Глава -46.
Переходчики границы.
Я работал в посудомойке и ждал снова удобного момента увидеть брата. Больше не было задержек с обедом и мы выходили на прогулку со своим отделением.Три раза в день я уходил на кухню с больными забирать там кастрюли и бочки с едой. Заключенные- повара в белых куртках -лихо рубили там свиные головы, закидывая их в гигантские котлы. Как только мы заносили кастрюли с едой в отделение,санитары, словно стая голодных шакалов, окружала их. Они, толкая друг друга, спешили схватить половник и накладывали себе полные миски из кастрюль с надписью «Диета». От куска сливочного масла они отрезали толстый слой и мазали себе на хлеб или бросали себе в кашу. Оставшееся масло медсестра ставила в миске на электрическую плитку и ,уже растаявшее, по столовой ложке разливала в тарелки с супом для больных. Свои полные миски санитары ставили на подоконники и принимались канючить возле шкафа раздачи личных продуктов.
-Подогрей, землячок, нет ни этой, вон той баночкой, землячок, поделись пряниками...
- Сейчас,сейчас,-покорно выполняли просьбу санитара больные.
-Что ж ты ему дал, а мне ?! –просит следующий,- я ж тебя покурить выпускал, помнишь?
-Сейчас,сейчас,-отвечал больной.
И это продолжалось до тех пор, пока шкаф на замок снова не закрывали. Отказать санитару не мог посметь никто, даже больной на всю голову, даже у него срабатывал инстинкт самосохранения. Врачи и медсестры всё это видели каждый день, три раза в день, и им не было до этого никакого дела.
Я мыл посуду и долго не знал, что со мной рядом работает такой же переходчик границы как я, Витя Рабинович . Ему на вид было лет двадцать пять. Говорил он мало, невнятно и шепеляво. Он был слегка сутул, вид у него были явно больного человека. И единственным,что бросалось в глаза в его лице,- были очень густые черные брови, ещё гуще и больше, чем брови у Леонида Брежнева.
-Витя, а чего тебя из Харькова понесло за границу?- решил спросить его я.
-У меня в голове стоят сильные голоса, и они мне мешают думать,- просюсюкал он.
-Так при чем здесь голоса и граница?.
-Потому что частоты наших советских радиостанций действуют на меня ,и у меня от них голоса. Поэтому, чтоб избавиться от этой электроники, мне нужно было переехать в другую страну, докуда советская электроника не доходит,- объяснял он мне, складывая миски .- Я купил билет до приграничной станции в Армении. Там пришел к пограничникам, рассказал им всё и попросил их провести меня в Турцию. Пограничники пока меня чаем поили, вызвали КГБ и те меня сюда отправили.
-А сейчас к тебе электроника подсоединена?
-Нет, сейчас тихо, но они опять скоро подключат,-шепелявил он.
Витя сидел уже почти три года. Был он обыкновенным, совсем не опасный для общества больным .Только человеческие выродки могли поступить с ним так: направив на лечение в днепропетровскую спецбольницу. Во время прогулки я рассказал о Вите Андрею Заболотному.
-Знаю, его электроника мучает, голоса-пояснил мне Андрей.-Так что не удивляйся, почему здесь даже такие сидят. Мы имеем дело с бандитами, для них главное- статья, после неё они смотрят на человека,- спокойно, но очень гневно сказал он и продолжил:- Витю Рабиновича выписать они не могут, потому что он врать не может, сказал бы, что да, у меня голоса и подчиняться им больше не буду. -Врачи б ему ремиссию поставили и выписали,так он теперь им говорит, что «я больше границу переходить не буду, а постараюсь выехать в Израиль, ведь я- еврей». Так что ему долго здесь сидеть,-заключил Андрей и, повернувшись ко мне, негромко добавил:
-Ты поосторожней больных с нашей статьёй расспрашивай, если кто-то донесет на тебя врачам, плохо тебе придется, здесь кругом уши. Вон Никипелов, совсем сумасшедший, в надзорке под серой лежит за то, что на прогулке своему дружку сказал, что не плохо бы подложить бомбу под больницу и взорвать её. На другой день уже врач все знала. А вот и его дружок ,он только одним уколом сульфазина отделался.
Андрей показал на худенького мужичка, сидящего на лавке, которому огонь скрутки обжигал пальцы, а он всё её не выпускал и жадно курил.
-Каткова, Каткова Надежда Яковлевна идет,- прокатилось среди больных имя замначальника больницы по медицинской части. Под белым халатом Котковой скрывались погоны подполковника внутренних войск.
