ОТКУПИЛИСЬ!
Я собиралась на пару недель в родной город, когда она позвонила и попросила разрешения прийти. Я сразу догадалась, что она хочет что-то передать своим родным или знакомым... Хоть мы и были из одного города, мы не были дружны. Просто жили в одном общежитии для приезжих несколько месяцев, пока не получили квартиры и не разъехались. Но это вовсе не повод для того, чтобы нагружаться посылками и тратить драгоценное время на встречи с незнакомыми людьми. Я собиралась в обстановке строжайшей конспирации, и никак не могла понять, откуда она узнала о моей поездке?
Терпеть не могу этот средневековый способ посылок « с оказией»! Приезжаешь в родной город, и вместо того, чтобы сразу встретиться с дорогими тебе людьми, сидишь и названиваешь чьим – то родственникам и знакомым, а потом ждешь, поглядывая нетерпеливо на часы. Добро бы только молодежь. Те прибегают почти всегда рано утром, считают, слава Богу, лишним знакомиться, получают в дверях заветный конвертик, скажут «спасибо» - и мгновенно исчезают. Но если посылочка предназначена старенькой маме или, не дай бог, бабушке - считай, пропало полдня.
Бабуся опоздает минут на сорок, будет в прихожей жаловаться, как ей трудно было вас найти, хоть вы ей накануне долго объясняли, что этот дом - третий справа от станции метро, будет говорить, что транспорт ее подвел, и ноги болят. И еще найдет сто причин, чтобы я почувствовала себя виноватой. И тогда я, конечно, приглашу ее на чашечку чая. И она с удовольствием разденется, сядет к столу, и начнет долго рассказывать о своих бедах и болезнях. Потом поинтересуется, где я жила, и кем работала, и моей семьей по полной программе. А после чаю откинется в кресле, удовлетворенно вздохнет и скажет:
- Ну, а теперь расскажите, пожалуйста, подробненько, как там мои? У Фимочки уже есть девочка? И почему Виточке до сих пор не дают работу?
Как будто я специально приехала, чтобы сообщить ей эту информацию.
Так что когда Рая пришла, я без обиняков сразу заявила, что ничего не возьму, разве что конвертик, и то с гарантией, что за ним придут во – время.
И тут она неожиданно расплакалась. Я опешила, не ожидала такой реакции. Пришлось пригласить ее в комнату, напоить чаем. Немного успокоившись, она подняла на меня мокрые, полные отчаяния глаза.
- Вот смотрите, - она показала свою распухшую ногу в огромном мужском ботинке. – Я бы сама поехала, хоть и денег совсем нет. Я что заработаю или скоплю – все им отсылаю. Но я бы одолжила, нашла, у кого. Да как ехать с такой ногой?
Это артрит. А я уже полгода ничего о внуке не знаю. Там никто трубку не берет, сколько ни звоню. Может, случилось что - то с внуком Мишенькой?
- А кто у вас там?
- Вы разве не знаете? Невестка с внуком, ему скоро семь… Сын умер почти перед самым моим отъездом, – она судорожно вздохнула и помолчала, сдерживая слезы. - - Невестка ехать не хотела, ну и сын думал остаться. Он вообще в последнее время только ее и слушал, я для него перестала что- то значить. А я сама его вырастила, на мою зарплату библиотекаря. Муж бросил нас, когда сыну едва исполнилось четыре. Алиментов не получала. Раньше мы всегда были вдвоем. Ходили вместе и в театр, и в кино, одни и те же книги читали. Все его друзья меня любили, советовались со мной.
Она разгорячилась, рассказывая, постукивала кулачком по ладони. Маленькая, остроносая. Темные гладкие волосы, тронутые сединой, подпрыгивали в такт ее словам.
Я подумала, что совсем ее не знаю. В общежитии Рая держалась особняком, в наших посиделках участия не принимала, и вообще казалась вечно озабоченной и растерянной.
- А потом появилась она, - продолжала Рая. - Гришенька вообще был слабенький, родился семимесячным, часто болел. А тут случилось воспаление легких. Он уже на последнем курсе был. Он физмат окончил, с красным дипломом. Его даже сразу в научно – исследовательский институт взяли. Младшим научным сотрудником. Профессор к нему исключительно хорошо относился. И вдруг это воспаление легких. Сына забрали в больницу. Там они и познакомились. Девушка из провинции, кончила медучилище.
