Немецкий язык изучало меньшинство, нас было пятеро, поэтому мы выходили из класса, и вместе с учительницей искали свободное помещение, всякий раз на новом месте.
Ей под сорок. Некрасивая, но и не противная, рыхлая телом, не замужем, поэтому старалась одеваться броско, следила за собой, повязывала кокетливые шарфики, губы красила ярко-красной помадой — своеобразный призыв самцам, считала себя молодой, с нами общалась как с ровесниками, что льстило парням, и вели себя подобающим образом, то есть без особого уважения.
Я же, не мог переступить через себя, не наглел, мне её было даже жаль, понимал её судьбу, по своей матери.
Зачастую, вместо урока обсуждали достоинство нового фильма, такого, как знаменитый «Газовый свет» с Ингрид Бергман в главной роли, которая получила «Оскар». Смотрел в «Доме Учителя», куда ходили очень редко из-за того, что там новые фильмы не демонстрировались, а об этом фильме уже слышал хорошие отзывы; душа замирала от страха при виде гаснущего газового светильника и тревожных шагов по чердаку, до этого никогда не думал, что бывают подобные светильники. Невольно представлял, сколько света они дают — кот наплакал, а кислорода в квартире, и того меньше.
Почти такое же впечатление оставил двухсерийный фильм «Плата за страх» с Ив Монтаном, который в роли шофёра перевозил в огромных цистернах нитроглицерин для стройки: малейшая встряска автомобиля приводила к взрыву, и уже произошло несколько подрывов.
Впечатлил и другой фильм, в котором Ив Монтан тоже был водителем огромных самосвалов, и все шофера сражались друг с другом за количество рейсов, чтобы увеличить свой заработок: для нас было странно смотреть, как они бьют свои машины, отгоняя конкурента, а потом бешено мчались по дорогам.
За три года мы ничему у неё не научились. Нас, лоботрясов, устраивало такое положение, как и саму учительницу.
Много позже я прочитаю, что наши власти не были заинтересованы, чтобы народ хорошо знал иностранные языки, поэтому преподавание велось по неправильной методике. Нормальную методику преподавали в школе разведчиков, где они за считанные месяцы в совершенстве овладевали языком.
До сих пор не знаю, верно ли это утверждение, или же, написано из желания, хоть чем-то, да укусить советскую власть.
Иногда директор вспоминал, что школьники должны делать зарядку: теперь перед занятиями в школе, мы выстраивались перед зданием и проделывали несложные физические упражнения, сложив портфели под кирпичный забор. Опоздавший, тоже торопливо клал портфель и присоединялся к уже размахивающим руками.
Директору не приходило в голову о низкой эффективности подобных упражнений, за день мы проделывали столько движений, что в дополнительных не было никакой необходимости. Разве что директор мог с чистой совестью поставить галочку в журнал о проведенном мероприятии. Впрочем, и учителя понимали это, и довольно скоро жизнь входила в привычное русло.
Мы без спешки входили в класс, готовились к занятиям. Кто читал учебник, кто списывал у соседа домашнее задание — я этим редко занимался. Но перед праздниками начиналась муштровка — учились ходить строем. Нам и это казалось глупостью: мы же ходим не строевым шагом, чтобы нас учить! Но присутствие на школьном параде было обязанностью каждого ученика, да иначе и не попадешь, а посмотреть хочется.
За два часа до начала демонстрации приходим в школу. Собравшись, выходили на улицы города. Около рынка и от железной дороги занимали своё место среди других школ, а потом долго и нудно стояли на месте, ожидая своей очереди, чтобы выйти на приморскую улицу, и там уже бодро зашагать в предчувствии скорого прохода по маленькой площади, мимо моего бывшего дома, в котором я недавно жил, сейчас живу чуть подалее, за двухметровой горкой, триста метров пути не наберётся. Гремел марш. В репродуктор выкрикивались трафаретные лозунги, в ответ кричали ура.
Проходили за грузинский драматический театр, и один за другим покидали строй, рассеивались по обочинам, наблюдая, как другие проходят, много ли выдумки в оформлении? На улицах стояли грузовики, перекрывая движение и проход к площади. Через полчаса всё затихало, мы разбредались в поисках доступных развлечений.
Постепенно все жильцы нашего поселка огородили небольшие участки возле своих домов, наносили на морскую гальку землю с ближайшей горки и сделали огородики.
Мать, через знакомую, достала и привезла столбы и штакетник, который я прибил на планки. Получился высокий забор, выше, чем у всех. Отгородились. Выделились. Я этим себе голову не забивал: матери виднее, что и как делать? Возможно, и она не подумала, что некрасиво ставить столь высокий забор.
Кто-то из соседей нажаловался участковому, тот пришел и повалил наш забор, который я два дня ставил. Пришлось весь штакетник распиливать пополам, заострять концы и заново мастерить забор. Купил зеленой краски и выкрасил штакетник, получилось намного красивее.
Потом несколько дней ведрами носил тяжелую землю с ближайшей горки. Опасался, что кто-то придет и отругает за это, потому что горка была искусственной, и если все будут брать землю, то могут срыть до основания.
