Глава – 26.
Институт Дураков
Путь оказался коротким. Через час я уже был в приемном покое Московского Института судебной психиатрии имени Сербского.
-Хиппи?- знакомясь с делом, не глядя на меня, спросила врач.
-Да!
-Что тебя потянуло идти за границу?- и врач посмотрела на меня.
-Желание своими глазами увидеть как живут люди на Западе, какие там города,-не врал я.
-Но вы перешли границу, совершили преступление.
-Какое это преступление? Мы никого не убили ,никого не ограбили. Граница-это такая же земля, как и та, на которой мы родились, это просто условность!-ответил я ей .
-Пройди в ту комнату,-указала она на дверь, где меня уже поджидала старушка-нянечка. Старушка завела меня в ванную комнату, приказала раздеться и залезть в ванну с теплой водой, затем она переодела меня в чистую больничную пижаму коричневого цвета и повела в 4-е отделение. Это отделение числилось за КГБ и состояло из одной большой комнаты и двух рядом с ней поменьше. Двери в комнаты были со вставленными для наблюдения окошками. На одном из них было нацарапано: «Долой КПСС!»
Большое окно было без решётки и наполовину снизу закрашено белой краской. По стенкам стояли большие больничные кровати, около окна - старенький круглый стол.
Нянечка показала мне мою кровать и принялась расспрашивать меня, а я ей рассказывал, за что сижу в тюрьме. Она сердечно сочувствовала, охала и ахала и даже хваталась за сердце, она была отличной актрисой.
-Ничего,...побудешь у нас, а потом домой поедешь.Подумаешь,ребята попутешествовать захотели! Что здесь такого?
В это время вернулись с прогулки обитатели палаты и разговор прервался.
Их было четверо. Вместе с ними в палату вошла другая старушка- нянечка и с ней - медсестра.
Я быстро познакомился со всеми. Самого старшего звали Альдигис с фамилией, как у француза, Жипре. Он был литовцем, ему было лет за пятьдесят, говорил он с мягким при- балтийским акцентом.У него был невероятно большой срок - двадцать пять лет, который он получил, как литовский националист, оказавший сопротивление советской власти. Он отсидел в лагерях уже семнадцать с половиной лет и прибыл в «Сербский» прямо из лагеря.
Самым молодым из четверых был Иван Бого, с Украины. Он дезертировал из армии, решив бежать на Запад через Чехословакию. Граница находилась в сорока семи километрах от его части. Бого с товарищем перешёл границу, и они решили отдохнуть, находясь в километре от вспаханной полосы, по ошибке думая,что они уже в Чехословакии. Здесь их и задержали.
И ещё было два москвича. Игорь, лет тридцати, с пышной черной шевелюрой и бородкой, обвинявшийся в том, что реставрировал и продавал картины иностранцам, это было очень серьезное обвинение -до пятнадцати лет лагерей.
Вторым был пожилой Миша, часто напоминавший , что он ,как и Игорь, еврей. До ареста он работал в торговом представительстве при посольстве Советского Союза в Канаде. Застав с любовником свою супругу, он в порыве ревности зарубил его, а её покалечил. Было видно, что он сильно переживал из-за этого и постоянно повторял:
-Меня, наверно, расстреляют.
В этот же день меня вызвали на беседу к врачам. В кабинете сидели люди в белых халатах: заведующая 4-го отделения профессор Маргарита Феликсовна Тальце, рыжеволосая врач Зинаида Гавриловна и третий врач - Альфред Габдулович.
Врачи пили чай из белых фарфоровых чашек и, как бы разговаривая межу собой, задавали мне вопросы.
-Кто твой кумир?- спросила профессор.
У меня не было кумира. Я подумал, раз профессору нужен кумир, пожалуйста, получайте:
-Мик Джагер из группы «Ролинг Стоунс»,-ответил я.
-Зачем ты себя порезал в военкомате? В знак протеста или в армию не хотел идти?,-отпивая из чашки чай, с иронией в голосе, улыбнувшись спросила она.
