Уши царя Мидаса.
По вечернему полупустому залу магазина хороводила горсточка усталых покупателей. Из них ярким пятном выделялась совсем юная красивая женщина за руку с мальчиком лет пяти.
Курносое лицо его было прошито насквозь двумя пуговками синего неба, а на голове волновался и трепетал золотой чубчик. Мальчик робко канючил:
- Купи мне луноход, мамочка! Мамочка! Купи мне луноход, пожалуйста! Пожалуйста, мамочка, купи мне луноход!
- Саша! Не говори мне глупости! Мы же уже договаривались о том, что ты не будешь попрошайничать в магазине.
Златоглавый Саша взял более высокий регистр:
- Мамочка! Купи мне луноход! Купи мне луноход, мамочка!
Мамочка не обращала на мольбы внимания и бросала в покупательскую корзинку совершенно ненужные, никакого отношения к Сашиной мечте не имеющие вещи. Она крепко держала Сашеньку за руку и тянула за собой, куда-то к молочным прилавкам, прочь от лунохода, прочь от мечты!
-Кууупи! Купиии мне луноход, мама! Мама! Купи –и-и-и!
Сашенька выдирал потную ручку, выкрутился и бухнулся прямо в когда-то жёлтые, а сейчас серо-чёрные грязные опилки, усыпавшие пол для удобства произведения уборки магазина.
Ни о каком луноходе при таком поведении и речи быть не могло, хотя с Юлькиной добротой можно было и не доводить дело до скандала, но луноход стоил одиннадцать рублей, а у Юли за всё и про всё было пять до понедельника.
Так что тут валяйся в опилках хоть до завтра, а мать характер проявила, протащила по опилкам дорогого сыночка мимо вожделенного лунохода, да ещё дома мечтала всыпать за аристократические эти истерики дорогому мальчику. Надо было наказать несносного мальчишку!
А как? Не разговаривать с ним целый вечер? Такое бывало, и они бродили по дому мрачными тенями, как охладевшие супруги, а сердце ворочалось в груди тяжелое и недоброе. Может лучше всё же всыпать ему как следует, а потом быстренько пожалеть, прижать к себе и целовать в белую головку мелко-мелко, часто-часто? Но это тоже никуда не годится!
Юля, молча, протащила взбунтовавшегося Сашеньку к кассе, спокойно рассчиталась за купленные продукты и проволокла непокорного к стойкам, где всё сложила в сетки, встряхнула сыночка так, что клацнули все его молочные. Сын в недоумении на минуту затих, Юля воспользовалась его замешательством и вывела плачущего и судорожно вздыхающего мальчика на улицу. До дома шли молча.
Саша понимал, что свой первый бой он проиграл. Луноход стал ещё более несбыточной мечтой, чем был до бунта, а впереди ждала расплата. Мама и за меньшие прегрешения ему не спускала, а тут публичный можно сказать скандал.
Сердечко трепетало, жизнь перспективами не радовала. Мама будет весь вечер сердитая, и это на сегодня отменяет для Саши все радости жизни. Стоил ли этого тот подлючий луноход?
В дом ввалились уставшие, злые и недовольные друг другом. Мама сдирала с Сашеньки грязную одежду и шептала якобы самой себе:
-Да когда ж это кончится? Да за что ж мне наказание такое? У всех дети, как дети, а этому вынь да положь! У матери пятёрка в кошельке до понедельника, а ему луноход за одиннадцать рублей! Нахальный, дрянной мальчишка! Позор! Валяется по грязному полу, как придурочный, а я сейчас всё это стирай, суши, гладь! Ну что ты уставился на меня? Марш раздеваться и в ванну!
Мама давно собиралась его хорошенько побить, но всё духу не хватало, а надо бы всыпать, как следует! Совсем развинтился! Но мама сердиться долго не умела, когда уже ванна была наполнена, Сашенька в пенную воду погружён, пошли уже совершенно другие взаимоотношения.
- Глазки закрой, чтобы мыло не кусалось! А чья это там пяточка розовая? А нырять, кто у нас будет? А кто у мамы самый чистый на свете? Сашенька! Конечно, Сашенька!
Мама заворачивала своего Сашеньку в большое махровое полотенце и несла в комнату, вытирала досуха, натягивала на него пижамку, расстилала кресло-кровать, включала телевизор и садилась на ручку кресла. Значит, ничего не изменилось, она его не разлюбила и всё у них по-прежнему!
Ночью, конечно, Сашка перебрался под бок к Юле, мотивируя это тем, что замёрз до ужаса и даже слегка пощёлкивал своими сахарными зубками. Они возились хихикали, сочиняли какие-то бредовые истории и, конечно, заснули непозволительно поздно.
Утром Сашка был совершенно варёный. Он капризничал, засыпал прямо на умывальнике вместо того, чтобы чистить зубы. В конце концов, грустно объявил маме, что неважно себя чувствует. Юля докрашивала глаз и отнеслась к его замечанию не особо серьёзно:
- Что значит « неважно себя чувствую»? Объясни мне, пожалуйста, конкретней!
- Так… общее недомогание.- Определил своё состояние Саша.
Он говорил словами своей умной и общественно значимой бабушки. То, что он говорил таким высоким штилем, означало, что последние выходные он провёл именно у этой строгой, напичканной моральными тезисами бабушки.
Но… В запасе у Саши была ещё одна бабушка, вернее сказать: прабабушка. Эта бабушка была старенькой и была свекровью его молодой, значимой бабушки. Приехала она в их город из прекрасного города Одессы, вслед за своим суматошным сыном, а сын, в свою очередь, примчался сюда за красавицей Ниной, мамой Сашиной мамы, Юли.
Эта бабушка - прабабушка обладала чудовищным сленгом, так что интеллигентная взрослая речь пятилетнего ребёнка пестрела такими перлами одесского привоза, что слушающие её, впадали в ступор.
Значимой бабушкой влияние свекрови на внука не поощрялось. Но прабабка имела всех крепко ввиду. Приходил с побывки у прабабки Саша и сыпал цветастой речью, типа: « Делай всё уже бикицер , мама!» Это означало, что Саша с мамой уже опаздывают в садик.
Сашенька схватывал всё буквально на лету. Когда посещение бабушек следовало одно за другим, без перерыва, речь Сашеньки, с одной стороны поражающая трезвостью суждений, сбивала с толку местечковыми перлами.
Однажды на приставания пьяного дворника Саша ответил тихо и интеллигентно: - Нельзя же там злоупотреблять алкоголем, Семён Степанович! Вы ж каждый Божий день нажираетесь до усрачки!
Сегодня Саша был полностью в стихии бабушки правильной. Так и обозначим их: бабушка правильная - Нина Сергеевна, партиец со стажем, ценный номенклатурный работник и всё такое…
И бабушка-прабабушка неправильная, урождённая Рива Лейзеровна, говорящая то, что думает, иногда даже слишком чётко называя вещи своими именами. Бабушка крайне колоритная, но добрая и доверчивая, как ребёнок.
С невесткой бабушка дружила, несмотря ни на какие Ниночкины партийные выкрутасы. И когда её прекрасноликий, но очень кобель, сын помчался прочь от семьи за мелькнувшей на горизонте кружевной юбкой, бабушка за ним вдогонку не помчалась, а осталась жить с невесткой и с пятилетней внучкой Юленькой.
Эти женщины даже и не подозревали, как они близки друг другу, и как срослись душами, несмотря на полную несовместимость жизненных позиций. Невестка называла свекровь мамой, но на «Вы». Свекровь называла невестку просто и без затей: « Нинка!»
Со временем Нинка поднялась во весь свой прекрасный полутораметровый рост, сделала блестящую карьеру, выхлопотала для « Мама, Вы» уютную однокомнатную квартиру, где до поры и до времени с бабушкой проживала маленькая Юля. А мама делала карьеру и строила личную жизнь.
В жизни дочери исполняя роль финансового директора и инспектора по делам несовершеннолетних.
Теперь три эти родные женщины жили в своих квартирах на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Нинка, зараза, мать её так и раз эдак, в трёхкомнатной. Юленька, рыба моя золотая, в двухкомнатной, и соответственно, языкатая бабушка Рива в однокомнатной. Короче: всем сестрам по серьгам!
Так что Юле не составляло труда подкинуть Сашку к одной из бабушек. Но сегодня она мало верила в сыночкино недомогание и протащила его за сонную лапку в садик, находящийся в соседнем дворе, на полпути к бабушке Нине. Но к той сегодня никак нельзя было, у ей, как говаривала бабушка Рива, партсобрание - бисовы игрища ! А бабушка Рива, к которой можно было всегда, подхватила инфлюэнцу!
Сдав Сашу воспитательницам, Юля помчалась в музыкальную школу, где преподавала игру на фортепьяно и сольфеджио. Работу свою Юле мешали полюбить сами ученики. Никому из них на дух не «нада» была вся эта свистопляска. Надо было это всё исключительно их мамашам припадочным, которые несли охапками цветы, духи и коньяки. Только чтобы из их деток слепили Моцартов, ну на худой конец, Сальерей.
