Крылья

«И если завтра начнется пожар,
И все здания будут в огне,
Мы погибнем без этих крыльев,
Которые нравились мне…
Где твои крылья, которые нравились мне?..»

Наутилус - «Крылья»




   - …То, что мы все всё еще живы, следует отпраздновать!.. Ну, признайся, когда ты в последний раз был в «Буйном Лисе»?.. – все никак не унимался мой коллега Гилберт после просмотра последних новостей по небольшому плазменном телевизору у нас в офисе.
   - В прошлый четверг, - буркнул я, заполняя последние на сегодняшний день бумаги.
   - Я был там в прошлый четверг, но тебя там не видел!.. – он навис надо мной., с некоторым отвращением наблюдая, как я нарочито медленно оформляю документы.
   - Может, я зашел туда позднее, после твоего ухода… - оставался последний лист, и приходилось медленно-премедленно, аккуратно выводить каждую закорючечку в надежде, что Гилберт не выдержит и все-таки сгинет в свой злополучный «Лис».
   - Я просидел там до четырех утра… - почти прорычал мой коллега.
   - Может, поэтому и не увидел…
   Вырвав из рук моих недозаполненную стопку бумаг и небрежно швырнув ее в первую подвернувшуюся под руку папку, смахнув канцелярские принадлежности в смой портфель и подхватив мой пиджак,  он уверенно двинулся к двери:
   - Пошли, - небрежно бросил Гилбрет, пропустив мою иронию мимо ушей.
   Да, этот доходяга с непропорционально большой головой и неуемной энергией мог быть очень приставучим, если был настроен серьезно.
   Честно признаться, сегодня выдался особо суматошный день, и единственное, чего мне действительно хотелось, так это прийти домой, принять душ, упасть на кровать и уснуть под «Radiohead». Но у меня не осталось сил на сражение с неиссякаемой волей Гилберта к жизни, а посему мне оставалось лишь плестись на автопилоте в бар и надеяться, что там-то мой коллега наконец от меня отстанет и я смогу, подхватив свои вещи, тихонько улизнуть домой.
   «Буйный Лис» находился в одной из самых разрушенных частях нашего городка. Если говорить начистоту, то здание, где находился бар, было единственным уцелевшим в округе. Многие зеваки, которых бомбежка заставал прямо на улице, прятались под его крышей, уповая на удачу хозяина заведения (и бармена по совместительству), который, вечно невесело ухмыляясь, твердил, что ему и его Лису «еще не время подыхать». Но что берегло бар от лиха, никто не знал. Может, табличка у входа с лихо отплясывающим лисом в зеленой шутовски заломленной шляпе с петушиным пером и кружкой пенистого пива в передней левой лапе; может, сам любимец хозяина – старый, седоватый лис, чем-то похожий на бармена; а может, и еще что-то. Кто знает?.. Но слухов было полно. Что до самого заведения, то оно было вполне тихим и уютным. Никаких «буйств» здесь и в помине не было, разве что стареющей зверюге иногда приходило в голову вспомнить молодость, и лис торпедой принимался носиться меж столами, опрокидывая подвыпивших посетителей на забаву остальным. А хлебнувших лишнего и начинавших косо смотреть на окружающих завсегдатаи бара выкидывали сами. Не хватало еще, что бы люди, и без того гибнувшие за пределами бара, перерезались из-за какой-то мелочи в убежище.
   Посетители любили это место, где существовало всего лишь три негласных правила. Первое: если ты пришел в бар укрыться от вездесущего неба, то обязан заказать хотя бы самое дешевое пиво. «На удачу,» - как здесь говорили. Второе: маленький телевизор в маленьком углу заведения, подвешенный к потолку, находится в безраздельной власти хозяина бара, так что не просите сделать его потише или погромче или вовсе переключить канал, коих всего-то осталось два: на одном всегда показывали новости и свежие сплетни городка, на другом – тщетно пытались развеселить публику сатирик со своими плоскими шуточками, певичка, мнившая себя реинкарнацией Тины Тернор, и музыкант, пиликавший на расстроенной виолончели. И третье правило: ни за что не обижать «дико домашнего питомца», как называл его бармен, которому лис иногда приносил зачем-то старые тапки и который любил иногда приласкать зверюгу, приговаривая, что когда тот откинет лапы, то сделает из него премилое чучело, закроет бар и уедет, куда глаза глядят, если к тому времени, конечно, будет жив сам. Но как уже не молодой бармен собирался пробираться через оцепление, выставленное после того, как все начали уезжать из нашего городка, никто не знал. В конце концов, это было невозможно, но мечтать седовласому хозяину «Буйного Лиса» с вечно прищуренными пронзительными глазами никто не мешал. Порою мечты и надежды – это все, что остается у человека.