Ходили слухи, что во время войны она была медэкспертом при военном трибунале и на её совести много людей, кому она помогла уйти в мир иной. Но самое страшное, за что её ненавидели больные, это её отношение к выписке людей, представленных на комиссию. Она говорила своё решительное «нет» лечащему врачу и профессору, считавшим, что больной больше социально не опасен и его можно направить в психбольницу общего типа. Катковой давно было пора выходить на «заслуженный отдых», но ей не хотелось оставить столь теплое место и возможность быть вершителем судеб тысяч людей.
-О, Лошадиная морда идёт,- сказал о ней негромко своему соседу Васька Кашмелюк.
Каткова шла вдоль прогулочного двору с другой стороны штакетника и о чем –то разговаривала с медперсоналом. Подойдя к медсестре, она глазами показала на Ваську. Кто-то уже успел прошептать ей на ухо, что он о ней только что сказал. Прапорщик и санитары-зэки выстроились перед Катковой в положении «смирно!» и поздоровались.
-А вот, кстати, и Сергей Потылицын,- указал Андрей на парня моего возраста. Он шел нам навстречу , держа толковый словарь Даля.
-Белым халатом погоны прикрывает,- с презрением сказал Сергей о Катковой, подойдя к нам.
Андрей представил меня Сергею. Теперь, находясь вместе в прогулочном дворе он начал рассказывать мне свою историю.
-28 октября 1971 года –это самая черная дата моей жизни. Это день, когда я прибыл в эту больницу. И ты знаешь, что мне тогда в отделении сказали?- начал Сергей.-Первые десять лет тебе будет трудно, а вторые - ты просто не заметишь как пролетят.
-Тебе что- нибудь врач обещает на будущее-, поинтересовался я.
-Нет, даже и речи об этом быть не может. Моя врачиха держит меня в надзорной палате, считает, что ещё долго нужно меня будет лечить и лечит. Я получал в инъекциях аминазин, трифтазин, галоперидол, и в течение двух месяцев меня кололи два раза в неделю сульфазином.Ты знаешь,- объяснял он мне,- если б я хоть режим нарушал, но они меня посадили на сульфазин, чтобы получить наслаждения от пыток надо мной. Здесь работают самые настоящие садисты. А когда меня положили на курс инсулина, я тогда решил, что я точно здесь рехнусь . Нас несколько человек собрали в одну палату,- продолжал Сергей,-привязали по рукам и ногам к кроватям и ввели инъекцию инсулина. После этого происходит полный провал памяти, ты орёшь как резаный, рвешься санитаров бить и всех вокруг материшь. Правда , санитарам в это время запрещено бить больного. Спасибо врачу -терапевту, который после нескольких сеансов попросил прекратить делать мне инсулин. Сейчас моя врач в отпуске и её подменяет Эльвира Эдмундовна, которая мне передышку устроила, оставила только две таблетки аминазина.
-Так почему они тебя так сильно лечат?- ты перешел границу или нет?- Я не мог понять, чем вызвано такое отношения врачей к Сергею.
Я сравнивал с тем,что услышал от Сергея, своё отвратительное поведение при выдаче на границе, проблемы с КГБ с 1970 года, к тому же мы были в Финляндии- и после всего этого я получаю только четыре таблетки в день и меня уже выпустили на работу.
-Видишь ли,- спокойно выбирая каждое слово пояснил Сергей,- после Чехословацких событий в 1968 году меня вызвали в военкомат, я заявил, что в знак протеста против оккупации Чехословакии отказываюсь служить в Советской Армии. За это меня поместили в психбольницу, где провел более года. Я с семнадцати лет мечтал об Америке и теперь, выйдя из больницы ,понял , что мне в Советском Союзе делать больше нечего. В июле 1971 года я решил бежать в Турцию в районе Батуми. Понимаешь, в этой стране они (КПСС) даже собственным советским людям не доверяют, поэтому я нигде не мог найти хорошую карту местности. Недалеко от границы я заблудился, а встретившийся из местного аула мальчишка , к которому я обратился с вопросами, побежал домой и сдал меня. Ведь ему за это премию дадут. Меня задержали и посадили в Батумскую тюрьму КГБ, обвинив по статье «Попытка перехода Государственной границы», где меня продержали три месяца. Я хорошо знал, что я не был даже в погранзоне и считал моё задержание незаконным. Следователь спросил меня, хотел ли я действительно хотел перейти границу. Я ему ответил, что да, одно дело думать, а другое дело -делать. Я с ним по этому поводу спорил и требовал меня освободить за на законное задержание. Следователь свозил меня на экспертизу к психиатру, где врач меня спросил: «Что ты будешь делать, когда тебя освободят?» Ты знаешь, Саша, я конечно мог бы юлить , но мне было противно унижать себя перед психиатром и я ответил : «Буду вкалывать до окончательной победы коммунизма». Как видишь,следователь и один эксперт всё решили, и вот я уже четыре года в этом концлагере.
