Знаете ли вы как упоительно прекрасно ранее утро на юге Италии? Как освежающе дыхание моря, как чист и прозрачен воздух, какое высокое небо, умытое ночным дождем, каким золотом первых лучей восходящего солнца окрашены вершины гор, как клубится молочный туман в ущельях. О нет, конечно, не знаете вы того. Иначе бросили бы вы пыльную суету Москвы, оставили бы холодный Петербург, навечно застывший в имперском величии дворцов, сели бы в первый подходящий самолет, и через три часа, всего лишь через три часа, были бы в этом райском уголке планеты, где под виноградниками и вилами дремлет древний Везувий, где в мертвом городе туристы лопочут на всех языках, где люди и природа щедры до расточительности во всех проявлениях.
Городок, зажатый между горами и морем, ещё спал. Ещё спали его постоянные и временные обитатели. Намаявшись за день воспитанием внука, спала тетушка Розалина. Тих и кроток был её сон. В разных концах городка храпели, ворочаясь с бок на бок в беспокойном сне, братья близнецы Пьетро и Марио Перудже. В каморке овощной лавки спал свернувшись калачиком местный дурачок Сильвио. А на третьем этаже отеля «Панорама» в одноместном люксе спал Михаил Сердюк, сбежавший от родных необъятных просторов и и таких же необъятных проблем. И снился ему страшный сон, будто он был поставлен на счетчик по невозвращенному кредиту, но забыл об этом. И по прошествии времени к нему явились кредиторы числом три.
Один из них, самый младший, выглядел почти как человек. Только раздвоенный язык и отсутствие ушей на гладкой голове выдавали в нём обитателя тонкого мира. Другой демон походил на жабу. Большую пучеглазую жабу с нездоровой серой кожей, сплошь покрытую какими-то гноящимися бородавками и наростами. И третий господин, по-видимому главный в этой жуткой троице, вместо человеческой головы имел шакалью - хищный оскал и пронзительный взгляд глубоко посаженных маленьких красных глаз. Древние египтяне таким изображали своего бога Анубиса, проводника умерших в царство мертвых.
Визитеры грубо потребовали немедленно вернуть кредит плюс то, что наросло на счетчике. Когда же Сердюк выразил недоумение необоснованностью наезда, демоны попытались схватить его, дабы изуверски замучить. Сердюк ожидал чего-то подобного. Ловко увернувшись от демона-змеи и демона-жабы, он выпрыгнул в окно и полетел над незнакомым городом прочь от своего кошмара. Однако проделанное оригинальным способом бегство не решило проблему. Он увидел, оглянувшись через плечо, что кредиторы летят за ним. Впереди, вытянув в струну своё тонкое тело, мчался шакал. По бокам, как звено истребителей, летели помощники шакала. Демоны быстро нагоняли его.
«Не уйти». И только это мысль появилась, как внизу заметил Михаил полуразрушенный замок средневековой постройки. Спуск и посадка были сложнее взлета, но как-то он справился. Он бежал по пустым залам со слепыми глазницами окон, прятался за обезглавленными мраморными статуями, вновь бежал по темным коридорам, с трудом преодолевая вязкую субстанцию кошмара, и всё время слышал звуки приближающийся погони. Тяжелый топот шагов жабы, шипение змеи, тявканье и поскуливание шакала.
Демоны нагнали Сердюка в тупиковом зале без крыши. Он хотел взлететь, но не успел Жаба и Змея крепко схватили его за руки, а Шакал, разорвав ему рубашку, по самый локоть погрузил когтистую лапу Сердюку в грудь. Было не больно, только очень холодно, словно на сердце положили кусок сухого льда. Михаил сделал над собой усилие и проснулся. Из раскрытого настежь окна тянуло утренней прохладой. Ещё некоторое время пред его мысленным взором дрожала хищная ухмылка Шакала, потом и она растворилась в свете наступающего дня.
Свет наступающего дня озарил стены полуразрушенного замка на вершине горы. Его седые камни помнили смертоносные стрелы сарацинов и тяжелые дубины норманнов Он пережил ярость пиратских набегов, видел веселье хмельных пиров. Много раз он горел и возрождался. И теперь, всеми забытый, доживал свои последние годы, пока неумолимые время и ветер не сравняют его с землей.
Слабый ветерок беспрепятственно проник в пиршественный зал. Припал к полу, поднимая с него сухие веточки, пожухлые листья и пыль. Набирая силу, прошелся через всю залу и закружился легким смерчем у стены подле истертого до основания надгробия первого владетельного князя. Шорох гонимых ветром листьев, треск веток разбудил ночующую на стене ворону. Этот ветер ей очень не понравился. Она дважды громко крикнула, предупреждая обитателей руин об опасности, спрыгнула наружу и, расправив непослушные со сна крылья, тяжело полетела к городу.
Самым крупным обитателем замка была лиса. Из поколения в поколение владели лисы замком. Здесь родилась её мать, здесь появилась на свет она сама. А когда пришла пора матери уходить, лиса победила в жестокой схватке с сестрами за обладанием наследства. Сюда лиса привела своего рыжего лиса с подпалиной на левом плече, и сейчас пятеро очаровательных лисят, её первый помет, греются у теплого бока. Предупреждение вороны встревожило лису. Она осторожно, чтобы не разбудить малышей, встала, вылезла из норы. К ней приближался смерч. Очень плохой ветер. Угрозой пахло от него. Разумней было бы убежать, но лисята. Она юркнула в нору, тявкнула, дабы дети лежали смирно, накрыла их своим телом.
Смерч кружился над лисьей норой. Уплотнялся, формируя из всякой дряни нечто. Внезапно движение воздуха прекратилось. Опали листья, улеглась пыль. На гробовой плите стояло существо неотличимое от человека, если бы не два огромных рыжих крыла за спиной. У ног его лежала мертвая лиса и её мертвые дети.
Существо равнодушно переступило через лису. Первые движения его были неуверенные, но с каждым шагом походка становилась тверже. Рыжие крылья вросли в тело, как бы растворились в нём, тело обросло скромной одеждой черного цвета, а на ногах появились белые кроссовки К выходу из зала подошел итальянец средних лет неприметной наружности. Его нельзя было назвать красавцем, но и уродом он тоже не выглядел Мужчина ступил на тропинку, едва различимую в высокой траве и, не оглянувшись на место своего появления, стал спускаться к городу. Солнце уже стояло высоко.