   Гилберт что-то весло насвистывал, никогда не обходя валуны разрушенных зданий, но как-то игриво и залихватски (в присущей ему манере) перепрыгивал через них. Я же плелся за ним, вечно отставая. Когда вывеска «Буйного Лиса» уже выглядывала из-за очередной полуразрушенной стены, мой коллега резко остановился и прислушался. По привычке любого человека, живущего в нашем мире, я тут же начал выискивать опасность на небе. Но высь была безмятежна сера, и никакая раскрашенная фурия не нарушала этой безмятежности.
   - Ты слышишь то же, что и я? – лицо Гилберта было по-детски удивленным.
   Я кивнул. Звук был приглушенным и немного странным. Так звучало бы пианино, если бы к каждой струне было прикреплено около десятка колокольчиков.
   - Расслабься! – вдруг хлопнув меня по спине, расхохотался молодой человек. – Наверняка, это старик Мэдисон разорился на какую-то музыкальную штучку. Двинули.
   И действительно, чем ближе мы подходили к бару, тем отчетливее звучало странное пианино. ИЗ здания доносился чей-то смех, и, судя по звукам, кто-то лихо отплясывал под музыку. Гилберт и я переглянулись: так шумно в «Буйном Лисе» не было еще никогда. На губах моего коллеги появилась предвкушающая улыбка, и он распахнул дверь бара, да так и застыл на пороге. И было от чего. Таинственным музыкантом и виновницей всеобщего веселья оказалась одна из фурий нашего городка, одна из тех защитниц, которых обожали горожане (ведь именно благодаря им город еще не пал) и побаивались из-за странной природы оных.
   Когда-то давно, когда на Земле еще существовало Единое Правительство, одним гениальным ученым был проведен эксперимент по улучшению человеческого генома. Мутаций и опасных отклонений в человеческих хромосомах к тому времени скопилось уже не мало, поэтому Единое Правительство не жалело денег на оборудование и исследования. Спустя 15 лет нескончаемых трудов и опытов эксперимент был удачно завершен. Из искусственной матки на свет появилась представительница нового «очищенного» поколения. Слава, презентации, награды… - все было. Но спустя некоторое время, когда девочка подросла, ею заинтересовались военные. И, как оказалось, Ева нового поколения отличалась от обычных людей не только на физическом и генном уровне, но и обладала великолепными пси-способностями. Была построена лаборатория по типу фабрики, где конструировали этих дев сотнями. Несколько мегаполисов начали собирать армию нового поколения, и через всего лишь пять лет после великого открытия грянула революция, чей пожар объял весь земной шар. Было свергнуто Единое Правительство, и когда-то монотонная карта мира превратилась в пестрое лоскутное одеяло. Тогда-то эти девы и показали себя. И именно тогда они и были прозваны фуриями. Бессмысленная война затянулась, и наш маленький городок вынужден защищаться и от левых, и от правых в надежде, что мы все-таки дотянем до шаткого мира, а не станем частью Черной Пустоши, чья территория значительно расширилась за последнее столетие. Место, где бродят только призраки давно минувших дней на развалинах, канувших в лету городов.
   И вот, здесь, в этом старом баре на окраине города сидела одна из этих фурий и упорно пыталась сыграть джаз на сотканных из мыслей клавишах. Судя по парочке отплясывающих и хлопающим в такт, получалось у нее вполне сносно.
   Я испуганно посмотрел ан Гилберта. Не то, что бы я боялся фурии нашего города и свою спасительницу… Просто обычно после очередной атаки или вылазки эти девы с белой, как альбомный лист, кожей сразу убираются в отведенную им высотку в центре нашего городка. И насколько я знаю, без особой надобности (а точнее - никогда) они не выходят из своего здания. Нелюдимы и молчаливы. Никогда не дают интервью счастливым журналистам, которые вечно пытаются растерзать своих спасительниц на сувениры и статьи после сражений. И в их башню есть только один вход – с крыши, сделанный специально для этих крылатых дев, поэтому еще ни один сумасшедший малый не побывал в их убежище.