А дети грустили, томились в этом музыкальном плену, отбывали своеобразную барщину и через час-полтора вылетали в долгожданную свободу, ненавидя музыку, Моцарта и Юлию Леонидовну заодно!
Юля мечтала всё это бросить к чёртовой бабушке. Работа учителя музыки разочаровала её окончательно. Сказывалась полная экономическая неоправданность капиталовложений. Она вкладывала в своих учеников душу, умение, а отдачи не получала никакой. Нельзя сказать, что все они были сплошь олухами и гудками.
Но даже самый талантливый из её учеников -Тимур Кикнадзе, из - под пальчиков которого струилась волшебная музыка, мечтал только об одном: скорее бы уже кончился урок!
Он сидел за инструментом, раскачиваясь, как еврей на молитве, а глаза были устремлены в окно, туда, где кто-то звонко бил по мячу и кричал:- Ну, куда ты, бьёшь, зараза, блин! Крот поганый, ты что ворота не видишь, мазила?
Так какие там уже Моцарты с Сольерями?
В пять часов Юлька забежала за Сашкой и, минуя магазин, они поковыляли к дому. Обед был, хлеб был, а вот денег не было до понедельника. Признаваться ни одной из бабушек в этом было ни в коем разе нельзя! По всем законам экономики денег должно было хватить за глаза до получки.
Но Юля купила себе сапоги, но не просто сапоги, а СА-ПО-ГИ! Стоили они неприлично много, ступала в них Юля, как королевишна, но позабыть об излишествах и элементах сладкой жизни пришлось именно Саше! Саше, которого эти сапоги ни с какой стороны не грели.
Совесть просыпалась в Юлиной душе тем беспокойнее, чем дальше было дело от покупки, от жгучего желания обладать этими прекрасными волшебными сапогами.
Но тогда… Тогда Юля мечтала, что когда Игорь Алексеевич увидит её в этих сапогах и в новой юбке джерси, которая тоже была, что называется, приобретена на Сашенькиных костях, то дрогнет. Дрогнет и может быть решится на какие-никакие окончательные, внятные действия!
Уже полтора года тянулся этот грустный роман. У Игоря Алексеевича была жена - очень крупный научный сотрудник и даже член какого-то там сообщества учёных историков. Был сын студент. Но ни это главное.
Главное - это то, что у Игоря Алексеевича был тесть, который руководил институтом, в котором Игорь Алексеевич пробивался старшим научным сотрудником с видом на выход-вход в ректорат этого самого института. Такая блистательная рокировка была возможна только для зятя могущественного человека. Возможна, но при условии полной моральной устойчивости протеже.
Юля понимала, что существует в жизни любимого человека лишь островком услады, но надеялась переломить ситуацию, что-то слепить из этого грустного романа, который высасывал из неё все жизненные соки.
Мама и бабушка, конечно, были в курсе. Возмущению мамы не было предела: - Моя дочь и какой-то адюльтер! Спутаться с женатым человеком, почти вдвое старше себя! Без надежды на развитие отношений!- и всё в таком духе.
А бабушка Рива только горестно вздыхала, прижимая к себе белую головку правнука и грустно прося:
- Подумай! Подумай о сыне, дорогая моя фейгеле ! Зачем тебе он нужен, этот старый сатир? У тебя ж такие возможности! Мужики головы вслед тебе выворачивают, а ты в этого старого козла вцепилась, как будто он тебе весь свет застит! И Сашка его не любит и никогда не примет!
- Да и не бросит он ради тебя семью и могущественного своего тестя. Промотаешь с ним молодость и красоту, а потом спохватишься, ан – поздно! Локоток то он близко, да не укусишь! Ты погляди, как Александр за тобой аж дрожит весь, и Сашка его любит, на окошке сидит - высматривает. Молодой, красивый, работящий! Вы с ним ещё ребят наделаете! А этот сивый мерин! Тьфу! Да я б в своём возрасте за мешок картошки в голодные годы ему бы не дала!
- Бабуля! Ну что ты такое говоришь, ей Богу? Слушать смешно!
- А что ты, рыба моя, думаешь, что я так и родилась старой? Я тебе доложу, что очень даже ничего была твоя бабушка! Я у Дюка по семь свиданий в день назначала, причем, одновременно. И прошу заметить, все семь штук приходили и топтались как бараны на выпасе.
- А ты что же? Ко всем семерым приходила?
- Да что я дурочка? Мы с подругами за каштанами прятались, проверяли, чтобы все семеро на месте были, и друг против друга прохаживались, как индюки надутые!
- А ты?- заинтересовывалась Юленька.
- А что я? Я к Осе своему на Пересыпь бежала. Мы уже тогда вовсю женихались.
Историю про бабушкину безумную любовь Юля слышала уже миллион раз. Главное в ней было то, что в результате у бабушки родился Юлин папа, Лёнчик! Юля папу любила, аж задыхалась!
Папа сбежал от мамы с её авторитарными замашками, но доцю свою не забывал. Помогал деньгами, от него приходили божественно пахнущие посылки с фруктами и грецкими орехами. Часто он наведывался и в их город.
Когда приезжал папа, город буквально лихорадило. Сбегались все папины друзья, и бабушкина уютная квартирка превращалась в большой, весёлый и гудящий улей. Папа был саксофонистом, причём, хорошим саксофонистом. В своей Одессе, куда он вернулся после развода с мамой и нескольких бурных любовей, он был просто нарасхват.
А в Юлином городе его встречали как какого-нибудь Дюка Эллингтона. Наступала разгульная и весёлая жизнь, все вокруг были безоговорочно счастливы. Все, кроме мамы.
Маму эти его визиты выбивали из колеи и просто на глазах рушили все зарождающиеся отношения с мужчинами. Выходит, никто из них сравнения с непутёвым папашкой не выдерживал. Мама злилась и даже где-то там обижалась. Когда Юля подросла, решено было её отправлять на летний месяц к папе.
Юля обожала эти поездки к щедрому и безалаберному отцу. Он таскал её по каким-то сомнительным подвалам, где собирались странные и совершенно отчаянно свободные люди. С ними было интересно, весело и были они настоящими. Там же, в Одессе под чутким, но незримым руководством папочки Юля легко и весело рассталась с иллюзиями. Эту тайну она несла в себе, даже папа толком не понял, что произошло, когда провожал свою уже условно невинную дщерь обратно домой.
« Как было бы хорошо, если бы сейчас приехал папа, просверкнул бы в её жизни фейерверком праздника, дал бы денег, не спрашивая на что, не читая нотаций и не уча жить!»- мечтательно проносилось у Юли в голове, когда они с Сашей подходили к своей квартире.
Раньше, когда жизнь совсем уж сдавливала на горле удавку безденежья, Юля переодевалась с Сашкой в смешные мальчуковые наряды, подхватывала под мышку магнитофон, клала в сумку большое плотное одеяло, и они выезжали в центр на площадь, где с ошеломляющим успехом танцевали брейк-данс. В центре их любили и всегда принимали на ура. Подавали, можно сказать, по царски!
Всё это было, конечно, строжайшей тайной, но город маленький, кто-то увидел их безумное верчение на асфальте и доложил маме. И потянулась цепь воспитательных мер. Одна лишь неправильная бабушка приехала, долго целовала в коридоре внука и, уходя, оставила на кухонном столике двадцать пять рублей.
Что до понедельника им не дотянуть, Юля уже понимала. Пятёрка не резиновая. К бабушке Риве идти стыдно, она обратно взятые в долг деньги не берёт. Получается не одалживание, а элементарный сбор дани.
Мама на прошлой неделе привезла Юле приличную сумму. На чешки и новый спортивный костюм для Саши, и оплату за садик. В результате всё ушло на сапоги, даже не на сами сапоги, на них хватало, а на то, что надо было дать сверху, чтобы их заиметь!
- Сашк, а Сашк!- самой себе противным голосом продребезжала Юлька - Ты что будешь есть: Щи или жаркое?-
-Щи…- Сашка угнал глаза куда-то в потолок - и жаркое!
Юля тяжело вздохнула и пошла подавать обед главному мужчине своей жизни.
- Вас что там, в садике вообще не кормят?- спросила грустно.
- Почему не кормят? Кормят! Но я тебе по секрету, мамочка, скажу: там всё полное говно!- Саша включил бабушку Риву. Вечер обещал быть весёлым.- А ты чего не ешь, мама?
- А я уже поела на работе!
- Ай, не морочь мне голову, мама! Что ты там ела? Нотную бумагу что ли? Если ты не будешь, я тоже не буду!
Юля вздохнула и вывалила себе в тарелку завтрашнюю порцию жаркого для Саши. В крайнем случае, деньги можно одолжить у Маринки. Маринка была сотрудницей и приятельницей Юли.
Шумная, говорливая красавица, мечтающая поймать в свои сети какого-нибудь принца крови. Хоть самого захудалого, можно даже с шокирующим наши широты цветом кожи, но принца.