Солнце уже стояло высоко, когда тетушка Розалина с внуком Анжело выбралась, наконец, на прогулку. Медвежонок - так ласково называла бабушка Анжело за его любовь к сладкому и приятную округлость форм - гениальный ребенок. Видит Бог - он маленький гений. В свои неполные шесть лет он управлялся с компьютером так же легко, как бабушка распоряжалась на кухне кастрюлями да горшками. Одной рукой Розалина катила велосипед Медвежонка (только вчера он выучился кататься на нём и хотел на улице перед собором, где запрещено ездить машинам и мотороллерам, обязательно показать своим друзьям искусство вождения), а во второй руке покоилась маленькая ладошка внука.
- Бабушка, бабушка, - щебетал Анжело, тараща свои глазки на всё, что попадалось в пути, - смотри какой корабль на пристани! Он на Капри плывет?
- На Капри, Анжело.
- Он не перевернется, как тот в телевизоре?
- Не перевернется.
- А какой сегодня пудинг на обед?
- Вишневый, Медвежонок, - улыбнулась бабушка.
Тысяча вопросов вертелась в маленькой головке и на все, или почти на все, бабушка знала ответы. И почету вода синяя, и отчего трава зеленая, и что вкусненького будет на ужин, и зачем дядя в жару вырядился в черное.
Мужчина средних лет в черных штанах и в черном не по погоде тёплом свитере пронзительно глянул Розалине прямо в глаза. Не понравился ей этот колючий взгляд, будто душу холодом обдало.
- Пойдем, Анже, - потянула Розалина внука за руку.
- Почему, бабушка, - упирался он, - ты обещала посмотреть на волны.
- Анжело, - строго сказала бабушка, - Анжело Кассави, я кому сказала!
Мальчик знал, когда бабушка его называет Анжело с приставкой Кассави спорить бесполезно.
Он тяжело вздохнул, смиряясь со своей участью, и, влекомый за руку бабушкой, молча шел быстрым шагом. Впрочем, обиды хватило меньше чем на двадцать шагов. Через минуту Анжело снова щебетал.
День выдался прелестный. Яркий солнечный, а легкий бриз приносил с морят прохладу. В тени платана на лавочке Розалине приятно было сидеть и сплетничать со знакомой, изредка поглядывая на Анжело и его друзей. Обсудив скорую свадьбу Лючии и Андрэ - значительное событие в жизни городка, - поговорив о наряде невесты и подарках жениха, знакомая ушла, а Розалина погрузилась в книгу, прихваченную с собой.
- Какой славный мальчик, - услышала она рядом приятный мужской голос, - как ловко он катается на велосипеде
Видимо кто-то неслышно подсел к ней. Розалина поставила ноготь указательного пальца в то место, где герой в выражениях высокопарных и романтических признается героине в любви, подняла глаза и поверх очков глянула на мужчину. В одно мгновение всё внутри её обомлело. Словно вихрь, вертящийся смерч пронесся у неё в голове.
- Хосе? - вопросительно и неуверенно произнесла она, - ты ведь умер?
Хосе обворожительно улыбнулся. Улыбка смягчила его черты, а в уголках глаз образовались тончайшие морщинки. Как часто снилась ей эта улыбка. За неё Розалина полюбила Хосе. Тогда.
- Карабинер промахнулся, - нежно сказал Хосе, беря Розалину за руку, - дон Антонио спрятал меня за границу, и вот я вернулся.
- Как такое может быть, - голос Розалины дрожал слезой.
- А помнишь, Роза, - почти пропел Хосе, - как сидели мы на моле при полной луне...
Шум улицы и детские голоса стали глуши, картина летнего дня слегка померкла. Очертание домов напротив стали размытыми, словно они стали сотканы из тумана, а сквозь туман проступила луна и небо полное звезд...
- ...помнишь, Роза, как обнимались мы, как целовались...
...послышался шум прибоя, серебреная лунная дорожка пролегла от горизонта к самым норам Розалины. Она выглядела такой осязаемой, что, казалось, можно пойти по ней не замочив ноги...
- ...как мечтали: я уйду от дона Антонио, - пел Хосе любовную песнь, - мы купим дом увитый лозой и обсаженный розами и в нём мы заведём кучу ребятишек...
Упоминание детей как бы отрезвило Розалину. Она забрала свою руку из ладоней Хосе.
- Почему ты молодой, Хосе?
- Догадалась, карга старая.
Чары пали. Луна, море, звездное небо без остатка развеялись в буйстве летнего полдня.
- Как же я мог постареть, - засмеялся Хосе, - если я умер сорок лет назад.
Розалина медленно закрыла глаза. «Мама Миа, царица небесная, надоумь меня, рабыню твою». Розалина медленно открыла глаза. Перед ней сидел незнакомый мужчина неприметной наружности, одетый в черный теплый не по погоде свитер. Глаза его сияли двумя крошечными холодными льдинками.
- Что тебе нужно, демон?
- Мне нужна ты, Розалина, - язвительно ухмыльнулся демон, - или твой внук. Медвежонок - так, кажется, ты его называешь. Славный мальчик, не правда ли.
Демон взмахнул рукой. Не успел этот жест завершиться, как из ворот овощной лавки выскочил грузовик. За рулем сидел Сильвио-дурачок. Розалина отчетливо видела его испуганные глаза, побелевшие от напряжения пальцы, крепко вцепившиеся в руль, широко открытый в крике рот.
- Расходитесь! С дороги! - кричал Сильвио.
Люди прыснули с дороги взбесившегося грузовика и его безумного наездника. И только её мальчик, её Медвежонок, ничего не видел и ничего не слышал. Он сидел на корточках спиной к грузовику, проверял спицы на переднем колесе своего велосипеда Время замедлилось Стало вязким тягучим, как в дурном сне, когда спящий, силясь избавиться от кошмара, убегает прыжками плавными медленными, словно в страшном балете про смерть.
Анжело встал, оборачиваясь, сделал неуверенный шаг в строну и в этот момент грузовик ударил его бампером, так тысяча килограммовый бык поддевает рогами тщедушного тореадора Глухой удар, скрежет железа под колёсами, визг тормозов и неестественная тишина. Анжело отлетел на десять метров, беззвучно ударился о стену дома и упал, безжизненно разбросав руки. Из-под его тельца вытекала, смешиваясь с пылью, тонкая струйка черной крови.
- Вот такое кино.
