У мамы благородные черты лица, красивый прямой нос и упрямый тонкий рот. Огромные черные глаза сразили московского режиссера в электричке и он предложил маме прибыть на пробы. Мама не прибыла, ей было пять лет, она зависела от бабушки. Но память осталась. Теперь моя жизнь театр. Мама непревзойденная актриса. Особенно хорошо ей удаются трагические роли. Мама заламывает руки как Анна Каренина, разговаривает монологами Шекспира и засыпает в позе умирающего лебедя. Когда она начинает читать что-то из древнегреческой трагедии на тему «О боже, я совсем одна», со всего города к ней мчатся сестры, подруги, а я мечусь по Новосибирску в поисках быстрых билетов.
Мама делала огромные жалостливые глаза, наполняла их слезами и я оставалась в лагере, путевку в которую мама доставала мне с таким трудом и стоя в таких очередях, что мне просто было стыдно уезжать раньше времени. Мама находила мне особенные лагеря со спец. режимом. Контингент которых набирался исключительно из детских комнат милиции. Обычным детям туда было сложно достать путевку. Маме удавалось. Там я узнавала много нового, училась мату, видела проституцию, три раза бежала и трижды же была с позором возвращена.
У мамы породистое лицо, выдающее в ней славных и гордых предков. У меня лицо другое. Мама со вздохом смотрит на мой нос картошкой и непропорциональные черты лица и думает, что если бы не 37-ой, была бы она замужем за принцем кровей и дочь имела бы соответствующую. От её благородства у меня только гордый характер, испорченный внешними обстоятельствами и смешением некняжеской крови.
Мама много читает, спешит всем на помощь и блестит заслуженными познаниями в медицине. Не только традиционной. Особенно мама уважает нетрадиционную. Со всеми травами – муравами, системами Иванова и голодовкой Шаталовой. Малахова уважает, но не всего, часть с уриной старается не замечать. В детстве таскала меня закаливаться зимой, прыгала в озеро в купальнике, я грела хлебушек на палочке около костра в окружении нагих моржей, мерзла, но терпела. Лечебно голодали всей семьей, худели и оздоравливались на 10 килограммов в минус. После этого долго не болели. Болезни негде было развиваться. Кожа тонким слоем покрывала кожу, глаза красиво блестели голодным блеском.
В антрактах между драматическими сценами, мама любит посмеяться, вкусно готовит и очень любит родных. Меня, нескладную, в особенности. Ждет как ясно солнышко. Дождавшись, вздыхает с облегчением, перекладывает на меня домашние дела, и, не забывая причитать об усталости, с еле скрываемой радостью, мчится на дачу. Пятки сверкают. Звонит редко, голос бодрый, старается замаскировать, получается плохо. А я не знаю где у неё лежит посуда, ем из кострюлей и очень жду её возвращения.