Окончание редактирования

ОРКАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ!

Автор –
Емельян Сергеевич Егоров

Автор разрешил использовать его текст и разместить на этой странице для исправления ошибок и правки. По объективным причинам автору затруднительно часто использовать интернет и интенсивно принимать участие в подготовке текста к публикации. Переписка с разрешением на публикацию в "Мастерской" размещена в замечаниях под рецензией на первую главу на его страницах.
Конкретная ссылка на авторскую страницу:
http://www.proza.ru/2009/01/28/101
В последние дни страница автора оказалась закрыта.
Причины? Всё в переписке открыто.
Пусть автор знает, что ДРУЗЬЯ В ЭТОМ ПРОСТРАНСТВЕ У НЕГО ЕСТЬ!
Картинку выбрал ВИА

Окончание

      После блиндажа со спёртым духом, прокуренным, проспиртованным, пропитанным запахом сильных немытых тел, воздух на воле казался просто прозрачным. Таким хотелось надышаться, вдохнуть до боли в диафрагме и так и жить счастливым.
      Когда офицеры и примкнувшие к ним нестроевые лица вышли из блиндажа, Колесников был очень удивлён поведением своих бойцов. Вместо того, чтобы, как обычно, при появлении на высоте строгого начальства, тихо раствориться в пространстве, стараясь никому на глаза не попадаться, бойцы, кажется, все до единого, выползли на поверхность. Самым странным было то, что, не смотря на жару, были они поголовно в броне и при оружии. Полсотни вооружённых до неприличия амбалов в стоптанных берцах, вылинявших тельниках и синих, в цвет ночного неба, сатиновых разношенных трусах. И рожи у всех, мало того, что от природы подозрительные, так теперь ещё и внимательные. Плохо у них получалось делать вид, что ничего не происходит и все они могут усиленно заниматься своими делами, и к происходящему в командном блиндаже не испытывать ни малейшего интереса.
      Колесников горько вздохнул. Любимый личный состав готовил очередную поганку. В обычных условиях, в целях профилактики нарушений дисциплины, следовало бы натравить на них всех Игумнова, но «Леший» валялся на его, Лёхиной, койке и команду «фас» выполнить не мог.
      В беседке на крыше опорного пункта места хватило всем, даже с лихвой. Подполковник, ехидно улыбаясь, усадил Борю на вчерашнее место Спандаки. Сам сел на свое. Юрист тоже занял вчерашнее положение. Сидел он как-то очень наизготовку.

– Капитан! А почему на вверенном тебе объекте грубо нарушается субординация и беззастенчиво попираются законы гостеприимства? Целый подполковник тебя посетил, и он до сих пор без стакана. Я себя в этой компании очень одиноко чувствую, поскольку один относительно трезвый. А это неприятно. – Гнедых перевёл начальственный взор и обратился к Девяткину. – Орк, ты местный специалист по закромам родины? Как у вас со стратегическими запасами сырья? Нет ли необходимости в экстренном вмешательстве старших офицеров штаба и ставки и лично, мать его, светлости принца – главнокомандующего?

– Никак нет, лорд-воевода! – успокоил его Девяткин. – Водка под вашим седалищем в ящике. Посуда там же. Вот с закуской беда – Стаканюк исчез, не прощаясь. Из съестного в пищеблоке только не растворяющиеся даже в кипящем спирте трофейные бульонные кубики и мешки из-под муки. Всё, падла, вывез. Даже мясорубку с собой забрал... На память, что-ли? – Девяткин развел руками.

      Подполковника отсутствие закуски не опечалило. Он лично выудил из ящика, служившего ему сидением, добрый десяток разномастных бутылок и поставил их на стол, вернее на другой ящик, служивший столом. Туда же он доставил и достаточное количество мятых, видавших всякие виды, алюминиевых кружек.

– Да и фиг с ней! Кто перед боем брюхо набивает? Орк в бой идет голодным. Потому что сытый орк идет дрыхнуть, или по бабам.

      Все, кроме юриста и Юстаса, выпили.

– Вот и зашибись! – Лорд-воевода заметно повеселел и продолжил: – Ещё немного допинга и можно воевать. Всерьёз воевать можно только в правильном состоянии. Это интеллигенция всякая, артиллерия, метеорологи, инженера, связь, снайперы ещё туда сюда, пусть трезвые воюют. А нам – простым русским парням, без этого дела тяжко и тоскливо. Когда вражина лютый на штыке твоём корёжиться и по подлой вражьей злобе соплёй кровавой на последнем хрипе в тебя харкнет, не блюёшь, только чтобы продукт, ценный продукт, в себе удержать и задаром из себя не выплеснуть. Поэтому ещё по одной! Повторение – мать его, учение.

      Все, кроме, естественно, Юстаса и юриста, поддержали подполковника действием. Против известной народной мудрости не попрёшь! Лёха заметил, что все очень хотели заразиться от охмелевшего вояки ещё и его непрошибаемой воздушно-десантной уверенностью. Такой небывалой, фатальной уверенностью в собственной победе, которой всё по барабану – смерть, война, водка. От живых существ, до такой степени уверенных в себе, точно должны отскакивать пули и неприятности. Жаль только, что Колесников, зная подполковника лучше остальных, понял – врёт безбожно героический лорд-воевода. Причём, не себе, а другим. Сам-то он по-прежнему в ужасе. Увидав, с каким восторгом смотрит на нетрезвого НШ Карагодов, Лёха понял, что для орков и их союзников устраивает представление Гнедых. Опьянение он однозначно имитировал.

– Вот ещё говорят, истребители не пьют. Когда в воздухе. Маска кислородная мешает. А вертолётчики к жизни относятся проще. На этой почве у нас с ними полное взаимопонимание. Потому, как трезвые они летают без азарта. И гундят всё время. Всё им не так! И видимость плохая, и площадка неподходящая, то ветер боковой сильный, то зенитный огонь плотный, а то вообще прямо в воздухе впадают в истерику и заявляют: всё, мол, дальше не лечу, топливо кончилось. Короче, не господство в воздухе, а полная тоска и мука, хоть не взлетай. А как перед вылетом литр в экипаж вкачать не поскупишься – сразу наши люди, по самое не балуйся, до гробовой приборной доски. На такие площадки садятся, где у горных козлов боязнь высоты начинается. И огнем, соколы, поддержать норовят из всех наличных средств, даже если их об этом никто не просил. Он, тварь воздушная, вспомнит красивую легенду о душах сгоревших заживо танков и всё равно поддержит. Без устава, от души так врежет, только успевай от гильз, сверху сыпящихся, под камень забиться и не дышать, пока у него БК не кончиться. Лежишь потом, сам в одной стороне, камень, насмерть раненый, в другой, лежишь и думаешь, чем же это он, гнида винтокрылая, таким сверхштатным шарахнул, что ты сам себе за шиворот насрал. Вот только главное с дозой не промазать. Если хоть каплю не дольешь до идеального состояния, то их отпустит раньше времени и они всем экипажем в истерику. И момент для этого выберут настолько интимный, – подполковник руками показал на сколько интимный момент, – Мало не покажется! А если переборщишь с допингом, то всё, хана, то уже начнутся проблемы с точностью. От того, что у них от пилотского выхлопа не то, что прицелы, у них стекла кабины изнутри запотевают. Сидят бедолаги, ручонками по бронестеклу шкряб-шкряб, а толку ноль. Если снаружи посмотришь, вид дикий. Сидят этакие две Леонарды Де Каприо, в шлемах набекрень и не бритые, и глазами мутными вдаль, место для посадки экстренной ищут. А сами ещё не взлетели. Слава богу, хоть не тонут, оно, в отличие от «Титаника», совсем не тонет. Но от дезориентации в пространстве становятся они нервными и палят во всё, что померещилось. Где им уже своих от кого попало отличать? Всех не отсортируешь. Ещё же и машиной винтокрылой кто-то управлять должен. Так что лупят просто наугад, зато уж стараются вовсю. В этой ситуации, если ты с ними в воздухе, молись и не дыши. Если на земле, всё бросай, забейся под любимый, весь израненный камень и, опять же, не дыши, а то хуже будет.

      После пламенной речи НШ, все замерли. Общее молчание прервал отец Михаил. Он прочистил горло деликатным покашливанием и спросил:

– Чего-то я не понял, подполковник... Это ты их так похвалил сейчас, или наоборот?

– Да не бери, гном, в голову. Бери в плечи, шире будут. Я лично больше переживаю, что у разливающего с рукой. Время дорого. Сейчас ещё по одной и начнём готовить план предстоящей операции. Подробный. Чтобы потом, когда кровью умоемся и всё, как всегда, пойдет через три весёлых руны, документировано доказать противнику, что был он не прав и действовал тактически не верно. Хоть и победил. Чтобы знал, вражина, какой в стратегическом рассмотрении неверный путь выбрал, и чтобы вообще не зазнавался, не борзел.

      Все в том же составе выпили ещё. С Гнедых слетела напускная весёлость. Он спросил сразу всех:

– Кто командовать будет? Без единоначалия никак нельзя. Все мы люди военные, кроме двух особо вредных штатских, должны понимать. Поскольку самозванцев нам не надо и тирания не пройдёт, прошу всех быстренько проголосовать за мою кандидатуру. Я лично уже проголосовал. Поскольку мой голос считается за девятнадцать, я победил чистым большинством. Со мной ещё восемнадцать отборных орков-разведчиков, а против меня голосовать они в принципе не могут. А то на дембель пойдут сразу по достижении пенсионного возраста. Паспортов у них и так нету, а военные билеты у меня. Из всех удостоверений личности – только автомат.

– Ты накомандуешь! – в голосе святого отца читалось откровенное издевательство,  – Лорд-воевода, кстати... А с каких это пор ты в лорды заделался? Я на новостные рассылки на все подписан, но что-то не помню, чтобы обер-гоф-бур Буян был произведён в лорды.

– С каких надо, с таких и лорд! Наш великий воитель гвардии полковник Бубанюк сегодня почил на рассвете, оставив своим единственным наследником меня.

– Очень интересно... – Рыцарь был явно озадачен, – Значит, единственный наследник...

– Единственный! – с вызовом провозгласил лорд-воевода. – Теперь я племенной князь и земельный лорд. Соответствующая запись появилась на сайте «Орки. Ru» в положенный срок. Так и написано: «...скончался в результате неосторожного обращения с оружием...» Три пули в затылок. Символ княжеской власти, шипанутая палка при нём обнаружена не была. Поскольку палка эта теперь у меня, значит, я и есть новый лорд Буба, глава племени.

      Орки – Звягин, Девяткин, Карагодов, согласно закивали в подтверждении правильности рассуждений нового лорда. Очевидно, процедура наследования власти показалась с орочьей точки зрения правомочной и рутинной.

– Так что из присутствующих я самый старший по табелю о рангах, значит, мне и командовать. Мне, а то кому же ещё? Уж не гному ли? Все знают, какие гномы вояки.

– Ты не очень то зарывайся, великий воитель! Гномы ему не нравятся... Что это мы тебе плохого сделали, кроме хорошего? – Монсеньёр лишь немного уступал лорду Бубе в габаритах и с удовольствием почесал бы кулаки о кого-то не столь опасного, как Боря, и не столь смертоносного, как юрист. – Если ты такой весь из себя нержавеющий пулестойкий терминатор – поднял бы всю свою орду и цепью, с барабанами, на ту сторону! Взяли бы эльфу голыми руками, когда у неё патроны кончились бы.

– А я так бы и сделал. Орки честно воюют. Без этих ваших выкрутасов. Бьются с разбега с врагом лоб в лоб, кто дальше отлетит. Если, конечно, в спину ударить совсем нет возможности. Не то, что другие всякие расы. Ты, гном, что-то в бой не рвёшься особо. Упыря своего белоглазого на убой вчера отправил, а сам на тот берег? Здесь пересидеть норовишь. Чужими клыками жар загребать – это ваша порода любит. Про крестоносца я вообще молчу! Вдруг он, гнида, психованный. Приехал, блин, спаситель и радетель, божья матерь Мария. Защитник и надёжа. Специалист-эльфолог, блин. Сам же обосрался по самые ноздри. Некроманта-то прохлопали на пару с мечником? Теперь вид делают. Типа они одни самые умные оба. Больше всех знают, но никому ничего не скажут, брезгуют. А сами сидят и не рыпаются, чтобы в штанах подозрительно не булькнуло. А здесь умным делать нечего, здесь не музей, они тут на фиг не нужны. Теперь только мы, орки, что-то изменить можем. Только почему-то считается, что нам умирать не больно. И мясом мы из эстетических соображений, а не от безысходности воюем. А так и надо! Здесь целый полк надо, да нормальный мотострелковый, а не десантный. В полном составе с артиллерийской поддержкой и воздушным прикрытием. Я бы так и сделал. Завтра. Как только своих всех к присяге бы привел. Только я, в отличие от вас всех, понимаю лучше всех, что до завтра ждать нет у нас времени. И вместо того, чтобы в унаследованном от полковника походном гареме бета-тестинг на профпригодность проводить и мясо жаренное здоровенными кусками жрать, вместе с вами и своими пацанами на убой пойду, ещё и повизгивать буду от удовольствия. Потому что мы – орки – пушечное мясо истории. И кроме нас здесь и сейчас просто некому. Так что смехуёчки расового толка в сторону отставьте!

      Подполковник внезапно притормозил. Его голос, постоянно повышавшийся, почти дошёл до совершено неприличного мужчине таких габаритов визга. Жестикуляция была очень резкой. Колесников заметил, что под камуфлированной курткой виднеется что-то очень похожее на кольчугу. Подполковник щелкнул пальцами. Девяткин истолковал это, как команду, и разлил по кружкам водку. Все выпили. Лорд-воевода не спеша закурил. Потом продолжил свою речь. Говорил он медленно, как будто превозмогая дикую усталость.

– До завтра ждать времени нет совсем. Сегодня средь бела дня из морга выбрались два тела. Те, которые со Слепой. Выбрались, да и гном бы с ними. В цинк камней напихать и на Родину отправить не трудно. Дело привычное, не впервой. Но эти два покойничка очень нехорошо себя повели. Во-первых, комендантскую роту ополовинили. Голыми руками. Двадцать семь свеженьких трупов прибавилось. Остальным пришлось спирт разбавленный святой водой раздавать. Во-вторых, «Урал» повышенной проходимости захватили, да нахально так, уверенно, как у себя дома. Сам лично в одного с пятнадцати метров стечкина разрядил. Жуть... Как пули в тело входят, как кости хрустят слышно, а он даже не посмотрел в мою сторону. Не интересно ему, кто в него стреляет. Нож в меня бросил и дальше ящики с патронами в кузов закидывает. Хорошо, кольчуга спасла. А эти нагрузили полкузова и поехали. Я за ними на БРДМ-ке колесниковской, да разведка на «Урале», но оторвались они от нас. По дороге они французский блокпост раскатали, не останавливаясь. Мы, когда через него шли, никого живых не видели. По ним даже не стреляли – не успели союзнички. Догнать их мы так и не смогли. Ездят покойнички, я вам скажу, лихо. Хоть «Урал» и не гоночная машинка. Ремней безопасности на нём нет и подушек тоже, но их это, похоже, не пугало. Сотню с лишним топили всю дорогу. А в паре километров отсюда мы этот «Урал» брошенный нашли. Пустой. Где оружие – непонятно. Не могли же они вдвоем на себе тонну груза утащить? И до чего же наглые твари. За собой всё растяжками утыкали практически воткрытую. Я думал у Колесникова солдат взять и прочесать округу от реки. Не могли они с грузом далеко уйти. Теперь передумал. Они парни суровые. В горах да под вечер они нам такое устроят... Мало не покажется. От них всего, кроме хорошего, ожидать можно.

– И у меня позавчера труп исчез! – Лёха обрадовался возможности вступить в разговор. – Только без тарарама, просто исчез и всё.

– Это тот старшина, картёжник? – спросил отец Михаил.

– Так точно.

– Ты не так точно. Ты как есть рассказывай. Как исчез. Что ещё необычного за последние дни произошло. Это важно! – строго поправил его священник.

      Лёха впал в лёгкий ступор. Это было похоже на издевательство. За последние дни у Лёхи необычным был каждый вдох.

– Да как исчез, товарищ Святой Отец. Был, был и перестал. Исчез. Испарился из запертого помещения и всё.

– В Игре называй меня Монсеньор.

– А мы, что, всё ещё в Игре? А я чего-то думал, что раз люди гибнут, то мы уже не в игре.

– Когда люди гибнут – это самая Игра и есть. Только так и заметна разница между Игроками и остальными. Те и другие могут погибнуть. Только Игроки имеют право знать и выбирать, за что. А люди никогда не знают, за что на самом деле они гибнут. Вот мы все знаем, что имеем серьёзный шанс не дожить до рассвета. Мы можем что-то попытаться сделать, а можем попытаться сбежать. В любом случае выбор за нами, потому что мы знаем. А вот у твоих солдатиков никакого выбора нет. Игрок-эльф решил отнять их жизни, Буба, если сможет, спасёт. А они так ничего и не узнают. Всех убитых спишут на мерзавца Спандаки, упокой его, господи. И у простых людей, не игроков, спящих, как мы их называем, выбора нет никогда. Их всё равно заставят умирать, или даже жить во имя любой лжи. За мир во всем мире, за Родину, за Веру, Царя и Отечество, за демократию. Их всё равно заставят работать или умирать за какую-то ложь. Если не Игроки, то их собственные правители, добрая половина из которых Игроки. А для Игрока все эти лозунги так и остаются лозунгами. Для него главное – Игра. За неё, в ней мы и живём, и смерть принять готовы.

– Ну и в чём разница? Такая же пропаганда. Промывка мозгов. Какая разница, за что под пулю лезть? За Родину или за Игру. И то ложь, и это Игра.

– В том разница, что мы знаем, что Игра не истина. Это ложь. Просто мы в неё верим, когда хотим. А не хотим – не верим. Только, если ты за Родину отступишь, не сможешь, отвернёшь – будешь ты предатель. А если ты из Игры выйдешь… Да ни кем ты не будешь. Ни предателем, ни врагом Игрового Народа. Просто никем будешь. Живи себе дальше, как знаешь, вне Игры.

– Типа и я могу выйти в любой момент?

– Ну, не в любой. Вот к утру дело сделаем и гуляй на все четыре стороны, если захочешь. Только такие, как ты, орки, из Игры добровольно не выходят.

– Не спеши выходить, Лёха, – поддержал Монсеньора новоназначенный лорд Буба. – Вот загнобим эту эльфу, некроманта и его помощников, и можешь считать себя майором. Это я тебе не как НШ Гнедых, это я тебе как лорд Буба гарантирую. Да и экспы нам гном отсыплет, если жив останется. Не спеши выходить, тебе понравиться.

– Господа, прошу меня извинить. Если вы уже закончили уговаривать хер гауптмана вступить в Игру, может быть перейдем к обсуждению более насущных проблем? Например, зомби. Насколько я понял экспрессивную речь нового лорда Бубы, проблем у нас стало больше на целую тонну! – раздался размеренный трезвый голос с лёгким прибалтийским акцентом.

– Удивляюсь я на тебя, Юстас, – ответил за всех Боря. – Ты уже лет пятьдесят работаешь с русскими и всё ещё не можешь запомнить. Всех хер гауптманов орки ещё в сорок пятом на гусеницы намотали. Тебе ли не помнить. А гауптман по-русски будет капитан.

– Да пусть он будет хоть генералиссимус. Мне не жалко. А зомби, им тем более. Они за чинами не гоняться. Для них каждый – новый товарищ. Сегодня их всего восемь. Если мы их сегодня всех не убьём, завтра их будет больше полусотни. Все мы плюс солдаты Колесникова. Мне кажется, у них очень простой план. Завтра ночью они ударят по Слепой. Вряд ли мы сможем её удержать. Завтра они останутся здесь. Укрепления надёжные, боеприпасов достаточно. Миротворцы попробуют её отбить. Удастся им это или нет – не важно. Скорее всего, сразу не удастся. Но без потерь с их стороны не обойдется. Дальше всё будет развиваться просто и весело. Учитывая силу неизвестного некроманта, можно быть полностью уверенными, что все убитые станут зомби и вольются в их рой. Хорошо, если их обращение произойдет быстро, ещё здесь. Тогда мы с гарантией теряем Слепую и в течении нескольких ближайших суток всю эту страну и регион. Это оптимистичный вариант. В крайнем случае гномы раскошелятся на пиар и одну водородную бомбу. До сих пор подобного игрового прецедента не было, но, скорее всего водородного удара зомби не выдержат. В худшем случае обращение произойдет с оттяжкой в несколько суток, когда тела миротворцев доставят на родину. В этом случае рассчитать географию дальнейшей некро-эпидемии сможет только квалифицированная чёрная ведьма. Таковой у нас на данный момент нет. Рассылать заказы на её услуги уже бессмысленно. Всё равно раньше завтрашнего утра её здесь не будет, а передавать информацию о происходящем за пределы страны не входит в наши интересы. Скорее всего события будут развиваться в двух направлениях одновременно. Резкий рост активности боевых действий в районе высоты Слепая, вследствиё чего – дальнейший рост роя и хаотичное распространение эпидемии по всему Вавилону. Если мы не сможем её локализовать сегодня, то в течении двух следующих месяцев можно ожидать общий стабилизец всему Вавилону и вместе с ним Игре.

– Блин, Юстас, ну ты и оптимист. Я-то просто помахаться от души собирался, а ты тут рагнарёк накаркал. Чтобы орки спасли Вавилон? По Игре у нас совсем другая специализация!

      Лорд Буба самостоятельно разлил водку по кружкам. Все выпили. Словно дождавшись своей очереди, тамплиер Боря откашлялся и начал говорить.

– Ох и поганая у вас тут водка... Лорд Буба прав. Мы, тамплиеры, некроманта прохлопали. Я вообще по другой части специалист, и на Слепой оказался по другому поводу. Вернее по другому поводу я оказался в этой дыре, а на Слепую прибыл конкретно, чтобы эльфа на свой личный счет записать. Это ни меня, ни тем более мечника не оправдывает. Орден не прощает неисправленных ошибок. Так что и для меня на сегодня главная задача – уничтожить. Своё отношение к нежити Орден продекларировал четко. Но, при таких рамсах, уже не до жиру. Быть бы живу. Причем сейчас это ни фига не поговорка, а чисто, мать его магму, факт.  Поэтому я предлагаю не рассчитывать втупую на собственные силы, а подстраховаться. Я всего лишь рыцарь, возможности мои ограничены. Всё, что я могу – жахнуть жалобу с просьбой о помощи. Возможно, даже стопудово, удастся вызвать поддержку с воздуха. Шестой флот не далеко. Учитывая время на переговоры и подлётное время, самое позднее на рассвете здесь будет три-четыре эскадрильи бомберов. Они заутюжат и зальют напалмом всё в радиусе пяти километров. И нас, и зомби. Это зрелище я с удовольствием наблюдал бы со стороны. Ещё лучше – по телевизору. Пригласил бы вас всех в один очень уютный и приемлемо чистый ресторан в местной столице. И солдат капитана, они теперь все равно свидетели, взял бы с собой и угостил на славу. Есть у меня один знакомый пленный гном, который с удовольствием выступит спонсором этого банкета. Как вам мой план, господа Игроки?

      Лорд Буба ответил за всех:

– Что вы за деятели такие, борцы за чистоту хуманской расы? Я понимаю, зомбей голыми руками рвать – дело для вас незнакомое. Это не ведьм жечь, не президентов окучивать. Тут грудь в грудь сойтись придётся. А рыцари, как всегда, оказались жидковаты. Как только дерьма по ноздри стало, так и в кусты. Чтобы белый плащ не запачкать. А кто высоту защищать будет? Колесников с желторотыми пацанами? Или я? Да мне-то она на фиг нужна? – высказавшись, подполковник встал во весь свой громадный рост. – С гномами спелся, хуманс? Штаны уже полные наложил, или ещё место осталось?

– А что? Хороший же план! – вмешался отец Михаил. – Как авиация отработает, мы вернемся в укрепление и будем делать вид, что никакого населённого пункта на той стороне отродясь не было.

– Вот только гнома-стратега нам и не хватало для полного счастья. Ты ещё денег зомбям предложи, чтобы они друг друга загрызли. Во имя балинизма и Г.Н.О.М. банка.