- Вы бы на нее посмотрели! Выше его на голову. Грудь – во! – она показала. - Гришенькины туфли были ей малы. Я вздрагивала, когда она начинала говорить, размахивая руками. Ну и, конечно, интеллектом там и не пахло. Не знаю, прочитала ли она хоть одну книгу за всю свою жизнь. И представьте, ему это нравилось! Он говорил: « Мне надоели наши девицы, которые все знают лучше меня. С ними не о чем говорить, а Любу я сам воспитаю! » Воспитал… Это она его воспитала. Ну не знаю, до сих пор не могу понять! Она отвадила всех его друзей. Перестали у нас собираться. Нет, не подумайте, я сначала пыталась как-то на нее воздействовать, но она меня попросту игнорировала!
- А тут как раз начался этот хаос, эта перестройка. Некоторые его друзья сразу уехали, кто в Америку, кто в Израиль. Гришенькин институт не то, чтобы закрыли. Просто заказов не было, и соответственно зарплаты. Она тоже не работала. Платят, видите ли, мало! Уже был Мишенька. Я ушла на пенсию, хотела посвятить себя малышу. И тут она нашла выход – стала выносить вещи на базар. Вы же помните эти базары? Чем только там не торговали! Если я возражала, она кричала, что ей нужно кормить семью, что мы все бездельники. В общем, это - правда, моей пенсии на всех не хватало. Мы жили с того, что она приносила. А она стала смотреть на все вещи в доме цепким взглядом оценщика. Можно продать или нельзя и за сколько?
Рая вытерла глаза и высморкалась в платочек, который сжимала в кулаке.
- Мои книги! Я их доставала по одной и с таким трудом! Собирала макулатуру. Вы же знаете?- Я кивнула.
- А она связывала, что под руку попадется и уносила, не спрашивая. Продавала за копейки! Она и сына приспособила к торговле. А он не мог! Ну, вы понимаете? Он стеснялся. Не его это было дело. Как она его ругала! Неудачник, шлимазл, голова дырявая. То слишком дешево продал, то украли у него. А потом началась челночная эпопея. Она уезжала то в Турцию, то в Польшу, а его оставляла торговать. Меня она совсем не замечала, будто я домработница. Гришенька , сыночек мой, простудил на базаре почки. И еще его там избили. Он так долго болел! И все равно ходил торговать. Ради сына, больной, лишь бы она не скандалила. Он ее боялся! А потом ему стало хуже, и он умер в больнице. Тут она вообще начала вытеснять меня из моего дома. Не разрешала брать Мишеньку, включать радио, телевизор. В моем собственном холодильнике для меня не было места. Я ей везде мешала. И я не выдержала, подала анкету в Германию. Не скандалить же?
Мало помалу эта банальная история про свекровь и ненавистную невестку начинала меня тяготить. Вещи все разбросаны, раскрытый чемодан посреди комнаты, а я вынуждена все это выслушивать. Нет, я ей, конечно, сочувствовала. Но мне нужно было собираться!
- Хорошо, - сказала я, пряча раздражение. – Чем я могу вам помочь?
Рая вся прямо засветилась от радости.
- Вы согласны? Только передать вот это, - она поспешно вытащила из сумки довольно объемистый пакет. – Тут курточка. И штанишки. Боже мой, хоть бы они ему подошли! Я теперь даже не знаю его размера! Сколько ни прошу – она не шлет. Я же его четыре года не видела. Ему сейчас уже семь. А это фотоаппарат. Только сфотографируйте его, пожалуйста, в курточке! У меня есть его фотографии, но маленького, каким он был, когда я уезжала.
- Фотоаппарата не нужно, у меня свой, – вздохнула я, уныло разглядывая курточку. - Хорошо. Если застану его дома, сделаю снимки.
Я проводила ее до дверей, злясь на нее и на себя. Вот не было печали! Придется потратить уйму времени ни за что, ни про что.
Каюсь, я не скоро вспомнила об этом поручении. Но почти в конце моего пребывания на родине, роясь в чемодане, наткнулась на пакет, вытащила его и глянула в окно.
Тоскливый дождик барабанил по подоконнику, серое небо не обещало ничего хорошего. А я со всеми, кого хотела видеть, уже встретилась, во всех любимых местах побывала. Сходить, что ли?
Я быстро собралась и поехала.
Безликая пятиэтажка пряталась за мокрыми деревьями, обшарпанный подъезд, исписанные стены, муторный запах. Не могу удержаться от сравнений с нашим подъездом в Германии, блистающим чистотой, с картинами на стенах. И фыркаю от негодования. В который раз меня это возмущает.
