В убогой хрущевке на улице Победы, напротив супермаркета «Амстор», живёт чудесный девяностолетний старик. Инженер-химик, учитель, всемирно известный певец-клейзмер, до сих пор радующий взыскательных слушателей России, Польши, Франции, Германии, Австрии и даже заокеанских Соединенных Штатов и Канады. Выступает и дома, в Запорожье…если просят...
…Румынские Сороки только в 40-м стали частью Советской Бессарабии. Потому Аркадий Гендлер и не научился ещё гадить прямо себе под ноги. Пусть даже приспичило ни на шутку, да и обстоятельства к этому вынуждали: пространство вокруг неглубокого окопа насквозь простреливали немецкие пулемёты. Оставалось терпеть и надеяться. На скорый вечер и на возможность доползти под пулями до недалёкого кустарника …
…Летом 41-го на юге сплошной линии фронта не было. Разве что редким отчаянным командирам удавалось, зацепившись за рельеф местности и, собрав в кулак часть беспорядочно отступающей усталой толпы в несвежих, белесых от выступившей соли гимнастёрках, задержать ненадолго катящиеся по большакам немецкие танки и грузовики с пехотой. В таких случаях после первого же залпа, немцы, не ввязываясь в бой, отступали и вызвали на помощь авиацию. После того как юнкерсы смешивали позиции красноармейцев с жирным тяжёлым чернозёмом, немецкие колонны клиньями обходили очаги сопротивления, чтобы соединиться дальше на востоке. И вновь катились вперёд, оставив далеко в своём тылу на поживу трофейным командам развороченные бомбами русские танкетки, перевернутые, не успевшие открыть огонь прямой наводкой, 37-мм орудия и трупы пулемётчиков, прикрывавших своими телами от осколков кожуха станковых «максимов»…
…Когда в Сороки пришла Советская власть Аркадия в РККА не взяли. Хоть и возраст подходил, и в комсомольском подполье состоял при румынах. Не было к местным у новой власти доверия. Даже через Днестр на старую советскую территорию перебираться было запрещено. И только в 41-м, 23-го июня, под надрывные звуки военных маршей беспрерывно звучавших с утра из хриплой радиотарелки, всезнающая соседка по секрету сообщила, что повестку таки выписали. Аркадий обрадовался. При известном усердии можно было постараться успеть с передовыми частями ворваться в Бухарест, поддать штыком спесивому кондукэтору, генералу Антонеску и его хваленым друзьям из Берлина…
…Немцы укрепились в хуторе на высотке, а они в низине, в наспех вырытых окопах на краю поля. Казалось, все устали – немцы бесконечно наступать, они бежать, ломая строй маршевых колонн и скатываясь от надсадно воющих «юнкерсов» в пыльные обочины. Немцы под охраной пулеметов весело и шумно пировали. Они, зарывшись в землю, пытались забыться в тревожном беспокойном сне. Ждали новый приказ. То ли идти в атаку, то ли вновь отступать, скрытно оторвавшись от противника…
…Летом Красной Армии ворваться в Бухарест не удалось. Фронт неожиданно быстро оказался рядом с Сороками. И двигался почему-то не на запад, а на восток. Над городом через Днестр вглубь советской территории неторопливо пролетали двухмоторные немецкие бомбардировщики, а по вечерам на западе багрово полыхало и слышалась недалёкая канонада. Призывники из Сорок мало походили на солдат. В домашней одежде, необученные, плохо говорящие по-русски и не всегда понимающие команды – они больше напоминали компанию бродяг. Военком со шпалой в петлице и орденом Красной Звезды на габардиновой гимнастерке построил новобранцев и объявил приказ – отходить пешей колонной на формирование за Днестр. Комсомольцы, а таких среди мобилизованных было большинство, возмутились и потребовали немедленно отправить их на передовую. Военком обвел строй невидящим взглядом, растопыренной пятерней протер красные воспалённые глаза и неожиданно громко матерно выругался по-русски. Потом подумал и повторил все тоже по-румынски…
…Желудок прихватило не на шутку. Казалось бы, чему болеть – пустое, присохшее к позвоночнику брюхо. А вот, поди, ж ты! Кормились новобранцы от случая к случаю. Лишь раз прибились к какой-то части и у настоящей полевой кухни каждому выдали по полкотелка пшонки с жирной тушенкой и четверть буханки хлеба. А так всё больше – просили пропитания у крестьян. Или собирали наливающиеся початки кукурузы и обжаривали их на костре. Где тылы и пункты довольствия не знал никто. Вот и сегодня, копая окоп, набрал полные карманы пшеничных зёрен. Только съесть успел всего-то ничего…
…Они отступали на восток, а немцы, буквально, висели на плечах. Многочасовый пеший переход. Час или два на отдых ночью, в том случае если канонада на западе стихла, и снова переход. И так до Кировоградской области. В небольшом районном центре Петрово, они, наконец, сдали свои повестки и получили обмундирование – второго срока гимнастёрки, ботинки с обмотками и кавалерийские короткие карабины. Оружие дали не каждому – на всех его просто не хватило. И патронов – только по обойме на брата. Они ещё толком и воевать не начали, а перед строем уже объявили: командующий армией перешёл на сторону врага, является предателем и им, красноармейцам, вменяется в обязанность сообщить о месте его нахождения компетентным органам, а при невозможности – задержать самому или уничтожить на месте, как человека, объявленного вне закона. Вот и весь курс молодого бойца. Мальчишки в выцветших гимнастёрках, совершенно не понимали масштабов разгрома мощнейшей армейской группы, им хотелось воевать. Но они по-прежнему всё время отступали. Порой вспыхивали перестрелки с наступающими немцами, но это были стычки, что называется, наугад: немцы стреляли в них, они в немцев, чаще всего даже не увидев, в кого стреляют…