Пока она успела нарваться только на брачного афериста кавказской национальности, который три месяца успешно выдавал себя за арабского почти что шейха.
Выдавал, выдавал, а потом собрал в котомку все Маринкины сбережения и золотые цацки, и вильнул хвостиком : ищи - свищи!
На днях она долго рассказывала Юле историю своего последнего романа, на который возлагала большие надежды. Тут всё должно произойти без сучка и задоринки. Мужик от неё в полном отпаде, работает в МИДе, конечно, не принц, но очень даже близко к королевским покоям.
- У тебя хоть хватило ума не завалиться с ним сразу в постель?- спросила Юля
-Ну, вот ещё чего! Пусть помечтает. Никаких постелей. Вот пару раз приедет, тогда посмотрим!
-А думаешь, он приедет?
- А куда он денется? Я ему в коридоре такой минет заделала!
Юля похолодела. То есть, порядочная девочка в постель не ложится, порядочная девочка делает минет в коридоре.
" Сука!- подумала Юля. – Ещё Сашку моего целовала! Не подпущу больше к ребёнку! Но попросить всё же денег придётся!"
Телефон дребезжал не умолкая. Звонил Сашка, которого в семье обозначали, как Сашу большого. Саша большой ходил за Юлей хвостиком ровно год. Видел все её метания и сгорания в любви к Игорю Алексеевичу, но не отступался, ждал!
Юля же его серьёзно не воспринимала: красивый, конечно, что и говорить! Высокий, плечи развёрнуты, одет с иголочки, в море ходит и не каким-нибудь там вшивым мотористом, а старпомом. Это вам не фунт изюма! И Сашка маленький от него без ума. Но уши! Уши у Саши большого тоже были большие, в растопырку, да ещё сделаны были из так тонко раскатанного теста, что просвечивали насквозь. Уши были, прямо скажем не солидные! И Юля хохотала, отбивалась от него изящными руками, но совсем не гнала.
С ним было интересно, и доброта его натуры освещала всё вокруг, а уж Сашка-то маленький и бабка Рива в нём души не чаяли. Он был дома совсем своим, сидел у бабушки Ривы вечерами, пока Юлька в страстях с Игорем Алексеевичем билась, играл с бабулей и с Сашкой в карты и в лото, и наливался чаем по горлышко.
Сегодня Сашка звал её в кино. Юля в кино не хотела, и Сашу звать в гости не хотела. Она ждала звонка от Игоря Алексеевича. Они не виделись четыре долгих дня, и всё в Юльке ныло и просилось приласкать и обогреть.
После обеда уселись с Сашенькой играть в « Пьяницу». Эта игра обычно заканчивалась бурными ссорами и не менее бурными примирениями. Сашка мухлевал, Юлька и того хуже - подтасовывала карты, интересы сталкивались, желание уличить противника ожесточало, и в середине вечера в комнате уже стоял невыносимый гвалт.
Но сегодня Юля вела себя тихо и играла почти честно. Сашку это мало устраивало, а Юле было в самый раз. Она боялась пропустить звонок Игоря. Но телефон молчал. Вдруг раздался настойчивый звонок в дверь.
- Сашка, наверное,- подумала Юля - черти его принесли на мою голову.
На пороге стояла мама в строгом костюме и в идеально причёсанных волосах.
-Здравствуй, Юля, я на минутку! Фруктов Сашеньке в нашем буфете взяла.
Мама прошла на кухню прямиком к холодильнику. Открыла дверцу и остолбенела:
- Юля! Это что такое? У тебя ж в холодильнике церковная мышь повесится! Боже мой! Чем ты кормишь ребёнка? Юля! Ты не мать! Ты не мать, Юля! Сашенька! Мальчик мой! Тебя мама кормила сегодня?- Нина Захаровна склонилась к внуку, как бы изнемогая.
- Мама! Перестань уже ломать комедию. Я завтра пойду в магазин и всё куплю. Мы уже пообедали!
- Какое пообедали? В доме ни молока, ни яйца, ни масла! Ты куда деньги деваешь, дочь моя? Где твоя совесть? Ты ребёнку спортивную форму купила? Я спрашиваю тебя - голос Нины Захаровны гремел негодованием. - Ты купила ребёнку форму? А чешки? Ты купила чешки?
-Ну что ты кричишь, мама? Мы просто не успели в магазин! Я завтра всё куплю!
- Как это не успели в магазин? Он и сейчас открыт! На дворе белый день, а она в магазин не успела! Она в карты с голодным ребёнком сражается! Хороша мать! Да таких матерей на один камень кладут, а вторым прихлопывают! Боже мой! Боже мой! Куда ты дела деньги? Куда деньги ты дела?- брызгала слюной Нина Захаровна.
- Мама, успокойся ради Бога! Я купила сапоги. Денег не хватило, я взяла из Сашкиных и из садиковых. Завтра одолжу у Маринки. Ничего страшного не произошло.
-Какие такие сапоги? Какие сапоги на ребёнкины кровные деньги? Ты что совсем рехнулась?- кричала мама, но уже на тон ниже.
-Хотела бы я посмотреть на эти сапоги, из-за которых голодает мой
единственный внук!
Юля вынесла из спальни коробку с сапогами, открыла крышку, тряхнула замшевыми серыми ботфортами, и Нина Захаровна осела.
- Ой, Юлька! Какая прелесть! А мягонькие какие! Фирма? Ой, я примерю, ты не против?
-Не против, мамочка. Конечно, не против!
Мама натянула на себя узкие сапоги, они легли на её ногу второй кожей, ничего прекраснее этих длинных стройных замшевых сапог не было в этой комнате. Да что в комнате? На свете не было ничего прекрасней и важнее этих сапог! Нина Захаровна заалела лицом, бровки волновались и взлетали вверх, куда-то прямо под роскошную причёску.
- Юлька! Ты дашь мне поносить? Я аккуратно! Ты же знаешь, я аккуратная! Очень аккуратная!
- Конечно, дам, мамочка! Ты в них такая сексуальная. Такая… Ну просто шик!
Мама молодела просто на глазах. Юля обожала маму в такие моменты. К сожалению, такое бывало не часто, но иногда в маму вселялся какой-то озорной бесёнок, и в такие моменты она становилась совсем молодой, хохотушкой, остроумной и просто ошеломительной женщиной!
Видимо такой она была, когда в неё влюбился папа. Озорство и полнота жизни стирали возраст с лица, и тогда Юля поражалась: до чего же её мама красивая и молодая женщина!
-Саша! Тебе нравится? Посмотри!- крутила перед Сашкиным носом стройной ногой бабушка.
- Ой, бабуля! За всю мазуту! Просто цимес! - прошелестел Саша!
Но серьёзная бабушка даже не заметила Сашиного своеобразного ответа, она взволнованно прошла в кухню.
- А давай покурим, доча!
- Давай! Мамочка! Ты только не волнуйся, деньги завтра я одолжу у Маринки!
-Ничего ни у кого не одалживай! У тебя, слава Богу, ещё мать жива! Вот тебе десятка. До понедельника прокантуетесь с Сашкой! А где наше вино с Нового года? Осталось ещё?
- Ой, мамочка! Осталось! Осталось! Сейчас устроим вечер вина и фруктов!
Вечер устроился такой тёплый и такой весёлый, что Юля с грустью отпускала поздним вечером маму домой. Ну почему мама не может быть всегда такой? Эта тайна не давала Юле покоя.
Завтра опять нацепит свой официоз на тело и на душу. И всё лучшее в ней опять уснёт до следующего всплеска. Почему не может быть такого счастья всегда? Чтобы мама была такой смешливой, юморной и, главное, доброй, как сегодня. Почему такое бывало так редко?
Юля прошла в комнату. Сашка спал без задних ног. Она смотрела на это родное и лукавое даже во сне личико и безутешное, полное чувство вины охватывало её с ног до головы. Что же она делает со своей жизнью, с Сашкой? Почему всё в её жизни складывается так коряво и бездарно?
В её жизни не было даже первой любви, первого поцелуя. Всё как-то по - дурному. Никаких светлых моментов и первых волшебных вздохов не случилось в её жизни. Первый поцелуй был с незнакомцем в подъезде, с взрослым нагловатым парнем, Юля была шокирована и не больше.
С первым одесским мужчиной тоже не заладилось, он стал ей отвратителен ещё тогда, когда лежал сверху, а уж потом... Так что про все эти любовные страсти-мордасти Юля знала, но в них не верила. Верила только, когда брала книгу в руки и погружалась в нереальный мир чужих любовей. И как-то так смирилась с тем, что большое и чистое - это не про неё.
Она и замуж-то вышла, как в трамвай вошла. Он позвал, она не отказала. Прожили бок о бок два года. Через два года Юля поняла, что если не разведётся с этим идиотом, то сойдёт с ума. Мама рвала на себе волосы. А бабушка Рива держала Юлину сторону, она считала, что этот шлимазл нам совершенно ни к чему! Нам от него ни алиментов, ничего не надо. Сашенька есть и, слава Богу!