В гулкой словно надмирной тишине услышала Розалина хриплый голос демона. Она не могла отвести взгляд от мертвого внука. Краем глаза Розалина видела застывшую картину, как в той сказке о погрузившийся в волшебный сон замке, где уснули повар и огонь, застыла льющаяся из кувшина вода и птица замерла в полете. В этом недвижном полдне демон и Розалина были единственными живыми сущностями
- Так кого мне взять, Роза, - продолжал демон, - кто пойдет со мной, ты или Медвежонок?
- Возьми меня, - непослушными губами пробормотала Розалина, - оставь мальчика в покое.
- Решение твоё обдуманное и добровольное?
- Добровольное и обдуманное, - подтвердила Розалина.
Она щекой почувствовала движение воздуха, вызванное взмахом руки демона. Картина ожила, наполнилась движение и звуками. Люди ходили по пешеходной улице, спрятавшись в тень сидели на лавочках, заходили в лавки и выходили из них. Анжело, склонившись над велосипедом, проверял спицы переднего колеса.
- Как стемнеет, Роза, - говорил демон, - приходи в замок на горе. Знаешь где? Там и обтяпаем наше дельце.
- Знаю. Пожалуйста, не называй меня Розой.
- Как скажешь, Роза. Я жду тебя.
Демон встал, галантно поклонился и удалился в сторону моря. Розалина осталась одна. Она сидела, не в силах встать или совершить другой действие, кроме как машинально переворачивать страницы книги. В таком состоянии она пребывала бесконечно долго, пока кто-то сзади не коснулся её плеча. Розалина невольно вздрогнула.
- Привет, мама, - услышала она голос Сандры, младшей любимой дочери, - с кем это ты разговаривала? Я видела из окна аптеки.
Розалина как могла взяла себя в руки.
- Здравствуй доченька.
Она обернулась.
- Боже святой, - воскликнула Сандра, - да на тебе лица нет. Ты вся бледная.
- Это от жары. Давление, наверное.
- Тебе следует непременно показаться дону Россетти, - Сандра мельком глянула на золотые часики. - Он уже закончил приём, но, я думаю, ещё не ушел. А, вот он идет, - обрадовалась она.
Сандра хотела поднять руку и окликнуть дона Россетти, пересекающего улицу в десяти метрах от них, но Розалия перехватила её жест.
- Не надо, Сандра. Мне уже лучше, вот видишь, - Розалина слабо улыбнулась, - я уже приняла таблетку от давления. Сейчас совсем пройдет.
- Может всё-таки позвать врача, - с сомнением в голосе сказала Сандра.
- Человек устал. Ему нужно отдохнуть. Зачем беспокоить его по пустякам, - мягко увещевала её Розалия, - а мне уже почти хорошо.
И действительно краски вернулись на её лицо.
- Бабушка! Мама! Посмотрите как я катаюсь!
К ним подкатил Анжело, лихо затормозив у ног Сандры.
- Молодец, Анже, - сказала бабушка, - ты уже совсем большой.
- Ты выезжал на проезжую часть? - строго спросила Сандра.
- Нет, не выезжал, - немного испуганно пролепетал Анжело.
- Смотри у меня. Хоть раз увижу тебя на дороге - отберу велосипед
Анжело хотел уехать, но Сандра, взявшись за багажник, остановила его
- Стой! Мы идем домой.
- Я ещё не был на море, - хныкал Анжело, - бабушка обещала.
- Без разговоров. Кушать, спать. Потом, если будешь хорошо себя вести, будет тебе море.
«Молодые мамы, - думала Розалина, - слишком строги с детьми. Они убеждены, что воспитанием можно уберечь ребенка от жизненных невзгод. Какое воспитание! Все мы игрушки в руках судьбы...».
- Пойдем домой, мама, - прервала Сандра её думы, - пора обедать.
Розалина встала.
- Вы идите, а я хочу зайти в церковь, поставить свечку за упокой души Хосе.
- Не выдумывай, мама, - подбоченилась Сандра, - с твоим давлением взбираться на ступеньки.
- Ничего, я потихоньку.
Розалина наклонилась и поцеловала притихшего внука в потный лобик. От него пахло молоком и ещё чем-то неуловимым. Быть может так пахнут безгрешные души в раю.
- Не нравится мне твоё настроение, - голос Сандры выдавал озабоченность, - пойдем-ка лучше домой. Полежишь, отдохнешь, а после сиесты сходим к дону Россетти.
- Сандра, - твердо произнесла Розалина, - я только зайду в храм и сразу домой.
Сандра знала, что если мама что-то решит, ни какими силами её не сдвинуть. Она сама была такой.
- Что старый, что малый, - пожала она плечами.
Уже уходя, Сандра оглянулась.
- Кто такой Хосе, и с кем ты разговаривала на лавочке?
- Идите, - махнула рукой Розалина, - дома расскажу.
Шестьдесят три ступеньки. Столько же, сколько ей лет. Всё труднее восходить к Богу. Годы как грехи налили её ноги свинцом. Но вот она и в храме. Здесь прохладно и тихо. Жара и шум улицы остались снаружи.
Розалина молилась долго и неистово. Просила за Анжело и Сандру, за всех своих детей и внуков. Просила совета: как ей поступить, чтобы демон не трогал её семью. Просила знак. Из нарисованного глаза матери небесной выкатилась нарисованная слеза, скатилась по нарисованной щеке. Кап - упала она в чашу под иконой. Звук получился тихий, но кристально чистый, будто где-то в небесах святой Петр звякнул ключами от рая.
- Спасибо, мама Мия, - легко вздохнула Розалина, вставая с колен.
На паперти Розалина глянула на море, синеющее до самого слияния с небом, посмотрела на небо, по которому плыли, обгоняя друг друга, два удивительно белых облака, обвела взглядом уснувший в полуденной жаре городок. Вздохнула, прощаясь со всем этим. Она тяжело взобралась на высокий парапет, выпрямилась во весь рост и без промедления шагнула в пустоту.
Смерть наступила мгновенно. А в следующее по внеземному измерению мгновение душа Розалины воспарилась над телом. Она словно очнулась от шестьдесят трех летнего сна по имени Жизнь. С удивление наблюдала душа свою остывающую оболочку-тюрьму, своё временное состарившееся жилище. Она созерцала суетящихся вокруг тела людей, врача скорой помощи, пытающегося вернуть душу в покинутый дом. Она видела Сандру, рыдающую в безутешном горе от осознание непоправимой вины. Розалина хотела коснуться души Сандры, успокоить её, сказать, что она ни в чем не виновата, но не успела, ибо услышала зов.