-А когда врач тебя вызывает на собеседование, ты признаешь себя больным? В глазах врачей мы в той или иной степени больные люди, и они ожидают увидеть результаты своего лечения.
Я задавал Сергею вопросы, пытаясь понять как мне вести себя в этих стенах. Предыдущие годы у нас очень похожи. Правда , протест против оккупации Чехословакии,- это сильный вызов, по сравнению с моим желанием служить в американской армии.Так же, как Сергей, я вел себя на допросах у следователя и говорил много того, о чем лучше было бы помолчать, но во мне, как и в Сергее, тогда звучал голос протеста, отчаяния, хотелось побольше надерзить власти. По сути - я просто не хотел быть вместе с этой властью, я не хотел ,чтобы меня держали силой. По своей природе я был и остался индивидуалистом. Я избегал всю свою жизнь участия в коллективных мероприятиях. Я не мог шагать строем, не хотел петь в хоре, не хотел кого- то обсуждать на пионерском собрании, не хотел, чтобы кто- то командовал мной, и я ни за что не хотел командовать кем -то. Другие люди наоборот, не могут жить без коллектива, это нормально. Мы все разные. Только поэтому я мечтал уехать в Америку, страну индивидуалистов , как об этом писала советская пресса, туда где до меня никому не будет дела и я смогу остаться наедине с собой и строить для себя одного свой собственный мир. Эта страна держала меня как собственность, как раба , для выполнения совсем ненужных мне целей строительства социализма. Для меня социализм в любом его виде от национал - социализма до социализма с человеческим лицом - это муравейник, где индивидууму просто нет места.
-Нет, я себя больным не признавал и не признаю,- убедительно ответил Сергей.
-Но врачи здесь – типичные советские люди, они искренне считают, что только безумцы могут бежать из этого рая, иначе, как им тебя понимать? Подыграй им!
-Нет! Я этого никогда не сделаю,-категорично запротестовал Сергей.
-Ты Леонида Плюща знаешь?- сменил я тему.
-Он раньше в нашем, двенадцатом, отделении был. Мне за встречу с ним Эльза Кох (кличка Эльзы Каменецкой, врача, зав. 12 отделения) сульфазин прописала, вот скажи, что они не садисты. Плюща перевели потом в другое отделение, а я так и сижу в отделении с больными, у которых есть еще и внутренние болезни, где половина из них ходить не может, так вся работа по уборке для таких, как я, -ответил мне Сергей.
Медсестры и санитары заметили больного, который слишком высоко закатил рубашку, чтобы позагорать, и кричали на него, угрожая доложить врачу и посадить на «серу».
-Им лишь бы было к чему придраться,- хмуро сказал Сергей и продолжал:-Ты знаешь, здесь два месяца назад вместо штакетника была натянута рядами колючая проволока. Вот, смотри,- он показал на столбик, к которому был приколочен штакетник с остатками проволоки, обрезанной кусачками. Тогда мы ходили на прогулку в кальсонах и нас заставляли одевать ватную фуфайку, какой бы ни была жара на улице, снимать её запрещалось. Ну, вот скажи, разве они не садисты ?
Я продолжал ходить с Сергеем и теперь отчетливо понимал, что мне и брату здесь придётся быть неопределённо много лет, а сколько именно, этого знать я не мог. Каждый следующий день был непредсказуемым и зависел от воли врачей, санитаров и наших кураторов из КГБ.
-Ты Ачимова знаешь? - спросил Сергей в тот момент, когда к нам подошел Андрей, получивший от медсестры приказ опустить поднятую вверх рубашку и не загорать.
-Ачимов! Да ,это шизик, да еще какой! Вон он,- и Андрей указал на долговязого, внешне неуклюжего парня . Он у себя в Кривом Роге посещал Институт марксизма –ленинизма.
-Так я тоже из Кривого Рога, нужно с ним познакомиться,- сказал я, стараясь рассмотреть Ачимова.
-Видишь ли, он решил, что в Советском Союзе неправильно строят коммунизм ,и писал жалобы во все инстанции. Решил, что жить так больше нельзя и надо бежать за границу. Так ты знаешь зачем он бежал?- спросил Сергей.- Он бежал в Румынию, чтобы там добраться до советского посольства и пожаловаться им, что его преследуют в Советском Союзе, где не желают строить настоящий коммунизм. Сейчас ты сам увидишь, какой он бред гонит, -сказал Андрей и мы подошли к Ачимову.
-Какое настроение у народа сегодня? Когда ожидаются волнения? -спросил Андрей.