   Именно это (это всё) я и хотел передать в своем взгляде. Но мой молодой коллега лишь усмехнулся, пожав плечами, и, подмигнув напоследок, двинулся прямо к барной стойке, где и сидела фурия. Около нее была парочка свободных стульев: как бы ни были благодарны люди всему ее роду и как бы ни радовались и шумели  в данный момент, все-таки ни один не решился подойти к ней ближе, чем на два метра. Как будто между ней и миром есть непреодолимая стена, которую она и пытается разрушить дерзкими звуками своей пси-музыки. Хотя, что это со мной?.. Я ее жалею?..
   - Неплохо играете, - мой коллега сел на ближайший к ней стул, но, казалось, этого никто не заметил, кроме меня. – Желаете чего-нибудь выпить?..
   - 10 минут и 23 секунды назад бармен задал мне этот же вопрос. Я отказалась. С тех пор ничего не изменилось. А вы, видимо, желаете закадрить фурию, надеясь, что это никак не изменить вашу размеренную жизнь, и думаете, что я не замечу или смолчу на то, как вы разглядываете мой облегающий костюм? – в зале стало уже не так уж шумно, и где-то послышался короткий смешок.
   Я заказал ром с колой и подсел к столику, где два каких-то старика пытались (а на данный момент делали вид, что пытаются) разгадать кроссвордик в старой газетке. Вот один из них завис, обводя одну и ту же букву, медленно, но верно превращая ее в волосатого жука, а другой с прелюбопытнейшим выражением лица вперился в какое-то слово вопроса.
   - …Просто ваш костюм так прекрасно подчеркивает вашу фигуру… - несколько замялся, слегка покраснев, Гилберт. – Да и с чего вы вдруг решили, что моя жизнь размерена?.. Наоборот, в нашем непредсказуемом мире можно жить лишь от случая к случаю, - он вновь «пошел в атаку».
   - Живя от случая к случаю, начинаешь привыкать к неопределенности и даже учишься ее просчитывать. Так что случись что, вы в большей степени подготовлены по всем параметрам, чем ваш друг. Потому получается, что неожиданностей в жизни больше у вас, а не у него, пытающегося свести на нет процент непредсказуемости. А значит, преодолевая свои трудности, он гораздо смелее вас, - она в одно мгновения схлопнула полупрозрачные клавиши, оставляя в воздухе тонкий перезвон и, заказав сливки, улыбнулась мне.
   - …Вы всегда такая зануда? – только и нашелся ответить мой коллега.
   - Только с теми, кто зовет куда-то друзей., а потом забывает о их при любом удачном случае, - она вновь посмотрела в мою сторону.
   Костюм в цвет ее кожи, больше похожий на купальник, который одевали пловцы на соревнованиях на старых записях, действительно подчеркивал все изгибы ее стройного тела.
   - Он не считает меня своим другом. Мы всего лишь коллеги по работе. И он ужасный трудоголик, не думающий ни о чем, кроме работы, - фыркнул Гилберт.
   - Но вы-то считаете его своим другом, - вдруг мягко улыбнулась фурия и, заказав себе еще сливок, подсела к нашему столику. – И работа – лучший способ сбежать от проблем.
   Один из стариков смешно выпучил глаза на своего волосатого жука от неожиданности, а второй, поперхнувшись пивом, залил одну из пожелтевших страниц газетенки.
   - Вы когда-нибудь видели то, что за оцеплением?.. – полузаговорщицким, полувосторженным тоном спросила она, и я заметил, что ее волосы. Которые должны были спокойно лежать в каре, непослушно вились ближе к затылку. Вот так мы и познакомились. Она рассказывала обо всем на свете, а мне было интересно слушать эти истории ни о чем и в то же время обо всем. А рядом сидели два старика и слушали вместе со мной. Через два часа она убежала, сказав. Что ее подруги будут волноваться за нее, и пообещав мне завтра ночью принести свой телескоп на пересохший прудик, чтобы показать мне небо.

