Уже через две недели просыпался за минуту до команды пробуждения: сквозь сон слышал голос сержанта, понимал, что сейчас он закричит. Лежал и ждал, когда позволят вскочить, сам уже не имел права подняться и спокойно одеться.
Миг ора, и вся казарма приходила в движение, мешая друг другу, одевались, вскакивая в сапоги, некоторые не успевали обмотать портянки, наскоро всовывали ноги в сапоги, лишь бы успеть, потом перемотают, и выбегали строиться перед казармой.
Кто-то запаздывал. Сержант кричал команду отбоя, и мы снова кидались в постель. И так раза три. Но с каждым днем всё реже. Начинали сами гордиться, что у нас получается, не то, что в другом взводе, который до сих пор тренируют, а сержант злится.
Значит, это нам позже пригодится на «точке», будем вскакивать за считанные секунды и дадим отпор врагу. Но старослужащие говорили, что на точке жизнь вольнее, там никто не заставляет подниматься на время. Мы удивлялись: зачем же тогда нас дрессировать? В этом был какой-то высший, непонятный смысл. Размышлять некогда.
Нас вели в туалет, рассчитанный на одновременное посещение десяти человек, а нас приходило сотни с разных казарм. Толкались вокруг туалета и забора, подыскивая место, чтобы не облить друг друга, внутрь никто не пытался заходить, там сидели тяжелые, а нам не с чего, только бы отлить.
Неужели никто из начальства не понимал, что один туалет на несколько тысяч солдат это не только мало, но и издевательство над солдатами, которых, впрочем, и за людей не считали. Стерпят и не такое.
Снова строились. Пятиминутная пробежка вокруг плаца и десять минут на разучивание комплекса упражнений, которые надо делать в строго определенной последовательности. Все понимали, что толка от этих упражнений очень мало, лишь прогонялись остатки сна.
Ещё темно, прямо напротив меня горит яркая звезда. Я любовался ею, появлялось какое-то возвышенное, лирическое настроение. Жалел, что не знаю местонахождение звезд, кроме Большой и Малой медведицы, да Полярной звезды. А потом вдруг осенило: Да это же Венера! Утренняя звезда! Потому-то её и не видно в другое время. Я смотрел на неё и привычно делал ленивые статичные упражнения. Млечный путь здесь расположен совершенно иначе, чем в Батуми.
Потом нас вели в казарму заправлять койки, и готовится к смотру. Подшивали воротнички. Некоторые покупали в военторге, другие стирали, третьи отрывали кусок от простыни, портили государственное имущество, но никто и слова не сказал.
После скудного завтрака и кружки мутного чая с куском сахара, каждый мог бы съесть ещё столько же, начиналась бессмысленная муштровка по несколько часов.
Мы уже хорошо ходили, держали равнение. Без запинки рапортовали, отдавали честь, но муштровка не прекращалась. Бесполезность и ненужность таких занятий приводила в состояние тихого отупения. Полная изоляция от внешнего мира, отсутствие какой-либо информации, нет газет, радио. Нас превращали в покорных роботов.
Иногда выводили за пределы части, где мы несколько часов топали по асфальтовой дороге, ежась от холода в тонкой шинели. С любопытством посматривали на далекие низкие дома города. Что там?
Однажды, когда сели за ужин в огромной столовой, сержанту не понравилось, что мы сели не очень дружно. На то и столовая, что в ней все ведут себя вольно, но сержанту захотелось ещё раз показать свою власть. Он скомандовал:
— Рота, выходи строиться!
Недоумевая, мы вышли. Никто не чувствовал за собой вины, и сержант не счел нужным объяснить: мол, сами должны догадаться.
Построились, пропустив в столовую другие роты, и снова зашли. И снова что-то не понравилось сержанту. Он вывел нас на плац погонять строевой – в наказание за непослушание, которого никто не понимал. Всем давно хотелось есть. Но разговаривать в строю не разрешалось.
«Паровоз» возник как бы сам собой, и мы все с удовольствием поддержали, от всей души припечатывая только одной ногой, понимая, что такое марширование долго продержаться не сможет, мы привлекли внимание, и, мало того, давали заразительный пример.
— Отставить! – крикнул сержант. Но мы и не думали прекращать.
— Рота, стой! – Мы остановились.