Ачимов посмотрел на безоблачное небо и сказал вполне серьёзно.
-В стране сейчас всё спокойно, но скоро погода испортится и народные массы будут недовольны жизнью.
-А чего тебя до сих пор в Кремль править страной не забирают? Ты же говорил раньше, что с приходом весны...
-Сейчас политическая обстановка сильно изменилась, и я буду в Кремле, когда выпадет первый снег,-доложил он.
Возвращаясь с прогулки, я встал в паре с Ачимовым, внешне совсем нормальным парнем, если только не начинать с ним разговор о погоде и о коммунизме. В больнице он был уже шестой месяц. Я узнал,что мы работали вместе с ним в течение года в одном цеху на металлургическом комбинате только в разные смены, может, поэтому и не познакомились раньше .
Возвратившись с прогулки,бросая кепки в мешок, мы услышали голос медсестры:
-Санитар! Приведи Кошмелюка в процедурку.
-Переодевайся в кальсоны, у тебя курс лечения в четыре точки. В надзорку приказано тебя закрыть за «лошадиную морду»,- выводя Ваську из строя объяснял ему санитар.
Часть -47.
Истории убитых.
Прошло два месяца. Организм мой адаптировался к лекарствам, и ничего больше, кроме слабости и постоянной сухости во рту,я не испытывал. Я видел Мишу два раза. Его врач требовала , чтобы он сознался , а если нет, - посадит на сульфазин.
-Хоть бы сказала она мне, в чем сознаться, я понятия не имею, чего она от меня хочет, -говорил мне брат, в ужасе ожидая наказание.
Второй раз я видел его, когда он шел в строю на трудотерапию вязать сетки .Он пританцовывал вместе со всеми – это был медленный «танец» под воздействием лекарств. Он успел мне сказать, что его держат в надзорке, только выпускают вязать сетки, а врач всё еще добивается от него непонятно какого признания, но пока о «сере» (сульфазине) молчит.
Весь первый этаж больницы занимали помещения хозобслуги: прачка, кухня и больница для заключенных, которых привозили из разных зон на операции или на лечение от разных болезней. По вечерам санитары натягивали в пыльном дворе сетку и играли в волейбол. Я часто наблюдал за ними, глядя в окно. Эти зэки были почти свободными людьми, передвигались по больнице сами и ни перед кем не отчитывались. Когда в баню из хирургического отделения на носилках проносили отдавшего Богу душу зэка с биркой на большом пальце ноги, получившего «досрочное освобождение», волейболисты-санитары не обращали на это никакого внимания, отбивая иногда мяч прямо из-под покойника. Редкая неделя в больнице проходила без происшествий: то в каком -то отделении избили больного, то кто-то пытался покончить с собой. В моём отделении мне приходилось видеть как разозленный санитар мог надавать по бокам совсем завернутому больному, плохо соображавшему из-за лекарств что от него хотят.
Сегодня в ожидании кастрюль на кухне, узнал новость-в 12-ом отделении у больных все механические бритвы забрали. Теперь могут и у нас забрать и придется терпеть бритье с водой из тазиков для мытья полов.
-Что там произошло?- спрашиваю Сергея на прогулке.
-В принципе, ничего особого. Новенького к нам привезли, кстати, антисоветчик. Он не понял куда попал и, не выдержав приставаний санитара, дал ему бритвой по башке во время бритья. Санитар отделался шишкой, а новенький лежит избитый, привязанный к кровати в надзорной палате и сульфазин получает. Эльза Кох решила, что этот больной очень возбудился, лечить его надо. А несколько лет назад- это случилось при мне,-продолжал Сергей, под внешним спокойствием которого кипела дикая ненависть к этому заведению,- санитары убили одного больного, а врачи в свидетельстве о смерти написали какую- то ерунду, будто он сам ударился и умер. Родители этого парня добились , чтобы сделали дополнительную экспертизу, установившую,что он умер от побоев . Врачи, знавшие причину его смерти, до сих пор здесь работают. А Маруху, кто на тот свет отправил? Я не знаю ,за что он попал сюда из Одессы. Ему было лет двадцать пять, и настоящая его фамилия Полищук. Он был от рождения слабоумным, но физически крепким и очень покорным парнем. Для санитаров он служил предметом развлечений. Они брали полпачки табака, скручивали что-то похожее на кубинскую сигару и предлагали больным выкурить её до конца , а если не сможешь, так получишь сильный удар в живот.Только Маруха, да ещё один такой же завернутый больной Ленька Брилев постоянно подписывались на эту приманку. Выкурив треть сигары их начинало рвать, а кулак санитара под носом напоминал, что их ждёт. Все равно её невозможно было выкурить, и дураков заставляли встать по стойке «смирно», чтобы получить удар в живот.