   - …Ну, и?.. – первым начал разговор Гилбет на следующее утро.
   - Что «ну, и»? – не отрываясь от подсчетов, переспросил я.
   - Как будто ты не знаешь. – всплеснул руками коллега. – О чем вы вчера так мило беседовали под бдительными ушами тех стариков?
   - О небе.
   - И…все? – удивился он. – Два часа вы чесали языками о каком-то там небе?.. –в его голове слышалось неподдельное разочарование.
Ну, почему же. Еще об оцеплениях, Пустоши, Бодлере...
Бодлере?.. - переспросил Гилберт.
Да, она сказала, что это один из ее любимых поэтов... - я поднял голову и только тогда, под вопросительно-подозрительным взглядом коллеги понял, что улыбаюсь.
Мдаааа... - с усмешкой на губах протянул Гилберт и, заговорщицки подмигнув, начал раскладывать документы по папкам.
   Отчего-то мне вдруг стало немного не приятно,что мой молодой коллега так странно реагирует. Будто у меня есть девушка. А она разве у меня есть?..
   А вечером я разглядывал Венеру и слушал восторженные рассказы о диаметре этой планеты и о том, какая она маленькая, если смотреть на вторую от Солнца планету с Земли. В следующий раз мне пообещали показать фотографии, сделанные с высоты птичьего полета. После фотографий была красивая, аккуратно засушенная бабочка вместе с рассказом о зеленых лугах вместо Черной Пустоши. Она застеснялась, когда я спросил о ее крыльях, полупрозрачных, эфемерных, со светящимися голубыми прожилками, крыльях, которые она никогда не выпускала из двух маленьких выпуклостей костюма на ее худой спине. Она лишь плавно увела тему и обещала в следующий раз принести «банзай». Она так и сказала: «банзай». Когда я ее поправил, она лишь рассмеялась, сказав, что называть деревце «банзаем» ей нравится куда больше. После «банзая» был томик стихов Бодлера, который она отдала мне. Гилберт как-то заметил эту книжку у меня на столе и лишь усмехнулся, ничего не сказав, прочтя автора.
   А потом она рассказала о других фуриях из своей команды. Оказывается, они, запертые в своей башне, очень хотят, что бы люди не воспринимали их как нечто, из ряда вон выходящее. Они сидят в своей высотке и изучают окружающий мир благодаря аппаратуре и огромной библиотеке, но каждая из них желает вырваться из этой клетки. Некоторые родят по улицам ночами, закутавшись в темные плащи, чтобы никто не признал в них тех, кого уважают и в то же время боятся. Она сказала, что не хочет больше войн, и я был согласен с ней. Но немного подумав,добавила, что люди не могут жить без войн, а потому, когда все закончится, мы пойдем против тех, кто нас защищал, против самих фурий, так как они не такие, как мы.

О чем задумался?
Да так, ни о чем.
А... - многозначительно протянул Гилберт, закатив глаза. В этот миг мне показалось, что его огромная голова перевесит и он упадет. - Как там с твоей зазнобой? Все еще разговариваете о небе?.. Я смотрю, ты от этих разговоров ежемесячный баланс стал сводить намного дольше обычного. Помочь чем?.. - он вновь подмигнул.
Да, разбери вот эту стопку бумаг и сделай резервную копию.
Ну, я не об этом!.. - простонал мой коллега. - Может быть, хотя бы скажешь, как зовут твою фуриечку?..
   Тут меня как громом поразило. Да ведь мы даже не знаем имени друг друга!..  Заслушиваясь ее рассказами и монологами, я забываю обо всем на свете, и вот уже я сам лечу к Венере, преодолевая световые года, парю над крышами домов, ища необычный и восхитительный ракурс, слежу за порханием бабочек, греясь на солнышке, и представляю себя великаном на фоне карликового деревца, кричащего «банзай» во время отвоевания земли у Черной Пустоши. Имя?.. Рядом с ней он как будто и не нужны вовсе.