Слой земли на нашем огородике получился не толстым, в сантиметров двадцать, но и этого хватило, чтобы всё росло. Посадили даже фруктовые деревья, которые почему-то так и не дали плодов за все года, что мы там прожили. Да и то, как и мать не имел представления, что яму нужно подготовить удобренной землёй. По сути, деревья росли в гальке, отсюда и такая отдача.
Врыл длинные трубы, положил на них длинные палки, посадили виноград, который незаметно и быстро разросся, превратив сооружение в живописную беседку, и давал много белого винограда, из которого мать научилась делать очень пьяное вино.
У нас росла малина, зелень, цветы. И даже выросло большое дерево мимозы. Однажды в пору её обильного цветения пришли местные парни и предложили матери 15 рублей за то, что они её обломают, иначе обломают ночью без разрешения. На эти деньги я смог купить себе туфли.
Как-то мать купила двух уток, которых поселили в нашем сарае. И я подумал, почему бы им не плавать в собственном прудочке, который и вырыл возле дома.
Дождей много и яма быстро заполнилась. Уточки охотно там плавали, довольно крякали. Но соседи по дому сочли этот мини-пруд опасным, мол, фундамент начнет сыреть и дом разрушится. Я послушался и яму засыпал. Скоро и уточек не стало, с ними слишком хлопотно.
Соседи намеревались жить в этом доме долго и счастливо, не догадываясь, что готовит им жизнь.
В какой-то солнечный день учительница по биологии решила повести нас на урок труда на школьном огороде, который находился за Пионерским парком. Это приблизительно в двух километрах от школы. Прогулка по центральным улицам города среди пальм доставляла нам удовольствие, шли не спеша, о чём-то переговаривались.
На этот раз вход в парк бесплатный, хотя касса работала, но туда мало кто обращался, кассирша даже свою зарплату не оправдывала. За поворотом к морю в решётке зияла брешь, которой многие пользовались. Вот и памятная карусель, на которой я когда-то поставил себе здоровенную шишку о столб, поддерживающий шатер, в эйфории раскачиваясь на картонной лошадке.
Я озирал рукотворное живописное озеро. Вероятно, когда-то здесь вырыли котлован, прорыли канал к морю, которое отстояло в двухстах метрах, а потом канал засыпали, так и получилось это озеро. Возможно, здесь всегда били подземные ключи, потому что вода была пресной.
В воскресные дни здесь много людей. Берут лодки на прокат. Однажды и я решился, помня свой краснодарский опыт. Но плавать одному скучновато, да и накладно, для меня дороговато. Ребята понахальнее, якобы забывают о времени, и катаются сверх положенного. Смотритель тщетно кричит в рупор, называя номер лодки, но тот делает вид, что не слышит.
Вокруг озера стоят эвкалипты, олеандры, магнолии, сосны, в левом заднем углу клетки с замученными животными, на которых жалко смотреть. И в самом дальнем углу наш школьный участок на двух сотках земли вплотную с высоким каменным забором. Растёт кукуруза, томаты.
Учительница дала какие-то распоряжения ближним ученикам, остальные бестолку толкались рядом. Через полчаса нас распустила и мы пошли по домам. Это был единственный урок труда с сельскохозяйственным уклоном, чтобы потом не говорили, что кукуруза растёт на дереве, так, видимо, думала учительница о нас.
О международном молодежном фестивале в Москве начали говорить и писать задолго до открытия, было много слухов. В школе начали распространять лотерейные билеты в три рубля, мы с удовольствием покупали. Для нас это были первые лотерейные билеты в нашей жизни: почему бы и не выиграть, коль об этом говорят?
Фестиваль прошел стороной, незаметно для всех нас. Нам было не до него, лето в разгаре, ходили на мол, плавали, ныряли.
После фестиваля в журнальной кинохронике стали мелькать эпизоды прошедшего события – море ликующих, радостных людей. Но это не давало исчерпывающей информации, поэтому с удовольствием посмотрели полнометражный фильм о фестивале.
Больше всех поразила и запомнилась красивая египетская танцовщица Ноэма, исполнившая танец живота, который мы увидели впервые. Великолепно сложена, лицо богини, на нее готовы смотреть часами, но эпизод с нею длился не более минуты.
Позже, в хронике, она снова мелькала на несколько секунд, даже писали в прессе, так узнал её имя. В армии нашел на кинопленке два кадра с её изображением этого выступления, долго хранил в записной книжке, пока кто-то не присвоил.
С большим успехом шли почти все зарубежные фильмы, особенно аргентинские, с участием Лолиты Торес. Понравились все песни из бразильского фильма-концерта.
Все в восторге от нового нашего фильма «Матрос с «Кометы», где снялся до этого неизвестный Глеб Романов, который не выдержал обрушившуюся на него славу — спился.
И о нём, если и вспоминали, то с глубоким сожалением. Заурядная участь людей, не имеющих силы воли противостоять соблазну легкой и приятной жизни. Впрочем, такие люди будут во все времена.
По радио звучат мелодичные итальянские песни Клаудио Виллы «Воларе» — «Лечу я». У нас всё с запозданием. Пока мода дойдёт, несколько лет пройдёт. Мы не знаем, что Вилла прославился в 1953 году своей песней «Лети белая голубка, лети».
