В то лето отца назначили директором нашего сельского ресторана. Мне очень хотелось хоть раз отобедать за ресторанным столиком, накрытым белой крахмальной скатертью, за тем столиком, что стоял у окна под огромным, раскидистым фикусом. Но отец не разрешал мне даже близко подходить к залу, и я лишь изредка заглядывала в полупустующий зал, спрашивая у официантки Вали, можно ли пройти к отцу в кабинет. Она уважительно, как дочку начальника, приобнимала меня за плечи и вела через зал в отцовский кабинет. Отец ворчливо спрашивал: “Зачем пришла?”, - и быстренько выпроваживал меня через черный ход.
А однажды вечером он пришел домой веселый и объявил, что завтра после работы мы поедем на машине верст за пятьдесят в сторону Караголя, казахского села, с ночевкой на заготовку груздей. Так и сказал: “Я объявил на работе груздяной субботник”.
Мы приготовили все, что было необходимо для такого важного дела - ведра, огромный брезентовый полог, теплую одежду и небольшие самодельные ножички, чтобы срезать грузди.
Вечером после работы к нашему дому подкатил ресторанный грузовик. В кузове сидели почти все работники ресторана от повара дяди Гриши до уборщицы Маланьи. Мы с мамой тоже забрались в кузов. Папа сел в кабину, чтобы показывать дорогу шоферу, и мы покатили. За деревней машина поехала быстрее, ветер свистел и рвал в клочья воздух, сразу стало холодно, и мы скучились поближе друг к другу, чтобы было теплее.
Ехали часа полтора, я даже задремала, угревшись, а когда подъехали к озеру, то уже стало темнеть. Быстро развели костер, вскипятили чай, взрослые выпили по рюмочке, закусили ресторанными котлетами и все улеглись спать.
Мне показалось, что я только-только задремала, как послышался голос отца: “Подъем, подъем! Грузди не ждут, пора завтракать да за работу”.
Я вылезла из палатки. Кругом было тихо, будто на одинокой планете, и царствовала на ней только земля, вода и солнце. Яркое, летнее оно было где-то совсем рядом, на подходе, у верхушек соседнего леса, словно дожидалось сигнала, чтобы выкатиться на необъятное небо и осветить, обогреть все кругом.
А мы спешили, чтобы еще до восхода солнца войти в лес и набрать там молоденьких полусонных груздочков, которые еще не очухавшись от ночного сна, не успели спрятаться. “Они за ночь еще подросли, и я сейчас их увижу”, - думала я, догоняя маму.
Мы с ней пошли к опушке леса навстречу солнцу. Оно как-то враз брызнуло всеми лучами по березовым листочкам, по стволам деревьев, по травинкам и былинкам, скрывающим свои тайны, и я замерла от всей этой красоты и ослепленная ею, шла и шла к солнышку.
“Лилька, Лилька! Что же это ты грузди топчешь?!” - Остановил меня мамин голос. Я глянула вниз и засмеялась. Прямо у моих ног топорщилось несколько бугорков. Раздвинув травку и сухие листики, я увидела первый груздь - желтоватый с влажной бахромой по краям - сырой груздь, как у нас говорят. А потом еще и еще...
С полными ведрами возвращались мы с мамой к машине, а в кузове, на расстеленном пологе, было уже высыпано несколько ведер груздей.
Мы собирали грузди весь день, переезжая от одного леса к другому. Женщины довольно говорили: “Груздяной ноне год, самое время сейчас собирать”.
Умаянные непривычной работой, мы возвращались домой поздним вечером. Кузов грузовика был почти вровень с бортами полон груздей: больших и маленьких, сырых и сухих, желтеньких и беленьких, - а мы сидели у заднего борта кузова и, подскакивая на ухабах, ругали шофера и наши дороги.
В эту ночь мне снились грузди: прыгающие и летающие, говорящие и поющие... А на самом деле их засолили в большие деревянные бочки и зимой подавали посетителям ресторана на закуску