В стороне, на пятачке по странности свободный от людей и машин, стоял демон окутанный предвечной тенью, в которую когда-нибудь погрузится всё сущее. Лицо его было ужасно и прекрасно одновременно. Широко расставленные рыжие крылья его трепетали от возбуждения, от предчувствия близкого экстаза слияния.
- Иди сюда, Розалина, - пел демон любовную песнь Инкуба, - иди ко мне, моя девочка. Ты познаешь в моих объятьях счастье, жар моей любви, ибо не было, нет и не будет ничего, кроме неё.
Легким бестелесным облачком поплыла Розалина на зов. И вдруг, когда казалось ничто не помешает соединиться любовникам, сверкнула молния, насквозь прошив грубый мир. Между трепещущей душой и рыжим демоном стоял ангел.
- Габриэль! - воскликнул пораженный демон и на миг на его лице проступили и листья и прах и птичий помет, - ты что здесь делаешь!
Ангел расставил белые крылья, закрывая Розалину от горящего взгляда демона.
- Оставь её в покое, Арлекин, она не твоя.
Демон справился с минутным замешательством. Лицо его стало сладким и злым.
- С каких это пор, о божественный Габриэль, - язвительно ухмыльнулся Арлекин, - ваш департамент защищает самоубийц.
- Ты сам, Пересмешник, - спокойно отвечал Габриэль, - первый нарушил договор, и ты это знаешь. Наш департамент предупреждает тебя: ещё одно подобное нарушение и ты будешь удален с поля. Тебя не смущает футбольная терминология?
- Валяй, сам люблю идиотское перекатывание мяча.
- Нам пора, - обернулся ангел к Розалине, - нас ждут.
Розалина не стала уточнять кто ждет, лишь кивнула, беря ангела за руку.
- Помни, Пересмешник, - бросил Габриэль через крыло, - чтобы исполнить то, что ты хочешь исполнить, у тебя ещё шестнадцать часов.
«Уже шестнадцать часов, - думал Марио Перудже, чистой тряпицей обтирая запылившиеся лимоны, большие и важные, словно генералы садово-огородного воинства, - пора закрываться. В пятницу венчание, а дел невпроворот: и то надо сделать и это, и пятое , и десятое...».
Марио стал думать о том и этом, о пятом и десятом и у него заболел живот. Не нравился ему жених дочери. Не о такой партии для своей любимой Лючии мечтал он. Да и рано, если честно. В семнадцать-то лет выскакивать замуж. На другой стороне весов была беременность Лючии.
«Недоглядел», - горько сокрушался Марио.
Как не крути, выходило - быть свадьбе. Но не нравился, не нравился ему Андрэ.
- Сильвио, - отвлекся Марио от протирания лимонов, - заноси овощи.
Сильвио в ответ в своей обычной манере промычал что-то неразборчивое. Марио покончил с лимонами и принялся за помидоры.
Тоненько звякнул колокольчик над входной дверью. Марио оглянулся, дабы обслужить последнего покупателя. Покупательницу. В лавку входила, грациозно перебирая точеными ножками, рыжеволосая дама ослепительной неместной красоты. Пушистые волосы цвета осенней меди, молочно-белое лицо и ярко-красный рот. Всё вместе было так прекрасно. Короткое красной платье ненавязчиво подчеркивало совершенство её фигуры, а вздымающиеся из глубокого декольте нежно-молочные шары взбудоражили Марио больше, чем если бы она была совершенно голая.
- Уф, какая жара, - сладчайшим голосом произнесла рыжая незнакомка, - нет ли у вас чего-нибудь прохладительного?
- Конечно, синьора, - Марио вышел из созерцательного ступора, - что желаете: кока-колу со льдом, соки, минеральную воду?
- Кока-кола вполне подойдет моменту, - очаровательно улыбнулась дама и в этой улыбке растворилась предстоящая свадьба дочери и заботы с ней связанные.
Марио налил пенящуюся кока-колу в высокий стакан, бросил два кубика льда и, обогнув стойку, на подносе подал напиток даме.
- Спасибо, вы очень любезны, - легкий акцент выдавал в ней иностранку.
Красавица весело щебетала о всяких милых пустяках. О том какой райский уголок здесь, что вообще-то она француженка, но папа был итальянец. Маленькими глотками она пила кока-колу, время от времени стреляла в Марио порочными глазками, от чего сердце его таяла, что та льдинка в шипящем напитке.
- Может быть, - робко предложил Марио, - капельку ромазотти или граппы.
- Не откажусь, - кивнула дама, - если только вы, милый... - она обозначила паузу.
«Рыбка сама плывет в сети», - ликовал Марио.
- Марио, Марио Перудже, - заполнил он паузу.
- Марчо, можно я вас буду называть Марчо.
Марио кивнул, соглашаясь на Марчо.
- Если только вы, милый Марчо, составите мне компанию.
Рыжая красавица отвернулась, чтобы в отражении стеклянной витрины поправить прическу. А Марио в чистый стакан бухнул тройную дозу граппы, подумал секунду и налил ещё столько же ромазотти
- Готово.
- Жана. Зовите меня Жана, мой Марчо.
Сильвио, между тем, убрал на склад ящики с овощами и фруктами.
- Повесь табличку «закрыто» и иди гуляй, - приказал ему Марчо на местном наречии, надеясь, что Жана не поймет это.
- Мы-мы, бу-бу, кхи-кхи, - ответил Сильвио, что в его знаковой системе, доступной лишь Марио, означала: хорошо, хозяин, только переоденусь у себя.
Жана подняла свой стакан
- За наше романтическое знакомство.
Дзинь, дзинь - звякнули стаканы венецианского стекла.
- Ух, какой крепкий, сказала Жана, ставя стакан на поднос.
Поставила она его неудачно. Половина днища стакана прошлось на стопку салфеток. Стакан перевернулся, кока-кола с тройной порцией граппы и ромазотти выплеснулась, залив грудь и живот Жанны. Марио схватил предательские салфетки. Машинально, повинуясь порыву, он стал промакивать кока-колу, черную на молочном теле прелестницы.
- Ох, ах! - томный вздох вырвался из её груди.
Глаза Жанны горели страстью, грудь трепетно вздымалась прерывистым дыханием.