А теперь эта любовь - страдание с женатым мужчиной… Юле вдруг до одури захотелось сейчас, немедленно позвонить уважаемому Игорю Алексеевичу. Позвонить и спросить на каком основании он водит её на коротком поводке уже второй год и ни тпру, ни ну!
Юля никогда ему не звонила, хоть номер его служебного телефона согревал её записную книжку. И потому, что он никогда не спрашивал, почему она не звонит ему, Юля догадывалась, что он не хочет впускать её голос в свою, даже служебную жизнь. Юля-это Юля, а семья-это семья, работа-это работа.
В хорошие дни он предлагал ей различные эскизы их совместной жизни, но всё это было фальшиво. Хотя эскизы не могут быть фальшивыми, на то они и эскизы.
Юля тихонько прикрыла дверь в комнату, прошла в кухню, бухнула себе в бокал вина и примостилась к телефону. Сердце в груди само себя обгоняло. Юля набрала номер, трубку поднял Игорь Алексеевич.
- Алло! Я вас слушаю! Говорите! Ну что же вы молчите, я прямо не знаю, честное слово!
- Игорь! Это я. Ты можешь приехать! Прямо сейчас! Ты мне нужен!
-Что-то случилось?
- Ты мне нужен!
- Буду через двадцать минут. Жди!
Юля положила трубку на рычаг, её трясло мелкой дрожью. Она не понимала, зачем вызвала Игоря? Зачем нарушила самой же ею придуманное табу? И главное: что она ему скажет? Что случилось такого, что его надо было вызывать поздно вечером?
Игорь Алексеевич примчался стрелой, посмотрел в пьяные Юлины глаза и всё понял. А Юля обхватила его руками и тихо плакала ему в рубашку.
- Счастье ты моё пьяное! – шептал Игорь Алексеевич, таская её по комнате и баюкая. А Юля всё плакала. А слёзы всё не кончались. Он баюкал её, как дитя, долго и бережно. Ушёл Игорь Алексеевич под утро. Он успокоил Юленьку, которую искренне любил. Но для себя понял, что роман выходит из берегов.
Пора сушить вёсла. Сворачивать знамёна. Вырвать Юльку из сердца было не просто, но его обложили, как волка: сплошные красные флажки. И сюда - то он был отпущен на последнее, прости. И – всё! Другое дело, что сказать он его не сумел, ну да Юля умная! Поймёт!
А наутро Юля проснулась с ощущением счастья. Сегодня её посетило беспричинное радостное настроение, когда всё спорится и хочется петь. Мелодию буквально срывает с губ.
Она убирала, стирала и думала, что хорошо бы было, если бы жизнь не кончалась, а так продолжалась бы себе и текла вечно, как река, к примеру. Хорошая полноводная река. И чтобы годы законсервировать ну там в двадцать пять-тридцать, ну на худой конец в тридцать пять! Дальше уже, конечно, ни в какие ворота! Надо чтобы жизнь шла, а у тебя и глазки и ямочки, и сисечки, короче всё готово к полноценному восприятию этой жизни.
Завтра приедет с ночёвкой Игорь Алексеевич. У них, кажется, всё сдвинулось с мёртвой точки. Саша, конечно, не любит, когда тот остаётся на ночь, но Юля что-нибудь придумает.
Юля приводила в порядок свою уютную квартирку и пела. Рядом крутился и томился Саша.
- Мама, а что к нам гости придут? Мама! А давай про кузнечика вместе споём или вот эту : «Пора-пора порадуемся на своём веку красавице и кубку, счастливому клинку…» Они пели, Саша топтался на вымытом полу, создавал видимость участия.
- Мама! А кто к нам завтра придёт?
- Игорь Алексеевич придёт!
Саша отшатнулся как от пощёчины.
-Ты же знаешь, что я его ненавижу, мама! Знаешь и зовёшь! Ты меня не любишь! Я его видеть не могу, пса поганого!- взыграли гены неправильной бабушки.
- Ну как ты можешь так говорить, Сашенька? Он же очень хороший, интеллигентный человек!
- Мама! Отведи меня к бабе Нине или к бабе Риве и милуйся со своим хорошим Игорем, сколько хочешь! Я дома не останусь!
Юля тяжело вздохнула, посмотрела на сына усталым взглядом, развернула к себе и попыталась достучаться до этого жестокого мальчишки.
- Ты же понимаешь, что маме надо выходить замуж. В доме должен быть мужчина. Мне тяжело одной!
- Ой, держите меня, мужчина! Это Игорь- то твой -мужчина? Ой, я сдуреваю! Я же сам лучше на тебе поженюсь, ты только подожди! А не хочешь ждать, тогда давай за Сашу пойдём! Я так за него с дорогой душой! Он вот взаправду хороший! Я бы его слушал, и ты бы со мной горя не знала! А за этого даже говорить не хочу!
- Хватит пререкаться! К бабке, так к бабке! Собирайся, мне ещё на базар надо смотаться!
Саша ушёл в комнату и больше не показывался до конца уборки. Без него уже не пелось. И настроение чудесное отлетело так же в никуда, как ниоткуда и прилетело.
Юля собрала Сашу и отвела его к неправильной бабе Риве, уже предчувствуя, каким её Саша вернётся, уходя в таком мрачном настроении. Уходя от бабушки, Юля пыталась поцеловать своего Сашу. Но тот стоял, как изваяние и в прощальном поцелуе не участвовал.
Юля сбегала на базар, натушила мяса, настругала салатов, сервировала стол и села у окошка поджидать своего Игоря Алексеевича ненаглядного. Но Игорь Алексеевич не пришёл ни в оговоренные шесть часов, ни в семь и ни в восемь.
Смелая Юля взялась звонить, но трубку не брали. Поверить в то, что она банально брошена Юля не могла, и всё металась от окна к окну, пока в окна не заглянула ущербная ночная луна, скалясь в насмешливой гримасе.
Ночь Юля прометалась на раскалённой кровати, а утром помчалась за Сашкой, чтобы поскорее понюхать спасительный чубчик его золотой, и искупить, всё искупить…
Возвращались домой весело, втроём. Зазвали неправильную бабу Риву в гости. Благо, угощения у Юли было под завязку! Наелись мяса с салатами и приправами до пожара в пузе, проводили бабулю и легли к телевизору. Как счастливые супруги после сладкого примирения. Сашка жарко и щекотно дышал в Юлино ушко чесноком и рассказывал последние сплетни из садика. Кто в кого влюблён, а у кого наоборот: измены, скандал и страсти роковые. Шептались, шептались, да так и уснули средь бела дня!
Тишину вспорол наглый весёлый звонок!
- Ой, это, наверное, Саша!- обрадовался Сашенька и побежал открывать двери. От дверей по квартире прокатился визг и смех.
- Тётя Света приехала! Мама! Вставай! К нам тётя Света!- Юлька вскочила, долго не могла нашарить ногами тапочки. А в комнату уже влетала её любимая Светка! Любимая с самой школы ,умная и трогательная Светка! Шампанским были заняты её обе руки, Сашка тащил неподъёмный баул с овощами и фруктами с сада-огорода.
- Боже, Светка! Где тебя мотало? От тебя полгода ни слуху, ни духу! Я все телефоны оборвала. Куда ты пропала!
И понеслось… Они говорили почти одновременно, и тем ни менее прекрасно слышали и понимали друг друга. Светка приехала пригласить Юлю на свадьбу и рассказать, что наконец-то она нашла того, кого искала всю жизнь, пройдя сквозь горнила двух неудачных замужеств.
А найти мужчину Светке было не особо легко, так как претензии у неё были суровые. Чтоб про работу ни слова и никаких борщей! Причём, нахальную и хитрую Светку не устраивало, если очередной претендент на её руку говорил:
- Сиди дома, голуба, я тебя завсегда прокормлю!
Ей этого было совершенно, категорически недостаточно. Она даже готова была подписать брачный контракт, в котором чёрным по белому главным пунктом будет прописано: " НА РАБОТУ ХОДИТЬ НЕ СМЕТЬ!!!"Никаких меркантильных целей Светка даже не имела себе ввиду. Она хотела только одного: чтобы ей не мешали читать и мечтать.
Хозяйкой Светка была, конечно, аховой. В состоянии таких своих мечтаний она вполне могла уронить в кипящий борщ вчерашний носок мужа, и вполне могла этого не заметить. Курила Светка просто не вынимая сигарету изо рта ни на минуту и разбрасывая хапчики по всей квартире.
Муж, который второй, терпел потому, что Светку любил. Любил такую,как есть: с сигаретой во рту, с носком в борще и с Кантом в душе. Последний скандал прогремел, когда Светочка решила сварить мужу его любимый щавелевый суп с крутым яичком, со сметанкой и со всеми делами. Всё по-взрослому - на мясном бульоне. Муж должен был остаться доволен, если бы не бычок, свалившийся с крышки кастрюли прямо в зелёный борщ. Бдительный муж принял жёлто-белый окурок за яичко и съел его. Что он съел, понял, когда было уже поздно. Разразился громкий скандал с избиением штафирок. Светка с этим негодяем развелась.