– Ты бы не быковал так-то уж очень сильно, лорд. В орде у себя быковать будешь, когда головорезов своих к присяге приведешь. А пока толком объясни, чем плох мой план.

– Мне никого к присяге приводить не надо. Все орки присягали прямо шипанутой палке. А это – артефакт на предъявителя. У кого палка – тот и лорд.

      В перепалку вступил Юстас:

– А план ваш – полная тухлятина. Всё в нём не так. Некромант – тварь хитрая. Дневного света он не любит, свежий воздух ему тоже без надобности. Он сидит себе в какой-нибудь яме. Там он не то, что напалм, тектоническую бомбу пересидит и ничего ему не будет. А зомби эти с простыми, но до одури знакомыми рязанскими мордами, дело своё знают чётко. Оружия запасли на маленькую локальную Третью Мировую на Слепой и в окрестностях. А на бомберов и напалм они плевать хотели. Через прицелы ПЗРКА. Из принципа, чтобы над головой не гудели. Они вообще на всё плевать хотели, русская национальная особенность такая у них, при обращении не исчезает, а половым путем передаётся. Вы, рыцарь, и с самого начала нашего общения мне не нравились. Не выглядите вы достоверно. И профессионалом решать конфликты тихо вы не выглядите. Но теперешнее ваше заявление просто не вмещается в логику. Борец за всеобщее добро и вдруг к сокращению человеческих жертв призывает. Не логично. Настоящий борец за добро и справедливость никого бы предупреждать и нискем советоваться не стал бы. Нас всех тихо, про себя, записал бы в добровольные мученики за его идею, вызвал бы авиацию, а сам перед самой бомбежкой смылся бы, причём не из шкурных, а из сугубо добрых побуждений, чтобы было, кому про наш подвиг нежданный рассказать. А вы предлагаете нарушить директиву собственного командования и бросить стратегический объект? Не укладывается это как-то в обычную логику борцов за правое дело, среди которых большинство составляют алкаши-изуверы и душегубы-фанатики. Беспокоит меня это. А вас, уважаемые господа Игроки?

      Вопрос Конго Юстаса адресовался ко всем. Ответить никто не успел. Вежливо предупреждая о появлении, гулко забухали металлические ступени ведущей в беседку лестницы. Загородив горизонт кучей оружия, развешенного во всех возможных вариантах, в беседку ввалился, воровато бегая глазами, рядовой Стёпушкин.
      Вид он имел самый подозрительный. Этот рядовой принадлежал к тому типу солдат, у которых обычно лицо такое, будто они долго думали, придумали и в данный момент с огромным удовольствием воплощают в жизнь каверзу командиру. Чаще всего так оно и было.
      Сейчас Стёпушкин старательно давал понять, что все подозрения в его адрес беспочвенны и сам он не понимает, как можно даже просто думать о чём-то таком. Знай Колесников о жизни чуть меньше, вполне мог бы и поверить.

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу капитану! – что называется, «зычным» голосом рявкнул Стёпушкин.

      Его появление всех ввело в оторопь. Леха даже не сразу вспомнил, что наследный Великий Воитель Лорд-воевода Буба в миру отзывается на глупое прозвище «подполковник Гнедых»

– Чего тебе, боец? – спросил Лорд Буба.

      Он еще не совсем вернулся в шкуру подполковника. С рядовым бойцом говорил строго, но без интонационного хамства, сильно пропитывающего повседневную офицерскую речь.

– Там «Глаз» на связи.

–  Блин! «Глаз» –  это к капитану. Сам с этим припадочным общайся. А то он сейчас огневую поддержку из космоса попросит и отвечать не будет. Животное!

      Лорд Буба вроде бы и ругал Сытина, но в голосе его чувствовались тёплые интонации. Так подвыпивший отец семейства говорит о непутёвом, но любимом сыне-студенте. Нет, определенно, в качестве Лорда Великий воитель относился к солдатам душевней и уважительней, чем в качестве НШ полка. Лёха не ждал никаких хороших известий. Тем более от «Глаза»

– Глаз, я гнездо, приём...

      В наушнике послышалась возня, треск и истошный шёпот. Судя по акценту, шептал ефрейтор Мамедов. А, судя по ясно слышному обращению – «Ваня, в трубку не дыши, а то всех спалишь!» – обращался он совсем не к капитану.

– Гнездо, ик! – раздался подозрительно бодрый голос Сытина. – Гнездо, как слышно, ик, прием?

– Нормально слышно. Очень даже хорошо слышно. Ты даже не представляешь, как хорошо мне слышно. Что там у тебя?

      Сытин сарказма не оценил. Отвечал строго в рифму:

– Что, что? Через бедро! Полный звездец, товарищ Гнездо. Приём...

– Конкретно, что там у тебя случилось? Приём.

– Местные минное поле снимают на своей стороне. Как вам новости? Приём.

– Как снимают? Приём.

– Как, как? Хуком об косяк. Руками, ик, их там человек пятьсот. В основном женщины и дети. Как картошку раскапывают, голыми руками. При – ик – ём.

– Ты чего это, обезьяна бритая, икаешь? Приём.

– Замёрз, товарищ капитан. Ик. Приём.

– И для согрева выпил, да? Приём.

– Так точно. Слава богу, что нашлось. Если бы не выпил, нахер бы с ума сошёл. Страшные они – жуть. Молчат и руками грунт копают. А грунт там не лучше, чем на нашей стороне. Его лопатой-то без мата не возьмёшь. Камень один, а они руками, как я не знаю кто. Мамедов говорит – муллу надо и ещё лучше «Град». Вы бы посветили на них прожектором, а? А то я их боюсь сильно. А ещё лучше сразу миномётами и муллой. Приём.

– Понял тебя хорошо, Глаз. До связи. Приём.

– Нормально, командир?! А мне-то что делать? Отступать или стрелять? Дистанция подходящая.

– Ничего не делай. Застынь в позе и не издавай демаскирующих звуков и особенно запахов. Особенно запахов. Проще говоря – не бзди, боец, сиди тихо. Может, пронесёт или понравится.

– Ага?! Тихо сиди...

      После Сытин обратился к кому-то ещё:

– Мага, и мне налей...

      Раздался характерный булькающий звук. Голос старшего сержанта заметно изменился.

– Слышишь, Гнездо. Пока мы тут тары-бары гундосили эти молчаливые ещё метров на тридцать продвинулись. Ещё полчаса, час и они свою территорию от мин очистят полностью. И тогда что? Вы бы их видели. Работают, как Ленин на субботнике. Стараются. Блин. Приём...

– Всё, Глаз, не ной. Понял тебя. Сиди тихо. До связи.

– И вам не кашлять, товарищ капитан. Только, когда вы меня на Родину отправлять будете, святой водой окропить не поленитесь, ради бога. Так, на всякий случай. Я, хоть и не крещёный, но вдруг поможет. До связи. И, если что, простите меня все.

      Сытин отключился. Все, включая Стёпушкина, вопросительно посмотрели на Лёху. Тот начал говорить медленно, но постепенно перешел на крик.

– Пестики-блин-тычинки. Эльфы, мать вашу гному. Задурили бошку, а там атака готовиться. Пошли вы в задницу с вашими играми! Шашки-блин-шахматы. А ты, Стёпушкин, что? Какого-то особенного приглашения ждёшь? Рота, блин, в мать её, ружьё, бегом, тварь!

– Товарищ капитан! – Стёпушкин горько вздохнул и продолжил говорить, как будто выбора у него не было. – Я, это, типа, выборной от ребят.

– Какой, какой, ты? – заинтересовался рыцарь.

– Выборной! – угрюмо, но твёрдо пресёк дальнейшие насмешки Стёпушкин.

– Вы знаете, уважаемый лорд Буба, а я вас от всей души искренне поздравляю, – отец Михаил даже не пытался замаскировать откровенную издёвку. – У них уже выборной. Чего нам ждать дальше? Романтики в полумасках с кортиками в зубах, сидячую забастовку в знак протеста против перловки и макарон? Надеюсь, «чёрную метку» он с собой не принес? Ваши раздоблестные солдаты и раньше не стеснялись в проявлениях орчизма, но это перебор даже для вас. Такого нарушения режима секретности не было в нашей Игре просто  хрен знает, с  каких пор! Целая рота и, я так подозреваю, что в курсе все поголовно.

– Вы и сами, святой отец, так орали, глухой бы услышал. – Стёпушкин вступился за лорда. – И мы же не совсем идиоты, во всяком случае не все. Мы же видим, что-то не так. И вообще. Короче, мы с ребятами всё слышали и почти всё поняли.

– И что же ты понял, боец? – Лорд Буба спросил с искренним интересом.

– Не важно. Короче, пишите нас в Игру. Мы согласны. Особенно если в орки. Очень у них программа завлекательная.

– Боец... Тебя в детстве в голову случайно не контузило больно? Это тебе пионеры или кружок умелые руки плейбоя? Запишите меня, пожалуйста...

– Тогда, лорд-воевода, мы принимаем предложение крестоносца, а вы тут сами прорыв затыкайте, чем сможете. Мы просто так подыхать не согласны. Либо вы даёте нам все о противнике, от и до. Все ТТХ. Либо вот!

      Тут Стёпушкин сделал жест, недвусмысленно позволяющий понять, что в противном случае на помощь десантников Игроки могут не рассчитывать. И заодно показывающий, на что они могут рассчитывать вообще. Неприличный, скажем прямо, получился жест, даже грубый, но доходчивый.
      Отец Михаил, радостно потирая ладоши, уязвил Лорда Бубу:

– Как же я сильно тебе завидую, Буба. Как же посредник тебя любить будет. И так будет и вот так будет. И даже так, как гоблин алгебру, будет. Пока ты не лопнешь или не умрёшь. И ангелу твоему хранителю в волчьей шкуре достанется. Хотя у них с посредником всё будет по-родственному. По любви.

– Посреднику до меня ещё добраться надо. А тут такая очередь. Как бы его в давке не затоптали на фиг. Ладно, боец, как тебя, Стёпушкин, собирай ребят. Буду им речь вступительную говорить.

      Через минуту Стёпушкин доложил о готовности.

–  Орлы! – похвалил солдат Лорд и приказал старлею-разведчику, прибывшему с ним вместе, переписать фамилии. Отец Михаил против этого возражал.

–  Эй, эй. Великий воитель! Чего это ты, воевода, всех их в орков пишешь! Да ещё и в свою семью, в свою орду.

–  А что? В вашу писать? Где ты здесь гнома увидел? На рожи их дикие глянь. Чистые орки, красавцы. Спецнабор!

–  Скорее, спецотлов, –  вклинился в беседу рыцарь. – Может, они хумансы?

–  Блин, рыцарь. А ты, оказывается, оголтелый расист!?

–  Ещё какой! – подтвердил рыцарь. –  Да, я такой. И что ты с этим сделаешь? Убьёшь меня?

–  Я тебя пальцем не трону, охота мараться. Но ты, если, конечно жить хочешь, больше этих славных бойцов этим страшным словом «хуманс» не пугай. А то они в школе учились по особой программе –  обидятся и зарежут. Как простого спящего, затыкают стаместкой насмерть. И не посмотрят ни на какой уровень Игрока.

      Колесников внимательно смотрел на знакомые молодые лица. Ребята сильно изменились за прошедшие несколько суток. Они стали собранней и старше. Старше их сделал страх. Не важно, как называется война –  миротворческая акция, полицейская операция... На войне страшно всем и всегда. Не может нормальный человек забыть, что кто-то рядом постоянно хочет его убить. Причём не просто хочет, а сильно старается, призывая себе на помощь древнейшие человеческие инстинкты и новейшие научные достижения.
      Ты, конечно, тоже стараешься. И в средствах так же неразборчив, но от этого не легче. От этого поселяется в сердце страх, постоянный, привычный, как дыхание. Страх, который, как радиация, не выйдет из организма весь уже никогда.
      И это хорошо. Потому что тот, кто на миг бояться забудет, перестанет, тот сразу гибнет. Подставляет себя снайперу, идет в ларёк за водкой ночью и один, наступает на мину, отправившись справить малую нужду, небрежно обращается с разрывными боеприпасами. Солдаты были совсем зелёными, у многих ещё были тонкие, лишенные выпирающих мужских кадыков, мальчишеские шеи. Но они уже успели дорого заплатить за возможность крепко усвоить полезную привычку воспринимать всё непонятное, новое, неизвестное, однозначно, как угрозу себе или своим товарищам. А угрозу необходимо отражать, по возможности раз и навсегда.
      Ни один из бойцов не пренебрег каской и броником. Оружия на себя желторотые навьючили гору. Они ещё не знали, что в бою оружия нужно столько, сколько сможешь использовать. Каждый грамм, каждый волосок лишнего снижает подвижность, снижает выносливость и отнимает шанс выжить.
      Собрались с недоступной для снайпера стороны. Никто не курил. Колесников обрадовался. Стояли расслабленно, но и к резким движениям были готовы. Что-то неуловимо изменилось в их глазах, дыхании, жестах. Они как будто резко стали старше.
      Все ждали, когда к ним подойдет старший лейтенант из полковой разведки и задаст пару анкетных вопросов. Следующий за ним сержант заносил ответы в ноутбук. Скоро переписали всех, о чём и доложили подполковнику.
      Зычный, командный баритон Лорда Бубы разнёсся в сумерках над горами:

– Поздравляю вас, браты орки! С этого момента вас будут называть только так. Вы вступили в дружную и могучую семью «Ветеранов Неустановленных Событий». Теперь вы все друг другу и остальным бойцам семьи братья. А я вам старший брат. Называйте меня Лорд Буба. Вы все и Колесников, и Карагодов, вступаете в Игру в гордом звании рядового бойца. Не переживайте. У нас, у орков, карьерный рост происходит быстро. Боец подчиняется уйбую. У каждого уйбуя столько бойцов, сколько согласны ему подчиняться. Другому уйбую они подчиняться не обязаны. Уйбуи, если хотят, подчиняются Буру. Если не хотят – это личные проблемы Бура. В любом случае за выполнение поставленной задачи с только с него лично будет спрос. Бур – фигура высокая. Власти и возможности для усмирения особо дерзких уйбуев у него достаточно. Бур подчиняется только Лорду и, если ему сильно повезет, или не повезет Лорду, сам может стать Лордом, а то и князем, но это редко. Я вам Лорд. Прошу раз и навсегда запомнить – вы вступили в мою семью добровольно. Кто не хочет, пусть выйдет вперёд. Я поступлю с ним, как с дезертиром, по закону Российской Федерации. Есть вопросы?

      Из толпы раздался голос Стёпушкина:

– Товарищ подполковник?

– Лорд! – рявкнул на него офицер-разведчик.

- Лорд. Так мы что? На дембель не пойдем?

– На дембель? До дембеля, тебе, боец, ещё надо дожить. А это не так просто, как ты думаешь. Ваши жизни себе забрать решил Чёрный Маг – некромант. У эльфы выбора нет. Она убьет всех. Она тебя даже в твоем Мухосранске найдет. Это если тебя отсюда зомби выпустят и местные мирные жители не решат из тебя «самовар» настрогать, на память об их прекрасной стране.

      Стёпушкину объяснений оказалось недостаточно. Видимо очень хотелось на дембель. Он продолжил пререкаться.

– Товарищ Лорд, а замполит говорит, что аномальных явлений не существует.

– Ну, ещё бы. Это какой замполит, носатый такой, с ручонками беспокойными? Врёт, причём нахально. Он же за хумансов играет. Хумансам вообще проще решить, что чего-то в природе совсем нет, чем изучить и бороться. Такая у них этническая специфика. К сожалению, боец, аномальные явления существуют, ещё как существуют. Убивают, калечат, насилуют, пытают.  Но этот разговор мы на после боя отложим. Сейчас не до него. Беда произошла, братцы. Страшная беда. Неизвестно откуда взявшийся, как выживший, Черный Маг решил завоевать мир. Это у них просто тяга болезненная. Каждый мало мальский колдунишка, чуть силёнок наберёт, и ну давай народы порабощать, и мир завоёвывать. Не он первый, не он последний. У некромантов вообще с фантазией плохо. Вот и наш решил, и начнет он с высоты Слепая. Конкретно с тебя, боец. И должен ты прямо сейчас решить, что тебе приятней. Сложить лапки и дождаться когда тебя убьют, оживят, сделают рабом и поставят в их строй, уже навечно, без всякого дембеля, или бороться. Для хуманса или человека есть, о чём задуматься. Для орка выбор ясен. Орк – душа мятежная и рабом не станет. Но если ты всё-таки решил не сражаться, а слинять тихонько – расслабься. Тебе всё равно придётся драться. Или я тебя просто сам грохну, тогда из тебя зомби не получится. Хочешь ты этого или не хочешь – придётся тебе, боец, мир спасать. Больше просто некому. Ещё что кому непонятно?

– А как быть с армией? – раздался из толпы осторожный выкрик.

– А что армия? Армия, как и родина, требует от тебя того же самого. Я русский. Как бы я не относился к своей стране – она моя и обижать её кому-то постороннему не дам. Сам за неё голову сложу, можете не сомневаться. И свою и ваши, если ситуация того потребует. Родина мне на это дала прав и полномочий вдоволь. Свою страну я люблю, как умею, но чаще всё же она меня. Мне не привыкать. И отступать нам, само собой, как обычно, некуда. Позади, в том числе, и Москва. Придётся спасать мир. У нас, у России, функция такая – все напасти грудью принимать. Чтобы все остальные знали, пока есть Россия-матушка, бояться им нечего кроме её самой. Короче, те, у кого совесть слишком зудит, могут не волноваться. Вы делаете то, ради чего вас и отлавливали по военкоматам. Родину защищаете. А если и сейчас кому-то непонятно, все разговоры на после боя.

      Лорд Буба обвел взглядом своих новых братьев. Взгляд его пылал уверенностью, яростью и отчаянным озорством. С такими взглядами сотворить можно всё, что угодно. Этим воинственным великим духом озорства и уверенности в победе прониклись и орки – новобранцы из ВДВ. Они расправились, вместо страха и отчаяния они теперь испытывали отчаянную страсть. Страсть победить.

– А бой будет страшный. Лютый будет бой. С нежитью воевать, это вам не живых людей убивать... – Лорд сделал паузу, – Стрелять в них бесполезно. Пуля их не берет, лично проверял.

      Это Буба произнес с таким видом, что не знай Колесников, что сам Лорд узнал об их существовании только сегодня, решил бы – Великий Воитель только тем всю жизнь и занимался, что разнообразные средства поражения на зомби испытывал. Хорошо, легко и уверено сказал.

– А вот они в вас стрелять будут обязательно. И делать это они умеют отлично, так что сами под пулю не лезьте. Дышите спокойно и подпускайте поближе. Старайтесь очередью отстрелить конечность или размозжить голову. Без головы они практически безопасны. Ориентируются наощупь. Но, если нащупают – то всё, трандец. Болезненный. Поэтому заранее разбейтесь на пары-тройки и действуйте сообща. Сам не погибай и товарища выручай. В ближнем бою забудьте про штык. Действуйте лопатками. Особо не свирепствуйте, рубите всё, что торчит, и прикрывайте друг другу спину, и ни фига вам не сделается. На рожи свои посмотрите – вы страшнее любых зомби. Кто крещёный, обращённый, обрезанный, верующий – молитесь. Остальные бегом собирать пустые бутылки и сливайте в них всё, что горит. Сегодня в нашем коктейль баре «На безымянной высоте» особенной популярностью будет пользоваться «Коктейль Молотов-Хард». Чего встали? Лекция закончилась. Бегом, мля!

      Новобранцы метнулись исполнять распоряжения. Когда страшно – проще себя чем-то занять, отвлечься, уповая, что усилия, приготовления не окажутся тщетными.
      Разведчики, приехавшие с Бубой, олицетворяли собой спокойствие. Они и примкнувшие к ним соратники Юстаса спокойно занимались привычным и даже надоевшим делом. Готовились они к смертельной схватке. Возможно, к последней в своей жизни. Но это их не слишком беспокоило.
      Они приволокли огромные баулы со своим снаряжением и спокойно, не спеша, привычно их распаковывали. Из баулов было извлечено огромное количество металлических предметов. Большинство из них Колесников видел впервые, но никаких сомнений на их счет быть просто не могло. Все они предназначались для нанесения живым организмам любого вида и размера травм и увечий, не совместимых с жизнью. Часть из них ударных поверхностей не имела и предназначалась для предохранения организма владельца от таких же травм и увечий. Это были комплекты доспехов, совсем не уместных на высоте Слепая в двадцать первом веке.
      От многочисленных кольчуг, топоров, шлемов, кистеней, мечей и прочих орудий ратного труда отчетливо запахло средневековьем. Но металл, из которого они были изготовлены в местах, где не был воронён, имел цвет, говорящий о присутствие в составе сплава титана, марганца и вольфрама. Это были не музейные реликты. Всё вооружение изготовлено было недавно, хотя и имело на себе следы многократного использования. В основном рубленые и пулевые следы. Оно выглядело так, как и должно было выглядеть оружие – надёжным и в меру поношенным.
      Сложную систему ремней и застежек владельцы, похоже, знали наощупь, как гранату Ф1. Они облачались очень быстро. Чувствовалась большая практика. Полностью вся операция по переходу на средневековую форму одежды заняла не больше пары минут.
      При общем сходстве доспехи разведчиков и ребят Конго заметно отличались. Разведчики одели поверх толстых широких стёганых кожаных рубах лёгкие воронёные кольчуги двойного плетения. Даже не кольчуги, а кольчужные жилеты длинной до середины бедра. Застёгивались они на боках. Поверх кольчужных жилетов оделись НАТОвские кевларовые бронежилеты незнакомой капитану пластинчатой конструкции. Поножи, поручи, наколенники, краги были так же из кевлара.
      От этого они стали чем-то похожи на спортсменов. Вот только выражения лиц выдавали возбуждение и азарт, спортсменам не свойственный. Во всяком случае, до такой степени. Шлемы были неглубокие, круглые, похожие на миски из общепита. В качестве основного оружия присутствовал у каждого изогнутый толстый меч на длинной рукоятке и тяжелый кистень. Поверх снаряжения разведчики надели камуфлированные куртки, разгрузки и полный арсенал огнестрельного оружия. АКМ с подствольником, стечкин в кобуре под мышкой, гранаты.
      Ощущение средневековья исчезло. Вместо него стало бывшему капитану Колесникову, а ныне рядовому бойцу орочьей семьи «Ветеранов неустановленных событий», спокойно и хорошо. Он решил, на всякий случай, в бою держаться к полковым рейдовикам ближе. Уж очень хорошо они подготовились.
      Товарищи Конго все как на подбор были крупными коренастыми тяжеловесными солидными дядьками. Мышц было столько, что казалось, под бледной и в темноте сероватой кожей перекатывались при каждом движении огромные живые шары.
      Их кольчуги представляли собой чешую из ромбовидных пластин, наложенных черепицей внахлест на кольчужную основу. Спускались они намного ниже колена. Широкие рукава закрывали руки намного ниже локтя. На руки надели перчатки, состоящие из металлических пластин разной формы, подогнанных так, что в любом положении наружу выступала режущая кромка одного из рядов пластин. На верхние фаланги пальцев надевались массивные кольца с когтями. От кистей рук вверх перчатки были покрыты острыми мелкими шипами квадратного сечения. Шлемы тяжелой бармицей глухо закрывали затылок, шею и даже плечи. Массивные забрала грубо повторяли черты лица. Мечам они предпочли огромные топоры. Топоры были одного роста с их владельцами. Не мене половины длины древка составляло луноподобное волнистое по режущей кромке лезвие. Привычным Колесникову огнестрельным оружием они пренебрегли. Поверх экипировки одели длинные до земли плащи с капюшонами. По расположению пятен плащи напоминали ночной камуфляж, но цвета были красными и синими.
      Лорд Буба предложил лишнюю кольчугу и Колесникову. Тот отказался. Буба настаивать не стал и передал кольчугу Карагодову. Меч у Карагодова имелся уже свой. Такой же, как у разведчиков, изогнутый и заметно утолщающийся на конце, только не воронёный.
      Нашлась кольчужка и у отца Михаила. Даже в темноте и такому профану как Колесников сразу было ясно, что батюшкина кольчуга заметно отличается более мелкими, да еще и обрезиненными кольцами. При внимательном рассмотрении на кольчуге явственно проступал рисунок изображающий то ли голову медузы, то ли солнце с глазами и ртом. И вообще, как-то сразу стало понятно, что это изделие эксклюзив и высший класс, чуть ли не Версачи. В любом случае сомнений в ценности не оставалось. Её батюшка одел поверх рясы. Сверху – бронежилет «кора 3» и разгрузку. Из-за спины виднелись рукоятки двух коротких и толстых катан. В качестве основного оружия священнослужитель избрал потертый дробовик чудовищного калибра. Колесников без труда узнал в нем КС – 23, старый добрый «Дрозд». Священник явно был сторонником классики во всем.
      Особенно пугал Боря. Раздевшись до пояса, рыцарь раскрасил всё тело. По одну сторону от него лежал тюбик из-под синей краски по другую – из-под красной. Полосы он наносил просто ладонями. Закончив, впал в состояние полной отрешенности – сидел на коленках и шептал себе под нос какие-то слова. Рядом с ним лежали два небольших топора с полукруглыми лезвиями на тонких металлических рукоятках.
      Лейтенант-юрист наблюдал за происходящим сквозь полусмеженные веки. Он очень удобно устроился в пулемётном гнезде и, казалось, спал. Во всяком случае, интереса к окружающим его действиям не проявлял.
      Тут противно взвыла сигнальная мина, и начался кромешный ад.



