ дают читать очень мало. Письма близких сразу после прочтения отбираются; не разрешают иметь при себе даже фотографию жены и детей.
От ответов на вопросы о том, чем лечат Л. ПЛЮЩА, в каких дозах вводят лекарства, доводят ли его до инсулинового шока, ПРУСС и лечащий врач уклонились, сославшись на какую-то инструкцию, согласно которой они не имеют право отвечать на подобные вопросы.
На свидания 3 июля 1974 г. Л. ПЛЮЩ сообщил, что в конце июня в течение 7-8 дней ему не вводили инсулин, так ка он был простужен. Однако с 30 июня уколы возобновились и через 3-4 дня снова стали вводить полный шприц.
Л. ПЛЮЩ сообщил, что его осматривала какая-то комиссия, состоявшая из местных врачей. Члены комиссии задали ему три вопроса:
— Как Вы себя чувствуете?
— Удовлетворительно.
— Как на Вас действует инсулин?
— Вызывает аллергию.
— Как Вы относитесь к своей прежней деятельности?
— Жалею, что в это ввязался.
Комиссия вынесла решение продолжить лечение.
Другая статья в газете писала об известном правозащитнике, сыне Сергея Есенина, Александре Есенине-Вольпине, которого не раз пытались усмирить принудительным лечением в больницах специального типа. Статья рассказывала читателю, что Есенин-Вольпин выехал на Запад, но он настолько больной человек,что приехав в Рим ,сразу оказался пациентом психиатрической лечебницы. Ответ на эту клевету я нашел значительно позже в стате журнала «Власть».
Журнал «Власть» № 5 (709) от 12.02.2007
На посту председателя КГБ Юрий Андропов (справа) был главным продолжателем дела психиатрической борьбы Феликса Дзержинского (в центре) с врагами советской власти. Его преемникам (слева — Виктор Чебриков) в конце концов пришлось от такой борьбы отказаться
«Как обычно, текст со ссылкой на западное издание передал ТАСС, затем его напечатали советские газеты, откуда его позаимствовали издания зарубежных компартий. Но оказалось, что палка была о двух концах. В 1977 году Есенин-Вольпин подал в Нью-Йорке в суд на информагентства ТАСС и АПН. И замять это дело удалось с огромным трудом путем политических уступок американцам, о которых предпочитают не вспоминать до сих пор.
Мало того, по всему миру начались акции против советской карательной психиатрии. Андропов докладывал в ЦК в 1976 году: "В ряде западных стран нагнетается антисоветская кампания с грубыми измышлениями об использовании в СССР психиатрии якобы в качестве инструмента политической борьбы с "инакомыслящими". Идеологические центры и спецслужбы противника широко привлекают к этому средства массовой информации, используют трибуны научных форумов, инспирируют антисоветские "демонстрации" и "протесты". Систематически предоставляют возможность выступать с грязными вымыслами об условиях помещения и содержания больных в советских психиатрических лечебницах "живым свидетелям", известным своей антисоветской деятельностью на Западе, — Файнбергу, Плющу, Некрасову, Горбаневской и некоторым другим...
ТАСС с большим трудом удалось избежать материальной ответственности за слишком творческий подход советских спецслужб к истории болезней Александра Есенина-Вольпина
Организаторы клеветнических выступлений стремятся подготовить, как видно, общественное мнение к публичному осуждению "злоупотреблений психиатрией в СССР" на предстоящем VI Всемирном конгрессе психиатров (Гонолулу,
США) в августе 1977 года, рассчитывая вызвать политически негативный резонанс в канун празднования 60-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции... Комитетом госбезопасности через оперативные возможности принимаются меры по срыву враждебных выпадов, инспирируемых на Западе вокруг советской психиатрии".
Конечно, меры принимались, советские психиатры давали отпор внешним врагам. Но все же документы свидетельствуют о том, что они дрогнули. Уже на исходе 1970-х руководство психиатрии начало занижать свои заслуги в борьбе с инакомыслием. В отчете о борьбе с диссидентами Института судебной психиатрии имени Сербского, подписанном начальником управления по внедрению новых лекарственных средств и медицинской техники Минздрава СССР и постоянным представителем СССР в комиссии по наркотикам при ООН Эдуардом Бабаяном, говорилось, что обвиняемые по политическим статьям с 1972 по 1976 год составили менее 1% обследованных в институте — 132 человека. Причем 37 из них были признаны вменяемыми.