- Какой ты мужчина, мой Марчо, - она провела ладонью по небритой щеке Марио, другой рукой она освободила вздыбленное его естество, - мне нужно просушить платье, но сначала, - своей горячей ладонью она крепко охватила его член, - я хочу отблагодарить тебя за прохладительные напитки.
Она медленно стала опускаться на колени.
- Да, Жанна, да, - страстно шептал Марчо, давай, да... - внезапно он осекся.
Жанна, уже готовая поглотить свою жертву, оглянулась. В дверях ведущей в коморку стоял Сильвио с немецким карабином образца последней большой войны в руках. Этот карабин принес дед Марио с войны, а его отец прятал в потайном месте в коморке во времена, когда дон Антонио с медленной неотвратимостью бульдозера прибирал городок к рукам.
- Положи, дурак, оружие, -- хрипло произнес Марио.
Сильвио передернул затвор.
Жанна встала, не выпуская, впрочем, добычу из руки.
Сильвио нажал на курок.
Фашистская пуля вырвалась наружу. Сколько лет она дремала и теперь - краткий миг торжества. Жана наблюдала за полетом горячего свинца. Когда оставалось не более метра, она создала в своей шее отверстие для пролета. Вжик - пронеслась пуля, вырвав из субстанции Жанны желтый листок. Шлеп - точно вошла в правый глаз Марио.
Пуля прошла сквозь мозг, дважды перевернувшись, и на выходе вскрыла черепную коробку на затылке. Из большой дыры фонтаном брызнули красные и белые сгустки, окрасив протертые лимоны и помидоры. Только тогда выпустила Жанна из руки бесполезный член Марио.
- Ненадежный товар человеческое тело, - задумчиво произнесла она, глядя на мертвого Марио, - вот оно готово оттрахать весь мир, а вот валяется на грязном полу с дыркой в голове.
Она повернулась к Сильвио. Взгляд того был вполне осмысленный.
- С тобой, как я понимаю, бесполезно договариваться.
- Бесполезно, пересмешник, - внятно подтвердил Сильвио.
- Габриэль, ты что ли?
- Мы-мы, бу-бу, кхы-кхы, - заскулил Сильвио.
Жанна махнула рукой и направилась к выходу.
Из овощной лавки, к которой собирались люди, привлеченные выстрелом, вышел мужчина средних лет неприметной наружности. Он быстро затерялся в праздной толпе.
И был день и был вечер.
И был день и был вечер.
Солнце медленно погружалось в толщу гор, а они прохладными зубчатыми тенями набегали на город. Закрывались дневные магазинчики, открывались вечерние кафе и рестораны, будто бегуны в бесконечном бессмысленном беге по суточному циферблату передавали эстафету. Зажигались фонари. Длинная опоясывающая песчаный пляж набережная наполнялась гуляющими людьми.
Пройдя набережную из конца в конец, от башни норманнов на восточном мысу, до порта на западной оконечности бадьи и вернувшись в середину, Сердюк устроился в кафе. В ожидании заказа он с отвращением созерцал зеркальное отражение заката далеко в море, быстрое умирание дня и появление первых звезд на черном бархате небосклона. Ему уже изрядно надоел этот солнечный рай, где самым выдающимся событием был завтрак в отеле.
«Надо было в Турцию ехать, - думал Сердюк, - там хоть наших полно, - он кивнул пожилому официанту, принесшему бутылку красного вина и двухсотграммовый графинчик водки, - тоже противно, но хоть выпить с кем было бы, все ж веселей, - он налил в бокал ровно половину водки, залпом выпил, причмокнул от удовольствия, - хоть холодная».
Закусил.
- Разрешите, - услышал он голос рядом.
Сердюк оторвался от созерцания звездного неба в темном зеркале моря и посмотрел на говорящего. Мужчина средних лет невнятной наружности. Было в его облике что-то лисье. Быть может в заостренном носе или глубоко посаженных глазах.
- Прошу, - Сердюк указал на свободный стул.
- Спасибо. Приятно встретить в этом скучном месте соотечественника, - сказал мужчина, усаживаясь, - разрешите представиться, Афанасий Петрович.
- Еврей что ли?
- Почему еврей, - удивился Афанасий Петрович.
- Да так, - Сердюк неопределенно пожал плечами, - вы случайно не знаете, отчего это итальяшки активней чем обычно.
- Случайно знаю, - улыбнулся Афанасий Петрович, - местный дурачок застрелил хозяина овощной лавки.
- Понятно, - равнодушно молвил Сердюк.
- Что поделаешь, человек смертен, - Афанасий Петрович отхлебнул кока-колу из высокого стакана и поставил его рядом со стопкой салфеток, - вас не смущает тема смерти?
- Валяй, Афоня.
Сердюк по своей природе не мог долго общаться на вы. Он легко сходился с людьми, ещё легче расходился с ними.
- Так вот, человек смертен, но самое смешное, как говорил Воланд, смертен он внезапно.
- Кто это?
- Да так, - Афанасий Петрович неопределенно взмахнул рукой, - не берите в голову. Один мой знакомый.
Афанасий Петрович принялся цветисто рассуждать про призрачность бытия, про судьбу, про изначальную лживость концепта спасения души.
«Адвентист седьмого дня, или свидетель как его, Иеговы, кажется, или баптист какой-нибудь», - лениво думал Сердюк в вполуха слушая философа.
Он плохо разбирался в религиозных течениях, но знал точно, что все секты были заточены на одно: поймать в свои липкие сети глупую душу и обобрать её до нитки. Эдакий метафизический кидок. Сердюк залпом выпил бокал вина.
- Так чё тебе от меня надо конкретно, - перебил он плавный поток Афанасия Петровича, - душу мою?
- Вообще-то, да, - несколько смутился Афанасий Петрович.
- Официант, счет, - по-итальянски громка позвал Сердюк проходившего мимо официанта, - блин, нигде от вас покоя нет, - зло бросил он Афанасию Петровичу, - мой тебе совет, Афоня, прессуй местные кадры.
- Постойте, - спокойно сказал Афанасий Петрович, - что это? - он указал на графинчик, где покоились недопитые сто грамм.
- Ну водка, - ответил Сердюк.
Афанасий Петрович коснулся графинчика.
- Попробуйте сейчас.
Сердюк налил в бокал. Отхлебнул.
- Вода. А где моя водка?
- Желаете, чтобы я опять превратил воду в водку?
- Конечно желаю.
- Готово.
Сердюк отхлебнул из бокала. Водка.
- Тоже мне фокус, - презрительно произнес он, - может это гипноз.