-Да, в знак протеста,- сказал я неправду. Я против военных и войн. Я хочу, чтобы люди во всех странах мира отказывались служить в своих армиях.
Так считали хиппи, но только не я.
-Знаешь ли ты, что переход государственной границы-это преступление?-продолжала задавать вопросы профессор, два других врача делали пометки в своих тетрадях.
-Конечно, нет! Мы перешли границу с целью попутешествовать. Граница между государствами должна существовать только с одной целью- распространять собственные законы, к примеру, законы Украины и России, а границу мы пересекаем свободно.
-Это одно государство - Советский Союз!- возразила рыжеволосая врачиха. Даже звери имеют свои границы и ревностно их охраняют! А как же люди могут жить без границ?-продолжала она.
-А как хиппи в Непал ездят? –перебил её я.
-Что вы собирались делать за границей? На какие деньги жить?-продолжала профессор.
-Посмотреть страны, города, а потом вернуться домой в Кривой Рог, а жить мы собирались за счет случайных заработков или примкнуть к хиппи.
-У тебя кто-нибудь в семье болел психическими заболеваниями?- задал вопрос Альфред Габдулович.
-Да, конечно!-уверенно ответил я.
-А кто именно был болен?-серьезно спросил врач.
-Дед у меня был болен и при том неизлечимо,- грустно произнес я.
-А чем именно?
-Большевизмом, от большевизма и умер.
-Саша! Но ведь это не болезнь!- возразили врачи.
Я вспомнил одну нашу родственницу, но только не по генетической линии, которая была психически больна.
-Тетя у меня была. Она покончила жизнь самоубийством ,но это было очень давно,-быстро доложил я.
Все врачи записывали что- то в своих тетрадях.
-Хорошо! Ты свободен,-сказала профессор.
Прошла первая неделя моего пребывания в Институте им. Сербского. Я должен был находиться здесь ещё четыре недели для прохождения экспертизы и был согласен с зэками, называвшими институт курортом. Кормили хорошо. Правда, здесь не было радио,но это как раз мне и нравилось. По утрам не гремел гимн Советского Союза, не было слышно моралистов с передачами «Писатели у микрофона», не было газет, зато была библиотека, где сохранились книжки, не затронутые цензурой. Каждый день нас выводили на двухчасовую прогулку в уютный прогулочный дворик.За кирпичным желтым забором стояли жилые дома и высокие, с пожелтевшей листвой деревья.
Брат мой был в соседнем отделении. В беседах с врачами он тоже постоянно задавал им вопрос:
- Когда вы нас отправите в Америку?
Врачи ему пытались объяснить, что это- медицинский институт и выпустить его в Америку они не в силах.
Самыми общительными в отделении были няньки –старушки. Милые,лет под семьдесят, типичные московские старушки. Целый день они еду раздают,в игры с нами играют, интересные истории рассказывают о тех людях, кого здесь встречали. Мне нравилось беседовать с ними ,особенно тогда ,когда я хотел, чтобы о нашем разговоре быстро узнал врач. Бабуся, слушая тебя, всегда на твоей стороне. Потом она видит, что все, что я ей рассказал не запомнит, её быстро подменяет вторая, а разговор продолжается. Первая бабуся бежит в свою каптерку и быстро запись делает, затем возвращается и подменяет свою напарницу.
За несколько недель я привык к своими новыми товарищам и было печально с ними расставаться. Окончилась экспертиза у торгпреда Миши. Он раньше жил в Канаде, посещал Соединенные Штаты и много рассказывал нам об этом. Я запомнил одну его фразу:
-Мусорщик утром едет на мусоровозе, пластиковые мешки в неё забрасывает и за это ему платят шестьсот долларов .... в неделю, а я- дипломат, получал шестьсот... в месяц!
Отчаянно сопротивлялся получить штамп дурака Альдигис Жипре. Его лечащий врач Светлана Макаровна, молодая симпатичная женщина, всегда модно одетая, искренне хотела ему помочь.
