День
как ночь
В драной моей стране,
Боль
моя,
Лишь бы не спиться мне.
Здесь
моряки без моря,
Здесь
дураки без горя,
Здесь
все полны участья,
Здесь
разорвут на части.
Дурачок какой-то говорили люди на скамейке, а я не дурачок — я агент под прикрытием. Я прикрываюсь черным пакетом, в нем кое-какие вещи нужные мне. За свою жизнь я убил много мух. Это были как мухи великаны, так и маленькие мушки. Комаров я убил, наверное, еще больше. Я просто хладнокровный комариный убийца. За мной — правда, они первые пролили кровь.
На рассвете специальные машины поливали и чистили улицы. Город приходил в себя от короткого сна летней ночи. Еще немного и я у цели. Сегодня я без велосипеда. Велосипеды были со мной с раннего детства. Сначала трехколесный, потом двух, затем больше и, наконец, с мотором. А сейчас я был без велосипеда. Неужели я стал взрослым? Нет, я стал большим, но не стал взрослым. Взрослые люди не ходят пешком, их перевозят самобеглые коляски. Все знакомые дамы всегда меня спрашивают: «Почему ты ходишь пешком?» Ну что им дурам ответить? Потому что у меня нет велосипеда. А нет его у меня, потому что я стал взрослым. Я бы конечно мог стать взрослым велосипедистом, но я им не стал.
Наверное, компас был у меня в голове, дорогу домой я находил всегда безошибочно. Вот и сейчас была уверенность в правильности выбранного направления. Почему в этом мире ветер дует всегда в лицо? Я пытался идти спиной вперед, но тогда поворачивался и он. Никого не встретил. Запишите меня в вашу книгу, непрочитанную никем. Синий и белый цвет окружает меня, следуя по пятам. Красный цвет застыл в глазах. Дальше будет больше. Там была хрустальная вода и рубиновая кровь, и никто не ждал меня так рано в этом застывшем, остановившемся мире. Казалось в ожидании, затаилось все вокруг, пока зайду я как можно дальше в глубь пространства, что бы захлопнуть ловушку и ожить. Нас пугали адом, но многие уже перестали бояться, потому что поняли — мы давно уже там.
— Ты думаешь, в мире, где все движется и шумит, было бы легче? — спросило резервное я.
— Ведь там поют песни, — ответил я ему.
— Песни это крик души. Мой бог никогда не пел песен и никогда не смеялся.
— Если ты намереваешься опять открыть богословский диспут, я выключу тебя.
— И снова останешься один.
Сейчас мне кажется, что я мог бы рассказать просто и понятно эту глупую историю ушедших дней своей жизни. Писано по белому черными значками, безответными ночами рождался мой стиль. Туда заходил, откуда нет выхода, музыка шума мешала жить. Лучшие песни были пропиты там, где душа стучалась в небо.
Я всегда это толсто чувствовал, делая толстые замечания — маленький ценитель всего ужасного. В каждый четный день месяца меня мучила боль в душе и пустота в голове, а каждый нечетный — головная боль и душевная пустота.
Жду весну. Передо мной листок бумаги, на нем нарисованы палочки, по одной на каждый день ожидания. Сегодня я зачеркну очередную, превратив ее в крестик, приближающий к тому дню, когда оттает моя душа и цветение мысли разбудит замерзший разум. А там и не далеко до того времени, когда вырастет конопля и скроет меня с головой от этого мира. В детстве с друзьями мы, забыв обо всем, дни напролет играли в прятки в ее диких зарослях, теряя друг друга и находя что-то новое в себе самих.
— Это вы всадники ночи? — спросила меня мулатка за стойкой придорожного кафе.
— Да, это мы всадники ночи! — ответил я с вызовом.
Мои спутники только грустно улыбнулись и похлопали меня по плечу. Все понятно — сегодня за всех плачу я.
— Андрэ, сискусе мули се, — шепнула мне на ухо мулатка на французский манер, затем кто-то чмокнул меня в щеку: «Андрей вставай, на работу проспишь», — услышал я голос жены.
Вскочив и принявшись готовиться к отправлению трудовой повинности, в виде пожизненной каторги на местном заводе электрических моторов, я ежеминутно вспоминал чью-то маму.
О моем друге Цитроне.
Просто жить ни о чем не думая — не просто. Практически невозможно. Цитрон однажды чуть не умер, пытаясь остановить свою мысль. Он часто лежал на спине и смотрел на облака. Вот плывет, не спеша куда-то белый корабль, а вот огромная баба в белом платочке, пошла по воду с радугой вместо коромысла.
О моей подруге Инне.
Мы легко переплыли реку и вошли в город, как были в скафандрах и с оружием. Инна шла впереди, я немного отстал и вдруг потерял ее из виду. Побродив по городу, зашел в парикмахерскую, не могла она пройти мимо.
— У вас есть Инна? — спросил я с порога.
— Ну, я Инна, — ответила одна парикмахерша.
— Нет, мне нужна Инна в скафандре и с пистолетом.
Пройдя вдоль кресел с посетительницами и заглянув каждой из них в большие глаза, я вышел прочь.
О чем писать кабы не было луны? Мирный атом на службу человеку? Андалузия в огне? Бежать отсюда как можно дальше, не оборачиваясь и по возможности не спотыкаясь на искусственных неровностях этой грязной поверхности. Мой шесток расположен очень удобно, не высоко запрыгивать и не больно падать.
— Почему у этих часов нет секундной стрелки?
— Но они же тикают, значит идут.