- Что бы вас убедило в серьезности моих способностей, - со значением сказал Афанасий Петрович, грудью наваливаясь на стол.
Сердюк думал не долго.
- Вот, - он взял в руку сложенные в восемь раз две салфетки, - я кладу бумагу в карман, - Сердюк положил салфетки во внутренний карман куртки и похлопал по груди, проверяя их наличие, - сделай так, чтобы они превратились в евробабки. Сделаешь - поговорим.
- Сколько и в каких купюрах хотите вы чудо.
- Шестнадцать сотен.
- Готово.
Ещё не вынув из кармана, а только взявшись за бумагу пальцами, Сердюк понял, что чудо состоялось. Шестнадцать сотен - пересчитал Сердюк - новенькие, хрустящие, ещё пахнущие типографией.
- Не фальшивые?
Афанасий Петрович молча пожал плечами, отметая безосновательность подобных подозрений.
Подошедший официант положил перед Сердюком счет в сорок четыре евро. Сердюк расплатился волшебной сотней и официант неспешно удалился за сдачей.
«Не может быть, - рассуждал Сердюк, - чтобы кто-нибудь был способен загипнотизировать не только официанта, но и аппарат для проверки денег».
Не минуло и двух минут, прошедших в абсолютном молчании и официант возвратился. Он поставил перед Сердюком блюдечко со сдачей: полтинник, пятерка и металлическая монетка. Сердюк постучал по пустому графину.
- Повторить два.
От волнения у него вылетели из головы все итальянские слова, которые он выучил по самоучителю, но официант, кажется, понял.
- Будем говорить? - спросил Афанасий Петрович, когда они остались одни.
- Будем - Сердюк ласково смотрел собеседника: «Вот он, лох моей мечты, только спокойно, спокойно». - Так что вам надо.
- Как вы правильно заметили, милейший Михаил Сергеевич, ваша душу.
«Точняк еврей», - подумал Сердюк, а вслух сказал:
- Я готов продать сою бессмертную душу за три желания.
- Мы ведь не в сказке о золотой рыбке, - глумливо усмехнулся Афанасий Петрович.
- Во-первых, - энергично перебил его Сердюк, - старуха сгорела на четвертом желании. Четыре нельзя - это я понимаю. Во-вторых, мы хоть не в сказке про золотую рыбку, но и не на городском рынке. Короче, я назвал свою цену, слово за вами.
- Черт с тобой, - притворно вздохнул Афанасий Петрович, - желания, так желания. Но должен тебя огорчить: осталось два желания.
- Это почему?
- Одно ты уже использовал.
- Это когда? - искренне возмутился Сердюк.
- На евробабках.
С минуту, наверное, Сердюк напряженно думал.
- Хрен с тобой, пусть будет два.
- Я весь обратился в слух, - Афанасий Петрович откинулся на спинку стула, - о мудрейший из мудрых Мишка.
- Ты часом не подрабатывал раньше Хотабычем из бутылки?
- У меня было много имен, - задумчиво молвил Афанасий Петрович, - но настоящее ты узнаешь при подписании контракта.
Хотя Михаил Сердюк не верил ни в бога ни в черта, ни в сказки ни в басни, но на всякий пожарный заветные три желания у него были заготовлены давно. С бурных девяностых, когда отдельные соотечествинники стали обогащаться так стремительно, словно они заключили договора с самим дьяволом. Впрочем, одному из них и договор не помог, потому как демон Кремля оказался могущественей черта нефтяных вышек. Сердюк учел в своих желаниях ошибку магната.
- Значитца так. Первое желание - власть. Абсолютная, безраздельная власть над Россией. И чтобы никаких яблок-шмаблок. Схема примерно следующая: губернатор - призидент - император. И не когда-нибудь в светлом будущем, а сейчас. На реализацию схемы в полном объёме максимум пять лет.
- Ближайшие президентские выборы состоятся через шесть лет, на них и произойдет передача власти.
- Мне, Афанасий Петрович, мягко говоря насрать на ваши трудности. Максимум пять лет. Пусть нынешний самозванец скоропостижно сдохнет от неизвестной болезни. Или ещё лучше, - Сердюк тихо засмеялся от пришедшей в его голову идеи, - пусть его самолет собьет хохлятская ракета. То-то будет смеху. Да и хохлов пора прибрать к рукам. Поигрались в незалежнисть, и будет.
- Принято. Проехали. Второе и последнее желание.
- Хочу сибирское здоровье, включая потенцию, и кавказское долголетие. Плюс сто лет, считая от сегодняшнего дня.
- Позволь заметить, благороднейший Миша, здоровье и долголетие - это два желания.
- Ни хрена подобного. Сформулирую иначе: сибирское здоровье на протяжении ста лет от сегодняшнего дня.
- Тебе ведь, Миша, тридцать пять.
- Тридцать четыре, - поправил его Сердюк, - через неделю исполнится тридцать пять.
- Люди столько не живут, тем более не живут без болячек.
- А сколько живут? - поинтересовался Сердюк.
- Плюс сорок, максимум пятьдесят.
- Ну это вообще наглость, Афоня, - воскликнул Сердюк, - только начнешь...
- Поосторожней в выражениях, а то превращу тебя в скорпиона
«Всё-таки он был джином из бутылки», - подумал Сердюк.
- Простите пожалуйста, Афанасий Петрович, - он склонил голову к столу. - Пусть будет девяносто.
- Шестьдесят
Официант с надменным лицом королевского лакея на пенсии принес два полных графинчика и легкую закуску.
- Бона апетито, - пожелал он, прежде чем отойти от стола.
- Восемьдесят, - сказал Сердюк, - это моё последнее слово. Не хотите, как хотите.
- Договорились. По рукам.
Они ударили по рукам. И не успел влажный звук шлепка стихнуть, как Афанасий Петрович выхватил из пространства два исписанных листка.
- Что это? - удивился Сердюк.
- Договор, - охотно пояснил Афанасий Петрович, - в двух экземплярах. Читай и редактируй, коль возникнет охота.
«Мы нижеподписавшиеся, в дальнейшем Продавец и Покупатель, - внимательно читал Сердюк текст договора, - обязуемся и клянемся в следующем...». Изредка он делал замечания относительно той или иной формулировки. Афанасий Петрович соглашался и изменения мгновенно появлялись в обоих экземплярах. Форсмажерными обстоятельствами, в результате которых действия договори прекращается, были обозначены: просветление Продавца и (или) растворение Покупателя в первичной субстанции Ничто
- Но этого никогда не случиться, - успокоил Афанасий Петрович Сердюка.