Вот только не говори мне, что до сих пор его не знаешь, подбоченясь, навис над моим столом Гилберт. - Боже... - выдохнул он, явно что-то прочтя в моих вылупленных глазах. - Ладно, ты ей хотя бы подарки делал? - мой коллега, видимо, опять что-то прочел в моем взгляде. - Ладно. Тогда что она хочет? И что ты собираешься подарить?.. Только не делай такое потерянное выражение лица!.. Нас могут разбомбить в любую минуту,а ты ходишь почти месяц вокруг да около!.. На углу 11-ой есть премиленький магазинчик. Найдешь все, что душе угодно, и не стоит благодарности.
  Угол 11-ой?.. Ну, что за ересь?.. Только вот адрес почему-то отпечатался в мозгу, словно бы там продавали шлюпки на случай очередного всемирного потопа.
   Этим вечером она вновь задала тот самый вопрос: видел ли я когда-нибудь то,что за оцеплением.
Я видел рощицу и пару маленьких озер до того, как выставили охрану и выстроили барьер. Но что там теперь — я не знаю.
Пойдем, - заговорщицки подмигнула она и, взяв меня за руку, потянула прочь от засохшего пруда, к центру города.
   Я не знал, куда и зачем она меня ведет, да и спрашивать не было причины — все равно скоро узнаю. Мне нравились эти маленькие неожиданности, из которых, казалось, была соткана ее жизнь. Она умела замечать маленькие чудеса и идеальные мгновения, до которых остальным не было дела.
   Через некоторое время мы уже стояли перед стеклянной высоткой фурий, одиноко возвышающейся на фоне обычных зданий.
Многие думают, что эта башня предназначена только для нас, фурий, а потому внутрь ведет лишь один вход, с крыши... - приложив руку к одной из зеркальных пластин, проговорила она. - Но правда в том, что людям свойственно ошибаться.
   Она раскрыла, позволив мне впервые увидеть, свои эфемерные крылья с голубыми светящимися прожилками и погрузила руку внутрь зеркальной пластины, словно бы та была не плотнее воды.
Снаружи эту дверь может открыть только одна из дев, живущих в башне. Изнутри же — и самый обычный человек, - она вытащила руку, в которой лежал какой-то водянистый шарик.
   В тот же миг огромная пластина начала дробиться на множество маленьких, которые в свою очередь плавно отъезжали в сторону, открывая проход. Фурия протянула мне голубоватый шар, который в моих руках превратился в самый обычный ржавый ключ.
Все зависит от того, какой ты хочешь видеть реальность, - усмехнулась она.
   Внутри здания не было ничего необычного. Лаборатории, офисы, столовые, жилые помещения, студии — все это мы проезжали в стеклянном лифте по дороге на верхние этажи. Будь я архитектором или хозяином высотки, ни за что не сделал бы лифт стеклянным: с каждым новым этажом смотреть становилось все страшнее.
Значит, это здание было спланировано для того, чтобы в нем жили еще и люди?.. - пытаясь отвлечься от шахты лифта осведомился я.
Ну. а зачем нам. Шести девушкам, почти сотня этажей?.. - вновь усмехнулась она. - Это последнее прибежище на случай, если фурии больше не смогут помогать вашему городу.
Но вы же бессмертны...
Наше бессмертие заканчивается там, где начинается насилие над нашим родом. Мы тоже гибнем на этой войне. Кто-то медленно, кто-то сразу... Но мы уже на месте. - вдруг беззаботно улыбнулась она, пряча грусть глубоко в недрах своих глаз.
   На верхнем этаже был небольшой садик и подзорная труба у края лоджии. Фурия, привыкшая к растения вокруг нее, весело пробежалась к поручню и запрыгнула на тонкую перегородку. От долгого полета вниз ее отделял лишь маленький шажок. Но разве крылатой стоит бояться высоты?..
   Я же, не видевший такого количества цветов с младенчества, обошел весь садик и лишь потом подошел к поручню, дабы увидеть скрывавшееся за кордоном все эти годы. В этот миг я пожалел о своем желании. Ни рощи, ни озер и в помине не было за городом. Лишь Черная Пустоши расстилалась на многие мили вокруг. Я вдруг почувствовал, как мне не хватает воздуха. Глянув на меня, фурия лишь расхохоталась и протянула мне подзорную трубу. Что ж, если она хотела, что бы я испил чашу разочарования до дна, то пусть будет так. Я долго смотрел через подзорную трубу на то место. Где когда-то была рощица, пока вдруг не наткнулся на маленькое зеленое пятнышко. Увеличив изображение, я понял, что это не какая-то этикетка. Случайно занесенная в Пустошь ветром, а трава. Свежая, зеленая трава. Но как?.. Это же Пустошь!.. Невозможно!..