Некоторое время сержант размышлял, как укротить нас, но не смог ничего придумать. Оставить нас без ужина он не мог. Завел нас в столовую. Мы сели за столы и никто не притронулся к ужину. Это был вызов сержанту.
Пришлось ему снова выводить нас на плац и позвать лейтенанта, который принялся нас уговаривать поужинать, мол, обо всем произошедшем надо забыть. Никто из нас ничего не говорил, но, когда снова сели за столы, то всё съели. На следующий день об этом никто не говорил, наказать нас нельзя, мы еще не приняли присягу.
«Паровоз» понадобился и через два года, когда нас вывели на вечернюю прогулку перед сном, и сержант скомандовал идти строевой. Это уже походило на марширование, а не на вечернюю прогулку. Поэтому мы охотно поддержали, когда кто-то в середине взвода начал "паровозить". Напрасно сержант кричал:
— Отставить!
Нам это понравилось, и, лишь когда он повернул нас к казарме, мы прекратили, перешли на обычный шаг, чтобы не будить уже спящих горожан. Очень странно звучал наш «паровоз» в сонной тиши города. Сержант сконфуженно молчал. С того вечера даже вечернюю прогулку отменили. После проверки сразу отбой. Постепенно всё забылось.
Всё свободное время проводим в курилке. Посреди беседки выкопана яма, в ней железный котел, который к концу дня наполнялся окурками. Прислушиваемся к старослужащим, которые рассказывают то, что мы не знаем, или же разговариваем друг с другом. Некоторые то и дело предлагают:
— Шух часами, не глядя?
Это началось чуть ли не с первого дня карантина. Многие менялись. Одни удачно меняли на более лучшие, другие всучивали неработающие, или даже один корпус. Драться же не станешь, сам виноват, не надо было меняться. Я ни с кем не менялся, хотя мои часы далеко не лучшие, и старые. Да мне и не предлагали.
С точек привозили солдат, срок службы которых закончился еще полгода назад, но из-за Карибского кризиса переслуживали. Мы с сочувствием смотрели на них, понимая, каково им приходится. Верили, что к нашему сроку подобного не произойдет. Они проходили мимо нас, такие далекие и чужие, словно инопланетяне. У них всё позади, а у нас только начинается.
Информации никакой, питались слухами. Американцы требуют убрать наши ракеты с Кубы, а наше правительство говорит:
— Это наглая ложь! Никаких ракет на Кубе нет!
В курилке мы допускаем, что там могут быть ракеты, то есть косвенно признаем, что наше правительство врет. Но мы патриотично говорим, что хватит нам повторения сорок первого года, когда позорно отступали, и понесли страшные потери. Кто-то рассказывает, что американцы пробовали поставить блокаду Кубы против наших кораблей, доставляющих на остров продовольствие и всё необходимое. Но, стоило из глубин всплыть нашей подводной лодке, как они отступили, не желая с нами связываться.
Через год кто-то рассказывал, в каких условиях нашим специалистам приходилось устанавливать ракеты на Кубе, которая почему-то ничем не защищена. Прилетели американские вертолеты, клещами вырвали наши ракетные установки и уносили на свою сторону. Наши только глазами хлопали. Не знаю, насколько верен этот факт – рассказывал очевидец. Но и опровергнуть трудно, мало кто из нас что-либо мог сказать в оправдание или в опровержение.
Лишь 18 октября 2012 года СМИ напечатало текст:
"Мои соотечественники, с тяжелым сердцем и во исполнение присяги, я отдал приказ ВВС США начать военные действия с применением обычного оружия, чтобы стереть с лица земли ядерные ракеты, размещенные на Кубе", - планировал сказать Кеннеди старший.
Кроме того в документах раскрывался и план вторжения. Сценарий предусматривал бомбардировку территории Кубы 500 точечными авиаударами, а затем высадку 90 тысяч американских солдат. В качестве последнего аргумента планировалось использование и ядерного оружия, что однозначно спровоцировало бы аналогичный ответ со стороны Советского Союза и начало Армагеддона. Для этого на Кубу было привезено сорок четыре тысячи солдат.
Напомним, Карибский кризис начался 14 октября 1962 года, когда самолёт-разведчик ВВС США обнаружил на Кубе советские ракеты средней дальности. Оружие было размещено СССР в ответ на развертывание аналогичных американских систем на севере Турции. Кеннеди предложил Никите Хрущеву демонтировать ракеты в обмен на гарантии США не нападать на Остров Свободы и убрать ядерное оружие от границ СССР. Лидерам двух стран удалось договориться, и 28 октября начался демонтаж ракет.