И вот теперь, наконец, нашла того, кто готов был обедать и ужинать в ресторане, носить рубашки из прачечной, иметь приходящую уборщицу, лишь бы Светка могла утопать в грёзах и строчках!
Вечер со Светкой всегда был интересен. Она знала множество потрясающих историй, имела обо всём своё какое-то особенное мнение. Умница несусветная, даром, что носки и окурки в борще!
Юля ей поведала свою банальную историю зарвавшейся любовницы, которая из тайной пассии мечтала скакануть сразу, на большой скорости в законные жёны.
Света тактично намекала подруге на необоснованность её претензий и на фиговый результат, которые они, эти претензии, пророчат.
Юлька слышать ничего не хотела, хохотала, пила шампанское, потом решила срочно привести Светку в порядок, то есть постричь. Постричь коротко-коротко. Почти под тифозного мальчика. Необыкновенной густоты волосы тогда сами по себе встанут причудливым дыбом и будут так стоять от мойки до мойки. И Светке, которой так жалко было времени не только на хозяйство, но и на себя, всё это будет крайне удобно.
Светочка сопротивлялась, как могла, но над ней уже нависала Юлька с ножницами, Сашка тащил простыню, как в настоящем салоне. Светку умотали под простыню с руками и за какие-то двадцать минут сделали, что называется: из говна конфетку. Справедливости ради надо заметить, что никаким говном Светка вовсе и не была, но то гнездо, что было неаккуратно свито ленью на её голове, было безоговорочным говном.
А сейчас на них смотрела симпатичная деловая женщина, что-то среднее между сорванцом и эрудитом. Света сама была приятно удивлена своему отражению в зеркале. И не надо никаких шпилек, никаких заколок. Встал под душ, высушил голову феном и готов к труду и обороне! Воистину: всё гениальное просто. Как же она сама не додумалась избавиться от тяжёлой муторной копны совершенно неуправляемых волос? Нет! Что ни говори, а Юлька - это клад!
Проговорили до самой ночной поры, уже отнесли в комнату Сашку, уснувшего буквально на руках у Светки, пора было расставаться. И на прощанье Светка посоветовала Юле вызвать на окончательный разговор перезрелого Ромео, чтоб уже таки «да», так «да». А «нет», так «нет»!
Полночи Юля проворочалась в сомнениях и нерешительности. Под утро решила съездить после работы к месту службы любимого, там его перехватить и поставить, как говорится, вопрос ребром! Ей уже казалось, что он ей точно всё обещал: свой развод, её легальное положение и будущее вместе!
Наутро встал вопрос: куда вечером девать Сашку после садика? На последнем разговоре можно было крепко растянуться во времени. Ничего объяснять своим бабкам она не хотела и решила после садика оставить Сашеньку у соседей по лестничной площадке. Иногда, редко, Юля оставляла Сашеньку у этой немолодой супружеской пары. У них были уже взрослые дети, и внуки постарше Юли, и Сашеньку старики любили трепетно.
Сами по себе, эти два очень пожилых человека напоминали итальянскую супружескую пару. Они ссорились бурно и мирились страстно. Причиной ссор обычно были их дети от первых, вторых и последующих многочисленных браков. Сошлись они тогда, когда печать бездетности была наложена на обоих. И вот достижения или, наоборот, неудачи сводных сестёр и братьев обсуждались крайне темпераментно, иногда заканчиваясь на по морде!
Один из таких семейных разговоров отсвечивал под глазом Лизы Ивановны Ивановой ( Урождённой Шварцкопф) лиловым фингалом, когда Юля с двухлетним Сашенькой пришла к ней утром на чашечку настоящего бразильского кофе, который немка Лиза Ивановна готовила просто изумительно! Саша сидел на горшке на широком подоконнике и слушал разговор двух женщин. Юной своей двадцатилетней мамы и побитой молью, опрятной Лизы.
-И ты представляешь, этот, ёп твою мать, русише швайнэ ударил меня кулаком в глаз! Меня! Урождённую фрау Шварцкопф, эта скотина, этот мужлан - в глаз! Кулаком!- Лиза заплакала.
Юля сидела тихая и потрясённая. Она ещё в глаз от своего нареченного, но к тому времени уже порядком остобрыдлого не получала, но всё шло к тому. Тема была животрепещущей. Маленький Саша долго прислушивался к разговору, а потом тяжело вздохнул и сказал:
- Лиза! Не переживай! Жизня есть жизня!
Вечером, как и было решено, Юля оставила Сашеньку у бабы Лизы, урождённой Шварцкопф, а сама направилась к месту работы Игоря Алексеевича с надеждой и отчаяньем в одном флаконе.
Время для решительного объяснения Юля выбрала не очень удачное. У любимого, в буквальном смысле слова, земля горела под ногами. Опасность подобралась к нему с так называемой, подветренной стороны.
Про амуры его всё стало известно семье. Тесть, которого он трепетал до дрожи во вмиг слабеющих коленях, к происшедшему отнёсся довольно равнодушно. А вот жена! Жена метала громы и молнии, грозилась голым в Африку пустить и зарубить на корню всё: и карьеру и репутацию, короче, обещала показать ему небо в алмазах.
Женщиной она была решительной и не собиралась быть задвинутой в чулан мужниных чувств, как старые сапоги. И там, в этом тёмном сыром чулане дожидаться, когда у её мужа вдруг случится душевная непогода, и он соизволит востребовать эти сапоги, то есть, её самоё из этого чулана. Игорь Алексеевич поверил ей на слово.
Юлю он увидел, как только вышел из своего института, боязливо оглянувшись, он повёл глазами в сторону детского садика напротив института. Юля всё поняла и понеслась к калитке чёрного хода в садик, которая, не подчиняясь никаким инструкциям и циркулярам, никогда не запиралась до утра после того, как по домам были разобраны все дети.
Сколько раз они сидели с Игорем Алексеевичем в этих беседках неприкаянные и счастливые! Вот уже на дорожке показалось высокая тощая фигура Игоря Алексеевича. Юля вся дрожала, не зная с чего начать разговор, но разговор очень чётко и грамотно начал Игорь Алексеевич.
И весь он сводился к тому, что он, Игорь Алексеевич, очень сожалеет, но им придётся расстаться: обязанности перед женой, с которой прожито, страшно сказать, двадцать пять лет! Дети, пошатнувшееся здоровье и бесперспективность их дальнейших отношений. Игорь Алексеевич разворачивал анамнез их встреч перед ошеломлённой Юлей, как смертельный диагноз перед безнадёжно больным человеком.
И голос у него при этом был чужой, лишённый теплоты. Он твердил как заученный урок, что она ещё молода, и встретит человека…
Юля не могла поверить, что вот так буднично и просто рушится её большая любовь. Она приникла к своему любимому мужчине всем телом, обвила родную шею руками и тянула ему навстречу свои трепетные губы, но Игорь Алексеевич мягко отстранил её, сказав:
- Не обижайся, Юленька, золотая моя! Видать не суждено нам…
« Не обижайся»! Да что такое обида по сравнению с тем, что происходило сейчас в беседке между этими двумя?
Обиженная и отверженная женщина - это два совершенно разных понятия. Обидеть женщину, как говорится, может каждый... Но обида забывается, задаривается, заласкивается и проч.,и проч. А вот когда мужчина сбрасывает со своих плеч ненужные уже ему лебединые руки, смотрит куда-то между бровей вразлёт и начинает мямлить о том что, дескать, всё приходяще, он отвергает женщину. И это уже не обида, а маленькое убийство и большое злодейство. Называйте, как хотите. Такое не прощается и не забывается. И когда Юля спустила с любимых плеч свои прекрасные руки, начался отсчёт совершенно других, новых её понятий о жизни и о любви.
Домой добиралась долго, блукая в лабиринтах родного города. Покоя не давали именно эти юбилейные двадцать пять лет, прожитые Игорем Алексеевичем с женой, оказывается, в полном согласии и взаимной любви.
В одном из переулков на неё вылетела цыганка, с грязным мальчишкой под юбкой. Просила денег на хлеб для этого, из-под юбки, должно быть! Юля смотрела на эту водевильную цыганку, с несколькими каратами в ушах, и захотелось зарыть кошелёк поглубже в сумку, прямо в самый потайной уголок! « Цыганка! Плохой знак!»- подумала Юля. Она шла, постаревшая на жизнь, и всё думала об этих астрономических двадцати пяти супружеских годах Игоря Алексеевича.
Когда она была моложе, много моложе, люди справлявшие юбилеи совместной семейной жизни, казались ей небожителями. Завораживала и не давала покоя магия цифр: десять лет вместе, двадцать, тридцать... Эти цифры выскакивали ей навстречу, как чужие героические ордена.