- Альдигиз, тебе же будет лучше в больнице,чем в лагере,- сказала она ему.
-Не надо мне вашего дурака! Я лучше оставшиеся семь лет в лагере досижу,- возражал он.
Каждый день при виде врачей Жипре требовал от них отправить его поскорее на зону и протягивал очередную жалобу на имя прокурора о том, как он был избит надзирателями в следственном изоляторе Пермской области, когда там возник пожар.
Наступил понедельник последней моей пятой недели. Я снова был на беседе. Никто не пил чай на этот раз. За столом сидел щуплый седой старенький человек -светило советской психиатрии -профессор Лунц, рядом с ним был мой врач, Альфред Габдулович и рыжеволосая Зинаида Гавриловна.
-Выбирай: десять лет пребывания в больнице или десять лет лагерей,- предложила Зинаида Гавриловна.
-Зачем мне десять лет больницы, я уж лучше трояк в лагере отсижу,- сказал я.
-И брата на десять лет втащил,-добавила она.
-Почему на десять, если восемьдесят третья статья -до трёх? -не соглашался я.
На чем моя экспертиза и закончилась.Я вышел из кабинета с полной уверенностью, что я сдал экзамен и получил диплом дурака в Институте им. Сербского.
Глава -27.
Этап на Север.
Я не ошибся.В Лефортовской тюрьме КГБ после экспертизы меня поместили совсем в другую камеру. Теперь на обед мне выдали больничный паёк, а не ту баланду, которую я выливал в унитаз.
-Значит я – сумасшедший!!!Скорей бы решение суда и на больничку.
В Лефортово на этот раз мы задержались недолго.
С братом я встретился в столыпинском вагоне,мы оказались в соседних тройниках. Сидели по одному,хотя рядом отсеки были перегружены заключенными,они ,как селёдки, лежали на верхних полках.
-На спец. поедем,-печально сказал Миша.
-На какой спец? -не понял я.
-В Днепропетровский спец. по месту жительства,вот увидишь.
Я ничего не знал о существовании спецбольниц,хотя по зарубежным радиоголосам слышал фамилии многих людей , помещенных за инакомыслие в сумасшедшие дома- генерал Петр Григорьенко -Черняховская больница,Леонид Плющ -Днепропетровская больница, но это же не спец,а обыкновенные психиатрические больницы.
-Откуда ты это взял?- переспрашивал я брата.
-Человека к нам в отделение из Днепропетровского спеца привезли перед самым моим отъездом и он сказал, что лучше не попадать туда,страшное место,а по нашей статье меньше пяти лет там не держат.
-Ох,- вздохнул тяжело брат,-зря мы с тобой с этой психиатрией связались.
Поезд шел на Мурманск через Петрозаводск. Я лег на верхнюю полку и смотрел через проход в окно. Пахло паленой тканью.Часовой ходил по вагону принюхиваясь, пытаясь найти в каком отсеке готовят чифир. Заключенные забрались на третью полку,скрутили трубкой газету или полотенце, зажгли сверху, отчего пламя было ровным без дыма и вываривали пол пачки чая, двадцать пять грамм в пол-литровой кружке.Затем кружка пускалась по кругу.Каждый отпивал два глотка горячей темно-коричневой жидкости и передавал следующему.
За окном проносились телеграфные столбы и осенний с желтой листвой лес. В Лефортовской тюрьме мне выдали на дорогу большой ,но очень лёгкий продуктовый паёк. Я не был голоден,но меня разбирало любопытство увидеть что там. Сначала я вытащил целый спецзапека хлеб, такой делали на хлебокомбинатах, перепекая заново старый, не проданный хлеб.Он состоял из частей белого, черного, солоноватого и сладкого хлеба.Затем я нашел два маленьких аккуратно завернутых кулечка,один - с сахаром, а другой - с чайной заваркой.
Я продолжал разматывать бумагу.Конвоир остановился возле меня и молча наблюдал. Наконец, я увидел две серебристые селёдки такие, наверно, можно было купить только в спец магазине.
