Раз в неделю ходили в кино, чаще в к/т «Интернационал», где еще год назад перед началом сеанса в небольшом зале на пятьдесят мест играл оркестр из семи человек, и певица успевала исполнить две-три песни. Но, стоило прозвучать первому звонку, призывающему занимать места в зрительном зале, как все поднимались, не дослушав певицу, как бы давая понять, что мы сюда пришли не тебя слушать, а более интересное. Голос у певицы был хорошим и сильным, я поражался, как это она соглашается выступать в столь не престижном месте. Ради неё одной нужно покупать билеты.
По сути, я только здесь рассмотрел, как вблизи выглядят музыкальные инструменты, и как на них играют. Догадывался, что им за эти выступления платят не так уж и много. Тем более их вон как много, со всеми нужно делиться.
Все играли как-то отрешённо, не замечая публики, которая им даже не аплодировала после окончания песни, что меня несколько коробило — явная неблагодарность с их стороны, и музыканты сразу начинали следующий номер программы. Скрипачом был красивый парень, лет 25-ти, играл замечательно. Да они все были профессионалами своего дела.
Как-то мать спросила, хотел бы я научиться играть на скрипке? Можно бы договориться брать уроки у этого скрипача. Она привычно замечталась. Представила, как всё это происходит? Скрипач дает уроки сыну молодой матери, потом обращает внимание и на неё. Дальше следует романтическая любовная история.
Я же понимал, что у нас нет средств, чтобы заплатить хотя бы за один урок, даже если он и согласиться давать уроки, тем более у меня совершенно нет музыкальных способностей, иначе бы уже давно заиграл на гитаре, мандолине, балалайке. Бездарность полнейшая! Но мечтать так приятно! Иногда она целыми днями мечтала, лёжа на кровати, мне же говорила о своём недомогании. Я ещё не читал Достоевского «Белые ночи», и не мог сопоставить, и поставить диагноз женской придури.
На каком-то сеансе сзади сел любитель поговорить с другом, что мешало получать удовольствие от фильма. Я сделал ему замечание, но парень через минуту снова загудел. Моя левая рука свешивалась со спинки соседнего пустующего стула, и когда парень снова загудел, я почувствовал его лицо в непосредственной близости от моего локтя, который автоматом, без раздумий, резко поднял, и услышал, как клацнули его зубы. Удар был не сильным, чисто символическим, но неприятным.
Парни что-то зашипели в спину, но драться не стали, впрочем, разговоры прекратили. Я с опаской подумал, что в конце сеанса они могут вдвоем напасть на меня, тем более они видели, что я один, и даже не знаю их в лицо. Фильм кончился. Все потянулись на выход, в узкий проход между стенами двух зданий. Я не оглядывался, шел спокойно, показывая, что никого не боюсь.
Вероятно, они сочли, что я сильнее их двоих, коль первым осмелился ударить, и не решились связываться. А я ушел домой, удивленный своим поступком, я же никогда не дрался и не знал, как это делать.
Из газет узнал о замечательном фильме Фредерико Феллини «Ночи Кабирии» с участием Джульетты Мазины. Ради интереса пошел в к/т «Октябрь», несмотря на отрицательные отзывы уже увидевших этот фильм, мол, многие покидают зал, что было невероятно, так как из-за недостатка зрелищ мы могли смотреть любую чушь. Но газеты хвалят, значит, надо посмотреть.
Пошел на дневной сеанс. Людей в зале мало. Черно-белый фильм на итальянском языке. Ничего не понять. Чужая жизнь. Актеры орут, жестикулируют, спорят, ругаются, то и дело убегают друг от друга. Зачем, почему? Я так и не пойму, что фильм рассказывает о жизни проститутки.
Зрители не выдерживают издевательства, встают и уходят. Нет, я не уйду, попытаюсь понять, почему критики хвалят этот фильм? Хоть бы актриса была симпатичной, смотреть было бы приятней. У нас, нормальный мужчина и не подошел бы к такой, а к ней все время кто-то подходит и разговаривает.
Так, ничего не поняв, вышел из к/т. Позже, на теплоходе "Победа", этот фильм показывали с переводом, но не стал смотреть. Я не знал, что это был единственный зарубежный фильм, купленный по требованию зрителей. Сверху было указание ничего не писать об этом фильме. Но написали все. Это был бунт. Перед прокатом фильм безжалостно изрезали.
И с тех пор Феллини не покупали. Весь мир знал о талантливом режиссере, кроме советского зрителя, которому специально подсунули копию без перевода, и мало кто смог что-либо понять. Советская номенклатура сражалась за свои права и мелко пакостила.