Еще более занимательными были слова отчета о том, что данными в целом по стране Минздрав не располагает. На этом фоне приведенные в докладе рассуждения о гуманизме советской психиатрии смотрелись вполне органично: "В советских психиатрических и психоневрологических учреждениях для лечения больных применяются методы и средства лечения, общепринятые во всех зарубежных странах».
Глава-59.
Выход на стройку.
Подходила к концу зима. Мишин врач выпустила его на работу в швейную мастерскую с условием, что я уйду оттуда. Благодаря этому мне разрешили выйти на стройку, достраивать новый корпус больницы .Теперь я мог свободно ходить по территории больницы и, нарушая режим, заходить в прогулочный двор и видеть брата.
В мастерской Миша долго не смог работать. Трудоинструктор была огорчена заменой, ей нужно было, чтобы больные выполняли дневную норму, а брата надо было учить, он делал медленно и задерживал весь конвейер.Теперь он сидел в отделении и его больше никуда не выпускали. Врач решила добыть его признания и начала колоть препарат барбамил. Под воздействием барбамила человек как бы пьянел ,терял чувство осторожности и отвечал на любые вопросы. Мише нечего было скрывать, и он охотно шел на эти допросы. Ему это так понравилось, что он сам выпросил у врача дополнительно ещё десять таких уколов.
-Знаешь, Шурик, хорошая вещь этот барбамил! Делали б его почаще, так можно было бы находиться в больнице. На душе от него легко и всё безразлично.Эх, жаль, что он так мало в организме держится! Как только кайф пройдет, опять на душе делается очень плохо, - делился со мной брат на прогулке.
-Смотри, наркоманом не заделайся,-шутил я.
Мне было приятно видеть, как улыбается брат и что ему сейчас хорошо.
-От него легко отвыкнуть, да и врач мне больше барбамил не пропишет.
Каждое утро дежурный офицер заходил в отделения и забирал тех, кто сегодня идёт работать на стройку. На первом этаже недостроенного здания в большой комнате собирались больные со всех отделений. Печка- буржуйка притягивала к себе своим теплом, за окном было ещё темно, хотелось спать. Последними пришли вольнонаёмный прораб и бригадир из больных Иванчай. Бригадир работал здесь с самого начала строительства и хорошо знал своё дело. Он был в больнице за убийство на почве ревности и ,похоже, тогда потерял разум, бегая с отрезанной головой любовника жены по улицам Харькова, пугая прохожих. Начальник больницы Прусс ценил его и обещал выписать по окончанию работ. Иванчай вынул список и стал зачитывать, кому и где работать. Я попал на бетономешалку, стоявшую на улице между кучами песка и бетона. У меня было два напарника.
Один- Лёша Ефимов, по прозвищу Пузырь, потому что был маленького роста и весь надутый, как настоящий пузырь. Лёшка уже шестой год лечился в больнице за клевету на государственный строй. Он был убеждённым социалистом и считал, что Политбюро ведёт страну по неправильному пути. Он написал статью со своими соображениями в «Комсомольскую правду», указав свой обратный адрес. КГБ при обыске обнаружило у него записи, сделанные им после прослушивания западных радиопередач, чего вполне хватило, чтобы посадить его в сумасшедший дом.
Другим был Андрей Бекиш. В споре со своей невестой он откусил ей кончик носа, за что и угодил на лечение в спецбольницу. Два месяца назад его невеста приезжала к нему на свидание, кто теперь её с откушенным носом полюбит. Вернулся он после свидания в отделение расстроенный. Завотделением, его врач, по кличке «Рыбий Глаз», спросил у него что случилось и за грубый ответ врачу, Николаю Карповичу, Бекиш два месяца получал интенсивное лечение . Сегодня после этого он первый день вышел на работу. Несмотря на мороз, работа на стройке кипела. Одни больные кирпичи подают, другие воду вёдрами таскают в нашу бочку, обогреваемую костром. Мы ломом и лопатой долбим замёрзший песок и закидываем его в грохочущую бетономешалку, заливая теплой водой. У меня с Бекишем сил нет, а маленький проворный Пузырь один за троих работает и ещё смеётся. Мы только в бытовку к печке погреться по очереди успеваем бегать.