      То, что произошло в последующие несколько минут, Лёха Колесников забывал всю оставшуюся жизнь. Но, иногда, если случалась оказия и он ложился спать трезвым, всё вставало перед его глазами вновь. И он просыпался, задыхаясь от собственного крика и боли. В такие моменты никто не узнал бы в испуганном, сломленном осколке человеческого существа лихого и бесшабашного орка Лёху.
      Раз за разом подробно и ясно видел он, как толпой брели по минному полю человеческие тела, как густо рвались мины, опрокидывая, ломая, переворачивая эти тела, делая их похожими на некро-футуристические куклы, изготовленные злыми мальчишками из живых людей. Как дрогнули и заметались в ужасе его молодые солдатики, не выдержав больше этого зрелища. 
      Видел армады медленно шагающих человеческих тел, бывших местных крестьян, в основном женщин и детей, не умирающих от пуль и не обращающих внимания на разрывы мин. Как путались эти искореженные, битые, ломаные тела в проволочном заграждении. Как густо летели в это месиво бутылки с «коктейлем» и, задыхаясь от дикого перегрева, выли пулеметы. Как рычал и скрежетал зубами Лорд Буба, с наслаждением сливаясь в единое тело с АГС и дрожа в зверином, лютом экстазе.
      Как лавина горящих ободранных тел, разорвав голыми руками проволоку и живым тараном опрокинув железобетонные блоки стены периметра, ворвалась в гарнизон. Как в доли секунды невидимые в ночи автоматчики скосили молодых солдат, пытавшихся было искать спасения в опорном пункте. Как рвали их в лоскуты голыми руками сухопарые, мелкие от рождения и вечного измождающего сельского труда под немилосердным солнцем женщины. Как пронзительно верещали от ужаса и бессильной звериной злобы громадные русские парни, не в силах вырваться из цепких пальцев немых убийц.
      Как мелкий мальчишка, лет двенадцати от роду, перепрыгнул бруствер миномётного дворика и в секунды уничтожил расчёт, рвал их тоненькими ручонкам, в одно мгновение залив себя и всё внутри миномётного окопа остро пахнущей свежей кровью. Как скорежило его пламя от метко брошенной батюшкой бутылки с зажигательной смесью.
      Как на пути у лавины встали, словно пороги на пути у бурной реки, шесть тяжёлых латников Юстаса, и, казалось, нет на всём свете силы, способной сдвинуть, хотя бы просто поколебать их мощь и ярость их топоров. Долго казалось, секунд несколько, пока не полетели от них во все стороны кровавые металлические ошмётки.
      Как из амбразур опорного пункта ударили в две струи огнемёты, испепеляя всё вокруг. Как ноздри и глаза забил острый запах горящей в напалме мертвечины, а уши наполнил вопль случайно попавших под струю ещё не совсем мёртвых защитников Слепой.
      Как сквозь взмахи мечей ворвалась в опорный пункт смерть. Как взвыли там отчаянные разведчики, не сумевшие отдать свои жизни достаточно дорого. Как отец Михаил, перегнувшись через бруствер из мешков с песком, зашвырнул в амбразуру опорного пункта связку противотанковых гранат.
      Какой силы пламя вырвалось из амбразур пошатнувшегося железобетонного сооружения.
Как разверзлась под ними пылающая напалмовая преисподняя, бывшая когда-то жилым блоком опорного пункта.
      Как треснула крыша, служившая последним защитникам Слепой полом, и в пролом потянулись снизу десятки обожженных рук и тел. Многие руки сжимали трофейные мечи разведчиков. Лезвиями они старались расширить пролом в потолке и выбраться наверх. В пролом защитники щедро сыпали гранаты. Постепенно активность тех, кто прорвался в помещение опорного пункта и лез наверх угасла.
      Вторая волна, действуя одновременно и заодно с первой, завалив кусками собственных тел лестницу, штурмовала «беседку» в лоб. На их пути, сменяя и помогая друг другу, встали священник и Лорд. Отец Михаил орудовал бензопилой, а Буба огромным колуном. Под режущей цепью бензопилы кости противно скрипели, дымились и смердели. Под колуном Лорда они просто жалобно хрустели и сыпались.
      Как, перепрыгнув живой бастион из Михаила и воеводы, врубился в тёмное море тел подступающих к лестнице Боря. Как под лезвиями его топоров ложились концентрическими кругами вокруг него мёртвые убийцы, словно пшеничные колосья под косой сумасшедшего жнеца.
      Как внезапно ворвался во двор гарнизона огромный и перебивающий запахом перегара все остальные запахи Сытин, вооруженный огромным камнем, которым он просто вбивал головы врагов в грудные клетки.
      И какая вдруг рухнула на них тишина, когда весь двор был завален изрубленными, рваными, дымящимися и еще шевелящимися осколками человеческой плоти, и убивать внезапно стало больше некого.


      Все, кто остался в живых, молчали и тяжело дышали. Осталось их очень немного. Сам Лёха выжил, этот факт не вызывал у него никаких сомнений. Он ещё не понимал, радоваться этому или нет. Буба, рыцарь Боря и Монсеньор тоже находились здесь – за полуразвалившимся укрытием на крыше разрушеннго опорного пункта. В изношенном, но еще функционирующем состоянии.
      Девяткин и Карагодов помогали снаряжать новые ленты двум выжившим пулемётчикам. Фамилия одного из пулемётчиков была Соловьёв, фамилию второго капитан никак не мог вспомнить. Это его сильно озадачило. Он хорошо помнил, что знал фамилии всех своих солдат, а тут словно память отшибло. Наверное от ужаса и усталости что-то переклинило в мозгах.
      Сытин явился в комплекте с огромной секирой, принадлежавшей раньше одному из латников, и с Мамедовым – сладкая парочка. Мамедов с вожделением смотрел на содержимое вспоротых патронных цинков, но терпеливо ждал своей очереди. У него тоже не осталось ни одной снаряжённой ленты. К ним же прибился и радист Говоров.
      Последним, предупредив окриком, чтобы не стреляли, явился Юстас. Лейтенант-юрист как-то смог обнаружить его под грудой тлеющих смердящих обрубков тел. Выглядел Юстас, как терминатор, пропущенный через грязную мясорубку. Рваные раны и искореженные куски метала и пластика покрывали практически всё его тело. Лица на нём не было. Его, очевидно, неаккуратно содрали вместе со шлемом и большей частью кожи черепа. Теперь, если воевать ему больше не доведётся, упырь мог претендовать на работу в школе, как учебное пособие по строению мышц головы. Остальные выглядели лучше, но не намного.
      Лёха ещё раз пересчитал выживших. Тринадцать. Всего. А полчаса назад было их семьдесят шесть человек. Или не совсем человек. Боря и безымянный лейтенант-юрист в бою орудовали так, что многие посторонние наблюдатели сильно усомнились бы в их принадлежности к человеческому племени.
      Юстас вызывал ещё больше подозрений. С таким количеством ранений не только не шевелятся, в таком безобразном состоянии организма и дышать-то неприлично, тем более вслух. При вдохах упырь издавал шипение, при выдохах – бульканье, но умирать в ближайшее время, похоже, не собирался. Лорд и Монсеньор заботливо помогали ему снять доспехи. Хотя, во многих случаях они скорее выковыривали его из них или их из него.
      Мысли, медленно и лениво возвращались в череп Колесникова. Лёжа спиной на стене из мешков с песком, Лёха удивлялся, отчего же он не сошел с ума ещё вчера. Ещё вчера мир был нормальным – не предел мечтаний, конечно, но жить можно. А теперь...
      Атака зомби. Как тут не поверишь, что это настоящие зомби, если сам саперную лопатку на штык с размаху в череп, а тварь эта ноль внимания и к горлу с грязными намерениями подобраться норовит? Но это ещё не так страшно.
      Страшно смотреть, как хронически на всю жизнь контуженый ещё в яслях для детей с нестабильной психикой подполковник ВДВ Кирилл Романович Гнедых, возжелавший, чтобы все на свете называли его Лорд Буба, да ещё и, как оказалось, орк, вместе с гномом из ФСБ оказывают первую помощь Юстасу. Интересно, а Юстас – кто? Вроде, его упырём называли? А что это такое – упырь. Судя по внешнему виду, на добрую фею не похож. Совсем, даже в профиль. Скорее, наоборот. Франкенштейн и робокоп в одном флаконе. Эх, флакон – вещь хорошая. Выпить бы сейчас для примирения с реальностью.
      Лорд Буба, очевидно, прочитал мысли своего нового бойца. Не прекращая своего занятия, он окликнул Девяткина:

– Эх, выпить бы сейчас. Девяткин, где там у тебя закрома?

– Нету у меня больше никаких закромов. И ничего у меня больше нету. Все погибли! – Девяткин всхлипнул засохшим горлом, полным копоти. Звук получился похожим на клёкот стервятника. – Всех убили. Всех ребят убили. Никого больше нет.

– Эй, боец. Отставить сопли! Всех убили – это печально. Выпить нету ничего – ещё печальней. Но раскисать не смей! У нас ещё работы непочатый край. Это мы только полдела сделали, так, размялись. Самое веселье впереди.

   Подполковник договорил и привлёк Девяткина за плечо, тот уткнулся лицом в его грудь и разрыдался. Лорд Буба, проявив не свойственное подполковнику участие, обнял бойца и через некоторое время помог ему сесть. Девяткин выглядел, как самый настоящий выжатый лимон. Жёлтый, влажный и деформированный.
      От слов Великого НШ Буба-Гнедых стало Лёхе тепло и хорошо. Всё-таки это какой-то подозрительно длинный и подробный сон, вызванный систематическим чрезмерным употреблением с внезапным перерывом  – болезнь, ласково зовущаяся в народе «белочка». Или, ещё лучше, он уже давно и бесповоротно сошёл с ума, и все это происходит в его бреду. И сейчас войдет добрая нянечка и позовет всех кушать манную кашку. Или пусть даже хмурый и злой санитар, и пусть потащит в душ бить резиновой палкой по почкам. Главное – чтобы оказаться по возможности дальше от Великого Воителя Бубы. Из сладких грёз его грубо вырвал голос Сытина.

– Так это, блин, товарищ гнездо, то есть, товарищ подполковник... Если выпить, то у нас с Мамедовым ещё есть заначка. Разрешите?

      Лорд с любовью и восхищением окинул взглядом глыбу мяса в десантной форме и весело сказал:

– Так вот ты какой, северный олень! Заначку разрешаю. А за то, что некоторые старшие сержанты позволяют себе высказывания в адрес старших офицеров нелестные, у нас с тобой потом беседа будет. Долгая и подробная, я критику люблю. Потом. А пока, гвардии старший сержант, слушай мою команду. За заначкой! Аллюр три креста, привод на все копыта, одна нога там – другая здесь. Бегом марш! Только не спеша, сынок. Не в полный рост и зигзагами. Автоматчики ещё по склону шарахаются, да и снайпер сержантом не побрезгует. Ей сейчас не до жиру.

      Сытин в сопровождении верного Мамедова помчался исполнять приказ. Юстас попытался подняться. Не удалось. Он устало прошипел:

– Да нету их уже на склоне. Не чую я их. Да и оборотень не чует. Они наверное сами почуяли волка, да ещё и рыцаря, у них же на них аллергия, и резко перешли к оборонительной доктрине. И, кажется, я одного из ваших вчерашних зарубил. Приметный такой. С родинкой под глазом. Вчера его эльфа грохнула, а сегодня я. Надо соляркой облить и сжечь. Сколько ему мучится? А то ведь его и завтра убивать понадобится. Всех соляркой и в пепел. И тех, и наших, и моих ребят. Всех. Вечный им покой...

      Ощущение он вызывал своеобразное – мало того, что и раньше он говорил с акцентом, так теперь, без губ и щёк, звук у него выходил жуткий. Как будто собаку научили говорить.

– С родинкой, говоришь? – Лорд Буба устало откинулся на бруствер. – Это Панаев, старшина разведчиков, золотой мужик был. Рыбачить мы с ним ездили. Он все рыбные места и минные поля чутьём находил. Никогда без улова не возвращались. А солярку отставить!
Во-первых её просто нет. Колесников при помощи гнома Стаканюка её всю успешно разбазарил на зажигалки. Во-вторых, часов через пять здесь будут бомберы. Всё напалмом зальют и следов не останется ни от живых, ни от мертвых. Послезавтра начнём тут с нуля всё отстраивать. Следующему капитану скажу, так мол и так, тыры-пыры – землетрясение. Пусть служит. Стережёт рубежи. Или, скоре всего, не я уже скажу. Да и фиг с ним. Главное, чтобы по-новой вся эта коляска не завертелась. Рыцарь, как ты думаешь?

      Боря не ответил. Всё тело рыцаря покрывала корка из засохшей крови, слизи и красно-синих разводов. Он опять сидел на подогнутых коленях и бормотал себе под нос. Происходящего вокруг он не замечал. На некоторое время воцарилась тишина. Её прервал молчавший до сего момента Леха.

– Я, вроде, тоже одного своего, того... Видел... Он Звягину голову оторвал. Точно сказать трудно – обгорел он сильно, но татуировка «Коля» очень похожа на Харчистовскую.

– И я одного порвал, – вступил юрист, – Здоровый... Жуть. И не человек совсем. Поди, упырь. Не разобрал. Раньше с ними так близко общаться не приходилось, вот и не разобрал.

– Не разобрал он, – недовольно проворчал Юстас. – Ты его хоть не жрал?

– Нет, конечно, я же знаю что упырятина считается ядом. А что!? Действительно такой сильный яд!?

– Сильный, сильный. Сутки и, считай, отмаялся, – успокоил Юстас.

– Ну, так и сколько их ещё осталось? – спросил Лорд Буба, обращаясь сразу ко всем.

      Отец Михаил удобно устроился на улитках из-под ВОГ от АГС и, достав из берца зеркальный брусок метала, правил лезвие одной из своих катан. Вторая сломалась. На вопрос лорда он ответил резонно и, по гномьему обычаю, вопросом:

– А сколько их было?

      Вопрос явно предназначался лорду. Эта парочка, Великий Воитель и Святой Отец, как-то незаметно, но плотно подмяла под свои объёмистые седалища всю власть в округе. Все остальные лица имели только совещательный голос в случае, если спрашивают. Лорд сам отвечать на вопрос основного конкурента посчитал ниже своего достоинства. Подчиняясь еле уловимому знаку Бубы ответил лейтенант-юрист. Очевидно, что кроме почетной должности придворного палача и верного телохранителя, отвечал он и за некоторые финансово-хозяйственные вопросы.

– С вечера было восемь, батюшка. Двое со Слепой, четверо разведчиков с того берега и этот, который у капитана пропал.

– Ну и где восемь, волчья морда? – возмутился Монсеньор, ещё раз старательно пересчитав загнутые пальцы на руках, – Семь получается.

– А должно быть восемь, – упрямо возражал юрист. – Эльфа уже четыре ночи работает. И трупов должно быть четыре, соответственно. Что вас, Монсеньор, до четырех считать не учили? Четыре здесь, на высоте. Четыре на той стороне. Итого – восемь.

– Ты, волчара, не хамил бы старшему по званию. Или для вас – юристов с зависимостью от лунных фаз, авторитетов нет? – с неискренним неодобрением одернул своего представителя лорд. – Прежде, чем священнослужителей критиковать, сам считать научись – сегодняшнюю  ночь зря посчитал, не стреляла она ещё сегодня.

– А! Ну, тогда всё сходится. Значит, их семь.

      Виновато улыбаясь и сутулясь, в беседку вошёл Сытин. В руках он нёс белую бумажную коробку. Лёха с ненавистью и отвращением опознал в содержимом коробки ту самую марку текилы с которой всё и началось, и, тяжело вздохнув, начал выставлять из ящика на стол алюминиевые кружки, оставшиеся после чаепития.

– Молодец, боец! Своевременное снабжение войск спиртным есть залог успеха. Мы, орки, на этом от веку стоим.

      Лорд Буба с ловкостью циркового эквилибриста скручивал пробки сразу у нескольких бутылок с текилой и наполнял алюминиевые кружки по мере их поступления.

– Представьте, что было бы, если бы Лорд Русшукский, Топал-паша, более известный, как Суворов вместе со своим сборным ударным корпусом чудов-гоботырей протрезвел бы прямо посреди Альп. Выношу тебе, боец, благодарность от лица себя лично. Так держать – уйбуем, а то и целым атаманом станешь. После боя, если живы останемся, проси чего хочешь, в пределах разумного.

– Закусить бы, товарищ подполковник, – мечтательно вздохнул Сытин.

– Я же сказал, после боя и в разумных пределах. Давай я лучше тебя к правительственной награде представлю? Потом.

– За то, что я языка взял? Да? – радостно спросил Сытин.

      Лорд Буба едва не прикусил язык. Рыцарь, пытавшийся выпить раньше остальных, поперхнулся текилой до слез.

– Какого языка? – спросил осторожно лорд, не ожидая уже ничего хорошего.

– Ну, там, у дизелистов. Где мы с Мамедовым заначку сделали. Я под поддон полез, слышу, сзади шебуршит чего-то. Оказывается, этот, – Сытин довольно похоже изобразил механические движения зомби, – Думаю, всё! Хана мне. Камень-то взять с собой поленился. Жду, сейчас как кинется на меня. Развернулся и сам на него попёр. А он сам сдулся чего-то и полез от меня в щель между баками. Лезет и скулит так жалобно. Испугался наверное, маленький.

      Сытин виновато покраснел, шмыгнул носом и развёл в стороны огромные, как совковые лопаты, ладони. Все, затаив дыхание, уставились на Сытина, ожидая продолжения рассказа.

– Ну … – первым не выдержал рыцарь.

– Не нукай! Не запряг! – огрызнулся Сытин и инстинктивно сжал кулаки.

      Очевидно Боря не нравился и ему тоже. Совсем не нравился.

– Да ты дальше, дальше рассказывай, боец! – отвлёк его от конфликта с Борей Буба.

– Ну, я его и того...

– Чего того? – практически прорычал Буба.

      Все, кроме окончательно утратившего связь с внешним миром Девяткина, повернулись к Сытину.

– Да чего того. Того и того, вот.

– Мля, боец, резко задолбал ты своей скромностью. Хватит уже крестики носком ботинка рисовать, как будто от зоотехника в подоле принес. Рассказывай, что там дальше было, пока не началось.

– Еле-еле выволок его из щели между ящиками. А он, как лицо моё увидел, совсем плохой стал. Стонет, скулит, глазки закатил, и трясется весь, как от мороза. Ну, короче, я его того. Вот... – Сытин смущенно покраснел и шмыгнул носом.

      Теперь он очень походил на проштрафившегося семиклассника. Ссутулился, сгорбился, сжался, стараясь выглядеть как можно меньше. Это ему удалось. Медленно закипающий от бешенства лорд теперь мог достать его макушкой до подбородка.

– Что вот? Ты что из меня жилы тянешь? Чего ты, морда штрафная, опять натворил?

– Я его, того. Головой об колено не сильно совсем звезданул раз несколько он и того. Короче, думал, что убил, а оказывается – в плен взял, нечаянно...

      Степень смущения Сытина достигла апогея. У него покраснел даже лёгкий пушок на ушах. Такой же степени достигло и раздражение Великого Воителя.

– Нечаянно! Блин, я тебе сейчас покажу нечаянно. За нечаянно, боец, бьют берцем в кошках с разбегу и по тому месту, куда достанут, причём отчаянно. Учитывая твой рост, совсем может не спортивно получиться.

– Я же нечаянно! – оправдывался Сытин.

      И непонятно, чего в его раскаяние было больше – природной изворотливости или замаскированной угрозы. На всякий случай, ещё по детской привычке, постарался стать меньше и незаметней. Он ещё сильней ссутулился и опустил плечи так, что ладони почти достали до берцев. В таком положении Буба доставал ему макушкой до глаз.
      Захваченного «языка» доставил Мамедов, подгоняя остриём подобранной на поле последней схватки секиры. Когда его рассмотрели, всем стало не по себе. Им оказался француз. Выглядел он плачевно. Старый фингал превратился в чёрный заскорузлый струп. Пулевая пробоина в черепе тоже не украшала. Француз старался держаться по возможности дальше от Сытина.
      Появление нежданного гостя оторвало Монсеньора от его занятия. Он всё это время продолжал сосредоточенно точить свою катану, матеря в полголоса костистых зомби. Батюшка  внимательно оглядел француза, потом Сытина, потом опять француза и опять Сытина. Видимо, наблюдение за обоими навело его на мысль.

– Послушайте, Сытин. А вы не рассматривали возможность вступления в ряды православной церкви? После демобилизации, естественно. В вас чувствуется внутренняя сила и природный дар убеждения. У вас должно легко получаться достучаться до самых закоренелых грешников.

      Сытин радостно всхлипнул и умилённо всплеснул руками. От его резких движений чуть не обвалился потолок, держащийся после взрыва на соплях.

– Ой, а откуда вы знаете, святой отец? Мой отец говорил то же самое. Мол, достукаешься. Я даже экзамены в семинарию сдавал!

– Занятно. А как в армии оказался?

– Дык, я, того, засыпался на сочинении. Там такая тема хитрая была: «Как я провел лето». Я как провел, так и написал. А батюшка экзаменатор через плечо мне заглянул, прочитал и говорит: «Тебе, мол, отрок, когти рвать из города пора, пока не началось, а не в семинарию. Научись сперва свидетелей не оставлять, а уж потом…» Короче, в семинарию меня не взяли. Ну, старший брат мне и посоветовал, мол, из ВДВ тоже не выдают ментам.

– А с чего вдруг отец тебя в семинарию вдруг?

– Так по дядьке. Дядька Назар, мамин брат, он у них в Огрызково батюшкой.

– А зовут тебя, попович из Огрызково, часом не Алёша?

– А вы, батюшка, как догадались?

      Иван Сытин от счастья и внимания к собственной особе расплылся в улыбке и самодовольно расправил богатырские плечи. Имя Алексей он самым наглым образом присвоил. Теперь Лорд Буба снова был ему по грудь. Из этого положения, глядя снизу вверх, лорд задал вопрос:

– Ну, ладно, Алёша Попович из Огрызково, посоветуй, что нам с твоим языком делать. Какой-то он не общительный и, сдаётся мне, вообще глухонемой. Наверное придется его в расход.

– Да уж точно. Не в штаб же его к начальнику разведки на допрос. Только как-то не хочу я его убивать. Он, такой же, как эти, враг, но какой-то он безвредный. Я понимаю, что убить его надо по-любому, но рука не поднимается.

– Юстас, а ты как считаешь?

– Блин, Буба, а почему ты меня всё время спрашиваешь? Я тебе что, походная энциклопедия? – прохрипел Юстас.

      Звук, который он издавал своей обнажённой гортанью, никак нельзя было назвать приятным. Возможно, он и не собирался нападать на Бубу, но интонация была угрожающая.

– Я их тоже первый раз в жизни вижу. Я вообще не знал, что такая фигня бывает.

– Ну, ты же ближе всех нас к ним по расе.

– И что?

– Так почему он на нас не бросается?