…Карабин Аркадий оставил в окопе на бруствере и осторожно пополз к кустарнику. По дороге предусмотрительно подобрал и тщательно смял листовку с пропуском в немецкий плен – призывом бить жида-политрука. Бумаги для курева и иных надобностей не было вовсе, а это добро немцы щедро разбрасывали над их окопами с легких разведывательных самолётов…
…Под Александрией, так и не успев ничему научиться, они попали в окружение. Удивительное дело, но командир батальона Винник, капитан из запасников, сумел вывести их без потерь. Днём они отлёживались в подсолнечнике или в кукурузе, а по ночам шли на восток…
…Неожиданно в его лоб уперлось дуло пистолета. Под облюбованным им кустом орлом примостился здоровяк из соседнего взвода. Кажется из Коломыи. «Свои,– прошептал Аркадий.– И по той же надобности. Так что не балуй с оружием». Только они управились, как с противоположной стороны послышался треск ветвей и немецкое чертыханье. Пьяный в хлам немец лез в те же кусты справлять нужду. Они переглянулись. Здоровяк вновь достал из-за пазухи трофейный люгер: «Предлагаю взять языка. Объяснишь ему, браток, чтобы не шумел – ты же, кажется, язык знаешь». Нашлись и носовой платок для кляпа, и прочная бечевка. Они замерли в ожидании подходящего момента. Немец бросил на землю автомат и с громким вздохом облегчения примостился под соседним кустом…
…Из окружения вышли в самом конце лета на Днепропетровщине, в районе Криничек. Их пытались обучить чему-то, но это никак не удавалось – отвести в тыл возможности не было, а на передовой…оставшиеся в живых после первых боёв учились сами. На опыте погибших.
Они стреляли, занимали позиции и снова отступали, и снова занимали позиции. А скоро из бессарабских призывников и учиться стало особо некому. В пехотной части солдатский век короток: до первой атаки…
…Здоровяк сжал немцу шею и, усадив в его же теплую кучу, ткнул между лопаток «люгером». Аркадий прошептал: «Ганс, запомни хорошенько: закричишь – умрёшь, будешь молчать – доживешь до конца войны». Немец попался понятливый. Обмяк и больше не сопротивлялся. Даже когда в рот ему воткнули несвежий носовой платок, а руки связали верёвкой и поясным ремнём. Только недовольно заворчал, когда прямо на нечистое тело ему натянули штаны. «Не переживай, – успокоил Аркадий – в дерьме, но зато живой!» Они отползли вперед к хутору и в сторону, путая возможную погоню, и, только убедившись, что немцы не ищут пропавшего, потащили его к своим. Комроты объявил за языка и за трофейный автомат благодарность и тут же взыскание Аркадию, за брошенный без присмотра карабин. «Иди, – вздохнул, - отдыхай, герой. Завтра будет тяжёлый день».
Аркадий скользнул в собственный окоп. Погладил ложе по-прежнему лежащего на бруствере карабина. Стер пилоткой выступившую на затворе росу и, опустившись на дно, закрыл глаза. До рассвета оставался час. Ни судьба языка, ни благодарность командира, ни даже взыскание его уже не волновали. Смертельно хотелось спать. Всё остальное – потом. Завтра будет новый день…
…Его военная судьба подобна миллионам подобных судеб мальчишек, так и не успевших совершить свой подвиг и ворваться в Бухарест, Берлин, Прагу. Возможно, лишь повезло чуть больше – остался жив.
Это было уже в октябре. Ближе к Луганску. Какая-то безымянная высотка – прыщ посреди поля и приказ: взять высоту, шагом марш в атаку. Ни разведки, ни подготовки. Но что ты будешь делать, когда командир, младший лейтенант или даже сержант приказывает: вперёд? Бежишь вперёд с карабином наперевес. И стреляешь, чтобы не было страшно. Наверное, он родился в рубашке. Рядом разорвался снаряд. Человек восемь как ветром сдуло. И знакомца-здоровяка из Коломыи тоже. А на его долю остались только три осколка. Два в плечо, а один в лёгкое. В километре от передовой была медсанчасть: два ящика из-под снарядов и санитар, разложивший на них нехитрый скарб. Рваные зазубренные осколки он извлекал несколько часов. А Аркадий, сплёвывая кровавую пену, всё приговаривал: давай скорее, я ведь отстану от части. Не отстал. Остался в своём 180-м стрелковом полку. Когда рана затянулась – перевели в нестроевые. Теперь вместе с такими же выздоравливающими, он разгружал патроны и снаряды, сортировал их, доставлял на передовую. Иногда таскали фляги с едой в окопы. Разная была работа. Всё больше тяжелая и грязная, но выбирать не приходилось. Делал то, что прикажут. В сорок третьем году полк расформировали, а нестроевиков, перевели восстанавливать заводы в Подмосковье. А потом и работать на этих заводах. Он работал в Перово на электромеханическом. Слесарем. Токарем по металлу. Там и встретил победу…
…После войны в Сороки не вернулся. Не к кому было. Изо всей семьи остались живы трое – только те, кто был на фронте.
Странная штука жизнь. Как в одной из его песен: словно качели – вверх-вниз…туда-сюда…Но…пока живется – надо жить! Главное – ничего не бояться, не скулить и верить в свои силы!