1. Ляля, два года
После утрешнего дождя двор заполонили ромашки. Крупные и небелые культурные важно восседали на клумбах, рассматривали Лялю с высоты своего роста и пренебрежительно обсуждали ее запачканные ладошки, пятнистый сарафанчик и надорванную сандалию.
- Не-куль-тур-на-я девчонка,- чопорно говорила одна ромашка.
- Ша-ло-пай-ка,- вторила другая.
- А вдруг она начнет нас рвать?- беспокоилась третья.
Ляля не умела говорить, а то бы сказала. Что сами они такие. И рвать их нечего, пускай сидят. Красотки несчастные.
Красоткой и почему-то именно несчастной во дворе звали Лялину старшую сестру. Сестра была ужас какой старшей, прямо не сестра, а старая тетя. Но Ляля любила гулять с сестрой. Потому что при маме не заберешься в траву и не словишь жука. При маме не влезешь в лужу. И мама никогда не даст шоколадку на улице, непременно приведет домой, а дома - разве ж это шоколадка?
И, конечно же, при маме тебя никогда не укусит шмель, оса или маленький котенок...
Полевые, дикие, ромашки рассыпались везде, где хотели. На газонах, под деревьями, в трещинах между плиткой. Только на клумбах их не было. Клумбы считались элитными квадратными метрами. Белые дикарки туда не допускались.
Котята играли с ромашками в прятки и в "хватай-тащи". Ляля попросилась к ним в компанию. Котята не возражали, ромашки - тем более. Игра получилась веселой и шумной. Потом котят позвала на ужин мама-кошка, а ромашки начали кивать на ветер, мол, хватит уже безобразничать, посмотри лучше, какое озеро у нас под ногами.
Озеро нарыдали недельные дожди. Кустики ромашек стояли в нем как кочки на болоте. Вертолетики стрекоз деловито сновали туда и сюда. Ивовые листики превратились в кораблики, а палки и веточки стали пиратскими бригами. Сандалия изображала круизный лайнер. На берегу возник замок Спящей Красавицы, а в облаках - его отражение. Ветер устроил на озере слабенькую бурю и захлестнул высокими волнами лайнер. Спасательная операция подоспела вовремя, пассажиры не пострадали, разве что палуба немного подмокла.
А если лечь на спину, раскинуть руки и долго-долго смотреть в синеву с облаками, легко можно поверить, будто тебя качают в колыбели. Нежно-нежно, ласково-ласково. Была когда-нибудь колыбель дома или не была, Ляля не помнила. Она и слова-то такого - "колыбель" - не знала. И вообще думала не словами. Но ей нравилось лежать на теплой земле, вдыхать запахи цветущих трав и смотреть на небо.
Воздух запрохладнел, зашевелил ветром листву. Появилась сестра и повела Лялю домой. Ах, как долго идти от ромашкового поля к подъезду! Сколько шагов. Один и один и еще один, а дальше уже не сосчитать. И почему к ромашкам бежишь быстро и мало, а домой идешь медленно и много?
Из окна второго этажа озеро кажется маленьким-маленьким, прямо как обыкновенная лужа. И ромашки уже не ромашки, а просто белые кругляшки. А вот под теми ивами должно быть интересно темно. К ивам, наверное, как и к ромашкам: туда близко, обратно далеко.
Завтра узнаем.
До завтра, двор!
До завтра.