«...а также по согласию договаривающихся сторон».
- Этого тоже не будет, - сказал Афанасий Петрович.
«Договор существует в двух экземплярах Один экземпляр находится у Продавца Другой - у Покупателя, - заканчивался текст. - Договор вступает в силу немедленно после его подписания сторонами».
- Хорошо, - сказал Сердюк, закончив читку и правку, - в такой редакции я готов его подписать.
Афанасий Петрович ловким движением вынул из пространства две иглы в форме змеиного жала. Одну он отдал Сердюку, другую оставил себе. Афанасий Петрович уколол себе палец, капнул по капельке черной крови на экземпляры договора и пальцем начертал своё имя. Передал бумаги Сердюку.
«Демон Арлекин по прозвищу Пересмешник», - прочитал Сердюк красные, словно горящие огнем буквы. Хотел рассмеяться, но вовремя себя одернул. Он уколол, как сделал это Афанасий-Арлекин, себе палец и написал своё имя - император Руси Михаил Сердюк. Один экземпляр он отдал Арлекину, а свой, бережно сложив, засунул в нагрудный карман рубашки.
- Не выпить ли нам, Арлекин, - Сердюк вопросительно посмотрел на довольного демона, - по поводу сделки.
- Почему бы нет. Наливай, твоё императорское величество.
В гостиничном номере Сердюк первым делом заглянул в интернет. Ближайший самолет на Москву вылетал в четыре часа утра. Свободных мест уже не было. Это обстоятельство нисколько не смутило Сердюка, ибо знал: билет он добудет. Он позвонил администратору и ломанном англо-итальянском с грехом пополам пояснил, что немедленно выезжает и что ему нужно такси до Неаполя. Сердюк заканчивал собирать свои пожитки, когда позвонил администратор. Он сказал, что такси подано. А через час с четвертью Сердюк был в аэропорту.
Регистрация на рейс уже началась. Проблем с билетом действительно не возникло. За три куска американских денег он убедил какого-то бородатого студента покантоваться в Италии ещё несколько дней.
Перерегистрация билета, таможенный и паспортный контроль - после всех этих несложных процедур Сердюк устроился за чашкой кофе в баре внутреннего пространства, в этот ранний час почти пустом.
- Разрешите присесть, - услышал он.
- Арлекин, - вскрикнул Сердюк, - ты чё здесь делаешь, мы же обо всём договорились.
- Не совсем, милейший, не совсем, - сладко произнес демон, усаживаясь за стол, - возникли непредвиденные обстоятельства.
- Какие у нас могут быть непредвиденные обстоятельства, - нахмурился Сердюк.
- Как бы тебе это понятнее сказать. Короче, у тебя нет души.
- Как это нет, - удивился Сердюк и вспомнил свой вчерашний сон и тот холодок, когда шакал засунул ему руку в грудь. Ему стало обидно, что душу забрали, притом совершенно бесплатно.
- Сам удивляюсь, - пожал плечами Арлекин, - технически рассматривая, ты - зомби.
- Да у нас пол-Москвы таких, - пробовал защищаться Сердюк.
- Вопрос в том: где она, - задумчиво произнес демон, совершенно не обратив внимание на восклицание Сердюка, - ну да ладно, - махнул он рукой, лицо его выражало принятое трудное решение, - у меня к тебе новое деловое предложение Действие договора мы прекратим.
- По какому пункту?
- По согласию сторон. На основании отсутствия товара. А взамен я сделаю тебя очень богатым человеком без каких-либо обязательств с твоей стороны.
- Слушай сюда, Афоня, - сурово, как на бандитской стрелке произнёс Сердюк, - есть душа, нет души - это твои проблемы. Меня они, мягко говоря, не ебут. Понял, нет.
- Это твоё последнее слово? - криво ухмыльнулся Пересмешник.
- Пошел ты на ***, - крикнул Сердюк и в то же мгновение демон исчез.
В самолете ещё до взлета Сердюк провалился в глубокий сон. Сперва не было ничего, кроме первозданного мрака, такого густого и плотного, что ни наружу ни во внутрь не могла пробиться ни одна мысль, а затем Сердюк обнаружил себя в воде. Точнее, плывущим под водой. Он уплывал от каких-то врагов, боясь оглянуться. А боялся он очень. Рядом пристроилась плыть красивая девушка с рыбьим хвостом. Она стала рекламировать жизнь в океане как комфортабельную и безопасную. Слово «безопасность» включило в голове подводного Сердюка какой-то скрытый механизм и за пару мгновений он просмотрел видение, будто он спрятался от своих ужасных преследователей под толщей воды. Неделями он жил в перевернутом, наполненным воздухом колпаке, похожим на домик рака-отшельника. Время от времени он выбирался на сушу в поисках торговцев контрабандным кислородом.
«Нет, мне это не подходит. На берегу могут поймать», - подумал Сердюк и его колпак исчез. Между тем становилось мельче. По-видимому Сердюк и русалка приближались к берегу. На глубине двести метров (Сердюк совершенно точно знал глубину) они попали на большую строительную площадку.
Китайские рабочие - рассказывала девушка-русалка - строят туркам двенадцатизвёздочный отель. На лесах стояли водолазы в оранжевых скафандрах с уходящими вертикально вверх оранжевыми шлангами. Они клали кирпичи в стену. Сердюку явилось видение далекого будущего, когда отель будет достроен и сдан в эксплуатацию. Стоимость номеров в нем росла с глубиной. Глазами богатого турка он созерцал роскошную обстановку номера на самом дне, большой круглый иллюминатор и три неясные тени за ним.
Не досмотрев это видения, Сердюк оказался на самой крыше строящегося отеля. Под временным покрытием из гофрированного железа те же китайцы только без скафандров клали кирпичи. Отель рос из двух точек: со дна и с неба. Строился он тем же методом как железные дороги и туннели - схождением. Соединиться китайские отряды должны были у поверхности океана.
Сердюку надоело наблюдать за китайскими рабочими и он стал искать выход. Выхода не было. Не было лестницы. Пол состоял из сплошного деревянного настила.
От пяток до затылка прокатилась холодная волна страха. Сердюк испугался, что он навсегда или до окончания строительства отеля «Мир» останется в составе китайской бригады. Услужливое, как никогда услужливое сознание тут же подсунуло ему картину: он стоял на лесах среди китайцев и клал кирпичи в стену. День за днем, день за днем, день за днем.