Она с сожалением и завистью понимала для себя, что ей в этом смысле не то, что на орден, на какую-никакую захудалую медаль рассчитывать не приходится, и зависть хватала за горло.
Шло время, она взрослела, набиралась жизненного опыта, и ордена перестали её тревожить совсем. Ну, может только самую чуточку и то ,в том смысле, что они у кого-то были, а у неё нет! И не ордена это вовсе были, а юбилейные медальки по рублю за пучок.
Люди варились в соку семейных отношений, имея каждый свою тайную тропу любви или даже тропы недозволенных беззаконных любвей. А на людях всё это покрывалось стажем, качество самой семейной жизни при этом не учитывалось. Просто приглаживалось к очередному юбилею.
Были, конечно, счастливцы, сумевшие сберечь в своих взаимоотношениях трепет чувств и уважение друг к другу. Но эти редкие пары не очень любили вторжение в тайны своих счастливых семей. Да и у них, наверняка, тоже были в шкафу свои скелеты. Получается, что идеальных длительных отношений в браке практически не бывает.
Она успокоилась: не бывает, значит - отсутствие их в её жизни не обкрадывает её и не ущемляет. Значит, с семейной жизнью у неё всё ещё будет в порядке и свою медальку она, с Божьей помощью, очень даже успеет выслужить.
За Сашкой зашла к Лизе уставшая и пустая. Лиза сказала, что приходила неправильная бабушка, но очень торопилась и ждать её не стала. Сашку забрала в гости. Как раз сейчас, когда больше всего ей хотелось прижаться к своему мальчику и уснуть с ним в обнимку, эта своенравная баба Рива забрала её (её!) мальчика и потащила чёрти куда! И куда ж это она так спешила, интересно знать? Буквально через пару минут стало ясно, куда спешила бабушка, а вернее, всё её артистическое и не знающее покоя естество.
Бабушка, которая неправильная, постоянно приносила с собой сногсшибательные новости. В этот свой приезд она сообщила Лизе, что Райкин отослал гроб с умершей тёщей на Землю Обетованную, а в животе у тёщи были зашиты несметные богатства. Их нашли, и Райкина ждёт почти что дыба.
К позднему вечеру вернулась неугомонная бабушка, вроде как даже с видом на ночёвку. Но в этот грустный вечер Юлю тяготило бабушкино присутствие и потому, когда бабушка по большому секрету рассказала ей о коварстве Райкина, Юля поспешила заверить Риву, что та знает ещё далеко не всё! И под большим секретом Юля рассказала бабушке, что тёща то вовсе не умерла, а Райкин её попросту пришил, а до этого ещё умудрился изнасиловать Эдиту Пьеху.
Бабушка, собиравшаяся у них заночевать, вдруг заторопилась. Юля облегчённо вздохнула. Искупала своего замурзанного в гостях Сашеньку и без скандала уложила спать. Саша так устал, разнося с бабушкой Ривой новую сногсшибательную сплетню по району, что даже не попросил сказку на ночь. Вернее, не успел попросить.
Две недел без Игоря Алексеевича казались вечностью в безмолвии. Юля жила как на автомате.
Вечером Юля гладила Сашкины рубашечки. В дверь робко позвонили. На пороге стоял красивый и несчастный Саша большой. В руках у него погибал изысканный букет ( видимо Сашка с ним проносился целый день), полные сетки продуктов и большая коробка.
- Где вы мотаетесь целый день! Я в море ухожу. Надо же проститься!
- Ты по сто раз в году в море уходишь, если каждый раз прощаться, то и от берега не отчалишь!
- А ты чего такая злая сегодня, Юля? Мне войти-то можно?
- Ну, входи, ты ж всё равно не уйдёшь. Чай будешь?
-А у меня к чаю есть!- заволновался Саша большой.
-Да уж вижу, что есть!- улыбнулась Юля.
Юля улыбнулась, и Сашка ожил, счастливая улыбка осветила его доброе красивое лицо. Он выглядел, как человек за минуту до виселицы получивший помилование.
Юля быстро собрала ужин. С Сашкой было всегда очень легко. Не надо было держать спину. Можно было быть такой, какая есть: в тапочках, с хвостиком, с плохим настроением. С Сашкой даже просто молчать и думать о своём, было очень уютно. И это не от того, что он был пустым местом.
Просто Сашка был хорошим человеком. И этот хороший человек из него переливался в человека, которого он хотел своей добротой заразить. И Юлька оттаивала всегда в общении с ним.
-
А что за коробку ты припёр?- спросила она у Сашки после первого бокала шампанского.
- Да Сашке луноход!
-Покажи!
Они помчались в коридор распаковывать луноход. Но что это был за луноход! Тот, из-за которого случилась драма в магазине, и рядом не стоял с этим чудом техники. Стоил такой луноход, видимо, немеряно!
- Сашка! Ну что ты его так балуешь? Вот ты наиграешься во влюблённого пингвина, найдёшь себе девчонку, и останемся мы с Сашкой нищие и с нескромными амбициями!
-Почему это вы с Сашкой останетесь? И причем тут пингвин, я не понимаю? изумлённо обиделся Саша. – Мы поженимся, и я всю жизнь буду вам с Сашкой дарить всё, что вы захотите!
- Эх, Сашка, Сашка! Ну что мне с тобой делать?- вдруг заплакала Юлька. Заплакала совсем так, как плакала неправильная бабушка Рива: тихо-тихо и скорбно.
Сашка схватил её в охапку и понёс. Куда? Чего понёс? Зачем? Думать было уже поздно. Юля уже хотела, чтобы он её нёс и ни на что разрешения не спрашивал. А он и не спрашивал. Он просто уносил её из горя на волнах своей нежности, как людей выносят из огня.
Если Игорь Алексеевич своей любовью разрывал душу и плоть пополам, то Саша кружил над ней как шмель над цветком. И она раскрывалась ему навстречу доверчиво и нежно.
Потом сама себе удивлялась: откуда в ней эта нежность и эта благодарность? И почему? Почему не страстно любимому Игорю Алексеевичу, а смешному и ушастому Саше отвечало тело такой звонкой и щенячьей нежностью? Она обнимала его с таким чувством ночью, как будто это маленький Сашка её прибежал к ней погреть ножки и спастись от страшных детских снов.
Утром, конечно, проспали. Юлька металась по квартире, хватая свои и Сашенькины вещи вперемешку. Ведь с вечера всё осталось не выглаженным. На работу опоздать было просто немыслимо. Там, в тишине и скуке класса ждал её талантливый Тимур Кикнадзе, которого еле удалость уговорить участвовать в городском конкурсе молодых пианистов.
Юля мольбами и посулами добилась согласия этого странного мальчика, который с лёгкостью менял этюды Баха на старый футбольный мяч.
Саша большой предложил не суетиться и не поднимать еврейский переполох. Сашку он в садик забросит, а Юля пусть летит к своему талантливому не то музыканту, не то футболисту.
Не успела Юля бабахнуть дверью своей квартиры, как из своей двушки высунулась урождённая Шварцкопф.
- Юля! Что же это делается! Я всю ночь не спала! Как же мог Аркадий Исаакович так подвести свой многострадальный народ?
- Какой Аркадий Исаакович? Какой народ? А! Это? Так не берите в голову, Елизавета Ивановна, мало ли что люди наплетут?
И Юля полетела. И всё ладилось у неё в этот день. Даже Тимур был не таким угрюмым и равнодушным к инструменту как обычно.
А оба Саши направились в садик. Саша большой впервые был удостоен такого доверия и такой высокой чести - вести в садик Юлиного сына. А Саша маленький раздувался от счастья и гордости, что его в садик ведёт не одна из бабушек и даже не его красивая мама, а настоящий мужчина, взрослый и красивый Саша большой. По дороге между ними происходила доверительная беседа.
- Этот приходил?- небрежно спрашивал Саша большой.
- Приходил!- тяжело вздохнул Сашенька, и как бы опомнившись, добавил: - В кровать не ложилися!
- А чё так?- в недоумении спрашивал Саша большой.
- Он мамку по комнате завёрнутую в одеяло таскал.
- А потом?
- А потом она уснула, он её на диван положил и домой почохал.
-Я-я-я-сно!- протянул Саша большой.
Вечером опять пришёл Саша. Юлька, конечно, его ждала. Но спросила:
- Ты что каждый день повадился? А в море, что передумал идти? И чего с баулом? В примаки, что ли намылился?
- Зачем в примаки? Я свою жену к себе перевезу. Я ж завтра с утра в море ухожу. От вас и в порт поеду.
- Ну, ты даёшь, Сашка! А может я не одна была бы? И ты бы меня скомпрометировал? Ну, ладно, проходи, этот уже в окно тебя час выглядывает!
Пока готовился лёгкий ужин, Сашки были в комнате. Что-то там строили из конструктора, ломали и опять строили. В ходе строительных работ маленький Саша учил жить большого, пользуясь словарём своей неправильной бабушки.