– Болеет, наверно, или сломался!? Теперь я его тебе ещё и чинить должен буду!? Откуда я знаю, почему он на вас не бросается!? Может, брезгует. Или сержанта твоего боится! А может – языковой барьер. Он же француз не местный. Но сдаётся мне, джентльмены, что мы с вами оказались непомерно злобными кровожадными и твердыми сукиными детьми. Хиромант.. Или некрофил? Да нет же, некромант, от нас такой прыти не ожидал, от чего временно утратил телепатическую связь с роем и, если нам повезло, валяется сейчас в какой-нибудь норе с ярко выраженными признаками нарушения опорно-двигательной системы организма, вплоть до трупных пятен. Лежит и пакость в наш адрес измышляет. А про зомбей он уже и думать забыл. Не оправдали они доверия обер командо вермахт гехам.

– Подожди, упырь, не пыли, – остановил его Буба. – Что-то здесь не так. Те-то тоже не местные были, которые наши.

– Так то русские. Русским – хлебом не корми, хоть живых, хоть мертвых, дай только погеройствовать. Желательно на чужой территории. Это древняя историческая сублимация, в генах записанная – всё топтать, сокрушать, закидывать касками и предавать поруганию в замысловатой акробатической позе. Короче, вашим только дай. Воевать любят. Даже лозунг орочий: «Русские не сдаются!» А этот – европейский бедолага. Может и понимает команды своего нового повелителя, но выполнить их не может. Не может проломить внутреннее табу цивилизованного человека на убийство себе подобных. Отсюда внутренний трагизм, глубокий стресс и деградация личности. Короче, пусть с ним старикан Фрейд разбирается, а мне глубоко пофигу. Плевать я на него хотел с Останкинской телебашни. Давайте, используя фактор внезапности, грохнем некрофила и дело с концом. Сразу ему и всем его товарищам придет кирдык-карачун и обнимет крепко.

– Дак, что? Можно его отпустить?

– Ну, отпусти. Порадуй союзничков. Я слышал ты, ваша светлость, много денег им проиграл. Вот заодно и поквитаешься, когда он к своим выйдет.

– Да не хочу я его убивать! – лорд, кажется, действительно не хотел убивать француза.

      Внезапно и попович из Огрызково вмешался в разговор:

– Товарищи командиры, – по его меркам максимально жалобно протянул он, – А давайте маленького отпустим?

– Сытин, Сытин,  добрая душа... – с укоризной в голосе пожурил его Лорд, но было в этом голосе что-то от интонаций, с которыми отец говорит о непутёвом, но любимом сыне. – Только в знак моей к тебе привязанности. Отпускай его на все четыре стороны. Разрешаю.

– Спасибо, товарищ лорд.

– Мордовский тролль тебе товарищ! – беззлобно огрызнулся лорд.

      Сытин начал действовать мгновенно. Он с силой ухватил француза за руку и выволок его из беседки. На земле он жестами показал, что пленник теперь свободен. Тот проявил странную безжизненность мышления и не понял. Пришлось Сытину наподдать ему солидный пендель.
      Бывший француз отлетел на приличное расстояние, но не уходил, глядя на Сытина белками закатившихся вверх глаз. Сытин начал швырять в него камнями и руганью требовать чтобы он уходил. Камни стукались об тело с деревянным звуком, но француз не уходил.
      Наблюдавший за этим процессом сверху, лорд окликнул:

– Алёша! Попович! Да брось ты его на фиг. Сам домой доберётся рано или поздно, не маленький. Давай лучше хряпнем по стакану на дорожку и пора работать.

      Сытин подошёл к столу. Все начали наливать или подставлять посуду под струи текилы. Большинство уже успело приложиться и не по разу, но пропускать в этой жизни ещё что-то никто не собирался. Лёха тоже подставил свою кружку под разлив в четвертый за этот заход раз. В возбужденной суматохе аврального возлияния от внимания Колесникова не ускользнул еле заметный кивок лорда в сторону бесцельно слонявшегося по двору зомби. Юрист тихо выскользнул из беседки. Лёха понял, что мудрый Буба раскаялся в своей сентиментальности и решил не рисковать.
      Сытин этого не заметил. Его раздувало от силы, молодости и счастья. Счастлив он был от того, что остался жив, что не пришлось убивать безобидного француза, перед которым он чувствовал себя немного виноватым, и от того, что допущен на равных в такую компанию. А ещё он был зверски пьян.
      Когда Лёха ещё раз окинул взглядом остатки укрепления на высоте Слепая, он уже не увидел ни зомби, ни юриста-оборотня.

      В состоянии рядового бойца-орка находил Колесников для себя огромное количество плюсов. Не было больше нужды загонять внутрь себя ужас и растерянность, для того чтобы внушать полусотне крупногабаритных детишек, волею злой шлюхи-фортуны заброшенных на убой за тысячи километров от дома, слепую веру в благополучный исход. Не было нужды заставлять верить себя и других в необходимость почётной гибели во имя высоких политических целей, не доступных пониманию, а чаще всего оказывающихся на поверку неумной ложью. Сама собой отпала необходимость придерживаться привычных уместных норм поведения и приличий. Большая часть вещей составляющих его жизнь прежде в одночасье утратили ценность и смысл.
      Не было больше на свете капитана Колесникова, командира роты. Вместо него существовал новорожденный предельно пьяный, вибрирующий от предстоящих свершений и работы двигателя БРДМ орк по имени Лёха, по единой на всё племя фамилии Буба.
      Он сидел на спине бронированного зверя в окружении таких же орков и наверное с самого мига рождения впервые ощущал себя абсолютно свободным. То, что ждало его впереди и пугало, и восторгало, и манило. Там, впереди, ждала его абсолютная правда, и, если останется жить, не будет у него больше вопросов к устройству жизни.

      Первая пуля прилетела в миг, когда головная БРДМ, сбросив на секунду скорость, достигла передними колесами того берега.
      Юстаса сорвало с брони и, мелькнув в полете подбитыми медными гвоздями подошвами, он исчез в бурном речном потоке. Пули, высекая снопы искр, густо осыпали броню. Спрыгивая с брони, Лёха боковым зрением заметил, как тело Лорда, как будто наткнувшееся в прыжке на невидимую преграду, изменило направление полёта. По густому мату стало ясно, что великий воитель только ранен, скорее всего легко. Машина, расшвыривая колесами кучи гальки, козлиными прыжками двинулась вверх по склону. Пройти она успела метров пятьдесят, прежде чем огненный вихрь завалил её набок и из размолотого корпуса показались белые языки пламени.
      Вторую машину смерть настигла в тот миг, когда она ещё не выбралась на враждебный берег. Она умерла тихо и достойно. Сперва опала на брюхо, а потом тоже почти скрылась в бешеном потоке. От волочения её корпуса по валунам дна на миг возник такой скрежет, что перекрыл звуки стрельбы и потока. Вмиг всё стихло, только Буба крыл громким шёпотом всё и вся. Речь Великого Воителя была образна, полна точных сравнений, богата фразеологизмами и деепричастными оборотами, в основном садистски-сексуальной тематики, и совершенно не пригодна для воспроизведения в печатном виде.
      Лёха лежал за огромным валуном в ожидании сам не зная, чего. Буба, видимо, переживая кризис разговорного жанра, окликнул:

– Братцы! Кто живой есть? Отзовись! – Лёха уже понял, что жажда деятельности и тяга к подвигу у Лорда пребывают во взведённом, эрегированном, положении. Теперешнее, относительно спокойное и безопасное, положение не будет долго продолжаться. Откликнуться он не спешил.

– Братцы! Хоть индпакет бросьте, кому не жалко! Перевязать уже даже не прошу. Понимаю, не на таких напал.

      Никто не откликнулся, хотя Лёха кожей ощущал, что рядом с ним есть несколько живых тел. Видимо, и им не очень хотелось опять становиться героями.

– Блин! Если никого вокруг нет, я отолью... – ехидничал Буба, но на его провокацию никто не поддался.

– Ну, если вас всех в натуре поубивало, то считайте, смертнички, что вам повезло. Если нет – всё, вам хана. Учтите, я помню, кто куда падал и лично не поленюсь, сейчас сам каждому контрольный пендель отвешу.

– Товарищ Лорд! – в метре от Лёхи послышался сиплый шёпот Сытина, – Я живой.

– О, богатырь, и в мыслях не было, что ты так глупо сгинешь. Ещё кто?

– Ещё Мамед со мной. Он только того... Нервничает сильно. Плачет. Пулемёт потерял и в темноте его найти не может, потому что я его держу крепко. Но он живой.

– И где вы есть, красавцы?

– Там, где упали. Вы же видели!?

– Во, блин, гоблин! Дурень же ты, оказывается, Алёша Попович. Развёл тебя старый хрен. – голос принадлежал отцу Михаилу.

      Лёха обрадовался. Отец шёл на второй машине. Раз он сумел выбраться с места стрелка, значит и у остальных был шанс остаться в живых. Значит их осталось не так уж и мало.
И тут Лёха немного расстроился. Для перевода его тела в рискованное беспокойное состояние вполне хватит энергии одного Бубы. Теперь, когда сладкая парочка Лорд и Монсеньор воссоединилась, события вновь приобретут стремительный характер. Что тот, что другой, не видели себя без того, чтобы не навязать всем свою волю и грубо принудить к великим свершениям. А уж вдвоем, соревнуясь и переругиваясь, но действуя заодно, они могли просто свернуть горы. Правда, делать они это станут чужими, в частности и его, Лёхиными, руками. Нет на свете стихии, которая могла бы сопротивляться их непрошибаемой уверенности в своей правоте и вере в победу.
      Лёха подумал, что с тех пор, как он стал орком, все встреченные Игроки обладали такой же твердой уверенностью, если не в правоте, то, хотя-бы в полной безнаказанности любых своих действий. Как одноглазый среди слепых. Как хозяин среди нахлебников. Как козлы среди баранов. Само по себе такое поведение не могло просто объясняться только застарелым хроническим юношеским максимализмом и многолетней безнаказанностью.
      Очевидно, все они уже прикоснулись однажды к обнажённой абсолютной правде. Его правда была не за горами. Его правда была на горе. На той самой горе, где стоял кишлак. На той горе, с которой расстреляли их машины. Осталось только на эту гору взойти.

– Я тоже здесь... – прошептал он.

      Огромный валун, который должен был заслонять его от пуль, заурчал, зашевелился и повернулся к нему. Луна скрылась за небольшой тучей, но даже в темноте он отчетливо увидел лоснящуюся от счастья харю Сытина.

– Ой, товарищ капитан, и вы живы!

      Голос старшего сержанта дрожал, глаза светились радостью. Лёха отчётливо ощутил желание ткнуть его пальцем прямо в зрачок. С трудом смог он заставить себя ответить словами.

– Монсеньор, гном пархатый, а ты-то как выжил? – спросил Лорд.

      Голос по привычке был грубый. Тон – начальственно-оскорбительный, но было ясно, что он рад.

– Блин, думал всё, утону.

– Кому суждено быть зажаренным, не утонет. Гномы вообще не тонут и от СПИДа не умирают.

– А я, дурак, весной себе дачу в Нормандии прикупил. На самом берегу моря, да ещё и с бассейном, кретин. Кто её теперь купит? Даже всего за полторы цены... Я теперь воду вообще видеть не могу. Нахлебался, когда меня брюхом по камням поволокло. Хорошо, кольчужка не подвела, сознание не потерял. А остальные – все. Может, только Боря выживет. Сильно скользкий тип оказался даже для рыцаря.

– Что, бородой прохлопал, гномья морда, упустил-таки союзничка? Это ты зря. Второй раз такого шанса не представится. Чтобы рыцарь к тебе спиной, да ещё так надолго!? Нет, второй раз тебе так не повезёт. Фортуна, она девка капризная, балованная. Тех кто сперва думает, а уж потом рубит, она не любит. Да и Боря та ещё личность. Он-то точно тебе второго шанса не даст. Теперь сам оглядывайся.

– Ну, это спорный вопрос, – неопределенно ответил Монсеньор под журчащие звуки, говорившие о тщательном выжимании рясы, – Глядишь, и мне ещё повезет. Земля – она круглая и поэтому катится. Даст магма, встретимся.

– Да, то-то я гляжу, куда мы катимся. В кои-то веки встретились лоб в лоб гном и рыцарь и оба живы, и почему-то опять орков мочат, блин. С вами, кровопийцами гуманными, хоть вообще не связывайся. Хоть трижды на девять орк прав будет, один фиг – грохнут его. А то ещё, чего от гномов ждать, таким нехорошим и неправильным выставят, что его даже в гей клуб ближайшей тюрьмы взять побрезгуют. Нет, крайний раз я с живым гномом общаюсь.

– Ты бы, ваша лордская светлость, хлебало бы проще сделал, глядишь, к тебе люди и без оружия потянутся. И не каркай, не каркай. Может, ещё тебе со мной и мёртвым общаться придётся. Пикник, со смехами-хахами отложим до момента полной ясности. А сейчас у меня накопился ряд животрепещущих вопросов.

– Завидное однако у вас, гномов, здоровье. Из такой холодной воды выбрался и всё равно находишь в могучем организме детали в таком, как ты говоришь, животрепещущем состоянии. Надеюсь, хоть половая принадлежность для тебя значение имеет? Или уже совсем животрепещешь?

– Орк ты, Буба, и шутки у тебя соответствующие. Ты чего так развеселился-то чрезвычайно? Если в нашем положение есть что-то твой оптимизм возбуждающее, ты не скромничай, тебе не идёт, ты поделись, вместе похохочем.

– Да уж, положение у нас – захочешь – не придумаешь. Гавно положение. Если до рассвета зомбаки не перестреляют, на рассвете друзья человека Бори – пиндосы – америкосы напалмом зальют за компанию. Чего-чего, а напалма у них завались. У них наверно у всех дядя на напалмовой фабрике работает. Вот и сыплют его, куда только могут.

– Ну, это как раз понятно. Не понятно, что мы делать будем?

– А это уже как кто подохнуть хочет. Кто сразу – те в атаку пойдут, кто потянуть решил – до рассвета промаются. А я, например, ещё пожить собираюсь и не буду делать ни того ни другого, блин.

– Очень интересно. А что же ты лично предпринять решил?

– Не в тех я чинах, да и возраст не тот, чтобы лично предпринимательством заниматься. Моё дело – правильному бойцу правильно задачу поставить и наблюдать за её исполнением. Чтобы, в случае чего, поддержать словом или делом. Лорд я, или не лорд?

– Значит, ты решил кого-то на убой послать?

– Блин, какие же вы, гномы, в военном деле тупые. На убой нас всех и так уже послали, твои же корефаны, гномы клана Белоснежки, и послали. И тебя заодно. Моя задача победить. Себе на славу, вам на пользу, остальным, чтобы выжить. Ты оборотня моего видел в деле? Ему эти зомби – на один клык забава. Он, не гляди, что невелик, резец выдающийся, а в некоторых вопросах членовредительства и душегубства, даже великолепный. Сейчас он нам дорогу прочистит и войдём в поселок, как лекторы общества «Знание» – тихо и скучно. Вот, кстати и он.

      В эту секунду над ущельем пронёсся вой. Каждый, кто слышал вой оборотня, узнает его. Всякий, кто раньше не слышал, запоминал навсегда. Не громкий, но отчаянно пронзительный, выворачивающий сердце и рвущей голову, вой был долог.
      Буба вскочил, небрежно отряхнул живот и с видом епископа на прогулке, пыхтя, пошёл в гору. Остальные, недоверчиво озираясь и держа оружие наизготовку, двинулись за ним. Постепенно сквозь серую мглу стала различима дорога, скорее даже тропа, ведущая в кишлак. Идти по ней было значительно легче и быстрей.
      Скоро Буба достиг небольшой темной кучи перегораживающей тропу в том месте, где она становилась единственной улицей. Подойдя ближе, Лёха смог внимательно всё разглядеть.
      На разорванном теле зомби, развалясь как на мягком диване, лежал оборотень. Одну руку он закинул за затылок, как лентяй на пляже, второй руки у него не было. Вместо неё из плеча торчал свитый из переломанных костей и разорванных мышц жгут. Рядом с оборотнем сидел на корточках, пряча голову в плечи еще один, совершенно живой, если можно так о них сказать, зомби.
      Буба опустился на колени рядом с оборотнем. Их глаза встретились.

– Чего ты, Рома, разлегся, как помирать собрался? Ты мне мозги не колупай. Я вашу породу волчью насквозь. Отпуск себе выманиваешь? Ладно уж, пользуйся моей добротой, вей из меня веревку. Будет тебе отпуск, на две недели будет, ещё в этом году. Ты только не дури, Ромка, вставай.

      Буба, как обычно, хамил, но голос его заметно дрожал. Наверное от холода. Перед рассветом в горах весьма прохладно. Другие причины Лёха представить себе боялся. Неужели у этого чугунноголового эгоиста, свихнувшегося на спасании мира и прочих заезженных подвигах, нормальное, чувствующее боль и утрату сердце?

– Хорош претворяться, – продолжал лорд, – Ты еще аспирина попроси. Что я не знаю, как вас убить тяжело? Есть опыт. Не дури, Ромка. Луна слабенькая, но выдержишь, не сдохнешь.

– Нет, лорд. – Голос оборотня был тих, и от этого казался совсем чужим. – На этот раз всё. Охота моя кончилась. На рассвете уйду к луне. Теперь моё место среди своих.

      Внезапно бывший лейтенант-юрист застонал. Стон перешел в ужасный вой. Вой умирающего лютой смертью матёрого оборотня.

– Ещё чего придумал, симулянт. От такой ерунды лапы сложить. Помнишь, когда в тебя ВОГ попал? От тебя меньше полвины оставалось, и то не подох. А тут...

– Да это ерунда, рука, заросла бы лучше, чем старая. Только я крови их гнилой нахлебался. Иначе никак было. Так что всё. Прощай, воевода... Мать, перемать... – сквозь стиснутые непослушные зубы выдавил оборотень. – Как же тут подыхать погано. Все наши после смерти уходят туда, вверх. Превращаться в звезды Волчьей Стаи. Вы это созвездие называете Лирой. Ублюдки. Когда умираешь, положено петь. Чтобы те, кто вернулся на звезды раньше, знали – невр, по-вашему оборотень, идёт... – Роман говорил, превозмогая дикую боль. Все его мышцы вздулись, глаза светились жёлтым и красным, зубы скрипели. Он очень старался не сорваться опять в вой. – А я, блин, с детства не везучий. И родился в Москве, самое гиблое для невра место – гномятьня. И посредник мне грубый и не крепкий попался, и с тобой, старым козлом, связался. Заманил ты меня... Ну и местечко... Триста пятьдесят ясных ночей в году, а как мне помирать – облака, хоть ложкой собирай. Не ждал я от тебя, Буба, такой подлянки. Интересно, как ты, сука орочья, это устроил, тля. Ни звезд, ни луны. Кому петь? Хоть ракету сигнальную, что ли, пусти. На неё повою. С вами орками всё через задницу...

– Прощай... – Буба оставался неподвижен и растерян.

      Девяткин подошёл сзади, положил ему руку на плечо, склонился и начал шептать в ухо.

– Чего шепчешь, дурак? Он же оборотень, он мысли читает! – зло оборвал его Буба.

– Да правильно твой орчонок думает. – Глаза оборотня были полны боли и тоски. Кровавая испарина выступила всюду, где кожа была видна. – Правильно он думает. Он вообще далеко бы мог пойти. В орка вырасти. Только пусть все отойдут. Это наше с тобой дело.

      Лорд махнул головой. Все отступили на несколько шагов. Лёха стоял справа и чуть впереди от лорда. С его места было видно, что посидев неподвижно несколько мгновений, Буба запустил себе в ширинку руку, долго там копался, после чего извлек из недр своих брюк исцарапанную "лимонку".

– Девять лет я её носил. Для себя. А видишь, блин, как получается. Навсегда прощаемся, а мне больше и дать-то тебе нечего. Только ты того, может сам как ни будь, а?

      Лорд вложил в целую руку гранату. Всё его лицо покрылось крупными жирными каплями пота. Он заботливо накрыл предохранительную скобу пальцами оборотня, так же заботливо подогнул усики на чеке. Его огромная ладонь легко скрывала и руку оборотня и гранату. Они смотрели друг на друга. Молчали.

– Иди, воевода. Делай своё дело. Кроме тебя, некому! – хрипло, стискивая зубы, выкрикнул Роман.

      Буба резко поднялся с колен. Достаточно было одного его кивка и всё его воинство последовало за ним. Они вошли в кишлак и свернули за угол первого дома. Через минуту раздался взрыв. Гулкая ночная тишина отозвалась ударами ставень, незапертых дверей, звоном бьющихся стёкол. Когда тишина вернулась, о случившемся напоминал только густой запах взрывчатки, перекрывающий сильный трупный смрад. Орки вопросительно посмотрели на своего лорда.

– В рай волчий захотел, – зло процедил Буба. – Попадешь. Только в орочий. Жил и подох, как настоящий орк. Хрен знает где, и хрен знает, за что. А главное, что никому не стало от этого легче. Чего вылупились? Пошли работать. У нас еще эльфа на повестке дня, и корефан её – некрофил .




      В аул входили молча. Осторожность соблюдать больше не требовалось, да и смысла особого не было. Всем оркам уже было ясно, что победа за ними, но необычайная тишина давила на всех. Даже Буба и Монсеньор заметно сникли. В ауле не было слышно ни звука. Ни людей, ни животных, ни даже насекомых. Ничего. Полная, густая, как смола, тишина окутывала со всех сторон.
      Их осторожные шаги звучали в этой тишине оглушительно, как раскаты грома. Ещё громче стучали сердца. От этого должно было быть очень страшно, но, очевидно, ресурс страха в организме за сегодняшнюю ночь все исчерпали полностью. Вместо страха в сердце вошла тупая ледяная игла отвращения.
      Внешне всё было в порядке. Чистый, и, по здешним меркам, зажиточный аул. Несмотря на полное безмолвие, он не казался брошенным. Наоборот. Каким-то доселе неведомым, чисто орочьим чутьем ощущал Лёха присутствие рядом чего-то отвратительного и опасного. И все остальные чувствовали то же самое.
      Главную и единственную улицу они прошли всю. Ничего не произошло, но легче не стало.
Перехватив поудобнее секиру, Мамедов пробормотал что-то себе под нос — то ли выругался, то ли помолился особенно затейливо. Приготовления помогли ему собраться с духом и он, отворив пинком калитку, нырнул перекатом в ближайший от себя двор. Раздался грохот, который издают обычно крадущиеся в темноте по чужому двору десантники, потом всё стихло. В этой, уже совершенно невыносимой тишине, казалось, слышно было, как падают на землю прошедшие навсегда секунды.
      Первыми ожидания не выдержали, естественно, Буба и Сытин. Оба с трудом протиснулись в нерасчитаный на их габариты дверной проём, готовые спасать и сокрушать. Спасать, естественно, Мамедова, сокрушать, соответственно, всё, что Мамедовым не является.
      Раздался чудовищный хруст, скрип и грохот, который обычно производят два крупных десантника, скрытно спешащие на выручку товарищу по груде неизвестно кем оставленных на их пути обломков сельскохозяйственного инвентаря. Потом стало тихо.
      Монсеньор, желая получить информацию из-за забора, начал тихо насвистывать мелодию. Гном мудро рассудил, что ответить могут только свои. Местные точно не знают песню «Взвейтесь кострами». Во всяком случае, Лёха опознал в мелодии именно этот гимн.
      Вместо ответного музицирования из-за глинобитного забора раздался знакомый голос. Если пропустить весь текст через строгую цензуру, то сказал Буба следующее: «Уважаемый гном, мать ваша магма, не могли бы вы прекратить выпячивать свою индивидуальную музыкальность и противопоставлять себя коллективу любым иным способом, то есть не выламываться? Гораздо более уместно будет для добропорядочного гнома собрать в кулак седалище и волю и присоединиться к уважаемому орку, дабы вместе лицезреть нечто, повергающее всех в шок и недоумение»
      Только лорд смог уложится в девять слов, не разу не повторившись и не использовав ни одного цензурного. Речь его, несмотря на абсолютную непечатность, нашла свой отклик у всех.
Во дворе действительно находился объект, легко могущий повергнуть в шок и недоуменнее и менее впечатлительную личность, чем лорд Буба.
      На столбах, поддерживающих крышу летней кухни, на гвоздях-двухсотках был распят обнажённый мужчина. Тело его уже почернело, вздулось и издавало зловоние. Во многочисленных язвах шевелились мелкие белёсые черви. Лёха не смог разобрать, те же это твари, что были на теле Игумнова, или нет, но то, что это не мотыльки, он понял сразу. Глазницы и уши покрывали шевелящиеся от червей заскорузлые струпья.

