Примечание: мое произведение ориентированно на однополые отношения между героями произведений Артура Конан Дойля. Если вы являетесь противником подобных жанров, прошу вас не читать.
В детстве мне нечасто пели колыбельные. Матушка была очень светской женщиной, часто возвращалась домой заполночь. Нянек я не любил, как и своего гувернера. Отец много работал, я редко видел его при дневном свете. Я не чувствовал недостатка в родительской любви, скорее, мне не хватало ласки. Однажды, во время учебы в медицинском колледже, я услышал тихую красивую песенку из комнаты моего русского приятеля Андрея, которого мы звали Эндрю. К нему приехала семья, в том числе и его младший брат. Эндрю пел малышу эту песенку, и тот засыпал. Я запомнил несколько строчек и сам напевал себе, когда долго не мог уснуть. Там были примерно такие слова: "Дремлют стрелки на часах, сны по крышам бродят..."
Шел апрель 1890 года. Мы с моим другом Шерлоком Холмсом отдыхали в Италии - последний год он был сильно подвержен простудным заболеваниям, пережил пневмонию, несколько серьезных переломов, и вообще, претерпел множество проблем со здоровьем. Он, похоже, впервые в жизни забеспокоился о своем физическом состоянии и почти не упирался, когда я настоятельно рекомендовал ему сменить климат. Я и сам был не против отдохнуть от промозглой лондонской погоды и погрется в лучах южного солнца, и решил составить ему компанию.
-Вы, Уотсон, просто превосходный врач! Никогда бы не подумал, что отдых так благотворно повлияет на умственную активность, - сказал Холмс, когдя мы возвращались в гостиницу из маленькой таверны. - Теперь мне кажется, что мои пять чувст значительно обострились! Уверен, друг, в Лондоне мы будем еще долго вздыхать по этой замечательной стране Италии.
Проходивший мимо старичок-итальянец улыбнулся и весело присвистнул.
-Я рад, что вы последовали моему совету. Погода здесь в этом году выдалась чудесная, так почему бы нам не задержаться еще на пару дней? - спросил я. Время нашего отпуска подходило к концу, но я еще не хотел покидать эту небольшую теплую провинцию Ольястро.
-Нет-нет-нет, Джон! Как бы мне не полюбилась Италия, она не заменит мне мою прекрасную черно-белую Англию с его грязными мостовыми, подозрительными типами, промозглыми осенними туманами и плавящимися летним дорогам! И вам, я думаю, поднадоела размеренная жизнь под крышей Синьоры Мастрояни... Дорогой мой, я сейчас не против занятся каким-нибудь необычным дельцем в самом холодном и мерзком местечке нашей Родины, - тут он оперся мне на плечо и обвел рукой представляющиеся ему перспективы.
-Ну,тогда не будем отягивать возможность заняться вашим любимым делом, сэр! Насладимся же последними днями нашего пребывания сполна!
В доме молоденькой вдовы Розы Мастояни мы нашли приют на две с половиной недели за пятнадцать фунтов с человека. Добрая и веселая Синьора отдала в наше распоряжение две комнаты с огромными окнами, небольшую кладовую с запасом сухофруктов и чудесный винный бар в холле. Сама Синьора была двадцатидевятилетней женщиной в самом расцвете своей красоты и обаяния. Ее муж погиб несколько лет назад во время шторма на море. Она недолго носила траур, но снова замуж не вышла, хотя многие достойные мужчины предлагали ей руку и сердце.
К Синьоре Мастрояни каждые два-три дня приходила ее дочь Клемента - невысокая, безупречно сложенная девушка, жена хозяина виноградника Лоренцо Феличиано. С нами синьора Феличиано держалась несколько развязно, но Синьора Мастрояни, говорила что дочка - "безумно стеснительная, вот и скачет перед незнакомыми". Шерлок при появлении молоденькой гостьи старался исчезнуть из комнаты, но это ему редко удавалось, ибо обе синьоры всегда были настроены к продолжительным разговором, а упускать такого интересного собеседника, как мой друг, было бы сущей глупостью.
Позно вечером вернувшись после небольшого концерта, мы с Холмсом увидели в холле хозяйку. Она сидела за вышиванием и изредка попивала вишневый ликер. Холмс едва заметно скривился.