Надежда есть всегда, - хитро улыбнулась фурия. - А чтобы повысить ее, нужно приложить немного усилий. Меня зовут Кейва. Читать фоновую твоих мыслей слишком легко. Прости, не удержалась. Хватит корить себя за такую мелочь.
   Она слезла с поручня и откуда-то притащила пыльный альбом с пожелтевшими вырезками из журналов. На одной из страниц альбома какая-то женщина красовалась в платье 20-х годов ХХ века. Кейва долго разглядывала эту фотографию, дольше остальных, но потом вспомнила, что через пять страниц я смогу увидеть «такого миленького попугайчика, что просто глаз не оторвать», и мы распрощались с таинственной незнакомкой. Но во всяком случае теперь я знал, что мне нужно было спрашивать на углу 11-ой.
   В среду я купил похожее платье в том магазинчике, который больше походил на антикварный салон или исчезающую лавку из какой-нибудь таинственной истории; в четверг я сидел с Гилбертом в «Лисе» и ждал обычного часа встречи с Кейвой. Бармен протирал по привычке стаканы, «дико домашняя зверюга» мирно спала на сидении у барной стойки, а два старикана (которые в прошлый раз усиленно разгадывали кроссворд) на этот раз, не таясь, шушукались за своим столом, частенько кидая многозначительные взгляды в мою сторону.
   Вдруг где-то невдалеке прогремел взрыв. На секунду в баре воцарилась тишина. Казалось, каждый молчаливо спрашивал остальных: «Вы думаете о том же, о чем и я?..» А затем без паники, словно это было каждодневным явлением, были плотно закрыты все окна. Бармен с деловитым видом оглядел несколько десятков уставившихся на него человек, а затем, отставив стакан и перекинув через плечо полотенце, включил телевизор с таким видом, словно делает одолжение. Ударили в землю еще пять бомб, какая-то из них, судя по звуку, разорвалась совсем близко к «Буйному Лису». По телевизору какая-то растрепанная молодая журналистка спешно передавала уже устаревшие новости: « На город началась атака с северо-восточной стороны! Повторяю! Наш город атакуют вражеские фурии! Попробуйте найти безопасно место и сохраняйте спокойствие! Повторяю!»
   Это ее «попробуйте найти» неким вызов отдалось у меня в голове. Тем временем в новостях уже показывали, как пять наших фурий, отогнав трех вражеских, зависли над своей высоткой, положив руки друг другу на плечи и образовав тем самым круг. Журналисты старались заснять все в мельчайших подробностях, но камеры были не настолько хороши, чтобы позволить разглядеть творившееся в небе в деталях. Мы увидели, как шестая светящаяся голубая точка рванула с крыши высотки и, проскочив через импровизированное кольцо, зависла над своими сестрами. Пять лучей соединились в одной точке, и столб голубоватого света пробил пепельное небо. Наш город начал медленно накрывать аметистовый купол пси-энергии, способный защитить нас от атак. К тому времени, когда это произошло, уже несколько зданий были разрушены, 20 человек было ранено, и еще 5 сошли с ума от пси-атак. Теперь нам оставалось только ждать, кто выдохнется первым: надоедят ли вражескому крылатому отряду его бесплодные атаки или же связующая, шестая фурия, нашего города больше не сможет контролировать льющийся сквозь нее поток пси-энергии. Последняя атака длилась 5 часов. Сколько продлится эта?..