К обеду пришел прапорщик с рацией через плечо и дал команду построиться. Сделал перекличку, прощупал у всех карманы и повел на обед. Столовая находилась рядом с кухней, еда была такой же, как и в отделении, только здесь можно было есть эту бурду до отвала, сколько влезет.
После обеда полагался недолгий отдых. Кто-то шел в бытовку играть в домино, кто-то дремал у печки, а я решил походить по этажам и посмотреть стройку. На всех этажах ломали стены , выложенные из кирпича недавно, а рядом выкладывали новые. Внизу загремела бетономешалка и я быстро помчался вниз.
-Леха, объясни мне, почему там хорошие стены ломают, другие строят.
-А потому, что начальство сменилось . Был Прусс, велел делать небольшие палаты и кладку в один кирпич, теперь начальник – Бабенко, он решил, что такие палаты будут слишком малы и перегородки слишком тонкие. Новая метла по- новому метёт ! Эй, Колесо! -вдруг Лёшка обратился к плотному парню, который таскал нам в бочку воду.-Расскажи, как ты жену замочил?
-Как? Очень просто.
Колесо отбросил пустые ведра и стал изображать сцену убийства.
-Взял топор, и- трах сзади по голове! Ну, она бах - на пол и дрыгается. Тут-то мне её так жалко стало! Ну, я её еще по голове бах, бах, смотрю-готова, теперь мучатся не будет.
-Значит тебе её жалко стало?- подтрунивал Лешка.
-Да,очень жалко было.
-Ну, а что потом ? Ты ведь , наверное , столько жаркого нажарил, не ломайся как девочка, рассказывай, как менты к тебе приехали, а ты им жаркое из печки предлагал.
-Да, было такое,- нехотя соглашался Колесо, по имени Коля.
Бекиш, бойкий на язык парень, бросил лопату и от души смеялся. Я не знал, можно ли всему этому верить, может, Пузырь это всё выдумал и теперь вытягивает как признание у этого дурака.
-Меня на дурку привезли потому, что я «косил» на экспертизе.
-Да ,тебе Колесо и гнать не надо, на тебя только взгляни, сразу видно ,что- дурак,-смеялся Бекиш.
-Не слушай его, Колесо! Какой же ты дурак?- продолжает заводить его Лешка –Пузырь,-расскажи как ты «гнал»?
-Как «гнал»? Я брал свой матрас, ложился на нем в коридоре и кричал всем,что я в Ялте загораю.
-Ну, теперь я вижу ,что ты настоящий дурак,- доставал его Лёшка.
-Ну вас, не верите и не надо,- обиженный Коля-Колесо подобрал ведра и пошел за водой.
Лешка давно работал на стройке. Он любил цеплять больных своими шутками, которые те не понимали и всё принимали всерьёз. Мне с ним было работать очень приятно,он был хорошо эрудированным собеседником, к тому же, он постоянно устраивал представления с больными, от которых мы с Бекишем падали со смеху, чего со мной не случалось за все долгие месяцы, проведенные в больнице.
-Кошта, зачем ты брата своего сапой на огороде убил?-теперь Лёшка пристал к добродушному на вид, пожилому абхазцу.
-Меньшевик он у меня был,поэтому я его убил.
-Так значит ты- большевик?
-Да,я-большевик!- гордо ответил Кошта.
У старого абхазца была другая фамилия. Здесь все его звали Кошта Гомеш, это имя ему дали потому, что он очень сильно внешне походил на главаря Компартии Португалии. Наш Кошта жил на Кавказе в маленьком горном ауле, где он заболел: во всех подозревая классовых врагов. Самая смешная сцена произошла, когда к Коште Гомешу подошел дед Черепаха по кличке Феликс Дзержинский и сказал тихонько на ухо:
-Ну что, сам признаешься, что на ЦРУ работаешь или я сейчас в КГБ доложу.
Дед Черепаха перебирал кирпичи , ложил их на носилки и наблюдал за больными, отыскивая среди них агентов ЦРУ.
-Ты что, дурак, какое ЦРУ,- возмущался махая руками, абхазец.
-Признавайся, я всё о тебе знаю.
-А я -то считал тебя большевиком! А ты -американский шпион,- кричит Лёшка и смеётся.