-Та я тебя умоляю, что это за соперник! Ему ж сто лет в обед! Ты ж его одной левой! И не любит его мама вовсе. Она вчера тёте Свете по телефону говорила, что он козёл и что вся любовь у них поломата!
- Много ты понимаешь! Поломата!- отвечал счастливый Саша.
Юле расставляла на столе посуду и думала о том, что она ничего не знает о
Саше. Не знает потому, что это было ей до сегодняшнего дня неинтересно. Ни где живёт, ни с кем. А теперь и спросить неудобно.
То есть где-то он живёт, но где, в каких условиях - ничего этого про Сашу большого она не знала. Решила: пусть идёт в своё море, а она поглядит-осмотрится, а там уже и решит, что у них будет в будущем и как. Если, конечно, будет.
Ночь поставила всё с ног на голову. Если вчерашнюю радость их обоюдного влечения она объясняла муками своей души и его плоти, то сегодня, идя на близость осознанно и трезво, она поразилась той радости, которая пронзала её от прикосновений Саши к её телу. С ним всё было как в книгах, которые она читала и верила им, и не верила. Но точно знала, что это не про неё и не для неё.
Проводив Сашу в недальний поход на три месяца, Юлька, как Пенелопа, уселась ждать. А пока вязала ему, ну не покрывало легендарное, а хороший тёплый свитер. Юлька влюбилась в Сашу. И это её изумляло. А больше всего изумляло то, что самую щекочущую нежность вызывали в ней его мидасовские уши, на которые она две недели назад без смеха взглянуть не могла.
А через месяц выяснилось, что в ней поселился человечек, которого ей подарил, конечно, Сашка. Она- то это знала точно, а вот доказывать это Саше никогда и ни за что себе бы не позволила. Она даже не могла пойти на такой разговор с вычислениями сроков, с оправданиями, что ничего у неё давно не было с давшим ей отставку любовником.
Юля позвонила Светке, та примчалась, как реанимация с воем и криком.
- Ты не посмеешь этого сделать! Я найду адрес твоего Сашки, я ему всё напишу!
Неужели ты думаешь, что я тебе позволю убить ребёнка! Ребёнка от человека, который тебя любит! Ты классическая дура! Просто пронзительная дура! Вот, что я тебе скажу – горячилась Светка.
Пререкались до вечера. Уезжая, Светка заклинала подругу не спешить и пока ничего не предпринимать, хотя бы до приезда Саши.
Но Юля пошла в консультацию. Гинеколог смотрела на неё строго и осуждающе. Всё подтвердилось. Она взяла направление на аборт, решив для себя, что будут ещё у них с Сашей дети, а про то, что сейчас случилось ему и знать не надо. Всё надо начинать с чистого листа, чтобы даже и разговоров не было о той рабской её любви. И чтобы ни на минуту Саша не усомнился в том, что это его ребёнок.
Через три дня, когда они с Сашенькой и бабушкой Ривой в спокойной домашней обстановке пили чай вприкуску с «КаВээНом», в гости ворвалась Нина Захаровна.
Она всё знает про то, до чего допрыгалась её непутёвая дочь! Ей доложили, что она была в женской консультации! Её там видели!
-Что ты там делала? О! Боже мой! Мама! Ну что же Вы молчите?
Бабушка Рива моргала с несчастным видом.
- Мама! Ну, я же где-то там женщина! – изумилась Юля - Что ж тебя так из равновесия выбивает то, что меня там видели? Ты так бушуешь, мама, что можно подумать, что ты не знаешь даже, как двери открываются в женскую консультацию!
- Отчего же? Знаю! Но я там бываю по совершенно другим делам!
- По партийным, я полагаю!- уточнила Юля.
И понеслось! Мама, видимо, знала больше, чем сказала и бросала в маленькое светлое пространство их с Сашкой квартиры такие грязные обвинительные кляксы, что хотелось после её ухода срочно сделать ремонт. Ремонт Юля делать не стала, но полы на всякий случай, тщательно вымыла. Поссорились они на этот раз с мамой всерьёз.
А время, между тем шло. И чем ближе оно подтягивалось к дате запланированной изуверской операции, тем муторней становилось у Юли на душе. Скоро вернётся Сашка из похода. К его приходу всё уже будет кончено и воспоминаний не останется…
Периодически стал названивать Игорь Алексеевич. Дав Юле отставку, он, конечно, погорячился. С ней из жизни ушёл праздник и свежесть чувств.
Жена обиды не простила. Стала попивать. В одиночку – тайно, а по пятницам легально в кругу сослуживцев. Этих пятниц Игорь Алексеевич боялся до спазм в горле. Поздним вечером заваливалась крепко выпившая супруга и требовала от мужа исполнения супружеского долга. Игорь Алексеевич в полуобморочном состоянии умудрялся кое-как его исполнить, но после восхождения на эту Голгофу, отвращение и злоба накатывали душной зловонной волной. И сразу вспоминалась, пахнущая детским мылом и мятной зубной пастой Юлечка, с её робкими целомудренными ласками.
Разговаривала по телефону Юля с ним вежливо и холодно. Он думал, что в ней говорит обида. А никакая обида в Юле не говорила. Этот чужой человек со старческим дребезжанием в голосе был бы ей безразличен, если бы не стал так неприятен. Неприятен тем, что самим фактом существования в её жизни не давал ей возможности стать матерью Сашиного ребёнка.
Когда уже Игорь Алексеевич обнаглел и стал требовать свиданий, Юля объявила ему, что беременна и не до свиданий ей.
- Тем более!- радостно воскликнул стареющий плейбой.
-Тем более - повторила Юленька, что беременная я, к счастью, не от вас! И аккуратно положила трубку на аппарат.
За три дня до похода в абортарий позвонила, как ни в чём, ни бывало, Нина Захаровна и сообщила дочери, что набрала для них с Сашкой дефицитов в своём буфете. Набрать-то набрала, но сделала глупость, с обеда отпустив шофёра. Самой ей авоськи не донести. Пусть Юленька её встретит!
И Юля помчалась встречать маму. Мама стояла на ступеньках своего заведения такая миниатюрная и такая красивая, что у Юльки захватило дух. Она сразу просекла, что мама находится в одном из своих счастливых состояний безалаберности и желания праздника.
-Ой, доча! Как я устала, как мне всё надоело! Не жизнь, а галеры какие-то! Слушай, давай пойдём, поужинаем в "Глории", как люди. Домой к кастрюлям всегда успеем!
- Да, за ради Бога, мамочка, я ж завсегда согласная!- счастливо пропела Юлька.
И они процокали по звонкому булыжнику к роскошной " Глории". Юлька в мини юбке, и мама в тоже не самой длинной. За ними увязались какие-то молодые люди.
- Девочки! Девочки! А куда вы идёте? А можно с вами?
Девочки на них внимания не обращали. Они шли ужинать в ресторан, как белые люди, и там таких мальчиков было хоть пруд пруди!
Но юноши попались настырные, в разгаре приставаний, забежали вперёд, конечно, увидели, что одна из девочек уже и не девочка вовсе, а даже где-то там, наоборот. Но не испугались и не отпрянули потому, что та, что "наоборот" изумительно была хороша и очень даже ещё в дело могла быть употреблена. Так они и тащились за ними до самой "Глории", куда их (мальчиков) ни при каких условиях не пустили, а девочки вплыли туда золотыми рыбками и растворились в створках стеклянных дверей.
Зал встретил их праздничной суетой вышколенных официантов, звоном посуды и
музыкой. Нина Захаровна делала королевский заказ: котлетки по-киевски два раза, мясное ассорти большое блюдо, запеченная в фольге форель два раза, морс, ну и шампусика…
- Юль! Шампусика? Или может беленькой?
- Шампусика, мамочка! И… беленькой!
- А на десерт?- склонился в полупоклоне официант.
А десерт потом. Кофе и мороженое, но это совсем потом!
Юля с мамой зажигали по полной программе. Юлька вообще успевала только выпить и бросить что-нибудь в рот. Дожёвывала уже, будучи ангажирована на танец!
Мама тоже не сказать, чтобы сидела.
К ней подскакивали, конечно, возрастные дядьки типа Игоря Алексеевича. Юля глядела на всё это кружение и думала: «С какого же я это перепугу в такого старого дурака вляпалась? Прямо сонная одурь какая-то!»
В разгаре вечера Юля заметила, что их столик в центре внимания оркестрантов. Импозантный саксофонист не спускал с мамы оливковых глаз.
- Мама! Ты обратила внимание, как на тебя смотрит саксофонист?
-Это саксофонист? Не морочь мне голову! Я тебя умоляю! – воскликнула мама в манере бабушки Ривы - Вот Лёнчик, зараза, это был саксофонист, а этот просто лабух ресторанный средней руки.
- Мама! Ты его очень любила?- тихо спросила Юля.
- Любила?- грустно спросила мама.- Я и сейчас его люблю!
- И что больше никого и никогда не любила?- с трепетом спросила Юля.