Сергей замолчал,потом продолжил:
-Был и другой способ развлечения. «Маруха, заводи машину!» -приказывали ему. Это значило начать дёргать мужское достоинство деда Максимова, постоянного пациента их надзорной палаты. Старый дед обычно спал , когда Маруха начинал делать это. Сонный, он вскакивал, ругался, и это сильно веселило санитаров. Но вот однажды после очередного курения «сигары» Марухе стало плохо, его поместили в хирургическое отделение, откуда он был выписан через «баню». Еще одна, не менее отвратительная история убийства произошла в третьем отделении. Вновь прибывший больной пошел без спроса покурить в туалет. Санитары остановили его и забрали спички и махорку. За то, что он стал возмущаться , три санитара с бригадиром затащили несчастного в туалет и били , пока сами от этого не устали. Отдохнув, они вылили ведро холодной воды на него и продолжали бить, не понимая, почему он больше не кричит. А он был уже мертв. Я не слышал, а может просто не знал, что кто- то за это убийство был наказан.
Глава -48.
Прожарка.
Антисоветчик Николай Гершан находился в этой здравнице шестой год. Он имел высшее экономическое образование и был с Западной Украины. В сталинский период он был репрессирован и отсидел большой срок. В Институте Сербского во время экспертизы профессор задал ему вопрос:
-Если бы ты оказался сегодня у власти, как бы ты поступил с нашим правительством?
-Если вы думаете , что я бы их расстрелял или посадил в лагеря, то вы меня недооцениваете,- ответил Гершан.- Я для коммунистов имею куда более страшное наказание. Я бы их самих заставил для себя создавать материальные блага, опустил бы их в забои шахт, рудников или заставил на полях скот пасти.
После такого садистского по своему содержания ответа, Гершан получил диплом института дураков с диагнозом шизофрения. Мне часто приходилось видеть этого маленького роста, худенького человека с перекошенным лицом, клянчившего лекарства от боли в печени.
Врачи считали его ипохондриком ( ложное восприятие болезни органов тела) и добавляли ему ещё больше нейролептиков.
Гершан был постоянным гостем процедурной комнаты , где его сильно кололи. Он весь пожелтел и, обнаружив у него желтуху, врачи быстро отправили Николая в тринадцатое отделение туберкулезного изолятора, посадив в одиночку на лечение.
Следующие три дня в отделении мы делали дезинфекцию против желтухи, вытаскивая и затаскивая кровати то в коридор, то обратно, не выпуская из рук тряпки,тазики и хлорку. Вместо прогулки в эти дни отделение загоняли в маленькое здание прожарки с высокой трубой , как в крематории. Санитары заставляли нас раздеваться догола, вешать на большие кольца свою одежду, матрасы, и они всё это загоняли в раскаленные камеры. Была такая жара, что санитары не могли её терпеть и ждали окончания часовой прожарки снаружи, а мы лежали на горячем бетоне, истекая потом.
Больные, у которых на ягодицах были абсцессы от уколов, по твердости не уступавшие камню , прогревали свои задние места, надеясь, что это поможет им избавиться от боли. Только чудак Адам из моей палаты каждый день выплясывал гопак, напевая украинскую песенку, лихо хлопая себя по голому заду . Через час санитары открывали прожарочные камеры и раскаленный воздух обжигал наши тела. Каждый торопясь искал свой матрас, свои вещи, чтобы одеться и выскочить наружу.
Но одной желтухи оказалось мало. В жилом помещении у санитаров были найдены бельевые вши, и теперь вся больница должна была пройти мучительную процедуру прожарки. Мы вместе со всеми отделениями в четвертый раз подряд снова отправились туда. Адам больше не танцевал, он лежал истекая потом, тяжело дыша и не верил ,что когда -то этому всему придет конец.
Глава.-49.
Швейная мастерская .
В больнице открыли швейный цех по пошиву трусов, и работавшие в цеху, вышли на перекур и толпились в тени одного – единственного на территории больницы дерева. Мне очень хотелось быть среди них , и я думал как это сделать. Из прогулочного двора были хорошо видны лица людей и даже слышно о чем они говорят. Одно лицо мне показалось знакомым. Да, это был Игорь Пинаев, я вспомнил его по харьковской пересылке.
-Игорь,привет!-машу ему рукой.- Давно ты здесь?
-Уже месяц.- узнал он меня,- Я же профессиональный портной, так меня сразу на швейку врач отправил.
-Замолвь там за меня слово, надоело в отделении сидеть.