— Ну, и что это за нафиг? — спросил с вызовом Монсеньор.

      Обращался он сразу ко всем, но общее мнение выразил, естественно, Буба. Видимо, в орочьем коллективе существует обычно только одно мнение:

— Блин, ты у меня спрашиваешь? Это ведь ты у нас служитель антинаучного культа! А здесь на лицо явно какая-то религиозная фигня. Это же, типа, распятие! Кто-то тут на религиозной почве лютует. И давно, похоже. Этот уже дня четыре висит!

      В запальчивости Буба ткнул стволом автомата в распятое тело излишне эмоционально. Тело, видимо, под воздействием тычка, издало тихий протяжный стон и медленно подняло веки. Глаза его, полные боли и скорби, были осмысленны и живы. От неожиданности Буба нажал на спуск. Раздалась короткая очередь. Глазные яблоки распятого медленно закатились вверх, струпья век медленно сползли вниз. Жизнь покинуло тело. Черви не обратили внимания на выстрел и продолжили свое дело. Остальные были в шоке. Лорд, видимо, тоже почувствовал себя не очень комфортно. Он откашлялся.

— Да ладно! Ему уже не помочь было. Так даже лучше. Отмучился. Пошли отсюда на фиг. Нехрен тут больше делать. А некромант сам себя не убьет. Кроме нас некому!

      Все вышли обратно на улицу и встали там в молчании и замешательстве. Вдруг рядом хлопнул пистолетный выстрел. Взвинченные нейроны с большим трудом удержали людей от того, чтобы начать беспорядочно палить вслепую куда попало. Встав в круг спиной к спине, вскинув к плечу автоматы и секиры, ждали они дальнейшего развития событий. Оптимизма по поводу будущего никто не испытывал.
      Дверь в дувале напротив открылась вовнутрь. При этом она издала такой страшный и зловещий скрип, что все морально приготовились к встрече с опасным и свирепым существом. Но в дверном проеме показался Девяткин. Одной рукой он засовывал в карман разгрузки пистолет, в другой держал надкушенное яблоко. Он с удовольствием отломил зубами огромный кусок и теперь, захлебываясь соком, оглушительно жевал его.
      Заметив на себе вопросительные взгляды товарищей по оружию, он небрежно махнул надкушенным яблоком себе за спину и произнес с набитым ртом:

— Да там такая же фигня!

— А? — только и смогли ответить хором товарищи по оружию.

Девяткин, чувствуя, что ситуация не до конца прояснилась, кивнул на яблоко.

— Там этих яблок — завались. Урожай созрел. Хотите?

      На его огрызок претензий заявлено не было. Так же не было желающих угоститься яблоками из пристегнутой к поясу каски.

— Знаете, юноша, —словно размышляя, произнес Монсеньор, — Это очень вредная и отталкивающая привычка. Со временем она может перейти в неуправляемую манию. А в вашем юном возрасте такие привычки просто неприличны! Вам ведь домой скоро. Не уверен, что вы сможете рассказать об этом своей маме.

— Да, ладно, батюшка. Я взял-то всего несколько яблок. Подумаешь, всё равно бы сгнили. Как любил говаривать, прибери его Вадим, мой бывший бур Резец, «сие не мародерство, сие военный трофей». А книгу я и вернуть могу, она без картинок!

      После этих слов Лёха заметил, как оттопыривается левый набедренный карман его бывшего ординарца. Учитывая местную специфику, это мог быть только Коран. Другой литературы в доме крестьянина просто не могло быть.

— Тьфу, ты, блин, прости меня, мать моя Магма! Вразумить бы тебя по-свойски, балбеса, да нас и так мало осталось! — подвел итог воспитательной работе священнослужитель и отвернулся.

      Добытую неправедным путем литературу он у Девяткина изъял и мгновенно спрятал. Лёха опять не понял, куда. В рясе карманов не было. В кольчуге — тем более.
      Раздался выстрел. На этот раз это был не пистолетный щелчок, не сухой лай калашникова. Лёха отчетливо ощутил подошвами вибрацию почвы. Шарахнуло, как из пушки. На совершенно пустой, с обеих сторон стиснутой глинобитными белыми стенами улице мгновенно нашлось место для укрытия каждому. Даже Монсеньор и Буба легко втиснули свои немалые тушки в шероховатости на стенах. Сытин, понимая, что у него этот номер не пройдёт, рухнул прямо на землю, судорожно вглядываясь в пространство сквозь прицел автомата. Верный Мамедов плюхнулся сзади и левее от великана, повторив его жесты и внезапно понимая, что на трофейной секире напрочь отсутствуют даже примитивные прицельные приспособления.
      За ними неестественно медленно оседал на землю Девяткин с головой, превратившейся в кровавую кашу. Вместе с тем, как его тело приобретало всё больший крен, из каски вываливались восковые яблоки и, быстро набирая скорость, укатывались вниз по улице, к дому муллы.
      Отряд оказался в очень незавидном положении. Даже в полной темноте самый плохой стрелок мог легко перечеркнуть их жизни парой длинных очередей, но их почему-то не последовало. Через несколько бескрайних секунд ожидание и неизвестность спалили все нервные окончания. Ожидание последнего в жизни выстрела отзывалось холодной болью в каждом ударе пульса, в каждой клеточке ставшего внезапного таким заметным и уязвимым тела.

— Откуда эта падла стреляет? — спокойно и строго спросил Монсеньор.

      Лёха даже расстроился, что не может качественно удовлетворить любопытство уважаемого гнома. Никогда ещё раньше Лёха не испытывал неудобств из-за гномов. Похоже, в новой его жизни это будет случаться сплошь и рядом. Гномы, похоже, обожают задавать провокационные вопросы и ставить всех в удобные только для гномов позиции.

— Да, вон, видишь, дом двухэтажный с балконом? Там она, там, тля нестроевая, больше негде! Что, бойцы, а, гранатомёт-то никто сам прихватить не догадался? Всё мне, старику, за ваши тараньи головы думать надо! Мне что, больше делать нечего?

      Буба спрашивал ещё строже. Лёха очень расстроился, что подвел и второго Великого Воителя.

— Да ей гранатомёт до одного места! Это же эльфа. Она, хоть и мертвая, а убивать её глаза в глаза, как обычного эльфа. Потому что…

      Монсеньор так и не успел объяснить, почему капризные эльфы брезгуют умирать при иных методах воздействия. Нравоучительная речь служителя культа была грубо прервана недовольным воем гранаты, выпущенной из «Вампира» .
      Взрыв мгновенно превратил богатый двухэтажный дом здешнего муллы, ныне, скорее всего, распятого, как и все прихожане, в полуразвалившийся одноэтажный сарай, к тому же очень быстро теряющий остаточную стоимость из-за сильного пожара. Взрыв произошел очень близко, метров пятьдесят, не больше.
      Ударной волной Лёху сильно подбросило и ударило о грунт так, что он оцарапал верхнюю десну нижними зубами. Слышимость стала такая, как будто ему натолкали в уши холодную вату. Обернувшись, он увидел бывшего пулеметчика с высоты Слепой, утратившего в ходе последних бурных событий фамилию. Тот стоял прямо на дороге на одном колене и торопливо, но уверенно перезаряжал гранатомет. Он, очевидно, без должного внимания выслушал нравоучения Монсеньора, типа, глаза в глаза и прочие теоретические выкладки, не подтвержденные опытным путем. С присущей оркам тягой к сложным технологиям он прибывал в блаженной уверенности, что лишняя ракета ещё никому не повредила. Особенно тем, кто их пускает.
      Не понятно, что в произведённом первом пуске его не устроило, но он очень спешил произвести ещё один — то ли для закрепления эффекта, то ли для исправления ошибок. С садистски-счастливым видом он ещё раз достиг высшей точки наслаждения, выбросив в ночь ещё одну комету.
      Сильный пожар, вопреки направлению ветра и законам физики, перекинулся сразу на несколько домов вокруг бывшей резиденции бывшего муллы. Вокруг вспыхнуло очень много домов. Мощные очаги пожара возникли достаточно далеко от места взрыва. Взрыв на этот раз был даже мощнее первого. Лёху ещё раз очень сильно ударило об грунт. От удара у Лёхи просветлело в голове и он вспомнил фамилию бойца. Зомберг. Фамилия этого пулемётчика была Зомберг.
      Выстрелить ещё раз Зомберг не успел. В воздухе мелькнула лёгкая тень и во лбу у него появилась длинная палка, украшенная на конце перьями. Прежде, чем Лёха понял, что это такое, ещё одна стрела пробила висок Говорова.

— Ну, блин, мать моя Магма, теперь-то мы её точно разозлили! — с восторгом воскликнул Монсеньор и понёсся по направлению к руинам дома муллы.

      Ряса, удивительно чёрная на фоне моря огня, разливающегося по аулу, развевалась, делая его похожим на гусеницу, едва не превратившуюся в бабочку. Поднятая над головой секира отсвечивала на лезвии багровым. Лёха бросился за ним, торопливо сожалея на бегу о своем дурацком героизме. В голову Лёхе пришла мысль, что зря он не слушал маму и сменил в шестом классе занятия по классу фагота на секцию бокса. Сытин и Буба пыхтели и бухали сапогами чуть позади.

— Попович, внутрь не лезь! — рычал на бегу Буба. — Нельзя тебе с ней воевать. Она баба, а ты гопотырь!

      Лёха внезапно проникся идеями феминизма и равноправия полов. Он очень сожалел, что гвардии старший сержант не может выдать кому-то свой коронный прямой с разбега берцем в голову только на том основании, что его оппонент баба. Это было унизительно по феминистическим меркам прежде всего для самой бабы. И ещё ему показалось глупо не использовать отпущенные щедрой природой Сытину габариты по прямому назначению. Если не как самоходный стеноломный агрегат, то, хотя бы, как передвижной стрелоулавливатель. Хотя, если вспомнить, что сделала стрела с каской Говорова, надежды мало… Как-то очень много передумалось Лёхе на бегу.
      Тем временем Монсеньор достиг своей заветной цели. По какой-то нелепой случайности из всего забора вокруг дома муллы уцелел участок метров семи в длину с дверным проемом в середине. Им он и решил воспользоваться. Странно, но все местные жители были не только значительно ниже гнома ростом, но и уже в плечах. Одну часть дверного проема он обрушил плечом, другую лбом. А через мгновение разрушительное общение с дверным проемом повторилось в обратном направлении. Как пробка из шампанского, вылетел из двери Монсеньор, только притолоку в этот раз он разломал каблуками.
      Пролетев несколько метров, тело в рясе воткнулось головой в каменистую почву и рухнуло ничком. Потом поднялось на четвереньки, совершило несколько бросков по направлению к заветной двери и только после этого потеряло сознание. Вслед за гномом невидимая сила небрежно перебросила через дувал его погнутую секиру. На полном ходу Лёха споткнулся об неё и с размаху врезался в грунт.
      Лёхе очень повезло. Мимо него пронеслись, сотрясая землю ботинками, Буба и Попович. Неизвестно, слышал ли Сытин распоряжение лорда, но, очевидно, что исполнять его он не собирался. Для того, чтобы оказаться в руинах дома муллы первым, он совершенно неспортивно и невежливо толкнул Великого Воителя задницей.
      Было заметно, что смена заурядной фамилии Сытин на громкое прозвище Попович не сделало товарища гвардии сержанта более покладистым и управляемым. Но лорд, он потому и Лорд, что его приказы, просьбы, распоряжения выполняются по счету «раз», невзирая на то, что там и кто собирался или не собирался делать.
      Грубо оттеснённый более тяжелым и молодым, лорд мгновенно навёл статус кво. Для этой цели он провёл простую подножку. Попович, утратив опору, сильно вильнул корпусом, потерял равновесие, завалился на бок и по инерции с диким лязгом врезался каской в остатки дувала. Этим была поставлена точка в существовании ограды резиденции муллы. Остатки дувала рассыпались и опали.
      В свете ревущего пламени, всё более и более мощного, видна стала гибкая, явно женская фигура. Стоя вполоборота к набегающим на неё оркам, женщина натягивала лук. Серебристый металл ромбовидной зазубренной стрелы отсвечивал в языках пожара. Что особенно удивило Лёху, одета она была в самые обычные джинсы и белую футболку, волосы были стянуты назад. Только сложной пластинчатой формы перчатки, очевидно, изготовленные специально для стрельбы из лука в таких непростых условиях, и чёрная кожаная перевязь делали её похожей на грозного и опытного воина.
      Самым непонятным и неуместным предметом экипировки ночной убийцы были дурацкие тёмные очки в стиле короля Элвиса — большие круглые консервы, осыпанные по ободу звездами и фальшивыми бриллиантами. Стрела уже почти сорвалась с легких изогнутых прутьев, служащих ей луком, но лорд, издав совершенно нечленораздельный рык, бросился на неё и смял.
      Заслуженный и уважаемый орк повел себя, как уличный хулиган и просто ткнул в эльфу, а это была именно она, стволом автомата, зацепив, правда, только лук. Стрела сорвалась и, зло шкрябнув Бубу по каске, светлой молнией умчалась куда-то за спины орков. Судя по неправославной и непарламентской ругани, Мамедов с ней всё же повстречался.
      На первый взгляд Буба был раз в пять больше лучницы, поэтому совершенно непонятно, как она так просто свалила его, легонько ткнув верхним концом лука в горло. Буба опал, как ядерный гриб после взрыва. Лёха, сократив дистанцию до пяти метров, решил судьбу не испытывать и вскинул автомат к плечу. В следующее мгновение эльфа, сделав перекат вперёд, захлестнула его левую руку на цевье между луком и острой, как бритва, тетивой. Было очень больно, но Лёха, едва не оставшийся без руки, всё же попытался опустить ствол до уровня её дурацких очков и разнести череп длинной очередью вупор. Можно ли убить эльфа таким способом, он наверняка не знал, но нутром своим багровым, орочьим, понимал, что это во всяком случае не повредит.
      Хрупкая бледнокожая девушка, худая, как фотомодель, суставы прямо под кожей, оказалась на удивление сильной. Он не смог опустить автомат. Она вздернула его руку вверх одной рукой, а сама с ходу вкатила ему локтем другой руки в солнечное сплетение и коленом в мошонку. Локоть бронежилет отразил, а колено нет. Лёха почувствовал себя бабочкой, живьем насаженной на ржавый гвоздь. Он поплыл и вглухую прозевал удар ребром ладони в кадык. Обессилив, он почувствовал, что очередь он всё же дает — в белый свет, как в копеечку, и ещё он почувствовал, как женское тело под ним, напрягая мышцы таза и спины, медленно, но верно, не смущаясь грохота автомата, раскручивает его, чтобы метнуть подальше, переломив на прощанье хребет.
      Его последнее вращение грубо прервал Мамедов, с диким хрустом опустивший секиру на голову врага. За эту ночь Лёха ещё не привык к звуку крушащего череп топора, а Мамедов, похоже, вполне с ним освоился, даже, наверное, полюбил. Уж очень лицо у него было блаженное, когда он девушку топором. Но, увы, сказалось, отсутствие серьёзной практики до сегодняшней ночи, не доводилось как-то раньше ему людей топорами, да и нелюдей тоже.   
     Промазал Мамедов. Снёс девушке ухо, половину прически, одну щёку. Лезвие секиры увязло где-то в рёбрах. Лёха, стремительно приближающийся к земле, уже было решил, что и топором их, нелюдей, не возьмешь, но тут из рукава футболки выпала маленькая хрупкая девичья рука, из которой торчала ещё более маленькая и хрупкая ключичная кость.
      Видимо, для противника такая утрата оказалась значительной. Эльфа, бросив зажатый в отрубленной руке лук, бросилась бежать. Отскочив шагов на пять, она вырвала из ребер секиру и запустила её, умело замахнувшись одним запястьем, во владельца. Мамедов оказался не особо ловким, но очень везучим парнем. От секиры он увернуться не успел, но под удар подставил голову — самую подходящую для этого деталь организма с точки зрения орка. Удача же заключалась в том, что в лоб он получил не лезвием, а обухом. В результате чего приобрел залихватскую вмятину на каске и свалился на пыхтящего от натуги и пытающегося встать лорда.
      Учитывая бессознательное состояние бойца, лорд такое грубое нарушение субординации проигнорировал. Занят он был тем, что, не собираясь повторять ошибку Лёхи, и чтобы не палить порох зря, тщательно целился в эльфу из стечкина.
      Освободившись от секиры, однорукая эльфа не собиралась сдаваться. Вскинув над головой странным образом переплетённую кисть уцелевшей руки, она выкрикнула нечто похожее на вопль сатанистов, понявших, что вместо дьявола они вызвали на свою голову целый взвод сильно поддатого ОМОНА . После этого она резко сбросила руку вниз движением, похожим на взмах крыла или удар бича.
      Что-то разверзлось под орками, что-то с грохотом лопнуло и рвануло. С неба обрушился дождь из огненных хлопьев, пламенных стрел, и гул, ужасный гул сотряс всю землю.
      Резкая боль скрутила орков в пружину. Ни в одном не нашлось силы открыть глаза. Сквозь боль и страх они чуяли, как могучая вибрация земли стекается к ним, копится на кончиках пальцев их противника, чтобы через пару вздохов обрушить на них последний, всё испепеляющий удар.
      Как жадно и сладостно старались дышать орки! Какими долгими, какими тугими, сладкими и непереносимо долгими были эти вдохи. Вот когда сила, ощутимая, как речное течение, достигла максимальной плотности, такой, что вот-вот и она сама собой рванет и испепелит тут вообще всё, вот когда удар стал неотвратим, сквозь ужас и тьму услышали орки звук.
      Сначала раздался оглушительной силы выстрел. Потом ехидный и злой голос, произнесший: «Что, мля, не нравится?». И тут же словно замыкание произошло в схеме бытия. В этот миг неуправляемая и непреодолимая сила пошла вразнос. Грохотало и рвало довольно долго. С неба ссыплись молнии. Само небо полыхало и рвалось на куски. Вместо снега валил из алых расплавленных туч пепел.

      Лёха лежал, так и не распрямившийся, скрученный, как зародыш самореза. Его кожа вздувалась и лопалась от жары. На него валились хлопья пепла, мешая дышать, а он лежал, и что было сил, а было их, прямо скажем, меньше чем мало, и изо всех сил ликовал. Радовался так, как может радоваться победе только орк.
      Теперь вместе со сгоревшем небом осыпалось на него пеплом всё, что было раньше его миром. Миром капитана Колесникова, в котором хитрые толстые дядьки, деля добычу, пугали друг друга военной машиной, в которой он, Колесников, был бесчувственной гайкой. Теперь он понял, что всегда, даже раньше, чем стал себя помнить, был орком. Свободным и яростным орком — победителем всего на свете. И понял он, что орком быть для него — самое приятное ощущение.
      Он ещё не осознал своим ушибленным разумом, что произошло, что за неведомые, невиданные силы природы, и природы ли, прошлись по нему, но то, что вот это и есть настоящая, заветная правда, ранее ему не доступная, понимал, если не разумом, то чутьём. Орком быть оказалось очень уютно, особенно в те редкие минуты, когда тебя не пытаются убить.

.

      Не ясно, сколько времени лежали орки без движения. Теперь, когда с ума сошли не только все поголовно обитатели высоты Слепой, но и окружающая эту несчастную высоту природа, такое понятие как время, стало очень неточным. В новом, совершенно параллельном ко всему прежнему, мире делить время жизни на годы, дни, секунды было просто глупо, да и невозможно. Теперь каждый свободолюбивый орк сам для себя определял течение времени.
      Позднее Лёха узнал, что орки делят время на несколько понятий. «Сейчас» — это сейчас. «Давно» — это не сейчас, это уже кончилось. «Скоро» — в обозримом будущем. «Завтра» — в будущем необозримом. «Всегда» — это всегда, даже если не сейчас, то только что или совсем скоро, но всегда. А привязывать события своей жизни к придуманному гномами для неясных целей хронометру орку всегда кажется просто бессмысленным.
      Просто лежать и не участвовать в спасении мира или ещё в какой-нибудь, столь же вредной для здоровья операции, было очень приятно. Распластавшись на земле, Лёха чувствовал, как вибрирует под ним почва. Это успокаивало. Меньше всего ему хотелось сейчас услышать над собой голос Великого Воителя, вновь понукающего всех окружающих к подвигу. Он уже чувствовал в себе достаточно сил, чтобы открыть глаза, и даже, наверное, встать, но пока он этого не делал, испытывая надежду, что его посчитают трупом и на этом основании оставят наконец в покое. Или, если повезёт, он полежит ещё немного и окоченеет, и тогда сможет считать себя полностью свободным.
      В себя Лёху привел шум происходящей рядом борьбы. С завидным упорством кто-то не хотел пребывать в покое и продолжал выискивать себе возможность посражаться. Рядом кого-то душили. Хорошо так, со знанием дела и с удовольствием прекращали чью-то нежелательную жизнь. При этом процесс сопровождался размеренным металлическим лязгом. Это каска стучала о камень. Звук, издаваемый каской, позволил с большой степенью вероятности предположить, что по крайней мере один из участников процесса является орком. Из тех, кто остался жив, каски имелись только у орков. Да и кто ещё, кроме его неугомонных новообретенных родственников, мог затеять драку после того, что было этой бесконечной ночью? Заботливый разум выдвигал самую беспокойную кандидатуру. И кандидатуру эту Лёха сейчас ненавидел каждой клеточкой избитого организма.
      В отличии от всего организма разум уже оправился и настойчиво предлагал не высовываться. Не высовываться, пока хотя бы его, Лёху, конкретно не пригласят, во избежании того, что в него, в организм, опять больно настучат. И ещё, проникновенно, убедительно предлагал просто полежать ещё в такой удачной позе, пока, если повезет, не окоченеешь и не превратишься в самый настоящий труп. Тогда уже поневоле тебя все оставят в покое.
Лёха был бы плохим орком, если бы прислушался к доводам разума.
      В повседневной жизни и в быту орки пользуются для анализа ситуации совсем другими инструментами. Тем более ни один орк никогда не слушал надоедливые вопли, издаваемые инстинктом самосохранения. В экстремальных ситуациях выжить орку помогал отнюдь не разум. Прочно угнездившееся в нём со вчерашнего вечера чувство долга по отношению к своим решительно отвергло все доводы паникёра-разума, собрало тело в пружину и швырнуло в гущу событий.
      Уже в рывке к сознанию и жажде деятельности постепенно подключилось несколько органов чувств. Например, зрение. В мгновение заметил Колесников, что ландшафт вокруг резко изменился. Вместо горящего полуразрушенного аула вокруг образовалась чёрно-серая, до рези в глазах ровная под ярким светом Луны, пустошь, посреди которой судорожно дёргались два человеческих тела.
      К удивлению Колесникова, дрался Буба не с Монсеньором. Лорд лежал на спине, а на его огромной груди прыгал рыцарь и двумя руками давил Бубе на кадык очень странным предметом. Этим предметом был обычный обломок черенка от какого-то сельского инвентаря, опутанный хаотично витками ржавой колючей проволоки. Шипы проволоки проткнули в нескольких местах ладони рыцаря и шею лорда. Ручейки крови из их ран смешивались, стекая Бубе за ворот и на грудь. При каждом новом прыжке рыцаря Буба подавался назад, бился затылком каски об камень земли и слабел. Глаза его мутнели, дыхание становилось всё более сиплым и булькающим. Тем не менее, он продолжал втыкать нож в бок рыцарю. Правда, с каждым разом удары его становились всё слабей и медленнее. Нож входил уже только на треть лезвия.
      Когда-то в далекой юности государство в лице майора Удовиченко по прозвищу «Удав» вложило в молодой растущий организм курсанта Колесникова огромное количество приёмов рукопашного боя. Приходилось ему до инстинкта, до хруста в позвоночнике, до алых слёз заучивать комплексы рукопашного боя. Будущего офицера научили атаковать из любого положения любым оружием. Все эти знания, несомненно, пригодились бы ему, будь у него лишних полмига подумать. Но думать было некогда. Лёха как мог на четвереньках ускорился и врезался каской в голову рыцаря, сорвал его с лорда, подмял под себя с удовольствием, ощущая как лопаются под коленом ребра, и начал почти в слепую наугад молотить тамплиера сложенными в замок кулаками.
      Большую часть ударов Боря легко отразил, а через секунду и сам пошёл в нападение. Рыцарь резко выбросил вверх сложенную «медвежьей лапой» ладонь и попал Колесникову в челюсть. Лёха тут же поплыл. Стряхнув его с себя, рыцарь легко вскочил на ноги. Сквозь оранжевые круги и фиолетовые звёзды, кружащиеся в голове, увидел Лёха, как быстро и упруго двигается рыцарь, весь израненный, но по прежнему слишком быстрый для кого бы то не было.
Взгляд рыцаря был яростен и светел, как у уверенного в своей правоте победителя. И по взгляду этому стало Лёхе понятно, что делает он сейчас свой предпоследний в жизни вдох. Боря хищно глянул на лежащего у своих ног орка и с наслаждением замахнулся на Лёху палкой, целясь проволочным шипом в глаз.
      В самый последний момент Лёха чудом успел подставить под удар ладонь вместо глаза. Шипы пропороли ладонь и в этот самый миг Лёха ощутил чутьем своим новым, орочьим, утробой своей пылающей алой, присутствие рядом своих, которые нипочем в беде не бросят. Он не видел, но, захлебываясь злорадством, чувствовал, как набегает на рыцаря, словно танк на пляжный грибок, гвардии старший гопотырь Попович, ликующий от представившейся наконец возможности выдать кому-то свой коронный с разбегу растоптанным сорок девятого размера берцем по «куда попало». Колесников с облегчением начал валиться в темное ледяное забытье.
Но и в забытьи его настиг звук удара. Удар был такой силы, что Лёху вышвырнуло обратно в сознание. Звук напоминал удар по футбольному мячу – такой же гулкий и звонкий.
      Лёжа на спине, Лёха наслаждался замедлившимся в его сознании зрелищем: над ним медленно пролетал изумлённый рыцарь, проворачиваясь в полете, как идущая на вынужденную посадку кошка. И с сожалением тут же констатировал Лёха, что, будь он не ладен, тамплиер не только жив, но и прибывает в полном сознании. И выражение лица рыцаря не обещало никому ничего хорошего уже никогда.
      Из ран, нанесённых Бубой, обильно сочилась кровь. Ярко-алые даже в темноте лоснящиеся капли тяжело падали вниз. Несколько упало на Лёху, и он, инстинктивно не желая получить шлепок Бориной крови на лицо, отвернул голову в сторону.
      Рядом с собой он увидел огромную тушу лорда Бубы. Туша агонизировала. Она сучила ногами, хрипела и продолжала судорожно выбрасывать по плечо окровавленную руку с зажатым в ней ножом в то место, где совсем недавно был Борин бок. При каждом новом рывке руки рукоятки Бориных топоров, глубоко утопленные в широкой груди лорда, стукались друг об друга.
      По гулким ударам сапога стало ясно, что энтузиаст Сытин-Попович решил безвозмездно повторить свой коронный для рыцаря на «бис» и, видимо, не один раз. Самого Сытина Лёхе с земли не было видно, но даже по звукам ударов было легко понять, что пребывает их автор в крайне приподнятом настроении. Через несколько секунд на подмогу разошедшемуся гопотырю промчался, сильно припадая на левую ногу, неизменный его спутник Мамедов.