— Взрывные устройства тоже тикают, но никуда не идут. Я не хочу слушать. Я хочу видеть движение. Оно меня успокаивает, — кричал я в ответ.
— А меня раздражает твое постоянное движение. Сядь и послушай.
Когда не было ни, ада ни рая, был мир и покой, и не падали звезды. Движение — смерть, в каждой точке пространства заложен был смысл, но исчез вдруг внезапно. Когда вот такие как ты появились, кто ангел, кто бес, я уже и не знаю.
Поток машин вдоль улицы был похож на большую разноцветную гусеницу, медленно ползущую по одной ей известным делам. Опавшие листья тихо шуршали под ногами. Луна заливала волшебным светом узкую тропинку парка, ведущую к обрыву. В первый раз я удалил этот мир, когда меня еще не было в живых. Почему-то при падении с неба память отшибло не полностью, этим и объясняется мое первое молчание, в виду невозможности описания простыми словами даже тех осколков грандиозного замысла, оставшихся в голове. Во второй раз я удалил этот мир, когда понял, что все сложное состоит из таких простых вещей, о которых не стоит и говорить. Так что это мой третий мир.
Впереди горел Вечный огонь. Следуя в направлении его мерцающего света, я попутно размышлял на различные этические темы, одна из которых особенно волновала меня в этот момент. А именно. Этично ли будет в три часа холодной осенней ночи, не имея в наличии средств для добывания огня, прикурить от Вечного? Мои сомнения прервал неизвестно откуда появившийся полицейский патруль.
— Ваши документы! — строго спросила одна из них, девушка с огромной овчаркой рассматривающей меня с неподдельным интересом.
Из документов при мне почему-то оказались диплом какого-то там университета и пропуск в какой-то там институт ядерных исследований. Впрочем, этого оказалось вполне достаточно, и нехотя спросив о цели столь поздней прогулки — «Проветривание мозгов!» — бодро ответил я, и любезно одолжив мне зажигалку, патруль двинулся дальше.
— А я физику в школе не любила, — сказала мне на прощание девушка, — привет ученым.
Есть два типа проблем — ваши и не наши. Мне не раз доводилось слышать, что очередной великий человек, опережая свою эпоху, видит на шаг вперед. Вот и я, сегодня утром уподобляясь великим, вижу на шаг вперед, правда, только на шаг вперед моей левой ноги. Дальше этого нет ни чего. Все что дальше еще не придумано. Вчера забыл подстричь ноготь на большом пальце правой руки. Подстриг на девяти из десяти существующих, а на одном забыл. Заметил только сегодня утром, нажимая на кнопку лифта. Почему называется шахта лифта? Где-то здесь должны быть шахтеры. Девушка в магазине на углу, в котором я на рассвете покупаю пиво, обычно спрашивая: «Есть ли какие проблемы?», всегда отвечает: «Кроме вас ни каких». Мне кажется, она помнит меня другим, быть может, я знал ее раньше? Тень моей левой ноги прыгает по асфальту. Куда я иду не знаю, но точно к вечеру где-то буду. Встречу там тех с кем простился и тех, кто меня простил. Пока же иду я, по грязной улице забивая всемирный эфир своими страхами, искажая реальность своими темными мыслями. Я птица, взлетевшая вниз и упавшая в небо. Вспомнил, где ее видел. Она торговала воздушными шариками на углу моего детства. Тогда я и точно был другим. Верил всем, даже ей продававшей надувное счастье. Живи дальше мальчик. Когда снова уснешь — расскажешь, что было. Хотя вполне может быть, что она меня не знала, да еще и забыла.
Куда бы я не шел в своих мыслях последнее время — всегда оказывался на одном и том же месте. Это был небольшой проход между двумя типовыми домами, составляющими прямоугольник двора моей прошедшей жизни. Иногда хотелось сесть на автобус, полчаса езды и вот он — портал в мою новую жизнь. Отпугивала боязнь того, что эта новая жизнь может оказаться куда хуже прежней. Я иду на ощупь в темноте туда, где стоит в стакане светящаяся в лучах лунного света жидкость, которая ненадолго вернет меня в реальную жизнь.
— Андрей, ты куда?
— За сигаретами.
— Захвати мусор.
— Хорошо.
Вот как, оказывается, зовут меня в реальной жизни. Андрей. Ничего — могло бы быть и хуже. Вечер тих. Я иду и слышу, как за три квартала отсюда шепчутся влюбленные парочки. Или это шуршит мешок с мусором, задевая за мою неровно шагающую ногу? Фонари горят. Раз, раз два три спецназ. А вот и проспект имени не помню уже кого. Иду на остановку. Стою, жду. Покурить бы, да вроде бросил — пять лет назад. Скрип тормозов. Неужели тот самый? Автобус в новую жизнь. Странный какой–то? Больше на катафалк похож, но некогда думать — сажусь.
— С мусором нельзя! — кричит на меня водитель, — как пришел, так и уйдешь!
Вот и все, капкан времени. Я жду, когда придет охотник. Он уже вырыл в земле яму. Спал в ней вместе с собаками — так теплее. Ел вместе с ними. Когда одна из них перестала охотиться, задушил ее веревкой — жалко патрона.
Сегодня яркая луна. Поставил капкан. Налил полный стакан приманки.
— Я знаю, он придет. Мне нужен напарник. Будем охотиться вместе.
Несколько дней назад, выйдя из автобуса, в сумерках зимнего утра, я вдруг почувствовал какое-то движение в небе и вслед за этим, мягкое прикосновение к щеке моей крыла.