-Ты знаешь за что он сел?- спросил меня Лёшка.- Он решил, что ЦРУ забросило в СССР тридцать тысяч агентов и никому нет дела до них. Он местное КГБ в своем городе так достал, что они его просто выгоняли, понимая что дело имеют с психом. Так наш Дзержинский распознал врага из ЦРУ в своей собственной жене и устроил над ней суд. Убив её, он и попал сюда.
Под бочкой, из которой мы брали воду для бетономешалки, всё время горел костер, поэтому здесь собирались люди, то подбрасывая в костер дрова ,то греясь.
Юра Мединский со своим неразлучным другом Будильником носят кирпичи на носилках на верхние этажи. Юра был защитником окружающей среды и ненавидел цивилизацию. Философия его носила неприкрытый бредовый характер, так что ошибки с диагнозом быть не могло. Он очень обижался, если в споре кто-то называл его шизиком или невменяемым. Его любимым философом был Диаген, но не в бочке Диагена Юрий мечтал прожить жизнь, а в индейском вигваме. Друг его, Будильник, совершенно завернутый сопливый парень получал кучу лекарств. Можно было видеть, как он, неся носилки с кирпичами мог вдруг остановиться , разбросать все кирпичи куда попало, а потом начать такие кренделя ногами выделывать, что все , кто это видел покатывались со смеху. Недавно он крысу дохлую притащил, гладит её, жалеет ,это другу Юре в подарок.
Вот и сейчас они сидят у костра и греются. Юра для себя и для друга картошку в углях печёт.
-Братья, братья наши меньшие, кругом так пишут, а поймают такого брата и сразу шкуру с него снимают. Вот тебе и брат меньший, как это понимать?
-И зачем их убивать?-обжигая руки горячей картошкой, вторит ему Будильник.-Возьмем к примеру льва.Что он плохого делает? Никого не трогает, рыбку лапой ловит, грибы собирает. Ну зачем его убивать? А вот возьмем тигра. Он такой полосатенький, никого не трогает, бабочек целый день ловит, играется... Ну зачем его убивать? А знаете ли вы, что самые лучшие люди на свете- это невменяемые. Вот, к примеру, Юра Мединский. Он -невменяемый и самый лучший человек на свете.
Будильник смотрел на Юру довольный, что сделал ему самый большой комплимент .
-Юра, ты слышишь, что о тебе твой лучший друг сказал?- подхватил Бекиш под всеобщий хохот.
-Что вы его слушаете, этого дурачка! Он вам наплетет ещё не такое,- пытался защитить свой авторитет Юра.- Вот чего ты мелешь? Вытри сопли сначала и подумай. Как это лев может грибы собирать, ведь он же не белка! А тигр -не кошка, что б за бабочками гоняться.
Юра объяснял Будильнику это всё настолько серьёзно, что мы держались за бока. Будильник сидел, молча слушая наставления своего учителя и шмыгал своим сопливым носом.
Я заметил, что только один больной, коренастый парень лет сорока никогда не смеялся, молча таскал носилки и никогда ни с кем не общался. Он совершил страшное убийство -утопил своих четверых детей в пруду. Рассказывают, что дети, находясь в лодке умоляли его не топить их. Вообразите себе, что вы проснулись от жуткого сна, но вам говорят, что это вовсе не сон, а явь. Каким был шок у этого парня, когда он узнал, что потерял детей и что сам он-убийца.
В больнице на принудительном лечении было, примерно, 1,100 человек . Около 10% из них -за политику и переход границы,70% -за убийство и остальные 20%- за разные тяжкие преступления. Политические больные называли всех бытовиками или уголовниками. Жертвами этих людей были или их родственники, или очень хорошо им знакомые люди. Большинство из этих больных совершили преступления в бреду . В больнице были и настоящие садисты: убийцы, грабители, числившиеся за судом до излечения, после чего их ждала высшая мера наказания. Они старались «косить» под дурака, чтобы продлить себе жизнь. Врачи это понимали и создавали им ад с лекарствами. Мне нисколько не было жалко этих мерзавцев.
Глава -60.
Шприц и Свобода.
Пришла весна. Брата из надзорной палаты перевели в общую.Причиной для этого послужил нелепый случай: один из больных в надзорке пожаловался врачу,что Миша его гипнотизирует. Завотделением- Николай Карпович, Рыбий Глаз- всё ещё не отступал от брата и требовал от него чистосердечного признания, называя Мишу «лживым существом». Похоже, врача, как и деда Черепаху преследовала навязчивая идея, что в стенах больницы окопались агенты ЦРУ.