Словно почувствовав его страх и неуверенность, с лесов спустился узкоглазый рабочий. Он открыл маленький люк в помосте и молча указал на него Сердюку.
Только начав спускаться по деревянной скрипучей лестнице, Сердюк внезапно оказался в полуразрушенном замке и здесь его настигли враги. Его схватили за руки человек-змея и человек-жаба, человек-шакал по локоть засунул руку ему в грудь. Было не больно, только очень холодно.
- Стойте! - услышал Сердюк грозный рык.
На стертой гробовой плите стоял ещё один демон. Он был ужасный и прекрасный одновременно, как героическая смерть.
- Стойте, гады!
«Какое точное слово», - подумал Сердюк.
Гады отступили назад, испугавшись, но не бросили свою жертву.
- Ты опоздал, Пересмешник, - визгливо тявкнул шакал.
Демон Пересмешник расправил рыжие крылья, от чего ветер прошелся по залу.
Ветер прошелся по залу. Майор Нечипайло спиной почувствовал движение воздуха.
- Встать, смирно! - прозвучала команда, все вскочили, - товарищ генерал-майор... - начал доклад старший офицер, но генерал перебил его.
- Отставить! - рявкнул он, - сесть, продолжить процедуру.
Все расселись на свои места согласно штатному расписанию. К Нечипайло приблизился генерал Синицын От волнения и нетерпения он слегка пританцовывал.
- Начинай, майор, - приказал он.
«Поехали, - холодным ветром пронеслось в голове Олега, - только бы всё прошло как надо».
Раз, два, три... Все действия, все команды отработаны на тренажерах. Контрольная панель засияла разноцветными огоньками.
- Начинаю обратный отсчет, - объявил Нечипайло, - девять, восемь, семь...
Цифры как холодные капли пота капали в напряженную тишину.
- Шесть, пять, четыре...
- Нажимай, - произнес генерал и внезапно нажал на большую красную кнопку.
Голова генерала Синицына была устроена так: услышанный приказ немедленно приводился в исполнение практически без участия ума. Такая голова идеально подходила армейскому устройству, потому и дослужилась она до генеральской фуражки.
- Товарищ генерал! - невольно воскликнул Нечипайло.
- ****ишь много, - сказал генерал, нимало не смущенный своими несанкционированными действиями, - пока ты будешь считать свои гребанные цифры, враг улетит.
Замешательство, вызванное неожиданным вмешательством генерала, завершилось пуском ракеты на три секунды позже запланированного. На огромном во всю стену контрольном экране (гордость генерала Синицына - совсем как голливудских фильмах про спасение цивилизации) в его правом нижнем углу появилось условное изображение ракеты, похожее на пулю.
- Ракета ушла, - сказал Нечипайло.
Его никто не слушал. Все смотрели на экран. Бледно-серым цветом была обозначена плавная дуга расчетной траектории. Белая пуля двигалась точно по ней, оставляя за собой белый пунктир.
Сердюк сделал над собой усилие и стал просыпаться. Зал разрушенного замка, собрание демонов блекли перед его внутренним взором. И тут в полудреме на него снизошло просветление.
Ясно, как в мощном луче вертолетного прожектора, он обозрел весь свой будущий жизненный путь. Горящие в атомном огне города, геройски погибшие полки императорской армии и уничтоженные в годы смуты дивизии предателей-феодалов Увидел он обширные поля засеянные братскими могилами, где миллионы и миллионы нашли своё последнее пристанище. Он увидел наследника престола. Сладострастного увальня, еженощно молящегося в своём гареме, чтобы папочка скорей окочурился. Увидел льстивых придворных. Всех этих герцогов и князей, по темным углам нового Кремля плетущих липкие интриги. Услышал как они называют его за глаза: наш вечный пердун. Увидел и себя. Пышущее сибирским здоровьем и кавказкой потенцией растение, давно не понимающее что происходит вокруг.
- Зачем, зачем, - глаза Сердюка затуманились слезами, - зачем эти фальшивые зеркала.
Краем глаза Сердюк заметил движение в иллюминаторе, резко оглянулся. Снизу самолет догоняла ракета, а на ней восседал Арлекин.
- А вот и я, - кричал Арлекин, и Сердюк волшебным образом слышал его крик, - верхом на ***, как ты и просил.
Голова демона непрестанно менялась, перетекая из одной страшной рожи в другую. Вырастали и исчезали рога, появлялось и пропадало свиное рыло. На краткий миг голова стала человеческой. Венчала её генеральская фуражка и это было самое ужасное превращение.
«Господи, прости меня если сможешь. Прими грешную душу дурака».
Успел подумать Сердюк, прежде чем украинская ракета разорвала русский самолет пополам
Изображение ракеты на контрольном экране доползло до зенита. На пару секунд оно замерло в высшей точке, как бы колеблясь и пошло на спуск. Четверть часа спустя схематическая ракета поразила схематическую цель. Левый нижний угол экрана осветился схематическим взрывом.
По залу пронесся вздох облегчения Генерал сурово улыбнулся. Выждав несколько минут, пока уляжется суета победы над условным противником, генерал торжественно произнес:
- Паны офицэры, вид имэни незалэжной Украины и выношу вам вдячьнисть.
Зазвенел телефон популярной среди генералов мелодией песни «Ще нэ вмэрла Украина».
- Да, - весело гаркнул в трубку генерал, - генерал-майор Синицын слухае. Как не прийшла, - позеленел генерал, - а де ж вона? Это я виноват, - кричал он в трубку, - сами проебали, а на меня...
Не дослушав невидимого собеседника, генерал хряпнул телефон и каменный пол.
- Суки, - коротко обрисовал генерал ситуацию.
Он обвёл притихших офицеров тяжелым взглядам быка.
- Дэ ракэта, - грозно спросил он.
Все молчали, как нашкодившие школьники.
- Я вас, козлов, спрашиваю: дэ ракэта.
Синицын повернулся к Нечитайло. Он занес руку для удара. Майор втянул голову в плечи. От расправы майора спас телефонный звонок.
- Генерал-майор Синицын слухае... А як жэ пан министр, ракэта прыйшла, циль зныщэна... Служу витчизни, пан министр.
Генерал отключил связь и несколько минут думал.
- Запускай резервную, - повернулся он к Нечитайло, - и шоб на этот раз, - генерал всем погрозил тяжелым кулаком, - смотрите у меня.