Прохор с раздражением выключил телевизор. Отвлечься от мрачных мыслей не получилось. Бесконечные игры, концерты не вязались с его настроением. Реклама, новости, политика, боевики – все было противно. Но больше всего он ненавидел мелодрамы – сладкие сказки для слабых и глупых. Таких, как он, да. И как же это можно было на пятом десятке поверить, что его полюбила молоденькая красотка? Это каким же кретином надо быть?
Да если бы только это! Предательство глупой бабы он пережил бы, если бы удалось сохранить бизнес. Дело, в которое он вложил все – деньги, труд, надежды, бессонные ночи, – дело всей его жизни, ее смысл, который он нашел вдруг лет пятнадцать назад, ради которого отрекся от того, что имел, рухнуло в одночасье, придавив его своими руинами почти насмерть.
А ведь он уже уверовал в свое везенье, в свой талант. В то, что он теперь хозяин жизни…. В новых друзей, в новую любовь. И где все это теперь? Как же больно падать! Так больно, что и жить уже не хочется.
Дом в Москве пришлось продать, чтобы рассчитаться с кредиторами, и вот он опять у своего разбитого корыта – двухкомнатной материной хрущевки. Он и не заметил почти, как мать угасла вдали от него, одна-одинешенька.
Эх, Проша, Проша, тебе уже полтинник, жизнь прожита в основном, и что ты имеешь? Ты никому не нужен на этом свете. И не жил ты, а за призраками гонялся, за мечтами и выдумками своими. А самое главное – близких людей, с которыми делил когда-то и быт, и зарплату невеликую, и постель, и невзгоды, и радости, и надежды молодые – потерял, да и сам не заметил, как это случилось. Словно пеленой тебя накрыло, и понесся ты бешеным галопом за деньгами, за связями и чванливыми персонами, за незнакомыми удовольствиями, за самоуважением. Ты ведь и вправду считал все эти годы, что без бизнеса человека и уважать-то не за что.
В тот вечер, лишь только он вышел из дому, ветер плюнул ему в лицо мокрым снегом. Прохор зябко поднял воротник и зашагал быстрее. Она стояла на прежнем месте, где встречались они вдвоем когда-то, в другой жизни, наверное. Лицо осунулось, потемнело, в глазах метались тревога и боль. Он с горечью приметил седые волоски, глубокие складки в уголках губ, потухший взгляд, мелкие морщинки на лбу и у глаз. Нелегко ей, видно, жилось без него все эти годы.
Он ожидал упреков, обид, слез, бурных сцен, наконец. Злорадного торжества брошенной женщины, показной или реальной холодности. Он все это заслужил, несомненно. Униженный, он жаждал еще большей боли и унижения. Так ему и надо, дураку. Пусть хоть бьет его, хоть ругает, но только вспомнит, какой он был. Нам всем надо, чтобы нас помнили и любили. Пусть не в теперешней жизни, так хоть в воспоминаниях. И чтобы мы знали, что все было не зря. Все что угодно, только не равнодушие. Ему необходимо было почувствовать себя живым.
Она ни о чем не спросила его, начала сразу с главного. Новость была неожиданной, оглушающей. Ваня, сын, стал наркоманом и почти обречен. Ни милиция, ни больницы не помогают, Ленка бьется с ним уже несколько лет. Может быть, у Прохора есть деньги, чтобы уехать, вырвать парня из привычной среды, увезти силком в другой город?
Глаза Лены светились последней надеждой, и Прохор стыдливо отвел взгляд. Всего год назад деньги были, и немалые. Почему же он не вспомнил о сыне раньше? Почему люди так глупы и эгоистичны, что начинают думать о других только тогда, когда самих шарахнет?
Продолжение http://www.proza.ru/2012/06/18/959