   Но чужой отряд на этот раз решил предпринять другую тактику: пятеро его фурий выполнили то же построение вокруг столба света, уходящего в небо, только на несколько десятков метров выше. Когда их связующая фурия проскочила через кольцо, в эфире повисло молчание. Такого никогда раньше не случалось. По-видимому, сейчас там,в небе, соревновались две сплоченные воли. Враг решил пойти ва-банк... Одна из пятерки наших фурий размазанной точкой полетела вниз — сорвался один из лепестков цветка, уменьшив толщину защитного купола. Через секунду двое врагов отделились от своего кольца и ударили в центр купола пси-бомбами. Две наши фурии отправились выделывать кульбиты и отвлекающие маневры. Противник отправил бомбить купол еще двух дев против еще одной нашей. Теперь уже в воздухе сражалась тройка наших фурий против четверки вражеских. Соревнование в генерировании энергии продолжили по одной крылатой и связующей с каждой стороны. Весь бар, да что там бар! - весь город замер в ожидании исхода. Всё могла решить всего лишь одна пси-бомба, ведь все это построение, как цветок: пять лепестков могут опасть — и с цветком ничего не случится, но если срезать стебель... Если сейчас ударить точно в связующую, то купол лопнет, как мыльный пузырь, и нашим надеждам придет конец. Атаковать вражескую фурию на этот раз было не с руки: мы были в меньшинстве, да и занимали позицию обороны.
   Камеры не поспевали за всеми маневрами каждой из фурий. Но вдруг каждый человек, следящий за репортажем, заметил, что в тот самый миг, когда наша тройка увела противников подальше от высотки (или наоборот?), пятая вражеская фурия разорвала свой связующий луч и камнем бросилась вниз. Эти мгновения, казалось, растянулись на века: вот она соколом падает вниз, вот налету сплетает пси-бомбу, вот, не выдержав перенапряжения, опадает на землю последний лепесток нашего цветка, оставляя связующую без защиты и истончая тем самым купол до невозможного, и вот бомба, запущенная умелой рукой, попадает в последнюю синюю точку над высоткой. Пару мгновений ничего не происходило. Затем светящаяся точка мигнула пару раз и как-то съёжилась. По-видимому, наша связующая продолжала бороться до конца.
Ну, давай... - сжав полотенце и вытянув шею, словно это могло сейчас помочь фурии, взмолился бармен.
   В ответ последовала ярко-голубая вспышка, и купола не стало. Журналистка продолжала молчать, стоя с открытым ртом, как будто хотела проглотить микрофон, и наблюдала за падением с неба крошечной точки, фурии, у которой выгорели крылья. Стебель был срезан.
   Летящую в бездну подхватила одна из нашего отряда и скрылась в башне вместе со своей ношей. Вражеские фурии не стали бомбить город. Толку? Все равно победа уже была за ними. Они сделали круг вокруг города, как и положено победителям — по часовой стрелке, и скрылись из виду. Журналистка не знала, как закончить этот этот репортаж и лишь пробурчала: «Вот и все,» - предоставив отдуваться ошеломленному диктору. Но этот вертлявый толстячок, все время ёрзающий, как заводной или словно бы сидящий на муравейнике, впервые в жизни не знал, что сказать. Только хлопал ртом, как выкинутая на берег рыба. И вокруг была тишина. И по телевизору. И в баре. И на улице. Казалось, что эта ужасающая и леденящая душу тишина захватила весь мир. Она не стала никого ставить на колени. Просто смотрела. Ждала. Наслаждалась. Сами встанут.
   Каждый в нашем городе, оставшийся в этой всеобъемлющей тишине, наедине со своими мыслями, вдруг с ужасом понимал, что война для нас уже окончена. В нашем случае война, как и говорила Кейва, - это жизнь, а жизнь — это война. И одно от другого не отделимо.
   Не было паники, митингов, плакатов. Да и вообще ничего не было. В полнейшей тишине люди стали из-за столов в «Лисе» и просто разошлись кто куда. «Дико домашний питомец» с какой-то грустью провожал посетителей глазами. Впервые «Буйный Лис» опустел.
   Мне не хотелось оставаться одному в этой тишине, и потому, взяв пакетик с платьем, я пошел к башне, где меня могла ждать Кейва. Было дурацкой затеей ожидать,что я увижу ее после боя, но лучше ждать, чем сидеть и думать о близкой гибели. Около высотки меня встретила другая фурия и. Коротко кивнув, провела к стеклянному лифту.
Кейва не пострадала? - только и спросил я.
  Дева лишь изумленно посмотрела на меня и нажала кнопку предпоследнего этажа, где были апартаменты Кейвы. Точнее не так. Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего.
   Фурия вышла из лифта. Двери закрылись и я остался один бояться шахты этого чертова лифта. Наверху я встретил еще одну деву, которая пулей вылетела с вылупленными глазами из комнаты Кейвы. Неужели?..