Позже Евгений Неизвестный, прочитав эти мои размышления, написал мне: «Своими глазами видел фотографии, сделанные нашими офицерами при разгрузке кораблей, и привезенные с Кубы отцом. В Карибский кризис мой отец провел там два года со своим батальоном спецсвязи.
С кораблей сгрузили не только ракетные установки, но и истребители, тяжелые танки, зенитные установки, артиллерию. Наши были вооружены до зубов. Причем доставлено было оружие и личный состав одновременно большим караваном торговых судов в сопровождении подводных лодок. Американцы боялись соваться дальше своей базы "Гуантанамо". Какие там вертолеты? Их тут же сбили бы. Над нашими позициями все время барражировали наши же самолеты. А американцы? Разве что на высоте 4-5 тыс. метров пролетали разведчики и пытались фотографировать».
Всё же два лидера договорились о прекращении конфронтации. СССР убрал ракеты с Кубы, а США конфиденциально, в тайне от мировой общественности, обязались в течение двух месяцев демонтировать «Юпитеры» в Турции, отказаться от их размещения в Италии и Японии, и гарантировали неприкосновенность Острову Свободы.
22 октября в Москве арестовали полковника ГРУ Олега Пеньковского, супершпиона №1, который выдал американцам всё, что только было можно: что Хрущёв блефовал, говоря на весь мир, что мы делаем ракеты, как сосиски. На самом деле, у нас было всего лишь 300 ядерных боеголовок против пяти тысяч в США. Он же выдал о размещении ракет на Кубе.
Получив шифровку об аресте, Олег в ответ послал предупреждение о том, что СССР готов напасть на США. «Однако шеф ЦРУ Джон Алекс Маккоун шифровку не получил… Кто-то в Лэнгли, штаб-квартире ЦРУ, её придержали, посчитав сомнительной».
Самого Олега Пеньковского выдал двойной агент, и тот был расстрелян в мае 1963 года. В газетах было много публикаций, и мы все не понимали, как можно было прошляпить такого выродка?
Нам невдомёк, что в Москве прошёл Пленум ЦК по новым формам партийного руководства в народном хозяйстве. Хрущёв скажет: «То, что у нас произошло в Новочеркасске — результат бюрократического отношения к насущным нуждам трудящихся». И ещё одна значительная фраза: «Сталин, совсем сойдя с ума, строил аппарат с расчётом, чтобы он стоял над рабочим классом, над народом. Он не доверял народу и боялся его».
В журнале «Новый мир» напечатали «Один день Ивана Денисовича» — первый гвоздь в сооружении гроба под названием СССР!
Воинская служба, ограниченная небольшим пространством, страшно надоела. В город невозможно выйти, не разрешается. Всё однообразно и монотонно до отупения. Готов к черту на кулички, лишь бы не торчать здесь. Сказал лейтенанту, что если нужно, я готов поехать на Кубу защищать интересы социалистического отечества. Мысленно строил планы: отправят на учебу, потом повезут сражаться с американцами. Своей жизни не жаль. Что она стоит, когда с тобой никто не считается, ты зависишь от любой прихоти сержанта. А впереди три года такой беспросветной жизни. Лейтенант ничего не ответил.
Приближался новый год. Лучшим солдатам стали разрешать ходить в кино по субботам и воскресеньям. В солдатский клуб, рассчитанный на пятьсот человек, набивалось вдвое больше. К моему удивлению, показывали очень хорошие фильмы, которых я не видел. Пожалуй, их и в Батуми не собирались демонстрировать. Запомнился фильм о бомбежке Дрездена, оператору дали приз за работу. После фильма разрешалось свободно идти до своей казармы, где все уже спали, возникало чувство небольшой свободы.
Из нас начали отбирать на патрулирование по городу. Счастливчики делились впечатлениями, рассказывали о происшествиях, которых всегда хватает при патрулировании.
На новый год я напросился патрульным по городу. Надоело всё время, безвылазно находиться в части. Днем мы добросовестно ходили по городу, ни к кому не приставали. Да и повода нет.
Мне интересно наблюдать за незнакомым среднеазиатским городом, довольно скучным и невыразительным: низкие глинобитные домики за высокими дувалами. После ужина прошли мимо городского клуба, и зашли в двухэтажную школу, где новогодний вечер на фоне большой ёлки.