-А, синьоры! Я так долго жду вас, уже собралась послать за вами мальчика. Но раз вы уже вернулись, я пожалуй, пойду спать.
-Не было причин волноваться, Синьора Мастрояни, - сказал я учтиво настолько, насколько может быть учтивым напившийся вояка.
-Да, и еще, вам писмецо пришло, синьор - сказала хозяйка, обращаясь ко мне.
-Письмо?
-Да-да, доктор, уже давно.
-Где же оно?
-В вашей комнате.
-Спасибо, Синьора.
Хозяйка ушла к себе, а я, плеснув два добрых стакана вишневого ликера, предложил Холмсу выпить.
-Помилуйте, я не буду пить это! - воскликнул мой друг и перевел глаза на бар. - Давайте я лучше налью себе еще коньяка, а вы, так и быть, пейте свою отраву.
-Холмс, ну что за глупости... А знаете, этот ликер сильно отличается от того, что я пил в Лондоне. Гораздо насыщенней. Может, вам придеться по вкусу, - я поставил перед ним стакан.
Он недоверчиво взглянул на меня, потом перевел взгляд на сосуд. На меня. На сосуд.
-Ваша взяла, Джон. Но если я отравлюсь, вы будете виноваты.
Сыщик поднес стакан к лицу, еще раз недоверчиво на нее покосился, резко выдохнул и глотнул.
-Ну и?...
-Ммм...Не так уж и плохо... Не приторно, не резко... Согревает... - он с блаженным лицом облизнул губы и приоткрыл их. - Уотсон, а мне нравиться. Но коньяк неизменнен!... Уотсон? Эй, дружище?
"Какие у него прекрасные губы... В форме лука Купидона... И этот румянец на скулах от жары и алкоголя, не яркий, но заметный... А растрепавшиеся на ветру волосы... И подрагивающие ресницы, прозрачные веки, раскосые глаза..."
-...тсон! Уотсон! Вы меня слышите?! - Шерлок обеспокоено взглянул мне в глаза, положив руку на плечо.
-Ах...Я...я устал, да, вот...только выспаться...и мне пришло...пришло письмо...
Он дотронулся до моего лба теплыми пальцами.
-Милый мой, да вы весь горите! Может, у вас жар? Я пошлю горничную за аптекарем!
-Нет, Шерлок, нет нужды. Только...только проводите меня...до спальни. Боюсь уснуть на ходу...
Не успел я договорить, как он накинул мою руку на свое плечо и поставил меня на ноги. Я чувствовал себя теплым ягодным киселем. Для меня остались только плечи моего друга и его губы...
-Ну же, Джон, помогите мне. Стойте на ногах...Ну, идем же...Видно, это алкоголь сказался. Говорил я, что ликер не доведет до добра.
В спальне он помог мне раздется. Снял жилет, пояс, рубашку, короткие брюки и туфли. Потом аккуратно сложил мою одежду на стуле. Кажется, я рухнул в кресло, а он тем временем перестелил постель свежим бельем.
-Вот и все, Уотсон. Только дайте я вас освежу, - он коснулся меня за ухом влажным холодным полотенцем. А теперь - в кровать, я вас укрою.
-Колыбельную тоже споете? - слабо улыбнулся я, повернувшись на перине.
-Почему нет? "По камням струится Терек, плещет мутный вал..." Это русская колыбельная,ее написал поэт Лермонтов. Мы ведь с вами читали его книгу "Герой нашего времени" на французском. Мне продолжать петь? - он сел на край кровати. Его повлажневшие глаза сияли теплотой и заботой, смотрелись так непривычно, будто оттаявшие от долгой зимы.
-Продолжайте. У вас удивительно красивый голос. Только другую песню
-Как вам будет угодно. "Дремлют стрелки на часах, сны по крышам бродят.Гаснут лампочки в домах. Вечер спать уходит. Хочет вечер отдохнуть, подремать немножко. Всем давно пора уснуть, ночь глядит в окошко..."
Признаюсь, в эти минуты я чувтвовал себя самым глупым, беззащитным и счастливым человеком в мире.