« - Зачем ты этим занимаешься?
- Затем, что ищу истину.
- Разве у тебя мало истин?
- Ну…конечно, дело не в истине, я плохо выразился. Мне просто хочется чудесного.
- Хочешь чуда? А что ты готов считать чудом?
- Чудо…это когда видишь или узнаешь что-то такое, отчего все меняется. И вместо старой жизни начинается совсем другая. Чудо должно быть как-то связано с истиной. Это не бессмысленный фокус. Чудо…Чудо открывает дверь к свободе!
- К свободе? А как это связано с истиной?
- Самым прямым образом. Когда люди видят подобное, они понимают, что жизнь – это вовсе не то, что им говорили раньше»
В. Пелевин. "Механизмы и боги"
Такие решения обычно принимаются мгновенно, спонтанно и вряд ли обдуманно. Когда я увидела его лицо в коридоре, на котором вообще никакого лица не было, я решила, что мы должны туда поехать. Сама судьба настаивала. Ему отменили все поездки и последняя была со мной. Когда мне сказали об этом по телефону – ищи другого, я мерила туфли в магазине и у меня моментально поплыл пол под ногами, и обувь на витрине превратилась в один размазанный блик. Я не хотела, чтобы так было. Я должна была что-то сделать.
Выросшая на девизе любимого писателя Грина: чудо надо делать своими руками, я точно знала, где продают ткань для алых парусов. Просто пошла, как в том анекдоте и купила билет.
Через пару дней пригласив его в наш кабинет, я, сделав постный вид, сказала, что мне очень жаль, что все так получилось и вряд ли мы еще увидимся, разве что…и молча протянула ему билет и паспорт.
Сначала он читал, потом удивлялся, потом расцветал. Буквально на глазах.
Но я сделала строгий вид – его эмоции меня не касаются, я вообще предпочитала не показывать своих чувств, изображая железную леди.
С этого момента началась гонка за счастьем. Мы оба выехали в разное время, но стремились в одном направлении. Друг к другу.
Сначала он позвонил утром и важно сказал, что может быть он даже поедет, ну-ну. Потом, он занудно уточнял все детали и я удивилась как он дотошен. Потом мы уже писали друг другу бесконечные смски. О, я так волновалась, что его не отпустят, что он не успеет, что будет что-то на границе. Но когда решение верное, то сама судьба выходит вам на встречу с распростертыми объятьями. Все было идеально. Особенно место действия. Лучше и придумать было трудно.
Я прилетела в Таллин на полдня раньше и вечером вселяясь в отель даже не могла поверить насколько все было прекрасно. Пошла погулять по светящемуся огнями городу и не могла, не хотела ему радоваться одна.«Если в рай без любимой меня поведут, я закрою глаза, чтобы светлого рая не видеть» писал восточный поэт я и была с ним абсолютно согласна. Горе можно перенести в одиночестве, для радости нужны двое, чтобы можно было взять за локоть, сказать - смотри, и в глазах другого загорелся ответный огонь.
Вернулась в отель, разложила белье по полочкам, развесила платья по плечикам, притушила свет. Не могла спать. Совсем. Он ехал ко мне навстречу на поезде. С каждой минутой становясь все ближе и эта мысль, как движение крови внутри не останавливалось ни на секунду. Он едет. Едет. Едет. Наверное, уже проехал границу. Такой огромный и неуклюжий. Такой чужой и мой. Как он помещается в купе, кто его попутчики, о чем он думает? Мне казалось, я была им в эту минуту. Ехала вместе с ним ко мне, чтобы стать единым целым. Более совершенным. Так капля на наклоненном листе стремиться к другой на земле, чтобы слиться и стать еще больше.
Никогда, ничего я не ждала так сильно как его приезда. Пожалуй, только новый год в детстве. Но он как в известном эстонском анекдоте, был чаще. Да мы ни разу еще не спали по человечески вместе и я с ужасом и радостью себе это представляла.
Попыталась уснуть. Расстелила только одну половину кровати, остальную оставив нетронутой. Открывала время от времени глаза и гладила одеяло, поправляла подушку, как будто он уже там. Представляла, как матрас прогнется под его сильным телом, как ежик его волос впечатается в подушку, как он будет гладить меня по лицу, смотреть своим сумасшедшим взглядом сквозь меня. Не будучи со мной он был со мной абсолютно. Мой невидимый спящий рыцарь. Единственный человек, которого я хотела видеть рядом в тот момент.
Я решительно не могла спать. Каждая секунда как острая серебряная сабелька, отрезала от пирога ожидания еще один тоненький кусок времени, и от этого становилось легче.
Просыпалась каждый час, боясь проспать, и отключилась, конечно, только когда зазвонил будильник.
За тридцать секунд я оделась и вылетела в таллинскую темноту. Вокзал был в десяти минутах ходьбы и, как я не боялась опоздать, все равно пришла раньше. Я помню, как купила леденцы у полной, сонной эстонки, как не попадая в карманы распихивала звенящую сдачу. Я была Набоковым в Машеньке наоборот. Не хотела, чтобы все заканчивалось, я хотела, чтобы оно всегда начиналось. Все для этого сделала и волновалась как режиссер в театре ожидающий премьеры. Как Люмьеры перед прибытием поезда. Я никак не могла успокоиться.