В городе появились новые автобусы с удобными, мягкими сидениями. Довольно скоро все задние сидения изрезаны, а куски толстого, желтого поролона выдраны недоумками из чистого хулиганства. У них это сидит в крови: хоть где-то, но надо сделать пакость, а потом исподтишка похихикивать, что кто-то злится от твоих проделок.
Я видел подобных пакостников. Это гопота. Обиженные судьбой и властями. Они могут сотворить любую подлость и заливисто смеяться, глядя тебе в глаза. Какое счастье, что мне редко приходится с ними сталкиваться!
Как-то на Барцхане из автобуса вышла русская толстая тетка в розовом, гипюровом платье, через которое просвечивалась синяя ночная рубашка. Она высокомерно посматривала на окружающих, которые были озадачены её видом, но никто слова не сказал, все спешили по делам. Обычно из дорогого гипюра шьют кофточки, а эта сорокалетняя дама решила всех убить своим достатком!
Кагляк устроился работать на Кофеиновый завод диффузорщиком. Когда приходил к нему в поселок и не заставал дома, знал, где его искать: перелезал через бетонную стенку забора и шел к бункерам с отдубиной, где он хозяйничал.
Однажды с нами увязался в город Николай Прохарчук. У него всегда такое выражение лица, словно он куда-то торопится.
Некоторое время мы бесцельно ходим по бульвару. Его присутствие меня стесняет, ещё и потому, что Коля всё внимание уделяет ему, а меня словно и нет рядом. Впору оставить их одних. Неприятное ощущение от уязвлённого эго. Вспомнил, что в к\т «Батуми» сегодня идет фильм «Великий Карузо», который мне очень понравился, и я наивно подумал, что и они придут в такой же восторг от голоса Марио Ланца, как и я. Они согласились, понимая, что все равно делать нечего.
В этом к/т впервые. Пришли за несколько минут до начала сеанса. Мрачные, грязноватые стены послевоенной постройки, зал большой и полностью забит, поэтому нам дали места в разбивку, они сели вдвоем, а я впереди. Я наслаждался красивым голосом, который можно услышать только в кино. Нашим певцам далеко до них. Сзади донесся недовольный разговор друзей, им явно было скучно, и не знали, чем занять себя. Я обернулся и упрекнул:
— Эх, вы! Какой голос поет!
— Заткнись! — резко оборвал Кагляк, видимо, желая показать Прохарчуку, что он не имеет ничего общего со мной.
Я отвернулся и надолго обиделся. Не ожидал, что он способен так зло со мной разговаривать. После кино быстро ушел от них.
Со временем обида притупилась. Он пришел первым, как ни в чем не бывало, заговорил, и я понял, что он не придает значения, ни моей обиде, ни своей реплике. Да и я, в какой-то степени, был не прав, выставив себя знатоком и любителем классического пения, которое, может быть, не всем нравится. Мне наивно хотелось, чтобы им тоже понравился красивый голос.
В дневнике я подробно описал этот день. Считал, что пишу только для себя. Не мог представить, что мать всякий раз открывает мою тетрадь и берет на заметку, себе на вооружение все мои слабости и промахи. И потом поражала в разговоре своей мудростью и осведомленностью, знанием того, что не должна была знать. Я даже как-то удивленно, наивно воскликнул:
— Откуда ты это знаешь?!
— Я всё знаю, — скромно ответила она.
Я же не мог представить, что мать способна на подлость. Знал, что нельзя читать чужое, то, что не предназначено для тебя. И думал, что и другие придерживаются таких же принципов. Мать же считала, что она должна быть в курсе моих жизненных интересов, знать, что я замышляю и собираюсь делать?
Позже, когда Коля ушел в армию, я писал ему письма, мать делала вид, что собирается уходить к знакомой подруге, предлагала бросить конверт в почтовый ящик.
Ничего не подозревая, я отдавал письмо, которое она и прочитывала с подругой, обсуждая мои мысли и дела. И так было не раз.
Подобное проделывала, когда я вернулся из армии и писал письма Яше. Об этом гораздо позже она напишет в своем дневнике. Дурной пример заразителен. Мои писательские лавры не дали ей покоя, решила, что пишет лучше и, главное, грамотнее меня.
Мои мысли и намерения были смешны и наивны для взрослого и сложившегося человека, поэтому считала себя вправе вмешиваться в мою жизнь, направляя в своё русло, нужное ей, пресекая то, что по её мнению, было плохим.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/08/328