На следующий день медсестра подошла ко мне и сказала, чтобы я собирался на работу в швейную мастерскую. Для меня это было большим событием,- выйти на работу за пределы отделения. Теперь после обеда мне не нужно было мыть посуду в корыте с хлоркой .
Санитар вывел меня в пустой прогулочный двор, где собирались работники швейки. Игорь был уже там.
-Я сам не ожидал, что так всё быстро получится,- увидев меня , сказал он.
-Спасибо тебе, иначе с ума можно сойти сидя в палате, - благодарил я его .
-Я сам думал , что у меня «крыша» поедет , когда всё это увидел,- обвел он рукой больницу.- Слава Богу, что профессия у меня такая, портные и здесь нужны.
-А где тот чудак, Сашка Комар?- поинтересовался я.
-На вольную больничку укатил сразу после вас. Повезло ему. Всё- таки шесть тысяч рублей хапнул. Так бы, как рецидивисту, лет восемь вмазали, а теперь месяцев через шесть дома будет- и судимости нет и деньги целы. Молодец, Комар! А у меня дело намного проще, а сюда загнали. Я ведь до излечения за судом числюсь. Через шесть месяцев комиссия будет здесь, а что из зала суда меня освободят, так я в этом не сомневаюсь.
-Значит, в конце зимы ты покинешь эти стены? Можно только позавидовать тебе.
-Мне б лучше трояк на зоне отсидеть, чем эти шесть месяцев, которым ,кажется, конца не видно. Ох! Это меня один дурак надоумил «гнать» (симулировать), если б я только знал, что меня ожидает,- произнес Игорь с досадой .
-Если не секрет,что у тебя за дело?
-Простенькое-карты. С одним бесом играл под интерес у него же на хате. Проиграл он мне несколько сотен, а «бабок» платить нету, так он мне сам предложил взять взамен телевизор и магнитофон. На этом и разошлись, но потом он помчался в милицию и вломил меня,будто я его обокрал. Менты меня повязали, обвиняя в краже.Дело дошло до суда. На суде выяснилось, что я выиграл эти вещи в карты и мне статью заменили на «Азартные игры», а у этого беса- терпилы (пострадавшего) на суде всплыли грешки и довольно серьёзные. Так я , идиот, за несколько дней до этого «косить» начал. Вот и косил на свою голову!
Бедный Игорь, мне казалось, что он сам себя побъет сейчас от обиды. Я сдерживал смех с большим трудом, но это не был смех злорадства,скорее, смех над самим собой. Он как и я с братом, попал в эту яму по собственной воле и теперь не знал,как из неё выбраться.
-Ты знаешь, как только меня сюда привезли, так я даже поначалу не понял,что это и куда я попал. Кругом вышки с автоматчиками ,орут все на меня, а чего орут, я не знаю. На другой день бегу я к врачу с полной раскладкой, думаю, пускай меня поскорее на суд отправят, лишь бы на зону, на любой срок. О свободе я и думать перестал, тут не до свободы. И что ты думаешь он мне ответил? «Не надо было «гнать». С полгодика, а может и больше тебе придется пробыть здесь и пролечиться». Я ему: «Доктор,отчего меня лечить и зачем? Ведь я здоров. Отправьте меня на суд». Так он говорит: «Раз ты сейчас здоров, мы сделаем тебя больным, а потом вылечим, и тогда ты будешь здоров и на суд поедешь». В ужас я пришел от его слов, вспомнив рожи дураков в своей палате, как они все мнутся и трясутся, и что я таким скоро стану.
-Что тебе врач приписал?- спросил я.
-Получаю какие - то слабенькие «колёса». Правда, трясусь от страха каждый день и к врачам со своими просьбами больше не хожу. Матушка должна скоро на свидание приехать, буду её просить, чтобы бежала поскорее в суд и выбивала там бумаги, чтобы поскорее меня затребовали отсюда.
Во дворе собралось много людей из разных отделений. После построения и переклички дежурный прапорщик повел всех в швейную мастерскую, занимавшую две большие комнаты в полуподвальном помещении. Ярко горели лампы дневного света, и здесь было прохладно. В два ряда стояли старые швейные машинки, на каждой из них были выцарапаны женские имена, можно было предположить,что машинки привезли из женской зоны. Работа велась поточным методом. Женщина -инструктор показала мне, как пользоваться машинкой, и мою операцию. Игорь сидел за мной, помогая овладеть хитростями нового ремесла.Час работы пролетел очень быстро и, выйдя на перекур, я стоял теперь под кривой шелковицей, тем самым деревом выросшим из бетонной щели, которое ещё недавно было для меня таким недосягаемым. Я увидел брата и попросил разрешение у санитара перекинуться с ним парой слов.
-Смотри, чтоб только никто не заметил,- предупредил он.