Лейтенант разрешил снять повязки и стать обыкновенными солдатами, то есть мы могли пригласить девушку на танец. Отважился и я. Девчушка попалась симпатичная, и я что-то много говорил. Потом она сказала, что этот танец не так танцуют. Я посмотрел на других и устыдился – я не умел танцевать чарльстон. До Батуми еще не дошла эта мода. Мы, батумские парни, были дальше от столицы, чем Мары. И я не осмелился еще раз ее пригласить, чтобы не позориться своей провинциальностью. Скоро мы ушли. Горько сознавать, что всё это на три года для меня закрыто.
Благодаря тому, что я на хорошем счету, мне удается снова пойти в патрулирование по городу. Инструктаж с нами проводят в горисполкоме. Легкое чувство своей избранности. Ты не в надоевшей воинской части, а свободно ходишь по городу. За три дня патрулирования мы не задержали ни одного солдата. Не было повода. Правда, один раз отвернулись, словно не заметили. Второй раз – другой патруль вручил нам провинившегося солдата, и приказал отвести на гауптвахту, которую я всё же увидел.
Через день лучших солдат повели в клуб на танцы, чуть ли не в конец города, недалеко от исполкома. Стояла нарядная ёлка, настроение несколько приподнятое – всё же не в казарме находимся. Старался больше приглашать на танец, но никому не мог назначить свидание, своим временем не распоряжаемся. Гражданских парней в зал не пускали, чтобы не было драки. Кто-то сказал, что в городе много персов, которые особенно ненавидят русских, и при каждом удобном случае вырезают их.
Удалось побывать на праздничном концерте в Доме офицеров. Из всех номеров в памяти осталось выступление гимнаста перворазрядника Глонти, солдата из нашего взвода. Вольные упражнения. Тогда мало кто о них имел представление. Человек умеет делать то, что мы не умеем, и не хотим.
В день присяги молодых солдат, около двух тысяч, построили на плацу, и я подумал, сколько понадобится времени, чтобы принимать присягу как это делается в кинофильмах?! С торжественным выходом к знамени и взволнованным чтением текста присяги. Но, всё произошло буднично и просто. Нас выстроили на плацу. Текст прочитал офицер, а мы по одному подходили к знамени, подержаться за ткань. Но, все равно, пришлось довольно долго простоять на плацу.
Уже давно велись разговоры, кого куда пошлют. Часто слышалось:
— Есть на свете три дыры: Термез, Кушка и Мары.
Мне всё равно. Вернее, всё же хотелось остаться здесь, на привычном месте. Все-таки город, а не дыры. Лейтенант пообещал, что меня оставят здесь, как и других радиотелеграфистов, куда я записался. Низкорослые братья-аджарцы, похожие на пацанов, устроились поварами, и чувствовали себя превосходно, стояли на раздаче пищи в столовой, перед ними заискивали, просили добавки, они щедро наливали.
Я никогда не подходил. И унижаться не хотел, и первое блюдо было похоже на пойло для свиней, чем на борщ или суп. Мы все сознавали, что нас в питании нещадно обворовывают отцы-командиры, но мы жили в этой системе, и знали, что против неё никто не идёт.
В какой-то день неожиданно почти всю часть посадили на грузовые машины и повезли далеко за город. Никто не имел понятия, куда везут и с какой целью? Небо пасмурно, таков же и пейзаж – унылая, серая равнина. Глазу не за что зацепиться. Лишь мелькают невысокие черные деревья, с голыми ветвями. Оказывается, нас привезли на стрельбище.
Выгрузили возле одинокого двухэтажного домика, вероятно, наблюдательного пункта. На огневой рубеж выводили десятками. Цель далеко. Я уже знал, что цель не увижу правым глазом, поэтому не переживал за результат. Жаль, патронов мало дали. Никого не интересовало, попал ты или нет? Главное – отстрелялся, галочку можно поставить против твоей фамилии.
Совершенно бессмысленное занятие. На полигоне провели около двух часов. Снова посадили на машины и повезли в часть. К обеду успели. Старики говорили, что к скудному солдатскому пайку нужно полгода привыкать, потом легче будет. С трудом верилось. Голод заглушали сигаретами, которые курили при малейшей возможности.
Продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/22/484