Двое суток поезд тащился до Петрозаводска, подолгу останавливаясь на каждой станции. Конвой, на беду, оказался зловредным.Долго пришлось требовать, чтобы вынесли бачок с питьевой водой.С оправками дело обстояло ещё хуже.Зэки теряли терпение, заполняли уриной шапки,ботинки или целлофановые кульки и всё это ложили под лавки.Я впервые увидел, как доведенные до отчаяния заключенные на полной скорости раскачивали вагон как качели. Мне было страшно,казалось вот - вот вагон слетит с рельс. Начальнику конвоя тоже становилось страшно и тогда он и солдаты требовали прекратить и приготовиться к оправке.
Глава -28.
Возвращение в Петрозаводск.
Пролетели ещё два месяца. Мы снова были в карантинной камере Петрозаводской тюрьмы.Её построили в 1862 году и называли тюремным замком, а я бы назвал её дырой с очень толстыми стенами и всеми видами вшей. В камере на двадцать квадратных метров где под стенкой стояли двухъярусные шконки, было человек сорок .
Нам, вновь вошедшим, не было места и мы стояли на влажном заплеванном полу. Маленькое открытое окно едва пропускало свежий холодный воздух.Табачный сизый дым зависал в камере ,зловеще воняло потом и кислой тюремной грязью. Зэки гадали или раскидают их завтра по камерам или придется сидеть в этой вони несколько дней.
К середине ночи многие уже устали стоять и сели на грязный пол.Я заметил крохотное место на краю шконки и поспешил его занять. Боясь потерять это место, я так и сидел до позднего вечера следующего дня.
-Шурик! Кого я вижу! ... А я -то думал ты давно на больничке валяешься!- радостно встретил меня седоволосый Мишка Брыков.
-А что у тебя нового?-бросая вещи на шконку спросил я.
-Всё ещё ловят эту стерву,так что ничего нового.
-Ты как? Где ты был?
Пока я рассказывал о своей поездке, ребята перестучались через стенку с соседями и весть о нашем с братом возвращении дошла до Бориса.
После того случая, когда у меня перехватили записку и вручили её следователю ,я придумал как шифровать текст.Это был стишок из ста букв, с помеченными над буквами цифрами.Теперь мы писали в своих записках столбики цифр и, идя на прогулку, быстро прятали записки под лестницу. Одна записка была от Бориса. Он просил в ней, чтобы мы,если через полгода будем уже на свободе, ждали его и без него за границу не уходили.
Заканчивался 1974 год.Следователь Ефимов больше нас с братом не вызывал на допросы. Анатолий не переписывался с нами.Я знал,что его и Бориса познакомили с судебными документами и впереди у них был суд.В январе 1975 Верховный суд Карельской АССР приговорил Бориса к двум с половиной годам лишения свободы с пребыванием в колонии общего типа ,а Анатолия -к трём.
Мне и брату тоже принесли постановление суда. Нас направляли на принудительное лечение в Днепропетровскую больницу специального типа. Я таил в глубине души маленькую надежду, что этого не произойдет, однако слова брата сбылись.
Была весна.Таял снег.Менялись времена года,менялись люди в камерах.Давно уехали на зону Борис и Анатолий. У седоволосого Мишки Брыкова все было по-прежнему, гноился на животе свищ и во Всесоюзном розыске была обвиняемая в тяжких телесных повреждениях девица, которую никак не могли поймать.Мы с братом сидели забытые всеми в своих камерах и не знали, что мы ждем. Администрация тюрьмы лишь отвечала:
-Ждем разнарядку.
Целые дни я читал книги из тюремной библиотеки или слушал истории своих сокамерников. Однажды вернулся в камеру после допроса худой паренёк,воришка велосипедов. В камере его спрашивают:
-Где был?
-В профилактической комнате.
-Это что- то новенькое!Что ты там делал?