Позвонила раз, другой. За дверями тишина. Странно, день не базарный, на дворе дождь. Ребенок должен быть дома.
Звонок не работает? Я постучала. Господи! Тащилась сюда на трех маршрутках! Дверь соседней квартиры приотворилась, выглянула старушка в косынке.
- Тоби кого? - спросила она, недоверчиво разглядывая меня. - Коли Любку, так йх немае. За товаром пойхали.
- А ребенок?
- Мишка? Так его ж у детдом отдали!
- Ничего себе – растерялась я. – Я ему костюм привезла...
- А, вы, виходить, од бабушки? Костюм вони б узяли. И гроши, и одежу. Все для базару. Я вже сама думала бабци написати, так адресы немае. Шо вона не пришле – все иде на продаж!
- А кто это – они? У нее же одна невестка?
- Ага, одна! Знайшовся пикатий сожитель. Удвох йздять, разом и продають. Зараз лавку на базари будують, так багато грошей треба. А до малого йм дила немае.
Я подумала.
- А где этот детдом, случайно не знаете?
- Та недалечко тут. – Она объяснила.
Действительно, близко. Делать нечего, надо пойти, завтра мне уезжать.
Пришлось помокнуть под дождем минут десять, пока за дверью выясняли, можно ли меня впустить, хоть я им терпеливо объясняла, что я в городе проездом и меня очень просили повидать ребенка.
Воспитательница выглядела смертельно уставшей и прятала в карман грязную повязку на руке.
- Елена Павловна сейчас выйдет, - сказала она, провожая меня в приемную. – Знаете, если бы вы пришли к кому - нибудь другому, не к Мише Бирману, мы бы не пустили .Ведь есть время для посещений, по воскресеньям и средам. Но Миша у нас на особом учете. Он здесь уже почти год, но вот все не может привыкнуть. Плачет ночами, плохо ест. И каждый день один и тот же вопрос:
- Когда приедет мама? У нас дети быстро привыкают. А этот не поддается.
У Елены Павловны широкое лицо в глубоких морщинах, добрые серые глаза и седина на висках. И от ее пожатия у меня онемела рука.
- Так говорите, вы от Мишиной бабушки? Странно, в его документах
бабушка не упоминается… Отец умер, а мать в командировке.
Я разозлилась.
- Ну, знаете, командировка - это несколько преувеличено. Его мамаша занимается челночным промыслом, торгует на базаре и часто бывает дома! – выпалила я и сразу прикусила язык. Не навредить бы малышу!
- Вот как, - протянула Елена Павловна. – Тогда рассказывайте.
Я сообщила, что знала.
Дверь скрипнула, приотворилась, просунулась пара бритых головенок,
детские глаза жадно разглядывали меня. Я вздохнула. Я знала этот полный ожидания и надежды взгляд, которым детдомовцы встречают каждого нового человека.
- Сашко, ты опять шлепал по лужам? Поди позови Мишу из первой группы и сейчас же переодень сандалики! Знаешь его?- окликнула Елена Павловна одного из ребятишек.
- Зна – аю, Мишку- нюню! Счас приведем! – головы исчезли. Но появились другие, дверь тихонько отворилась, и дети застыли на пороге, изредка перешептываясь. И не спускали с меня глаз.
- Не любят его у вас? Бьют?
- - Бывает иногда …-она вздохнула. – Дети есть дети. Но он сожмется весь, голову спрячет и молчит. Им и не интересно становится. Понимаете, есть домашние дети, таким хуже всего в коллективе, даже в школе. А в детском доме… Она махнула рукой.
Такой жест способен перевернуть душу.
В коридоре послышался быстрый топот, дети расступились, и в кабинет влетел худенький мальчик. Глаза широко распахнуты.
- Ма – а-ма! – Он быстро обвел глазами комнату и словно споткнулся, вперив в меня взгляд. - А мамы нету? Где мама?
Я подошла к нему, наклонилась. Он отвернул голову к окну и так застыл.
- Мишенька, ты помнишь свою бабушку? Я от нее. Она прислала тебе курточку, вот смотри! –
Никакой реакции. А от дверей едва слышно: - У меня тоже есть бабушка! Только она не может прийти, у нее ноги больные.
Я так и не услышала от него ни слова. Приподнятые узкие плечи вздрагивали. Длинноносый, бледный, он стоял, обречено опустив голову, и упорно молчал. Застиранная рубашка, короткие штанишки. Я ругала себя, что не догадалась принести сюда сладости. И угораздило же меня прийти в детдом без ничего!
