Так постучаться в их домус могла только Судьба...
Лукреция всегда и сразу — по стуку в дверь — узнавала, кто к ним (или к ней) пришёл.
Супруг, возвращаясь домой, не стучался. Он спешивался перед воротами, иногда задевая их ножнами, а иногда и не задевая — и ближайший к воротам раб спешил распахнуть их перед хозяином, и это был праздник сердца Лукреции. Соседи стучались нахраписто или своекорыстно, и приходилось открывать, выслушивать, одалживать, смеяться, соглашаться, выпроваживать... Странствующие и путешествующие стучались редко и робко, но для них всегда были готовы ночлег и пища в домусе Луция Тарквиния Коллатина, даже если хозяина не было дома. Воры и грабители не стучались а ломились, а если стучались, то ещё более робко, чем странники, но с хитрой и угрожающей робостью; их встречали мечи свободных, пращи и палки рабов...
Домус Луция Тарквиния из Коллации, центуриона и сенатора Великого Рима, был богат и крепок. Так властно и коротко могла постучаться в него только Судьба. Рок.
Их было четверо, вошедших в домус Коллатина и сопровождаемых им. Прежде прочих Лукреция увидела свою Судьбу — старшего из царевичей, Секста. Прочими были его братья (рыхлый добродушный Тит и всегда насмешливый Аррунт) и царский шут Луций Юний Тупица (почему-то тоже в офицерском облачении).
Пятым был супруг.
Он был лишним. Его не должно было быть здесь и сейчас. Он в это время должен был воевать Трою... нет, Ардею! Лукреция пряла козью шерсть, когда к ней постучался Рок и привёл супруга...
— Прядёшь? — горделиво вопросил супруг и высокомерно покосился на её Судьбу.
А старший царевич молчал, пожирая Лукрецию своими всевидящими, всезнающими, властными глазами.
— Да, муж мой, — тихо и покорно ответила Лукреция. — Ты воюешь, а я пряду. — И опустила глаза под взором своего (своего!) Рока.
— Ты выиграл, Коллатин! — сказал Рок, продолжая пожирать Лукрецию глазами. Резко отвернулся и вышел из комнаты, и покинул домус, уводя за собой всех прочих — своих братьев, шута и супруга.
Лукреция бросилась было следом за... за своим мужем? Или... Несколько долгих, бесконечно долгих мгновений она стояла, выронив веретено и прижав руки к груди, пытаясь успокоить безумно колотящееся сердце. Куда бежать? Вослед супругу — или вослед Судьбе? Это были совсем разные направления, они только притворялись одинаковыми!
Лукреция, повалив прялку, упала на мягкую груду козьей шерсти, и рабы захлопотали вокруг неё, пытаясь привести хозяйку в чувство... В чувство, которого уже не было, которое сменилось другим. Всепоглощающим и противоположным. Преступным. Непозволительным для сабинянки. Ибо сабинянка, изменившая мужу, не имеет права жить.
* * *
Брут смотрел и видел.
Брут делал выводы.
* * *
— Твой конь засекается, Секст! — сказал Луций Юний Брут, Луций-Тупица, когда они отдалились мили на две от Коллации. — Остановись и дай ему отдохнуть — или мы не одолеем двадцать миль до Ардеи!
— Ты снова прав, Тупица... — задумчиво отозвался царевич. — Скачите во весь опор! — властно крикнул он братьям и Коллатину. — Вы должны быть в лагере к утру!
Они остановились почти на полпути от Коллации к Риму — царевич и царский шут в офицерском облачении. Было темно. Было два часа пополуночи.
— Ты знаешь, куда я сейчас поскачу? — спросил Секст.
— Да, царевич! — Луций, последний из рода Юниев, решил не кривить душой.
— Ты будешь молчать?
— О чём, царевич? — спросил Луций Юний.
— О моих намерениях!
— Я не могу говорить о том, что мне неизвестно. — Луций Юний Брут почти не солгал. Всё развивалось так, как он предполагал, и даже лучше...
— Ты подождёшь меня здесь... — бросил Секст, разворачивая коня и бросая его в галоп — обратно, к Коллации.
* * *
Луцию Юнию Бруту ничего не нужно было решать и делать — всё было решено и сделано высшими силами, неподвластными человеку. Он всего лишь предоставил им такую возможность и не воспрепятствовал...
* * *
Спустя полтора часа старший царевич проскакал мимо него обратно — по направлению к Риму и далее к Ардее, а Тупица неспешно двинулся к домусу всадника из Коллации.
Хозяйка домуса отворила ему сама.
Такие лица Луций Юний видел только у весталок, да и то нечасто, а лишь когда им доводилось прислуживать верховным жрецам...
— Ты? — спросила Лукреция. — Что тебе нужно?
Луций Юний выволок из ножен свой меч и протянул ей рукояткой вперёд.
— Убей меня, госпожа, — сказал он, — и никто ничего не узнает.
Она нерешительно взяла оружие и вдруг захлопнула ворота перед ним, царским шутом.
Всё происходило так, как должно было происходить.
* * *
Вернувшись в лагерь уже после рассвета, Брут увидел, что левая щека Секста была распухшей и красной, как от пощёчины. И даже без всякого «как» — от пощёчины. У сабинянок очень тяжёлые руки... Оставалось ждать гонца из Коллации с известием о смерти Лукреции, супруги Луция Тарквиния Коллатина.