-Как что? Следователь сказал, что мне нужно посетить комнату для профилактики чтобы я лучше себя на допросах вел.
-Ну и как, посетил?-допытывались в камере.
-Да... Там следователь мне по бокам надавал и сказал,что так надо, а потом допрос
начал, -совершенно серьёзно ответил воришка,не понимая почему все в камере смеются над ним.
Другой воришка со своими приятелями выломал сейф в какой -то конторе.Они не были медвежатниками,поэтому не смогли вскрыть очень тяжёлый сейф сразу и решили тащить его в лес.Там всю ночь вскрывали его камнями, монтировкой. Наконец, сейф сдался. Дверка распахнулась и легкий ветерок начал разносить по лесу никому не нужные конторские бланки, правда, грабители в насмешку за труды нашли там одну пятирублёвую купюру.
У других были не столь смешные истории.В хозобслуге работала молодая женщина -заключенная.Ей дали четыре года за халатное отношение ,допущенное на рабочем месте. Она была воспитателем в детском саду.Маленькие дети во дворе играли в войну. «русские» взяли в плен «немца» и решили казнить его через повешенье. Как дети задушили ребенка воспитательница не видела.Когда приехала «Скорая помощь» она сказала медперсоналу, что у ребенка был припадок эпилепсии и из-за этого он умер.В соседней камере сидели более серьёзные заключенные, у которых за спиной была богатая криминальная жизнь и много лет лагерей особого режима.
-Французов...Покажи!!!. Курить дадим.
Надзиратели любили доставать зэка в этой камере.
-Идите к черту!-кричал на них Французов,он шел через Петрозаводскую тюрьму транзитом на особый режим, добивать оставшиеся восемь лет.
-Французов,да не ломайся,покажи!
И чем сильнее злился и орал на них зэк, тем сильнее они покатывались со смеху , история его была не очень смешной.Французов в своей камере отломал кусок стекла от окна и под самый корешок,без всякого наркоза совершенно спокойно отрезал свой член, на забаву всем.
Глава- 29.
Дорога к сумасшедшим.
Седьмого мая 1975,наконец,тронулся и наш лёд.В кормушку выкрикнули нашу с братом фамилию:
-На этап!С вещами!
-Удачи тебе-, прощался со мной седой Мишка Брыков.
Столыпин шел на Ленинград.Впервые за всё это время мы были с братом в одном отсеке. С нами ехало ещё три заключенных больных туберкулёзом, их везли в лагерную больницу.
-Парни,просите конвой перевести вас в другую камеру,а то заразитесь,у нас открытая форма туберкулёза,-советовали они.
Зовем конвой,просим перевести,но всё напрасно, конвою наплевать.
-Не положено!-звучит ответ.
-Хорошо,не хотите переводить,мы будем жаловаться нашим шефам в КГБ,-пробую пугнуть я их -,не верите, посмотрите наше дело.
Слово КГБ сработало.Часовой доложил начальнику конвоя и тот перевёл нас в пустой тройник.Спать не хотелось,лежа на полках мы проговорили до самого утра.
-Начальник, давай оправку!..Сколько ждать можно?-начиналось утро в вагоне с традиционных криков.
-Начальник, неси воду! Ребёнок пить хочет,-кричали женщины.
-Рано ещё,- спокойно огрызался часовой.
Грудной ребёнок будто понял, что воды не будет и стал плакать громко на весь вагон.Крик женщин, плач младенца и требования мужчин вынудили начальника конвоя выйти в коридор. Он в резких тонах приказал всем замолчать и отдал солдатам приказ вывести самого упористого зэка и проучить его публично. Мужчины замолчали,только несколько женщин продолжали просить и орал ребёнок.
Конечно, начальник мог заставить замолчать и женщин,но перед грудным ребёнком он оказался бессильным.Конвой сдался .Малыш выручил всех.
Глава -30.
Кресты.