-Просись на швейку,- говорю негромко Мише.
-Я- то прошусь ,но из надзорки не выпускают, говорят пока нельзя.
-А что с курсом серы?
-Врач вышла из отпуска и пока молчит. Может забыла?-держась руками за штакетник, переминаясь с ноги на ногу,- отвечал брат.
Минуты перекура пролетели очень быстро.
Гремели машинки. Делать свою строчку на трусах оказалось делом не очень сложным. Я шил и радовался, что теперь смогу видеть хоть несколько минут в день брата.
Глава. -50.
Хельсинкские договора.
В далекую от Днепропетровской спецбольницы Финляндию съехались представители Европейских стран на совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Прибыла в Хельсинки и советская делегация. Из стен сумасшедшего дома казалось, что весь мир сошел с ума и западные страны, садясь за стол переговоров с Советами , плохо себе представляют, с кем они имеют дело, особенно, когда началось обсуждение Третьего раздела Хельсинкского Заключительного Акта.
В нём предусматривалось сотрудничество в области культуры, образования , расширения контактов между людьми, обмене информацией. При этом государства-участники выразили желание содействовать укреплению мира , взаимопониманию между народами, взяв на себя конкретные обязательства в решении вопросов по воссоединению семей , заключению браков с гражданами другой страны, развитию сотрудничества между молодёжными организациями . Заключительный Акт предусматривал ряд мер по улучшению обмена информацией, включая расширение распространения газет и других зарубежных печатных изданий, а также кино, радио и телевизионной информации, улучшение условий для работы иностранных журналистов.
Новости о происходящих там событиях мы узнавали из советских газет. Заголовки пестрили статьями о передовых позициях Советского Союза, которые он занял на переговорах в решении вопроса о правах человека и статьями таких писак, как Бовин и Зорин, одновременно обвинявших западные страны в клевете и их вмешательстве во внутренние дела страны Советов.
Воскресенье. В прогулочном дворе , как всегда, полно народа, грязи и табачного дыма. Политические больные -те, кто еще мог думать и излагать мысли, горячо обсуждают эту тему. Андрей сегодня прохаживался с журналистом и писателем Борисом Дмитриевичем Евдокимовым. Это был среднего роста, худой, носивший очки с большой диоптрией человек , и в свои 52 года выглядевший значительно старше . Эльза Кох его сильно «лечила» - это было видно по его медлительной походке из-за боли и абсцессов на ягодицах,так обычно ходят дряхлые старики. Он говорил с Андреем тихим хрипловатым голосом:
-С ними нужно не в Хельсинки садиться за стол переговоров, а в Нюрнберге , - слышал я обрывки фраз, проходя возле них.
Борис Евдокимов в прошлом три раза чудом избежал смертной казни за свою связь с Народно -Трудовым Союзом (НТС). Первый раз его арестовали, когда ему было 25 лет, в 1948г. Он «закосил» под дурака и пребывание в сумасшедшем доме спасло его жизнь. Второй раз арестовали в 1952 , но от расстрела спасла смерть Сталина, и третий раз судьба смиловалась над ним в 1964, когда сняли Хрущёва, и это опять спасло ему жизнь. Четвертый раз Евдокимов был арестован в 1971 году.
Профессор Лунц из Института Сербского признал его невменяемым. В ленинградской спецбольнице по месту жительства он пробыл недолго. Там его хотел защищать французский адвокат. Чтобы этого не произошло ,КГБ перевело его в закрытый для иностранцев город Днепропетровск.
К своему сожалению, я никогда не общался с членом НТС Б.Евдокимовым, с правозащитником левых марксистских взглядов Л.Плющем, с правозащитником и украинским националистом Плохотником, с гражданином Бельгии калмыком Е.Лукьяновым, с анархистом А. Анисимовым и ещё со многими политическими, находившимися в стенах больницы. Эти люди обладали прекрасной эрудицией и глубокими разносторонними знаниями, которых мне так не доставало, но моё желание вырваться в Америку многими из них не одобрялось и расценивалось как юношеская авантюра. В душе я не был революционером и не хотел сражаться ни под каким знаменем и слова «союз»и «социализм» на меня действовали, как таблетки галоперидола. Для всех этих людей я был бы скучным собеседником. Меня больше интересовали люди , как я сам, мечтающие удрать на Запад из этого ненавистного рая, или те, кому пришлось пожить за границей и волею судьбы оказаться снова на Родине, но уже в этих стенах.
Таким был Володя Корчак, плотный, невысокого роста бывший судовой механик лет тридцати пяти из нашего второго отделения, и мне всегда было интересно проводить время с ним. Вот и сейчас он демонстрировал свои феноменальные способности. Володя прочитал только один раз статью о совещании в Хельсинки и передал мне газету.