— Стой, Ваня, стой! — истошно орал Мамедов. — Не убивай его пока! Он последний, кроме нас, живой! Больше языков нет!

      Ответом ему были повторяющиеся глухие удары.

— Стой, шайтан! Стой, баранья башка! Убьёшь! — голосил Мамедов совершенно без акцента.

      Сытин отвечал ему степенно, размеренно. Слово — удар, слово — удар. Слово на вдох, удар на выдох.

— Нет, бум, Мага, бум, не убью, бум, его, бум, фиг убьешь. Бум, бум, бум. А надо бы! — Сытин остановился перевести дух. — Сам-то ему пару раз вломить желания не испытываешь?

— Дикий ты, Ваня, человек! Что толку его бить?

— А я его не ради толку, я его так, для души!

— Вот так, для души, опять убьёшь и всё! — рассудительно сказал Мамедов. — Скажут, совсем дедовщину развёл. Ты сам-то прикинь! Если за поганую собаку прапора тебя на Слепую заслали? Этот-то вообще иностранец! Ты думаешь, они не придумают, куда тебя ещё хуже заслать? Да у них весь глобус в распоряжении!

— А кто доложит? — резонно возразил Сытин.

— Дурак, да? Совсем дикий дурак? Курдюк у тебя между ушами, чтобы каракулевую папаху носить! А со спутника, ты думаешь, не видно? Ты думаешь, им не интересно, что это здесь так бабахнуло, и они спать дальше пошли?

— Во, блин, техника на грани фантастики, — сказал задумчиво Сытин и запрокинул голову в небо.

      Космонавты в небе себя никак не проявили, но он все равно, на всякий случай, оскалил показательную дружелюбную гримасу и даже поприветствовал их ладонью. Мамедов наставительно погрозил космонавтам пальцем. Они долго глядели в ночное, совершенно бездонное, переходящее в космос, небо. И каждый видел там что-то своё. Первым отвлекся гопотырь.

— О, смотри, Мага, пополз опять, сука протокольная! — рыцаря ещё раз приложили ботинком, судя по сухому хрусту, в череп.

— Блин, Ваня, как ты всех задолбал! Особенно его! Свяжи уже и успокойся совсем. А потом ещё надо в офицеров палкой потыкать, вдруг кто живой? А этого свяжи. Очень интересно, что это за палка такая, что они её поделить не смогли? Может, она и нам пригодится потом? Вот мы его и спросим…

— Да хрен он тебе чего скажет! Вон, рожа какая недобрая.

— Не удивительно, — согласился Мамедов. — Может, он и сам человек недобрый. Не все же такие обаятельные как ты, Ваня. На свете есть и плохие люди. Потом, если так бить, у кого хочешь лицо недоброе станет. Перестань его бить, говорю! А то неудобно как-то. Он же союзник был. Нет! Мы сейчас подождём немного, пока пыль поуляжется, а потом, в сторонке, поговорим с ним. Узнаем, что это за палка такая. И ботинки у него моего размера.

— Ну, раз ботинки ему уже ни к чему, я его мотоцикл покататься возьму! У него байк ещё круче, чем у ротного был, — решил Сытин.

— Вот на этом байке в дисбат и поедешь! Он же с номером! Найдут — докажут.

— Ну, ты, Мага, голова! — уважительно сказал Сытин. — Сразу видно, у кого мама профессор-геронтофил!

— Сам ты геронтофил пассивный! Геодезист! Однако, тихо! Кого ещё на нашу голову шайтан несёт? Сильно похоже, что вертолёт, — всё это время Мамедов стоял, запрокинувшись в небо.

— Блин, Мага, — недовольно протянул Сытин, — вертолёт явно к геморрою! Примета верная, жди беды. Если один подпол на уазике такой кипиш навел, чуть не опухли, пока ухайдакали, то, прикинь, это какая шишка летит! Волдырь Волдыревичь из штаба группировки в упаковке не меньше полковника! Это будет вообще полная…

— Чтоб ему палец на лоб вырос! — перебил его Мамедов. — Точно вертолет, да не один!

— Ну, накрылись, Мага, твои новые ботинки…

— Да хрен бы с ними. Как бы мы сами не накрылись!

— Это да, — со вздохом согласился Сытин. — У нас так… Свидетели даже на свадьбе через раз табуреткой в грызло получают, а тут…

— Какая свадьба? О чем ты, Ваня? — удивился Мамедов.

— Тут баш на баш, — продолжил размышлять вслух Сытин. — Если живы остались только мы, то мы либо обдристаться на бегу какие герои, либо свидетели. Это всё зависит от того, чья это была свадьба. Вот ты, Мага, знаешь, кому мы свечку держали? Я лично даже отгадывать не буду. Один хрен фигня какая-то приключится! — Сытин сложил руки на груди, расслабился и начал лениво выискивать в темном небе вертолет.

— А, шайтан! — Мамедов судорожно оглядывал начинающие сереть окрестности. — Всё равно бежать некуда! Я-то ещё кое-как за правоверного сойду, пока говорить не придётся. А вот ты, Ваня, с твоей штрафной рязанской будкой нигде за местного не сойдёшь! Ладно. Раз бежать некуда — стоим, ждём. Действуем как всегда. Я — чурка завоёванный и по русски «сорри, донт андестенд, сэр» и вообще «моя твоя не понимай», а ты — контуженый. У тебя лицо такое — тебе поверят!

— Может, пойти капитана за пульс потрогать? Может, жив? Пусть сам с начальством рулит, ему привычней, — предложил Сытин.

— Да стой где стоишь! За пульс он потрогает. Ты кого потрогаешь, потом месяц с костылем наизготовку ходят. Потрогает он! Пусть его начальство трогает, а нам с тобой надо всех убедить, что мы с тобой тупые, как пуговицы оловянные! Понял?

— Да, блин, всё я, Мага, понял! Только я не понял, прилетел-то кто?

— Ох и любопытный же ты, Ваня, человек! — вздохнул Мамедов. — Ну, не всё ли тебе равно?

— Ну всё-таки! — упрямо повторил Сытин. — Жалко ведь, что так все кончилось! Как-то не так должно было кончиться. Может, ещё не кончилось, а?

— Да, вроде, совсем всех убили уже, — Мамедов огляделся.

— И, всё равно, чего-то не хватает…

— Мне одного не хватает…А текилу у нас всю этот боров выжрал? — Мамедов кивнул в сторону затихшего уже лорда Бубы.

— Так, это, Мага, — Сытин воровато оглянулся, — а запах?

— Дитё! Кому страна оружие доверяет! От нас и так фонит дай Бог, то есть, наоборот, не дай Бог! Нюхать нас добровольно никто не захочет! Однако, полковник, ночью, по тревоге, над нейтральной, и трезвый? Он же тоже человек, не железный совсем, однако!

      Сытин кивнул, соглашаясь, и вынул из-за пазухи початую литровую бутыль текилы. Бойцы быстро сделали по глотку. В бутылке осталось пальца на три. Они переглянулись, а потом взялись за дело.
      Сытин помог Колесникову принять сидячее положение, просто привалив его спиной к туше лорда. Мамедов влил ему в рот остатки текилы. Лёха закашлялся, но всё же смог проглотить обжигающий напиток. Вкуса он не разобрал.

— Воды! — просипел Лёха.

— Воды нет, — с притворным сожалением сказал Сытин, — есть коньяк. И коньяка у нас много!

      Быстро, как всегда в горах, светало. Кончилась ночь. Над перевалом поднимался рассвет. Стало видно, что аул исчез не весь, за пределами ровной площадки вокруг выживших проступили из мглы руины домов и заборов.
      Прислонившись спиной к туше лорда, Лёха выдернул из ладони шипы колючей проволоки и положил палку возле себя. Мамедов подал ему его автомат. Лёха отстегнул пустой магазин и зашвырнул его подальше. Вставив новый магазин и с наслаждением, не спеша, взведя затвор, Лёха стал прислушиваться к своим внутренним ощущениям и вдруг понял, до какой же степени ему по фигу всё на свете. Дальнейшее развитие событий больше не волновало его ни в малейшей степени.


      И тут на серый пепел сгоревшего аула с грохотом и воем плюхнулся вертолёт. Это был новёхонький «Крокодил» без следов опознавательных знаков страны, зато с логотипами на хищных скулах. Логотипы были в виде щита с перевязью, через перевязь шла надпись латиницей «petrolium».
      Два других вертолёта, два Ка-50 , изображая бдительный эскорт, с рёвом пронеслись над головами на бреющем, создав шквал ветра и пепла, мигом развернулись и начали нарезать круги над аулом, недоверчиво шевеля стволами пушек во все стороны.
      Поднятый их винтами пепел густо оседал на Лёху и его бойцов, но на вышедшего из «Крокодила» не попадало ни пылинки. В спину гостя, пробивая рассветный сумрак, светил прожектор вертолёта и он, как сошедший с неба архангел, пошёл на них. В ярком режущем свете казался он огромным и всемогущим. Прибывший на вертолете был несомненно большущей шишкой. А насчет полковника бойцы, застывшие в немом изумлении в десятке шагов от Лёхи, явно продешевили.
      Гость вообще был в штатском. Лёха уже и сам не помнил, когда видел человека в приемлемой чистоты рубашке, поэтому больше всего его потрясла ослепительная накрахмаленная сорочка гостя, просто сияющая в прожекторном свете. То, что прибыл он на личном, без опознавательных знаков, зато с логотипом, боевом вертолёте в сопровождении двух «Акул», то, что одет он был так, словно только что вышел из лимузина, чтобы в обществе полуголой кинозвезды подняться по лестнице в Каннах, поразило Лёху в самое сердце.
      Нет, всё это могло быть! Где-то далеко, в мире белых тарелок и незаминированных перекрёстков, где всё крутилось по заведенному распорядку и без его, Лёхиного, участия, это было, в общем, даже и нормальным явлением. Но накрахмаленная сорочка в душной ночи, среди пепелищ! Именно эта сорочка надёжней любого удостоверения убедила Колесникова в том, что гость, мягко говоря, важный.
      В подтверждение своих невероятных полномочий гость сделал легкий жест рукой. Тут же потух прожектор, а эскорт резко набрал высоту и мигом свалил куда-то за перевал. Стало безветренно и тихо.

— Я смотрю, у вас тут честная дуэль состоялась, — гость окинул глазом изломанного Лёху, прислоненного спиной, чтобы не падал, к огромной остывающей уже туше лорда. — Всё вполне в пределах правил. Значит, вы и есть новый законный владелец шипанутой палки?

— Ы–э–у–а, — только и смог произнести в ответ Лёха. Нет, говорить он мог, хотя челюсть после удара рыцаря болела очень сильно, а мычал Лёха от недоумения. Однако его собеседник посчитал ответ утвердительным.

— Уважаемый лорд, у меня для вас две новости! Одна важная, другая хорошая. С последней и начну. Ваша ватага поставила абсолютный рекорд десятилетия. Третий лорд за сутки — это серьёзная прибавка к рейтингу! Теперь о главном. Я буду ставить вопрос на комитете площадки о роспуске вашей ватаги! Три грубейших нарушения правил за те же сутки, это даже для вас через чур! Два тотальных геноцида, запрещённая магия и нападение на эльфу, фигуру неприкосновенную! Боюсь, что придется отозвать вашу шипанутую палку, хотя бы до выяснения!

      Прибывший величественно протянул руку, показывая глазами, что Лехе выпала великая честь поднять с земли и передать холеному господину шипанутую палку.

— Ы! — ответил Лёха.

      Прибывший ответ положительным не посчитал. Он стал так, что поза показывала всю степень его неудовольствия глупым промедлением орка, однако с возможностью принять искреннее его раскаяние. Луч утреннего солнца, выскользнувший из-за перевала, коснулся важного гостя, отчего его сорочка опять ослепительно вспыхнула на фоне окружающей серости, и…
      И тут Лёхе показалось, что он уже знал раньше этого штатского. При внимательном рассмотрении он смог с огромным трудом опознать в нём своего давнего сослуживца Мишу Рубана. Предположение было полностью бредовым. Капитан Рубан давно уехал в Россию и присутствовать здесь не мог. Возможно, что прибывший мог быть просто похож на Мишу. Но похож очень сильно. До оторопи. Это следовало немедленно уяснить.

— Миша? — полуспросил, полупозвал Лёха, с трудом ворочая спекшимися растрескавшимися губами. — Рубан?

      Прибывший остолбенел. С него махом слетела спесь. Он как-то сразу ссутулился и утратил значительную часть уверенности. На шее обильно выступил пот и стал сползать на ворот сорочки. На белоснежном ослепительном накрахмаленном вороте появились маслянистые влажные пятна. Даже вертолёты с нереальной огневой мощью, пронёсшиеся над головой, уверенность ему явно не вернули. Он очень внимательно вгляделся в Лёху. Теперь к его чувствам добавилось ещё и удивление.

— Лёха? Колесников? Это ты? — гость отступил на шаг в сильнейшем замешательстве.

— Я, — согласился Лёха.

— Ну, у вас тут, видать, жарко было… Тебя и не узнать. Богатым будешь… — растерянно пробормотал гость, оглядываясь.

— А ты-то как здесь?

— Ну, ты, это, используя давнюю дружбу и личную приязнь, нюх-то не теряй! — вдруг резко сменил тон гость. — Посредник я здешний! Хотя, чего с вас, орков, взять. Посредника в лицо не знаете — ладно. У вас и такие есть деятели, что просто мороз по коже! Что ни квест, то международный, а то и межрасовый конфликт! Золотые бы вы ребята были, если бы ещё и свидетелей не оставляли! Посреднику для счастья много не надо.

      Произнося эту речь, Рубан сделал несколько коротких шагов в сторону. Носовая пушка «Крокодила», до того индифферентно смотревшая в небо, опустилась. Лёха почти физически ощутил на себе перекрестье прицела.

— Посредник! — Лёха, на всякий случай незаметно подтянул к себе автомат. — И между кем и кем ты посредник? Типа, и нашим, и вашим? Чего-то не люблю я посредников…

— Ты автоматом-то не особенно жестикулируй, орк горелый! — с достоинством отозвался Рубан. — А то я решу, что ты мне угрожаешь, да и меры приму соответствующие!

      У Лёхи сдавило внезапно тупой болью виски. Его посетило острое ощущение «дежавю». Ему показалось, что интонациями и манерой говорить, ничего не говоря, напоминает Миша Рубан кого-то до боли знакомого, и ждать от этого знакомого хорошего бессмысленно.

— Ты тут часом попа в рясе не встречал, тёзку твоего? Тоже, сука, посредник? — поинтересовался Лёха.

— Монсеньор? — лицо Посредника скрючило, как от зубной боли. — А этот-то старый хрыч куда полез? Он, что, и в этом квесте замешан? То-то я думаю, народу столько померло! А это батюшка повеселился!

— Так ты его знаешь?

— Дубина, я — Посредник, я знаю всё и всех! У меня задача прямая всё про всех знать! Игроков я знаю всех! Если не лично, то хотя бы по материалам регистрационных карт! Причём нормальные, цивильные Игроки, кому нужны материальные блага, личная карьера и удовлетворение здоровой жажды власти, мне на пути практически не попадаются. Они себе сами живут, от меня им надо только, чтобы сервак игровой да страховая гильдия круглосуточно коннектились ! Всё. Они меня не видят — я их не вижу. При этом все жутко довольны друг другом! А вот всевозможные самозваные и на фиг никому не нужные защитники и спасатели типа Монсеньора, да ещё десяток таких же… Я даже спрашивать не буду, на кой вы с этим Монсеньором связались! Мне интересно, зачем вы магией пользовались открыто и так похабно? Электромагнитный импульс был такой, что теперь в радиусе трехсот вёрст даже микроволновки с перебоями работать будут! Вся электроника, кроме русской ламповой, той, которая гвоздями соединена из керосиновых ламп и обломков рельс, просто умерла, сервак, между прочим, в том числе! Его уже чинят, но вы целую игровую площадку на несколько часов обвалили! У всего торгового народа рейтинги посыпались. Это же хулиганство, в конце-то концов!

      Посредник резко вдохнул всей грудью и на полминуты задержал дыхание, успокаиваясь. Лёха, оторопевший от гневной тирады, из которой он не понял и половины, молчал. Его бойцы, оцепенев, тоже не сводили глаз с гостя.

— Ладно, — наконец выдохнул Рубан. — Игроки народ свой, всё поймут. У них и вариантов других нет. Но вы же всех оповестили о том, что мир опять принадлежит оркам! Хоть с глобуса беги! Вас обычно за это и мочат… Полчаса назад в море в двухстах километрах южнее рухнули девять А-10 ! Доказать я не смогу, но, сдается мне, что вы тут при делах! Половину курортной зоны напалмом загрязнили, придётся там танкер топить, чтобы следов на поверхности не было! И почему это бомбардировщики, интересно, именно напалмом по самые дюзы закачались, в наше-то время это же музейная редкость? Слава Тору, тут рядом в тысяче километров на юг пиндосы какую-то пакость мутят, операция у них секретная, под кодовым названием «Кипиш и паника». Вот, операция ещё не началась, а они уже потери несут! И все из-за вас, орков. Я сам сначала чуть не обгадился, думал, война атомная началась нахрен! А оказывается, нет! Это чисто братаны орки эльфу мочат, ничем себя особым не стесняя! От души и со всей дури, с присущим им особым этническим цинизмом, изничтожают представителей древнейших, практически вымирающих рас, при этом даже личной неприязни к этим расам не испытывая! Даже финансовых претензий не высказали. Так, по ходу дела, стерли с глобуса населенный пункт. Чем он вам мешал? Он Александра МакЭдонского пережил, аул этот, и Чингисхана пережил! А Лёху Колесникова не смог! Как мы это решать будем, а, лорд?

— А, что, вариантов много? — Лёха так и не понял и половины из сказанного Рубаном, но общий смысл уловил чётко, сказался опыт офицера российской армии: его опять материли за то, что делал не он. Очевидно, судьба ему выпала быть всю дорогу крайним за все подряд. И если за выгоревший дотла аул его совесть слегка беспокоила, то свою вину в падении в море американских ударных бомбардировщиков и за какие-то неполадки в вотчине Билла Гейтса вины за собой он не чувствовал, но пока решил выслушать всё, что скажет ему «шишка» Рубан.

— Вариантов у тебя, лорд, много! Аж два! Либо ты возмещаешь ущерб, причем быстро, либо уматываешь на хрен с моей игровой площадки. С переездом я от души помогу!

— А почему ты называешь меня лорд? — спросил Лёха единственно, чтобы собраться с мыслями и выиграть время. — Лорд убит. Вот он лежит.

— Это, судя по размерам, орк-воевода Хрящ лежит. Тот еще был покойничек! Неугомонный дикий патриот. Падла! Не хуже Монсеньора стихийный геморрой на теле здорового Игрового общества! Его смерть для меня самая лучшая новость за год. Я тебя за это даже расцеловать готов! По старой дружбе.

— Ты лучше сам себя расцелуй в засос, куда дотянешься! — Лёха на всякий случай навел на Михаила ствол, лишь после этого вспомнив про наличие огневого прикрытия Посредника в виде двух смертоносных «Акул». Но, даже и вспомнив, останавливаться не стал: — Ишь, развелось вас, интеллигентов! Причесочка, блин, рубашечка, одеколон. Может, у тебя еще и ногти крашеные? А? И вертолёт у тебя с подозрительно светло-синим брюшком… Предупреждал меня Буба про вас, фокусников светло-синих! Ты же русский офицер, Миша, как тебе не совестно под видом товарищеского общения с мужиками целоваться! Я не так воспитан, извини. Я на почве общего бескультурья организма, за такое и грохнуть на фиг могу, легко!

      От выдвинутых обвинений Рубан явно опешил. Вместе с солнцем через перевал перебрался горячий ветер. Миша мигом стал малиновым от испарины.

— Лёха, ты бы сам не возбуждался без причины, а? Кому ты на фиг нужен! Тоже мне, порнозвезда местного пошиба! Не очень-то и хотелось. Я же фигурально! Не хотел я тебя целовать, и не думай!

      За спиной у Лёхи кто-то откашлялся. Кажется, Сытин с Мамедовым наконец сбросили с себя тягостное оцепенение и снова были готовы к активным действиям. Лёха хотел было остановить их, но не успел. Сытин, со свойственной ему манерой встревать в разговор, вышел вперед, встав между Лёхой и Рубаном, и, расправив во всю ширь грудь, стал демонстративно разминать руки и шею. При этом по его телу перекатывались такие бугры, что даже сквозь броню и разгрузку было страшно смотреть. Рубан не мог оторвать взгляд от великана. Тот, довольный впечатлением, строго спросил:

— А почему ты нашего командира поцеловать не хочешь? Брезгуешь?

— Не понимать русски, бешмет алга, совсем чурка злой, вах!. Р-р-р, укушу! — в тему поддакнул хмурый Мамедов, вытаращив на Михаила свою круглую физиономию и квадратный компенсатор принадлежавшего раньше эльфе чудовищного стрелкового агрегата, невесть как у него оказавшегося.