Работа на стройке мне позволяла свободно передвигаться по территории больницы. Я частенько предупреждал Лешку Пузыря и убегал, рискуя быть замеченным, в прогулочный двор, где я находил интересных для себя людей и заводил с ними знакомства. Одним из таких знакомых был из 9-го отделения ленинградец, Юрий Александрович Ветохин, 1928 года рождения ,бывший штурман дальнего плавания и инженер-кибернетик.
В 1942 году в блокадном Ленинграде он потерял своих родителей. По окончанию Военно- Морского училища , где он был вынужден вступить в КПСС, Ветохин с 1950 года ходил штурманом на корабле Тихоокеанского флота. Женился в 1951 году, но после того как его жена написала заявление в парторганизацию с обвинениями мужа в антисоветизм, развелся с ней .
В 1960 году Юрий вернулся в Ленинград и стал работать главным инженером вычислительного центра инженерно-экономического института .
Летом 1963 года Ветохин попытался доплыть до границы с Турцией в районе Батуми, но был задержан и отделался только восемью сутками ареста. К 1966 году он окончательно порвал свои отношения с КПСС, положив свой партбилет на стол. Теперь он ясно понимал, что для него нет больше будущего в этой стране, и он решил снова попытать счастья и выбраться из СССР.
На этот раз он выбрал местом для побега курортный город Коктебель в Крыму, решив на надувной лодке доплыть до берегов Турции. Ночью он успешно прошмыгнул под самым носом сторожевого катера, но днём лодку совершенно случайно заметил военный тральщик, выполнявший учения в этом районе.
Это произошло12 июля 1967 года. Снова арест. На этот раз его обвинили по статье «Измена Родине». Московский Институт судебной психиатрии им. Сербского признал Ветохина невменяемым, после чего 13 мая 1968 года он прибыл в Днепропетровскую спецбольницу. Он попал в отделение, где заведующей была страшная садистка, врач Н.Н. Бочковская , назначившая ему все нейролептики и полный курс серы (сульфазина).
-Мне вводили барбамил и тизерцин с целью выявления секретов,- рассказывал мне Ветохин.- Я тогда думал, что не выживу, загнусь от сердечных приступов и постоянных обмороков. Какие им нужны секреты? Врач положила меня в надзорную палату к сумасшедшим - хроникам и назначила галоперидол, превратив меня в лежачего больного. В 1975 году я решил написать заявление с признанием себя психически больным и обещанием не предпринимать больше попыток к бегству. После этого мне сразу все уколы отменили и даже разрешили работать в столовой официантом. Самое смешное то, -недоумевал Юрий Александрович,- что после того , как я признал себя больным, врачи наотрез отказались оформлять мне пенсию и инвалидность.
В октябре 1975 года у Ю.Ветохина состоялась очередная профессорская комиссия, на которой его выписали из спецбольницы, однако об этом ему сообщили перед самым выездом из больницы через два месяца. Зачем, решила Бочковская, ему, Ветохину, испытывать это счастье, радуясь освобождению из Днепра.
-Знаешь , что мне мой лечащий врач сказал на беседе? «Ну ,Юрий Александрович, вам очень повезло! Суд заменил вам режим,вы переводитесь в больницу общего типа. Хочу вам сказать, что вы очень легко отделались на этот раз, но смотрите, если попадёте сюда повторно, вам из этих стен не выйти больше никогда». Это почти девять лет за решёткой в этом терроре,- возмущался Юрий Александрович , делясь со мной своей радостью.- это для них я легко отделался! Уже вещи мои принесли, по всей видимости, завтра покачу домой в Питер, даже не верится .
Я был рад за Юрия Александровича, и было мне немного грустно, что придется расстаться с этим мужественным приятным человеком. Мы попрощались, и я больше его не видел .
В 1975 году Юрий Ветохин в заявлении признал себя психическим больным и обещал не предпринимать больше попыток к бегству. Если б только знали его мучители, какой он ещё преподнесет им сюрприз.