Изредка вижу Славку Чернова, наша дружба почти заглохла. В какой-то день он напевал мотив «Истамбул, в Константинополе…». Других слов не было, никто не знал. Песня была с зажигательным ритмом, очень редко удавалось послушать, радиоприёмников мало у кого было, поэтому многие компенсировали вот таким самодельным исполнением.
В феврале 2015 года услышал по телевизору Taco — Puttin on the Ritz, и поразился, до чего знакомая мелодия, потом сообразил: Да это же наш «Истамбул в Константинополе»! В Википедии прочитал, что эта песня знаменитого композитора Ирвинга Берлина, написанная аж в 1929 году, и считалась неофициальным гимном Голливуда. Всякий приличный певец считал своим долгом её исполнить. Можно лишь удивляться, что она так редко звучит и поётся на нашей эстраде. Может быть, потому что слишком известна в США?
После фестиваля в Москве, в школе после уроков начали собирать школьников в спортивном зале петь хором песни «Подмосковные вечера» и «Гимн демократической молодежи». Это мало кому из нас нравилось, недостойно парням петь в хоре, словно девчонкам. Поэтому, чаще, мы просто открывали рот. А если и пели, то так, чтобы голос не выделялся.
Учителя уставали бороться с нами. Всё ограничивалось тем, что школьников собирали вместе и битый час проводили в возбужденно-шутливом состоянии, строя друг другу рожи, и весело перемигиваясь, то и дело, получая замечания. Всё это ради птички в отчете.
Впрочем, хоровой пыл быстро угасал, и нас оставляли в покое до следующего веяния, которое вдруг как эпидемия охватывало все городские школы.
Изредка в спортзале проводились школьные собрания, которые нам неинтересны, мы занимались своими делами за спинами сверстников. Рядом со мной сидит розовощекий Тевосян. Он, с видом человека, сделавшего открытие, говорит:
— Смотри, как забавно, сейчас всё время будет оглядываться.
Он устремляет взгляд на семиклассницу, которая быстро замечает его внимание и начинает часто оглядываться на него, проверяя, смотрит ли он или нет? Алика Тевосяна это смешит. А я думаю, что у меня не хватит смелости затеять подобную игру, для меня это слишком серьёзно, потому что понимаю: девочке будет неприятно узнать, что над нею так подшучивают. Все эти его взгляды ради смеха, от нечего делать.
Дома я большей частью читал книги: уроки не отнимали много времени, мать не стояла над душой, ей хватало знания того, что я посещаю школу. Изредка пытался делать пересказы прочитанного, но всякий раз что-то забывал, приходилось подглядывать в книгу. Второй раз пересказывать было лень, поэтому и оценки были средними, у меня не было стимула хорошо учиться.
В какие-то дни ходил в баню. Идти нужно почти до рынка. Почти всегда перед входом очередь, которая, впрочем, быстро продвигалась, но, всё равно, было жаль зря потраченного времени.
Я входил, и банщик-грузин подсказывал, какой ящик можно занять. Переодевался и нагишом входил в помещение с рядами душевых кабинок, но кто-то мылся и в тазике, набирая кипяток под краном. Два раза намыливал себя, голову, и выходил в раздевалку, выкрикивая банщику, который ящик ему надо бы открыть.
Однажды он, участливо глядя на меня, сказал, что у меня в ушах мыло, мол, плохо ополоснулся, что было для меня странно, так как я ополаскивался от души. Не нашёл, что ему ответить, и направился в душевую ополаскиваться. Много позже понял, что банщик от скуки так развлекался над простачками вроде меня. Возможно, даже и делился своими хохмами с коллегами.
Видимо, у него была хорошая память: в другие разы не предлагал мне смыть мыло, но свои шуточки не оставил, видел, как он, вышедшим из помывочного зала, показывал на уши, и они покорно возвращались домываться.
У Ивана Ивановича появились знакомые в Махинджаури. Они жили в двухэтажном кирпичном государственном доме перед самым крутым поворотом и крутым подъёмом на Зелёный мыс, который и открывался спуском на небольшую автобусную площадку после нескольких таких же, крутых поворотов.
Здесь же, стоял маленький киоск с курортными сувенирами. Через несколько лет появилась звукозаписывающая студия на рентгеновских снимках.
Чтобы попасть в Ботанический сад, или на пляж, надо было перейти железнодорожные пути. В ста метрах направо виднелся чёрный зев туннеля, с выходом на платформу Ботанического сада, но там останавливались лишь местные поезда, остальные пролетали без задержки.
Сразу у крутого подъёма с проходом у горы располагалась будочка, в которой кассир выдавал билеты на проход. Он же, и контролировал, чтобы не проходили необилеченными. Впрочем, стоимость билета была необременительной, все покупали без принуждения.
В первый свой проход я недоумевал, за что им надо было брать деньги, здесь росло всё то же самое, что и внизу: олеандры, эвкалипты, плантация цитрусовых, мимозы, пальмы. Лишь на самом верху располагались бассейны с лотосами.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/25/1074