— Виктор, поддай парку!
— Заткнись нахуй.
Виктор бескомпромиссно работал банщиком третий десяток лет и был нетерпим к советчикам. Если кто-то говорил Виктору, как и что надо делать, Виктор запирал советчика в парилке на сутки, а потом закусывал им пиво. Он искренне полагал, что так советчики когда-нибудь кончатся.
— Виктор, тут как-то жарковато!
Виктор молча вышел из парилки и запер дверь. Этот эскимос его заебал еще до того, как родился, потому что Виктор ненавидел эскимосов. И никогда не думал, что они умеют разговаривать. В его мысленной иерархии личных врагов эскимосы стояли вторыми, первым был бобр Степан, который жил по соседству и жрал его баню. Еще Степан разводил свиней и варил пиво, что для бобра само по себе достижение.
— Виктор, ты где, я щас спекусь!
"Ну и славно", — подумал Виктор и полез за пивом. Эскимосов он еще не пробовал, и очень уж хотелось. Виктор открыл один шкаф, второй. Пива не было. Пораскинув мозгами, Виктор решился идти к Степану.
Бобр, хитро прищурившись, курил на крыльце и думал о своем. Заметив Виктора, он сильно удивился, но виду не подал. Он же бобр, какая нахуй мимика.
Каннибал и животное долго молча смотрели друг на друга. Спустя 2 часа Виктор закурил и сказал: "Степан, дай пива". Степан вздохнул, бросил окурок и пошел за пивом. Такое вкусное, бобриное и холодное пиво Степану жалко было отдавать, но никуда не денешься — Виктор страшный человек.
Кинув бобру пару палок в благодарность, Виктор пошел обратно в баню. Эскимос голоса не подавал, но Виктор не любил рисковать. Он развалился на своем кожаном диване, закурил и вспоминал Любовь Петровну, такую неподатливую, молодую дворницу-развратницу, в которую он был влюблен. Любовь съедала Виктора заживо, Виктор съедал заживо Любовь. Это была настоящая Любовь.
Прошел час, и Виктор пошел открывать парилку. Эскимос был жив-здоров. Виктор остолбенел, но через секунду все понял. Эта гнида построила снежное иглу прямо посреди парилки. Виктор не любил хитрецов, поэтому просто огрел эскимоса ушатом, избил и съел сырым.
А Степан грустил. Слезы капали из его бобриных глаз. Дамбу прорвало. Пришло время перемен.