   Как во сне, я медленно повернул ручку и приоткрыл вдруг ставшую пудовой дверь. Но моя знакомая спокойно сидела на кровати спиной ко мне, лицом к окну.
   Я подошел к ней и положил пакетик ей на колени. Она медленно отвела глаза от окна и посмотрела на меня. Нет, сейчас она меня не видела. Видимо, тишина добралась до нее. Я сел перед Кейвой на корточки и потер ее вечно холодные пальцы.
Я принес тебе подарок. Примерь. Думаю, тебе понравится.
   Дева взглянул на пакет, точно только сейчас его заметила, а затем молча ушла с ним в другую комнату. Тут же вспомнились слова Гилберта про то, что  нас могут разбомбить в любую минуту, а я хожу вокруг да около. Да, действительно. Время не ждет. Никого и никогда.
   Пока Кейва переодевалась, подошел к огромному окну и окинул взглядом город внизу. Отсюда, с высоты птичьего полета, все заботы людей казались слишком мелкими и глупыми, чтобы их упоминать. Интересно, что сейчас делает Гилберт?.. Вдруг поймал себя на том, что, хоть и знаю, что дни мои и каждого жителя в этом городе сочтены, но мысли идут своим чередом и вертятся вокруг обычных проблем и идей. Ничего не изменилось
   Скрипнула дверь, прервав мои раздумья, и, обернувшись, я увидел Кейву в платье. Темная ткань выгодно оттеняла бледную кожу, только вот с размером я ошибся: на животе ткань висела мешком и на груди слегка морщинилась.
   Я приглашающе протянул деве руку, чтобы разглядеть ту поближе в свете умирающего дня, но она с каким-то диким ужасом посмотрела на окно и отшатнулась к стене.
Что с тобой? - удивился я.
Знаешь, Джонатан, ведь мы не ангелы... - вдруг осипшим голосом проговорила она и прижалась спиной к стене. - Нас создавали для войны. И пожалуй, единственное, что мы умеем делать, так это воевать. Но сегодня мы не смогли... - голос ее сорвался; она казалась такой хрупкой в этот момент и в этом ужасном платье (и зачем я только его купил?).
Рано или поздно это все равно бы случилось. Все мы смертны. А гибель — лишь вопрос времени в этом мире, - пожал я плечами.
   Мне уже было все равно, что будет с этим миром, с этим городом, со мной... Пусть она перестанет винить себя.
Хотя это не «мы не смогли», это я не смогла, - не слыша моих слов, продолжила фурия. - У нас есть только знания и крылья. Знания — единственное развлечение, а с помощью крыльев мы занимаемся тем единственным, на что способны... Нас возненавидят, если...
   «Если» потонуло во всхлипах. У нее была истерика. Я обнял деву, пытаясь успокоить, погладил по спине и вдруг понял, почему встретившая меня внизу фурия посмотрела, как на сумасшедшего, понял смысл слов Кейвы, почему она испуганно смотрела в сторону окна...В том месте, откуда выходили эфемерные крылья, под пальцами чувствовались два длинных рубца. О н а была связующей. Моя спина похолодела. Мне нравились эти пульсирующие крылышки цвета аметиста, но какая теперь уже разница?.. Если завтра все здания будут в огне, а люди переберутся в эту башню, то все равно мы все погибнем на этой бессмысленной войне. Нас все равно уже ничто не спасет: ни кордон, ни эта высотка, ни фурии, ни эта жертва, принесенная этой хрупкой девой.
   Я взглянул на чистое пепельное небо за окном. Они мне, правда, нравились.  Но что теперь поделаешь... Вновь вспомнились те слова Гилберта. Этот головастик был прав.
   Усмехнувшись последней мысли, я шепнул Кейве то, что нужно было сказать, что хотел сказать и чего не признавал. Фурия лишь разрыдалась еще сильнее, а я расхохотался, освободив себя.

КОНЕЦ.

«А мы не ангелы, парень. Нет, мы не ангелы.
Там, на пожаре, утратили ранги мы.
Нет к таким ни любви, ни доверия -
Люди глядят на наличие перьев."

Агата Кристи и Би-2 - «Мы не ангелы, парень»