Меня выписали из больницы 22 марта 1979 года как инвалида второй группы. Лето я провел в лесах Свердловской области, в поселке Черноусово, добывая сосновую смолу, зарабатывая там хорошие деньги и всё время с момента освобождения не переставая думать о том , как выбраться из Советского Союза. У меня не было судимости и Украинское КГБ не могло запретить мне передвигаться по территории Советского Союза, но меня мог задержать первый встречный милиционер и при желании снова тут же поместить в сумасшедший дом.
В предновогоднюю ночь 1979 года я скрывался на даче у друзей в поселке Расторгуево, что в пятнадцати минутах езды от Москвы. На Украине мне было опасно оставаться, так как украинское КГБ по сравнению с московским, было более агрессивно настроено к таким людям, как я. Здесь, в Москве, я познакомился с диссидентами из Московской Хельсинкской группы. Их адрес я услышал по радио «Свобода» сквозь рев радиопомех глушителей.
Это были Татьяна и Иван Ковалевы, Феликс Серебров, Ирина Гривнена, Вячеслав Бахмин, Анатолий Корягин и Александр Волошенович. А.Волошенович был врачом и провел мне медэкспертизу, признав меня совершенно психически здоровым человеком. А.Корягин – профессиональный врач- психиатр чуть позже сделал ещё одну экспертизу , тоже признав меня психически здоровым .
Этих смелых и самоотверженных людей КГБ отправит в лагеря,чтобы погубить их там, к счастью, сделать это им не удастся.
Ещё отбывая последние шесть месяцев принудительного лечения в больнице общего типа, я начал подготавливать себе почву,чтобы снова не попасть в больницу. Тогда же я записал всё ,что со мной произошло- события и впечатления. Этот черновик , послужил затем для написания этой книги.
Цель была проста. Если рукопись попадет в руки КГБ, там хорошо описано ,как я симулировал болезнь, что позволит мне при повторном аресте избежать решения признать меня невменяемым на экспертизе. И ещё я надеялся, что рукопись попадет на Запад и это придаст огласку нарушениям прав человека в Советском Союзе.
Летом 1979 я планировал выехать легально, по вызову из-за границы, но для этого мне нужен был фиктивный брак и московская прописка .
Живя в Расторгуево, скрываясь от КГБ , по вечерам я читал запрещенную литературу, слушал передачи и новости радио «Свобода». Было далеко за полночь, когда в новостях прозвучало знакомое мне имя- «Юрий Александрович Ветохин». Он давал интервью из Америки!!!
-Как вы решились на такой отважный шаг- прыгнуть в море ,где кишит полно акул?-спросил Ю.Ветохина ведущий.
- Я считаю ,что акул понапрасну оклеветали. Самые настоящие и хищные акулы - это коммунисты в Советском Союзе,- ответил Юрий Александрович.
Слушая Ю.А. Ветохина позже, я узнал, что в 1978 году с августа по октябрь он собирал деньги для побега, продавая собранные в лесу грибы. Затеи купил путёвку на круиз «Из зимы в лето» и на теплоходе «Ильич» отправился из Владивостока вдоль Японских и Филиппинских островов.
Девятого декабря, когда теплоход дошёл до самой южной точки круиза у экватора и приблизился к индонезийскому острову Бацан, Ветохин ночью выпрыгнул из иллюминатора своей каюты. Быстро исчезли в темноте огни теплохода, и теперь он был один на один со стихией и полной свободой. Он плыл больше двадцати часов, его обжигали медузы и течение несло в океан, но он доплыл до острова Бацан! Индонезийские власти помогли ему встретиться с представителем американского посольства и, получив положительный ответ на свою просьбу о предоставлении ему политубежища, Ю.А. Ветохин прилетел в США.
Услышать голос Ветохина из Америки было для меня самым лучшим подарком в эту новогоднюю ночь.
Я сейчас сам живу в этой прекрасной стране, Америке. Ю.А. Ветохин живёт на самом юго –западе страны в штате Калифорния, я -на самом северо- востоке -в штате Мэн. Мы часто общаемся по телефону и делимся впечатлениями о своих путешествиях по миру. Ветохин очень любит путешествовать, не смотря на свой преклонный возраст.
Юрий Ветохин написал очень интересную книгу воспоминаний под названием «Склонен к побегу» и издал её в США в 1983 году и эту книгу с дарственной надписью я бережно храню
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/07/15/42