–Проверяй! -и начинал пересказывать. «Проблема обеспечения европейской безопасности – одна из ключевых проблем современности. Исторический опыт свидетельствует, что Европа всегда играла и сегодня играет важную роль в развитии международных отношений во всем мире. В этой связи итоги Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, закрепленные в Заключительном акте, подписанном 1 августа 1975 г. в Хельсинки руководящими деятелями 33 европейских стран, а также США и Канады, его последовательная реализация имеют поистине историческое значение.»-Ну как? Всё правильно?
-Ни одной ошибки,- не могу в это поверить, отвечал я, он продолжал дальше.
-«Хельсинкский Заключительный Акт, который вобрал в себя десять основных принципов диалога и сотрудничества между государствами, которые принимали участие в Совещании по Безопасности и Сотрудничеству в Европе, заложил краеугольный камень большей свободы и безопасности в Европе. И, что более важно, он заложил основы для перемен в Европе.» Что, будешь слушать дальше?
-Хватит!- говорил я ,пытаясь про себя повторить первую строчку. «Проблема обеспечения безопасности в европейской – одна из проблем....» –нет ,моя память на несравнимом уровне с Володиной.
Корчак закончил Одесский институт водного транспорта и был судовым механиком на кораблях дальнего плавания. Это обстоятельство меня с ним сближало, потому, что я тоже был моряком, но был отчислен с пятого курса и из меня не получился штурман дальнего плавания. Как отличного механика Одесское пароходство отправило Владимира в Швецию полномочным представителем для ознакомления с зарубежным судовым оборудованием. Когда пришла пора возвращаться на Родину, он принял решение остаться на Западе и стал работать на шведском корабле механиком. Через четыре года его корабль зашёл в Онежский порт на Белом море загрузиться лесом.
«Как тесен мир» ,-думал я, когда Корчак рассказывал мне об этом. Он сошёл с корабля в порту города Онега и оказался на набережной имени Петра Алексеевича Попова, названной в честь моего деда ! В детстве мы с Мишей приезжали в этот город из Ашхабада , где жили с родителями, и проводили здесь летние каникулы у бабушки.
-Меня не могли арестовать на корабле, и капитан сказал : «Главное, не сходи на берег».Я всё-таки решил сойти и и остаться, считая, что я никаких советских законов не нарушил. До отхода корабля я гулял по Онеге, и в КГБ сказали, что меня не за что преследовать и я могу ехать домой, на Украину. Капитан, как знал, что как только отдадут швартовы меня сразу арестуют,- бубнил Володя. -Как он просил меня не делать этого! Только швартовы отдали, меня сразу и повязали. Припаяли мне статью «Злоупотребление служебным положением», медэкспертиза признала меня невменяемым. Отправили в Казанскую спецбольницу, где я пробыл два года до 1973, откуда меня привезли в больницу общего типа на Игрень, по месту жительства. Прошло первых полгода, должна была состояться медкомиссия с решением о моей выписке ,но её нет. Прождав два месяца, имея свободный выход из отделения , я поехал в КГБ. Посещение КГБ было рассмотрено как побег из больницы, и меня через несколько дней привезли сюда. Здесь мне врач сразу объяснил, что все предыдущие годы, проведенные в Казани и на Игрени ,в счет не идут,что приготовься на «всё с начала».
Я знал продолжение этой истории, Корчак о ней не любил говорить. Из-за того, что с ним случилось ,он решил покончить с собой. Он висел в петле на трубе в туалете, когда туда случайно зашел больной и ,увидев его ,вызвал санитаров. После этого случая прошло два года ,но бурый шрам от петли на шее напоминал об этом трагичном дне в его жизни. Наказание за этот поступок Владимир не понес, может, потому что его отец был высокопоставленным сотрудником органов внутренних дел и был лично знаком с начальником больницы Пруссом.
Как правило,за попытку самоубийства врачи карали очень жестоко. Больному сначала могли прописать «сухой бром» (быть избитым санитарами), затем поместить на вязки по рукам и ногам в усмирительную рубашку, предварительно пропитанную водой, высыхая она тисками сжимала тело, а потом колоть в четыре точки (в ягодицы и под лопатки) сульфазин для адской боли с температурой тела до сорока одного градуса, а чтоб сильней тело наизнанку выворачивало, врач добавлял уколы галоперидола или еще более жуткого триседила.
Мне было трудно понять решение Володи вернуться на Родину. На Западе он читал много литературы о Советском Союзе, хорошо знал историю этой страны с её огромным ГУЛагом , и ,как он мог не знать, что может ожидать его после возвращения?!
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/07/15/6