      Рубан покрутил головой:

— Блин, ну вы и отморозь! Аж завидно! Как же вам классно, совсем без мозга обходитесь! А не нескромно ли всех подряд валить? Можно и нарваться!

— Угрожаешь? — с надеждой в голосе спросил Лёха.

— А ботиночки у вас, господин хороший, какого размера? — елейно спросил гопотырь и хрустнул пальцами.

— Начинается! — фыркнул Посредник. — Может мне ещё и подпрыгнуть, чтобы мелочь в карманах брякнула?

— А у тебя и деньги есть с собой? — с любопытством спросил Сытин.

— Ты, воин, попутал чего-то! — рыкнул наконец справившийся с собой Посредник. — Это я тебе «ты» говорю! А ты мне «вы», причём в самых исключительных случаях, когда спрошу! Тебе со мной общаться не по рангу пока. Вот когда ты лордом станешь, — а я в тебя верю, очень скоро станешь, ватага у вас в плане карьеры перспективная, даже среди орков на плохом счету, а это постараться надо, — вот тогда и будешь со мной говорить! Даже на «ты», если я в настроении хорошем окажусь.

— А как это — лордом стать? — Сытин с интересом посмотрел на тело Бубы, на Леху и на господина в штатском.

      Не понравился Лёхе этот интерес. Глаза у Поповича стали что-то недобрые.

— Охренеть, воин, ты что, вчера родился, вернее, зарегистрировался? Кто тебе гейм-карту выдал? — удивился Посредник.

— Никто мне ничего не выдавал!

— Ах, да, — легонько хлопнул себя по лбу Рубан, — вы же все волонтеры военного времени! Регистрировались по полевому патенту. Кстати, оплатил его, почему-то, отдел информации «Г.Н.О.М.—ужаса» . Странно! Вы, что, ещё и в дела гномов влезли, смертнички? Очень вы мне нравитесь! Давненько таких дерзких орков не видел. Да, точно, уже месяцев пять, как Мовсу Бараева тролли нечаянно грохнули… Вы, я чувствую, жизнь проживёте яркую и долгую. Все ждать задолбаются, пока вас всех грохнут… А лордом, боец, стать просто! Видишь эту фигню, палку, проволокой обмотанную? Это есть шипанутая палка. Знак высшей власти в вашей орочей ватаге. Все бойцы обязаны её владельцу подчиняться. Под страхом внезапной лютой смерти. У кого палка, тот и есть лорд Буба. Это, как у царя скипетр. Артефакт абсолютной власти. Только артефакт на предъявителя. Кто предъявил, тот теперь и лорд. Лёха вот сейчас лорд Буба и у него под рукой триста стволов. А если палка у тебя окажется вдруг, ты будешь для них первый после Бога. Только в Бога орки не верят. Улавливаешь мою мысль?

— То есть, как я понял, лорд — это офигеть как круто, — задумчиво произнес Мамедов без акцента.

— Да, боец. Для вас круче не бывает. Шипанутая палка — это власть. Власть, бабки, дорогие чёрные тачки, тёлки с упругими сиськами, много, и сколько хочешь мяса жареного большими кусками!

— И, что, круче лорда нет совсем никто? — ещё более глубокомысленно спросил Мамедов.

— Нет, почему же… Теоретически существует должность главы орк-комитета , — терпеливо объяснил Посредник, косясь на Сытина. — Игрок с полномочиями бога особого назначения! Все про него слышали, но никто никогда не видел, во всяком случае, живым. Должность просто легендарная. Только она почти всегда вакантна. Желающих, как ни странно, мало. Кто под власть свою семь лордов соберёт, тому все остальные лорды присягнуть будут обязаны и седьмую часть с добычи засылать исправно. Раз тридцать уже объявлялись орочьи цари, но дольше года только Емельян Иванович Пугачёв продержался. У этого к моменту казни рейтинг просто зашкаливал и экспа миллионами исчислялась!

— Что ещё за экспа? Типа, деньги? — спросил Сытин.

— Типа, но не совсем. Слышал поговорку: «Не всё можно купить за деньги»? Экспа это такие, типа, деньги, за которые можно купить всё. В том числе и деньги. Даже здоровье, хотя вот тебе это точно ни к чему. Ты, случайно не из Огрызково родом?

— Что все мне этим Огрызково в глаза тычут? Что это за фигня? — насупился Сытин и непроизвольно сжал кулаки.

— Ты даже этого не знаешь? — удивился Посредник и на всякий случай отошел на пару шагов назад. — Ты же точно не орк по Расе! Нет, по регистрации-то орк, да и душа у тебя неугомонная по молодости… Позже, если доживёшь и насобираешь пятьдесят баксов, мы к этой теме вернёмся. Тебе можно даже тесты не делать! Тролль чистопородный, модернизированная версия для полевых условий эксплуатации! Ну ладно, слушай. У каждой Расы есть своя штаб-квартира. Там хранится их артефакт, для вас, военных, типа, знамя части, и расписка от ГИПа и ГАПа о первой регистрации. Большинство рас местоположения штабов не скрывают. У троллей штаб-квартира в деревне Огрызково, там же хранится, как тролли говорят, и их главный артефакт, «точильный камень бога Тора». Проблема, что никто, из Огрызково выйдя, обратной дороги не найдет. Магия просто… Так что связь с ними только через Интернет, и то, когда у них модем исправен!

— А когда не исправен? — Сытин аж подскочил на месте.

      Посредник вздрогнул, но ответил спокойно:

— Да никто об этом не жалеет особенно. Самому троллей позвать мало кому хочется. Они сами везде имеют привычку являться. Особенно куда не просят, и всегда, блин, веселые такие, на веселе, в смысле, с гармошками, водкой, салатами и бабами! Бабы, как правило страшные, но им, троллям, всё на свете по нулям! Им, вообще, всегда всё по нулям! Задолбали уже просто своей любовью к праздникам! — по разгоряченному лицу Миши было видно, что его действительно задолбали. — И, вообще, на моей игровой площадке вас видеть я бы не хотел! Хотя, при вашей бодрости, придётся! Хорошо, хоть Огрызково не на моей территории. А то бы совсем проходу не было. Тьфу!

— Эй, резкий парень в галстуке, не пыли! — миролюбиво сказал Сытин. — Я так понял, что ты этих весёлых из Огрызково не любишь. Не понял только, за что их не любишь. Чего плохого делают, ну любят они в гости ходить, с кем не бывает? И, сдается мне, мил человек, что нам тут зубы без наркоза заговаривают!

— Алла бешмет! — поддакнул Мамедов и грозно клацнул зубами.

— Да вы что, парни, кто вам зубы заговаривает? Это я так, расслабился, кореша старого встретил, разболтался… — Посредник с тоской оглянулся на барражирующие вертолёты, но те почему-то никак не среагировали.

— Лорд! — обратился Сытин к Лёхе. — Ты его знаешь?

      Лёху впервые назвали лордом. Его это ничуть не покоробило, наоборот, оказалось, что это очень приятно.

— Спокойно, Попович, сбавь обороты, а то винт отломишь, — успокоил Сытина Лёха, — это в прошлом правильный военный, я его знал ещё год назад. Он крепость на Слепой и построил. Я с ним поговорить хочу.

      Лёха сознательно назвал Сытина «Попович». И вдруг, когда они обменялись именами, полученными этой ночью, между ними возникло какое-то тугое, практически интимное чувство братства. Мамедов тоже оказался втянутым в их чувство. Ясно и отчётливо новорожденный лорд понял, что кроме этой шальной парочки нет у него на свете никого ближе и родней. И что с этого самого мига, что бы на свете не произошло, чтобы с ними в дальнейшем не случилось, будут они одним целым против мира и судьбы. Бывший капитан впервые в жизни понял, что на самом деле значит слово «свои».
      Раньше учителя, командиры, замполиты старательно вдалбливали в него это слово, да так, что от частого употребления оно совсем утратило конкретику и потеряло смысл. Только сейчас, встречая жаркий рассвет в сожжённом ауле на чужой земле, он понял, что отныне и навеки они трое друг-другу свои. И лишь потому, что они теперь орки.

— Лады, командир, пусть говорит! — кивнул Сытин. — Но если что, только крикни, мы тут рядом. По погребам и кладовкам пошарим, а то жрать охота. А ты с ним осторожней, лорд! Хороший человек на Слепой бы строиться не стал! Мутный он какой-то, твой правильный военный. Ты его спроси, знал ли он, что за хрень в округе творилась, или это и для него неожиданность!

      Лёха удивился. Говорил Сытин, как всегда, грубо и зло, но для Колесникова в его голосе слышалось участие и товарищеская забота.

— Да уж не забуду спросить! Иди Вань, может и правда, чего пожрать найдешь? А я с нашим гостем говорить стану. Кто его знает, как разговор пойдет… В случае чего, на фиг мне свидетели?

      Сытин кивнул и медленно удалился. Его охромевший вечный сопровождающий, последовав за ним, не пожелал расставаться с тяжелой, громоздкой и непомерно длинной железякой эльфы, присвоенной им в качестве законного трофея. Долго ещё слышно было, как он цепляется ею за углы, камни и проёмы. Каждый лязг металла сопровождался коротким и эмоциональным выкриком на неизвестном языке. На близкие вертолеты, зависшие невысоко над землей и поднимающие ветер, они оба не обратили никакого внимания.
      Колесников остался сидеть. Он чувствовал себя хозяином на этой, только что завоёванной им земле, да и шевелиться ему не хотелось. Рубан, всё время до этого стоявший, тоже решил устроиться поудобнее. Он сделал жест куда-то за спину. Тут же «Акулы» взревели, порхнули в сторону и быстро умчались куда-то за Слепую. От стоявшего на земле вертолета к Посреднику метнулись две приземистые фигуры. Угрюмые взгляды исподлобья, землистая кожа — Лёха тут же опознал в них упырей. Они очень были похожи на бойцов, прибывших когда-то с Юстасом, разве что были меньше по размерам.
      Упыри притащили раскладной стол. Собрали его, накрыли скатертью, поставили на скатерть огромную вазу с фруктами, несколько бутылок, тарелки, фужеры и прочие атрибуты давно забытой капитаном мирной жизни. Всё — и стекло, и фарфор, и серебро, выглядело настолько чистыми и неимоверно изящными, что у капитана тут же стала кружиться голова от жажды и зудеть всё тело. Тем временем сонные, но очень проворные упыри приволокли два лёгких резных чёрных полированных готических кресла в ослепительно белых чехлах и установили их с двух сторон у стола.
      Упырь подал ему воды помыть руки и свежее, хрустящее от чистоты, полотенце. С рук стекала на серую землю чёрная жижа.
      Только теперь Лёха понял, до какой степени он ранен, грязен и устал. Чтобы побороть смущение, которое всегда испытывает чистый среди грязных, Леха без стона, опираясь на автомат, поднялся, проковылял несколько шагов и тяжело плюхнулся в белоснежное кресло. Автомат, заставив посуду испуганно звякнуть, лег на стол, стволом от Лёхи, руку с рукоятки он не убрал. Среди белоснежной и хрустальной посуды, фруктов, дорогих вин, был он сейчас для Лёхи единственной верной надеждой и опорой. Рубан, как будто получив приглашение, сел напротив Лёхи. Все остальные удалились.
      Двое сидели друг против друга за столом, среди пепла и развалин. В небо осторожно, дабы не потревожить их молчание, вползало алое солнце, начинался настоящий жаркий, в меру ветреный, погожий денёк. Разговор двоим предстоял серьёзный.
      Первым не выдержал Михаил:

— День сегодня будет жаркий, не правда ли?

— А? — ошарашено переспросил Лёха.

      Он ждал от Рубана чего-то большого и важного, но уж никак не разговора о погоде.

— Я говорю, летом здесь очень жарко! — продолжил издеваться Михаил.

      Лёха, чтобы опять побороть смущение, взял из вазы грушу и разгрыз. Сок потек по подбородку, а черенок с залихватским плевком перелетел за спину Рубану. Рубан воспринял это, как предложение сменить тему.

— И что, ты ждёшь, что я каяться буду? — с вызовом спросил Миша.

— Каяться? — переспросил Лёха. — То есть, есть в чём каяться?

— И правда, каяться мне перед тобой не в чем. Плохо, что это именно ты оказался, но тебя сюда не я, а Хрящ-покойничек посылал. Но, если бы я знал, что так получится…

— Что, кого другого бы на убой отправил? — с издёвкой уточнил Лёха. — Типа, на смерть можно посылать только совсем незнакомых? А знакомых нельзя. Во-первых, не гламурно, — Лёха мимоходом удивился, откуда всплыло у него это странное слово, — а, во-вторых, они, суки, потом сниться будут. Так, что ли?

— Тяжело с тобой, Лёша, разговаривать стало, — уронил Рубан.

— Да уж не обломайся! Не побрезгуй нами, сирыми, объясни, что к чему.

— А что я тебе объясню? — всплеснул руками Рубан. — Я и сам толком ничего не знаю! Не должно там, то есть здесь, быть некромантов. Их вообще уже давно не должно было быть! Вообще, в природе, в принципе! Не понятно, откуда этот взялся. Я даже предположить не могу…

      Их разговор прервало покашливание. Источником звука оказался рыцарь Боря. Во всяком случае, раньше это тело принадлежало рыцарю, хотя Леха был уверен, что Попович забил его до смерти.
      Оказывается, став орком, его боец так и остался в категории исполнителей, которым ничего нельзя поручить. На будущее новоявленный лорд сделал пометку, что никогда нельзя экономить на контрольном выстреле.
      Когда кашель прекратился Боря с огромным трудом поднялся и приблизился к столу.

— Лорд! — поприветствовал он Лёху, с трудом преклонив одно колено и приложив правую ладонь к груди. — Разрешите мне сесть, мне трудно будет говорить.

      Лёхе было чертовски приятно это обращение. Лорд — это звучит гордо. Однако он не очень-то хотел сидеть за одним столом с убийцей Бубы. То, что Боря недавно пытался убить и его самого, почему-то волновало Лёху слабо. Только челюсть очень болела. Лёха мгновение подумал, а потом резонно решил, что убить рыцаря успеет и после разговора. К тому времени и бойцы вернутся…

— Да валяй, если Миша тебе стул уступит, — разрешил Лёха.

      Миша стул уступать не стал. Вместо этого он постучал тонким фруктовым ножом по хрустальному фужеру. Звон вышел очень тонкий и какой то, после мата и стрельбы, совершенно здесь, в ставшем братской могилой ауле, не настоящий. Сонный, но очень торопливый упырь примчался с третьим креслом.
      Рыцарь сел. Спросив взглядом разрешения у Лёхи, он схватил бутылку с красным вином, вынул пробку зубами, заплюнул её ещё дальше, чем Лёха черенок от груши, истово перекрестился и в три глотка осушил. Пустую тару, не глядя, забросил за спину.
      Сразу после этого лицо его стало зелёным даже под толстой коркой из боевой раскраски и запёкшейся крови. Боря переломился через подлокотник кресла и его стало рвать. На серой почве мгновенно образовалась лужа, издающая острый винный кислый запах.

— Долбанные тролли! Мать их перемать! Что за колхозная манера пинать по голове? А ещё демократию строят, уроды! Лучше бы точильный камень нашли!

— Что, сотрясение? — участливо, но довольно холодно поинтересовался Посредник. — Может, необходима медицинская помощь? У меня есть…

— Да пошёл ты на фиг! Много тебе чести, нелюдь. Ты что, мне, рыцарю Храма Господня, помощь предлагаешь?

— Во, блин! — удивился Миша. — Здесь, блин, что, ещё и рыцари замешаны? Ну, вообще винегрет… А насчёт нелюди, это мы с тобой попозже потолкуем… Задолбало меня ваше рыцарское чистоплюйство! Если ты рыцарь вообще, конечно.

— А ты что, меня за орка принял? — с вызовом спросил Боря.

      Михаил задумчиво окинул взглядом Борю, Лёху, потом снова Борю. Лёха однозначно выглядел более презентабельно, одежды на нём было заметно больше, а крови меньше. Миша вздохнул и честно, но осторожно, признался:

— Вообще-то, да.

— Мать, тролля перемать, что, у меня с лицом что-то не так? Отчего это меня все за всякую сволочь принимают? Может мне прическу сменить?

— Тебе бы умыться да одеть чего-нибудь скромнее, а то тебя за тролля-папуаса ещё примут! — удовлетворил его любопытство Лёха.

— Шарман! — с издёвкой ответил рыцарь. — Кто заговорил! Разойдитесь в ужасе, грозный и великий хрен с горы Слепая заговорил! Блин, меньше дня в Игре, а уже позволяет себе…

      Что Лёха себе позволяет, рыцарь так и не успел сообщить. Лёха с размаху врезал ему по голени ботинком, ребром ладони в переносицу и стволом автомата в горло. Боря рухнул на спину вместе с креслом. Лёха пожал плечами, сбросил на землю осколки посуды, которую он задел автоматом, взял с вазы яблоко и демонстративно начал его грызть.
      Рыцарь полежал с минуту и поднялся. Его снова стошнило. Он закончил физиологический процесс, поставил на место кресло, аккуратно поправил белый чехол, снова сел за стол и, как ни в чем не бывало, продолжил прерванный разговор!

— Лорд! Посредник лжёт. Причём не потому, что чего-то не знает. Все он, мутная сволочь, знает! Просто он не хочет свои «косяки» признавать! Он прекрасно знает, что это, на фиг, не аул был никакой, а, блин, последняя резервация диких хоббитов! Заповедник «Мягкие норки». Он и вспыхнул потому, как спичка, что под домами несколько ярусов лабиринта из кладовых и галерей. Там у них запасов лет на десять, в том числе и бензина с соляркой. По галереям тяга мощная, вот и заполыхало все… Его, заповедник этот, ещё лет пятьсот назад закрытой для Игры территорией объявили. Потерянный Шир! В целях сохранения редкого вида и недопущения геноцида доступ Игрокам, да и вообще всем посторонним, закрыли. Ну, и хоббитам из заповедника все выходы перекрыли от греха, они те еще ребята! Тупиковая ветвь троллячьего вида, а это настораживает! Хотя сами они уверены, то есть, были уверены, что они, как минимум, венец творения и вершина эволюции! Они, время от времени вспоминали, что они гордые потомки великого завоевателя Александра Мак Эдонского, и пытались пробиться в большой мир. Кончалось это обычно плачевно и для них, и для округи. Тампль, естественно, взялся за охрану качественно, ограничил доступ и в долину, и в страну. На перевале поставили заставу, патрули по периметру пустили. Но, оказывается, зря. Душки-хоббиты оказались не такими уж простыми! Осознали уроки… Сидели тихо в своем ауле, плодились, размножались, большинство просто забыло, что они хоббиты. Сельский труд наглухо убивает мыслительный аппарат… И про них самих тоже со временем забыли. Под видом тихонь они тайно хранили гены последних недобитых некромантов, но это еще полбеды! Они тщательно хранили, по крупице собирали и умножали знания. Я, лично, совсем не удивлюсь, если бы мы нашли здесь «Некрономикон» и подлинный «Молот ведьм», самые разыскиваемые из запрещённых артефактов. Жалко, что орки выжгли весь аул… Можно было срубить за эти книженции нехилую награду. Кстати, и доказательство некромантии получили бы железное. Документально бы удостоверили, что под прикрытием или с попустительства Посредника такого-то произошло развитие и использование запрещённой магии. А так ещё доказывать придётся, что это не было геноцидом из мотива личной неприязни. Некромантия — она, в отличие от других видов магии, крайне неэнергоемка и не засекается издалека. Вот и проспали мы хоббитов. Поскольку внимательно к ним никто не присматривался последнее время, они всё втихую и провернули. Кто бы мог подумать, что и они тоже вынашивали планы мирового господства! Хоббиты такая же подлая нелюдь, как все остальные. Что, не пролезло тебе, Посредник, захватить мир во главе орд зомби? Или, скажешь, не так всё было? Не знал ты про милые забавы своих подопечных хоббитов? А?

— Рыцарь! — резко оборвал его Михаил.

— Да, я честно заслужил этот титул, — согласился Боря. — Можешь называть меня так, нелюдь.

— А зовут то тебя по имени как?

— Тебе зачем, ворожить решил, порчу на меня наслать, отродье?

— Да нет, просто узнать хочу, за кого Бога молить? — с угрозой ответил Рубан. — Просветил, касатик. А я-то с ног сбился! Всё думал, кто бы мне глаза раскрыл на безобразия на подотчетной территории! Спасибо, осчастливил. Гений сыска! Просто Шерлок Эркюльевич Турецкий. Всех раскрыл… Только всё это мимо! И потом, любезный, вы забываетесь, вопросы здесь задаю я!

— То, что ты Посредник, это до первого комитета. Так что очень-то щёки не надувай. Могут лопнуть. Вместе с головой, — заметил Боря.

— Дурак ты, рыцарь, и выводы делаешь логические, но дурацкие, — неожиданно спокойно заметил Михаил. — Допустим, я хоббитам поддержку оказывал. С корыстными целями. Доказательств, конечно, нет, но предположим… Но эльфа-то как в это дело втянулась? Без попустительства вашего пресветлого Тампля на закрытую Игровую площадку попасть просто никто не мог! Тем более эльфа, тем более такого высокого уровня, явно из последних их магов! А она не только проникла, но и, падла, сдохла на хрен, на радость местной тусовке магов нетрадиционной ориентации! А это, заметь, полное не комильфо. Так что это тебе будет хрен с траурной музыкой и многочисленными болезненными травмами в самоуважении, а не доказуха! Ишь, всех развёл, всех поставил. Он, значит, виконт Де Бражелон, а остальные — педерасты!
Лёха очень удивился, он впервые услышал, чтобы обычное слово «пидарасы» коверкали до такой степени. Ему почему-то очень неприятна была свара между рыцарем и Посредником. Казалось, что они что-то портят и ломают этим выяснением того, кто виноват. Он решил их прервать:

— Да не по фигу ли теперь, кто крайний? Ни мне, ни пацанам моим теперь от этого ни жарко, ни холодно. Просто оставьте. Война окончена, забудьте и заткнитесь. Не фиг выяснять, кто конкретно козёл. Оба не бабочки. Давайте разбираться, что теперь делать, — говорил Лёха негромко, медленно, но его слушали если не с уважением, то с вниманием. Лёхе определённо нравилось быть лордом.

— Да, лорд, — склонил голову в лёгком поклоне рыцарь.

— Это мудрое решение, лорд, у нас ещё есть на это время, — согласился Посредник.

— Главное, что меня интересует: на этом долбанном перевале теперь перестанут убивать русских солдат?

— Лорд, тут всё просто, — успокоил его Посредник. — После вашей, гхм, воспитательной работы среди местного населения… Думаю, Тампль снимет ограничения и на эту землю придёт мир. Пятьсот лет они тут режут друг дружку и всех подряд за компанию, и даже понятия не имеют, за что воюют. Ведь, если посмотреть объективно, никаких сколько-нибудь ценных ресурсов тут нет. Внешним врагам эта земля на фиг не нужна, а баев между собой храмовники сталкивали. Сейчас они посадят на трон своего ставленника и будут растить мак, детишкам на молочишко. А процесс переработки растительного сырья в высококачественный героин, он суеты, шума и стрельбы не любит. Большие деньги любят тишину. Тишина и придёт.

— А что, кроме моих ребят некому было порядок навести? — разозлился Лёха.

— Вы, лорд, имеете в виду сломать, сжечь и уничтожить единственную ценность и достопримечательность, единственный повод для войны? — уточнил Посредник. — Видимо, да. Просто очень многие проблемы в Игре и в истории решали орки, причем чаще всего именно так. Очень часто на обломках сломанного орками мира вырастало что-то новое и очень полезное. А по поводу давней любви орков к хоббитам даже песня есть орочья народная. Как же там… «Взвейтесь кострами, хоббичьи норки, здесь погуляли пьяные орки!» Даже удивительно, лорд, насколько эта история соответствует песне! В Игре вы недавно, а песню эту уже и орки давно не поют. Маловероятно, что вы могли услышать её и всё это подстроить, да и зачем? Экспы от этого не добавится! Отсюда я делаю вывод, что вы, лорд Буба, просто избранный судьбой герой для решения этой проблемы. Как в книжках, мол, если ты родился героем, то на физическую подготовку можешь не заморачиваться. Всё равно на тебя с неба упадет артефакт и им ты всех и победишь. — Посредник глотнул вина и признался: — Вот уж не думал, что сам увижу такую историю! Судьба, Лёха, а от неё не уйдешь! Наверное ты родился для этого.