В конце концов, нам все же удалось натянуть на него курточку, и я его сфотографировала.
- Теперь опять не будет всю ночь спать, - пожаловалась воспитательница
Я сразу позвонила Рае, как только приехала. Она прибежала в тот же вечер. Пока я говорила, она сидела, опустив голову, и теребила в руках кончик пояса. Но когда я закончила, она неожиданно выпрямилась в кресле, и в ее глазах засветились решительность и надежда.
- Ну что же? – Сказала она. – Теперь повоюем! Спасибо вам, огромное спасибо!
Такой я ее еще не видела.
Похоже, у нее появилась цель в жизни. Ну, ну, как же она собирается воевать? И с кем?
- Могу я вам чем - нибудь помочь? – Спросила я.
- Не знаю, еще не думала, – медленно ответила она, глядя в сторону.
Впрочем, эта мысль меня не долго занимала. Поручение я выполнила и со спокойной совестью занялась своими делами.
Прошло месяцев шесть или больше. Была весна. Я шла, не спеша, домой, любуясь ярким и пышным цветением рододендронов перед домами, когда меня на полной скорости обогнал мальчишка на велосипеде, и я услышала знакомый голос:
- Через улицу не смей, Мишенька! Подожди меня! –
Я оглянулась. Раю было не узнать. Меня догоняла, улыбаясь, молодая женщина. Вовсе не худая, скорей по спортивному стройная. На ней ловко сидели модная куртка и джинсы, волосы умело подкрашены, темные глаза смотрели весело.
- Ох, это вы? Как хорошо, что я вас встретила! Видите – а мы откупились! – торжествовала она. – Мишенька уже с зимы у меня!
- Что значит – откупились? - не поняла я.
- Я. ей квартиру, а она мне внука! Квартира - то на мне числилась. Я ее приватизировала. Боже, как трудно было ее получить! Я двадцать лет была на очереди! А мы ютились в одиннадцати метрах, в коммуналке. Но знаете, мне ну вот ни капельки не жалко. Нам помогла моя фрау, у которой я уже три года путцаю. У нее дочка работает в сенате. Чудной они народ – немцы! Эта дочка меня едва замечала. Ключи оставит – я приду, уберу, и уйду. И все. А после вашего приезда я решилась, все ей, как могла, рассказала. Это с моим-то немецким! Хотела попросить совета. А она взяла все хлопоты на себя. Даже в Кельн ездила. И деньгами меня снабдили, когда я поехала в Киев. Вот велосипед она ему подарила. Теперь встречает меня, улыбается. Будто не она мне, а я ей одолжение сделала. А я ей по гроб жизни благодарна!
С невесткой пришлось, конечно, повоевать. Нужно было разрешение от матери на опекунство. Ну, я там насмотрелась! Даже зауважала ее. Как она распоряжается, как она уверенно действует, какие строит планы! Да, торговля – это ее стихия! Сначала лавка, потом магазин и непременно в центре! Вот такие у нее планы! Но истерику она устроила еще ту! Нет, мальчика она может и любит. Только у нее для него времени не хватает. Мне очень помогла директорша детдома. Объяснила ей, что у них Мишеньке плохо. И знаете, когда она согласилась на его отъезд? Когда я пообещала, что у него будет компьютер. И после школы он пойдет в торговый колледж. Сказала: пусть там учится быть хозяином! Каково?
- Так вы изменили свое мнение о ней?
Она на минуту задумалась.
- Не знаю. Ну что хорошего ее ждало? Из родных у нее только старенькая тетка в каком то городке, чуть ли не в Польше. Профессия медсестры ей не нравится. А тут она на виду, к ней даже советоваться приходят. И торговля у нее процветает, как мне кажется, Реализатора себе нашла, пожилую учительницу. Та торгует за мизерный процент с проданного, когда Любка уезжает за товаром. В общем, дело у нее поставлено. Может, именно такие люди сейчас нужны?
- Миша, ты эту тетю узнаешь? - обратилась она к подъехавшему внуку. - Это она к тебе в детдом приходила.
Миша меня не узнавал. Я ему была не нужна. Он хотел поскорей добраться до парка, где не было препятствий для его велосипеда. Он поправился, щеки округлились. Карие глаза смотрели весело. Симпатичный мальчик и ничуть не нюня!
Будущий капиталист!
Галина Кисель.
Lowener Str/ 2
28259 – Bremen
t/-579-8353