Я много слышал о знаменитых Ленинградских Крестах, в ворота которых въехала груженая заключенными тюремная машина,проще сказать «воронок». Под старыми кирпичными стенами стояла большая клетка, в таких в зоопарках обезьяны сидят. Из «воронка» зэки гуськом перебежали в неё со своими торбами ( сидерами). Мы с братом стояли и ждали .
Стали подходить контролеры (надзиратели), выкрикивая фамилии, забирая по несколько человек и исчезая с ними в дверях здания.Подошел толстенький весёлый контролёр и забрал нас с братом. Мы вошли в полуподвальное помещение одного из корпусов Крестов.В широком коридоре ярко горел свет.Вдоль стен с одной стороны стояли будки как кассы на железнодорожном вокзале,с другой- камеры.
Люди в военной форме,в штатском,зэки из хозобслуги все торопились куда-то по своим делам , как в муравейнике.
Контролер подошел с нами к одному из окон кассы, зарегистрировал нас и мы двинулись в путь по лабиринтам тюрьмы, пока не выбрались наружу и стали обходить многоэтажный корпус из старого почерневшего от времени кирпича.
Все окна были завешаны жалюзи, на них были номера камер.Камеры «перекликались» между собой и во дворе от этого стоял постоянный шум,который исчез как только мы зашли внутрь двухэтажного здания тюремной больницы.В приемном покое нам пришлось сдать свои пожитки и переодеться в тюремные кальсоны, халаты и потрепанные шлепанцы. В просторной камере, куда мы вошли стояло четыре кровати,две из них не были заняты.
Один больной спал, закутавшись в одеяло,другой подошел к нам.Это был психически больной человек,очень худой молодой парень с лицом недоразвитого ребенка.
-Хотите я вам что- то покажу?-бесцеремонно спросил он.
-Ну,показывай-,ответили мы.
Он начал подпрыгивать , постукивая себя по животу откуда отчетливо доносился звук... домино.
-Два комплекта домино там.!-довольно сказал он,-и ещё четыре черенка от ложек,а чтобы меня дубаки (надзиратели) не били, я швейную иголку проглотил,они на рентгене это видели. Хотите ещё послушать?-спросил он.
-Нет,нет.Хватит!-попросили мы.
-Мне менты нерв в позвоночнике повредили, когда поймали,-пояснил он, сев на кровать раскачивая, как маятник, своё тело.
Здесь в Крестах я любил ходить на двухчасовые прогулки в большую клетку во дворе, окруженную старыми толстыми деревьями. Выводили сразу несколько камер и все равно места было достаточно.Рядом стояли такие же клетки и там тоже гуляли люди все в больничных халатах и в одинаковых светлых кальсонах.
Моё внимание привлек высокого роста жилистый парень с дерзким лицом. У него были свежие шрамы на лбу и шее. Шрам от вырезанной татуировки «Жертва ( читай советской..).....Фемиды» был на его груди. Зэки рассказывали,что все татуировки антисоветского содержания в тюремных больницах запрещены и удаляются насильственно без применения анестезии. Я не решился подойти к этому парню и спросить у него правда ли это.
Паренек с поврежденным позвоночником из нашей палаты гулял с нами,точнее он сидел недалеко от нас на корточках качаясь и разжигал костер из найденных бумажек и веток. Санитар-заключенный прогонял его,тушил костер,а тот разжигал снова.
Мы узнали ,что он родился с отклонениями от нормы , родители бросили его. Прожив до восемнадцати лет в интернате для детей –калек, он уехал в Ленинград без копейки в кармане. Заходил в столовые, просил поесть, но его везде прогоняли. Воровать он тогда не умел,но однажды он заметил как один человек поставил на пол сетку с продуктами ,а паренек схватил её и побежал.Его догнали ,привели в отделение милиции, сильно избили.
-Что ему может быть за это?-спрашивал я себя,зная ответ и понимая, что он отсидит шесть месяцев в общей психиатрической больнице. Может ему там лучше будет,чем на свободе. Мне было жалко этого калеку.
В Крестах на больничке быстро пролетело четыре дня.Нас вызвали на этап.
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/07/14/201