— Чтобы сровнять с землей всего один единственный вшивый аул? Да не дай Бог! — возмутился Лёха.

— Нет, чтобы стать одним из лучших лордов! — услужливо склонил голову Посредник. — Только моя игровая площадка слишком тесна и скучна для столь великого воителя. Вам бы развернуться на самой мощной площадке…

— Это ещё что за площадка? И как туда попасть? — деловито осведомился Лёха и тоже потянулся за бутылкой.

— Попасть туда я вам помогу! — пообещал Посредник. — Сейчас прибудут наши М-гномы , порядок навести, чтобы никаких следов вашей бурной жизнедеятельности не осталось, а потом милости прошу на борт моего флагманского вертолета и прямым рейсом отправимся! Это самая большая и мощная площадка называется «Материк Русь», по-вашему — Россия, место для вас привычное! Официально вы все погибнете смертью храбрых. Ваши люди этого достойны и им будут оказаны воинские почести. А вас ждёт ваша ватага! Два лорда назад Буба принес вассальную клятву Князю Добрыне, а у орков новый владелец шипанутой палки не может отказаться от клятвы лорда. Вся ватага под видом Двести двадцать четвертого Отдельного Краснознаменного Будапештского воздушно-десантного полка сегодня ночью погрузилась и отбыла на Урал. Есть там такой город, то ли Цемент, то ли Алебастр называется. Там теперь штаб-квартира вашей ватаги, там вас и ждут. Останется только убедить несколько сотен ваших подданных в ваших полномочиях и привести их к присяге. Учитывая ваш характер, это будет не трудно.

— Я был уверен, что для подтверждения своих прав шипанутой палки вполне достаточно. Особенно, если шипом по плюрализму. Единственное, что меня смущает, неплохо было бы к похоронному свидетельству иметь ещё какие-нибудь документы, желательно на другое имя. Пластический хирург мне уже не нужен. Меня так отделали, что мама не узнает!

      Замечание Лёхи вызвало у его собеседников плохо скрываемую улыбку.

— Уважаемый лорд! Экспа, внутренняя валюта Игры, позволяет вам в течение часа обзавестись любыми документами! — пояснил Посредник.

— Так эту валюту ещё взять где-то надо! — разумно заметил Лёха.

— Вот уж кто-кто, а вы за это можете быть спокойны, —покачал головой Посредник. — У вас экспы столько, что, если хотите, вы можете завести себе по четыре паспорта на каждый день, плюс ещё один для выходных. Вы ведь теперь Игрок, участник самого древнего, самого разветвленного, самого организованного сговора эгоистов, подверженных нездоровым амбициям. Вот представьте себе возможности банальной затрапезной дилетантской колумбийской мафии. Внушает обывателю, правда? А теперь представьте, что организацию, в которую вы вступили, не ограничивают ни время, ни финансы, ни границы, ни законы! Законы и границы она кроит произвольно, как её участникам выгодно. Впрочем, вы это и сами уже видели. Деньги изобрели гномы, а они одна из сильнейших команд. Все деньги мира, в любой валюте — их собственность. Люди просто получают их во временное пользование, в обмен на необходимую гномам власть, силу и могущество. Есть такое общеизвестное гномье правило — у каждой денежки свой хозяин. Выбрав его однажды, она, денежка, будет вновь и вновь возвращаться к владельцу. Так что копить деньги бессмысленно. И количество денег у Игроков всегда достаточное. Чтобы оградиться от фальшивой, придуманной гномами единицы обмена — денег, в Игре ещё раньше стали пользоваться экспой. Это приблизительный коэффициент опыта. Чем больше опыта, тем больше экспы. А экспа, она не утекает так быстро, как деньги, и купить на неё можно гораздо больше, чем на деньги. Вот, например, уважения за деньги не купишь! Так что, в отличии от бедолаг колумбийских, Игрока ещё и невозможно подкупить, не находясь в Игре. В общем, вы даже не представляете себе, до какой степени свободы и могущества вы, не напрягаясь, доходите в Игре, просто в неё вступив! Для вас, великий воитель лорд, теперь главное из Игры не вылететь! Вне игры вы просто контуженный одноглазый алкоголик без документов и возможности рассказать о прошлом, минуя дурдом! Перспектива на любителя, но вольному — воля. Кроме того, что за убитого некроманта премию обязана выплатить каждая Семья, так вам ещё и общий бонус полагается, за раритетную добычу! Ваш десантный батальон уже с вечера экстренно переброшен на двести километров южней. Там единственный в регионе аэродром, который сможет принять столько техники, чтобы заменить весь личный состав. Здесь и так пороховая бочка, держать здесь орков с юным амбициозным лордом — не самый грамотный вариант. А за эту ночь лорд стал ещё моложе… Так что буду вам крайне признателен, если вы всё же не выйдете из Игры, но откажетесь от полномочий лорда! Это простая процедура, вам достаточно только зашвырнуть шипанутую палку подальше, и всё. Дальше у вас никаких проблем! Они будут только у меня. Поймать и обезвредить всех, включая пропавшего без вести капитана Колесникова… Расформировать вашу ватагу — сперва заманить в одно место, потом разоружить, а уж потом и расформировать на две категории, согласные или мертвые…

— Что же ты за сука такая стал, Миша? — наконец сумел вставить в бесконечный, казалось, монолог Посредника несколько слов и изрядно разозлившийся Лёха. — Когда ж ты так скурвиться успел, что можешь себе представить, как я, русский офицер и лорд, своих бойцов бросил? Ты с этой Игрой совсем душой закрысил. Есть вещи более серьезные, чем ваша дурацкая Игра! Ты слышал, что нибудь об орочьем товариществе и братстве? Не важно, есть Игра или нет, мы, орки, своих не бросаем и жизнь свою на жизнь чужую не меняем! Понял, гнида? Мне по барабану, что там и как будет, но следующий рассвет я встречу во главе своей ватаги!

      Лёха так ударил шипанутой палкой по столу, что расколол половину посуды и безнадежно испортил скатерть. Вторая половина посуды ссыпалась со стола, когда Лёха вытаскивал из столешницы засевшие там шипы. Вид его был лют и яростен. На обожжённом и ободранном лице высветились невиданные в наше время эмоции — гордость, доведенная до накала смертного греха, и благородная ярость, присущая более пьяному белому медведю-берсеркеру, чем современному молодому человеку.
      Посредник, как любой разумный индивидуум, перед лицом взбесившейся стихии застыл недвижим. С него махом слетела дурная привычка поучать Великих Воителей, ибо В.В., как известно, всегда прав. Если В.В. не прав, то, как не менее известно, это не его проблемы.
      По выражению лица лорда можно было понять, что Посредник вот-вот будет освобожден от своих обязанностей самым незамысловатым, но эффективным способом. Его спасла случайность. Как всегда на высоте Слепой и в ее плотно населенных окрестностях, в самый подходящий момент появился некто, отвлекший внимание. На этот раз функцию бога из машины исполнил дуэт Сытин-Мамедов со своей новой боевой подругой, трофейной страшной железякой.

— Потому что если только пить, то можно совсем не срать! — провозгласил страшным осипшим голосом Попович. — Спирт, он не только очень вкусен и полезен, он ещё и калориен и полностью усваивается организмом. Не буду я французский марочный коньяк семилетней выдержки грибами закусывать! Это просто извращение. Как будто труп в презервативе трахать, чтобы не заразиться. Еще не известно, грибы ли это! Вообще подозрительно. Ты их жуешь, а они смеются! Потом, Мага, грибы, они круглые, а это вообще хрен его знает, что такое. Во-первых, на них иголки, а это очень подозрительно, во-вторых, грибы не поют. Потому что, если они еще и петь будут по ночам в лесах, то будет вообще очень страшно. И местные их будут истреблять, чтобы выспаться. Вот ты ночью слышал, чтобы здесь пел кто? А? Мага, ты чего?

— Тихо, мне кажется, здесь кто-то есть и на нас смотрит! — прошептал Мамедов.

— Да кто здесь будет ночью шляться? — Сытин невидящими глазами несколько секунд разглядывал солнце, потом махнул рукой. — Честно скажу, даже я бы не стал! А то можно хрен знает кого встретить. Тебя, например. Или вообще меня. Прикинь, как я обосрусь, если сам себя в темноте встречу и не узнаю? Хотя, если узнаю, наверное, тоже обосрусь. Ещё быстрее, наверное. Я, блин, очень часто это делаю. Я вообще очень последовательный. Как поем несколько раз, всё — надо! А всё ты! «Ешь грибы, раз на ниточку надеты, значит, грибы!»
Мало ли что тебе на ниточку натянут? Этим местным только волю дай! Кого я слушаю? Откуда у тебя в Дагестане грибы? Ты же мусульманин, на фиг. Что ты можешь знать про грибы? Надо было их курить! Тогда бы не переели. Садись давай на лавочку!

      Сладкая парочка вольготно устроилась на обломках дувала, ничем лавочку не напоминающий. После недолгого возлежания Мамедов лениво продолжил прерванную беседу.

— Почему?

— Что почему?

— Почему я дагестанец?

— Ну ты даешь? — удивился Сытин. — Я-то откуда знаю? Маму с папой спроси.

— Мама у меня профессор, — глубокомысленно заметил Мамедов.

— Ну и хорошо! — покладисто не стал спорить Сытин. — Мама у тебя профессор-дагестанец.

— Нет. Просто профессор и всё! Мы с ней даже и не выезжали никогда из Москвы.

— Значит, папа у тебя дагестанец. Фамилия у тебя дагестанская, — решил Сытин.

— А папу я не видел никогда! — вздохнул Мамедов. — Он военный был. Меня матери сделал и уехал в Забайкалье. Там и сгинул, да с таким тарарамом, что меня злые зелёные человечки хотели в суворовское училище для опытов забрать! Типа, стране нужны такие безбашенные отморозки и их потомство! Типа, в Забайкалье опять открылась вакансия капитана Мамедова. Но мама им чего-то нехорошего руками сделала и злые зеленые человечки от меня сразу отстали. А потом, выхожу из института, а они как прыгнут! Чем-то сзади по башке дали и в десант зачислили, говорят, добровольно. Потом уже и руки развязали. И с восемнадцатилетием поздравили! Всё может быть. Не помню. Даже название института забыл! Помню, что второй курс, и специальность «квантовая механика». И ещё девушку одну помню. Лариса зовут. Не помню почему, но очень я хочу её увидеть!

— А, а я думал, ты дагестанец. На вот, грибок пожуй, — заботливо предложил Сытин.

      Оба собеседника, как две странные статуи Будды, мобилизованные в армию, были увешаны связками из черных кусочков, действительно отдаленно похожих на грибы. Сытин оторвал один от своей связки и угостил Мамедова. Мамедов тоже оторвал от своей и угостил Сытина. Оба задумчиво пожевали и запили из бутылки с коньяком.

— Почему? — продолжил размеренную беседу Мага.

— Блин, что опять «почему»? — встрепенулся Сытин.

— Почему я дагестанец?

— Потому что ты, бешмет, по-русски не понимаешь, и только по-ихнему говоришь! Язык ты откуда знаешь?

— Да я его и не знаю! Меня даже Давлетшин не понимал, а он вообще татарин. Это ко мне ещё на карантине особист приставать с грязными намерениями начал. Ну, думаю, я так и в разведроту могу загреметь. А если с особистом снюхаюсь — всё. Жди меня рейдовая разведка в каком-нибудь экзотическом Забайкалье, а мама и Лариса не ждите. Вот я у него в кабинете дуру и включил. Типа «нихт ферштейн», «но компре муа» и так далее вплоть до «моя твоя не понимай». Не знаю, поверил или нет, но, падла, отстал. К вам сослал, ещё ухмылялся, мол от судьбы, Магомед Мамедов, не уйдешь. Накаркал!

— Блин, Мага, теперь и мне кажется, что здесь кто-то есть, — шёпотом вдруг сообщил Сытин.

— Тебе хорошо! — вздохнул в ответ Мамедов. — Тебе только кажется. А я, прикинь, вообще уже минут двадцать вижу каких-то глюков. Вон, видишь, за столом сидят?

— Мага, а вдруг это не глюки ни фига? — спросил Сытин, сосредоточенно разглядывая сидящих за столом.

— А что же это ещё может быть? — удивился Мамедов. — Откуда здесь стол, сам-то подумай? И кто бы их с такими харями за стол со скатертью пустил. Куда фейс-контроль в этом клубе смотрит… Гопники какие-то стрёмные! Нет, Ваня, это глюки!

      Парочка стала ещё более пристально рассматривать лорда, Посредника и рыцаря, опознанных, как глюки. Лорд немедленно решил навести порядок.

— Эй, бойцы! Ну-ка быстро прекратили думать и марш ко мне оба!

— Точно, здесь кто-то есть! — удивился Сытин. — А ну, выходи! Пока не началось!

— Оставьте их, лорд, — посоветовал Посредник. — Они не адекватны, но практически безвредны. Это знаменитые грибы хоббитов действуют. С чего, вы думаете, старика Фродо так пёрло по всему Средиземью? Чего, вы думаете, старый маразматик Гендальф тёрся возле них? Их теперь долго не отпустит.

— И что, если кого-то прёт, так сразу война кончилась? — съязвил Лёха. — Они же сейчас ни на что не способны. А мне с ними ещё куча дел предстоит!

— Вы бы, лорд, пока они такие покладистые, пользовались моментом! — посоветовал рыцарь.
— Их бы и зарегистрировать не мешало. А то когда прежний Буба всех оптом мобилизовывал, эта парочка где-то ныкалась, я так понимаю. Так что формально мы видим перед собой не орков, а российских десантников, достигших логического финала своего морального разложения. В смысле, в дугу никаких! И чем больше я с ними общаюсь, тем меньше мне хочется обратно к магистру на доклад. А то он сразу меня начнет спрашивать, почему на подотчетной территории некроманты пятнадцати лет от роду бесчинствами занимаются!
Да почему местные религиозные фанатики под воздействием грибов предали лютой смерти корреспондентку СиЭнЭн, и, по совместительству, сотрудницу Интелидженс Сервис Джейн Сыротяпкину. Растерзали эльфу вместе со съёмочной группой зелёных беретов! Что я ему скажу? Что год назад какой-то псих с высоты Слепая сбросил в реку полторы тысячи трупов? Точнее, не совсем трупов сначала, а вполне себе сначала живых, но раненых. Вот и наложилось всё одно на другое… Река горная сама по себе источник магии. А тут ещё и массовые убийства. В мальчишке, кроме хоббитских, были ещё и гены некроманта. Вот сирота и пошел по наклонной плоскости. А тут ещё эта самка эльфийская, да, падла, течная. Так у кого хочешь башню сорвет. Это же голимый эндорфин с афродизиаком. Он своих односельчан нечаянно под ментальный контроль взял да и натравил на эльфу. А я, блин, тварь шальная, ему голову сапогом по стене размазал. Чисто из гуманизма!

      Боря резко вскочил. На его глазах стали заметны крупные слёзы. Но ноги его подкосились, он снова рухнул в кресло и, схватив со стола бутылку с вином, откусил горлышко вместе с сургучной нашлепкой и пробкой, выплюнул и влил в себя её всю. Его тут же снова скрутило и он, свесившись с кресла, предался физиологическому процессу.
      Миша Рубан оказался вполне воспитанным человеком. Он сделал вид, что Боря ничем таким не занимается. Он продолжил, как ни в чем ни бывало:

— Да, господин лорд! Прямо даже не знаю, как нам быть. Твёрдых правил на такой случай нет. Мне не известно, обязательно ли должен вновь принятый в Игру быть в сознании. Может, попробуем, только тогда они сами не смогут себе ник подобрать. Может, сам им имена подберешь?

— Ещё раз назовёшь меня «господин лорд», грохну на хрен! — предупредил Лёха. — Не для того мой дед с белогвардейцами сражался, чтобы внука господином называли! Называй просто лорд.

— Ну да? — Миша был удивлён. — А твой дед, в натуре, участник гражданской войны?

— Да хрен его знает, — Лёха рассеяно пожал плечами. — Вполне возможно. Если он в те времена жил, то без него эта кровавая карусель обойтись не могла. Если я его внук, то и он был орк. А орки там, где самое пекло. Да и цвет стильный красный. Вполне в орочьем духе. Так что, скорее всего, участвовал. И не просто участвовал, а от всей души. Хотя мог и не за красных. Даже наверняка. Если бы за красных, фотографии бы остались. Хотя бы могила. Тем более, не смей называть меня так. В честь души его неизвестной мятежной зови меня просто Батько!

— Мило, — с осторожным сарказмом заметил Посредник. — Мне-то, в принципе, всё равно. Батько так Батько. Точно знаю, что на моей Игровой площадке ни один орк под этим ником не зарегистрирован. Могу вполне зарегистрировать. То есть изменения внести. А если там, где будешь завтра, кто-то на этот ник права заявит, прибавишь к нику титул «Южный» в честь площадки, или грохнешь его на фиг. Только не уверен, что смена имени лорда будет правильно воспринята твоими орками.

— Да мне пофигу.

— Ну, а мне-то тем более пофигу!

      Посредник осторожно постучал по уцелевшему фужеру ножом. Заспанный упырь, Лёха не понял, тот же или просто похожий на прежнего, расторопно принёс ноутбук. Рубан, не торопясь, выбрал место на столе, включил компьютер, подождал.

— О, молодцы гномы! Уже сервер работает. Так я регистрирую тебя как Батько? — Лёха кивнул. — Хорошо. Будешь ты теперь Батько, лорд Буба. Данные я вбил. Карта будет готова только завтра, получишь её на новом месте. Как этих доблестных воинов будем обзывать?

— Да чего мудрить. Сытин и Мамедов.

— Сытин, как ни странно, занят… А имя капитана Мамедова зарезервировано навечно за одним героическим лордом, сложившим голову при смутных обстоятельствах. Это у орков высшее признание доблести. Такого удостоились от силы сотни три. В том числе Степан Иванович Разин. И Емельян Иванович Пугачев. Короче, занято! Может, ты у них спросишь?

— А, Мага! Они говорят со мной! Я слышу голоса! Это духи травы пришли мстить за своих сожженных товарищей. Нам трандец! — поняв, что к нему обращаются, просипел Попович.

— О! Же свьи пардоне муа мезерабля растакая. Какая не парлевушная тля кругом! — с пониманием отозвался его вечный спутник.

— Да, насчет спросить я погорячился. Может, у них какие прозвища были? — с надеждой спросил Миша.

— Блин, Батько! — вмешался в разговор пришедший в себя рыцарь. — Я вот что подумал! Если вы даже это к себе в орки берете… Вот и я решил из Ордена дезертировать к чертовой матери. А то заколебут вопросами теософскими! Хочу орком быть! Очень уж у вас эмоциональная схема лояльная к пользователю. Если сейчас не убили, то не парься и балдей! Между боями просто курорт. И детей убивать я больше не хочу, хоть бы и некромантов! Если ты мне такой приказ дашь, я тебя грохну и сам в лорды выскочу. Я честолюбивый и опыт по лордам есть! Возьми меня, Батько, в орки. Не пожалеешь! Я тебе личным телохранителем, как волк тому лорду, буду!

— Да хрен с тобой! — величественно провозгласил лорд. — Будешь «Рыцарь», для краткости «Рыц». А этих двоих, не парь меня, Миша, пиши одного как «Тот», а второго «Этот». Сто пудово эти ники не заняты. Ну, можешь примечание добавить, что один, что побольше, Попович. а второй Мага.

— Вообще-то перебегание из Расы в Расу не приветствуется, — заметил Посредник, обращаясь к Боре. — Но и препятствовать права не имею. Просто бывший тамплиер, снимаю с тебя половину накопленной экспы и будь орком. Плюс полтинник за регистрацию… Ник устраивает?

— Я как на этих красавцев, Того и Этого, посмотрю, мне такие вещи теперь по барабану. Я, в натуре, орк! — Боря удивительно твёрдым шагом отправился к сладкой парочке, по грибы, так сказать.
 
      Через несколько минут он уже общался с ними на одном крайне неразборчивом и бессмысленном языке. Судя по их общей жестикуляции, говорили о науке и космонавтике. Во всяком случае, истолковывать жесты Этого Мамедова иначе, чем схематическое изображение принципов квантовой механики, не позволяли приличия. Рыц тоже старательно показывал Тому Сытину Поповичу Большую и, судя по жестам, нетрезвую и кокетливою Медведицу. Приближающейся полдень их совсем не смущал. Они были счастливы.
      Миша и Лёха остались за столом одни. Проворный и заспанный упырь поменял посуду и подал Рубану бокал апельсинового фреша. Лёха принял стакан коньяка. Общее настроение резко улучшилось. Издалека послышался гул приближающейся армады вертолетов. Это летели ожидаемые Посредником М-гномы.

— И, что, они совсем следы заметут. Типа меня и никого тут и не было? — лениво поинтересовался Батько.

— Совсем, — согласился Посредник. — И ни тебя, ни высоты, ни заповедника «Мягкие Норки». Ничего этого никогда не было. Да им не привыкать, они не то что человека из истории, они страны стирают! И из истории, и вообще с глобуса… После них тут останется только флора и фауна. Причем гораздо лучшего качества, чем первоначальные. Ты платишь, а я посоветовал им не экономить.

— Как-то странно. Жил себе, не тужил. Не сказка, но жить можно. А пришла ваша Игра и всё. Меня нет. И ничего, что было моей жизнью, нет. Я не жалею, не думай. Жалеть-то и не о чем, но, как-то странно — Игра сильнее реальности.

— Да ты не грузись, лорд, по первости у всех башню клинит! Все начинают искать границы между Игрой и реальностью.

— А что, нет границ?

— Между Игрой и реальностью границ нет потому, что это одно и тоже, — сообщил Посредник. — Но полно границ между Игрой и другими играми. Вот, например, армия. Взрослые мужчины собираются и ночуют вместе. Носят одинаковую одежду и строят из себя простейшие геометрические фигуры. Сами себе задачи ставят и сами решают, выполнили они их или нет. И всё время выясняют, кто кого на смерть отправит. Что это, если не игра?
Толька наша интересней и не такая кровавая. То же самое и брокеры. Люди собираются в стаи, назначают правила и соблюдают их… Очень скоро ты заметишь, что большинство, не знающее про Игру, на самом деле ничем иным и не занимается, все только играют! Почти все важные и значимые для всего человечества процессы на поверку оказываются пустыми жестокими играми. Ты станешь видеть и поймешь, что старый норный гном Дарвин, запуская в мир дезинформацию, не так уж погрешил от истины.

— Дарвин-то тебе чем не угодил? — хмыкнул Батько.

— Да так, не люблю я гномов… По Дарвину получается, что человек — это высший примат, умеющий пользоваться инструментами и помешанный на насилии.

— И что, не так разве?

— Да всё так, только сюда нужно добавить способность играть и алкоголь, — уточнил Посредник.

— Алкоголь внутрь я добавлю с удовольствием. А разговоры твои умные для других прибереги. Я ведь только сегодня родился. Я просто жить хочу. Не в смысле выжить, а в смысле ЖИТЬ.
И Игра мне ваша очень подходит. Главное, что в этой Игре победителей просто отличить от побежденных. Победители дышат!

      К тому времени, когда эскадрилья Посредника начала подниматься в воздух, атаман Батько был уже заметно пьян. Тот, Этот и Рыц окончательно погрязли в обсуждении судеб галактики, так что без Гордона не разберёшь. Вышколенным Мишиным упырям пришлось настойчиво помогать им погрузиться в брюхо винтокрылого монстра. Сдать оружие новорожденные орки отказались мягко, но категорически. Все они дышали неровно и прерывисто, как дышат возбуждённые и усталые люди. Как дышат победители.
      За ними ветер быстро развеял все следы пепла и убийств, и раньше, чем спустилась ночь, уже никто бы не мог точно сказать, где именно стояло укрепление на высоте, где аул, да и сама высота Слепая растворилась среди гор.

К О Н Е Ц



ВНИМАНИЕ!

Всякая помощь, предложения, разъяснения терминов и прочие поправки воспринимаются и будут использованы с благодарностью. Не стесняйтесь! Добро пожаловать!