- Да я бы с радостью полюбила, а как? Как? Если он, папашка твой, белым медведем оказался?
- Каким белым медведем?- недоумевала Юля.
- Я тебе расскажу одну притчу, которую мне когда-то, давно рассказывала бабка Рива.
Слушай: Однажды бедный еврей, отец многочисленного семейства пришёл на базар. А там стоит мужик и продаёт машинку, которая делает деньги. И всего-то надо просунуть между двумя валиками простую бумагу.
Прокрутить ручку и с другой стороны эта бумажка выскочит красненькой десяткой. Просил мужик за машинку всего сто рублей, но для бедного еврея это были сумасшедшие деньги. Он не мог решиться на такую покупку. Но с другой стороны, что такое сто рублей, если он, имея такую машинку, может напечатать сотни, тысячи десяток в день?
Он долго проверял мужика на вшивость, но всё было на лицо: бумага, которая входила в аппарат и настоящие хрустящие купюры с противоположной стороны аппарата выскакивающие. И он решился и купил эту чудо-машину. Когда он со своей драгоценной покупкой уже отдалялся от волшебного этого мужика, тот его окликнул и сказал:
- Я забыл тебя предупредить: когда будешь печатать деньги, никогда не вспоминай о белом танцующем медведе. Ничего не получится!
Так вот каждый раз, когда я пытаюсь взойти к вершинам любви с очередным мужчиной, я вспоминаю о твоём папашке (что б его разорвало, где он там есть!) и у меня ничего не получается! НИ-ЧЕ-ГО!
Мама грустно улыбнулась, подняла бокал и сказала:
- Давай, доча! За любовь!
- За любовь! Мамочка ты моя золотая!- и Юля заплакала.
Вечер уже катился в закат, когда мама спросила:
- Юлька! Мне так жаль отпускать тебя на эту пытку нечеловеческую! Да и дитя убивать - грех! Если хочешь, оставляй ребёнка! Мы с Ривой поможем, пока тянем. Да и алименты с козла этого старого я выбью! Его тесть человек, конечно, уважаемый, но и он, и институт его вонючий подо мной ходят. Связываться они со мной не станут. Одно удивляет: как тебя угораздило? Я б такому в голодный год за мешок картошки…
- Мама! Ты говоришь совсем, как бабушка Рива!
- А что бабушка Рива? Бабушка Рива - это лучшее, что в нас с тобой есть! За бабушку Риву?- мама опять подняла бокал.
- За бабушку Риву!- Юля залпом опрокинула бокал. – Ничего такого мама не надо, ни разговоров этих, ни разборок! Я сама со всем справлюсь, тем более, что ребёнок у меня не от него!
- А от к-к-кого?- тихонько икнула мама.
- От Сашки. Только он не поверит!
- От Сашки? Господи, когда же ты успела, ты же в соплях и в раздрае вся ходила!
- Тогда и успела. В соплях и в раздрае!
- Так от Сашки делать аборт не позволю! Всё! Ничего не говори! Я не слушаю и не слышу! Пошли домой! Хватит водку лопать! У тебя дитё там уже пьяное!
- Мама! Ну что ты, в самом деле?! Как маленькая! Я тебе ничего больше рассказывать не буду! Так не честно!- Юля не хотела возвращаться в реальность, не хотела такого неожиданного превращения мамы в серьёзную женщину.
- Пошли, родная!- мама ласково взяла в ладони Юлино лицо. – Всё будет ХО-РО-ШО!
В день казни утром упрямая Юля забросила Сашку в садик и поехала в больницу. Бабке Риве приказано было Сашку из садика забрать к себе с ночёвкой. Рива молчала, сжав в узкую полоску свои бесцветные губки.
А у больницы стоял Саша большой. Юля всё сразу поняла: раззвонили, разжалобили, прилетел ангелом-спасителем. Ждали его тут!
- Далеко собралась, красавица?
- А ты же в море должен по моим сведениям быть. Или может ты вплавь? Соскучился?
- Юля! Я всё знаю. Ребёнок мой! Пошли домой!
- Ты никак стихами заговорил! Только не надо меня жалеть, в благородство играть не надо! Хорошо? Что ты знаешь?
- Всё знаю, и не будем больше об этом. Меня отпустили со скандалом на один день, на самолёте. Ты представляешь, что это такое? Давай, домой за паспортом. У меня в три часа самолёт. Подадим заявление. А через месяц я вернусь и распишемся.
Юля устала… очень устала.
- Сашенька! Хороший ты мой! Ну, пусть всё будет так, как ты хочешь, но…
- А ты не хочешь?!- вдруг взвился всегда спокойный Саша.
- Да я не про то! Только давай пока без Мендельсонов этих обойдёмся. Потом. Когда я в форму приду и, если ты не передумаешь…
- Не передумаю!
-Тогда давай, летом! А?- Юля по щенячьи заглянула в его изумрудные глаза.
- А не обманешь?- улыбнулся Саша.
- Я, Саша, не то, что не обману, я тебя убью, если ты передумаешь!
И Саша повёл Юлю к дому.
Но без Мендельсона, конечно, не обошлось, хотя бы потому, что надо было решать квартирный вопрос, да и Саша заупрямился, как потерявшая невинность девушка.
Свадьбу играли небогатую, но получилась она весёлой и шумной. Маринка в недоумении надувала свои развратно - капризные губки. Ведь не принц всё же! Её же самое (Маринку то есть) увозил в Камерун, свалившийся с пальмы ярый и чёрный как антрацит, принц-партиец. Увозил вместе или, благодаря её развратному рту.
А Светка перебрала крепко и плакала на двуспальной Ривиной груди. Очередной муж не утомлял хозяйством, не ущемлял свободы, но требовал наследника, то есть собирался, опять же, поработить.
Фамилию Юля папину сбрасывать с себя не хотела. Возникла чёрточка, а за ней фамилия Саши. Получилось даже симпатично, что-то вроде Сухово- Кобылиной, учитывая окраску Сашкиной фамилии, обозначающей собой название одной из некрасовских деревень.
В мае Юля уже на работу не ходила. Она переваливалась уточкой по Сашиной просторной квартире, всё ,переделывая по своему вкусу. Саша не возражал.
А у маленького Саши появилась своя комната. Благодаря этому он заимел тенденцию, если что не по нему, удаляться в свою комнату. Грохнув дверью так, что Юля подскакивала и опасалась родить преждевременно. Но такое случалось не часто, и скорее всего только для того, чтобы обозначить свою территорию: мол, я обиделся, ушёл к себе и прошу не беспокоить! А, если серьёзно, то маленький Сашка пребывал в полном счастье.
Суматошно выбирали имя. Мужская половина настаивала, чтоб, если мальчик, то Саша, обязательно Саша!
Юля недоумевала:
-Зачем нам три Саши в семье? И как я вас различать буду?
- По ушам, думаю! – предлагал мстительный Саша, который большой.
- Ну, хорошо! А если родится девочка? Если девочка родится?!- победоносно спрашивала Юля.
- Если девочка? Ну, если девочка, то будет Сашенька, Шурочка! Александра!
- Совсем вы с ума посходили!- Юля намечтала себе Виолетту какую-нибудь, Диану там, или, на худой конец, Эвелину.
- Вот именно, на худой конец!- язвил совершенно распущенный и залюбленный Саша большой.
Рива хотела только девочку и ни о чём даже говорить не могла, как только о прекрасной фейгале . Она с большими сомнениями переехала в Юлину двушку, очень трудно расставаясь со своими доисторическими буфетами и пуфиками.
Квартиру свою сдала студенткам, но родню предупредила, что денег от сдачи квартиры они увидят, как «своих ушей без зеркала!» На строгий вопрос Нины Захаровны:
- Что вы такое говорите, мама?- она выкатывала свои круглые еврейские глаза и трагическм шепотом произносила:
-У нас дети!
И теперь на побывку Сашка ни к себе домой приходил, как он считал, а в гости к Бабе Риве, и там она устраивала ему райскую жизнь со спаньём в зале, как она называла большую комнату.
В середине июля родилась фейгале. Прекрасное дитя любви. С изумрудными глазами. В девочке было прекрасно всё. Но – уши! Ах ,эти знаменитые уши!
Саша переживал, требовал, чтобы Юля держала дочь в капоре постоянно. Но стояла июльская жара, девочка лежала в кроватке почти голенькая, конечно, без капора. Когда она долго спала на одной стороне, то просыпалась со сложенным вдвое тоненьким, как папиросная бумага, ушком. Тонкое ушко долго выпрямлялось, разлипалось и, наконец, выстреливало во всю свою пельменную величину! Саша нервничал!
- Юлька! Ты совсем не следишь за ребёнком! Ну как она будет жить с такими ушами? Де-во-ч-ка! С такими ушами!
- Да пусть будет! Мне нравится! Это ж не уши, Саша, это ж документ!- и Юля звонко чмокала Сашу в слепленное из тонкого теста ухо!
София Привис-Никитина. 1-е июля. 2012 год.