И вот, из вагона выпали сонные люди и темными пятнами расползлись по перрону. Я не сразу узнала его. Конечно, в первые секунды, минуты, это был не он. Слишком большой, помятый, неуклюжий, чужой. С сумкой через плечо как у хоккеиста и шапочкой как у водопроводчика. Но и я, «Анна Каренина на вокзале», была скорее похожа на маленького замерзшего гнома в малиновый уггах, подпрыгивавшая чтобы поцеловать его куда-то в ухо и непрерывно несла какую-то чушь. Конечно, после таких огромных ожиданий неловкость была неизбежна. И мы, всю ночь мечтавшие друг о друге, включили «рабочий режим» обсуждая деловым тоном что-то. Но когда мы пришли в номер, то, та же детская радость удивления нашему пряничному домику, нашей романтической мансарде заполнила нас обоих. Он снял свои ботинки, размером с подводные лодки, в каждом из которых можно было легко утопиться и отправился в душ. Я заметалась по номеру пытаясь устроить последние приготовления, хотя все и так было давно готово. Все было идеально, и это, в общем, и есть краткое содержание этого рассказа.
И вот мы, наконец добравшиеся до цели, набросились как дети, которым дали столько конфет сколько они могут съесть и стали объедаться друг другом. Он смял и скомкал меня повалив на кровать, мы впервые делали это лежа и я бешено сдирала с себя и него одежду. Мы так долго этого ждали. Мы так сильно этого хотели. Никогда еще обычный секс не казался меня чем-то настолько желанным и невероятным. Его лицо на глазах светлело и превращалось в сияющую маску наслаждения. Кровь приливала к лицу, ко всему телу и он был похож на пулю, выпущенную с огромной скоростью, пробивающую все насквозь. И как убитая в последнюю секунду вы вдруг становитесь свободными - полностью забываешь где ты, как тебя зовут, становишься невесомой эфирной субстанцией, которая легко перерождается на лету. Недаром французы называют оргазм le petit mort. Потом оживаешь и начинаешь все сначала.
Его лицо менялась до неузнаваемости, пальцы становились влажными, он нервничал, ведь это был наш первый настоящий раз, он менялся на глазах, как будто был в каждое мгновение другим человеком.
Это было настоящим чудом, ни описать, ни забыть, ни понять которое невозможно. Счастья было так много, что по нему можно было ходить как по воздуху, как будто, всю комнату наполняли белые птицы, звук и шорох их крыльев заполнял все пространство. Они сидели на полу, на потолке и мебели. Как пьяная я поднялась и шатаясь пошла на свет. Добравшись до окна, я замоталась в одеяло, как будто оно хранило остатки этого счастья. Он пришел и сел напротив, тоже замотанный в одеяло. Подоконник был такой широкий, что вмещал нас обоих. Мы сидели напротив друг друга, беззвучно улыбались, и смотрели на снег за окном. И если есть вообще что-то лучшее, то я не знаю его.
Потом мы пошли гулять, смотреть на замерзшие яхты в заливе, покупать сувенирные варежки, питаться в средневековых ресторанах, любоваться панорамой старого города.
Вечером я успела еще немного поработать и когда вернулась в номер, то мы, уже прожившие однодневную супружескую жизнь, успели еще и немного поругаться. Потом примиренные и счастливые смотрели кино. Это была одна из всего трех ночей, которую мы вообще провели вместе. Смешно звучит, но мы спали вместе в физическом смысле слова всего три раза. Не спавшая накануне, уставшая от волнений и сексуальных впечатлений, я чувствовала, что у меня осталось так мало сил и так много чувств, что я просто прижалась к его огромному детскому телу и сама почувствовала себя маленьким ребенком, нашедшим свой дом. Я как в море еще пыталась плыть куда-то, что-то говорить и чувствовать, но тонула в усталости и перед тем как потерять сознание и отключится окончательно ощутила как он притянул меня к себе и поцеловал в макушку. Это было последнее, что я помню. После этого не жалко было умирать счастливой.
А потом, вечером он уехал, и я опустела как дом, из которого вывезли всю мебель и счастливую жизнь и остались только брошенные игрушки на полу. Я знала, что рискую сильно привязаться, я знала, что ему это не было нужно, я знала, что как ребенок просто хотела счастья любой ценой и не думала, чем я буду расплачиваться. А рас-плакивалась я потом много чем.
Но разве это важно? Он был в нашей жизни - темный, таинственный Таллинн, эти полтора дня чистейшего счастья и они останутся с нами всегда. Что бы я ни сейчас, ни потом не говорила. Я преодолела страх Набокова, мы стали счастливыми и вряд ли кто-то из нас когда-нибудь это забудет. Как бы ни сложилась наша жизнь. Воспоминание о счастье - разве это кто-то может отнять? Свет, который останется внутри даже в абсолютной темноте забвения. Он все равно будет там.